Глава 17 СЛИШКОМ МНОГО ДЛЯ АТОСА, СЛИШКОМ МАЛО ДЛЯ ГРАФА

Мне никогда не спится спокойно.

Безымянный покойник

Когда я проснулся, солнце светило вовсю. Таймер в коммуникаторе подсказал, что я проспал пять часов, и сейчас что-то вроде одиннадцати утра. Рядом со мной, на белоснежной простыни, свернулась клубочком мисс Сейли, намотав на себя легкое одеяло, словно кокон. Я не хотел ее будить, поэтому тихо, плавными движениями сполз с кровати, оделся и, стараясь не шуметь, вышел.

Спустился вниз по лестнице, я нашел в гостиной дока. Марат был мрачен и сидел, уткнувшись в терминал интерстара. Я поздоровался, он молча указал мне на кофейник. Предположив, что это одновременно и сигнал угощаться, и просьба налить ему, я забрал пустую чашку, стоявшую перед терминалом доктора. Он кивнул, и я мысленно поставил себе «зачет за понимание». Налил кофе, себе и Анри-Жаку, поставил его чашку перед ним и устроился на диване.

Доктор «отсутствовал в реальности» еще минут десять. Я все это время прихлебывал маленькими глоточками свой напиток и изучал взглядом гостиную. Картин и статуй мой друг в гостиной не держал, против традиций. Хотя… Что такое традиция? Всего лишь набор правил и заскоков, так или иначе принятых в том или ином обществе. Где-то на уровне закона, где-то на уровне негласной договоренности, где-то на уровне религиозных запретов и предписаний. Ничего удивительного в том, что традиции регулярно находили себе поклонников и ненавистников во всех обществах, во все времена.

— О чем задумался, — поинтересовался у меня доктор.

— О вечном — о традициях, — усмехнулся я.

— Забавная тема для размышлений в полдень, — кивнул Марат с совершенно серьезным видом.

— Не без того, не без того. А ты о чем задумался, с таким серьезным лицом раскапывая интерстар?

— Да есть пара вопросов, не дающих покоя медицинскому уму. Все про твою амнезию. Никак не могу понять, что с тобой делать, как спровоцировать восстановление нейронных связей. Хирургически слишком тонко, боюсь я, Игорь. Вот и ищу опыты более удачливых моих коллег, чтобы не испортить свою предыдущую работу.

— Мда уж, не хотелось бы, — я кивнул с самым серьезным видом.

— Не поверишь, Соловьев, мне бы тоже не хотелось, — всплеснул руками Анри-Жак.

— Поверю, отчего же. Жить-то хочется, док, еще как хочется. И все-таки ты русский, а никакой не француз. Слишком ты легко употребляешь русские идиомы. И устойчивые, традиционные так сказать, русские выражения. Не похоже на француза, Анри, так сказать, Жак.

— Вот опять все сначала! — док воздел очи горе. — Ну когда ты угомонишься, Птичка? Я ж тебе, дураку амнезийному, уже все объяснял! Я вырос на Волге, среди вас, уродов моральных! С вами, алкашами, вырос, у меня русский — второй родной. Я билингв, понимаешь?

— Анри… Или правильней — Андрей? Ни один француз, среди кого бы он ни вырос, не сможет с таким чувством называть русских алкашами и моральными уродами. Хотя бы потому, что проникнуться такими эмоциями просто не смог бы. Это из души, от боли, понимаешь? — я прищурился, разглядывая дока.

— Дурак ты, Птиц, вот как есть дурак. И алкаш, что характерно. И урод моральный, русский такой, никуда не денешь. А ты исключительно отказываешь мне, французишке, в праве любить вас всей душой? И, как следствие, в праве вас понимать и за вас переживать? — док откинулся в кресле, по лицу его начала расплываться довольная улыбка кота, обожравшегося хозяйской сметаны.

— Вот еще один камень в мою копилку, док…

— В копилку камни не кладут! — перебил меня Марат.

— Тем более, — я улыбнулся, — Андрей, прекрати водить меня за нос. Я уже все понял, от твоего упорства ничего не меняется.

— Иди-ка ты нахрен, Игорь! — док взмахнул рукой, словно отметая мои слова. — Понял он что-то, видите ли!

— Да ты даже уже не пытаешься говорить со мной на интере, Андрюх, ну уже хватит, правда.

