Белые волки. Часть 2. Эльза

Цирховия Двадцать восемь лет со дня затмения

Прошлой ночью в комнатах Димитрия кричала женщина. Кричала от удовольствия — это донесли Северине ее ручные пташки. А теперь, ранним зимним утром, полным снега и холода, как и сердце наместника, эта женщина стояла в спальне его жены. Умницы-пташки успели перехватить цель на выходе и доставить к госпоже в обход вездесущего Яна.

Северине не спалось этой ночью, она сидела на подоконнике, поджав ноги, кутаясь в теплую вязаную шаль, накинутую поверх батистовой ночной рубашки, безразлично смотрела на раскинувшийся перед резиденцией парк и поэтому успела повидать и мужа. Босой и без рубашки, Димитрий, похоже, спустился на улицу прямо из постели и долго и яростно боксировал невидимого противника на снегу. Северина смотрела на его сильную, порозовевшую от морозца спину и облачка белого пара, вырывавшиеся изо рта при каждом движении. Женщина, с которой он провел ночь, молча стояла в центре комнаты и ждала, пока она повернется.

Она повернулась, только когда сиятельный наместник ушел, чтобы по привычке запереться в темпле светлого до самого обеда. Сегодня его снова что-то гложет, сегодня он опять хочет тишины. С его уходом в парке стало не на что смотреть.

— Расскажи, что делал с тобой мой муж?

Женщина поджала губы и отвела взгляд. Она была хорошенькой, с волосами цвета коры дуба и изящной линией плеч, но ее вид портили темные круги под глазами, лопнувшая посередине нижняя губа с тонкой запекшейся полоской крови и синяки от пальцев на белой шее. Он вымотал ее, подумала Северина, не давал отдыха ни на минуту, терзал и душил ее — и все равно она кричала от удовольствия. Озноб пробежал по ее плечам, и она плотнее запахнула на груди шаль.

— Не молчи. Я приказываю тебе говорить.

Женщина была не очень высокого сословия — скорее всего, какая-нибудь небогатая майстра. Ян любил выбирать кого-то из подобных для своего господина. От стали, звеневшей в голосе Северины, она вздрогнула, но все равно упрямо замотала головой. Запугана? Или стыдится?

Северина решительно спустила ноги с подоконника, подошла к ней, схватила за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза. Бедная. Какой животный, затравленный взгляд. Северина невольно глянула в зеркало. А разве у нее самой бывал не такой же?

— П-простите меня, благородная лаэрда, — женщина с криком бухнулась ей в ноги.

Северина тяжело вздохнула, наклонилась, чтобы помочь ей подняться — та снова вскрикнула, как от боли.

— Я не сержусь, мне не за что тебя прощать, — Северина все же подняла ее. — Сними платье.

— Нет, — женщина сжалась в комок. — Пожалуйста, благородная лаэрда, отпустите меня. Разрешите мне идти.

— Разрешу, — успокоила ее Северина. — Но только когда выясню, что сделал с тобой мой муж.

Ей надоело строить догадки. Надоело постоянно прокручивать в голове обрывки информации, пытаясь сложить их воедино. Она хочет знать, что делает Димитрия таким… собой. Женщина не уступала, и тогда Северина рывком развернула ее и сама дернула вниз застежку-молнию на шерстяном платье. Ткань разошлась в стороны, открывая белую спину… белую спину с тремя красными воспаленными росчерками на коже. Обомлев, Северина подняла руку и провела пальцами по ним, не замечая, как дергается от боли женщина. Он резал ее. Он вырезал на ее спине букву "П". И зная Димитрия, она не сомневалась, что он делал это, пока его член находился внутри его жертвы. И возможно даже, что сама жертва в тот момент кончала.

Северина невольно приложила ладонь к губам. Что это могло означать? Покой? Бывали моменты, когда Димитрий яростно требовал его от окружающих. Она сглотнула и одним движением застегнула платье обратно, а потом разрешила женщине идти.

Теперь тем более стало не до сна, Северина села за стол, взяла ручку и вынула из ящика лист тонкой ароматизированной бумаги с золотым личным вензелем в правом верхнем углу.

"Алекс, нам надо поговорить". Она посидела немного с рукой, занесенной над строчкой, написанной порывистым нервным почерком, а затем жирно замалевала буквы, смяла и выкинула лист.

"Алекс, я хочу написать тебе то, что не могу сказать лично. Ты должен знать, что если бы я тогда вам не помешала, если бы ты забрал Эльзу и уехал с ней куда-нибудь…" И снова не то. Эльза теперь живет достаточно счастливой и обеспеченной жизнью, у Алекса тоже карьера пошла вверх, а чтобы стало с ними, если бы они убежали из дома детьми? Благородной лаэрде не к лицу голодать и побираться, да Эльза сама никогда и не знала ни голода, ни нужды, как бы она справилась с ними в новой жизни? Северина смяла и этот лист.

"Алекс, — написала она на третьем, — я хочу, чтобы ты перестал винить себя за то, что сделал. Я хочу, чтобы ты знал, что во всем виноваты только два человека. Я и Димитрий. Я хотела его, а он хотел Эльзу. И мы оба привыкли добиваться своего. Мне кажется, мы оба теперь вечно будем расплачиваться за это".

Она перечитала строчки, потом достала из того же ящика зажигалку, щелкнула и поднесла огонь к уголку листа. Говорят, сожженные послания отправляются прямо к богам. Интересно, какой из богов получает письма от нее: светлый или темный?

Зимние празднества еще длились, и сегодня Северине предстояло вместе со старой каргой Ирис нанести благотворительные визиты в госпитали и приюты, чтобы одарить вниманием и деньгами сирых и страждущих. Мачеха и жена наместника, в едином порыве бросающие себя на служение народу — что могло бы больше порадовать подданных? Разве что он сам, вышедший в толпу и протягивающий им руки. Смешная глупость, конечно же, но Северине даже над этим не удавалось посмеяться.

Ей очень не хотелось ехать в одном каре с Ирис — даже постную рожу ее видеть бы не хотелось, но без этого уже никак — поэтому она взяла с собой Яна. Просьба выглядела вполне оправданной: кто сумел бы лучше охранять в поездке дорогих родственниц правителя, чем начальник личной охраны? Он помог ей сесть на заднее сиденье, но как только двери захлопнулись — они отвернулись каждый к своему окну.

Северина злилась на себя за то, что наедине с Яном испытывала глупую неловкость после той ночи, когда Димитрий заставил его стоять под дверью и слушать ее стоны. Ничего нового не произошло и, в конце-то концов, она была тогда со своим мужем. Но почему-то на душе осталось такое ощущение, будто она изменила Яну с Димитрием. Он никак не комментировал тот случай и ни одним жестом, ни одной ноткой голоса не выдал своих истинных мыслей. Но что-то в его настроении тоже изменилось с тех пор.

— Тебе не надо больше так делать, Северина, — нарушил он первым затянувшееся молчание в поездке, все так же глядя в свое окно.

— Как, Ян? — ответила она, стараясь понять, прислушивается водитель к их разговору или же нет.

— Не надо перехватывать его женщин, Северина.

Ее царапнуло где-то пониже горла. Значит, все мысли верного слуги опять только об его господине. В первый момент она подумала, что он заговорил о другом.

— Почему, Ян? — вздернула она подбородок навстречу своему отражению в стекле.

— Потому что это причинит тебе лишнюю боль, Северина.

— Такую же, как он причиняет им, Ян?

— Такую же, как он причиняет всем, кто пытается его понять, Северина.

Она помолчала, размышляя над этими словами.

— Что означает "П", Ян?

В этот момент их кар подъехал к мрачному серому зданию приюта и остановился.

— А ты как думаешь, волчица? — вполголоса спросил Ян и вышел наружу первым.

В приюте они раздавали шоколад и одежду. Старая карга Ирис пользовалась успехом у детей, малышня обступила ее плотным кольцом. Северину они почему-то побаивались, хотя ее платье ничем не уступало наряду соперницы, а подарки и та, и другая держали одинаковые. Зато Ян, убедившись, что мероприятие проходит спокойно, расслабился и позволил сироткам облепить себя. Те по очереди сидели у него на коленях и визжали, когда он их щекотал и катал "лошадкой" на ноге. Северине тоже нестерпимо захотелось посидеть у него на коленях. И прижаться к теплому плечу. И почувствовать себя маленькой девочкой в его ласковых объятиях. Он умеет ласкать, он умеет любить, он умеет хранить верность. И обожает детей. Какие редкие качества для мужчины. Они даже затмевают его непритязательную внешность.

Вместе с детьми в приюте проживали беременные женщины, которые по каким-то причинам не могли больше нигде устроиться. Кто-то сбежал от побоев мужа, другие просто оказались на улице за долги. От нечего делать Северина подошла к одной из них, худой, потрепанной и с большим круглым животом.

— Кто у тебя будет? Мальчик или девочка?

— Благородная лаэрда, — ее собеседница быстро-быстро заморгала, задышала взволнованно и склонила голову в знак почтения, — доктора говорят, что у меня будет двойня. Благословите моих деток наложением руки?

Северина пожала плечами и прикоснулась к ней ладонью.

— Светлый бог их благословит.

И вдруг изнутри раздутой утробы в ее руку кто-то стукнул. Северина вздрогнула и уставилась на будущую мать, а та заулыбалась.

— Это один малыш поздоровался с вами, благородная лаэрда. А теперь погодите, другой…

Женщина взяла ее ладонь и переложила на другую сторону живота. Пришлось подождать, но вскоре и оттуда толкнулись. Северина закусила губу, ощущая, как у нее колотится сердце.

— На что это похоже, когда они шевелятся?

Ее собеседница заметно растерялась.

— Я не могу объяснить это словами, благородная лаэрда. Это можно только почувствовать. Я обязательно поставлю свечку за вас святой Огасте и помолюсь, чтобы она послала ребеночка и вам с Его Сиятельством.

"Лучше помолись темному богу, чтобы он хоть раз направил в меня член моего мужа, дальше все само собой получится". Северина скрипнула зубами, убрала руку, пробормотала какие-то слова благодарности за пожелание и отошла. Украдкой она то и дело возвращалась взглядом к беременной. Она может только мечтать, чтобы почувствовать эти заветные шевеления, и ей остается только представлять, как это, когда грудь полна молока, и сосет ее не мужчина, а крохотный младенец. И наверняка в реальности все отличается от фантазий. В какой же темный угол она сама себя загнала? Как она могла вообще допускать мысль, что мужчина, который режет женщинам спины, подарит ей нормальную семью?

— Ты хоть бы улыбнулась ради приличия, маленькая волчица, — внезапно как из-под земли вырос рядом Ян. — С таким лицом краше в гроб кладут.

— Как ты думаешь, я могу развестись со своим мужем? — произнесла Северина, будто в полусне.

Он усмехнулся, как будто она ляпнула несмешную шутку.

— Ты можешь мечтать об этом, но даже если он тебя отпустит, развод окончательно сокрушит его репутацию, которая и так уже подорвана. Я первый буду отговаривать его от этого шага.

Внезапно ей захотелось ударить Яна. Очень сильно, так, чтобы разбить и себе руку, и ему — лицо. А потом так же резко — перехотелось. Она получает ровно то, что заслужила, разве не так? Она выбирает неправильных мужчин. Ставит неправильные цели. И совершает неправильные поступки. И даже не находит в себе сил отправить Алексу треклятое письмо с признанием вины. Ее жизнь не стоит даже самой дешевой монеты.

Эта мысль не покидала Северину весь остаток дня. Когда запланированные дела были сделаны и наступила пора возвращаться в резиденцию, уже вечерело и пошел снег. Он повалил такими крупными хлопьями, что движение на улицах сразу замедлилось.

Вскоре их кортеж окончательно встал. Ян вытянул шею и подался вперед, к водителю, пытаясь разглядеть что-то, а Северина все так же смотрела в свое окно. Снег валил и валил, он уже укрыл плотной пеленой тротуары и деревья, прохожих и дома, поглотил все звуки и краски. Желтый свет в окнах стал прозрачным и тусклым, жизнь замерла. Казалось, что еще немного — и снег заполонит весь мир вокруг, погребет под собой стены и крыши, взрослых и детей, их светлого и темного богов и вообще всю столицу вместе с ее красивым недоступным наместником и маленькой девочкой, которая никогда никого не любила. Снега насыпет столько, что хватит сравняться с вершинами дарнанийских гор, а все люди останутся там, внизу, в самой его глубине. Северина прекрасно могла представить себе эту безмолвную холодную могилу. Такой всегда была ее постель. Таким всегда было ее сердце.

