Берег Хаоса

Нить одиннадцатая.

До управы, а точнее, до дома, в котором раньше была управа, а теперь размещалась наша вольная служба, я добирался в полусне. Впрочем, сие обстоятельство существенно облегчило мне общение с Кантой, которая была вне себя от злости: Гебар разродился-таки новым письмом. И посылкой. В количестве четырнадцати бурдючков с остервеневшими от перемещения по Паутине пьюпами. Представляю, как они орали, когда вынырнули в местной Письмоводческой управе... Или не представляю: лицо Канты, и в обычные дни чрезмерно красное от близко расположенных к коже кровеносных сосудов, казалось совершенно багровым. Со мной служка даже не стала разговаривать, швырнула посылки на стойку, отправила вслед за ними книгу для регистрации отправлений, которую я еле поймал у самого края столешницы, и, не дожидаясь моей подписи, ушла в хранилище, прижимая к вискам смоченное водой полотенце.

Дарис и Ксантер, когда я доплёлся до службы, пошутили насчёт того, что мне можно смело идти подрабатывать портовым грузчиком, если и дальше буду таскать на себе такие тяжести, разобрали письма с опросными листами, количество которых (писем, то бишь) увеличилось ещё на пяток, и обещали закончить свою часть описания к концу ювеки. Обрадованный этой новостью Гоир разрешил мне вернуться домой, чтобы в тишине и спокойствии доделывать карту. Так я и поступил, но ни первого, ни второго дома не обнаружил, потому что за кухонным столом сидел хмурый и невыспавшийся Кайрен, налегавший на приготовленные мной вчера мясные лепёшки.

– Доброго дня! – Приветствовал я своего жильца. – Где ты пропадал всю ночь? Что-то стряслось?

Блондин махнул было рукой: мол, и не спрашивай, но не удержался от того, чтобы поговорить. Вообще, сплетни – вещь заразительная. Пока сам не прочувствовал всю прелесть перемывания косточек неприятной тебе особы, презрительно воротишь нос и не подаёшь сплетнику руки. Но как только зацепился языком... Всё, попал в ловушку, из которой нет выхода. Конечно, сплетничать нехорошо, неблагородно, да и просто постыдно, но боги, как же временами интересно! И хоть главными сплетницами считаются женщины, мужчины им в этом не уступают.

– Вся управа стоит на ушах.

– Хорошо, не на бровях, – облегчённо вздыхаю я, ибо пьяные служки «покойной управы» страшнее любого убийцы и грабителя: тем хоть отпор можно дать, а этим только и приходится делать, что подчиняться.

– Да уж лучше бы на бровях! – Кайрен собрался сплюнуть, но опомнился и заменил плевок ругательством. Тихим, но заковыристым.

Предлагаю свою версию:

– Неужели обнаружен заговор против престола?

Кстати, серьёзная вещь: полтора года назад, когда какой-то из опальных придворных в шутку сказал, что готовится покушение на императора, управы обеих столиц были брошены на поиски заговорщиков. Шутник быстро пожалел о своих слова и даже вымолил прощение, но пока отмена тревоги дошла до всех дальних уголков, тюрьмы оказались забиты подозреваемыми под завязку. Если нечто подобное произошло опять, стоит запастись в ближайшей лавке едой и питьём и закрыть все двери и окна поплотнее. От греха подальше.

Дознаватель немигающе уставился на меня.

– Почти. Есть такое подозрение.

– Нет, не хочу в это верить... Толком можешь сказать?

Кайрен устало потёр переносицу.

– Наследница пропала.

– Наследница чего?

– Престола, чего же ещё?

– Пропала принцесса? Как?

Ну и дела... Теперь можно ожидать повальных обысков, арестов и казней. И близкие отношения с Заклинателями меня не спасут.

– Никто не знает. Или не признается. Ясно только, что она сбежала из дворца в неизвестном направлении.

– Исчерпывающие сведения, ничего не скажешь!

– И я о том же, – Кайрен вздохнул так, будто уже готовился к многосуточным бдениям на допросах в управе.

