Беглецы

32. Адмирал

Днем жаркое солнце раскаляет твердую почву штата Аризона докрасна, и температура падает только ночью. Более четырех тысяч самолетов, относящихся к различным эпохам воздухоплавания, сияют на солнце, как стальные могильные кресты, лежащие на земле. Если же взглянуть на Кладбище с высоты птичьего полета, ряды аэропланов похожи на грядки, на которых за ненадобностью оставлены рукой садовника плоды устаревших технологических решений.

1) ВЫ ПРИБЫЛИ СЮДА ПО НЕОБХОДИМОСТИ, А ОСТАЕТЕСЬ ПО СОБСТВЕННОМУ ВЫБОРУ.

Издалека и не видно, что в некоторых списанных лайнерах живут люди. В подобия жилищ превращены тридцать три воздушных корабля. Со спутников слежения можно заметить активность в данном квадрате, но одно дело засечь передвижение живых существ автоматизированной системой, другое дело — обратить внимание на этот факт. У аналитиков из ЦРУ и так дел по горло, и времени разбираться с какой-то там жалкой шайкой беглецов просто нет. На это и рассчитывает Адмирал, но на всякий случай поддерживает в находящемся под его контролем поселении суровую дисциплину. Вся жизнь происходит внутри фюзеляжей или под крыльями, и выходить на открытое пространство разрешается только в случае крайней необходимости. К тому же днем на улице так жарко, что желающих нарушать правило находится немного.

2) ВЫ ВЫЖИЛИ И ТЕМ САМЫМ ЗАСЛУЖИЛИ ПРАВО НА УВАЖЕНИЕ.

Кладбище не принадлежит Адмиралу по праву собственности, но его верховная власть вне обсуждения, и отвечает он за все только перед самим собой. Предпринимательское чутье, умение строить отношения с подчиненными и неимоверное желание бывших сослуживцев избавиться от него во что бы то ни стало привели его на пост президента самопровозглашенной республики.

— 3) ЗАКОН — ЭТО Я.

Адмирал превратил Кладбище списанной авиационной техники в преуспевающее предприятие, покупая списанные самолеты и торгуя бывшими в употреблении запчастями, а подчас перепродавая аэропланы целиком. Большая часть сделок совершается без личного присутствия Адмирала, посредством Сети, поэтому примерно раз в месяц на Кладбище появляется новый самолет. Естественно, грузовой отсек каждый раз заполняется клетками с детьми, не имеющими желания отправляться в заготовительные лагеря. Переправка беглецов и есть основное направление деятельности Адмирала, и дела у него идут хорошо.

— 4) Я СПАС ВАШУ ЖИЗНЬ. СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ЭТО МОЙ ПОДАРОК КАЖДОМУ ИЗ ВАС. ОТНОСИТЕСЬ К НЕЙ СООТВЕТСТВУЮЩИМ ОБРАЗОМ.

Бывает, покупатели приезжают лично, чтобы забрать товар, но система оповещения срабатывает безукоризненно. От ворот, за которыми начинается территория свалки авиатехники, до складов пять миль. Чтобы их преодолеть, требуется время, и жители Кладбища, как тролли, заслышавшие крик петуха, успевают исчезнуть без следа, спрятавшись внутри фюзеляжей самолетов. Партнеры Адмирала по бизнесу приезжают не чаще чем раз в неделю. Иногда они интересуются, как коротает свободное время Адмирал, которому приходится подолгу находиться в одиночестве. Обычно он отвечает, что посвящает все свободное время благоустройству окрестных территорий, чтобы создать вокруг кладбища заповедник.

5) ВЫ ЛУЧШЕ ТЕХ, КТО ХОТЕЛ РАЗОБРАТЬ ВАС НА ОРГАНЫ. ПОМНИТЕ ОБ ЭТОМ И НЕ РОНЯЙТЕ ДОСТОИНСТВА.

На Адмирала работают трое взрослых: двое офисных работников, чье рабочее место находится в трейлере, стоящем на значительном расстоянии от места дислокации беглецов, и пилот. Он летает на личном вертолете Адмирала и отзывается на кличку Тесак. Его задача — показывать покупателям богатства Адмирала с высоты птичьего полета, дабы произвести на них надлежащее впечатление, и раз в неделю облетать Кладбище с хозяином на борту в инспекционных целях. В отличие от клерков Тесак знает о том, что на Кладбище живет целая орда беглецов, рассредоточенная по укромным местам. Ему хорошо платят за молчание, он на особом счету у Адмирала и пользуется его безграничным доверием. В этом нет ничего удивительного: кому еще доверять, как не личному пилоту?

6) КАЖДЫЙ ЖИТЕЛЬ КЛАДБИЩА ОБЯЗАН ВНОСИТЬ СВОЮ ЛЕПТУ В ОБЩЕЕ ДЕЛО. ИСКЛЮЧЕНИЙ НЕТ.

Всю необходимую работу на Кладбище выполняют отряды беглецов. В их задачи входит разбирать самолеты, сортировать запчасти и готовить их к продаже. В принципе, Кладбище во многом похоже на обычную авторазборку, разница лишь в масштабах. Порой самолеты остаются нетронутыми, если Адмирал решает, что их выгоднее перепродать целиком. Некоторые самолеты переоборудованы в общежития для ребят, в прямом и переносном смысле находящихся «под крылом» Адмирала.