Ян отправил водителя разузнать причину затора — Северина слышала будто издалека, как хлопнула дверь. Она сидела в той же позе, повернувшись к окну, но теперь это выглядело странным: снежная стена полностью закрыла все в зоне видимости. Больше ничего не видно, подумала Северина, и их извне не видно тоже. Они остались совсем одни. Чтобы ни произошло в ближайшие несколько минут в салоне — никто этого не увидит и никогда не узнает. Только она и он.

— Ты справишься тут сама, волчица? — спросил Ян. — Мне тоже надо кое-что проверить.

Он открыл дверь в снежную пелену, а она повернулась и положила ладонь на его руку, упертую между ними в сиденье. Он замер на полпути, белые звездочки падали с неба ему на колено и на рукав черного пальто и превращались в подтаявшие кусочки льда. В теплый салон пахнуло морозом.

— Закрой дверь, Ян, — тихо сказала она. — Снег идет.

— Нет, — он покачал головой, но убрал ногу и плавно захлопнул дверь обратно.

Его ноздри раздувались, а со щек сошел естественный цвет. Теплая рука дрожала — рука, которая столько раз пыталась удержать Северину от хождения по бесконечному кругу боли — затем их пальцы переплелись, и Ян шумно втянул носом воздух.

— Я не люблю его, — призналась Северина.

Когда же пришло к ней это понимание? Наверное, все-таки там, в компании беременной женщины с шевелящимися в животе детьми. Она вдруг четко осознала, что любит не красивого благородного лаэрда с холодным сердцем, а некрасивого простого мужчину с теплыми руками. Мужчину, который всегда — даже это пташки ей доносили — был ласков и нежен со своими женщинами в постели. Провожая утром из спальни, он шутил с ними и смеялся, и пусть они дарили самые ослепительные улыбки наместнику — этому мужчине улыбки предназначались искренние.

Но сейчас с ней Ян оставался серьезным.

— Никогда больше не говори так, волчица, — отрезал он и отобрал у нее свою руку. — Его Светлость не любить невозможно.

— Но я не люблю, — она пожала плечами. — И в то же время люблю, стоит ему меня коснуться. Моя волчица всегда хочет его волка… но привязка — это не любовь, Ян. Это просто чудовищное влечение, которым покарали нас боги вместе с магией оборота. Настоящая любовь — только человеческая.

Говоря это, Северина ощущала странное опустошение внутри. Поймет ли ее Ян или расценит слова неправильно? Неважно. Ей просто хотелось сказать ему именно это. Именно здесь. Под этим снегом. В эти несколько минут, которые принадлежали только им двоим — и больше никому. Потому что если не произнесет сейчас, ей не хватит смелости уже никогда. Ее маски прилипли намертво, и жить под ними гораздо проще, чем срывать по живому.

— Когда она появилась в его жизни, я ее сразу возненавидел, — заговорил он вдруг, будто решив ответить откровением на откровение. — Она отбирала его у меня. Отбирала моего брата, понимаешь? С ней он становился совсем другим. Мне казалось, что она ломает его, выкручивает ему жилы и выпивает из него жизнь.

— Девушка, которую Димитрий любил?

Северина сама удивилась отстраненности, прозвучавшей в собственном голосе. Ян рассказывает ей о том, чего наверняка никому еще не говорил, делится с ней тайной своего господина… а ее словно уже и не трогают его тайны. Более того, где-то в глубине души она даже не хочет их знать. Не хочет больше окунаться в боль и тьму Димитрия. Он болен, и этого в нем не изменить, а она переболела и, кажется, выздоровела.

— Любил? — Ян покосился на нее и фыркнул. Тут же вновь стал серьезным. — Он до сих пор ее любит. Он до сих пор ее ищет. И ненавидит меня за то, что не может найти.

— Я думала, он ищет Эльзу.

— Эльза… — Ян задумался, — это все случилось из-за его сестры, да. На Эльзе он сломался. Ему надо было выбирать между ними двумя, а он не мог выбрать. И тогда выбор за него сделал я. Я был уверен, что поступаю во благо. — Он опустил голову. — Теперь я знаю, почему…

— Почему?

Ян моргнул, вяло улыбнулся, погладил ее по щеке.

— Вопрос не в этом, маленькая волчица. Вопрос в том, могу ли я теперь забрать у него еще и жену?

Жертву. Он должен был сказать "жертву", или "игрушку", или еще какое-нибудь другое подходящее слово, но только не "жену", но Северина не стала поправлять. Снег шел и шел, и ей подумалось, что в их временной изоляции так хорошо и естественно звучат сложные вопросы и простые признания, что не хочется придираться к мелочам. И все становится как-то… понятно. И Ян прав — жестоко заставлять кого-то делать выбор между двумя. И кто-то — более хладнокровный — должен иметь мужество взять на себя этот выбор.

— Конечно не можешь, — сказала она и улыбнулась. — Оставайся самим собой, Ян. Именно твоя верность делает тебя тобой. Тем более, я сама себя забираю. Я хочу уехать в дарданийские монастыри добровольной затворницей, как его мать. Все можно с легкостью списать на какую-нибудь болезнь, и репутация моего мужа не пострадает. Народ еще усерднее станет молиться за нашу семью.

— Нет, — он повернулся резко, глаза сверкали, и рука, которая совсем недавно ласкала ей щеку, вдруг стиснула плечо сквозь мех изысканного манто. — Ты и дарданийские послушницы? Не знаю ничего более несовместимого. Твоя красота, твой внутренний огонь, волчица… это просто глупо. Ты хочешь наказать Сиятельство, а вместо этого накажешь лишь себя. Я тебя не отпускаю.

— Но ты и не имеешь права мной распоряжаться, — спокойно возразила она. — Я — твоя госпожа. И я все решила.

— Ты? — он раздраженно хохотнул, а затем дернул ее на себя, прошелся сухими губами над бровью и вдоль виска, пальцы путали ее сложную элегантную прическу. — Ты — моя волчица, моя глупая, вздорная, кусачая, маленькая волчица. Моя испорченная девчонка. Моя…

Тут губы Яна оказались в опасной близости от ее губ, и он осекся. Северина закрыла глаза, ощущая, как развалился на затылке тяжелый узел, как по-прежнему дрожит его рука в ее волосах и как лихорадочно участилось его дыхание.

— Я не твоя, — она покачала головой, — ты же сам знаешь.

— Все равно я тебя не отпущу, — возразил он с прежним жаром, но так и не поцеловал ее, — никуда ты от меня не денешься.

Значит, и в этой просьбе ей будет отказано, и завтра все возобновится по кругу. И двое мужчин продолжат мучить ее, только каждый по-своему.

— Не денусь от него, Ян, — устало вздохнула Северина. — Ты должен говорить "от него".

Она оттолкнула его сама и выпрямилась, и вовремя — дверь распахнулась, и на свое место в коконе снега и горячего дыхания плюхнулся водитель. Ян тут же сдвинулся: плавно и почти незаметно, но достаточно, чтобы вернуть то расстояние, на котором начальнику охраны следует находиться от жены наместника. Они выслушали рассказ слуги, не глядя друг на друга.

— Святых несли из темпла светлого, — пояснил розовощекий с мороза водитель, подышал в сомкнутые ладони и встряхнулся всем телом, как собака. — Улицу перекрыли, вот и пришлось ждать. Сейчас уже тронемся.

Действительно, через каких-то две-три минуты их движение возобновилось. Очень медленно, и один из бурых пошел с фонарем впереди, чтобы показывать дорогу в метель.

Все в Северине бастовало против возвращения в резиденцию — сегодня Димитрий устраивал вечеринку "только для своих", человек на пятьдесят-сто, не больше. Ей не хотелось идти туда, видеть его свиту из улыбающихся красивых женщин и подобострастных мужчин. Даже с пташками своими сталкиваться не хотелось. Она остро почувствовала, как же сильно ей надоела такая жизнь.

У нее оставался единственный выход — ее особняк. Дом, который отец подарил ей на свадьбу, и она жила там с Димитрием какое-то время, пока тот не взошел на трон. Там оставался ее "театр", к которому она давно утратила интерес и содержала скорее по привычке и для развлечения каких-либо знакомых, когда к тому располагало настроение. Уже не в первый раз Северина не выдерживала и сбегала туда, а муж смотрел на это сквозь пальцы: она была уверена, что слуги в любой момент донесут ему через Яна, если она надумает тайком пригласить чужого мужчину в постель. К тому же она всегда сама же и возвращалась — не выдерживала долго без Димитрия…

Ян неохотно, но откликнулся на просьбу, и кортежу пришлось еще немного задержаться в пути, чтобы доставить ее на место. Карга Ирис наверняка изошлась вся от злости, но даже это мало трогало Северину. Она вошла в особняк под вежливое приветствие управителя с таким ощущением, будто несла на плечах всю тяжесть мира. Ян уехал в резиденцию, и все слова между ними уже были сказаны. Северина скинула манто на руки слуге, поднялась в спальню, не раздеваясь, упала на кровать и уставилась в потолок.

Она пролежала так, не зажигая света, до глубокой ночи и от души рявкнула на служанку, когда та заглянула, чтобы пригласить к ужину. В ее темной холодной могиле запрещено тревожить покой.

Дом жил своей жизнью, слуги шелестели в коридорах, занимаясь рутиной, и, наконец, один за другим отошли ко сну. Северина тоже задремала, когда ее дверь снова приоткрылась.

— Моя лаэрда, — одна из служанок, не та, которая появлялась ранее, прихрамывая, подбежала к кровати, принялась трогать ее лоб и пульс на запястье. — Вы заболели? Позвать доктора?

— Нет, — сиплым надтреснутым голосом отозвалась Северина. — Пошла прочь.

— Но… — растерялась девушка, — нельзя спать в платье. На вашей коже останутся вмятины…

"Знала бы ты, какие вмятины у меня внутри". Северина вяло отмахнулась от нее, но служанка оказалась настойчивой.

— Пойдемте, пойдемте, — она заставила госпожу подняться с кровати, руки запорхали, раздевая и расплетая волосы. — Такую красоту надо беречь…

В темной спальне они стояли совсем рядом, и по коже Северины побежали мурашки от того, как ладонь девушки с легким шорохом скользит по ее спине. Прохладная и грубоватая против ее горячего и мягкого тела. Северина украдкой оглядела женский силуэт. Девушка была примерно одного роста с ней самой, но уже в бедрах и меньше в груди, ее растрепанные, длиной до плеч волосы казались в сумраке ржавыми, а кожа — оливковой. Северина не помнила ее имени и сколько та уже служила ей.

— Вы, наверно, сильно устали, госпожа? — заботливо поинтересовалась служанка. — Давайте я помогу вам искупаться, а потом уложу в постель и помассирую плечи. Вы мигом расслабитесь.

Что-то в этой заботе подкупало.

— Только свет не включай, — уступила Северина. — Глаза болят.

Девушка склонила голову в знак согласия и упорхнула в ванную комнату готовить воду. Северина подошла к окну и только теперь сообразила, что стоит совсем голая. Ну и пусть. Снегопад за окном не утихал, на карнизе уже налипло с нижнюю четверть стекла. Завтра она не сможет вернуться в резиденцию. А если не расчистят дороги — то и послезавтра. Эта мысль ее не огорчала.

Служанка вернулась и отвела ее в ванную. Северина послала ей благодарную улыбку: девушка догадалась зажечь на полочках ароматизированные свечи, и их мягкий свет не раздражал, но позволял все видеть. Служанка заколола госпоже волосы, усадила ее в круглую емкость с горячей водой и принялась намыливать спину. Руки оставались ловкими и умелыми, они не только мыли кожу, но и массировали ее. Тяжесть в плечах понемногу истаяла, а в мышцах появилась нега.

— Как тебя зовут? — задумчиво поинтересовалась Северина.

Теперь, с близкого расстояния, она заметила, что у девушки широко расставленные зеленые глазищи, что делает ее похожей на лукавую кошку, и большой плоский рот, который, впрочем, ее не портил, а даже придавал какого-то шарма.