– Но ведь она могла отправиться, куда угодно! Причём тут Нэйвос?

– Ни при чём. Как и добрый десяток других городов.

– Уже пора вешаться на воротах или можно покуда подождать?

Дознаватель оценил мою шутку, ответив грустной улыбкой:

– Не торопись. Собственно, пока тревога не объявлена, да и кто накануне Зимника решится оповестить граждан, что единственная наследница императорского престола от этого самого престола удрала? Это же значит стать виновником всех волнений, которые сразу же начнутся. Нет, в Меннасе выждут окончания праздника, а пока поиски ведутся тайно.

– И как результаты?

– А ты-то почему спрашиваешь? – Карие глаза сверкнули огоньком привычной подозрительности. – Может, всё-таки, лазутчик?

– Ага, эльфийский, мы ж уже выяснили... Если честно, мне любопытно. Очень. И вообще... Вот ты сейчас всё мне расскажешь, а я пойду разносить слухи по городу!

Дознаватель посмотрел на меня с укором:

– Врёшь. Не пойдёшь.

– Вру. Но любопытство от этого меньше не становится. Ладно, не скрытничай!

– А чего скрытничать? Глухо всё.

– Тогда какого аглиса ты всю ночь где-то шатался?

– Не «где-то шатался», а получал ценные сведения по поводу того, как опознавать принцессу.

– И какая она?

Кайрен отодвинул в сторону опустевшую тарелку.

– Никакая.

Растерянно моргаю:

– То есть?

– Все описания наследницы престола являются государственной тайной, равно как и керм её рождения. Дабы у злоумышленников не было возможности...

– Злоумышлять. Понятно. Но вам же нужно её искать? Неужели нет примет, по которым...

Дознаватель заученно повторил:

– Девица небесной красоты, кроткая, как овечка.

– И всё? – Разочарованно протянул я.

– Этого мало? Слушай, хоть ты настроение не порти!

– Уговорил. Кроткая и прекрасная... Полагаю, здравствующий император тоже человек неописуемой красоты и благостной души. Да, вас стоит пожалеть!

– Мы и сами себя уже пожалели. Не один раз.

– Но это же глупо: устраивать поиски, не сообщая, что именно следует найти!

– Глупо, – согласился Кайрен. – Только мы люди подневольные: как прикажут, так и будем действовать. Слушай...

В голосе моего жильца появилось нездоровое оживление, заставившее меня содрогнуться:

– В чём дело?

– А может, ты соорудишь что-нибудь эдакое... заклинательное?

– С какой целью?

– Для поисков.

Заглянув в горящие азартом карие глаза, я понял, чем вызвано невинное с виду предложение, и не преминул рассеять заблуждение:

– Да будет Вам известно, heve Кайрен, что искать человека – не то же самое, что следить за течением Потока, потому что человек есть контур замкнутый, и его местоположение можно определить только по изменению свойств окружающего пространства.

– И что?

– Если не знаешь, как именно они должны измениться, нет смысла искать. Понятно?

Он честно признался:

– Не совсем.

– Хорошо, поясню. Волнорез оповещает о своём существовании разделением волны надвое, запруда – возникновением озерца. А как в Потоке проявит себя принцесса? Ты – знаешь?

– Нет, конечно.

– И я не знаю. Поэтому не могу сплести ничего полезного.

Кайрен вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:

– Вспомнил! Так вот почему нам велели пока что не рыпаться и ждать, когда из столицы приедет обученный магик... Он-то, наверняка, знает, по каким признакам искать принцессу!

– Искать... кого? – Спросила из коридора Сари.

– Да так, ерунда: обычные дела, – поспешил отговориться дознаватель.

Правильно, нечего забивать большой политикой голову ребёнку, особенно такому бледному от пережитых волнений, с припухшим после сна лицом. Но ребёнок оказался иного мнения:

– Вы говорили о принцессе, я слышала. И что с ней?

– Сбежала из дома, совсем как Вы, hevary.

Она скривилась, как от боли.