— По-шел на-хрен, — разделяя по слогам, произнес Марат. — Не в чем мне тебе исповедоваться, Птиц. Не в чем, понял?

— Понял, Андрюх, понял, не вопрос, — рассмеялся я.

— О чем спор? — раздался голос из-за моей спины, принадлежавший, как не сложно было предположить, мисс Сейли.

— Да так, о родстве и родственниках, — улыбнулся доктор, тут же перейдя на интерлингв.

— Non ce qui serait digne de l’attention d’une belle fille, — я приглашающим жестом похлопал по дивану рядом с собой, и Джоан приняла приглашение.

— А теперь переведи, что ты сказал, — потребовала она. — Звучит красиво, но я не поняла ни слова, кроме «внимания».

— Наш невоспитанный друг сказал, что наш с ним предыдущий разговор не стоит внимания прекрасной дамы, — вмешался «Анри-Жак». — Причем сказал это на моем родном языке. Не то для того, чтобы немного вас поддеть, дорогая, не то для того, чтобы поддеть меня. Ни одно, ни второе у него не вышло, должен заметить.

— Нет, почему же? Я просто сказал длинную фразу на красивом языке, женщинам это обычно нравится, — я улыбался, по сути своей признавая проигрыш. Разумеется, если выдаешь себя за француза, то язык выучишь до степени совершенства. Тем более что сейчас это просто — гипнолингвистика удобная штука. Лег поспать, надев на голову специальную легонькую системку, проснулся — язык выучен! Собственно, помнится мне, именно так я вбил в себя английский классический, испанский, немецкий и хинди. Интер, французский и америкаанс, принятый в Содружестве Американской Конституции, я выучил сам, по старинке. И мне это, помнится, дико нравилось. Ага… Помнится, говоришь… Наверное, от осознания очередного «крючка для памяти» у меня сделалось очень идиотское выражение лица, потому, что доктор тут же рассмеялся.

— Вот злонравия достойные плоды! Дорогая, обратите внимание, такое лицо у него становится, когда он еще что-то вспоминает. Видимо, лингвистические опыты пробудили еще маленький отрезок памяти.

— Это правда, Игорь? — проворковала Джоан настолько сладким тоном, что мне сделалось не по себе.

— Ага, — пришлось кивнуть. — Наверное. Ну, то есть да, ко мне вернулся еще один маленький кусочек памяти, но вот я понятия не имею, какое у меня при этом выражение лица и чем именно было оно спровоцировано. Так что подобные предположения и их соответствие истине мы оставим на совести доктора.

— Какие вы, джентельмены, загадочные… — протянула мисс Сейли, строя из себя «типичную цыпочку». — Вас не поймешь. А мы куда-нибудь сходим позавтракать? Знаете, сон на тверди всегда вызывает у меня зверский аппетит по утрам!

— Ничего себе утро? — изумился доктор.

— Ничего не знаю, — капризно надула губки мастер-техник. — Утро — это время между пробуждением и завтраком.

Я не выдержал, расхохотался. Доктор покачал головой, но улыбка залила его лицо от уха до уха. Джоан похлопала нам ресницами, как бы говоря «а что я такого сказала?».

— Что ж, не вижу причин не сходить позавтракать, — выдавил из себя Анри-Жак, перестав смеяться. — Тем более что у меня неподалеку есть замечательное кафе с очень приличной французской выпечкой.

— А был бы ты и правда французом, ты бы сказал что-нибудь из серии «с очень приличными круассанами» или, на худой край, просто «с очень приличной выпечкой». Сколько я знаю лягушкоедов — они жутчайшие пищевые шовинисты и считают, что кроме них никто готовить не умеет, — поддел я доктора, намеренно говоря по-русски.

— Надоел, — фыркнул Марат в ответ, на интере.

— Он опять сказал какую-то гадость? — поинтересовалась Джоан.

— Нет, дорогая, что вы! Наш друг просто продолжает считать, что он со мной пикируется, — ответил док и встал из кресла. — Что ж, идемте завтракать. Попробуете, что такое настоящая выпечка, мисс. В ваших краях такого не приготовят, о-ла-ла!

— Я, наверное, поверю вам на слово, Анри-Жак, — рассмеялась мисс Сейли.

— Да, конечно, доктор, я тоже поверю вам на слово, — улыбнулся я, стараясь показать Марату, что наша пикировка закончена.

