Бессмертная любовь

Глава 29

– По-моему, ваша королева скучает по своему ковену, – заметил Харманн, когда пошла вторая неделя жизни Эммы в Кайнвейне.

– Да, я это понял, – ответил Лахлан, отрывая взгляд от бумаг, разложенных у него на столе. Тоска по родным была темным пятном на ее счастье, но вскоре он это исправит. И избавит от явного страха перед встречей с другими оборотнями. Эмма сказала ему, что с оборотнями «выбивает два из трех» и что «не хотела бы идти с этим на дистанцию». Они должны были собраться уже через три дня. – Но почему ты это сказал?

– Она затащила одну из горничных к себе в гостиную играть в видеоигры. А потом они покрасили друг другу ногти на ногах. В голубой цвет.

Он откинулся на спинку рабочего кресла.

– И как девушка на это отреагировала?

– Сначала перепугалась, но потом стала спокойнее. Они все постепенно привыкают. Эмма смогла бы их завоевать. – С гордой улыбкой он поделился секретом: – Она зовет меня Манни.

Лахлан ухмыльнулся.

– Она даже не просит меня кого-нибудь изобразить! – Харманн нахмурился и пробормотал: – Меня всегда просят кого-нибудь изобразить!

– У нее есть все, что ей нужно, – сказал Лахлан, хоть и сам знал, что Эмме начинает нравиться ее жизнь.

Когда она чувствовала себя счастливой, то начинала рассеянно и негромко напевать. Часто он слышал, как ее мелодичный голос доносится из «лунария» (как она назвала застекленный сад), где Эмма ухаживала за растениями. И он готов был спорить, что жасмин ей нравится больше, чем драгоценные камни.

– О да. Она… э-э… талантливая, умелая и, смею добавить, агрессивная покупательница.

Лахлан и сам заметил ее покупки и заподозрил, что стоит немного выше теперь, когда она стала наполнять их дом теми вещами, которые ей нужны. Она делала замок своим домом. Он обнаружил, что ему приятно видеть, как их жилище обретает форму. Должен ли он хотя бы притвориться, будто понимает, зачем ей сотни бутылочек с лаком для ногтей? Нет. Но ему нравилось то, что когда он принимается целовать пальчики у нее на ногах, он никогда не может предсказать, какого они окажутся цвета.

Что до самого Лахлана, то он с каждым днем становился все сильнее. Нога у него уже стала почти нормальной, и способности его возвращались. Чувство довольства, несмотря на все, что случилось, было неожиданно сильным. И всем этим он был обязан Эмме.

Единственным пятном на его счастье было то, что ему придется вскоре оставить Эмму. Это было невыносимо само по себе, а теперь еще она начала требовать, чтобы он взял ее с собой. Она заявила ему, что намерена отправиться сражаться рядом с ним и «не допустит, чтобы все это немалое подлючество пропало даром», а иначе она вернется в свой ковен.

Она отказывалась остаться в Кайнвейне без него. Лахлан был уверен, что убедит ее забыть свой ультиматум. Конечно же, она согласится смотреть на все разумно и логически! Однако с каждым днем становилась все сильнее – и он чувствовал себя чуть менее уверенно. Если она не потеряет своей решимости, ему придется выбирать: отказаться от мести или рискнуть тем, что она не вернется к нему из своего ковена. Оба варианта представлялись ему неприемлемыми.

Они с Харманном обсудили еще кое-какие дела, и вскоре после ухода Харманна в дверь постучал Бау.

– Ты знаешь, где виски, – сказал Лахлан.

Похоже, что Бау пришел из кухни: по дороге к бару он слизывал со своего большого пальца что-то, распространявшее сладкий запах. Когда он налил вторую рюмку для хозяина дома, Лахлан решительно покачал головой.

Бау пожал плечами и поднял свою рюмку:

– За тех, кто не такой, как мы!

– Благодаря им наша жизнь становится интереснее. – Лахлан изумленно заметил, что в Бау почти не ощущается боли. – Ты успокоился?

– Да. Увидел, как она ухаживает за растениями внизу, – и когда заметил, что ты ее отметил, то порадовался за тебя. – Сделав большой глоток, Бау добавил: – Твоя метка оказалась довольно… сильной, да?

Лахлан нахмурился.

– Кстати, ты не знаешь, что такое «героиновая цыпа»? Она сказала, что мне следовало бы знать, насколько это немодно. – Когда Лахлан недоуменно пожал плечами, Бау уже совершенно серьезно сказал: – Ста Мишины хотят знать, что с тобой было. Не дают мне покоя.

– Да, понимаю. Когда они сюда придут, я все им расскажу. Мне в любом случае надо это сделать, чтобы можно было начать.

– И по-твоему, разумно так быстро ее оставить?

– И ты о том же! – раздраженно огрызнулся Лахлан.

– Имей в виду: я считаю, что оставлять ее – это риск, на который я сам не пошел бы. И потом они так и не нашли Гаррета.

Лахлан провел ладонью по лицу.

– Я хочу, чтобы ты поехал в Новый Орлеан. Выясни, что там, к черту, происходит!

– Надо проверить мой ежедневник. – Лахлан бросил на Бау предупреждающий взгляд, и он поспешно сказал: – Ладно-ладно. Уеду утром. А сейчас ты не хочешь посмотреть последние данные разведки по вампирам? – Он бросил на стол папку. – Труды Уиллема и Манро, которые будут рады с тобой встретиться.

Уиллем и Манро были братьями – и двумя давними друзьями Лахлана. Он был рад узнать, что оба живут хорошо, хотя до сих пор не нашли подруг. Для Манро это, наверное, хорошо: когда-то давно прорицатель клана предсказал, что ему достанется мегера. Лахлан начал пролистывать папку, изумляясь тем изменениям, которые произошли в Орде за последние сто пятьдесят лет.