– Её ищут?

– Разумеется. И скоро найдут, – добавил Кайрен.

– Ну и пусть найдут... Я напишу письмо, – хмуро сказала мне девчонка. – Отправишь?

– Обязательно. Хоть прямо сейчас.

– Сейчас не надо. Сейчас я хочу что-нибудь съесть... Приготовишь?

На стол рядом с моей ладонью легли пять симов.

Я посмотрел на монеты, потом на Сари, внимательно изучил выражение её лица, виноватое и растерянное.

– Знаете, hevary, я мог бы с полным правом оскорбиться.

– Почему?

– Потому что вчера, по меньшей мере, пять свидетелей слышали, как я, по собственной воле, без малейшего принуждения, назвал Вас гостьей мэнора. А гости не платят за услуги хозяина.

Она выслушала меня с серьёзной миной и удовлетворённо кивнула:

– Значит, покормишь?

– Покормлю. Вы пока умойтесь и оденьтесь потеплее: нечего в одной рубашке ходить по нетопленому дому.

– Хорошо.

Девчонка собралась было шагнуть в коридор, но застыла на пороге кухни, а потом, осенённая внезапной догадкой, радостно заявила:

– Но гости и за постой не платят... Тогда возвращай мне мои два лоя!

– Э, нет! – Торжествующе улыбнулся я. – Оплаченные сделки расторжению не подлежат!

– Вот. Я написала.

Сари протянула мне скрученное свитком запечатанное письмо.

Я вытер о мягкую тряпочку испачканный цветной тушью кончик пера и отложил инструмент своей любимой работы в сторону.

– Хорошо. Мне всё равно нужно сегодня к письмоводителям, вот и отправлю.

– Ты что, каждый день туда ходишь?

– Не каждый. Но сейчас жду прибытие одного письма... Оно очень важно для меня.

Девчонка кивнула, принимая понимающе-взрослый вид:

– Письмо от любимой женщины?

От любимой ли? Невольно задумываюсь над невинным вопросом.

Сколько ей исполнилось лет? Если правильно помню, чуть больше сорока. Сорок один год пребывания на этом свете, три ребёнка, зачатые и рождённые в супружестве, похороненный муж. Я узнал о её существовании четырнадцать лет назад, на рассвете студёного дня зимы, когда вьюга перестала выть за стенами приземистого бревенчатого дома. А полюбил гораздо позже, когда понял, что ничего иного мне не остаётся...

– От матери.

Зелёные глаза удивлённо расширяются:

– У тебя есть мама?

– Вообще-то, мама имеется у каждого из нас. Хотя бы в момент нашего рождения. Почему Вас так удивили мои слова?

Сари смущённо улыбается, чтобы скрыть неловкость.

– Ты... ты живёшь один в большом доме, вот я и подумала, что у тебя никого нет. Ведь если бы были, почему вам не жить всем вместе?

– Ага, одной большой шумной семьёй... Мама служит в северном имении повелительницы, это довольно далеко отсюда, поэтому мы видимся только два раза в год: летом я уезжаю из Нэйвоса, а на Зимник жду родню к себе.

– Родню?

Кажется, девчонка удивилась ещё больше.

– Ну да, родню. У меня есть ещё два младших брата, но я, при всей моей любви к родственникам, предпочитаю, чтобы они трепали нервы кому угодно, но не мне.

– Почему?

– Что «почему»?

Сари уселась на подлокотник библиотечного кресла и задумчиво наморщила лоб.

– У тебя есть и мама, и братья, и ты их любишь... Если бы у меня так было, я бы всё время хотела быть рядом.