— 7) ПЕРЕХОДНЫЙ ВОЗРАСТ — ДЛЯ ДЕТЕЙ С РАБОЧИХ ОКРАИН. НА КЛАДБИЩЕ ЭТОГО ПОНЯТИЯ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Дети распределены по отрядам согласно профессиональному признаку, возрасту и личным особенностям. Колоссальный опыт муштры новобранцев и превращения их в управляемую вооруженную силу, приобретенный Адмиралом на службе во флоте, помогает ему контролировать сообщество беглецов и оставаться непререкаемым авторитетом в среде трудных подростков, не отличающихся примерным поведением.

— 8) В ПУСТЫНЕ АРИЗОНА ГОРМОНОВ НЕТ.

Мальчиков никогда не определяют в один и тот же отряд с девочками.

— 9) ПО ДОСТИЖЕНИИ ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНЕГО ВОЗРАСТА ЖИТЕЛИ КЛАДБИЩА ВЫХОДЯТ ЗА ПРЕДЕЛЫ ЗОНЫ ОТВЕТСТВЕННОСТИ АДМИРАЛА.

Список из десяти правил красуется на борту каждого аэроплана, в котором живут или работают беглецы. Ребята называют его «Десять заповедей». Адмиралу все равно, как называют список; главное, чтобы каждый житель Кладбища знал его наизусть.

— 10) КАЖДЫЙ ЖИТЕЛЬ КЛАДБИЩА ОБЯЗАН РАЗВИВАТЬ ЛИЧНОСТЬ. ЭТО ПРИКАЗ.

Добиться того, чтобы почти четыреста ребят, находящихся на попечении Адмирала, оставались живыми и здоровыми, сохраняя при этом конспирацию, необыкновенно трудно. Однако Адмирал никогда не пасовал перед сложными задачами. У него определенно есть какие-то личные мотивы, заставляющие заботиться о беглых детях, но их, как и свое имя, он предпочитает держать в секрете.

33. Риса

Первые дни, проведенные на Кладбище, показались Рисе тягучими, как сироп, а атмосфера — тяжелой и бесчеловечной. Для Рисы новая жизнь началась с унижения. Каждый новичок по прибытии должен предстать перед трибуналом, состоящим из трех семнадцатилетних подростков, сидящих за офисным столом в лишенном кресел и обшивки пустом салоне огромного лайнера. В составе трибунала два мальчика и девочка. Эта троица, вкупе с Мегафоном и Дживсом, входит в состав элитной группы, которую называют Золотой молодежью. Золотой молодежи Адмирал доверяет больше остальных, поэтому многими делами на Кладбище заправляют именно они.

Когда наступает очередь Рисы предстать перед трибуналом, они уже успели принять сорок человек.

— Расскажи о себе, — говорит мальчик, сидящий справа. Риса мысленно называет его Стюардом, так как они, в конце концов, находятся на борту самолета. — Что ты знаешь и умеешь?

Риса вспоминает, что в прошлый раз, в интернате, ей тоже пришлось разговаривать с триумвиратом судей и они приговорили ее к отправке к заготовительный лагерь. Судя по лицам, члены трибунала устали, не слишком заинтересованы в подробностях ее биографии и ждут не дождутся окончания аудиенции, чтобы поскорее принять всех и покончить с утомительными разговорами. Поняв это, она тут же начинает ненавидеть всю троицу точно так же, как она ненавидела директора, пытавшегося объяснить, почему ее лишили права находиться среди живых.

Девочка, сидящая посередине, видимо, прочла ее мысли, потому что она, улыбнувшись, говорит:

— Не переживай, это не тест, мы просто хотим помочь тебе найти здесь свое место.

Рисе странно это слышать, потому что за время скитаний она уже успела привыкнуть к мысли, что для беглецов места в мире нет.

— Я жила в государственном интернате и училась музыке, — говорит Риса, набрав в грудь воздуха, чтобы успокоиться, и немедленно начинает жалеть о том, что рассказала об интернатском прошлом, так как даже в среде беглецов существует негласная социальная иерархия. Естественно, парень, которого она окрестила Стюардом, откидывается на спинку стула и скрещивает руки, демонстрируя, как кажется Рисе, неодобрение.

— Я тоже Сирота, — говорит парень, сидящий слева. — Штат Флорида, Восемнадцатый Государственный Интернат.

— Двадцать третий, штат Огайо, — отзывается Риса.

— А на каком инструменте ты играешь? — спрашивает девушка.

— На фортепиано. Классическую музыку.

— Жаль, — говорит Стюард. — Музыкантов у нас много, а самолеты не комплектуются пианино.

— Я выжила и, следовательно, завоевала право на уважение, — говорит ему Риса. — Кажется, так написано в правилах Адмирала? Думаю, твой апломб ему бы не понравился.

— Так, ладно, может, мы уже будем продвигаться дальше? — спрашивает Стюард, досадливо морщась.

Девушка, стараясь сгладить неловкость, улыбается Рисе.

— К сожалению, — говорит она извиняющимся тоном, — в сложившейся ситуации, помимо музыкантов-виртуозов, нам требуются и другие профессионалы. Ты умеешь делать что-нибудь еще?

— Вы дайте мне какую-нибудь работу, — предлагает Риса, стараясь, в свою очередь, завершить не слишком приятный разговор, — а я, думаю, с ней справлюсь. Полагаю, мы здесь затем, чтобы определить меня на какую-то работу, верно?

— Ну, знаешь, нашему коку всегда нужны подручные по камбузу, — говорит Стюард. — Особенно после еды.

Девушка смотрит на Рису умоляющими глазами, надеясь, вероятно, что она все же расскажет о каких-нибудь еще профессиональных навыках.

— Посудомойка? Отлично. Теперь, надеюсь, я могу идти?

Поднявшись на ноги и стараясь выказать как можно больше презрения членам трибунала, Риса собирается уходить, но в этот момент в салон входит следующий посетитель.

