Без права на подвиг

Глава 24

Тушку гефрайтера у Климова с Тайбориным через пять минут продвижения по лагерным проулкам пришлось решительно отобрать. Им и так хватало нагрузки посменно с Семёном и Красновым тащить на прихваченных досках Кирваву с пулемётом. Так было намного рациональнее, ибо характер продвижения нашей группы предполагал мою позицию в авангарде. Несмотря на инициативный боевой настрой, ребята явно не отличались физической формой по вполне понятным причинам. Лагерь не курорт, кстати, надо почаще себе это напоминать. А то раскатал губу, понимаешь…

Гораздо лучше ориентируясь в темноте, я вёл заключённых не самым прямым путём, так как нужно было учесть остановки у бараков, на которые указывал Краснов, скрывавшийся за дверями каждый раз почти на десять минут, что отнюдь не добавляло мне приятных эмоций. Каждый раз я ждал, что нас застукает патруль. Но и на этот раз пронесло.

И мы продолжали двигаться дальше. Дольше всего задержались у «блатного барака». Дневальный так и продолжал бессовестно дрыхнуть. Что ж, се ля ви, как говорят лягушатники.

Дневального пришлось оглушить и связать, заткнув рот кляпом. Во избежание, так сказать. Общими усилиями заблокировали дверь толстыми досками, предусмотрительно прихваченными по дороге и используемыми вместо носилок для Кирвавы. Для пущей надёжности не поленились и придвинули к дверям, удачно открывающимся наружу, пожарный ящик с песком и бочку, доверху заполненную дождевой водой. Никаких угрызений совести при этом я не испытывал. Вся эта камарилья: полицаи, кладовщики, писари и прочие, подвизавшиеся у фашистской администрации в помощниках предатели, — сами выбрали свой путь. Жаль только, что большая часть из них сейчас разослана по арбайткомандам. А как бы хорошо было накрыть всех разом. Подумал — и неожиданно удивился своим мыслям. Понятное дело, не я один приговорил предателей. Но инициатива-то происходила от меня. Ох, и кровожаден ты, Миротворец.

Дальше наша команда передвигалась уже гораздо медленнее, хрипло дыша и с трудом сдерживая поминутно вырывающийся кашель из пересохших глоток. М-да, армия доходяг… Пришлось снизить темп, благо, до цели оставалось уже всего ничего.

Наконец, преодолев очередной проход, мы упёрлись в колючку, отделявшую стоянку грузовиков от широкого проезда, поперечного Лагерштрассе. За стоянкой в отдалении маячили две хорошо освещённые вышки, установленные на выезде из северных ворот.

— Товарищ, Теличко, — тронул меня за плечо Семён, — наши уже на месте, во-он на той крыше, — он указал на темнеющую в двадцати метрах справа стену то ли небольшого барака, то ли сарая.

— С чего решил? — справедливо поинтересовался я, так как даже сам ничего особенного ни на крыше, ни около строения я не заметил.

— Так вон, на фонарном столбе, глядите, товарищ Теличко, косая черта угольком. Знак! Значит, на месте. Там ребятки правильные, есть и из ваших.

— Из каких «наших»? — не сразу сообразил я.

— Батальонная разведка.

— Ага, — многозначительно ответил я, только для того, чтобы заполнить паузу. Так как решительно не знал, с чего нам дальше начинать. Ведь подготовительный сценарий побега лежал целиком на людях из подполья. Но Семён сам меня выручил.

— Я пойду, выясню что и как. А вы пока отдохните, — и растворился в темноте ночи. Понятное дело, «растворился» он только для сопровождавших меня бойцов и Кирвавы с Красновым.

Я воспользовался остановкой и, скинув с плеча гефрайтера, проверил его состояние. Тот лишь вращал глазами и обильно потел. И, похоже, периодически портил воздух. Не так чтобы шибко громко: в допустимых рамках. Страшно водиле, вот и пускает шептуна. Ну, это нормально. Я постарался ободрить его несколькими фразами на немецком, посоветовав молится и ещё раз пообещав сохранить ему жизнь за эффективное сотрудничество. Не хватало мне тут ещё его истерики в самый неподходящий момент.

Бойцы пустили по кругу флягу с водой и, к моему удивлению, не пропустили и гефрайтера. Из темноты бесшумно вынырнул Родин.