Рядом... Она не понимает, о чём говорит! Несносные создания двенадцати и пятнадцати лет, постоянно устраивающие игры в войну (моё участие в них не требуется, но под обстрел почему-то всегда попадаю именно я, а не кто-то другой), вкупе с матушкой, чья забота о моём здоровье и личной жизни порой переходит все границы – всё это способно свести с ума и более терпеливого человека. Как мне удаётся выдерживать Летник в родительском доме? Сам себе удивляюсь. Зимник проходит более мирно: дом, всё же, мой и правила устанавливаю я. Но всё равно, мальчишки будут бегать по этажам, снимать со стен старинные клинки, таскать варенье из кладовой... Вот я в их возрасте был ребёнком – мечтой всех родителей: спокойный, тянущийся к знаниям, а не к шалостям, серьёзный и ответственный. Только родители этого никогда не замечали. Не хотели замечать. Наверное. Может быть.

И Сари просто не понимает, каково это – смотреть на чужое детство, завидуя его беспечности и яркости. Не понимает... Эй, так вот в чём дело!

– У Вас нет ни братьев, ни сестёр? И... мамы тоже нет?

Девчонка упрямо надула губы:

– Нет. Ну и что? Вот только не надо теперь меня жалеть!

– Я и раньше не жалел, и теперь не собираюсь, можете не волноваться.

– Не жалел?

– Ни капельки.

– А зачем же тогда пошёл в тот квартал за мной?

Неглупый вопрос. Но что на него ответить? Признаться в собственной дурости или же попробовать наставить ребёнка на путь истинный? Наставить, пока не стало слишком поздно.

– Я уже говорил: хозяин дома обязан заботиться о безопасности своих гостей.

– Но тогда ты ещё не считал меня гостьей!

Права, язва. Но у меня опыта в словесных баталиях всё же немножко больше:

– Я – нет. Дом – да.

Чернущие ресницы растерянно хлопают:

– Как это?

– Очень просто: когда Вы надели ремешок с печатью владельца дома, стали частью мэнора, и он принял Вас под своё покровительство, о чём не преминул сообщить мне.

– Сообщить?

– Конечно.

– Но как?

Всё, попалась на удочку. Самый верный способ избежать поворота в неугодном направлении, это самому взяться за вожжи и править повозкой беседы. Говоря проще, если вам не хочется отвечать на некоторые вопросы, заинтересуйте собеседника чем-нибудь другим. Например, простыми, но мало кому известными чудесами:

– Каждый камень этого дома несёт на себе тепло человеческих рук, сложивших стены, а вместе с этим теплом и частички души, которую каменщики ненамеренно, но щедро дарили своему творению. Окна и двери получили тот же дар от деревянщиков, ковры и гобелены – от ткачей, столы, кресла и шкафы – от мебельщиков. Каждый предмет под этой крышей был создан человеком, а человек, как Вы понимаете, существо вовсе не бездушное... Хотя некоторые и не хотят признаваться в том, что имеют душу. Так вот, все эти частички, тени и шорохи постепенно сливаются в единое целое, и дом становится живым, как мы с вами. Что же тогда удивительного я сказал? Печать на браслете передала мэнору тревожную весть, а уж он приложил усилия, чтобы встревожить меня.

Девчонка слушала внимательно, даже слишком: как я ни пытался увести её мысли на другую тропинку, направление выбрал неудачно. Для себя самого.

– У тебя он тоже есть?

– Кто?

– Такой браслет.

О Хаос, Вечный и Нетленный... До каких же пор мой язык будет оставаться дурным?! Сейчас бы солгать, наплести с три короба, вот только... Молчать не люблю, а лгать – ненавижу.

– У меня нет браслета.

– А как же тогда ты смог понять тревогу дома?

– Есть кое-что другое. Не браслет.

– А что есть?

Зелёные глаза горят охотничьим азартом, и так ярко горят, что не допустят бегства добычи.

Повторяю:

– Кое-что другое.

– Что?

Голос звучит не просто требовательно: он почти приказывает. И я пробую попросить:

– Давайте не будем сейчас об этом говорить, hevary.

– Я хочу сейчас!

– Это не лучшее время, да и...

– Сейчас же! Или хозяин дома не желает выполнить желание гостьи? Разве это не нарушение законов, которые старше самой Империи?

Законы гостеприимства, будь они прокляты! Хозяин, в самом деле, не может отказывать гостю. Ни в чём. Правда, и гость не должен злоупотреблять своими правами, ведь, в конце концов, он сам может оказаться в таком же точно положении...