Кристоф, предводитель вампиров-повстанцев, захватил замок Монт-Обблак, одну из пяти твердынь вампиров. До Лахлана доходили слухи о том, что Кристоф – племянник Деместриу – и вот теперь члены его клана узнали его историю во всех подробностях.

Кристоф был законным королем Орды! Почти сразу же после его рождения Деместриу попытался подстроить его убийство. Кристофа тайно вывезли из Хелвиты, а потом его растили опекуны-люди. Он прожил среди них многие сотни лет, прежде чем узнал, кто он на самом деле. Его первый мятеж произошел семьдесят лет назад – и закончился поражением.

– Значит, легенда о воздерживающихся правдива? – спросил Лахлан.

Они оказались не просто вампирами, отказавшимися от убийств. Воздерживающиеся были армией Кристофа – армией, которую он тайно создавал с древних времен.

– Да. Он создавал их из людей: обходил поля сражений в поисках храбрейших воинов, которые там пали. Иногда он превращал целые семьи достойных братьев. Представь себе: ты – человек, лежащий во тьме и почти убитый… Я бы счел это неудачным днем!.. И тут появляется вампир, который обещает бессмертие! Как ты думаешь, многие ли станут внимательно выслушивать условия его мрачного предложения: вечная жизнь за вечный вассалитет?

– А чего он добивается?

– Никто этого не знает.

– Так что мы не можем знать, что Кристоф не окажется хуже, чем даже Деместриу.

– А разве можно быть хуже, чем Деместриу?

Лахлан откинулся на спинку кресла, обдумывая варианты. Если этот Кристоф захватил Обблак, тогда ему понадобится и королевская резиденция – Хелвита. Есть вероятность, что Кристоф сыграет им на руку, убив Деместриу.

Но тут был и еще один поворот. Обблак был владением Айво Безжалостного, второго вампира Орды после короля. Многие века он мечтал о Хелвите и короне – и, похоже, не погиб при захвате его замка. Он точил зубы на Хелвиту, еще пока имел свои собственные владения. Теперь, лишившись их, он, наверное, мучительно ее страждет. Станет ли он пытаться ее заполучить, прекрасно сознавая, что Орда не признает властителем того, в ком нет королевской крови?

Три непредсказуемых силы, три возможности. Лахлан подозревал, что вампиры Айво выслеживают валькирий по всему миру, явно разыскивая среди них кого-то, но выполняет ли Айво приказ Деместриу или действует самостоятельно? И начнет ли Кристоф действовать и искать ту цель, которая столь явно нужна Орде?

Хотя предположения высказывались, никто не мог с уверенностью сказать, кого именно ищут вампиры.

Лахлан опасался, что он это знает. Одна или больше групп вампиров ищут последнюю женщину-вампира.

Этой ночью он спал, пристроив Эмму себе под мышку. Он сжимал ее, словно в тисках, словно ему снилось, будто она его оставляет. И это тогда, когда на самом деле он сам собирался ее оставить! Испытывая смутную тревогу, Эмма провела клыком по его груди и полизала его крови, чтобы успокоиться. Он тихо застонал.

Поцеловав отметину, которую только что оставила, Эмма погрузилась в беспокойный сон, полный видений. В одном из них она увидела кабинет Лахлана его глазами. Харманн стоял у двери с печальным лицом, держа в одной руке блокнот. Голос Лахлана звучал у нее в голове так четко, словно она там присутствовала.

– Это невозможно, Харманн. У нас не будет детей, – сказал он.

Предусмотрительный Харманн захотел сделать приготовления к рождению малышей, потому что, по его словам, «если у вас будут крошки-вампиры, им понадобятся особые условия. Чем раньше начать подготовку, тем лучше».

Вид у него был встревоженный, как будто он уже опаздывал.

Лахлан считал, что у них с Эммой были бы потрясающие дети – «блестящие девочки с ее красотой, и смелые хитроумные Пареньки с его характером». Возможно, он даже почувствовал некоторое сожаление, но потом представил себе ее, спящую у него в постели. Как она вздыхает с тихим удовлетворением, когда он к ней присоединяется, как он может заставить ее во сне пить кровь у него из шеи. Эмма об этом не знала… Зачем он это делает? Она услышала его мысли: «Надо сделать ее сильнее». Когда он смотрел, как она спит, он часто думал: «Мое сердце лежит, ранимое, вне моей груди».

Эмма содрогнулась от острого стыда. Ее слабость заставляла его постоянно тревожиться за нее. Лахлан настолько за нее боялся, что порой из-за этого даже болел. Он такой сильный – а она стала ему обузой!

Он не признавался ей в любви, но его сердце болезненно сжималось – она это чувствовала! – от любви к ней, к его Эммалайн.

Дети? Он откажется ради нее от чего угодно! Может ли он отказаться от своей мести? Если он это сделает, он станет тенью, пустой оболочкой самого себя…

Сон изменился. Лахлан оказался в темном, мерзком месте, где воняло дымом и серой. Его тело было сплошным комом мучительной боли, которую Эмма ощутила вместе с ним. Он пытался вызывающе смотреть на двух вампиров, чьи красные глаза горели перед ним, но его подбитые глаза едва могли видеть. Вампир с бритой головой был Айво Безжалостным. А светловолосый высокий вампир – Деместриу!

При виде него тело Эммы напряглось. Почему он кажется ей знакомым? Почему он заглядывает в глаза Лахлана так, словно видит… ее саму?

А потом взметнулось пламя.