— Жулия, госпожа, — охотно закивала та, — знали бы вы, как я вам благодарна, госпожа…

"Жулия, — вспыхнуло в мозгу Северины, — новенькая. Хромоножка".

Ян предложил ее. Для хозяйства — и для "театра", если понадобится, тоже. Ян… он говорил, что девушка была нонной в темпле темного, пока несчастный случай не покалечил ей ногу. В таком виде она перестала нравиться нормальным клиентам, а извращенцев, желающих ее, оказалось не так много, чтобы приносить достаточную прибыль темплу. Ян пожалел ее. Он подыскал ей место здесь, в никому не нужном, нежилом богатом доме. Северине было все равно, кто станет по приказу управителя менять постельное белье и смахивать пыль, вот она и согласилась. Рассеянно — даже почти и не запомнила этого. Она вообще никогда не привязывалась к слугам и привыкла легко их менять.

Она подняла из воды руку и взяла Жулию за подбородок.

— Ян спал с тобой?

Девушка опустила взгляд, темные ресницы затрепетали на щеках.

— Со мной многие спали, госпожа…

Северина кивнула. Еще бы. Бывшая нонна в служанках у жены наместника — ну не насмешка ли? С другой стороны, кто бы еще ее взял? Ни в одном приличном доме такую не потерпят. Жены будут опасаться, как бы она не развратила их мужей, а матери — сыновей.

— Давно хотела вас поблагодарить, госпожа, — Жулия порывисто схватила ее пальцы, поцеловала костяшки, губы оказались на удивление нежными, — что не отвернулись от меня тогда, не отказали. Вы были так добры ко мне. Добры и печальны.

Северина совершенно не помнила того разговора.

— Да? Ну и как? Не тяжело тебе с такой ногой работать?

— Прошлая работа потяжелее выходила, госпожа, — Жулия хихикнула, — хоть ноги в ней почти и не участвовали. И знаете что? Лучше уж я буду здесь ведра таскать, чем там… ну вы понимаете, госпожа.

"Она тоже устала от мужчин, как и я, — поняла Северина, — только ее они имели физически, а меня — морально".

Она внимательнее пригляделась к служанке, и Жулия вдруг ответила на этот взгляд. Ее зеленые глаза полыхнули так, что Северина смутилась. Она опустила голову, делая вид, что разглядывает мыльную пену на воде. Телу все равно, кто его ласкает, мужчина или женщина, но разуму-то — нет.

— Госпожа так печальна, — с сочувствием вздохнула Жулия, и намыленная губка перевалила через плечо Северины и спустилась вниз к ее груди. К ее набухшей без мужских ласк, ноющей и чувствительной груди. — Чем я могу помочь?

"Убирайся, — хотелось ей заорать. — Уйди. Оставь меня. Я не хочу тебя"

Но вместо этого Северина только спросила:

— Ты когда-нибудь целовала женщину?

Жулия улыбнулась, робко и тоже стыдливо.

— Я могла бы, госпожа. Но женщины не ходят к ноннам. Они посещают безликих. Женщинам нужен мужской член. И мужское плечо, на котором можно выплакаться.

— Тоже верно.

— Но я целовала кузину, когда мы были девочками, — пожала хромоножка плечом, — мы спали вместе из-за тесноты и нехватки кроватей. Мы трогали друг друга внизу и целовались. Было приятно.

Она провела пенистой губкой от одной груди Северины к другой, запустила в ванну свободную руку и размазала мыло по затвердевшим соскам с таким видом, будто рисовала на холсте шедевр. Подняла лукавые зеленые глаза.

— А вы, госпожа? Простите мне мою дерзость, вы женщину целовали?

Северина решила, что отвечать не станет, но губы сами проговорили:

— Один раз. Я поцеловала любовницу своего мужа.

— Ну и как она вам?

Северина фыркнула.

— Обыкновенная шлюха.

Хромоножка вдруг прыснула со смеху, взволновав на поверхности воды пену. Она смеялась так заразительно, что Северина и сама невольно улыбнулась. Теперь уже поступок казался шалостью. А недоуменное лицо Алисии стоило того, чтобы поставить бурую сучку на место.

Жулия отсмеялась, чинно поджала свои плоские губы и скроила мину заговорщика.

— А хотите, я вас поцелую, госпожа? Вы так хорошо улыбаетесь сейчас. И совсем не грустите.

Северине сразу стало не до смеха. Она подтянула в воде колени и обхватила их руками, притиснув к груди, чтобы защититься от терзающих прикосновений мыльной губки.

— Нет, — выдавила она таким голосом, что сама себе напомнила Яна. Да, именно Яна в тот момент, когда она попросила его закрыть дверь и не выходить в снег из кара.

— Да, — бесцеремонно возразила Жулия и ее поцеловала.

Рука служанки змеей скользнула в воду, раздвинула колени госпожи, коснулась ее тела в самом чувствительном и беззащитном месте. Не мужское касание — женское, знающее, притворно робкое, а на самом деле искусно дразнящее. Никто еще не трогал Северину подобным образом, и ей почудилось, что сквозь ее тело Жулия ласкает саму себя.

"Она не мужчина, она не мужчина", — бесконечно повторяла себе Северина. Но она так устала от того, что мужчинам дорога в ее постель была заказана…

Жулия оторвалась от нее, облизнула губы, глаза подернулись поволокой. Она расстегнула пуговицы на своем сером форменном платье, оголила плечи одно за другим, вытянула из рукавов острые локти. Улыбнулась, двинула ткань вниз по груди. Соски стояли, над правым виднелась темная родинка. Северина коснулась ее мокрым пальцем, размышляя, не снится ли ей происходящее.

— Я могу войти в одну воду с вами, госпожа?

Северина как-то неопределенно кивнула. Жулия поднялась с колен, спустила платье по талии до самого низа. Живот у нее был плоский, на бедрах выступали косточки. Она подняла ногу, чтобы перешагнуть бортик ванны, на миг открыв Северине то, что скрывалось среди спутанных и мягких ржавых волос.

"Она не мужчина. Определенно".

Они снова поцеловались в мыльной ароматной пене, сначала едва трогая груди друг друга, потом начиная ласкать их все яростнее. Опытные руки против неуверенных, оливковая кожа на контрасте с мраморно-белой, ржавые волосы и черные, как ночь. Северина с удивлением узнавала, каковы женщины на ощупь. Мягкие, нежные, так что боишься поранить. Почему мужчины никогда не боятся этого, когда врезаются в женские тела? Или боятся? Откуда, проклятый темный бог, ей это знать? Она почти забыла даже майстера Ингера.

Она распахнула ноги и потерлась о бедро Жулии, позволяя ей делать то же самое со своим бедром. Теперь они уже сцепились, как две лесные кошки, постанывая, вскрикивая, извиваясь в воде друг на друге. Пальцы Жулии, тонкие, ловкие, проникли ей внутрь. Несколько толчков — ох, пресвятой светлый бог, как же это похоже на мужчину, — и тело Северины взорвалось оргазмом. Она выгнулась, закричала: стыдливо, с навернувшимися слезинками в уголках глаз, и тут же обмякла.

— Госпожа, моя госпожа, — шептала ей хромоножка, — не плачьте, госпожа… я хотела, чтобы вы улыбнулись… пойдемте, я вас уложу.

Северина встала из воды, потоки текли по ее телу, не удовлетворенному, а лишь распаленному первой сладкой разрядкой. Так обычно хочется пить после долгих мучений от жажды — еще и еще, пока не достигнешь крайнего предела насыщения. Тончайшее полотенце показалось жестким наждаком на коже. Жулия без тени стеснения вытерлась после хозяйки, бросила его на пол, взяла ее за руки.

— Идем, госпожа. Моя хорошенькая, красивая госпожа…

Они вошли в темную спальню, ступая босыми ногами по ковру. После горячей ванны здесь ощущался холод, как на вершине дарданийской горы. "А я еще хотела уйти в послушницы, — вяло подумала Северина и мысленно покачала головой, — Ян прав, я даже сама с собой не могу справиться". Она обхватила себя руками и задрожала. Жулия откинула покрывало, обняла ее за талию. В постель они рухнули вместе. Сразу вновь стало жарко. Жадные ладони ласкали Северине грудь, влажный рот терзал ее соски. Совсем, совсем ничего не видно вокруг. За окном идет снег, и дороги закрыты, и у нее никогда не будет любовников.

Она раздвинула бедра, влажные, липкие, и ощутила, как чужие мягкие губы ласкают ее там. Язык щекотал, пальцы обводили контур мокрых складок, иногда срываясь и проникая между них в жаждущую, истекающую соком глубину.

— Госпожа, моя добрая госпожа…

Северина запустила руки в растрепанные ржавые волосы и стиснула их, грубо, как делает мужчина, когда его удовлетворяет ртом женщина, и умоляла, кажется, вслух, чтобы это блаженство никогда не кончалось.

Потом, многими часами позже, на границе между ночью и очередным зимним рассветом, Жулия бесстыдно приникла к ее плечу, лежа вместе с ней на сбитых простынях. Изгиб оливковых бедер смутно читался в неверном свете наступающего дня.

— Я люблю вас, госпожа, — прошептала она и тут же уснула.

"Она меня любит".

По прихоти богов — и по заветному желанию Северины — снегопад длился еще два дня. Целых два дня, каждую минуту из которых она была так счастлива, как мало когда в своей жизни. Неизвестно, кто же сжалился над ней, светлый или темный, но Северина склонялась ко второму варианту.

Да и могло ли исходить такое счастье, тайное, постыдное, от светлого бога? Никто никогда не видел его лица, но иногда Северина представляла себе эти черты: исполненные белоснежного льда и твердого камня, безупречные и бесстрастные. Порой она ловила себя на мысли, что это лицо походит на Димитрия, но лишь когда давала волю фантазиям слишком бездумно. Светлый бог мог дарить только правильное счастье, то, которое снисходит на невест у алтаря, на матерей на родильном ложе, на старух за вечерней сказкой для внуков. Его именем держались обеты, и под его строгим взглядом каждый обретал свой покой. Светлый бог был богом Эльзы и богом Алекса, богом отца Северины и их бывшего канцлера, который потерял разум и способность ходить.

Но светлый бог имел дурную привычку отворачиваться. Не тогда, когда сделано что-то плохое — в любой момент, просто так, по непостижимой прихоти своей высшей силы. Он отворачивался — и улыбки гасли, и крики оставались без ответа, и никто не карал за нарушенный обет. Темный бог не отворачивался никогда. Он всегда находился где-то рядом, наготове. Его улыбка была порочна и сладка, его объятия — горячи и бесконечны. Он нес с собой утешение всем страждущим, всем отверженным, всем неправильным и непонятым, всем больным и проклятым, всем безумным и одиноким во тьме. Он тоже дарил счастье, но за это счастье приходилось платить дважды.

Северина старалась не думать о расплате, когда, проснувшись после ночи любви, первым делом подбежала к окну и увидела там прежнюю белую пелену. Позади нее Жулия лениво потянулась на простынях, потом встала и, прихрамывая, подошла, чтобы обнять сзади. Мягкая грудь, пышущее жаром после сна тело. Северина положила ладонь на руку служанки, обвившую ей плечи, и они стояли так в молчании некоторое время, глядя на мир, который исчез под снегом. "У меня не было подруг, кроме Эльзы. И не будет. У меня не будет любовников".

— Принеси мне завтрак, — приказала Северина, — и скажи управителю…

Она замешкалась, размышляя, какую бы придумать ложь, но Жулия пришла на помощь:

— Я скажу, что ночью вам снились кошмары, и вы заставили меня оставаться в вашей комнате на полу у кровати, чтобы меньше бояться.

"Умная девочка". Северина с удивлением поняла, что улыбается. "У меня не было подруг, кроме Эльзы. И не будет. У меня не будет любовников". Но кусочек любви у нее будет точно.

После завтрака она почувствовала себя в таком хорошем настроении, что села и написала новое письмо Алексу. Слова лились одно за другим, и вскоре весь лист оказался покрыт чернильными строчками. Северина перечитала его, вздохнула и не стала сжигать. Она все-таки наберется смелости и отправит его. Нет, передаст лично. Так будет правильнее.