Придётся ответить. Двое суток уже минуло, кровь частично вернула силу своему току, и ничего чрезмерно страшного не произойдёт. Правда, время восстановления слегка увеличится, но у меня впереди целый Зимник. Опять раздеваться? Так я окончательно простужусь.

– Вечный и Нетленный, Справедливый и Беспощадный, Всезнающий и Всемогущий, яви печать своей дщери.

В пределах мэнора мне нет нужды искать отголоски Хаоса, потому что дом наполнен ими. Каждый поток воздуха, слабый или сильный, тёплый или почти ледяной, летящий по лабиринту коридоров, несёт в себе дыхание Заклинательницы. Каждый камень стен отмечен взглядом Сэйдисс. Каждый миг существования слуги подчинён воле повелительницы.

Сари смотрит, как завороженная, даже моргать забывает. Смотрит на вспухающие под кожей дорожки ручейков. Смотрит на алые капли, сочащиеся через разрывы в коже. Смотрит на ослепительно белое сияние печати, не отводя глаз, в которых к восторгу чуда медленно, но верно примешивается ужас...

А потом, как только последний огонёк гаснет, и швы рубцов плотно стягивают раны, девчонка не может удержаться и касается ладошкой моей груди. На краткий миг.

– Горячо!

– Конечно: кровь и должна быть горячей.

– Ты... – она медлит с очередным вопросом, позволяя мне одеться. – Значит, мне не приснилось?

– Что именно?

– Знак, пылающий перед глазами и внутри меня. Я думала, это только сон.

Сари всё же запомнила происходившее в «бессоннице»? Плохо. А может, хорошо. Но теперь она потребует объяснений. Наверняка.

– Нет, не сон. Это...

– Печать Заклинателя Хаоса. Я знаю.

Зелёные глаза вдруг становятся не по-детски серьёзными, и у меня вырывается удивлённое:

– Откуда?

– Мне... рассказывали. Учитель. Но я не думала, что когда-нибудь увижу... Я считала, такое с людьми больше не делают. Скажи, почему ты носишь в себе печать? Когда её нанесли?

А девчонка не проста. Учитель рассказывал? Интересно, чему ещё он научил свою подопечную.

– Моё тело родилось с ней.

– Но это означает...

– Моя матушка отмечена печатью. Поэтому нам не нужны браслеты, чтобы получить покровительство мэнора. Мы и так его части.

– Части? Но это же... Это... самое настоящее рабство!

Рабство? Да, в какой-то мере. Но входя во владения повелительницы, мы получаем больше, чем отдаём. Что можно взять у нас, кроме наших жизней? Только души. Но никто не требует отдавать, не получая достойной платы. Мы просто заключаем своего рода договорённость. И выполняем каждый свои обязательства. Выполняем полностью, без увёрток и уловок.

Я смотрю в возмущённые глаза Сари и мягко поясняю:

– Не надо бросать столь тяжкие обвинения, hevary. Кто-то всегда будет хозяином, а кто-то слугой, так устроен мир. Я принял свою судьбу и вполне ею доволен. Другой всё равно не предвидится, так зачем же ненавидеть то, что есть?

– Хочешь сказать, что... любишь свои оковы?

Почему она так рассердилась?

– Разве это оковы? Я вполне свободен. У меня есть дом, служба, семья.

– Но ты не можешь отсюда уехать, верно?

Может, мне тоже стоит начинать сердиться?

– Почему это? Могу. Только зачем? Мне нравится Нэйвос.

– Или он нравится твоей... повелительнице? Ей удобнее, чтобы ты был здесь, да?

– Hevary, я вынужден прекратить разговор, даже если нарушу этим обязанности хозяина. Некоторые вещи существуют только для меня и моей повелительницы, и нет никакого смысла обсуждать их с кем-то ещё.

Встаю и направляюсь к выходу. Спиной чувствую тяжёлый недовольный взгляд Сари, но как бы меня не расстраивало негодование девчонки, не могу ей помочь. Ничем...

