Беспощадная война

1

Никогда не устану удивляться, как некоторые набожные христиане извращенно радуются несчастьям других. Доказательством могут стать слухи, которые расползлись после катастрофическим падением моего ближайшего родственника.

Некоторые и вовсе решили, что вызывающая приливы и медленное движение земной коры — коварная луна каким-то образом повлияла на поведение сэра Эмери Уэнди-Смита после его возвращения из Африки. Доказательством своих выводов они считали внезапное увлечение моего дяди сейсмографией — изучением землетрясений — предметом, который настолько захватил его, что он соорудил прибор собственной конструкции без бетонного основания. Это позволяло регистрировать даже самые незначительные подземные толчки, постоянно сотрясающие землю. Вот и сейчас передо мной стоит изобретенный дядей сейсмограф, найденный в руинах его коттеджа.

Перед исчезновением мой дядя проводил целые часы, изучая движение пера, вычерчивающего график вибрации земной коры. Подобное времяпрепровождение выглядело совершенно бессмысленным.

Я тоже подмечал некие странности в его поведении — например, после возвращения из Африки сэр Эмери, приезжая по делам в Лондон, остерегался пользоваться подземкой и платил вымогателям-таксистам любые деньги, лишь бы не спускаться в «черные туннели». Необычно, конечно. Но, на мой взгляд, вряд ли это относится к признакам душевной болезни.

Тем не менее, даже немногие, по-настоящему близкие друзья были убеждены в том, что сэр Эмери сошел с ума, объясняя этот прискорбный факт его чрезмерным увлечением мертвыми, давно забытыми цивилизациями. Но в этом заключался смысл его жизни! Мой дядя занимался археологией и коллекционировал раритеты. Не тщеславие, а искренний интерес стал причиной его путешествий в далекие страны. Жизнь скитальца-исследователя пришлась ему по вкусу, а сопутствующая слава — непременный атрибут искренней увлеченности — часто вызывала у его коллег лишь недоуменное пожатие плечами.

Так называемые соратники моего дяди завидовали ему, хотели соперничать с ним, но, увы, не обладали предвидением и любознательностью, которыми он был одарен в полной мере — и потому, как я теперь начинаю думать, проклинали его. Презрение и ненависть к ним с моей стороны вызвала их реакция на гибель последней экспедиции моего дяди. В предыдущие годы многие из них сделали себе имя, пользуясь его открытиями, но отправляясь в свое последнее путешествие мой дядя не пригласил охотников до чужой славы. И они стали мстить ему самыми постыдными средствами, объявив его сумасшедшим.

Безусловно, гибель почти всех участников последней экспедиции, окончательно подкосила силы моего дяди. Прежде это был сильный улыбчивый человек с горделивой осанкой и блестящими темными волосами. Вернулся же он страшно исхудавшим. Ходил он теперь постоянно сутулясь. Волосы его поседели. Улыбаться стал редко и улыбка его стала какой-то нервной, а уголки рта подергивались от нервного тика.

Перед тем как отправиться в роковую экспедицию, сэр Эмери расшифровал или перевел (я плохо разбираясь в этих вещах) надписи на горстке старинных черепков, известных в археологических кругах как «Фрагменты Гхарне». Хотя он никогда подробно не рассказывал о своих находках, я знал, что из-за этих записей он и уехал в Африку.

Мой дядя с несколькими близкими друзьями, весьма образованными джентльмены, отправился на поиски легендарного города, который — по убеждению сэра Эмери — существовал за много столетий до того, как были вырублены из каменные блоки, послужившие фундаментом пирамид. По его расчетам, задолго до появления прародителей человека, башни крепостей Гхарне уже устремили свои монолитные шпили к доисторическим небесам. Впрочем, проверить утверждения моего дяди не представлялось возможным, даже если бы экспедиция и добралась бы до того самого места, поскольку исследования «Фрагментов Гхарне» показали, что их можно отнести к до-Триасскому периоду, и, в лучшем случае, на месте легендарного города осталась лишь вековая пыль.

