Белый трибунал

16

Верховный судья ЛиГарвол председательствовал за длинным столом. Ниже сидели прочие судьи Белого Трибунала. ЛиГарвол произносил длинную речь. Его коллеги рассеянно кивали. На заседании Трибунала царило полное единодушие.

Эта совершенная гармония не затронула ответной струны в сердце Дремпи Квисельда. Осклабившись, он вглядывался в глубины Железного Ока. Изображение внутри было предельно ясным, но никакое усилие не могло принести ему того, чего он страстно желал — возможности слышать голос верховного судьи.

Квисельд со вздохом отложил черный шар, склонил голову и принялся сосредоточенно тереть лоб. Опять разболится голова. Ничего такого, немного отдыха — и все пройдет, но все равно неприятно. Еще недавно он и знать не знал, что такое головная боль.

Первые две недели или около того Железное Око казалось панацеей от всех бед. Все, как обещал доктор Фламбеска. Никакие стены не были препятствием для его взора, и даже ночная мгла не скрывала от него запечатленного раз и навсегда облика. Почтенный Квисельд следил за верховным судьей дома и на службе, бодрствующим и спящим, одним и в обществе — и на какое-то время этого вполне хватало.

Бесспорно, Гнас ЛиГарвол представлял собой деятельного, неутомимого и преданного слугу общества. Его рвение было так велико, что он трудился практически без перерывов. Все его дни были заняты совещаниями, допросами и заседаниями суда. Оставшись один, он без устали трудился над бумагами. На взгляд почтенного Квисельда, вся эта деятельность не представляла для него угрозы. По крайней мере, так он думал поначалу.

Но время шло, и по мере того как теплое дыхание весны согревало воздух, уверенность почтенного Квисельда таяла, как зимний снег. Он видел верховного судью погруженным в беззвучные беседы, отдающим неслышимые приказы, выражающим молчаливые надежды, и, Квисельд сам не знал, с какого времени, это неизменное молчание начало действовать на нервы. Действия ЛиГарвола повторялись изо дня в день, но намерения его по-прежнему оставались неизвестными, и недремлющее воображение Квисельда приписывало верховному судье самые коварные замыслы.

Гнас ЛиГарвол тайно замышлял убить его. Белый Трибунал не мог официально участвовать в уничтожении своего самого надежного союзника — младшие судьи, возможно, даже не были посвящены в намерения своего господина, следовательно, убийство должно быть тайным и показаться всем несчастным случаем. Несколько покушений уже провалилось, однако наверняка будут и другие.

Страхи являлись в сопровождении головной боли. Они преследовали его и днем, но их любимым временем была глухая ночь. Теперь и видения, вызванные Железным Оком; не столько успокаивали, сколько пугали. Квисельд осознавал это, но доводы рассудка не помогали оторваться от колдовского шара.

Он поднял голову. Рука сама собой потянулась к Оку, нашарила его и поднесла к глазу. Внутри члены Трибунала передавали по кругу какую-то бумагу. Каждый быстро прочитывал документ, ставил под ним свою подпись, после чего передавал соседу.

Смертный приговор?

Квисельд так и этак поворачивал Железное Око, пытаясь Рассмотреть написанное. Он различил вертикальную колонку текста — может быть, список имен — но разобрать записей не сумел. В досаде он едва не швырнул шар в стенку, но сдержался и сосредоточил все внимание на лице Верховного судьи, словно надеясь прочитать его мысли.

Ужасное лицо, подумалось Дремпи. Ледяное, отчужденное, нечеловеческое. Так мог бы выглядеть лик Злотворного, вызванный к жизни каким-нибудь колдуном. Что за шутка — такая внешность у человека, посвятившего себя войне с колдовством! Такое лицо может повергнуть в трепет все и так запуганное человечество.

Мир, избавленный от такого лица, вздохнул бы с облегчением. И уж точно вздохнул бы с облегчением почтенный Дремпи Квисельд.

Кто-то постучался в дверь. Квисельд кинул Железное Око в ящик стола, захлопнул его и запер на замок.

— Войдите, — пригласил он.

Дверь отворилась, и вошел Пфиссиг, украсивший свой сегодняшний наряд оранжевым бантом на шее. Не самый подходящий цвет для его румяного лица, отметил Квисельд, но, пожалуй, такой галстук придает сыну значительности .