— Всё в порядке, товарищ Теличко. Наших на крыше пятеро. Остальные уже в грузовиках. Часового сняли. Вместо него сейчас наш человек, сержант Вергелес. Всё чин чином. На воротах и вышках ничего не заметили. Ребята говорят, смена у немцев часа через два. У охранника часы были, вот они и…

— Почему без приказа часового сняли? — вмешался Краснов.

— Так удачно сложилось: он поссать пошёл, аккурат под стену того сарая, где на крыше наши прятались. Ну Вергелес и…того, сверху. Чисто убрал, без шума.

— Вергелес? Немец, что ли? — поинтересовался я.

— Из поволжских, этот хлопец из батальонной разведки, товарищ Теличко. Я тебе как раз про него говорил.

— Добро. Всё же, ты прав, Матвей Фомич, лишнюю инициативу проявлять не следует. Засыпимся. Ну и где у них склад ГСМ, Сёма?

— Так в этом же сарае и есть.

— Ясно, — я на минуту задумался, — как предполагается перебазироваться в грузовики?

— А прямо через крышу склада. Там ребята для удобства уже и верёвку с узлами из тряпья смастырили. Спускаться можно прямо во двор, благо та сторона прикрыта от обзора с вышек и от ворот. Голый участок всего шагов пять. Плохо освещён. Если ползком, сладим без шухера. Главное, сильно не шуметь и не мешкать. Мокро, дождь этот, мать его, всё не угомонится! — выругался Семён.

— Что дождь — это как раз замечательно. Просто великолепно! — возразил я, — что по прорыву думаете, товарищ Краснов? — я специально отдал инициативу Матвею Фомичу. Лишний раз польстить авторитету старшего политрука, да и выпячивать особенно собственную некомпетентность не хочется. Весь мой военно-тактический опыт — это полсотни сериалов о войне, да тысячи перелопаченных архивных документов. Анавр то я, анавр. Только всё больше диванный. И даже небольшой опыт боёв под Перемышлем тут ни к чему не пристегнёшь. Там было кому воевать. И чем…

И Краснов не подвёл.

— Так, имеем: основная группа — двенадцать бойцов плюс нас шестеро, среди которых один почти не комбатант.

— Э! Матвей, обижаешь, генацвале! — попытался возразить Кирвава.

— Знаю, знаю, дорогой, не переживай. И помню про твои способности пулемётчика. Все уши прожужжал, кацо. Всё равно, оружия у нас маловато. Пистолеты не в счёт. Для штурма они не годятся. Два пистолета-пулемёта — это дистанция уверенного поражения двадцать пять-тридцать метров. В лучшем случае. Пулемёт, думаю, лучше использовать с колёс. И тебе, Мамука, сподручнее будет. Не так уж и много у нас и боеприпасов, чтобы действовать не наверняка.

— Есть ещё карабин часового, — вставил свои пять копеек Семён.

— Ну хоть что-то дальнобойное, — вздохнул Краснов, — значит так, Тайборин, возьмёшь себе карабин. Будете на крыше с Климовым прикрывать штурм. Твоя цель — пулемётчики на вышках. Как, справишься?

— За одного ручаюсь, товарищ старший политрук, — алтаец замялся, — второй — потруднее будет. Сложная директриса и, если помните, дальняя вышка с бойницами, доски в два слоя, ещё и мешки, плохо простреливается. Без гарантии.

— Если дадите мне один пистолет-пулемёт и пять минут форы перед началом штурма, я возьму на себя дальнюю вышку, — решительно выступил я.

— Уверен, Петро? — Краснов качнул головой в сомнении, — рискованно. Они же на тебя все кинутся. А если тебя…дальнейший смысл операции теряется.

— Не успеют, Матвей Фомич. Вспомни-ка лучше административный корпус. Зато у вас будет целых пять минут, чтобы выехать на грузовиках и начать огонь на подавление из пулемёта. Предлагаю также во второй грузовик посадить автоматчика, он проконтролирует возможные неожиданности с тыла. Ну а безоружные залягут за бортами. У Блицев они высокие, хоть от шальных пуль прикроют.