Через пять недель после того, когда экспедиция вышла из далекой африканской деревни, разорвав последнюю связь с цивилизацией, в охотничьем лагере одного из племен дикарей появился сэр Эмери. Он был один и находился в ужасном состоянии. Нет сомнения, что жестокие аборигены убили бы его из-за своих суеверий. Но вид безумца и странные слова, которые выкрикивал мой дядя, вдобавок к тому факту, что он пришел из мест, считающимися табу в их племени, остановило их. В конце концов дикари стали заботиться о нем и, дождавшись первых признаков выздоровления, переправили в более цивилизованное место… О других членах экспедиции никто ничего не слышал. Только я знаю, что же случилось на самом деле, да и то из письма, которое дядя оставил мне, но об этом позже…

Добравшись, наконец, до Англии, сэр Эмери превратился в крайне эксцентричного человека. А при малейшем намеке его оппонентов на бесславный конец экспедиции несчастный начинал рассказывать о таких вещах, как «погребенная земля, где Шудде-Мьелл составляет планы уничтожения человеческой расы и освобождения из подводной тюрьмы Великого Ктулху…» Когда на официальном дознании моего дядю спросили о пропавших товарищах, он ответил, что все погибли во время землетрясения, но никаких подробностей сообщить не смог.

Опасаясь непредсказуемой реакции на вопросы о последнем путешествии, я не расспрашивал его. Однако в тех редких случаях, когда сэр Эмери вдруг принимался рассказывать о событиях в Африке, я слушал его очень внимательно, поскольку эта тайна сильно занимала меня.

Прожив в Лондоне несколько месяцев, мой дядя неожиданно покинул город и поселился, в уединенном коттедже, посреди йоркширских болот. Вскоре дядя пригласил меня составить ему компанию. Это удивило меня, поскольку он, скитаясь по забытым Богом местам и проведя полжизни в одиночестве, считал себя кем-то вроде отшельника. Я принял приглашение, надеясь окунуться в мирную тишину, которая особенно благотворна для моего литературного творчества.

2

Однажды, вскоре после моего приезда, сэр Эмери показал мне пару прекрасных жемчужных шаров примерно по 4 дюйма в диаметре каждый. Он не знал из чего сделаны эти удивительные драгоценности, но предполагаю, что сходного результата можно добиться, смешивая соли кальция, толченый хризолит и алмазную пыль. История находки оказалась проста: дядя обнаружил шары в мертвом Гхарне, точнее говоря, на том месте где некогда находился мифический город. Кстати, это было первое упоминание о том, что сэр Эмери достиг-таки цели своего путешествия. Странные жемчужины были обнаружены под землей в каменном ящике без крышки, стенки которого, распологались под странными углами, и оказались покрыты искусно вырезанными рисунками. Вначале дядя отказывался описывать эти изображения, объясняя, что их содержание отвратительно, а подробности вызывают тошноту. И только потом, отвечая на мои хитро составленные наводящие вопросы, он поведал, что на рисунках были запечатлены картины чудовищных жертвоприношений какому-то невообразимому кхтонианскому божеству. Уточнять что-либо сэр Эмери не стал, заметив только, что если мое любопытство сильнее разума, то я могу отыскать подробности в трудах Коммодуса и трактатами Каракаллы.

Помимо картинок, стенки каменного ящика густо заполняли надписи — строчки букв, очень похожих на клинопись и странные знаки, состоящие из групп точек — отрывки «Фрагментов Гхарне». Все вместе имело почти пугающее сходство с «Манускриптом Пнакотика». Упомянув этот труд сэр Эмери заметно смутился, и заметил, что, возможно, он наткнулся на своего рода ящик для игрушек, а шары, скорее всего, принадлежали какому-то ребенку древнего города. К такому выводу дядя пришел, расшифровав часть странных записей на стенках этого ящика.

Рассказывая о ящике, сэр Эмери неожиданно разнервничался, глаза его засверкали, язык начал заплетаться — словно он внезапно опьянел. Без предупреждения, подобно человеку неожиданно впавшему в гипнотический транс, он заговорил о Шудде-Мьелле и Ктулху, Иог-Соготе и Иб-Тстле; «о чужих Богах, не поддающихся описанию»; о мифологических местах с фантастическими названиями; об Сарнатхе и Гипербореи, Эрлиехе и Эфиротхе.

Хотя мне хотелось узнать побольше о трагической экспедиции, я вынудил сэра Эмери закончить рассказ. Слушая его бормотания, я старался всеми силами скрыть охватившие меня жалость и беспокойство, но, видимо, по напряженному выражению моего лица он все понял, поспешно извинился и удалился в свою комнату.

Позднее, заглянув в его комнату, я увидел, что он возится с сейсмографом, сопоставляя свои данные с атласом мира. Я не на шутку встревожился, когда заметил, что дядя хриплым шепотом яростно спорит сам с собой.