Выглядит он, мягко говоря, неважно. Его нос похож на раздавленную сливу — и формой, и цветом. Рубашка испачкана запекшейся кровью, продолжающей капать из обеих ноздрей.

— Что с тобой? — спрашивает Риса.

Парень смотрит на нее и, видимо узнав, грозит ей пальцем.

— Случилось? — спрашивает он. — Это твой парень сделал, и я ему этого не забуду.

Рисе хочется задать ему кучу вопросов, но, взглянув на запятнанную кровью рубашку, она решает отложить расспросы до лучших времен. Нужно помочь парню остановить кровь. Он и сам пытается это сделать, закидывая голову назад.

— Нет, неправильно, — говорит Рйса. — Наклонись вперед — или захлебнешься собственной кровью.

Парень послушно наклоняет голову. Троица выходит из-за стола, чтобы помочь парню, но их помощь не требуется — у Рисы все под контролем.

— Зажми вот здесь, — говорит она, показывая, в каком месте следует приложить пальцы, чтобы остановить кровь. — Нужно проявить терпение.

Кровотечение прекращается, и парень, сидевший слева, подходит к Рисе.

— Здорово у тебя получилось, — говорит он.

Естественно, Рису тут же повышают по службе, превращая из посудомойки в медицинского работника. Забавно, но в какой-то степени это заслуга Коннора, так как именно он повредил мальчику нос. Вакантная же должность посудомойки, по злой иронии, достается именно парню со сломанным носом.

Первые несколько дней вести себя как настоящий доктор чрезвычайно трудно и страшно. В самолете, где живет медицинский отряд, много ребят, знающих гораздо больше, но вскорости Риса понимает, что они, подобно ей, учились всему по ходу дела.

— У тебя все получится, — говорит ей старший врач, мальчик, которому уже исполнилось семнадцать. — Ты самородок.

Он прав. Привыкнув к своей новой роли, Риса успешно оказывает первую помощь, дает советы по лечению типовых заболеваний и даже зашивает неглубокие раны. Через некоторое время делать это уже нетрудно — все равно что играть на пианино.

Дни проходят быстро, и однажды Риса с удивлением понимает, что провела на Кладбище целый месяц. С каждым новым днем чувство безопасности растет. Адмирал — странный человек, но сделал для нее больше, чем кто-либо другой за время, прошедшее после бегства из интерната: вернул право на существование.

34. Коннор

Подобно Рисе, Коннор находит свое место случайно. Он никогда не считал себя механиком, но вид кучки тупиц, собравшихся возле какого-нибудь агрегата и не знающих, как его починить, выводит его из себя. В первую неделю, пока Риса была всецело занята созданием и поддержанием имиджа доктора, которым конечно же не являлась, Коннор решил разобраться в принципе действия сгоревшего кондиционера. Недостающие детали он нашел на свалке и при их помощи умудрился запустить неисправный агрегат.

Вскоре Коннору стало ясно, что то же самое можно сделать с любым неработающим механизмом. Естественно, поначалу он действует методом проб и ошибок, но с каждым отремонтированным прибором в нем развивается чутье, и день ото дня техника слушается его все лучше и лучше. Механиков много, но они по большей части прекрасно разбираются только в теории и могут объяснить лишь, почему тот или иной аппарат не работает.

Коннор же, в отличие от них, способен чинить вещи.

Благодаря этой способности он быстро переходит из отряда мусорщиков в отряд ремонтников, и, поскольку механизмов, требующих починки, всегда хватает, у Коннора просто нет времени на посторонние размышления… к примеру, о том, как редко им удается видеться с Рисой в созданном Адмиралом мире, подчиняющемся строгой дисциплине… или о том, как быстро Роланд взбирается по ступенькам иерархической лестницы.

Роланду удалось выбить для себя одно из лучших назначений, доступных на Кладбище. Изучив ситуацию и подольстившись к кому нужно, он стал помощником пилота. Естественно, до полетов его не допустили, и главной задачей Роланда остается следить за вертолетом: мыть его и заправлять, но само по себе назначение дает повод думать, что в будущем мальчик и сам станет пилотом. Однажды Коннору удается подслушать, как Роланд хвастается перед ребятами.

— Тесак учит меня управлять вертолетом, — гордо заявляет он.

При мысли о том, что Роланд однажды окажется за штурвалом, у Коннора по спине бегут мурашки, но многие ребята завидуют новоиспеченному помощнику пилота. Возраст придает ему авторитетности, а умение ловко манипулировать людьми помогает создать постоянно растущее сообщество, состоящее из тех, кто готов подчиняться из страха или из уважения. В таких ребятах на Кладбище недостатка нет, и влияние Роланда растет день ото дня.

К сожалению, умение манипулировать людьми не входит в список сильных сторон Коннора. Даже в команде механиков он остается человеком-загадкой. Коллеги знают, что к нему лучше не приставать, потому что он легко раздражается и не переносит идиотов. И все же Коннора любят и не хотят видеть на его месте никого другого.

— Люди относятся к тебе хорошо, потому что видят в тебе справедливого человека, — объясняет ему Хайден. — Даже когда ты впадаешь в ярость.

Коннор смеется над этим объяснением. Кто? Он? Справедливый человек? В его жизни было немало людей, считавших его полным ублюдком. С другой стороны, он меняется. Стал реже драться. Может, потому, что на Кладбище личное пространство по сравнению с ангаром существенно расширилось. А может, потому, что он достаточно поработал над собой и научился держать эмоции в узде. Во многом он обязан этим Рисе, потому что каждый раз, когда ему удается заставить себя подумать, прежде чем действовать, он слышит внутри себя ее голос, призывающий его не горячиться. Ему хочется поделиться этим наблюдением с девушкой, но она постоянно занята — дел в медицинском отряде хватает. Кроме того, неудобно просто так подойти к кому-то и сказать: «Я стал лучше, потому что постоянно слышу твой голос в голове».