— Хм, — Краснов со скрипом потёр щетинистый подбородок, — вполне может выгореть. Тайборин, передашь свой пистолет-пулемёт сержанту Вергелес, а у него возьмёшь карабин. Ему же передашь, чтобы залезал во второй грузовик. Задачу, что поставил товарищ Теличко, слышал?

— Так точно, товарищ старший политрук.

— Молодца. Дальше действуем по первоначально обозначенному плану. А ты, Климов, отдай своё оружие товарищу Теличко.

— Нет, погоди-ка, боец, — мне неожиданно пришло в голову лучшее решение, — пойдёшь со мной, Климов. Я вижу ты помимо формы и каску прихватил, и даже разгрузку. На тебе всё это очень неплохо смотрится. Приходилось и раньше использовать? — Климов молча кивнул, — молодца! — изобразил я старшего политрука, — мы с тобой выдвинемся к воротам со стороны главного выезда с Лагерштрассе. Прямо так и пойдём. Внаглую. Гляди, — я вытянул руку в сторону хорошо видимой отсюда освещённой площадки перед воротами, — при выезде, во-он там, не доходя трёх-четырёх метров от шлагбаума, видишь? Слева стоит караульная будка, полосатая такая. Ага. Как пойдём, ты держись уверенно на шаг позади и чуть слева от меня, касочку поглубже натяни и, главное, пистолет-пулемёт на ремне через плечо неси. Рукава куртки закатай до локтя. Типа, расслабленный бывалый солдат. Беспокоиться, мол, не о чем. Вот так, отлично. Ты должен внушать не опасение, а уверенность в том, что всё идёт нормально. Смогёшь? Стрелять они не станут, — Климов кивнул и криво ухмыльнулся, тронув затвор пистолета-пулемёта, — начальник караула меня обязательно остановит: или у будки или, может, чуть подальше. Не важно. Я остановлюсь, заговорю с ним. И как только сниму фуражку и сделаю вид, что вытираю лоб платком, немедленно уходи в сторону и падай за будку. Там тебя с вышек не достанут. Практически мёртвая зона для пулемётов. Начкара к тому моменту уже можешь не опасаться. Тайборин начнёт работать по ближней пулемётной вышке, где только ограждения и прожектора. А я стану разбираться со второй, той что с бойницами. Ты, главное, напрасно не подставляйся и огрызайся короткими, береги патроны, не давай им сконцентрировать огонь на мне. Это же охранники. Нестроевики. Им, чтобы сообразить, что происходит, понадобится вагон времени. Немчура же к тебе близко подойти побоится. По крайней мере, уж десять минут точно. А то и больше, пока наши на грузовиках подъедут и Кирвава с помощью пулемёта сделает из караула аджапсандали. А мне этого времени хватит. Ну. Усёк?

— Так точно, — Климов спокойно кивнул, поправляя ремень пистолета-пулемёта.

— Ну вот и ладушки. Матвей Фомич, сколько ещё людей Добрякова ждём?

— Думаю, четверть часа. Не больше. Они пустые идут. Скоро, полагаю, должны быть. До сих пор поражаюсь нашему везению, товарищ Теличко.

— Ну, не всё так уж и необъяснимо, Матвей Фомич. Будь Цайтхайн полноценным лагерем, как Мюльберг, а не пересылкой и лазаретом, количество патрулей и охраны превышало бы нынешнее втрое, а то и вчетверо. И мы бы безусловно нарвались. А так, шансы вполне реальные.

— Твоя правда, Петро, — кивнул Краснов, — да ещё большая часть охраны стянута к станции. Туго Добрякову придётся…

— Если здесь сладится, Матвей Фомич, думаю, будет нелишним отправить с бойцами и захваченными пулемётами с блокпоста на воротах парочку бойцов на ещё одном Блице. Если я не ошибаюсь, на стоянке их аж пять штук стоит. Ну не оставлять же их немцам?

— Прекрасная мысль, Пётр Михайлович! Осталось поделить шкуру неубитого медведя.

— Что-то настрой у вас не особенно боевой, товарищ старший политрук. Мандражируете?

— Есть немного, Петро. У меня перед боем всегда так. Мысли и сомнения в голову всякие лезут. Прикидываю, всё ли учли. Кстати. Мы не оговорили, как поступим, если что-то пойдёт не по плану. Сам не люблю сюрпризов, но и мешкать в бою всё равно что проиграть.

— Вы о чём это, Матвей Фомич?