Впрочем, эксцентричность поведения сэра Эмери не слишком беспокоила меня, а вот странные издания, дополнившие его библиотеку, заставили поволноваться. Естественно, будучи археологом и интересуясь проблемами становления древних этносов, мой дядя собирал не только специальную литературу, но и разнообразные, увы, часто написанные дилетантами, труды, посвященные древним знаниям и примитивным сомнительным религиям. Я имею в виду такие книги, как «Золотой Лук» и «Культ ведьм» мисс Муррей. Но если бы только это! На полках его домашней библиотеки я нашел еще, по крайней мере, девять увесистых томов, о возмутительном содержании которых, в течение многих лет разнообразные авторитетные специалисты отзывались не иначе, как о проклятом, кощунственном, гнусном, паршивом. Их содержание больше всего напоминало фантазии сумасшедшего. Теперь сэру Эмери принадлежали «Ктхаат Аквадинген» неизвестного автора, «Записки о Некрономиконе» Фиири, «Либер Миракулорем», «Историю Магии» Элиа Леви и древний, переплетенный в кожу, фолиант «Культы Гулов». Но самое худшее, что я увидел, был истрепанный томик Коммодуса, написанный «кровавым безумцем» в 183… году. Страницы старой книги были ламинированы для защиты прикосновений времени.

Но даже не эти книги — загадочные, порождающие смутную тревогу — пугали меня…

Но, что же означало это неописуемое гудящее пение, которое по ночам частенько доносилось из комнаты сэра Эмери? Впервые я услышал его через неделю после моего прибытия. Тогда меня отвлекли от тяжелого забытья убийственные звуки языка, которые, казалось, невозможно воспроизвести голосовыми связками человека. Тем не менее, дядя самым таинственным образом мог бегло произносить целые фразы, и вскоре я сумел записать часто повторяющиеся последовательности звуков, своеобразные транскрипции, того что я считал отдельными словами. Эти слова — или по крайней мере звуки — составляли такую последовательность:

В то время я искренне считал все это практически непроизносимым, и чрезвычайно удивился, заметив, что мне день ото дня все легче и легче повторять таинственные слова. Казалось, меня затягивает в чудовищный омут, и, опускаясь в его неописуемые глубины, я нахожу какое-то непристойное удовлетворение, самовыражаясь в этих жутких фразах. Хотя, вполне возможно, я бессознательно бормотал весь этот бред во сне, и приобретенная во сне беглость произношения сохранялась и в часы бодрствования.

Тягостное ожидание чего-то неведомого наполняло коттедж моего дяди. Я чувствовал это, заглядывая в сверкающие глаза дяди и прислушиваясь к дьявольским ночным песнопениям. Но никакой расстроенной психикой нельзя было объяснить странные события, а именно — толчки, те самые толчки, которые так пугали моего дядю. Что заставляло иглу сейсмографа дергаться, дергаться непрестанно: отголоски каких-то обширных подземных катаклизмов, происходивших в безмерных глубинах земли на противоположной стороне земного шара или нечто другое? Настолько чуждое и пугающее, что мой разум леденел, когда я пытался задуматься над этим.

3

Наступило время — я прожил в коттедже дяди уже несколько недель — когда стало ясно, что сэр Эмери быстро поправляется. Правда, сутулость его сохранилась. Мне она уже не казалась такой заметной, так же как и его так называемая «эксцентричность». Мой дядя снова становился самим собой. Нервный тик полностью исчез, щеки порозовели. Улучшение его состояния, на мой взгляд, в значительной мере было обусловлено его бесконечной возней с сейсмографом. К тому времени я уже понял, что существует определенная связь между показаниями этого прибора и здоровьем дяди. Тем не менее, я терялся в догадках, почему внутренние движения Земли способны влиять на психическое состояние человека. Именно в те дни дядя рассказал мне еще кое-что о мертвом Гхарне. Конечно, мне очень хотелось узнать побольше о печально закончившейся экспедиции, хотя и следовало попытаться отвлечь дядю от этой темы.