Роланд, похоже, тоже по-прежнему неравнодушен к Рисе, и это беспокоит Коннора. Раньше Риса была для него лишь инструментом, при помощи которого он провоцировал Коннора на открытое противостояние, но теперь, похоже, он видит в ней нечто вроде приза.

— Надеюсь, ты в него не влюблена? — спрашивает однажды Коннор Рису в один из редких моментов, когда им удается остаться наедине.

— Будем считать, что я этого не слышала, — отвечает Риса с отвращением. Однако у Коннора есть причины задавать такие вопросы.

— В первую ночь, когда мы сюда приехали, он предложил тебе одеяло и ты не стала отказываться, — говорит он.

— Потому что знала, что ему будет холодно.

— И когда он предлагает тебе еду, ты тоже не отказываешься.

— Потому что это значит, что он останется голодным.

В словах Рисы, как всегда, прослеживается железная логика. Коннор поражается тому, что она способна оставить в стороне все эмоции и быть такой же расчетливой, как Роланд, сражаясь с ним на его же поле. Для Коннора это еще один повод для восхищения.

«Вызов на работу!»

Это случается примерно раз в неделю. В случае поступления вызова все жители Кладбища собираются под огромным навесом — единственной постройкой, не являющейся частью самолета, зато достаточно большой, чтобы под ее крышей могли уместиться все четыреста двадцать три беглеца. Вызов на работу.

Шанс проникнуть в общество и стать его частью. Что-то в этом роде. Адмирал никогда не приходит на встречи по поводу вызовов, но под навесом, как, впрочем, и в других местах Кладбища, установлена камера наблюдения, и всем понятно, что он следит за происходящим. Неизвестно, контролирует ли он все камеры лично и насколько часто, но каждому ясно, что теоретически Адмирал может видеть все, что происходит на Кладбище. Коннору Адмирал и так не слишком понравился в день приезда, а заметив вскоре установленные повсюду камеры, он и вовсе перестал испытывать к нему симпатию. Так и пошло: каждый день находится какой-нибудь новый повод ненавидеть этого человека.

Председательствует на собрании уже знакомый Коннору Мегафон. В руках у него планшет.

— Заказчику из Орегона требуется команда из пяти человек для расчистки нескольких акров земли в лесу, — объявляет он. — Обещан полный пансион плюс обучение работе с необходимой в данном деле техникой и инструментами. Работа займет несколько месяцев, после чего вы получите удостоверения личности, согласно которым членам команды будет по восемнадцать лет.

О зарплате Мегафон ничего не говорит, потому что ее не будет. Деньги получит Адмирал. Он продает труд своих воспитанников.

— Есть желающие?

Желающие есть всегда. В воздух поднимается не менее десятка рук. Как правило, такие предложения охотнее других принимают те, кому уже исполнилось шестнадцать. Семнадцатилетним уже недалеко до совершеннолетия, а значит, игра не стоит свеч — до восемнадцатого дня рождения можно дожить и на Кладбище. Тех же, кто помоложе, как правило, отпугивает перспектива отправиться бог знает куда.

— Отлично. Я доложу Адмиралу после собрания. Он примет решение, кто поедет.

Эти мероприятия бесят Коннора. Он никогда не поднимает руку, даже если предлагают работу, на которую он не прочь отправиться.

— Адмирал нас использует, — говорит он окружающим ребятам. — Неужели вы этого не видите?

Обычно слушатели лишь пожимают плечами в ответ, но рядом, как правило, оказывается Хайден, у которого никогда не пропадает желание поделиться очередной порцией своей странноватой мудрости.

— Пусть уж кто-нибудь использует меня целиком, чем по частям, — говорит он.

Мегафон заглядывает в прикрепленный к планшету список и снова берет в руки свою машинку для усиления голоса.

— Уборка домов, — возвещает он. — Нужны три человека, предпочтительно девушки. Удостоверений личности не будет, но место тихое, спокойное, на отшибе, а значит, вам не придется иметь дело с инспекторами по делам несовершеннолетних до восемнадцати лет.

Коннору даже смотреть противно.

— Скажи мне, что никто не поднял руки, — просит он Хайдена.

— Шесть рук, девушки, семнадцатилетние, я полагаю, — отвечает он. — Наверное, никто не хочет работать горничной или уборщицей больше года.

— Это не убежище, а рынок рабов. Неужели никто этого не видит?

— Почему ты думаешь, что не видит? Все видят. Просто рабство кажется не такой уж плохой долей по сравнению с заготовительным лагерем. Из двух зол выбирают меньшее.

— Я не понимаю, с какой стати вообще появился такой выбор?

Собрание окончено, и Коннор собирается уходить, однако кто-то кладет ему руку на плечо. Оборачиваясь, он надеется увидеть друга, но это не так. За плечо его держит Роланд. Коннор настолько удивлен, что в течение нескольких секунд даже не знает, как реагировать.

— Что нужно? — спрашивает он наконец.

— Поговорить.

— Тебе не пора мыть вертолет?

Роланд отвечает ему добросердечной улыбкой:

— Я его уже не так часто мою. Тесак решил, что пора меня сделать вторым пилотом. Неофициально конечно же.

— Тесак, наверное, самоубийца, — предполагает Коннор, не понимая, кого больше презирать — Роланда или пилота, которого ему удалось обвести вокруг пальца.