— Отец, я хочу предостеречь тебя, — гнусаво возвестил Пфиссиг. Квисельд мгновенно обратился в слух.

— Есть дело, требующее твоего неотложного вмешательства, — продолжал сын. — Мне неприятно обременять тебя дурными вестями, но это мой долг. Хозяин должен быть в курсе того, что творится у него в доме, и я обязан сообщить тебе о проступке Гленниан.

— Что же она натворила?

— Она имела дерзость поставить большой, очень заметный замок на двери своей спальни. Уверен, это далеко выходит за рамки свободы, которую может позволить себе живущая в доме…

— Не выходит, — перебил Квисельд. — Я сам разрешил ей это еще несколько дней назад.

— Понятно… что ж… — Пфиссиг посопел и заговорил совсем другим тоном: — Может, я придаю этому происшествию слишком большое значение, но в ее действиях мне видится намеренное оскорбление .

— Ты слишком чувствителен, сынок. Не стоит обращать внимание на такие мелочи.

— Когда речь идет о защите твоих интересов, отец, для меня нет мелочей, — важно заявил Пфиссиг. — Но оставим Гленниан. Есть и Другие провинившиеся. Например, я сегодня провел негласную проверку на кухне, и что, ты думаешь, я там обнаружил? Свечу, отец! Восковую свечу! Прямо на столе, на самом видном месте!

— Ну и что с того?

— Восковая свеча! Из чистого пчелиного воска! Ты знаешь, сколько они стоят? Восковые свечи не для кухарок, хватит с них и сальных. Должно быть, кто-то из слуг унес ее из верхних комнат. Украл, отец! Мы должны разыскать вора.

— Из тебя получился бы отличный дворецкий, сынок. Прирожденный талант. Но мне сейчас не до восковых свечей, оказавшихся не там, где следует.

— Есть еще кое-что, отец. Наши слуги распустились до предела! Знаешь, что я обнаружил в саду? Логово, сударь, настоящее логово!

— Что-что?

— За кустами жугу я наткнулся на палатку, а в ней — подушки, жаровня, обглоданные куриные кости и пара пустых бутылок. Можно не сомневаться, садовник устроил себе место для отдыха ! Он отдыхает , отец! За твой счет!

— В саду валяются кости и бутылки?

— Этого нельзя так оставить. Я покажу… Ты должен увидеть собственными глазами.

Пфиссиг в нетерпении дернул отца за рукав. Квисельд пожал плечами и последовал за сыном. Они быстро прошли через просторный коридор и вышли в большой двор с фонтанами, статуями, декоративными деревьями и кустарниками.

В воздухе чувствовалось тихое дыхание весны. Из земли, проглядывали первые ростки, набухли почки на деревьях, и кое-где из них проклевывались зеленые листья. Над головой в необыкновенно голубом небе сияло солнце. Редкий день, когда от тумана остались только редкие облачка. Квисельд полной грудью дышал свежим воздухом и вдруг вспомнил, Сколько времени провел в четырех стенах. Уже больше месяца как он стал пленником собственного страха. Целая вечность. Неужели ему всю жизнь суждено так мучаться…

— Вон там, — Пфиссиг решительно зашагал по извилистой дорожке.

«Это же мой сад, — размышлял Квисельд, торопясь за сыном. — Мой сад, а я и не вижу его, где там прогуливаться по его дорожкам. После того случая с балконом…»

Ему не хотелось об этом думать.

Его размышления была грубо прерваны. Квисельд резко обернулся, услышав басовитое рычание. Оглянулся и Пфиссиг. Перед ними, ощетинившись, стоял огромный мастифф. Пес скалил грозные клыки, его желтые глаза горели ненавистью, а короткая шерсть на спине стояла дыбом. На губах пенилась прозрачная слюна.

Взбесился?

Оба застыли на месте. Пес утробно рычал.

Сторожевым псам полагалось до заката сидеть на цепи. У сторожа был приказ! Кроме того, собака должна признавать хозяев дома.