— «Фрагменты» указали местоположение города Гхарне — известного только из легенд и упоминаемого наряду с Атлантидой, Му и Эрлиехом. Миф и только, — начал дядя, — Но когда легенда указывает на конкретное место, ее значение несколько усиливается, а если в этом месте удается найти реликвии древней цивилизации, погибшей многие эпохи назад, то легенда и вовсе становится историей. Вы удивитесь, Пол, но значительная часть истории мира была открыта подобным образом. Я надеялся, если хотите — подозревал, что Гхарне существовал в действительности. Расшифровав «Фрагменты», я решил, что в моих силах это доказать. Я бывал во многих загадочных местах, Пол, и слышал странные рассказы. Как-то раз я довольно долго жил в африканском племени и часто слышал намеки о том, что туземцы знают тайны потерянного города. Их шаманы рассказали мне о стране, где никогда не светит солнце; где Шудде-Мьелл, таящийся в глубинах многострадальной земли, вынашивает черное зло, мечтая о возрождении древнейших чудовищных божеств!.. Он прячется в земле и ждет того дня, когда звезды, сложившись в определенный узор, откроют дорогу его разросшимся ордам, и тогда он сможет покорить весь мир и возвратить на землю других, еще более отвратительных тварей!.. Мне рассказывали истории о легендарных, рожденных звездами существах, населявших Землю за миллионы лет до появления человека. Они по-прежнему скрываются здесь, затаившись в укромных темных местах. Я повторяю, Пол, — голос дяди дрожал от напряжения, — они рядом с нами! Мне рассказывали о жертвах, приносимых Иог-Соготу и Иб-Тстлу, от которых кровь ваша похолодеет, и о диких обычаях, практиковавшихся под доисторическим небом еще до того, как родился Старый Хем. То, что я слышал, делает труды Альбертуса Магнуса и Гроберта скучными и банальными. Маркиз де Сад поседел бы от ужаса.

Дядя говорил все быстрее и быстрее, но наконец сделал паузу, глубоко вздохнул и продолжил спокойнее и размереннее:

— Расшифровав «Фрагменты» я решил организовать экспедицию. Правда, я узнал и о некоторых вещах, которые мог бы откопать и здесь, в Англии… Вы даже не подозреваете, что скрывается в глубине мирных холмов. Но любые раскопки здесь сразу привлекли бы тучу так называемых «экспертов» и любителей, и поэтому я отправился на поиски Гхарне. Мне пришлось потратить немало сил, убеждая Куайла, Гордона и еще ряд чиновников-бюрократов в необходимости задуманной мной экспедиции. Похоже, некоторые джентльмены видели в этом путешествии новую разновидность сафари. Когда я объяснил, что Гхарне существовал в то же время, что Му или Эфиротх — или, по крайней мере, находился — они повели себя так, словно я рассказывал о волшебной лампе Алладина. И все-таки они отправились со мной. Впрочем, они и не могли отказаться — ведь если Гхарне действительно существовал — подумайте только о потерянной славе! Такого они себе никогда бы не простили… А вот теперь я не могу простить себя. Если бы я не расшифровал «Фрагменты Гхарне», все они по-прежнему были бы живы, помоги им Бог…

Голос сэра Эмери вновь стал возбужденным. Он лихорадочно продолжал:

— Боже, не могу больше тут оставаться! Не могу выносить его больше. Здесь кругом одна трава и земля. Какой ужас! Пусть меня лучше окружает цемент — и чем толще его слой, тем лучше! Ведь даже города имеют свои недостатки… Подземка к примеру! Вы видели картину «Несчастье в подземке» Пикмана? Боже мой, что за картина!.. А та ночь… Та ночь! Если бы вы только видели этих тварей!.. Если бы только видели как они выползают из нор! Если бы вы только могли почувствовать дрожь земли! Да, да! Сама земля качалась и плясала, когда они выползли на свет божий! Мы побеспокоили их, вы понимаете? Они могут даже подумать, что на них напали, и они придут. Боже мой! Откуда могла взяться такая свирепость? Всего за несколько часов до того я поздравлял себя с чудесной находкой, а потом… а потом…

Тут дядя со свистом втянул воздух. Его глаза вновь засверкали, голос странным образом изменил тембр и стал невнятным и чужим.

— Сехайе, сехайе… Город может быть похоронен, но тот, кто назвал это место мертвым Гхарне, не знал и половины того, что сокрыто в этом месте… Они живы!.. Они прожили миллионы лет… Возможно, они бессмертны!.. Почему бы нет? Ведь они своего рода боги, не так ли? Они выходят ночью…

— Дядя, пожалуйста, прекратите! — прервал я его.

— Вам не стоит смотреть на меня как на безумца, Пол, — взорвался он. — А впрочем, думайте, что хотите. Но поверьте, это не бред сумасшедшего. Можете считать, что Уилмарт из Мискатоника позволял себе рассказывать байки!.. Вам не стоит читать и то, что написал Иохансен!.. Боже, не читайте рассказы Иохансена!.. Хай, эп флхур… Уилмарт… старый болтун… Что с того, если он знает, но не хочет рассказать? Что такого нашел он в этих Горах Безумия, о чем надо молчать? Что оборудование Пибоди вытянуло из земли? Ответьте мне на эти вопросы, если сможете! Ха-ха-ха!.. Се хайе, се хайе — Гхарне иканикас…

Он кричал и дико жестикулировал, уставившись в пустоту остекленевшими глазами. Вряд ли он видел меня, или вообще что-нибудь — кроме жутких картин, порожденных его больным воображением или реально пережитым ужасом. Я взял его за локоть, надеясь успокоить, но он стряхнул мою руку, явно не понимая, что делает.