— Мнение о диспозиции противника у нас сложилось только из данных внешнего наблюдения, да ещё из того, что видели вы с Семёном раньше. Ты, Петро, при отправке в арбайткоманду месяц назад, а Родин неделю назад, когда сопровождал своего начальника в поездке в Мюльберг.

— И? — не утерпел я, поторопив Краснова.

— За неделю много чего могло произойти. Местный лагерфюрер тип беспокойный. Охране спуску не даёт, всё время какие-нибудь новшества внедряет. То дополнительное ограждение, то скрытые посты по периметру. Да мало ли?

— Думаешь, есть скрытые сюрпризы?

— Хотелось, чтобы их не было. Но неделя — немалый срок, Петро.

— Ну не минные же поля он за воротами расположил? Всё-таки основная дорога к ближайшему городу.

— Минные поля вряд ли. Для подобного разрешение как минимум из Дрездена бы понадобилось. Уж сапёров бы наши никак из внимания не упустили. Но, скажем, вырыть или оборудовать местечко для секрета за воротами. Посадить туда пару-тройку охранников вполне можно. Я бы на его месте так и поступил. Любой, преодолевший ограждение или ворота, неожиданно оказался бы под обстрелом из укреплённой огневой точки.

— Ну ты хватил, Матвей Фомич! Это же не передовая. Хотя…оговорить действия в случае повреждения одного из двух наших грузовиков всё-таки следует.

— Тогда предлагаю следующее: в первом грузовике в кабине водитель и Семён с пистолетом — оба в немецкой форме, десяток бойцов в кузове укроются за бортами до команды. Этот грузовик с началом стрельбы таранит ворота на скорости и вырывается за периметр. Второй следует сразу за ним. В нём буду я, Кирвава и остальные бойцы. Пулемёт Мамуки будет работать по левому борту, а я из пистолета-пулемёта по левому. Пару бойцов в кузове вооружим пистолетами. Второй грузовик с тентом, прицельно бить немцам будет несподручно, а бойцы с тыла прикроют от неожиданностей. Ну и ты, Петро, с Климовым сработаешь. К тому же кузов второй машины прикроет тебя с правого фланга.

— Хм, пожалуй, так будет лучше. Что будем делать, если один из грузовиков подобьют?

— Уходить на единственном. Места хватит. Своих, кто живы, заберём. Двоих бойцов, как договорились, с трофеями отправим к Добрякову на любом из оставшихся на стоянке Блицев.

— Что ж. Так и порешим, Матвей Фомич. И на крайний случай, если немцы успеют нас здесь застать подавляющими силами, целый грузовик с оставшимися в живых уходит в отрыв по ситуации. Задание должно быть выполнено. Надеюсь, это понятно, товарищ Краснов.

— Безусловно, товарищ Теличко.

— Значит так, Сёма, — я обернулся к Родину, — у нас остаётся совсем мало времени, чтобы подготовить для добряковский бойцов пару бочек бензина.

Старший писарь, до этого внимательно слушавший наши обсуждения с Красновым и переодевавшийся в трофейную немецкую форму, молча кивнул, застёгивая китель.

Мы с Родиным тихо перебежали к сараю. Разросшиеся на складских задворках сорняки прекрасно скрыли звуки шагов. Строение предназначалось никак не для защиты от воров, скорее всего, для временного хранения. Мне же не составило никакого труда отодрать три-четыре доски от задней стены. Теперь я уже почти точно знал границы силовой составляющей своего аватара.

Характерный запах шибанул в ноздри, едва я залез в проделанную щель. Н-да-а, негусто. Шесть бочек. Какой-то шанцевый инвентарь. Пустые ящики. И всякое барахло, хоть и сваленное на подобие деревянных стеллажей, тем не менее вызывающее озадаченность своим непонятным назначением.

Полными под пробку оказались всего три бочки. Провозиться пришлось больше четверти часа, больше старался серьёзно не испачкать китель. Роль обер-лейтенанта ещё не отыграна до конца.

Все три бочки прикатили с Семёном к сидевшим в засаде бойцам, к которым уже присоединился вновь прибывший десяток военнопленных. Краснов на этот раз не обошёлся молчаливым качанием головой.

— Ох и силён же ты Петро, право слово. И откуда при таких статях что берётся?