Испытывая все тот же прилив сил, Северина прошла по дому в сопровождении управляющего, дала указания сменить выцветшие портьеры в некоторых комнатах и заказать больше дров для каминов. Рассчитала молодого слугу — здоровенного парня с противными хитрыми глазками — так как Жулия успела обмолвиться, что он по ночам пристает к служанкам в их постелях. Она могла бы жить здесь и все больше в этом убеждалась. Особняк — отличная альтернатива дарданийским горам, куда ей хотелось сбежать от мужа. Жизнь затворницы можно вести и тут. Только рядом будет Жулия.

С самого детства Северина только и делала, что сидела в четырех стенах и скучала. Казалось бы, снегопад обречет ее на привычное безделье. Но в компании хромоножки все шло по-другому. Они запирались в библиотеке, Северина садилась в глубокое кресло с высокой спинкой, по правую руку от нее трещал веселый огонь в камине, напротив — за толстыми двойными стеклами — падал снег, а у ног на ковре сидела зеленоглазая гурия и внимательно слушала, как госпожа читает вслух. Иногда она вставляла комментарии, едкие и по делу. Это заставляло Северину смеяться.

"У меня никогда не было подруг, кроме Эльзы".

За ужином она приказала Жулии остаться в столовой, сесть на соседний стул, и накормила ее со своего стола: ножкой барашка в меде и орехах, ванильными вафлями и свежими фруктами, которые зимой привозили в столицу ограниченными партиями прямо из теплой Нардинии. Хромоножка в ответ потчевала ее историями из своей прошлой жизни, рассказами обо всех странных, извращенных и озабоченных клиентах, каких только успела повидать. Северина старательно делала вид, что слушает с изумлением. Что-то в ней было не так от рождения или это Димитрий притупил ее восприятие в некоторых вопросах, но удивлялась она разве что тому "люблю", сказанному Жулией в полусне. Удивлялась так, что боялась даже переспросить, что же это был за порыв. А пикантные истории не шли ни в какое сравнение с ее жизнью.

"У меня не будет любовников".

Вечером они снова заперлись ото всех и вместе лежали в горячей ванне, и оказалось, что Северина давно уже никому не рассказывала о себе, если не считать бесед с майстером Ингером. Последней ее слушательницей, пожалуй, была Эльза, да и то еще в школьные времена. Она так увлеклась, что говорила и говорила, о своем детстве, о рано ушедшей матери, об отце, который никогда не мог сказать ей "люблю" и заставлял ощущать себя неполноценной, о лучшей и единственной подруге, которой сломала жизнь просто потому, что не видела просвета в собственной.

В ответ Жулия рассказала о себе. Ее отцом был довольно богатый тэр, приехавший в Цирховию из далеких земель за океаном. Мать ее, майстра настолько бедная, что едва ли имела право так называться, не устояла перед его загадочной и экзотической внешностью. Он уехал, а она через положенные девять месяцев родила, но вскоре скончалась. Как говорят, усохла от тоски по любимому. Маленькая Жулия помыкалась по дальним родственникам в качестве приживалки, но все так хвалили ее внешность, в чем-то доставшуюся и от отца, что становилось понятно — лучше работы, чем нонной, ей не найти. Туда она и отправилась, когда подросла.

— Мне тоже нравится необычный цвет твоей кожи, — задумчиво произнесла Северина, проводя по руке хромоножки мокрой ладонью. — Интересно, как бы на ней смотрелись сапфиры?

Они встретились взглядами и улыбнулись.

Сапфиры на Жулии смотрелись великолепно, но она совершенно не умела их носить. Вертлявая и гибкая, как обезьянка, она каждую секунду старалась оглядеть себя будто бы со стороны.

— Мне идет, госпожа? Идет? Да?

Северина отдала ей на растерзание маленькую шкатулку с драгоценностями, которую хранила в особняке на всякий случай, и Жулия высыпала на кровать между ними ее бриллианты, рубины и изумруды, составляя из них комплекты, порой дикие по цветовому сочетанию. Теперь она походила даже и не на обезьянку, а на аборигенку с Раскаленных Островов, что лежали за Нардинией, отделенные проливом.

— Ну что? — гордо подбоченилась Жулия. — Похожа я на богатую лаэрду?

— Нет, — рассмеялась Северина.

— Хм. А так?

Она вскочила и, прихрамывая, убежала в гардеробную, а затем появилась оттуда в одном из платьев Северины. На груди и бедрах ткань висела мешковато, но по росту наряд подошел.

— Я — благородная лаэрда Северина, — помпезно заявила она, по-театральному выставив руку над головой. И тут же добавила своим обычным голосом: — Ну как?

— Ужасно, — вздохнула Северина и поднялась с кровати. — Но у тебя есть верная служанка, которая знает, как все исправить.

Как была голая, она принялась хлопотать вокруг Жулии, выбирая ей из своих вещей другое платье, попутно выискивая в ящиках булавки, чтобы прихватить излишки ткани в нужных местах. Возня с тряпками получилась неожиданно захватывающей. В этих комнатах, пожалуй, никогда еще не звучало столько женского смеха. В воздух взвивались облачка духов и флер пудры, глухо постукивали камни в ожерельях и покачивались бриллиантовые серьги в ушах. Расческа плясала в ржавых волосах, а когда все закончилось, в зеркале над туалетным столиком отражалась…

— Вот это благородная лаэрда, — сказала Северина, стоя позади роскошно одетой, удивительной красоты женщины с оливковой кожей и положив руки ей на плечи.

Та повернулась, в отражении мелькнула гладкая спина, открытая шея, а перед Севериной вспыхнули зеленые огни в глазах, и дальше все как-то закрутилось, и снова им было жарко и сладко вместе, и в спальне разливалась темнота, а за окном — белоснежная пустыня.

Когда метель утихла, жена наместника вернулась в резиденцию в сопровождении новой личной служанки. Здесь ждала гардеробная, еще более переполненная красивыми платьями, и огромный выбор драгоценностей, и много-много темных ночей впереди. "У меня не будет подруг". Северина завтракала, задумчиво улыбаясь, с той же улыбкой танцевала на праздничных вечерах и так же задумчиво приветствовала мужа, когда тот проходил по залу мимо в сопровождении новой пассии. Она рассеянно смотрела на Яна, сталкиваясь с ним в коридорах. "У меня не будет любовников".

Она проснулась очередным утром и вздрогнула от того, что Жулия лежит рядом на подушке и смотрит в упор на нее. Взгляд служанки тоже казался задумчивым, а из общей массы волос выбилась тонкая прядка и лежала прямо поверх зрачка. Это выглядело странно и неестественно — прядь волос на неподвижном оке. Северине потребовалась секунда, чтобы сообразить. Она вскочила, увидев, наконец, полную картину: распоротое горло, кровь на подушках и простынях и на собственном обнаженном плече. И Димитрия на той стороне кровати, в свежей рубашке, будто не веселился всю ночь, подложившего одну руку под голову и поигрывающего окровавленным ножом.

— Как спалось, дорогая? — поинтересовался он с до боли знакомой ей ледяной ухмылкой.

— Зачем? — только и смогла выдавить Северина, схватившись ладонью за свое горло так, словно и там кровоточил порез. — Она любила меня…

— Любила? — Димитрий отбросил нож, поднялся с постели и обошел ее, в каждом движении читалось аристократическое благородство и звериная повадка. — Тебя не за что любить, милая.

Он легонько приподнял подбородок Северины, чтобы заглянуть в глаза, и она почувствовала, что его пальцы пахнут жизнью, которая еще недавно текла по венам Жулии. А еще у него был взгляд безумца… но к этому Северина уже успела привыкнуть за годы брака. Ее замутило — и вдвойне от того, что Димитрий стоял так близко, что она ощущала и другой его аромат: мыло и возбуждение, преследовавшие ее еще с тех пор, как была девчонкой. Колени сразу же стали ватными, Северина возненавидела себя за это и попыталась встряхнуться, но не смогла. Он заметил ее жалкие попытки и ухмыльнулся.

— Тебя тоже не за что любить, — процедила тогда она сквозь зубы, — но я же любила.

— Не-ет, — мягко протянул Димитрий и погладил ее по лицу окровавленными пальцами, оставляя длинные влажные полосы. От тона его ласкового голоса по коже Северины побежали мурашки. — Ты не любила меня. Ты хотела владеть мной. Как владеют канарейкой в клетке. Новым платьем. Модным украшением. Так вот он я. Владей мной, дорогая. Ну же.

В застывших глазах Жулии таился невысказанный упрек, когда она смотрела на них, тесно прижавшихся друг к другу, будто бы в пароксизме страсти.

— Я-я… была девчонкой, — пролепетала Северина, начиная сотрясаться от дрожи.

— Ты и теперь такая же, — он вдруг скользнул ладонью на ее затылок, стиснул волосы, заставив выгнуться, глаза запылали белым огнем ярости. — Глупая, маленькая девчонка в теле взрослой женщины. Говорил ли я тебе, чем карается измена правителю?

— Ты не правитель. Всего лишь наместник, — она махнула рукой, желая загнать ногти в его красивое лицо, но рассекла воздух. — И я знаю, что это ты сделал канцлера таким, какой он сейчас. Ты, а не какой не несчастный случай. И Жулия была не мужчиной.

— А ты думаешь, секс с женщиной так уж сильно отличается от секса с мужчиной?

Их крики, наверно, слышал весь дом. Со второй попытки Северине все же удалось попасть в цель, и по щеке Димитрия от глаза до подбородка протянулись три кровавые борозды. Казалось, он их даже не почувствовал. Чувствовал ли он что-нибудь вообще? Северина очень в этом сомневалась.

— Отпусти меня, — простонала она и впилась ногтями теперь уже в запястье той руки, которая удерживала ее. — Ненавижу тебя. О, как я тебя ненавижу.

— Нет, — улыбнулся Димитрий. Он наклонился и прижался губами к ее щеке, крепко, как целует любовник желанную возлюбленную, — я никогда не отпущу тебя. Теперь только смерть разлучит нас, помнишь? Может, ей стоит разлучить нас сегодня?

Северина стиснула зубы, чтобы не дать пролиться ни одной слезинке — она слишком хорошо помнила, как он любил сцеловывать их — но все же застонала. Неожиданно Димитрий разжал пальцы. Ее ноги подогнулись, и Северина сползла на пол, уткнувшись головой ему в колени. Она по-прежнему ощущала взгляд Жулии на своей спине. "У такой, как ты, никогда не будет подруг. Не будет любовников".

— Я сказал, что убью тебя, если еще раз увижу, — вдруг произнес над ней Димитрий каким-то странным, глухим голосом. — Я пока еще не смотрю. У тебя есть шанс уйти. Используй его, пока можешь.

Сердце у Северины пропустило удар. И снова одна секунда отделяла ее от понимания, что происходит, и за эту секунду перед глазами пронеслась вся жизнь. Северина вскинула голову, уже зная, что увидит в дверях Яна — единственного, кто посмел вмешаться в семейную ссору наместника с женой. Она перевела взгляд — Димитрий вроде бы смотрел на нее, но изучал что-то внутри себя, таким отсутствующим стало выражение его лица.

— Я не уйду, — тихо, но твердо возразил Ян, — пока ты ее не отпустишь.

— Она — моя жена, — кулаки Димитрия стиснулись.

Ян невесело усмехнулся.

— Она — всего лишь слабая девочка, которую тебе нравится мучить. Ты никогда не обращался с ней, как с женой.

— Тебе-то что до этого?

— Я ее люблю.

Нет, он не должен этого говорить, в ужасе подумала Северина. После того, что Димитрий сделал с Жулией, она сама едва ли решилась бы просто взглянуть на кого-нибудь, неважно — мужчину, женщину или ребенка, чтобы не навлечь подозрений и не стать причиной смерти еще одного невинного человека. Но вот так открыто заявлять о любви. Это же полное безумие.

Но это был Ян, вместе с тем понимала она, и у Яна имелись свои представления о верности и чести. Он не мог делать что-то за спиной друга. И, видимо, только такой способ посчитал наиболее подходящим для себя.

— Любишь? — как-то по-особенному вкрадчиво переспросил Димитрий, и Северина увидела, как потемнело его лицо.

Смотреть на Яна он все еще избегал. Да он же тянет время, догадалась она. Димитрий мог бы уже тысячу раз убить Яна за эти несколько минут, не говоря уже о том, чтобы обернуться волком и просто прыгнуть. Достаточно было лишь повернуться, посмотреть — и выполнить обещанную угрозу. Но Димитрий не смотрел. И не шевелился.

— Я не знаю, что такое любовь, — задумчиво проговорил он.