— А у тебя, маленький беспамятный негодяй, просто нет другого выхода, — нарочито серьезно рявкнул в ответ доктор. — К выходу!

— Так точно, — бодро гаркнул я, сцапал в охапку Джоан, и мы пошагали наружу.

Я никогда не жаловался на реакцию, знаете ли. И док, по-видимому, тоже. Поскольку когда мы вышли на крыльцо, и я узрел черный вэн, стоящий припаркованным на дороге, максимально близко к выходу, первое, что пришло в мою бестолковую башку, явно было абсолютно рефлексивным. Я сдвинул Джоан и Анри-Жака себе за спину левой рукой, а в правой уже искал возможную цель пистолет.

— Хватит нервов! — раздался из машины до рези в ушах знакомый голос, усиленный внешней звуковой системой. — Я пришел всего лишь поговорить!

— Ага, конечно. Вот выходи, и поговорим! — гаркнул я.

— Птичка, хватит нервов. Поверь, я могу доставить тебе гораздо больше неприятностей, чем ты мне! — ответили из машины, и, словно подтверждая данный тезис, рядом остановился близнец первого вэна. Только бортовая дверь уже была сдвинута, и в мою сторону пялился тяжелый скорострельный плазмомет.

— Ну что, убедился? — осведомились у меня. — Опусти ствол, давай поговорим, как взрослые люди. Надоел этот детский сад.

— Док, — сказал я очень тихо себе за спину. — Засунь-ка мисс Сейли в дом, и сам засунься. А я тут пообщаюсь…

Из-за моей спины кашлянули, явственно желая в чем-либо со мной не согласиться, но следом скрипнула дверь, и в нее изнутри стукнули небольшим острым кулачком, судя по звуку.

— А сам, — поинтересовался я. — Сам чего не?

— Не оставлю, — хрипло ответил доктор из-за моей спины.

— Ну так что, Птичка, — пролаял громкоговоритель, — поговорим?

— Вылезай, — крикнул я, опуская пистолет.

— Ну вот и умница, — и в этот момент на втором вэне закрылась боковая дверь, пряча стрелка за собой, но при этом и скрывая нас от него. И то хлеб…

Из первого авто вылез Шухер. Растолстевший, коротко стриженный, лоснящийся от довольства жизнью, на первый взгляд. Но — только на первый. Запавшие глаза, до сих пор красноватые, несмотря на препараты, подсказали мне, что скорее всего «бедняжка» плохо спит и много нервничает. А это просто замечательно, с моей точки зрения.

Он все так же вызывает у меня желание плюнуть ему в рожу, подумал я, наблюдая за тем, как Илья Штрауб, он же Шрам, он же Шухер, по дорожке шлепает от машины к дому. А еще я пытался понять, какого же черта я не стреляю. С такого расстояния не промахнусь — дабл в голову и нету жабы. Чего же я жду?

— Не вздумай, — свистящим шепотом из-за моей спины сообщил мне док. — У нас дома лаборатория, в которой твоих воспоминаний на три пожизненных. И ты в розыске в десятке миров. И мне эти проблемы ну вообще не упали, Игорь, понимаешь?

— Не переживай, — так же вполголоса фыркнул я, — не буду.

Тем временем Шухер подошел на дистанцию метров пяти и остановился, скрестив на груди руки.

— Здравствуй, Игорек, — начал он. — Тебе, наверное, дико интересно, почему я прилетел сам, а не прислал очередных головорезов?

— Мне наплевать, — ответил я негромко. — Те, кого ты присылал по сию пору, офигенно высоким профессионализмом похвастаться не могли. А патронов у меня много.

— Много, Игорек, много, согласен, — закивал Шухер. — Только не надоело тебе еще, как загнанный зайчишка по всей Галактике скакать? Рано или поздно ведь закончится везение твое, Птичка. И подрежут нашей пташке крылышки, ой как подрежут, да и клювик могут обломать, а?

— Могут, — не стал я спорить. — Но вот в отличие от тебя у меня дохренища шансов выйти отсюда живым. А вот твои стремятся к отрицательным величинам, Шухер.

— Моя фамилия Штрауб, — прошипел он, меняясь в лице. Ну да, он еще пять лет назад невзлюбил это прозвище.

— Да хоть Пшездецкий! — фыркнул я в ответ. — Мне наплевать. Ты Шухером был, Шухером и помрешь.