Рычание стало громче. Пес угрожающе двинулся на собственного хозяина. Квисельд услышал, как щелкнули клыки животного. И тогда Дремпи отшатнулся и бросился бежать. За спиной он слышал частый топот лап и вопли сына, громко зовущего на помощь. Квисельд бежал по извилистой садовой тропинке, и короткий шерстяной плащ хлопал у него за плечами. Потом его резко рвануло назад — собачьи клыки вонзились в сукно. Почтенный Квисельд задергался, услышал звук рвущейся материи и снова бросился бежать, чувствуя, что погоня настигает его.

Перед Дремпи оказалось декоративное деревце викилпоя. Голые ветви низко склонялись к земле. Ухватившись за нижнюю ветку, почтенный Квисельд с несвойственным ему проворством взобрался на дерево и скорчился там, пыхтя и дрожа. Внизу заливался мастифф.

Помощь не заставила долго ждать. Появился сторож с дубинкой, ошеломленно взглянул на взбесившуюся собаку и без труда отогнал ее.

Почтенный Квисельд спустился с дерева. Испуг и ярость изливались из него пронзительной бранью. Прошло немного времени, прежде чем сторож получил возможность вставить словечко.

Воспользовавшись тем, что Квисельд переводил дыхание, несчастный сумел уведомить хозяина, что злобный мастифф, разгуливающий по саду, не принадлежал к обитателям домашней псарни. Это животное хоть и было той породы, что и хозяйские псы, никогда прежде не попадалось ему на глаза. Никогда в жизни.

Откуда взялся этот пес, он понятия не имеет.

Это открытие заставило Дремпи Квисельда мгновенно умолкнуть. В молчании он направился к дому, отмахнулся от встревоженного сына и побрел в свою комнату, где и заперся в одиночестве.

Оставшись один, он первым делом бросился к ящику стола и отыскал Железное Око. Поднес шар к глазам и замер, вглядываясь в его глубины.

Верховный судья ЛиГарвол склонялся над своими нескончаемыми бумагами.

Лицемер! Двуличный, бессовестный обманщик!

Дремпи Квисельд остервенел.

— Я тебя узнал! — шептал он безразличному образу, скрывающемуся в шаре. — Сколько ни притворяйся добродетельным, ты, злокозненный сукин сын, но я-то тебя вижу!

Он с сожалением отложил Железное Око и закрыл лицо руками. От давления на веки все перед ним окрасилось красным. В кровавом свете ему виделся пакет с «Золотым Листом», дрожащий в стволе нож, обвалившаяся балконная ограда, паук на подушке, неизвестно откуда взявшийся мастифф. И лицо верховного судьи.

Этому надо положить конец. Он больше не вынесет всего этого.

Почтенный Квисельд сидел совершенно неподвижно.

Этому надо положить конец.

Он сам не знал, когда именно страх и отчаяние превратились в твердую решимость. Не помнил он и того, когда начал перебирать в уме всех домашних слуг. Нужен был человек сильный, решительный, надежный, умный, храбрый, и лавное, доказавший свою преданность. Перед глазами одно Другим вставали лица, и он отвергал их одно за другим, один из них, кажется, не обладал нужными сейчас качествами. Наконец Квисельд вспомнил одного, более или менее подходящего.

Тот случай с пауком… Он не забыл, какую отвагу и решимость проявил слуга, отозвавшийся на его призыв о помощи в то ужасное утро. Помнил, как ловко тот раздавил отвратительную тварь. Как же зовут этого парня? Почтенный Квисельд глубоко задумался. Ретц? Детц? Дрететц? Нет, ДеТретц! Удивительно, как он мог хоть ненадолго упустить из памяти имя такого замечательного человека.

Квисельд немедленно вызвал ДеТретца к себе.

После короткой таинственной беседы бодрость ДеТретца сильно поуменьшилась. По-видимому, его преданность, хотя и доказанная на деле, отнюдь не была беспредельной. В самом деле, что за надоедливые расспросы? Отличный слуга, но ему явно не хватает ума понять, что его долг состоит в полном, беспрекословном повиновении.

Почтенный Квисельд вздохнул. Ему самому до преждевременной кончины благородного ландграфа в голову не приходило усомниться в приказах господина. Дремпи терпеливо разъяснил своему несовершенному слуге понятие долга, и, в конце концов, ДеТретц, кажется, более или менее проникся. По крайней мере, кивнул соломенной головой и сказал, что понимает.