— Они вылезают наверх, эти омерзительные щупальца… Прощай, Гордон… Не кричи так… От криков я схожу с ума… Это всего лишь сон. Такой же, как другие, которые я вижу последнее время. Это ведь сон, не так ли? Прощайте, Скотт, Куайл, Лесли…

Вдруг он обернулся и, выпучив глаза, уставился на стену.

— Земля разламывается! Как их много… Я падаю!.. Это не сон, Боже мой!.. Это не сон!.. Нет! Прочь, вы слышите? Ах! Слизь… Бежать! Надо бежать! Прочь от этих — голосов… Прочь от этих сосущих звуков и пения…

Неожиданно он запел, если можно назвать пением жуткие звуки, вырывающиеся из его горла. Они, не искажаемые расстоянием или толщиной двери, пожалуй перепугали бы насмерть более робкого слушателя. Пение напоминало то, которое я неоднократно слышал прежде и тщательно записал. Но слова, воспроизведенные на бумаге, не казались мне такими злобными, а скорее — почти смешными. Теперь же, услышав этот бред из уст единственного близкого мне человека, да еще с такой неестественной живостью, я содрогнулся.

Во время исполнения этих невероятных заклинаний сэр Эмери неистово топал ногами, словно силился убежать, но не мог сойти с места. Вдруг он отчаянно вскрикнул и, стремительно пролетев мимо меня, ударился в стену. Тело его обмякло, и он тяжело упал на пол.

Я с тревогой подумал, что моей неумелой помощи будет недостаточно, но к моему огромному облегчению через несколько минут дядя пришел в себя. Дрожащим голосом он заверив меня, что только слегка ушибся. Я помог ему встать, и сэр Эмери, опираясь на мою руку, отправился в свою комнату.

В ту ночь я не смыкал глаз. Завернувшись в одеяло, я устроился возле дядиной спальни, чтобы быть рядом с ним, если он забеспокоиться во сне. Однако ночь прошла спокойно, и — как это ни парадоксально — утром несчастный, казалось, забыл о своих кошмарных видениях. Он выглядел спокойным и веселым.

Одним из методов современной психиатрии при лечении подобных умственных расстройств служит принцип «клин — клином». Пациента методом внушения заставляют вновь пережить события, которые вызвали его болезнь, и заново испытать стресс. Это совершенно непостижимым образом помогает вернуть утраченный рассудок. Возможно, дядин срыв, накануне вечером, послужил той же самой цели — по крайней мере, мне так показалось. Я решил, что ужасное землетрясение, забравшее жизни друзей и коллег сэра Эмери, так потрясло его, что породило повторяющиеся кошмары, полностью подменившие собой реальные события той ночи. Это только усугубляло психическое расстройство дяди, а пережитое наяву потрясение, разорвало порочный круг его фантазий. И если моя теория верна, она также объясняла и его одержимость сейсмологией…

4

Через неделю еще один странный случай напомнил о печальном состоянии сэра Эмери. Порой мне казалось, что дядя полностью излечился, хотя временами он по-прежнему бродил во сне. В тот день он вышел в сад, намереваясь «кое-что подстричь». Был уже сентябрь, дул холодный ветерок, но солнце сияло, и дядя все утро провел, работая граблями и ножницами для стрижки живой изгороди. Мы все делали сами, и я уже собирался готовить второй завтрак, когда все и случилось. Я отчетливо почувствовал, как земля покачнулась под моими ногами и послышался низкий гул.

Я прислушался, но в этот момент дверь в сад распахнулась, и в дом ворвался мой дядя. Лицо его было смертельно бледным, глаза страшно выпучились — он быстро проскочил мимо меня в кабинет. Я двинулся следом за ним, но он тут же, пошатываясь, вернулся в комнату и тяжело опустился в кресло. Руки его тряслись.

— Это была земля… Я так и думал, что это земля… — Он бормотал, скорее для себя, чем для меня, и дрожал, как в лихорадке. Заметив беспокойство на моем лице, он постарался взять себя в руки.