— Не хами, Игорек, — он отчетливо начинал заводиться. — Ой, не хами. А то я ручкой сделаю, и вместо меня пушки заговорят!

— Мне насрать, ты разве еще не понял? — изумился я напоказ. — Мне же удобней. Первым выстрелом меня явно не свалят, ты мешаешься. А я не промахнусь, твоя туша слишком жирна и слишком близка. Так что этот размен будет в мою пользу всяко. Заодно наконец кончится вся эта гонка. Ты ведь прав, Иля, она мне преизрядно осточертела. Давай покончим с этим сейчас, ага?

— Ты не будешь стрелять, Соловьев, — посерьезнел вдруг Шухер. — Ты же гребаный рыцарь, да. Я безоружен, я пришел к тебе говорить, ты просто не выстрелишь. Не сможешь. Я помню. Именно ведь из-за этого ты столько раз влипал в неприятности…

— Какая разница, что было раньше, Илья? — ответил я ему таким же серьезным тоном, ни тени насмешки в голосе не оставив. — Все меняется, и я не исключение. Я совершенно не шучу и не беру тебя на понт, предлагая закончить все именно сейчас и именно так. Но выбор оставляю за тобой. Мне интересно, зачем ты пришел.

— Ну вот, перейдем к делу, — улыбнулся Штрауб. — Я, собственно, хочу предложить сделку, Игорь. Тридцать миллионов кредов. И ты навсегда оставляешь меня в покое. И я даже не гоняюсь за теми носителями, которые ты спер, ты просто мне говоришь, кому ты их продал. Устраивает?

— Тридцать миллионов? — я прищурился. — Мда, за две с половиной тысячи лет инфляция преизрядно скакнула. Когда-то тридцать сребренников были достаточной ценой. Читал?

— Ох, — вздохнул Илья Штрауб. — Какие аналогии поперли, а? Игорь, ты не пробовал обращаться к психиатрам? Мания величия — это к ним, старина.

— Пробовал, но они диагностировали у меня манию преследования. Про манию величия ни слова сказано не было. Илья, предложение не принято. Я уничтожу и тебя, и Вита Серв. А там посмотрим, глядишь, и до остального картеля доберусь.

— Красиво сказано, Игорь. Но хватит ли силенок? Одному против всего белого света… Ты идеалист. А я предлагаю тебе спуститься с небес на землю. Получить страховой взнос. Решить одним махом свои проблемы с картелем. Более того, я даже согласен тебе помочь и частично прикрыть твои вопросы с мотобратвой. А то они тоже тебя очень, очень хотят видеть.

— Илья, я уже все сказал. Кроме того, я не принимаю предложений, которые заведомо некорректны.

— Это в чем же я некорректен? — Штрауб удивился.

— Ты только что сказал, что я один против всего белого света. А это лажа, Илюх. Во-первых, я не один. А во-вторых, Бесара еще не весь белый свет. И даже не большая часть. Так, крупинка. А стало быть, сил у меня может и хватить, Илюх. Я же не один, — я улыбнулся.

— Ну что ж… Доктор, а вы не заинтересованы в нашем сотрудничестве? — обратился Шухер за мою спину, к Анри-Жаку. — Я готов изрядно вложиться деньгами в ваши изыскания. А вы, в свою очередь, просто сейчас зайдете в дом, закроете за собой дверь и выключите наружные камеры наблюдения. Скажем, десять миллионов вас устроят за такой сущий пустяк?

— Десять миллионов? — притворно изумился Марат. — Подумать только! Скажите, господин Штрауб, вы из древней литературы только Библию читали?

— А при чем здесь литература? — нахмурился Шухер.

— Да вот был такой писатель, Дюма-отец, в одном из его романов герой говорит своему оппоненту: «это слишком много для Атоса, и слишком мало для графа де ля Фер». Так вот, господин Штрауб, для провинциального доктора Марата десять миллионов — слишком много, вам не кажется? А для меня, доктора медицинских наук, почетного академика трех научных домов и просто друга Игоря — это ничтожные копейки за мою совесть. Никаких денег мира не хватит, я слишком дорого ее ценю, знаете ли, — Марат, произнося все это, что-то набирал одной рукой на коммуникаторе, я слышал едва заметное пиликанье сенсорного экрана. А еще у меня складывалось впечатление, что док тянет время.