Почтенному Квисельду пришлось довольствоваться малым. Лучшего взять неоткуда.

Прошло время. Квисельд не способен был измерять его в часах, днях или неделях. Он только знал, что время наконец настало.

Этим временем оказалась середина одной ничем не примечательной ночи. Почтенный Квисельд сидел один в тиши кабинета, припав к Железному Оку. Вокруг него погрузился в сон дом Квисельдов , да и весь город Ли Фолез, ну или почти весь.

Верховный судья Гнас ЛиГарвол спал сном праведника. Квисельд отчетливо видел его. Чудесное Око не проникало за пределы спальни судьи, но что происходит за ними, почтенный Дремпи знал и без того.

По промозглым улицам крался доказавший свою преданность ДеТретц, вооруженный острым кинжалом и высокими идеями. Господин все объяснил ему. Теперь он знал, в чем его долг. По правде сказать, он не был героем, ему просто не хватало воображения. Мысль ослушаться господина попросту не могла прийти ему в голову.

Перед ДеТретцем вырос дом верховного судьи: приличный, скромный дом, ничем не выделяющийся на фоне остальных. Ничто в этом здании не говорило об исключительности его хозяина. ДеТретц благоразумно не стал приближаться ни к открытому фасаду, ни к строго охраняемому черному ходу, ни к неприступному северо-восточному крылу. Единственным слабым местом в этом доме было юго-восточное крыло, увитое густым плющом. Здесь, как ему было объяснено, вооруженный часовой проходил только раз в восемь минут.

Укрывшись в тени, ДеТретц выжидал. Прошел часовой. Восемь минут в его распоряжении. Слуга метнулся вперед, пролез сквозь густые заросли и добрался до нижнего окна. Разумеется, закрыто ставнями и заперто, но тонкий кончик кинжала быстро справился с простой старомодной задвижкой. Ставни распахнулись, он протянул руку дальше, отпер окно, раздвинул раму и пробрался внутрь, аккуратно прикрыв за собой ставень.

ДеТретц оказался в кромешной темноте, однако он знал, где находится. Недаром хозяин заставил его заучить наизусть весь план дома. Он проник в столовую. Прямо перед ним, как ясно представлял ДеТретц, находится дверь, выходящая в прихожую, а там он найдет лестницу на второй этаж, к спальне верховного судьи.

Вслепую двинувшись вперед, ДеТретц нащупал и обогнул обеденный стол. Еще несколько неуверенных шагов, и он у двери. Приоткрыв ее так, чтобы образовалась щелка, он выглянул в прихожую, где, на его счастье, в простом подсвечнике на стене горела пара свечей. А вот и лестница, все правильно.

Ни слуг, ни стражи не было видно.

Прекрасно. Он никогда бы не подумал, что до такого великого человека окажется так легко добраться, но почтенный Квисельд, видно, знал, что говорит.

Беззвучно проскользнув в дверь, ДеТретц начал подниматься на второй этаж, и с каждой ступенькой дрожь в коленях отступала, а уверенность в себе росла. Все идет в полном соответствии с планом. Господин будет им доволен.

Дремпи Квисельда уже тошнило от созерцания спящего Гнаса ЛиГарвола. Казалось, он сидит так с начала времен, запертый в ловушке кабинета, прилипнув к Железному Оку. А смотреть-то было не на что. Верховный судья крепко спал. Шли часы, почтенного Квисельда уже мутило от волнения, и ничего не случалось.

И тут, в одно мгновение, все изменилось.

Квисельд видел, как распахнулась дверь спальни. У него перехватило дыхание. В проеме показалась коренастая фигура ДеТретца, он заметил блеск кинжала в его руке. Благодаря колдовскому шару Квисельд видел все как днем, однако ДеТретц не обладал чудесным зрением. В спальне было темно — обстоятельство, которое почтенный Квисельд, сам спавший с ночником, упустил из виду при составлении плана. Впрочем, не совсем темно. Вероятно, в коридоре горела свеча или лампада: в открытую дверь сочился слабый свет. ДеТретцу следует просто выждать, пока глаза привыкнут к темноте…

Но ДеТретц не стал ждать. Как всякий новичок, торопясь поскорей сделать дело и скрыться, он стал ощупью пробираться к кровати. Прямо перед ним на низком столике стоял тяжелый канделябр. Слуга, кажется, не видел его.