— У Адмирала неплохо поставлено дело, верно? — говорит Роланд, разглядывая редеющую толпу. — Впрочем, тут много неудачников, которым все равно. Но тебя это раздражает, не правда ли?

— К чему ты клонишь?

— Просто хочу сказать, что не ты один думаешь, что Адмиралу нужно… пройти переподготовку.

Коннор понимает, что хочет сказать Роланд, но разговор ему решительно не нравится.

— То, что я думаю по поводу Адмирала, мое личное дело.

— Я и не спорю. Кстати, ты видел его зубы?

— А что с ними?

— Ясно, что они не его. Слышал, он держит в офисе фотографию парня, которому они принадлежали раньше. Такой же парень, как мы с тобой, которому, правда, по милости Адмирала до восемнадцати дожить не довелось. Я вот думаю, а ограничивается ли дело одними зубами или он еще что-то от нас получил? Сколько там вообще в нем оригинальных органов?

Информации слишком много, и Коннор чувствует, что переварить ее прямо на месте и за короткое время не удастся. В принципе, он вообще не видит смысла ее воспринимать, хотя, конечно, сдержаться не сможет и будет думать над словами Роланда.

— Знаешь что? Давай-ка я постараюсь объяснить, что я думаю, как можно короче и проще. Я тебе не доверяю. Ты мне не нравишься. И дел с тобой я иметь не хочу.

— Я тебя тоже терпеть не могу, — говорит Роланд, поворачиваясь в сторону самолета, в котором находится штаб-квартира Адмирала. — Но сейчас у нас один общий враг.

Прежде чем люди начинают обращать на них внимание, Роланд медленно отходит в сторону. Коннор остается на месте, чувствуя тяжесть в желудке. Ему кажется, что он проглотил какую-то тухлятину — именно такое ощущение рождает в нем мысль, что они с Роландом каким-то парадоксальным образом оказались по одну сторону баррикад.

Целую неделю семя, посеянное Роландом, зреет в голове Коннора. К сожалению, оно попало в плодородную почву, потому что Коннору Адмирал не нравился и раньше. Теперь же, после разговора с Роландом, он каждый день замечает за ним новые грехи.

Его зубы действительно великолепны. Ясно, что они не могут принадлежать пожилому военному, да еще и ветерану, участвовавшему в сражениях. Он странно смотрит на людей, прямо в глаза, как будто изучает их, желая подобрать себе новые, подобно зубам. Кроме того, после собраний по поводу работы на стороне люди исчезают — и кто может точно сказать, куда именно они отправляются? Может ли кто-то гарантировать, что их не отослали на разборку? Адмирал утверждает, что его миссия — спасать беглецов от разборки, но что, если на деле он занимается совсем другими делами? Из-за этих мыслей Коннор потерял сон, но делиться ими ни с кем не стал, потому что понял: стоит это сделать, и он автоматически станет сообщником Роланда. А вступать с ним в альянс он не хочет категорически.

Со времени прибытия Коннора на Кладбище прошло три с половиной недели, и, пока мальчик собирает компромат на Адмирала, прибывает новый самолет. С тех пор как они сами прилетели в багажном отделении лайнера, принадлежащего до списания компании «FedЕх», других самолетов не было. После посадки выясняется, что в трюме списанного воздушного корабля прилетели новые беглецы. Ремонтируя испорченный генератор, Коннор наблюдает, как ребята из клана Золотой молодежи провожают новичков. Они проходят мимо, не вызывая в душе мальчика особого интереса. Он занят делом, и лишь где-то на задворках сознания гуляет мысль о том, что кто-то из них может знать о механизмах больше, чем он, и в этом случае Коннор может лишиться части работы, а вместе с ней и положения в обществе.

Неожиданно он замечает в конце колонны мальчика, чье лицо кажется ему смутно знакомым. Кто же это? Кто-то из приятелей по школе? Нет, это кто-то другой. Просветление наступает в ту же секунду, и Коннор понимает, кто перед ним — парень, которого он уже несколько недель считает покойником. Тот самый, которого он похитил, желая спасти. Это Лев!

От неожиданности Коннор роняет гаечный ключ и бросается к мальчику, но вовремя успевает взять себя в руки и, сдерживая поток разноречивых чувств, останавливается. Перед ним человек, предавший его однажды.

Когда-то он поклялся, что никогда не простит его. И все же мысль о том, что Льва отправили в заготовительный лагерь, терзала Коннора. Но его туда не отправили — вот он, марширует как ни в чем не бывало к складу, где выдают армейскую одежду. Коннор взволнован. И очень сердит.

Лев его не видел, и это хорошо, потому что Коннору нужно время, чтобы подумать. Перед ним уже не тот аккуратно подстриженный религиозный фанатик, которого он вытащил из машины два месяца назад. У парня длинные, неухоженные волосы и вид человека, прошедшего суровые испытания. Ритуальных белых одежд нет и в помине — Лев одет в рваные джинсы и грязную красную футболку. Коннор решает не окликать его, чтобы выиграть время и обдумать произошедшие со Львом перемены, но Лев сам замечает его и приветствует радостной улыбкой. Это тоже странно, потому что в то время, когда они вместе скрывались от полицейских, Лев ни разу не показал, что рад его видеть.

Лев поворачивает и подходит Коннору.

— Вернись в строй! — требует Мегафон. — Мы идем на склад.

Но Коннор жестом показывает ему, что все нормально.

— Идите дальше, я знаю этого парня.

Мегафон неохотно соглашается.