— Знаешь, — отозвался Ян, — и теперь знаешь, что чувствовал я, когда отбирал твою женщину. Но мне пришлось. Ты сгорал рядом с ней. Ты бы умер.

Обычные ледяные улыбки Димитрия не шли ни в какое сравнение с той, что играла на его губах теперь.

— Может, тебе стоило дать мне умереть? Может, я желал такого исхода?

— Может, — согласился Ян и замолчал, обдумывая что-то. — Но я не мог позволить тебе умереть. Я понимал, что ты возненавидишь меня, но твоя жизнь была важнее твоего счастья. И нашей дружбы тоже. Прости меня.

— Простить? — Димитрий повернул голову и впервые за столько лет посмотрел на старого друга. Сидящей на полу Северине на миг показалось, что его холодные черты слегка оттаяли, но скорее всего ей просто хотелось так думать. — У тебя была сытая жизнь, как я погляжу.

Шли секунды, но даже теперь он не бросился на своего заклятого друга. Просто стоял и смотрел, и в его глазах разливалась столь знакомая Северине белоснежная пустыня. Она не понимала, почему он не двигается.

— Мы много работали вместе, чтобы жить сыто, братишка, — кивнул Ян с виноватой улыбкой.

— Много, — подтвердил Димитрий равнодушно и перевел на Северину взгляд, под которым та невольно съежилась. — Что ж, предоставим выбирать нашей прекрасной лаэрде. Выбор, которого у меня никогда не было. Кого ты хочешь, дорогая? Выбирай.

— Яна, — ответила она дрожащими губами, прежде чем успела подумать. — Я хочу уйти к Яну.

— Это хорошо, — он ласково погладил ее по лицу, взял за плечи и поднял на ноги. — Тогда докажи это. Поцелуй меня на прощанье и повтори это снова.

Ян, все еще замерший на пороге, издал протестующий звук, но Димитрий одним жестом остановил его возражения.

— Это ведь добровольное решение. Она может не целовать. Ты можешь не целовать, Северина.

"Ты можешь не целовать, Северина". Зеленые глаза Жулии смотрели на нее в упор. "Ты можешь не целовать. И тогда он убьет его тоже. Чудовища не умеют любить. Чудовища не умеют прощать". Димитрий — не тот человек, чтобы мило улыбнуться и пожелать им совместного счастья, раз уж так все сложилось. Она поняла, что сглупила. Ей надо было изначально выбрать мужа. В конце концов, он прав — она выбрала его один раз и на всю жизнь, как можно тешить себя надеждой, что удастся сбежать?

— Я поцелую.

Северина обвила руками шею Димитрия и прикоснулась к его губам. И ощутила, как тонет. Это то, о чем она говорила Яну, когда пыталась признаться в любви. Глупое, неумелое признание глупой, неумелой девчонки.

Она на миг расслабилась… и осознала, что сидит на собственном письменном столе. Ее руки сдирали рубашку с мощных плеч Димитрия, стоны рвались из груди. Он целовал ей шею, терзал соски и гладил бедра, словно они остались лишь вдвоем. На какой-то миг для Северины действительно исчезло все остальное. Она распахнула глаза, увидела напряженное лицо Яна. Он не отворачивался, смотрел, и от этого ей захотелось кричать, но теперь не от удовольствия, а от того неясного, невыносимого чувства, что выворачивало ее наизнанку.

— Так кого ты выбираешь, дорогая? — с усмешкой прошептал ей Димитрий.

— Никого, — заорала она, отталкивая его и хватаясь за виски. — Убирайтесь оба к темному богу. Оставьте меня в покое.

— Ты слышал, Ян? В покое, — Димитрий одернул рубашку, обнаружил оторванную пуговицу и с сожалением прищелкнул языком. — Как ты там сказал? Теперь я знаю, что чувствовал ты? Нет. Это ты теперь имеешь хоть какое-то представление о том, что чувствовал я.

Он прошел мимо Яна, толкнув плечом. Тот поморщился, но ничего не ответил. Северина спустилась со стола и обхватила себя руками. Она уже достаточно простояла голой, ее начала раздражать собственная нагота. И собственная беспомощность.

— Убирайся, — хрипло повторила она Яну. — Ты сам все видел.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем развернулся и вышел. Северина выпрямила спину и сделала глубокий вдох. То, что ей оставалось, требовало определенного мужества, но если она не выполнит задуманное, то закончит жизнь еще хуже. У Димитрия отобрали его любовь, и это сделало его беспощадным и жестоким монстром. Она не хотела себе такой судьбы, она боялась ее, а еще она так сильно устала… Кто знает, что станет с ней, если Димитрий продолжит отбирать у нее любовь снова и снова?

С каменным выражением лица, стараясь не смотреть на тело Жулии, ставшей безмолвным свидетелем этой отвратительной сцены, Северина пошла в ванную комнату. Там она долго сидела под горячей водой и терла себя щеткой, понимая, что все равно не смоет всю ту грязь, что налипла на нее за столько лет — и за те несколько минут, в течение которых она страстно желала заняться сексом с Димитрием на глазах у Яна. И занялась бы, если б тот продолжил. И занялась бы даже теперь, если б он вошел и заставил ее. Никогда еще Северина так не ненавидела свою волчью половину, как сейчас.

Разодрав себя до крови, она вытерлась и пошла в гардеробную. Здесь еще мерещился звонкий смех Жулии и валялись разбросанные украшения — Северина в сердцах схватила и порвала жемчужную нить. Белые перламутровые бусины вскачь разлетелись по полу. Она заставила себя успокоиться, села за туалетный столик и взялась за макияж.

Говорили, что мать Димитрия выглядела великолепно в тот день, когда сошла с ума. Кажется, Северина начинала в это верить. Она тщательно выбрала наряд — темно-зеленое платье с золотой вышивкой по вырезу и бокам — и украшения к нему. Только волосы лишь высушила и расчесала, не потрудившись уложить. Может, они прикроют то безобразие, в которое превратится ее лицо… а оно наверняка превратится.

Закончив с приготовлениями, Северина встала и окинула себя в зеркале критичным взглядом. Там, в отражении, она все еще оставалась молодой, красивой и полной сил. Внутри она ощущала себя мертвой старухой.

Никто из слуг или прочих обитателей резиденции не встретился на пути, пока Северина поднималась на самый верх. Дверь на чердак ютилась в конце лестницы и отворилась легко. Большое пустое пространство было серым от пыли и полутемным: свет поступал сюда лишь через редкие щели меж досок, в них же свистел сквозняк. Вторая дверь, которая вела на крышу, примерзла, ее пришлось хорошенько подтолкнуть плечом. Наконец, Северина вырвалась наружу.

Ее легкие домашние туфли тут же утонули в снегу, который ровным нетронутым слоем покрывал все видимое пространство. Ветер подхватил волосы и бросил в лицо. Крыша была плоской, с невысоким, по колено, но широким парапетом по краю, Северина подошла к нему и поставила ногу. Парк внизу походил на великолепную зимнюю сказку. Деревья, кусты и клумбы стояли, припорошенные белым. Серовато-жемчужное небо над ними хмурилось. Она перенесла вес и поставила на парапет вторую ногу. Раскинула руки, чтобы сохранить равновесие — ветер железным кулаком бил в грудь и толкал в спину.

Как красиво. И как страшно.

Северина подняла голову и закрыла глаза. Еще секунда, одна маленькая секунда — и она возьмет себя в руки и шагнет в бездну. Ей следовало сделать это давным-давно, еще в детстве, когда она влюбилась не в того парня и предала подругу. Но как же страшно… и как хочется найти себе тысячу оправданий, чтобы жить…

— Подожди, волчица, — раздалось за ее спиной, — мы сделаем это вместе.

Ян. Положение Северины было слишком неустойчивым, чтобы оборачиваться, но она и так знала, что это он. Земля внизу на миг поплыла перед глазами, и пришлось взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие и не свалиться. Но в следующую секунду ее запястье схватила теплая ладонь Яна, и сам он шагнул на парапет рядом. Неловко пошатнулся — у Северины сердце едва не остановилось, и она вцепилась в него так, что пропорола ногтями кожу. И стиснула зубы — хотелось орать на него, костерить на чем свет стоит за то, что полез. Или громко, по-детски разрыдаться, потому что совсем не ждала, что кто-то за ней полезет…

— Я знаю, зачем ты здесь, — вместо этого сердито бросила Северина заснеженному парку и серому небу. Холодный ветер запустил пальцы ей под платье, поднялся до бедер, кожа тут же покрылась мурашками. Ей захотелось потереть себя, но тогда пришлось бы отпустить руку Яна, поэтому она передумала. — Ты собираешься уговорить меня передумать. Я не передумаю. Я не вернусь. Я все решила.

— Женщина, — тихо проговорил Ян, но она видела, что за его приглушенным тоном кроется другое. Он злился, хоть и не хотел этого показывать. — Когда ты поймешь, что решать должен мужчина? Почему ты не подождала еще чуть-чуть? Я бы устроил все… с гораздо меньшими потерями.

— Да мне надоело ждать, — если бы взгляд Северины мог испепелять, то от высокой и стройной вечнозеленой туи перед входом в парк ничего бы уже не осталось. — Я всю жизнь ждала, пока отец вспомнит обо мне, потом — пока Димитрий соизволит обратить на меня внимание. Я не желаю больше ждать. Тебя — особенно.

— Значит, прыгаем? — приподнял бровь Ян.

Она фыркнула, взметнув в воздух облачко горячего дыхания.

— Уходи, Ян. Ты ничего не потеряешь, если не прыгнешь.

— Потеряю, волчица. Тебя. А я не собираюсь тебя терять.

Ей нестерпимо захотелось зажать уши, чтобы не слышать этого. Почему он не приходил раньше? Зачем постоянно говорил "нет", когда она сама тянулась к нему? Ее душевные раны затянулись бы от его тепла. Тогда. Но не сейчас. Теперь она изломана внутри, покалечена так, что если упадет, жалкие останки ее тела вряд ли пойдут в какое-то сравнение с изуродованной душой.

— Я не сделаю тебя счастливым, — устало покачала головой Северина. — Ты же видел. Я привязана к Димитрию. Я переспала с женщиной, и мне это понравилось. И когда я спала с ней, то забывала обо всем, и о тебе тоже. Зачем я тебе такая нужна?

— Действительно, зачем, — хмыкнул он с напускным весельем. — В последнее время я и сам задавался этим вопросом. А еще больше гадал, почему Димитрий все еще помнит о своей девчонке из Нардинии, когда рядом с ним такая красивая и горячая женщина. — Северина ответила яростным взглядом, и это развеселило его уже по-настоящему. — А потом я понял: просто мы с ним разные, ему нужен покой, а мне — огонь. Ты — огонь, Северина, раз за разом в этом убеждаюсь. Дай тебе волю, и ты все вокруг разрушишь. Перестань поддерживать — и ты гаснешь. Но я бы просто заставил тебя гореть.

На какой-то момент Северина почти забыла, что стоит на краю бездны, ощущая под ногами пустоту. Тесно и как-то очень приятно стало внутри, и даже ветер отступил, прекратив пронзать ее через легкое платье. Ей всегда хотелось такого — и чтобы кто-то пошел за ней, рискуя жизнью, и чтобы ей было для кого гореть… и светить, и греть, если понадобится. Но такое случается только в сказке, с прекрасными принцессами, милыми и добрыми, с нежными тихими девушками, заслужившими чью-то привязанность своими хорошими делами и открытым честным сердцем. Не с ней. Не с такой, как она, абсолютно точно.

— Прыгаем, Северина? — в очередной раз спросил Ян.

Она молчала, неподвижная, как каменное изваяние.

— Хорошо. Пока ты думаешь, — продолжил он, как ни в чем не бывало, — я должен рассказать тебе о твоей служанке.

— О Жулии? — Северина встрепенулась, будто очнулась ото сна, с трудом заставив себя произнести это имя.

— Да. О ней. Ты должна знать… я отчасти тоже виноват в том, что так случилось.

— Это ты, да? — прежняя боль вернулась, горло перехватило, и слезы навернулись на глаза. — Это ты каким-то образом узнал о нас с ней и доложил Димитрию?