— Наши лучшие друзья: солнце, воздух и вода, товарищ Краснов. Гиревым спортом увлекаюсь много лет, — решил я слегка закамуфлировать шуткой свои способности. Уже обращаясь к вновь прибывшим, произнёс: «Ну что, хлопцы, принимайте бочки. И передавайте наш пламенный пролетарский привет господам полицаям!»

Угрюмые осунувшиеся лица лагерников озарились скупыми улыбками.

Вот такие дела, Миротворец. Не один я такой кровожадный. На войне, как на войне.

Начальник караула в чине фельдфебеля вышел нам навстречу гораздо раньше, чем я предполагал. Пришлось ускорить шаг. Небрежно помахивая зажатыми в кулаке перчатками Кригера. При этом свет одного из прожекторов на правой от ворот вышке неприятно ослепил глаза, которые стали некстати слезиться. Несколько нестерпимо долгих минут я чувствовал ледяной холод нарастающего напряжения, постепенно охватывающий меня изнутри.

— Хальт! — я всё же не слишком-то и ошибся. Остановили нас почти в десяти шагах от шлагбаума. Ну что ж, импровизировать мне не привыкать. Я полуобернулся к Климову и недвусмысленным жестом указал ему на пятачок у полосатой будки.

— Займите пост! — сам же, небрежно козырнув, медленно продолжил приближаться к стоявшему начкару.

— Господин фельдфебель, я обер-лейтенант Вагнер! — короткий кивок, — ваш телефон почему-то не отвечает: я командир охранной роты из Мюльберга. У нас чрезвычайная ситуация. Поджог нескольких бараков и попытка группового побега. Меня прислали известить вас устно. Почти вся охрана и хиви брошены на усиленное патрулирование. Даже мой взвод подняли по тревоге и прислали от станции. У вас всё в порядке?

— Господин обер-лейтенант, почему вы без сопровождения начальника караула? — похоже, этого фельдфебеля на мякине не проведёшь. Шаг, ещё шажок вперёд.

— Я же объяснил, — добавил я в голос немного обиженно-чванливых ноток на тупого солдафона-фельдфебеля, — пожар: все на усилении. Господин оберст Альтман приказал поднять мою роту по тревоге и усилить патрули у бараков русских заключённых. А с вашим постом нет связи! — ещё немного начальственного гнева и лапши на уши бдительного фельдфебеля — и я уже в двух метрах от его категорично выставленной в мою сторону ладони. Краешком глаза ловлю момент, когда Климов занимает картинную позу с пистолетом-пулемётом у караульной будки, широко улыбаюсь в лицо нахмуренному фельдфебелю. Какое это всё-таки удовольствие, когда, наконец, можно позволить себе пошуметь.

— Юстас — Алексу! — мир замедляется в расплавленном янтаре. Брови начкара тянутся вверх, а рот начинает распахиваться в немом крике, ствол карабина охранника, стоящего за спиной фельдфебеля, начинает разворачиваться в мою сторону. Поздно, ребятушки!

— В следующее мгновение я уже рядом с фельдфебелем и мой первый выстрел из люггера направлен практически прямо в лицо немецкому солдату. Правки не требуется. Я лишь немного раздосадован: летящую в цель пулю таки не удалось увидеть. Всё-таки я не мультяшный Спиди Гонзалес, а всего лишь начинающий анавр. Следующий выстрел в голову оборачивающемуся фельдфебелю. Спи спокойно, дорогой геноссе. Я бы, может, сказал: «Ничего личного. Это война!» Но не скажу, так как имею чрезвычайно много «личного» ко всей вашей фашистской сволочи.

Как очень кстати медленно заваливается вбок тушка фельдфебеля: успеваю вырвать из его руки пистолет — близнец моего люггера. Теперь я вдвойне вооружён и о-очень опасен.

Два вдоха — и я у подножия лестницы, ведущей наверх, на защищённую площадку вышки. Лишь по усилившимся вокруг меня контрастным оттенкам серого понимаю, что Краснов не зря назначил Тайборина в прикрытие: пока я тут занимаюсь сверхспринтом алтаец не только отстрелялся по своей вышке, но и успел погасить главный прожектор. Вот это да! Теперь бы только шальную пулю не схватить…а звуки вокруг всё больше напоминают то ли рёв стадиона, то ли многократно нарастающий гул улья. Интересно звучат выстрелы в режиме ускорения.