— Да, Пол, я почувствовал толчки… Но я ошибся. Мне все пригрезилось. А все это открытое пространство, болота. Думаю, мне надо решиться на переезд. Здесь слишком много почвы и совсем нет цемента! Цементная преграда — вот, что нужно…

Я тоже почувствовал толчок, но услышав, что дядя готов счесть его игрой воображения, решил промолчать. Не хотелось тревожить дядю понапрасну. В этот вечер, когда сэр Эмери лег отдыхать, я отправился в его кабинет — в комнату, которую он считал неприкосновенной, хотя и не говорил мне об этом. Я хотел взглянуть на сейсмограф. Рядом с прибором на столе я заметил аккуратно разложенные листочки, заполненные неразборчивым дядиным почерком. Снедаемый любопытством, я стал их просматривать и с тревогой отметил, что эти внешне несвязанные между собой записи — были, очевидно, все же связаны — со странным безумием дяди. Теперь эти бумаги принадлежат мне и я привожу их ниже.

Прочитав эти заметки, я посчитал, что нашел причину безумия дяди, и обрадовался. С другой стороны, стало очевидно, что моему дяде еще далеко до полного выздоровления. У него до сих пор было не в порядке с головой. Конечно, вполне возможно, что он написал эти записки довольно давно, и в этом случае его состояние не обязательно было таким плохим, как казалось.

Тщательно восстановив порядок на столе, я обратил внимание на прибор. Перо сейсмографа вычерчивало ровную прямую линию, которая — я это увидел, когда снял катушку и размотал бумажную ленту — тянулась так же неестественно ровно в течение последних двенадцати дней. Как я уже говорил, показания этого прибора и психическая уравновешенность моего дяди были тесно связаны, и, видимо, его относительно неплохое самочувствие являлось следствием спокойного состояния земли. Но тут обнаружилась другая странность. Сказать откровенно, я удивился этой находке, поскольку был уверен, что чувствовал толчки и слышал низкий гул. Вряд ли сэр Эмери и я стали жертвами одной и той же галлюцинации.

Я перемотал катушку и, уже собравшись уходить, заметил на полу маленький бронзовый винтик. Я вновь развернул бумажную ленту и вскоре нашел то, что прежде привлекло мое внимание, но показалось не столь уж важным — разрыв в записи. Причиной тому, пожалуй, послужил выпавший винтик. Я ничего не понимаю в механике и не могу сказать, какую роль играла эта маленькая деталь в механизме моего дяди. Тем не менее, отыскав подходящее отверстие, я завернул его, снова включил сейсмограф и стал ждать результата. Теперь прибор при работе издавал другие звуки — тихое тиканье часового механизма и какой-то резкий скребущий звук. Лента пришла в движение. Я услышал прерывистое шуршание и посмотрел на график, который вычерчивало перо.

Маленький винтик произвел чудовищные изменения. Неудивительно, что удар, который мы почувствовали пополудни, остался не записанным. Днем прибор не работал!

Я ясно видел, что через каждые несколько минут земля содрогается от толчков, которые, хотя и находились за порогом чувствительности человеческого организма, были достаточно сильны для того, чтобы заставить перо зигзагами скользить по гладкой бумаге…

Поздно вечером, отправившись спать я чувствовал себя куда более потрясенным, чем потревоженная толчками земля. Тем не менее я не мог понять, почему как нервничаю. Неужели все дело в моем открытии? Безусловно, показания сейсмографа подействуют на дядю ужасным образом, может быть даже вызовут еще один приступ. Но я-то почему чувствую себя не в своей тарелке? Я припомнил еще какие-то статьи о сейсмических волнах и постепенно пришел к заключению, что дядин сейсмограф или полностью неисправен, или слишком чувствителен… Вероятно, бронзовый винт требовал точной подстройки.

В конце концов я отправился спать, уговаривая себя, что сильный удар, который мы почувствовали днем, просто совпал с ухудшением психического состояния дяди. Но, засыпая, я ощутил в воздухе странное напряжение и обратил внимание, что слабый ветерок, целый день сметавший последние листья, полностью затих. Наступила мертвая тишина, и я почувствовал, как дрожит земля…