— Нет, — ответил он, — но я не успел вовремя перехватить информацию, которую принес ему один из бурых. Она приглянулась парню с первого дня, сама знаешь, как это бывает. Смазливая мордочка, хорошая фигурка. Твоя служанка… она была, скажем так, не против его ухаживаний. И хвасталась между делом, что вдоволь уже наработалась и теперь будет носить дорогие платья и украшения и скоро всех здесь заставит себя уважать. Учитывая, как ты витала в облаках все это время, сопоставить одно к одному не составило труда.

Северина мучительно застонала и прикрыла ладонью лицо. Ей вспомнилась тяга Жулии к красивым вещам, платьям и украшениям, постоянное желание преображаться в лаэрду. Тяга, которую сама Северина находила милой шалостью и даже поощряла собственноручно.

— Она казалась мне умнее…

— Ты была легкой добычей, волчица, — сурово отчеканил Ян, — наверно, это вскружило ей голову. Я звонил в твой особняк, допрашивал управляющего. Он сказал, что Жулию там не любили за высокомерное поведение.

— Что значит "я была легкой добычей"? — насторожилась она.

— Есть история, которую я тебе не рассказывал, — он слегка замялся. — О том, как покалечили ей ногу.

— Ты говорил, что это несчастный случай.

— Несчастный случай, да. Можно и так сказать. Не хотел портить бедняжке уже подмоченную репутацию. В общем, она ушла из темпла темного раньше, чем стала калекой. Ее соблазнил и забрал богатый старик, как говорят, влюбленный по уши. Мутное дело. Он умер как-то скоропостижно, и сразу же всплыло завещание, по которому все его богатства доставались не сыну, прямому наследнику, а милой пассии, которая жила в его доме. Сын оказался не дураком и отнес завещание к специалисту, где ему подтвердили, что это подделка. Он не стал предавать дело огласке… но он избил ее, очень жестоко, столкнул с лестницы, и Жулия сломала ногу в нескольких местах.

— Она — охотница за деньгами, — пробормотала Северина. Почему-то даже осознание предательства не ранило ее сейчас. В конце концов, разве она сама не подозревала, что кроется за сказанным "люблю"? Разве не поэтому она так и не набралась смелости переспросить у Жулии, насколько искренним было признание? Она ощущала себя счастливой в тот момент, и в сравнение с этим счастьем не шли никакие платья.

— Она всегда хотела жить красиво, — подтвердил Ян, — даже когда только пришла в темпл неопытной нонной.

Перед глазами Северины проплыла ночь во время снегопада, первая, темная, стыдная. Искусное соблазнение и неистовое желание оказаться соблазненной. Коварно расставленная ловушка. Когда-то она сама расставляла такие же.

— Это ты посоветовал мне взять ее, — прошептала она. — Ты привел ее в мой дом.

— Я пожалел ее. После того случая бедняжка рисковала оказаться на улице. Я надеялся, что она извлекла свой урок. Кроме того, в твоем доме не было богатых мужчин для соблазнения.

— Там была богатая женщина, — рассеянно проговорила Северина.

Хромоножка оказалась на поверку не такой уж и умной. Она подделала завещание, но попалась. Она переехала в резиденцию самого наместника, но не учла, что каждое сказанное слово вернется ей ударом ножа.

— Ну так что, будем прыгать? — напомнил Ян.

Северина посмотрела на парк, на небо и на пролетающих вдалеке птиц. Видимо, от морозного воздуха тяжелая, мутная хмарь в голове прояснилась. Еще не совсем, но стало легче дышать. И жить. Жить захотелось чуть-чуть больше.

— Нет, — она понурилась, осторожно повернулась и спустилась обратно на крышу.

И тут же вскрикнула от увесистого шлепка по мягкому месту. Взвилась дикой кошкой:

— Что ты творишь? Даже мой отец никогда не бил меня.

— Теперь понятно, в чем таился корень всех бед. Иначе у тебя бы хватило ума не лезть на крышу, — Ян перехватил ее руки, притянул за плечи к себе… поцеловал…

Именно так Северина себе этот поцелуй и представляла. Горячий, медленный, нежный, чтобы забыть, как злилась секунду назад, обо всем забыть, кроме замирающего от ласки сердца и покалывания в кончиках пальцев. И себя забыть, и то, что только в сказках такое бывает. Северина требовала этого поцелуя одной зимней ночью на балконе праздничного зала, она мечтала о нем в заснеженном каре.

Но совершенно не ожидала его сейчас.

— Ты же говорил, что нельзя… — пробормотала растерянно, прижала пальцы к губам, ощутив, как заливаются краской щеки. Не от девичьего смущения, а от невозможности поверить, что все это правда, и дикого, невыносимого страха ошибиться вновь.

— Теперь можно, глупенькая моя, маленькая волчица, — прошептал Ян и поцеловал ее снова, коротко и быстро, накидывая ей на плечи свой пиджак. — Разве ты не поняла? Теперь можно.

Северина моментально вспомнила, как озябла.

— Я не вернусь, — отчаянно замотала она головой, сотрясаясь под возобновившимися ударами ветра. — Только не в эти комнаты. Только не к нему.

— Пока и не надо. — Ян обнял ее, уводя с крыши, но заглянул в глаза и твердо повторил: — Пока не надо.

— Но…

— Я все решу. Но решать эту проблему буду я со своим другом, а не ты с мужем. Поняла меня, волчица? Больше никаких резких движений.

Под напором его уверенного тона Северине оставалось только кивнуть. Происходящее казалось сном. Они вернулись на чердак, спустились по лестницам на первый этаж. Она шла, как в тумане. Ян говорил что-то подбежавшему слуге о том, что у жены наместника нервный срыв, который случился после того, как служанка на ее глазах перерезала себе горло, и времени ждать доктора нет, и они срочно едут в госпиталь сами.

Жена наместника? "Это же я", — напомнила себе Северина.

Водитель очень быстро подогнал кар, она села в салон как была, без вещей, в одном накинутом на плечи пиджаке Яна. Сам Ян оказался рядом. Он спокойно смотрел в окно, совсем как тогда, когда они возвращались через снегопад из приюта, но как только кар отъехал на достаточное расстояние от резиденции и начал петлять по городским улицам, Ян повернулся и снова поцеловал Северину.

От теплого воздуха в салоне или от реально пережитого стресса она так разомлела, что опомнилась не сразу. Гладила его по плечам, прижималась, бесстыдно, как оголодавший зверек, позволяла обнимать и ласкать себя в ответ, трогать талию, сжимать в ладони грудь через платье. И ведь правда стало можно, и от этого понимания будто тяжелый камень свалился с плеч.

Наконец, она оторвалась, чтобы с опаской покоситься на водителя — нежеланного свидетеля бурного проявления их чувств.

— Куда мы едем?

— Куда мы едем, Томас? — вместо ответа обратился к слуге Ян.

— В госпиталь святой Терезы, господин, — с готовностью откликнулся тот.

Северина поймала его лукавый взгляд в зеркале и посмотрела в окно.

— Тогда мы едем не в ту сторону. Госпиталь святой Терезы в другой стороне…

— Ты слышал, Томас? — кивнул Ян. — Госпиталь святой Терезы в другой стороне.

— Мы едем в госпиталь святой Терезы, господин, — широко улыбнулся Томас.

— Слышала, волчица? — Ян повернулся к Северине. — Мы все-таки едем в госпиталь. — Он наклонился к ней, погладил по щеке и шепнул: — Это мой человек. И кто бы ни спросил его, всем он будет отвечать только это.

Конечно, в итоге он привез ее совсем не в госпиталь. Особняк с белыми стенами и запущенным садом возвышался на обрыве над рекой. Место считалось окраиной города, но не той, где нормальный человек опасался бы ходить по ночам, а спокойной, тихой, благородной окраиной, полной таких же тихих и благородных загородных домов. Встречать их вышла милая маленькая старушка в черном вдовьем платье и с огромными толстыми очками на носу.

— Это майстра Божена, — представил ее Ян. — Она что-то вроде моей… м-м-м… домоуправительницы.

— Твоей? — зябко поеживаясь от влажного ветра с реки, Северина перевела взгляд на строгие окна особняка. — Это твой дом?

Ей никогда не приходило в голову, что верный помощник Димитрия может жить где-то отдельно. Сколько она себя помнила, Ян всегда крутился рядом. На момент их свадьбы он еще обитал в темпле темного, но в резиденцию они переехали уже вместе.

— Один из домов, — слабо улыбнулся он. — Твой покорный слуга, волчица, является еще обладателем небольшой хижины на южном побережье Нардинии. Ах да, еще и утлого торгового судна, которое курсирует через границу с различными грузами. У меня много чего есть, я просто не люблю это афишировать.

Северина внимательно глянула на него и промолчала. Деньги Яна не волновали ее, но для него, похоже, этот вопрос имел особую, принципиальную важность, словно здесь заключался предмет его мужской гордости. Она побоялась ненароком оскорбить его чувства.

— Ты многого достиг, — осторожно заметила она.

— Мы, — поправил Ян. — Моя коммерческая жилка и неуемное желание крови у Димитрия дали такой результат. Он не коммерсант, а я не боец, но вместе у нас получалось неплохо.

В сопровождении майстры Божены они прошли в дом.

— Зачем ты купил его? — поинтересовалась Северина, изучая обстановку. Наметанный глаз подсказывал ей, что мебель здесь дорогая, но уже вышла из моды, а обивку следовало бы кое-где поменять. Из каждого угла на нее веяло стариной. Похоже, особняк купили в полной комплектации у прежних хозяев, но никогда как следует не занимались им.

— Для сестры, — признался Ян. — Подумал, что ей хорошо жилось бы здесь, на природе, где много света и воздуха. Не все же под землей обитать. Даже ремонт не стал делать, представляя, что она сама решила бы, что и как менять.

— А где она?

— В этом-то и проблема. Я понятия не имею, где. Не идти же мне, в самом деле, к свободному народу и заглядывать каждому в лицо. Тем более, я помню ее совсем малышкой. Она наверняка уже выросла и изменилась с тех пор. И не помнит меня, ведь я давно их бросил.

— А как ее звали?

— Ласка, — он произнес это имя с особой теплотой.

Северина призадумалась.

— Ты мог бы поспрашивать у людей. Попросил бы Алекса, он найдет кого угодно…

— Волчица, — снисходительно усмехнулся Ян, — ты думаешь, Ласка — такое уж редкое имя среди свободного народа? Да там половина девочек Ласки, или Мышки, или Кошки, или Воробышки. Многие меняют настоящие имена на клички, и их знают только по ним. Это все равно что искать иголку в стоге сена.

Он усадил ее на цветастую софу в гостиной и подозвал майстру Божену.

— Принесите нам кофе, пожалуйста. И с коньяком. И покрепче.

Старушка с широкой улыбкой на высохшем лице быстро выполнила просьбу. Ян лично вручил чашку Северине, заметил ее ищущий взгляд, вынул из кармана пачку сигарет и подкурил одну для нее. Она с благодарностью взяла ее и втянула в себя терпкий дым. От первого же глотка горячего напитка по горлу разлился жар, и озноб медленно отступил.

— Что теперь со мной будет? Для чего ты привез меня сюда, Ян? — этот вопрос ей хотелось задать еще полчаса назад, но смелости Северина набралась только теперь, когда ждать дальше уже стало некуда.

— Побудешь здесь в изгнании, — весело отозвался он.

— В изгнании?

— Сиятельству будет приятна мысль, что ты в изгнании, и доктора в госпитале святой Терезы пичкают тебя успокоительным и привязывают к кровати. Мне будет приятна мысль, что не придется снова лезть на крышу, чтобы снять тебя с парапета. Я считаю это гениальным решением. — Ян подался вперед и сдвинул брови. — Мне ведь не придется больше волноваться, что ты с собой что-то сделаешь?

— Нет, — Северина устыдилась и спряталась за чашкой.

— Вот и хорошо, — он с удовлетворением откинулся назад.

— А ты… — она сделала глубокий вдох, чтобы набраться еще больше смелости, — ты останешься здесь со мной?

— Нет, волчица, — Ян задумчиво посмотрел, как она вспыхнула от этих слов, и смягчил тон: — Не сейчас. Если останусь, то уже минут через пять мы с тобой окажемся в постели. И поверь, это я тебя потащу, да так, что ты и пикнуть не успеешь. У меня терпение, знаешь ли, тоже не железное. Но я всю жизнь только и делал, что лечил разбитые сердца и утолял чужие страдания. Мой опыт подсказывает, что тебе сейчас нужен не секс.