А вот и площадка над головой. Люк открыт. Замечательно. Просовываю пистолеты в дыру и делаю по три выстрела со смещением директрисы по сторонам света, не забывая мысленно считать. Так, в правом у меня ещё три патрона, в левом — должно быть пять. Будем надеяться, фельдфебель был рьяным служакой и держал оружие полностью заряженным.

Теперь — рывок! И я внутри. Хе-хе… А ничего так. Один из пулемётного расчёта уже слышит пение архангелов, другой судорожно вцепился в станину MG, а пытается зажать правой рукой простреленное бедро. Что ж, не буду заставлять солдата мучится.

В следующую несколько секунд моего субъективного времени окидываю взглядом позицию сначала через одну амбразуру, затем через другую.

А вот и наши адские грузовички подоспели. В режиме ускорения кажется, что они тащатся со скоростью трёхколёсного велосипеда. Над крышей второго, что следует за ведущим, нацеленным на таран ворот, красиво расцветает, мерцая в жёлтом ореоле, огненный четырёхлепестковый цветок пламени, вырывающегося из ствола пулемёта, которым Кирвава косит супостатов слева по борту. На его фоне совсем уж скупо и невзрачно выглядят всплески пистолета-пулемёта, направляемого твёрдой рукой старшего политрука.

Что ж, пора и мне выходить в режим реального времени. Сдаётся мне при такой плотности огня с обеих сторон внизу даже в режиме ускорения моему аватару будет находиться чрезвычайно неуютно. А отсюда, с высоты небес, я всегда смогу помочь своим парням дополнительным огоньком. Тем более что немцы явно пока не сообразили, что вторая вышка захвачена. Это у меня по субъективному времени прошло секунд тридцать, не более. А там, в обычном потоке — максимум пять. Слишком мало, чтобы сориентироваться. Охрана просто отвечает огнём на огонь, ещё не очухавшись от неожиданности и не поняв, что остались совсем без прикрытия.

На этот раз, выйдя из ускорения, я испытал острейший голод и жажду. Ага, Гавр! Догнал тебя всё-таки откатец. А ты-то уж думал, что сможешь всю ночь блохой суетиться. Ну да ничего: ревизия карманов усопшего пулемётного расчёта сделала меня обладателем целых двух пачек галет и сублимированного супа непонятного происхождения. Плевать!

Жуя с остервенением вместе с обёрткой трофейную жрачку, не чувствуя вкуса и запивая из снятой с пояса фляги одного из фрицев, я первым делом убедился, что с моим напарником всё в порядке. Климов прекрасно чувствовал себя за стеной будки. Изредка высовывая ствол пистолета-пулемёта из-за угла и постреливая для острастки одиночными. Рядом с будкой валялся ещё один труп охранника. Значит, в будочке тоже был немец, который, на свою беду, решил выйти посмотреть, кто имел наглость напасть на охрану северных ворот.

В этот момент стрельбу перекрыл грохот выбиваемых бампером Блица ворот и противный скрежет колючей проволоки по металлу. Я бросился к другой амбразуре, наблюдая одновременно несколько моментов разворачивающегося прорыва.

Первый грузовик уже преодолел периметр и начал почему-то притормаживать на выезде. На той вышке, что была оборудована прожекторами и более открыта, не наблюдалось никакого движения. Внизу и на лестнице замерли бесформенными кулями двое немцев. Что-то в этой картине меня насторожило. Какое-то несоответствие, вызывающее неясную тревогу. Стоп! Пулемёт! Где второй пулемёт? Если эта бандура свалилась по какой-то причине, то я бы видел его так же явственно, как и труп пулемётчика. Даже если бы MG был без станка. С-сука? Где это грёбанный пулемёт? Семён же утверждал, что здесь их два…

И словно в ответ на мой вопрос сквозь ставшими редкими единичные выстрелы охраны прогрохотала длинная, на пол-ленты узнаваемая очередь из «Костореза». Внутри что-то оборвалось. Кабина грузовика, выбившего ворота затряслась от множества попаданий. В следующую минуту произошло сразу несколько событий: обстрелянный грузовик попытался завестись и тут же заглох, ехавший за ним, ударил по тормозам и сдал назад, при этом, Кирвава стал остервенело поливать огнём, перенося его то в пространство между грузовиком и вышкой с разбитыми прожекторами, то между моей вышкой и снесёнными воротами.