— В таком случае ты должен сам привести его на склад, — говорит он, возвращаясь, чтобы навести порядок в колонне.

— Ну что, как дела? — спрашивает Лев.

Ничего себе. Вот так просто: «Как дела?» Можно подумать, они приятели по летнему лагерю, которые встретились случайно. Коннор знает, что нужно сделать. Пожалуй, другого способа разрешить возникшее между ними недопонимание не существует. Он снова действует, не дав себе возможности все обдумать. Это инстинктивный поступок, но не иррациональный. Продиктованный эмоциями, но не импульсивный. Коннор научился чувствовать нюансы. Размахнувшись, он бьет Льва в глаз. Недостаточно сильно, чтобы повалить на землю, но достаточно весомо, чтобы голова мотнулась, как пуговица, висящая на одной нитке, и чтобы поставить наглецу большой красивый синяк.

— Это за то, что ты сделал там, в школе, — объясняет Коннор, прежде чем Лев успевает оправиться от шока. Сказав это, он делает нечто еще более удивительное и неожиданное: хватает Льва за плечи и крепко обнимает. Последний раз он так обнимал младшего брата, занявшего первое место в состязаниях по пятиборью. — Я очень, очень рад, что ты жив.

— Да уж. Я тоже.

Коннор отпускает мальчика, прежде чем ситуация становится неловкой. На прощанье он пристально смотрит на то место, куда попал кулак, и видит, что синяк под глазом уже начал проявляться. В голову Коннору приходит остроумная мысль.

— Слушай, — говорит он, — я отведу тебя в медпункт. Есть там кое-какие знакомые. Думаю, они с удовольствием займутся твоим глазом.

Только поздно вечером Коннор в полной мере осознает, насколько сильно Лев изменился. Где-то в начале ночи Коннор, уже успевший задремать, чувствует, как кто-то трясет его за плечо. Открыв глаза, он видит, что кто-то светит ему в глаза фонариком, да так близко, что смотреть на свет больно.

— Эй! Какого черта?

— Тихо, — отвечает голос, чей обладатель скрыт ярким светом фонарика. — Это Лев.

Он должен был бы находиться в самолете, где живут новички до того момента, пока их не рассортируют по отрядам. Кроме того, есть строжайшее предписание ни под каким предлогом не выходить по ночам на улицу. Значит, Лев перестал быть мальчиком, слепо подчиняющимся законам.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Коннор. — Ты хоть понимаешь, какие тебе грозят неприятности?

Лев продолжает светить фонариком в глаза, и Коннор не видит его лица.

— Ты меня ударил утром, — говорит он.

— Ударил, потому что ты это заслужил.

— Я знаю. Да, заслужил, поэтому все нормально, — соглашается Лев. — Но если ударишь еще когда-нибудь, пожалеешь.

Хотя Коннор не собирался бить его снова, ультиматумов он в принципе не терпит и отвечать на них согласием не привык.

— Я тебя ударю, — говорит Коннор, — если будет за что.

За световой завесой воцаряется молчание.

— Справедливо, — наконец отзывается Лев. — Но только в случае, если действительно будет за что.

Убрав в карман фонарик, Лев уходит. Но Коннору уже не спится. У каждого беглеца есть секрет, которым он не станет делиться ни с кем. Очевидно, есть такая тайна и у Льва.

Через два дня Коннора вызывает к себе Адмирал. Очевидно, ему нужно что-то починить.

Его штаб-квартира находится в салоне старого «Боинга-747», служившего личным самолетом президента США за много лет до того момента, когда Коннор появился на свет. Турбин под крыльями нет, и президентская символика на фюзеляже закрашена, но, если приглядеться, эмблема все равно видна под слоем свежей краски.

Сжимая ручку ящика с инструментами, Коннор поднимается по трапу, от души надеясь, что ничего серьезного не произошло и ему удастся быстро разобраться с поломкой и убраться восвояси.

Коннора обуревает любопытство. Он хочет посмотреть, как живет Адмирал и что находится внутри президентского самолета. Впрочем, при этом придется постоянно находиться в поле зрения пронзительных глаз Адмирала, и это пугает Коннора.

Оказавшись в салоне, он видит двух ребят младшего возраста, занятых уборкой. Коннору их лица не знакомы; он рассчитывал увидеть здесь кого-то из Золотой молодежи, но, кроме двух уборщиков, в салоне никого не видно. Да и обстановка, кстати, оказывается не такой уж роскошной, как он думал. Обивка кожаных кресел растрескалась, и ковер оставляет желать лучшего. Больше похоже на салон старого автомобиля, которых предостаточно в Акроне, чем на интерьер личного лайнера президента Соединенных Штатов.

— А где Адмирал? — спрашивает Коннор. Старик немедленно появляется откуда-то из глубин воздушного корабля. Глаза Коннора еще не совсем привыкли к полумраку салона, но он тем не менее замечает в руке Адмирала пистолет.

— Коннор! Я рад, что ты зашел, — говорит он, заметив мальчика.

Увидев пистолет, Коннор вздрагивает; к тому же он неприятно поражен тем, что Адмирал знает, как его зовут.

— Это зачем? — спрашивает он, указывая на пистолет.

— Просто чищу его, — объясняет Адмирал. Удивительно, думает Коннор, если он его чистит, почему не вынул обойму? Однако от дальнейших расспросов решает воздержаться. Адмирал кладет пистолет в ящик стола и запирает на ключ. Отослав уборщиков, он тщательно закрывает за ними люк. Ситуация складывается в соответствии с худшим сценарием, который Коннор только мог себе вообразить, и мальчик чувствует, как его кровь под воздействием адреналина начинает закипать. В пальцах рук и ног ощущается характерное покалывание, как перед дракой или поспешным бегством. Он замирает в ожидании худшего.