— А что? — беспомощно спросила Северина.

— Отдых, — он решительно поднялся с места. — Отдыхай, волчица. Обо всем остальном позабочусь я.

Еще один короткий поцелуй — и Ян ушел, а она осталась. В чужом незнакомом доме в компании ветхой старухи. Что ж у нее за судьба такая? Каждый мужчина в жизни Северины буквально считал своим долгом запереть ее в четырех стенах. На этот раз она восприняла неизбежное со странной покорностью. Она так устала бороться, плыть против течения. Пусть будет, как есть.

Северина даже физически ощущала усталость. Возможно, спиртное сделало свое дело, наложившись на нервное напряжение, но прямо там же, на софе в гостиной, она легла, поджав под себя ноги, и моментально уснула.

А на следующее утро проснулась среди моря цветов. Розы стояли повсюду, и их аромат заполнял комнату густой пеленой. Белые зимние и оранжерейные чайные, морковные и цвета бордо, темно-красные, как кровь, и алые, как девичьи губы. Кто-то доставил их сюда прямо в фарфоровых вазах и в таком количестве, что хватило бы на целый цветочный магазин.

Северина сидела некоторое время, спустив ноги с софы и сонно моргая, и гадала, как же она так крепко заспалась, что даже не слышала чужих шагов. И сколько же проспала, почти сутки? Спина затекла от неудобной позы, но все тело стало расслабленным, напряжение ушло. Потом она опомнилась, захлебнулась восторгом, подскочила, чтобы потрогать бутоны, убедиться, что они настоящие. Они были настоящие, холодные, только-только с мороза, тугие. Северина покрутилась и замерла со счастливой улыбкой на губах, поднеся к лицу одну выдернутую из букета розу. Сказка… кто-то сделал сказку для нее явью.

Такой ее и застала майстра Божена, которая величаво принесла завтрак и сообщила, что еще прошлым вечером доставили и чемоданы. Вещи, догадалась Северина и порадовалась возможности переодеться. Если ее изгнание будет таким и дальше — что ж, она совсем не против.

После завтрака Северина занялась тем, в чем достигла немалых успехов за долгие годы — борьбой со скукой. Для начала она решила поближе познакомиться с домоуправительницей. По тому, как передвигалась по комнатам старушка — почти не глядя по сторонам и сосредоточившись — с каким отрешенным взглядом поворачивала голову на звук чужого голоса и как подслеповато моргала и щурилась, если собеседник стоял рядом, стало понятно, что майстра Божена мало что видит даже через увеличенные стекла своих очков. Она называла Северину "деточка" и на "ты" и вскользь намекнула, что "мальчику" давно пора жениться, пусть и "ради маленького", из чего сам собой родился вывод, что старушка не узнала жену наместника, понятия не имеет, кто она такая, и принимает ее за простую девушку. Более того, подозревает, что гостья беременна от Яна, именно поэтому он и привез ее сюда.

"Если бы все было так", — мысленно вздохнула Северина и не стала разубеждать майстру Божену в обратном.

О себе домоуправительница рассказала охотно. Она вырастила и выдала замуж дочь, но после смерти мужа дети попросили ее продать дом и переехать к ним. Вскоре стало понятно, что там она им тоже мешает, и гордая майстра Божена подыскала себе работу с проживанием. Место у Яна ее вполне устраивало, здесь она снова была сама себе хозяйка, а господин появлялся чуть чаще, чем раз в год, чтобы проверить, все ли в порядке и выдать очередное жалование. На жалование майстра Божена покупала подарки внукам.

Еще Северина узнала, что каждый день ровно в полдень мальчишка-посыльный привозит сюда продукты: свежее молоко, хлеб и сыр, иногда сметану или овощи, если сделать ему заказ. Майстра Божена ела, как птичка, и обычно много не требовала, но пообещала, что для гостьи закажет больше продуктов и приготовит много вкусных блюд. Северина улыбнулась ей, подкараулила мальчишку у ворот и сделала ему свой заказ.

Через час в особняк прибыла его старшая сестра — долговязая девица с красными натруженными руками. Под зорким наблюдением Северины она прошла по комнатам, посрывала чехлы с мебели, а затем отдраила большую часть дома до зеркального блеска. За это Северина подарила ей одно из своих платьев — не самое красивое и не самое новое. Девица едва не хлопнулась в обморок от счастья и поклялась, что придет завтра и домоет остальное, а затем станет приходить каждый день, пока госпожа будет нуждаться в ее услугах. Северина тонко улыбнулась и ей, присела в кресло, закурила и сказала, что ей нужны дополнительные услуги.

Вскоре она знала по именам почти всех соседей и являлась обладательницей местных сплетен, какие только могла сообщить ей девица.

Все складывалось хорошо, но с наступлением темноты на Северину опять навалилась скука. Весь день она ждала Яна, но тот так и не приехал. Они с майстрой Боженой остались в доме одни, а ветер с реки разгулялся и скреб ветками по стеклам. Она принялась слоняться по комнатам и нашла старушку за вязанием. Плохо видящие глаза заменяли ловкие пальцы. Они ощупывали петли, оценивая, как ложится узор, а спицы так и порхали, поддевая и укладывая в общее полотно нить за нитью.

— Поможешь, деточка? — позвала та. — Распутай мне пряжу и смотай клубочки.

Северина пожала плечами, присела на низенькую скамеечку у кресла домоуправительницы, достала из сундучка мотки мягкой разлохмаченной пряжи, положила их на колени и взялась за дело. Изредка майстра Божена ощупывала ее руки и результат трудов, хвалила или просила свить нити потуже. Северина не возражала. Занятие неожиданно понравилось ей. Было приятно делать что-то вдвоем с кем-то, перебрасываясь тихими фразами, когда в камине потрескивал огонь, а за окном завывал зимний ветер.

Спать в холодную одинокую господскую постель она пошла со странным умиротворением на душе.

На следующий день все повторилось. С утра привезли цветы, а так как прошлые еще не увяли, часть Северина приказала поставить в спальню и в комнату майстры Божены. Прибывший днем мальчишка захватил с собой сыр, молоко, конфеты и рассказ о том, что на площади перед темплом светлого собираются устраивать завершающее торжество в честь восхождения бога. Разожгут костры в бочках, станут раздавать фигурки святых, а простой народ будет танцевать со свечами до самой темноты. Он пообещал отдать свою фигурку Северине в обмен на мелкую монетку.

Его сестра до блеска натерла полы в доме и, смущаясь, вынула из сумки крохотного кота. Она сообщила, что заметила следы грызунов, точивших кое-где дерево. Майстра Божена слишком стара, чтобы такое замечать, но хороший крысолов тут не помешал бы. Кот пищал в грубоватых руках девицы, широко разевая розовый ротик. У него была серовато-пепельная шерстка с белыми подпалинами и наивные зеленые глаза. Северина провела рукой по его спинке, и он прыгнул ей на грудь, вцепившись тонкими, как иглы, когтями прямо в тело через одежду. Следовало бы его отбросить, но она только прижала крепче, ощущая, как колотится возле ее собственного сердца чужое маленькое сердечко и как тычет в шею влажный нос. Ей вдруг захотелось, чтобы эти ощущения длились подольше.

— Я самолично купала его, госпожа, — поклялась ей девица, которая испугалась, что разозлила хозяйку. — Он не блохастый, вот, ей-богу, ни капельки. Только невоспитанный еще. Я зову его Пищалка. Он пищит, госпожа, но это потому что все время хочет молока.

Северина побаюкала кота и вспомнила о другом животном, которое когда-то любило ластиться к ней на колени.

— Какой же это Пищалка? — возразила она. — Это Маркус. Хорошее имя для хорошего мальчика.

Новоиспеченный Маркус вонзил в нее когти поглубже и запищал, требуя молока.

Когда девица ушла, Северина оторвала полоску от одного из своих бархатных платьев и сделала ему красивый ошейник. Остаток дня они с майстрой Боженой провели, пытаясь приучить его к лотку. А в постели Северины теперь стало теплее. В основном, в центральной ее части, где теперь спал кот, а ей приходилось уж подстраиваться под него.

Так и повелось. Она возилась с Маркусом, а вечерами сидела, помогая майстре Божене или просто положив голову ей на колени. Старушка или вязала, или гладила ее по волосам, тихим голосом рассказывая старинные сказки. Иногда они так увлекались, что не замечали кота, раскатывающего по полу заботливо смотанные клубки. Майстра Божена очень скучала по своим внукам, которых редко удавалось повидать, ей хотелось еще кого-то понянчить, а Северина почему-то представляла на ее месте мать, лицо которой давно стерлось из памяти и остались только схожие неясные воспоминания: вечер, отблеск угасающего камина, ласковые поглаживания по голове и нежный голос, рассказывающий сказку.

Больше всего майстра Божена любила вспоминать ту, где говорилось о сотворении мира, о первой женщине, которая считалась женой первого бога. Она была обычной женщиной обычного мужчины и рожала ему детей, а люди жили в пещерах и землянках и ходили, сплошь покрытые грязью и волосами, но эта женщина отличалась от них своей необыкновенной красотой. Поэтому бог и похитил ее. Она очень горевала и тосковала по прежнему супругу, и как новый муж ни старался завоевать ее любовь, начала сохнуть от горя. Бог очень любил ее и поэтому решил отпустить обратно, но так страдал от своего решения, что даже раскололся на две половины.

Так появились темный бог и светлый. Каждый из них дал ей на прощание свой дар. Темный бог подарил ей способность обращаться в волчицу, чтобы она всегда могла защитить себя, а светлый — способность к заживлению, чтобы она не страдала от болезней, как прочие люди. Она стала первой белой волчицей, уводя с собой детей, которых родила от бога, и от нее пошел род всех волков. Она попробовала поделиться даром со своим земным мужем, укусив его, но божественная защита распространялась только на нее и на тех, в ком течет ее кровь и кровь ее высшего супруга, поэтому несчастного человека ожидали страшные муки перерождения. Она пришла в такой ужас, что отказалась рожать ему детей, чтобы и их не постигли те же муки. С тех пор род волков и род людей существовали бок о бок, но старались не смешиваться друг с другом.

Северине тоже нравилась эта сказка, история ее рода и легенда ее предков. Были и другие, в которых говорилось, что лишенные любви боги ожесточились. Тысячелетия одиночества сделали их безумными, и они принялись играть с людьми и друг с другом, чтобы развеять свою скуку.

"Им просто нужно, чтобы их кто-то любил, — размышляла Северина под лаской сухой старушечьей руки. — Но наверное мало кто отважится любить бога. Все люди хотят, чтобы это боги любили их".

Когда выдавалась хорошая погода, она гуляла в саду. Дальше выходить боялась, чтобы не напороться на соседей, которые могли бы узнать ее. Река с течением времени раздалась вширь, берега осыпались, и то место, где когда-то стояла ограда, отделяющая обрыв от дома, давно обвалилось, оставив вместо себя зияющее пространство с обломками ржавых перекладин на мокрых камнях внизу под ним. Северине нравилось стоять там, на самом краю, оставив за спиной заросли кустарника, наблюдая, как струится синеватая вода между оков льда, тонкого к середине, более плотного у берегов. Нравилось думать, что в воздухе вот-вот запахнет весной, хотя до этого, конечно, еще было далеко.

На той стороне реки сгрудились холмы, в это время года голые и черные, а чуть дальше виднелся семетерий. Иногда над верхушками деревьев поднимался дымок семеты. Замечая его, Северина вяло размышляла, кто на этот раз отправился к богам: мужчина или женщина, любимый всеми или отверженный, молодой или старый. Почему та, которую любил первый бог, не попросила для себя вечного бессмертия, а хотела лишь вернуться к человеческому мужу? Почему не выбрала божественную любовь?

Ян нашел ее там, на обрыве. Северина ждала его приезда каждый вечер и специально наряжалась в лучшие платья, а сейчас, среди бела дня, оказалась вдруг совершенно не готова в своем простом домашнем наряде, теплой кофте, надетой под шубку, и с растрепанными волосами. Она смутилась, быстро отвернувшись к реке, чтобы он не увидел ее ненакрашенное лицо.

— Дуешься, что я не приезжал, волчица? — вздохнул он. — Или снова решила прыгать?

— Нет, — растерялась она: ей и в голову не пришла такая замечательная идея. — Любуюсь на реку.