5

На следующее утро я встал рано. У меня кончилась бумага, и я хотел успеть на единственный утренний автобус в Редкар. Сэр Эмери еще спал, когда я ушел. Во время поездки мысли мои крутились вокруг событий вчерашнего дня. В городе я решил провести небольшое исследование. Перекусив, я отправился в редакцию газеты «Редкар Миррор». Мистер Мак-Киннен, помощник издателя, мне очень помог, согласившись — по моей просьбе — обзвонить несколько метеорологических станций. В результате оказалось, что сейсмическая активность в Англии за этот год практически равна нулю. Это могло бы обескуражить меня, если бы почти сразу не поступила дополнительная информация. Несколько незначительных толчков были зарегистрированы неподалеку, в Гууле (причем последний — в пределах прошедших сорока восьми часов), и на другом конце Англии — в Тентердене, вблизи Дувра. Отмечались также очень слабые толчки в Рамзее, графство Хантингдоншир. Я щедро поблагодарил мистера Мак-Киннена за его помощь и уже собрался уйти, когда он спросил, не желаю ли я заглянуть в пошивки иностранных газет. Я с благодарностью принял предложение и задержался, чтобы просмотреть солидную подборку различных изданий. Конечно, как я и ожидал, большая часть этой информации не представляла для меня интереса, но довольно быстро я обнаружил настораживающие факты.

Я читал и не верил собственным глазам… Страшное августовское землетрясение в Айсне разрушило несколько домов, были и человеческие жертвы. Нечто подобное произошло несколькими неделями раньше в Агене. Правда там это сочли «оседанием земли». В начале июля наблюдались толчки в Калахорре, Чинчене и Ронде в Испании. Слег, прямой, как полет стрелы, протянулся через Гибралтар (или скорее под ним) до Ксауена в Испанском Марокко, где незадолго до этого обрушилась целая улица, и дальше, к… Но мне хватило и этого. Я не хотел знать — пусть даже отдаленно — местоположение мертвого Гхарне…

То, что я узнал, заставило меня забыть о первоначальных заблуждениях. Моя рукопись могла подождать! У меня нашлись более важные дела! Быстрым шагом я направился в городскую библиотеку, взял там «Атлас Мира» Найчелджона и открыл на странице с большой раскладной картой Британских островов. Я неважно разбираюсь в географии английских графств, но мне показалось странным, что места, в которых Англия страдала от «незначительных толчков», внешне казались не связанными друг с другом. Однако когда я взял вторую книгу и использовал ее край, как линейку, все встало на свои места: я соединил Гуул в Иоркшире и Тентерден на Южном берегу и с содроганием увидел, что эта линия прошла очень близко, если не прямо через Рамзей в Хантингдоншире. Неожиданно почувствовав недоброе я продлил прямую на север, и мое сердце сжалось. Неумолимая черта пересекла болота, в глубине которых стоял дом моего дяди!

Негнущимися пальцами я перевернул несколько страниц, пока не нашел карту Франции. На какое-то время я замер — потом машинально отыскал Испанию и наконец Африку. Долгое время я сидел, бездумно листая страницы, механически проверяя свою догадку…

Библиотеку я покинул в жутком смятении. Ледяные пальцы глубинного страха, идущего от начала времен, сдавили мне горло. Мне казалось, я начинаю сходить с ума.

На обратном пути шум мотора автобуса убаюкал меня. В полусне я снова вспомнил нечто, связанное с видениями сэра Эмери. Как-то раз ночью мой дядя громко и внятно произнес:

— Они не любят воды… Англия в безопасности… Надо опуститься в глубину…

Смысл этих слов заставил меня проснуться, наполнив все мое существо ледяным дыханием безмерного ужаса. И предчувствие надвигающейся беды оказалось верным: то, что ожидало меня по возвращению домой, оказалось последней каплей.

Когда автобус обогнул редкий лесок, за котрым прятался дом дяди… Какие-то руины торчали из глубокой ямы на месте коттеджа! Я смотрел — и не понимал, что же тут произошло Обладая всеми необходимыми фактами, я еще не мог выстроить их в логическую цепочку. Я вышел из автобуса и, прежде чем перейти дорогу, подождал, пока тот объедет полицейские машины и автомобили зевак. Ограда нашего коттеджа была повалена, чтобы машина скорой помощи могла заехать в сад, где деревья странным образом накренились. В сгущающейся темноте горели прожектора, и бригада спасателей усердно трудилась среди развалин. Когда же я в немом отчаянии замер на краю огромной ямы, ко мне подошел офицер полиции. Представившись ему запинающимся голосом, я услышал официальную версию случившегося.

Водитель одной из машин, проезжавших мимо видел, как «земля провалилась». Не рассчитывая на собственные силы, он быстро вернулся в Марске, сообщить о происшедшем и вызвать помощь. По его словам, дом дяди сложился, как карточный домик. Скорее всего это было землетрясение. Водитель чувствовал подземные толчки.