— Осторожно, — вслух выкрикнул Квисельд. — Осторожно , болван ты неуклюжий!

Бесполезно. ДеТретц, ничего не слыша, неотвратимо пёр вперед. Под взглядом бессильно наблюдавшего Квисельда произошло столкновение. Столик опрокинулся. Грохот, не достигший его ушей, был, вероятно, оглушительным. ДеТретц споткнулся и едва не упал. Его рот приоткрылся, он наверняка вскрикнул. Такой же крик ужаса вырвался из груди Дремпи Квисельда.

Верховный судья ЛиГарвол проснулся и сел на постели. Его светлые глаза, как видно, почти не нуждавшиеся в свете, мгновенно разглядели все. Почти неспешно судья поднял стоявший у постели колокольчик. На зов немедленно явились вооруженные стражники.

— Покончи с собой, — умолял Квисельд своего слугу. — Ножом, недоумок! Ну же!

Его мольбы не были услышаны. ДеТретц застыл как столб, его широкое лицо заливала краска идиотского смущения. Стража без труда разоружила его, и с надеждой было покончено.

Гнас ЛиГарвол торопливо поднялся с кровати. На нем была длинная ночная рубаха, свободным покроем напоминавшая мантии судей Белого Трибунала. Не хватало разве что золотой цепи на груди. Даже в таких обстоятельствах он внушал все тот же ужас.

Губы верховного судьи шевельнулись. Замерший с шаром в руках Квисельд без труда угадал беззвучный вопрос.

— Молчи, — приказал он глухому к его призывам слуге. — Умри под пытками, если придется, но ничего не говори. Пришло время доказать свою преданность.

Но слуга не спешил с доказательствами. Он стоял на коленях перед Гнасом ЛиГарволом, и его губы безостановочно двигались. Признания, судя по всему, лились рекой.

Из груди Квисельда рвался вопль отчаяния. Огромным усилием он приглушил этот вопль до тихого стона. Глаза закрылись сами собой, рука, сжимавшая Железное Око, дрожала.

Железное Око, проклятый шар. От него одни несчастья! В жизни бы его не видать, не заглядывать в его колдовскую глубь!

Но даже сейчас слепота казалась невыносимой. Один глаз приоткрылся, и Квисельд увидел перепуганного, плачущего ДеТретца, скорчившегося на полу спальни и рассказывающего обо всем, обо всем…

Почтенный Дремпи вскочил на ноги. Еще минута, понял он, и они отправятся к нему. Солдаты Света… закрытый фургон… неизбежная судьба. Они уже знают, что он покушался на жизнь верховного судьи. Но им ничего не известно про Железное Око. Надо избавиться от этой мерзости, и поскорее.

Убрать из дома.

Запихнув шар в карман, Квисельд задержался ровно настолько, чтобы накинуть теплый плащ, и поспешил вон из кабинета, по коридору, вниз по лестнице, прямо к широким парадным дверям.

Сторожа и часовые изумленно смотрели на бегущего мимо хозяина, но благоразумно воздержались от расспросов.

Свежий, холодный ночной воздух охладил пылающее лицо Квисельда. Приятно. Мысли прояснились.

Куда?

Только одно и остается.

До реки было недалеко. Все лучшие дома Ли Фолеза строились вдоль набережных. В богатом квартале хватало фонарей, и найти путь сквозь туман не представляло труда. Скоро он вышел на восточный берег, к мосту Мраморных Цветов, но это не годилось — слишком близко к дому ЛиТарнгравов.

Ноги, механически переступая, несли его вниз по реке, и Дремпи не имел представления, долго ли добирался до украшенного большими фонарями с зеркальными колпаками Бриллиантового моста. Подойдет, решил Дремпи.

Почтенный Квисельд взбежал на пустынный мост и остановился на середине. Даже не оглядываясь по сторонам, выхватил из кармана Железное Око и швырнул его в реку.

Готово. Никто никогда его не найдет.

Исполнив задуманное, почтенный Квисельд остался на том же месте, уставив застывший взгляд на бегущую под ним бурную весеннюю воду.

Что дальше?