— Вы хотели, чтобы я что-то починил, сэр?

— Да, верно. Кофеварку.

— Почему бы вам просто не попросить принести другую из соседнего самолета?

— Потому, — отвечает Адмирал спокойно, — что я предпочитаю пользоваться своей.

Он приглашает Коннора проследовать за собой во внутренние покои. Салон «боинга» оказывается еще больше, чем ожидал Коннор. По сторонам прохода тут и там попадаются двери, ведущие в каюты, конференц-залы и кабинеты.

— Знаешь, твое имя у всех на слуху, — замечает Адмирал.

Для Коннора это новость, и нельзя сказать, чтобы приятная.

— Это почему?

— Прежде всего потому, что ты отлично чинишь вещи. Кроме того, тебя считают отменным драчуном.

Коннор решает, что Адмирал вызвал его, чтобы провести разговор на тему дисциплины. Да, попав на Кладбище, он стал драться реже, но всем известно, что Адмирал не терпит непослушания.

— Прошу прощения за драки, сэр.

— Не стоит. Я понимаю, ты такой человек. Как пушка, сорвавшаяся с лафета. Но это твое личное дело, по крайней мере, пока ствол направлен в нужном направлении.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, сэр.

— Видишь ли, я понял, что, вступая в драку, ты всегда стараешься решить ту или иную проблему. Даже если проигрываешь. Значит, ты, в косвенном смысле, продолжаешь чинить вещи, только иным способом, — говорит Адмирал, награждая мальчика ослепительной белозубой улыбкой. Коннора передергивает. Он пытается скрыть это, но Адмирал наверняка все видел. Они останавливаются в небольшой кают-компании, совмещенной с кухней.

— Ну вот, пришли, — объявляет Адмирал.

Старая машина для приготовления кофе стоит на кухонной стойке. Она, слава богу, не сложная. Коннор достает отвертку, чтобы открутить винты, удерживающие заднюю крышку, но в этот момент замечает, что вилка не вставлена в розетку. Он подключает прибор, на панели загорается огонек, и машина начинает выплевывать горячий кофе в стоящий на подставке небольшой стеклянный кофейник.

— Что ж, похоже, все нормально, — говорит Адмирал, улыбаясь своей ужасной белозубой улыбкой.

— Вы меня не для этого позвали, не так ли? — спрашивает Коннор.

— Присядь, — предлагает Адмирал.

— Нет, спасибо.

— И все же присядь.

В этот момент Коннор замечает фотографию. На стене их несколько, внимание мальчика приковывает та, на которой изображен улыбающийся мальчик примерно его возраста. Улыбка кажется Коннору знакомой. Если уж говорить прямо, мальчик улыбается в точности, как Адмирал. Все, как сказал Роланд! Коннору хочется сорваться и покинуть опасное место как можно быстрее, но тут в голове снова раздается голос Рисы, призывающей его проверить, какие имеются альтернативы. Да, бежать можно. Он добежит до люка быстрее Адмирала, и тот не успеет его перехватить, но быстро открыть дверь не удастся. Можно вырубить Адмирала, воспользовавшись каким-нибудь инструментом из ящика. Это даст возможность выиграть время. Но куда бежать? За границей Кладбища пустыня, бескрайняя равнина, покрытая твердой растрескавшейся коркой. В итоге Коннор решает, что никаких вариантов, кроме как принять приглашение Адмирала, нет, и садится в предложенное кресло.

— Я тебе не нравлюсь, верно? — спрашивает Адмирал.

Коннор старается не смотреть ему в глаза.

— Вы приютили меня здесь и тем самым спасли мне жизнь…

— У тебя нет выбора. Придется отвечать на поставленный вопрос. Повторяю. Я тебе не нравлюсь, верно?

Коннора снова передергивает, только на этот раз он даже не пытается скрыть этот факт.

— Нет, сэр, не нравитесь.

— Я хочу знать почему.

Коннор лишь натянуто усмехается в ответ.

— Считаешь меня работорговцем? — продолжает Адмирал. — Думаешь, я использую беглецов в целях наживы?

— Если вы знаете наперед, что я отвечу, зачем спрашиваете?

— Перестань отворачиваться.

Но Коннор решил во что бы то ни стало не смотреть в глаза этому странному человеку, вернее, не позволять ему смотреть в глаза себе.

— Я сказал, в глаза смотри!

Коннор неохотно поднимает взгляд и смотрит Адмиралу в глаза.

— Вот, смотрю.

— Полагаю, ты парень неглупый. Я хочу, чтобы ты подумал. Думай! Я адмирал Военно-морского флота США. Имею награды. Думаешь, у меня есть нужда торговать детьми, чтобы заработать?

— Не знаю.

— Думай! Считаешь, я люблю деньги и роскошь? Я что, живу в особняке? Нет. Езжу отдыхать на острова? Нет. Я провожу время в этой чертовой пустыне и живу в старом вонючем самолете круглый год. Как ты думаешь, зачем я это делаю?

— Я не знаю!

— А мне кажется, знаешь.

Коннор, не удержавшись, вскакивает, чувствуя, что, несмотря на грозный голос и жесткую манеру разговаривать, Адмирал пугает его все меньше и меньше. Глупо это или нет, осмотрительно или опрометчиво, но мальчик хочет выложить ему все, что накопилось. В конце концов, он сам напросился.

— Вы здесь потому, что любите власть. Вам правится осознавать, что сотни беспомощных детей целиком и полностью зависят от вашей воли. А еще вам нравится решать, кто отправится на разборку и какие части достанутся вам.