— А если речь будет не о деньгах? — поинтересовался Штрауб.

— А о чем? — вздохнул Марат. — О шкурках, что ли?

— Например, о том, что новообразованной исследовательской фирме нужен генеральный директор. Видный ученый. Поскольку лаборатории этой фирмы оборудованы по технологии, до которой официальной медицине еще лет десять трубить, то ученый должен быть очень видным. И поверьте, всемирная слава — это самое маленькое из того, что вас ждет на этом посту, Анри-Жак, — усмехнулся Шухер.

— Ай-ай-ай, как неосторожно, — раздался голос Вика от дороги. А когда Штрауб обернулся, он непроизвольно вздрогнул. На улице, прямо за его двумя вэнами, стоял еще один. Вокруг него расположилось полтора десятка крепких парней, облаченных в легкую броню, с охотничьими плазмобоями и тяжелыми дробовиками в качестве личного оружия. И крайне хмурых, почти поголовно, не считая Виктора — этот улыбался, покачивая «Вдоводелателем». — Как неосторожно со стороны этих двух водителей — не проверить топливные системы! Представляете, на ровном месте фургоны вспыхнули и сгорели, оба два, за считанные секунды!

— Вы кто, черт вас побери, и о чем вы говорите? — выкрикнул Шухер, потерявший всякое спокойствие.

— Кто я — вас не касается, а говорю я о том, что если вы сейчас же отсюда не уберетесь, то доктору и его другу придется вас опознавать в царстве судебных медиков. И поверьте мне, это не шутка и не угроза, это предупреждение.

— Любезнейший, зачем вы лезете не в свое дело? — осведомился мой оппонент шипящим голосом.

— А вы с какой целью интересуетесь, сударь, — парировал Виктор. — Уж не в суд ли подавать собрались? Убирайтесь отсюда. И сделайте так, чтобы я вас очень, очень долго не находил. А искать я вас буду, и весьма настойчиво.

Штрауб понял, видимо, что переговоры зашли в тупик. Покачал головой, повернулся ко мне, одними губами произнес: «Тридцать, сутки на размышление», и плавно, не делая резких движений, слегка боком, двинулся к своему фургону. Когда он подошел вплотную — дверь машины скользнула вбок, Илья практически втек в салон, и вэн, рыкнув мотором, с визгом резины тронулся вдаль по улице. Второй сделал то же самое. И перед домом остались только мы, а на улице — только Вик со своими парнями.

Я повернулся к Марату.

— Док, ну ты и выдал… Почетный академик, вся фигня…

— Не хами, — устало выдохнул доктор. — А то я и передумать могу. Такими благами скромного Анри-Жака еще не искушали.

— Да, охотно верю. Зря ты в дом сразу не вошел, когда я тебе сказал, — я похлопал врача по плечу.

— Ничего не зря, — мотнул головой Марат, опираясь спиной на стену дома. — Когда б еще в нашей бренной жизни я почувствовал бы себя настолько важной персоной, которую убалтывают, как девственницу на попойке.

— Ну и аналогии, а еще воспитанный человек, — улыбнулся Вик, подходя поближе к дому. — Док, мы не опоздали?

— Нет, парни, вы чертовски вовремя, — усталым голосом признал док. — Еще немного, и Птиц отделал бы нашего собеседника под фарш, а потом мы все вместе задолбались бы вносить за него залог и искать ему адвоката.

— А вообще-то мы втроем собирались завтракать, — напомнил я. — Вик, составишь нам компанию?

Наемник мотнул головой, отказываясь.

— Нет, Игорь, извини. Во-первых, дел до черта, а во-вторых, я же не один, а всем составом в такой экипировке в приличное место завтракать не ходят, я клянусь.

— Как скажешь, — пожал я плечами.

— Что мы должны, — поинтересовался Марат, — за твой визит с ребятами?

— Ничего, — усмехнулся Виктор. — Это можно считать бонусом к заказу Игоря. Как-никак я заинтересован в том, чтобы он жил долго и счастливо, как минимум до момента окончания наших с ним расчетов и моей миссии.

— Весьма польщен, — фыркнул я.

Вик попрощался с Маратом, пожал мне руку, вернулся к своим парням, и в течение секунд двадцати вся банда испарилась на своем фургончике. И только в этот момент я почувствовал, что сердце в грудной клетке колотится, как пошедший вразнос поршень в паровой машине.

Загрузка...