В самом деле, что? Куда идти, что делать? Бриллиантовый мост был тих и пуст. И улицы за ним тоже. Ли Фолез спокойно спал. Требовалось немалое усилие волн, чтобы признать правду — для него возврата к прежнему больше нет. Хотя пока что это казалось сном. Почтенный Квисельд смотрел на реку и вспоминал баронессу Эстину ЛиХофбрунн, которая не так давно точно так же стояла где-то на мосту, глядя в ту же самую воду. Она бросилась с Висячего моста и тем спаслась от всех преследований и обвинений. Недурной пример.

Не без труда почтенный Квисельд взобрался на перила и сел, глядя на реку. Она выглядела холодной, безжалостной и жестокой. Он представил, как эта мутная вода наполняет легкие. Представил свой ужас и агонию. Представил, как ужасно он будет выглядеть, объеденный рыбами, непристойно раздувшийся, когда его тело рано или поздно выловят. Представив все это, он вздрогнул.

Он не мог этого сделать.

Бесполезно было напоминать себе, что его ждет. По сравнению с холодной водой Фолез все это казалось сносным. К тому же, напомнил себе Дремпи, пока еще его никто не трогает, и всегда остается надежда на чудо, которое спасет в последнюю минуту. Может быть, сам Автонн вмешается в его дело. Такое случалось, а почтенный Квисельд не сомневался, что достоин внимания Благодетеля.

Он сидел на перилах очень долго, пока холод не пробрал его до костей.

Тогда Квисельд спустился на землю. Как во сне, он вернулся в дом ЛиТарнгравов, где приказал подать сытный горячий ужин — первый раз за много дней, принял горячую ванну, вызвал цирюльника и массажиста. Насладившись в полной мере, он растянулся на шелковых, пахнущих лавандой простынях.

За ним пришли на рассвете.

Солдаты, кандалы, фургон, дребезжащий по улицам на пути к Сердцу Света — все было так, как он предвидел. Почтенный Квисельд тупо оглядывался по сторонам. Смотреть было не на что. Он сидел, съежившись, на куче соломы в углу сырой камеры. Голые стены. Зарешеченное окно выходит в унылый крепостной двор. Окно не закрыто ставнями, огня в камере нет, но Квисельд почти не ощущал холода. Сняв кандалы, солдаты оставили Квисельду шерстяной плащ.

Он вообще мало что ощущал и смутно надеялся, что это бесчувствие продлится до самого конца. Все вокруг представлялось ему нереальным, и это представление тоже хотелось сохранить.

Тянулись часы, а он все не шевелился в своем углу.

Около полудня невидимая рука просунула в камеру хлеб и воду, но он не потрудился даже повернуть голову. Так, застыв, он просидел до вечера, когда замок щелкнул и дверь отворилась.

Квисельд неохотно поднял взгляд — и тут же скорчился, будто желая зарыться в солому. В камеру вошел верховный судья Гнас ЛиГарвол. Он был один. Как видно, имея дело с почтенным Дремпи Квисельдом, он не видел нужды в вооруженной охране.

Целую вечность верховный судья стоял, сверху вниз разглядывая пленника. Квисельд не выдержал его взгляда и отвел глаза, обшаривая ими стены в поисках спасения. Спасения не было.

Наконец ЛиГарвол заговорил.

— Вы меня предали, — заметил он. Пленник сжался, уставившись в пол.

— Я вывел вас в люди, — продолжал ЛиГарвол. — Я дал вам почет, богатство, положение. В ответ я просил только верности. Вы же искали смерти своего благодетеля. Такая низость едва ли поддается пониманию. Я пришел сюда, чтобы попытаться постигнуть таящееся в вас зло.

Почему-то Квисельду не пришло в голову отрицать свою вину. Подняв безумный взгляд к лицу обвинителя, он с трудом сглотнул и пробормотал:

— Вы не оставили мне выхода.

— Объясните.

— Вы не оставили мне другого выхода, — упрямо повторил Квисельд, и всколыхнувшееся негодование, казалось, придало ему сил. — Все эти покушения на мою жизнь… отравленный табак, кинжал, вторжение в мой дом… я был вынужден защищаться.

— Вы пытаетесь притвориться безумцем?