– Вы желаете, чтобы я отправился в Нэйвос?

– Тэллор, Вам не к лицу эта угрюмая покорность.

Она, как всегда, спокойна, почти бесстрастна. На безупречно очерченных губах присутствует лишь вежливая улыбка, не означающая ровным счётом ничего. Даже того, что могло бы хоть чуть-чуть согреть моё сердце. Даже того, что меня рады видеть. Я чувствую это в песне дома, в звоне сквозняков, натянутых, как струны, во всём, кроме... Сэйдисс, чей контур замкнут намертво. С начала времён.

И всё же, до каких пор она будет напоминать мне то, что хочется забыть навсегда?!

– Волей Хаоса я больше не ношу это имя.

Лазурно-голубые глаза жемчужинами прячутся в раковинах смежённых век.

– Есть ещё и моя воля.

Слова не падают к её ногам, а подхватываются потоком воздуха, летят в мою сторону и шершавыми кошачьими языками касаются груди, без труда проникая сквозь одежду. Касаются, тревожа дремоту печати, покоящейся в глубинах тела. Моего тела? Да, теперь уже полностью моего. И не остаётся ничего иного, как склонить голову, признавая чужую власть.

– Да, повелительница.

– Вы можете оставаться здесь, сколько пожелаете, но... Вы же просили свободы, почему не хотите её принять?

Разве это свобода – каждую минуту чувствовать спящего внутри зверя? И знать, что он может проснуться, если того пожелает Заклинательница. Или я сам. Но упрекать... Не могу. Даже если на мгновение допустить в сознание невероятную мысль о том, что Сэйдисс хотела бы избавить меня от печати, всё равно это невозможно. Любые попытки борьбы заранее обречены на неудачу. Особенно в моём случае.

– Вы гоните меня?

– Я хочу, чтобы Вы жили, как угодно Вам, а не мне. Но поскольку Вы не знаете, чего хотите, пока решать буду я. Вы отправитесь в Нэйвос.

– Да, повелительница. Но зачем?

– Вы поступите в Академию, пройдёте обучение и сможете найти себе занятие по способностям. Чтобы жить, нужно питаться. Чтобы питаться, нужно получать пищу. Чтобы получать пищу, нужно либо самому её растить или добывать, либо покупать. Чтобы покупать, нужны деньги. Надеюсь, дальше цепочку продолжите сами? Красть Вы не способны, поэтому остаётся единственный путь – зарабатывать. Но без умений и навыков на что Вы годны?

– Я понял.

– Хотелось бы верить.

Она достаёт из ящика стола папку с бумагами.

– Мне принадлежит один из мэноров в северной столице. Тихое, уютное место, границ которого не сможет переступить неугодный Вам человек.

Заманчиво. Но мне мало услышанного:

– Только человек?

Золотистые ресницы насмешливо вздрагивают.

– Не думаете же Вы, что я закрою себе проход в собственные владения?

– Не думаю. Но кроме Вас есть ещё и другие. Как насчёт них?

– Келлос запечатан моим именем. Если кто-то наберётся смелости пойти против меня, что ж... Я буду ждать.

Да, она-то будет ждать и даст отпор, а что делать мне? Пока дерутся сильные, слабым лучше стоять в сторонке, но я могу не успеть отбежать в сторону от места сражения. И всё же... Это щедрый дар.

– Благодарю, повелительница.

– Я делаю это не ради Вас.

– Знаю.

– Но я хочу... – Лазурь взгляда обжигает меня. – Я хочу, чтобы Вы получили свою часть выгоды. Непременно. Обещаете?

– Да, повелительница. Обещаю...

Отправляя письмо Сари, я получил и весточку от матери: прибытия семейки надлежало ожидать в первый день отдохновения на наступившей ювеке, вместе с рассветом, который, к моему счастью, наступал достаточно поздно, чтобы успеть выспаться. Странновато, что они решили приехать так рано, ещё за ювеку до Зимника, впрочем... Может, и уедут раньше? И тогда у меня будет возможность отоспаться и отдохнуть от треволнений прошедшего месяца. Ох, хорошо бы!