Полиция и машина скорой помощи прибыли через несколько минут, и немедленно начались спасательные работы. Вероятно, мой дядя находился в саду, когда случился обвал, потому что ни малейших следов его найти не удавалось. Вначале над руинами висел какой-то странный ядовитый запах, но вскоре он развеялся. К тому времени, как я вернулся, все комнаты, кроме кабинета, были расчищены, и возле ограды высилась гора обломков.

Зеваки столпившиеся за полицейским оцеплением громко обсуждали случившееся. Спасатели столпились в глубине руин, глядя куда-то вниз. Мое сердце учащенно забилось. Я стал пробираться сквозь останки нашего жилища, чтобы рассмотреть находку спасателей.

В полу кабинета, я увидел то, чего так боялся. Дыру. Зияющую дыру. А то, под каким углом торчали доски пола и как они были раскиданы, неопровержимо свидетельствовало, что совсем недавно кто-то гигантский вылез из земли прямо под домом моего дяди.

6

С тех пор никто не слышал о сэре Эмери Уенди-Смите. Хотя он считается пропавшим без вести, я знаю, что на самом деле он мертв. Мой дядя ушел в мир древних чудес, и я молюсь только о том, чтобы его душа не бродила по свету, а обрела покой.

Из-за своего невежества мы отнеслись к сэру Эмери крайне несправедливо — я и все остальные, кто считал его сумасшедшим — все мы. Теперь я понимаю причины, но осознание этого пришло тяжело и стоит мне дорого. Нет, сэр Эмерли не был сумасшедшим. Он пытался выжить, но все его предосторожности оказались тщетными. Его терзал ужас перед неведомым злом, и именно это, а не душевная болезнь, определяло все его поведение.

Но это оказался не конец.

Меня самого ожидает подобная участь!

Я знаю это, независимо от того, преследуют меня подземные толчки, или нет. А может быть, это лишь игра воображения? Нет, я не сошел с ума. Я слишком много знаю!

Они проникли в мои сны, как некогда — в сновидения сэра Эмери, и то, что они выудили из моей головы, предупредило их об опасности. Они не позволят мне больше ни проводить изыскания, ни писать… Ведь я могу оповестить человечество о надвигающейся угрозе!

Боже, почему этот дурацкий фольклорист — Уилмарт из Мискатоника не ответил на мои телеграммы? Это был бы выход из положения!

Нет, так не пойдет! Я могу рассчитывать только на себя и должен закончить это послание.

У меня нет времени на уговоры представителей власти, но даже если бы я и имел его, то знаю, все мои попытки оказались бы безрезультатны.

— Что-то неладное с головой у всех этих Уэнди-Смитов, — сказали бы мне.

Но эта рукопись расскажет всю историю вместо меня и станет предостережением остальным. Возможно, если люди заметят, что меня постигнет та же участь, что и сэра Эмери, они заинтересуются и встревожатся. Тогда мои заметки, быть может, заставят их отыскать и уничтожить древнее проклятие Земли, прежде чем оно уничтожит их…

Через несколько дней после того, как обрушился коттедж на болоте, я поселился здесь, на окраине Марске, чтобы быть поближе, если — хотя у меня нет большой надежды — мой дядя снова вернется. А теперь какая-то странная сила удерживает меня, словно на привязи. Я не могу сбежать…

Сейчас их сила безмерно возросла…

Я не в состоянии даже встать из-за стола. я сроднился с этим креслом, как будто вырос вместе с ним. Скоро придет мой конец… Единственное, что я могу — напечатать это послание на печатной машинке!

Но я должен… должен…

Подземные толчки становятся все сильнее. Это дьявольская игрушка — проклятое перо дядюшкиного прибора — бешено скачет по бумаге!

На второй день после катастрофы полиция передала мне испачканный землей конверт. Его нашли в руинах коттеджа — неподалеку от края дыры в земле. Он был адресован мне. В нем лежали заметки и письмо сэра Эмери, написанное им перед смертью. Не удивительно, что послание сохранилось при обвале… Те, кто забрали моего дядю могли не знать, что такое конверт, и не заинтересовались им.

Единственными предметами пропавшими из дома дяди оказались те жуткие шары.

Однако мне надо спешить. Убежать я не могу, а толчки становятся все сильнее.

Нет!

У меня не хватит времени. Нет времени, чтобы написать все, что я собирался.

Удары слишком с…ильны. Ме…шают пе…ча..тать. Я закон…чу это послание един…ствен…ным спосо…бом, досту…пным мне — вложу в него пись…мо сэра Э…мери.