— Я не безумен, верховный судья. Мы оба знаем, что на падения на меня — не выдумка. Это подтвердят и мои слуги.

— Ваши слуги показали себя способными на многое.

— Тот мастифф легко мог загрызть и моего сына, вы понимаете это? Или вас не заботят судьбы невинных?

— Вы бредите.

— Вы все намерены отрицать, верховный судья? Даже теперь, когда добились чего хотели? Здесь некому подслушать вас. Почему бы не признать правду?

Гнас ЛиГарвол устремил на пленника пронзительный испытующий взгляд. Прозрачные глаза вторгались в самую глубину мыслей Квисельда. Наконец судья признал:

— Вы не лжете. Сила Злотворных восторжествовала, и вами овладело безумие.

— Единственное мое безумие — это то, что я доверился вам, лживому негодяю! — Квисельд позабыл свойственную ему осторожность. Радостное безрассудство охватило его. Первый раз в жизни он говорил свободно. — Смотрите, до чего это меня довело!

— Вы говорите правду, какой она вам представляется. — Верховный судья смотрел на говорящего, как ученый смотрит на интересный образчик животного мира. — В противном случае вы не осмелились бы обратиться ко мне с такими словами.

— Да, я говорю правду! Почему бы вам не сделать то же самое? Какая теперь разница?

— Хорошо. Давайте на минуту допустим, что покушения на вас действительно имели место. Почему вы внушили себе, что это именно моих рук дело?

— Да что вы все отпираетесь? У кого еще были причины?

— О каких причинах вы говорите?

— Мы оба знаем то, что знаем — о том, что было в прошлом. Или вы прикинетесь, что забыли?

— Я не забыл, что в свое время вы исполнили долг нравственного и разумного представителя человеческой расы, оказав помощь в борьбе с колдунами. Насколько я помню, за свою услугу вы получили хорошую награду.

— А я не забыл, как по вашему наущению солгал под присягой. И мой господин погиб. Я виновен в лжесвидетельстве, а вы — в подкупе! Вас тринадцать лет терзала мысль, что я знаю, кто вы такой, и вы желали моей смерти. Что ж, ваше желание скоро исполнится. Ну что, верховный судья, вы довольны? Вы, безупречный наставник Народа?

Гнас ЛиГарвол взирал на Квисельда с тем же отчужденным любопытством.

— Какое трагическое заблуждение, — произнес он наконец своим мелодичным голосом. — Как горестно видеть разум, запятнанный Злотворными. Сердце мое грустит о духе, слишком слабом, чтобы устоять перед коварством сверхъестественного. Ибо вы воистину заблуждаетесь. Ни я, ни мои люди не поднимали на вас руку.

— Я вам не верю. — Это была не полная правда. Ужасное сомнение уже закралось в душу Квисельда.

— Возможно ли, чтобы вы считали меня способным на ложь? — В словах верховного судьи звучало скорее изумление, чем негодование.

— Я следил за вами… — Мучительные сомнения все больше терзали почтенного Квисельда. — Следил за вами целыми днями, и ваше поведение давало основания… очень серьезные основания…

— Следили за мной? Что за очередной вымысел?

— Не вымысел! Я вас видел. Мне дали устройство — понятия не имею, как оно работает, но оно позволяло видеть вас. В любое время. — Скрывать было уже нечего, он все равно был обречен. — Поймите, я ничего не слышал, оно не передает звук, но я все время мог видеть вас и все, что вас окружает.

Верховный судья с любопытством смотрел на пленника, растерявшего свою обычную сдержанность.

— Покажите мне это устройство, — потребовал он.

— Поздно. Я выбросил его в реку! Придется вам поверить мне на слово. Но позвольте вас заверить, то, что я видел, было… — Квисельд осекся. Что же он видел на самом деле? Какой во всем этом был смысл? И был ли вообще?

— Где вы получили этот предмет?

Неужели страх заставил его вообразить несуществующее? Неужели он погубил свою жизнь — по ошибке? Этот подлый, коварный шар! И коварный губитель, который его подсунул!

— Кто продал или вручил вам это устройство?

Квисельд даже не подумал отпираться. Правда так и рвалась наружу.

— Тот стрелианец. Доктор Фламбеска. Он сказал, что это мне поможет. Я ему поверил.