Но благая весть несла вместе с собой и необходимость завершить все дела до приезда родственников, чем я и занялся, спешно дорисовывая карту и собирая в единое целое свои записи и труды тойменов. Описание средоточения Кенесали не стало исключением среди прочих, уже сделанных нами: много общих слов, непременное восхваление мудрости императора, даровавшего нам шанс получить деньги, подробнейший перечень всех свойств Потока в пределах городка и список управ и прочих лавок, в которых находят применение taites – вот и всё, что от нас требуется. Точнее, требовалось изначально. Но теперь... Теперь понимаю: средоточение куда важнее, чем кажется.

Наверное, если бы я сам не стал свидетелем опытов с Потоком, в моей голове никогда не возникли бы подобные мысли. Собственно, до сих пор не могу объяснить, что дёрнуло меня за язык и помогло избавиться от дурного влияния магички. Ни в одном трактате не упоминалось о том, что неосознанные чувства и мысли способны влиять на результат действий материального тела, поскольку первые есть проявления облика духовного, а вторые – облика телесного, и только прямая зависимость между ними обеспечивает связь. Хотя, если задуматься...

Когда мы что-то делаем в дурном настроении, у нас обычно ничего не получается или же получается не так, как могло бы. Скажем, живописец, если его гложут печальные переживания, даже работая над чужим портретом, отразит в нём себя, свои горести. У швеи стежки будут ложиться косо, а нитки – путаться и рваться. Кухарка испортит самое простое блюдо, которое могла бы приготовить и с закрытыми глазами. И так – в любом деле, не говоря уже об отношениях: сколько раз сам ссорился с друзьями и совершенно незнакомыми людьми только потому, что на душе было тошно. Почему же магик, извлекая из Потока «капли», не может привносить в работу частичку себя? Привносит, и ещё как! А Поток очень чутко «слушает» его мысли и... поступает в соответствии с ними и своим пониманием. Потому что живой. Потому что не любит, когда его обкрадывают. Если же просить, он становится щедрее обычного и, возможно, восстанавливается быстрее. Да, скорее всего, так и есть. Но меня сейчас занимает нечто другое.

Природное разделение Потока. Как оно возникло? Что послужило причиной возникновения «островка» на реке? Насколько знаю, это очень редкое явление, и все места с подобными волнорезами известны наперечёт. Кроме кенесальского. Магики промахнулись? Прошли мимо? Или разделение возникло уже после того, как возник город? Но если так... Что или кто его создал? Управление Потоком доступно далеко не каждому магу в мире, а те, кто умеет это делать, согласились не вмешиваться в природные течения. И держат слово.

Помимо сугубо магических выгод, разделение Потока, как и в случае Кенесали, может привести к неприятным последствиям. После того, как я убедился в прямой связи неосознанных мыслей магика, извлекающего taites, и волны восстановления, впору начинать пугаться. Да-да, именно ругаться! Положим, искусственных волнорезов создано не будет, но они и не нужны: довольно отправить по совершенно прямому руслу какую-либо мысль, и те люди, которые окажутся на пути Потока, впитают её в себя. Мысль. Чувство. Приказ, предназначенный к исполнению. Если магик будет действовать осознанно, сила внушения увеличится. И при этом – никаких свидетельств подавления чужой воли! Может, сам брат-чародей и сможет понять, что к чему, но даже полуодарённый, не то, что обычный человек, останется в неведении. Живя под управлением извне. Ведь так можно... Захватить власть без лишних усилий. Главное, поместить необходимую тебе персону в русло Потока. И всё! Хаос, Вечный и Нетленный... Остаётся лишь молиться, чтобы никто не пришёл к моим выводам. Может, и не придёт: у кого ещё есть шанс столкнуться с бесцельной воровкой, унылой магичкой и разделённым Потоком? Ни у кого. Наверное. Может быть.