Блин, да он же попросту не видит, откуда обстреляли кабину первого грузовика! В следующий момент и я, и отступающие на втором грузовике смогли убедится откуда стреляет невидимый пулемёт: вторая очередь из «Костореза» угодила прямиком в топливный бак расстрелянной машины. Полыхнуло знатно. Огонь охватил и кабину, и почти весь кузов. От взрыва грузовик взбрыкнул задними колёсами, словно норовистая лошадь, и сместилась вправо.

Свет взрыва подсветил окружающее пространство метров на пятьдесят. И я понял, почему не мог видеть до этого, откуда стреляет невидимый пулемёт: до вспышки меня от огневой точки загораживал сам грузовик! Бл@-@-@-дь! Сглазил Краснов, с-сука… Да и я, дебила кусок, тоже хорош.

Ладно, Гавр, некогда посыпать голову пеплом. Пора вылезать из задницы, пока не засосало совсем глубоко. Попытки Кирвавы достать немецкого пулемётчика были тщетны: пулемётная точка была организована немцами в десяти метрах снаружи на обочине дороги по всем правилам. Обложенная мешками с песком широкая амбразура позволяла держать под огнём довольно большой сектор. А главное, не позволяла нам выехать с этой стороны. Рисковать, отступать и искать другое место прорыва — значит терять драгоценное время. Похоже, немецкому пулемётчику патронов на год хватит: стрелял он уже экономными короткими очередями. Слава богу, второй грузовик вовремя отступил.

В ярости я запихнул остатки упаковки с галетами в рот целиком и, остервенело жуя, лихорадочно соображал. Пока мозг приходил к единственному оптимальному решению, руки сами скручивали блокирующий винт хомута, удерживающего MG на станине. Разворачивать в тесноте площадки с двумя трупами пулемёт вместе со станком — явно сизифов труд. А стрелять придётся в противоположную амбразуру. Оптимизм внушала уверенность, что уж я-то в темноте немецкому пулемётчику почти не виден до самого момента открытия огня. А вот его лёжка отсюда, с высоты почти двенадцати метров, была как на ладони.

Успокоив дыхание и хлебнув воды из фляжки, я снова вошёл в ускоренный режим. Риск истощения стоил того, чтобы повысить шансы в противоборстве с профессионалом. Ведь стрелял я из «Костореза» всего раз в жизни, за что спасибо Пашке и толстяку Георгу. А Ремесленник, красава, словно в воду глядел…Эх!

Растопырившись в тесном пространстве площадки, я обнял пулемёт, как любимую женщину, шепча всякую ерунду, обращаясь к оружию, как к живому существу.

— Давай, эмгэшечка, братец, не подведи. Ведь правда за нами…

Прицелился, мысленно радуясь тому, что устройство прицела практически не отличается от того, каким пользовался я у Георга. И…засадил, от всей души, собрав в кулак злость, досаду и ненависть, скопившуюся за все эти месяцы.

Не дожидаясь результата, сменил ленту, пребольно ссадив с непривычки левую ладонь о затвор пулемёта. И рванул с вышки вниз, для большего ускорения соскочив с лестницы на землю, едва миновав люк.

Уже удаляясь от вышки по направлению к огневой точке противника, отметил, что немецкий пулемётчик продолжает, судя по звездообразным вспышкам стрелять короткими очередями.

Надо же. Не достал я его. Ну ничего, вряд ли он ждёт, что пулемёт прибежит к нему пердячьим паром, да ещё за такой короткий промежуток времени.

Мне повезло: я находился от позиции немецкого пулемётчика уже метрах в десяти, когда понял, что он ведёт огонь по вышке, на которой меня уже нет. Что ж, тем лучше. Это был уже не поединок. Я расстреливал всё пространство пулемётного окопа с холодной яростью, крестя троих охранников очередью и благословляя на новый путь. Вот такое себе благословение Миротворца.

Выходя из режима ускорения, только и успел тяжело вздохнуть, как сознание выключилось, а я рухнул лицом в окоп на тело одного из немцев, залитое кровью и продолжающее содрогаться в агонии.