— А… — задумчиво кивнул Гнас ЛиГарвол.

— Это он его принес. Он меня погубил.

— Зачем? Этот иностранец желает вам зла?

— Вовсе нет. Мы даже не были знакомы. — Недоумение погасило гнев Квисельда. — Возможно, у доктора Фламбески были добрые намерения.

— То, что он раздает предметы, оскверненные колдовством, говорит об обратном. Но это уже не ваша забота.

— Да…

— Вы говорили открыто и сами приговорили себя, — ЛиГарвол словно обращался к подсудимому с высоты судейской кафедры. — Я вижу, что вы говорите от чистого сердца и, соответственно, считаю ваше заблуждение искренним. Я вижу в вас скорее заблудшую душу, нежели злодея. Хоть это различие не окажет влияния на приговор, но вы, быть может, найдете утешение в том, что ваше моральное падение не окончательно.

— О да, огромное утешение!

— Столь полное и внезапное падение должно стать уроком и предостережением каждому, — вещал верховный судья. — Это зрелище столь же отвратительное, сколь и жалкое. Еще не так давно вы пользовались почетом и уважением, вы были героем. Признавая ваши прежние заслуги, я имею моральное право проявить к вам некоторое милосердие.

Квисельд поднял на него алчущий взгляд.

— Как вы, вероятно, понимаете, покушение на жизнь верховного судьи — деяние, предполагающее подстрекательство Злотворных. Оно должно быть расследовано с применением Великого Испытания.

Квисельд сглотнул.

— После приговора ваша собственность отойдет суду. Однако я охотно освобожу вас от Великого Испытания и гарантирую неприкосновенность вашего имущества при условии, что вы немедленно подпишете полное признание. Подпишете сейчас же, не торгуясь, в противном случае я возьму свое предложение обратно.

Бумага оказалась в руке верховного судьи словно по мановению волшебной палочки. Квисельд не сумел определить, откуда она так быстро взялась. ЛиГарвол протянул документ почтенному Дремпи, который послушно принял его и пробежал глазами. Это было краткое и ясное заявление, подтверждающее преднамеренную попытку убийства верховного судьи Белого Трибунала. Подобное деяние, по-видимому, не имеющее под собой никаких оснований, могло объясняться лишь волей Злотворных, голоса которых помутили его разум и толкнули на преступный путь…

Признание ни словом не касалось истинного, намеренного чародейства; умолчание, поразительно милосердное по отношению к обвиняемому и его близким. Щедрость верхового судьи превосходила всякое ожидание. О ее причинах не приходилось долго гадать.

Джекс ЛиТарнграв. Равнар ЛиМарчборг. Приговоренные на основании ложных показаний тринадцать лет назад.

Гнас ЛиГарвол требовал молчания и готов был щедро платить за это.

Цена была более чем справедливой.

— Я подпишу, — прошептал Дремпи Квисельд.

Верховный судья стукнул в дверь. Вошел стражник с пером и чернильницей в руках. Квисельд обмакнул перо и расписался. Стражник удалился. Признание исчезло из рук ЛиГарвола. Дело сделано.

Ушел и верховный судья. Дремпи Квисельд снова остался один в промозглой тишине. Если вдуматься, он еще легко отделался. Сам он избежал посещения пыточных камер. Пфиссиг спокойно унаследует дом ЛиТарнгравов. Дом Квиселъдов!

Нет, ЛиТарнгравов..

Поединок с Белым Трибуналом, представлявшийся столь мучительным и сложным, на деле свелся к простой и неприятной формальности. Исход тоже будет неприятным — даже ужасным — но все кончится быстро.

Право, могло быть гораздо хуже.

И все же он не мог забыть, как мало времени прошло с тех пор, как он был почтенным Дремпи Квисельдом: богатым, уважаемым и уверенным в себе. Вот это была настоящая жизнь!

Квисельд опустился на солому и отвернулся лицом к стене. Несчастье обрушилось на него нежданно и негаданно, словно какая-то болезнь. Он понятия не имел, как дошел до такого, чьими стараниями и по какой причине.

Дремпи лежал, тщетно стараясь найти в событиях последних месяцев хоть какой-то смысл. На глаза навернулись слезы.

Он решительно ничего не понимал.