— Ах, на реку… — Ян с пониманием хмыкнул.

— Как там дела? — Северина рискнула взглянуть на него мельком, по самые глаза закутавшись в мех воротника.

— Твое лечение проходит успешно. Доктора не пускают к тебе посетителей, но ты уже перестала крушить мебель и даже соглашаешься поесть. Все знакомые тебе очень сочувствуют и желают здоровья, — ответил он с плохо сдерживаемой улыбкой.

— А… Димитрий?

— Сиятельство тебе здоровья не желает. Но он и не вспоминает о тебе. Мне кажется, это лучшее проявление его доброты.

Она кивнула.

— Спасибо, что заступился тогда за меня. Спасибо за цветы… спасибо за все, Ян.

— Тебе надо было подождать, волчица, — он снова вздохнул. — Цветы — лишь малая толика того, чем бы я осыпал тебя. Ну почему ты у меня такая порывистая и горячая?

— Я стану хорошей, — потупилась Северина. — Терпеливой и спокойной. Послушной.

— О, не обещай того, чего никогда не сможешь сделать, — неожиданно расхохотался Ян, повернул ее к себе, губы в губы, сердце у нее подпрыгнуло и замерло.

Он потянул ее подальше от осыпающегося края обрыва, прижал спиной к влажному, сбросившему листву на зиму дереву. Морозец забрался под шубку Северины вместе с мужскими ладонями, и они долго стояли так, наслаждаясь неспешно текущими минутами у скованной льдом реки. Никто не видел их здесь, только холмы и небо, и можно было не сдерживать себя и целоваться, целоваться, целоваться, перебрасываясь в промежутках парой нежных слов.

Только замерзнув, они отправились в дом обедать. Ян посмотрел на блестящие полы, на Маркуса в бархатном ошейнике и на довольную майстру Божену, а Северина напустила на себя невинный вид, усаживая его за стол. Она быстро юркнула в спальню, сбросила теплые неуклюжие вещи, влезла в первое попавшееся под руку нарядное платье, провела щеткой по волосам, вплыла в столовую уже по-другому, царственно, и отметила, как у него заблестели глаза.

— Расскажи, как жилось тут? — предложил Ян, когда домоуправительница подала им жаркое.

— Хорошо, — Северина беззаботно пожала плечами. — Маркус скоро научится ловить крыс. Майстра Божена связала пинетки и взялась за кофточку для твоего будущего сына. — Она приложила руку к животу и коварно ухмыльнулась. — Кстати, ты не сказал, какой срок?

— Ну… — он покосился на дверь, за которой скрылась старушка, и неопределенно взмахнул вилкой, — пока еще не заметно.

— Мне пришлось сказать, что ты совратил меня, а потом украл у родителей, — мстительно добавила она.

— Это вполне в моем духе, — весело кивнул он.

— Я боюсь только, что скоро эти слухи дойдут до твоих соседей. Ты знал, что майстра Джозефина хотела выдать за тебя свою дочь, а майстра София и сама не прочь выскочить замуж с тех пор, как ты однажды заночевал у нее?

— Видимо, для меня это была какая-то очень темная и одинокая ночь… — задумался Ян, а затем расхохотался: — Боги, я даже стесняюсь спросить, откуда это известно тебе, волчица.

Северина снова смутилась и опустила глаза в тарелку. Все сплетни, которыми делилась с ней краснорукая работящая девица, касались сердечных дел тех или иных местных жителей.

— Скучаешь без своих пташек? — с пониманием поинтересовался он.

— Нет, — она резко и испуганно мотнула головой, будто Ян упрекнул ее в чем-то. — Я разгоню их, вот увидишь. Вернусь и всех разгоню.

— Зачем? — искренне удивился он. — Мне будет жаль, если ты разрушишь такую прекрасную сеть наушничества и шпионажа. Не смей.

Северина пожала плечами и не стала говорить, что потеряла интерес ко всем прежним забавам. Ян задумчиво посмотрел на нее.

— По правде говоря… мне пришла сейчас на ум одна идея. Скажи, волчица, неужели ты знаешь все и обо всех от этих своих птичек?

— Если женщина или мужчина хоть сколько-нибудь знатны и интересны в обществе, я могу узнать о них хоть что-то, — неуверенным голосом протянула Северина.

— О майстре Маргерите, например?

— О дочке рыбного короля? — удивилась она. — Пожалуй, да. Но зачем?

Ян отбросил салфетку, сияющий и довольный, поднялся с места, обошел стол и наклонился, чтобы прижаться к ее рту губами.

— Потом. Все потом, волчица. Не сейчас. Не здесь. Не в этом тихом уголке для твоего отдыха.

Она вцепилась в его рукав, заглянула в глаза с испугом и мольбой.

— Не играй со мной, Ян. Если тебе нужны другие женщины…

— Я очень серьезен, — он перестал улыбаться, и это немного успокоило ее. — Если бы мне были нужны другие женщины, я не стал бы ничего менять в своей жизни. Учись доверять моим решениям, волчица.

— Я учусь, — тихо ответила Северина. — Я очень стараюсь.

До самого вечера они просидели в гостиной, наполненной ароматом роз, пили коньяк и курили по очереди одну сигарету. Северина, как и обещала, старалась привыкнуть и к тому, что он каждый раз подкуривает сам для нее, будто она безрукий или беспомощный ребенок, и к ощущению мужского плеча под щекой и теплого тела рядом. Ее сказка длилась и длилась, и пусть в ней главный герой совсем не походил на стального рыцаря с сильными кулаками — внутри он тоже был прочен и силен, его оружием являлись меткие слова и острый ум, а еще чуткое понимание других, и это заставляло Северину им восхищаться. Она и сама ведь никогда не пользовалась своей волчицей, чтобы защищаться или нападать.

Наконец, они услышали, как майстра Божена отправилась в свои комнаты, чтобы лечь спать. Огонь в камине догорал, как и свечи, которые Северина приказала зажечь вместо яркого верхнего освещения.

— Мне пора ехать, — с неохотой пошевелился Ян.

— Хорошо, — ответила Северина.

Она поднялась с места и проводила его к выходу, подала пальто. Отряхнула с плеч налипшие ворсинки и подарила прощальный поцелуй. С некоторых пор она начала находить в этом странное удовольствие: не спорить, а подстраиваться, не требовать, а ухаживать самой. Ян посмотрел на нее долгим взглядом.

— Ты такая прилежная, волчица, что так и хочется поставить тебе пятерку.

Северина улыбнулась.

— Лучше приезжай завтра.

— Если смогу.

Она кивнула и закрыла за ним дверь. Потом прошлась по комнатам, загасила камины и свечи, поднялась наверх, скинула свое бесполезное красивое платье и закуталась в домашний стеганый халат. Маркус куда-то пропал, видимо, дрых в эту ночь у майстры Божены, обиженный, что хозяйка посвящает внимание какому-то чужаку. Северина присела в кресло у камина, где еще не затушила огонь, и закурила. Ложиться в холодную постель после вечера с теплым Яном ужасно не хотелось, и она решила потянуть время до тех пор, пока окончательно не свалится от усталости, чтобы быстро заснуть.

От звука приоткрывшейся двери она вздрогнула и обернулась. Ян стоял на пороге, его пальто припорошил снег, глаза казались темными и опасными. Северина аккуратно отложила сигарету в хрустальную пепельницу, стоявшую на столике рядом.

— Сними халат, волчица, — приказал он тихим глухим голосом.

Не попросил. Не предложил. Приказал. У нее мгновенно закружилась голова и пересохло во рту. Словно в тумане, Северина поднялась с места, придерживаясь рукой за спинку кресла, чтобы не упасть на ослабевших ногах, отошла чуть в сторону, развязала пояс и уронила халат на пол. Осталась стоять так в нерешительности, с вытянутыми по бокам руками и отблесками пламени, играющими на обнаженной коже.

— Ты вернулся…

— Забыл сказать тебе то, что хотел весь вечер, — Ян шагнул в спальню и прикрыл за собой дверь. — Думал, что скажу завтра, или послезавтра, или потом, когда будет подходящее время. Но не могу. Не могу уехать, не сказав.

— Хорошо, — в недоумении протянула она. — И что ты хотел сказать?

— Прекрасная лаэрда, я под окном твоим, — как был, в верхней одежде, он двинулся к ней медленными неспешными шагами, и в животе Северины скрутился тугой узел, — с заката до рассвета лишь ревностью томим.

— Я знаю это стихотворение, — нервно улыбнулась она, не зная, куда девать глаза, — мы учили его в школе.

— Прекрасная лаэрда, мне подари покой. Хочу в святых заветах я жизнь прожить с тобой.

Она снова вздрогнула, когда холодные подтаявшие льдинки с пальто Яна укололи ее обнаженную грудь, а его руки скользнули ей на спину.

— Я тоже хочу, Ян, — произнесла, как зачарованная, Северина, чувствуя на лице его дыхание, — но мои святые заветы отданы Димитрию…

— Поэтому я и не хотел говорить тебе этого, волчица. Хотел подождать, пока в постели со мной ты перестанешь представлять другого.

— Но я не… — она вскинула на него испуганный взгляд. — Я не собиралась так делать.

— Это сильнее тебя. Я же видел. До сих пор вижу этот момент перед глазами, — Ян невесело усмехнулся. — Мой друг всегда знает, куда бить.

Северина поняла, что он вспоминает, как Димитрий на его глазах ласкал ее, и поморщилась.

— А откуда ты знаешь, пока сам не проверишь? — с нахлынувшим раздражением заявила она. — Это действует, когда Димитрий рядом. Но без него… без него я другая. Я убедилась в этом, пока жила здесь.

Ее вспышка заставила его улыбнуться.

— Не сделаешь ли ты тогда меня самым счастливым человеком в мире, волчица? И не ляжешь ли на постель? На полу прохладно и некомфортно.

— Давно бы так, — фыркнула Северина, развернулась и пошла к кровати.

Она легла на белые хрустящие простыни уже с бешено колотящимся сердцем, чуть согнула и раздвинула ноги и посмотрела на него.

— Обычно женщины находят меня милым, — хрипловато поведал Ян, расстегивая и отбрасывая пальто и принимаясь за пиджак. — Но в случае некоторого периода воздержания…

— Заткнись, Ян, — нежно прошептала она.

— А некоторый период воздержания все же был, так как я дал обещание, — упрямо продолжил он, скидывая брюки.

— Я кончу быстрее, вот увидишь, — пообещала Северина, наполняясь изнутри невероятным теплом. Она даже не думала, что он сдержит ту клятву, которую сам же и дал ей на балконе праздничного зала. Клятву, которую она никогда не просила его хранить…

В полумраке, разбавленном лишь пламенем потрескивающего камина, Ян опустился на нее, впился губами в шею, обхватил за плечи — она выгнулась в его руках, стиснув коленями его бока. Приласкал грудь — она застонала, шире разводя бедра под ним. Слишком хорошо, слишком сладко, чтобы поверить, что это правда, но они оба так долго ждали этого, лелеяли эти мечты за краткими взглядами и ничего не значащими словами, которыми перебрасывались, будучи двумя близкими наместнику людьми. Но теперь они стали просто мужчиной и женщиной, Северина не сомневалась в этом. Ян скользнул в нее почти сразу, уверенно, но бережно, как раз так, как она и хотела. Задвигался — по влажной спине ходили мускулы. Прошептал сдавленно между рывками:

— Прости, поспешил…

— Нет. Хорошо. Хорошо, — в подтверждение своих слов Северина даже запустила ногти в его ягодицы.

Она подавалась ему навстречу, пока жадные мужские руки гладили ее талию, и бедра, и плечи, а пальцы впивались в ее затылок, чтобы мужской рот мог удобнее накрыть ее губы. Она горела для него так, как он и хотел, неистово гудящим, но ровным пламенем. Умирала от наслаждения, покрывалась мурашками после каждого взрыва удовольствия, которые под умелыми движениями Яна шли один за другим, лишь чередуясь в интенсивности, вбирала в себя его взрывы, горячие тугие удары семени в глубине тела и хриплые стоны. Он взял ее два раза подряд, а затем они моментально уснули, вымотанные до предела. И проснулись через некоторое время, чтобы продолжить.

И ни разу, ни на секунду в том силуэте, что видела над собой, Северине не захотелось рассмотреть несколько иные очертания.