Адмирал явно не ожидал такого. Неожиданно он оказался в позиции защищающегося.

— Что ты сказал? — удивленно спрашивает он.

— Да это же ясно! Все эти шрамы. А зубы? Вы же не родились с этими зубами, верно? Так что же вам нужно от меня? Глаза? Или уши? Может, руки, которые так ловко умеют чинить вещи? Для этого я здесь? Да?

— Ты зашел слишком далеко, — рычит Адмирал.

— Нет, это вы зашли слишком далеко!

Адмирал похож на разъяренного зверя, и Коннору впору было бы испугаться, но, как уже было сказано, он похож на пушку, сорвавшуюся с лафета, и момент, когда можно было остановиться, миновал.

— Мы попадаем сюда от отчаяния! То, что вы делаете с нами, это… это… бесстыдно!

— Значит, ты считаешь, что я — чудовище!

— Да!

— И мои зубы доказывают это?

— Да!

— Тогда можешь забрать их!

Сказав это, Адмирал делает нечто невероятное. Он засовывает в рот руку, хватается пальцами за челюсть и вырывает зубы изо рта. Глядя на Коннора бешеными глазами, он бросает нечто, похожее на зажим из розовой пластмассы на стол, где он от удара разваливается на две половинки.

Коннор кричит от ужаса. Перед ним на столе лежат два ряда белоснежных зубов. Они вправлены в розовые десны. Но крови нет. Почему нет крови? Во рту Адмирала ее тоже не видно. Зато лицо преобразилось — щеки ввалились, а рот стал похож на темную пещеру, обрамленную безжизненными, обвисшими губами. Коннор даже не может решить, что ужасней — лицо Адмирала или эти вырванные, но не кровоточащие челюсти.

— Это вставные челюсти, — говорит Адмирал. — Раньше, когда не было разборок, ими часто пользовались. Но теперь они никому не нужны. Действительно, кто захочет носить во рту куски пластика, когда за ту же цену, даже за половину, можно приобрести полный набор зубов, принадлежавший раньше молодому, здоровому парню? Мне пришлось заказать челюсти в Таиланде, здесь их просто больше не делают.

— Я… не понимаю… — признается Коннор, глядя на вставные челюсти. Вспомнив что-то важное, он резко оборачивается, чтобы взглянуть на фотографию улыбающегося мальчика, висящую на стене. Адмирал смотрит туда же.

— Это мой покойный сын, — говорит он. — У него была такая же улыбка, как у меня, и вставные челюсти сделали согласно отпечаткам его зубов.

Безусловно, услышать такое объяснение куда приятней, чем найти подтверждение россказням Роланда.

— Простите, сэр, — говорит Коннор.

Принимает Адмирал извинения или нет, неясно. Однако и не отвергает, что само по себе уже неплохо.

— На деньги, которые я получаю, отправляя людей на работу, мы кормим оставшихся здесь ребят. Кроме того, они идут на оплату убежищ и складов, где мы прячем тех, кого нашли на улице. На них я покупаю самолеты, чтобы привезти ребят в багажном отделении. Кроме того, приходится давать взятки куче официальных лиц, чтобы те, кому положено следить за нами, смотрели на происходящее сквозь пальцы. Оставшиеся средства уходят тем, кто достигает совершеннолетия и отправляется в путешествие по нашему жестокому миру, в котором без денег никак. Так что, как видишь, я действительно работорговец, если тебе так нравится это определение, но не такое уж чудовище, как ты подумал.

Коннор снова смотрит на стол. Вставные челюсти все еще там — лежат, покрытые слюной, слегка поблескивая в лучах лампы. Он хочет взять их и подать Адмиралу в качестве жеста доброй воли, но потом решает, что это слишком отвратительное занятие. Пусть уж Адмирал как-нибудь сам справится с этим делом.

— Ну что, веришь тому, что я тебе здесь рассказал? — спрашивает Адмирал.

Коннор пытается еще раз все как следует обдумать, но на него свалилась такая масса информации, что мозг просто отказывается обрабатывать ее. Стрелка внутреннего компаса вертится как бешеная. Правда и домыслы, факты и заблуждения — все смешалось в голове в какой-то чудовищный коктейль. Отличить одно от другого решительно невозможно.

— Ну, наверное, — говорит наконец Коннор.

— Можешь мне поверить, — говорит Адмирал. — Впрочем, ты увидишь сегодня и более страшные вещи, чем старческие вставные челюсти. Мне нужно убедиться в том, что доверие к тебе оправданно.

В полумиле от старого президентского лайнера, в четырнадцатом ряду, на месте под номером тридцать два, стоит списанный самолет с логотипом «FedЕх» на борту. Его поставили на стоянку больше месяца назад, и никто с тех пор его не двигал.

Адмирал попросил Коннора отвезти его к лайнеру на электромобиле, в котором он привык передвигаться, но сначала достал из стола пистолет. «Превентивные меры» — так охарактеризовал свои действия Адмирал.

Под правым крылом самолета видны пять холмиков. В изголовье каждой могилы лежит крупный булыжник, чтобы впоследствии их можно было найти. Здесь похоронены пятеро ребят, задохнувшихся во время перелета, и присутствие могил целиком и полностью оправдывает название владений Адмирала.

Люк багажного отделения открыт, и Адмирал просит остановиться возле него.

— Заберись внутрь и найди клетку под номером 2933, — говорит он Коннору. — Посмотри, что там, потом поговорим.

— Вы со мной не пойдете?

— Я уже там был, — говорит Адмирал, передавая ему фонарик. — Возьми, пригодится.

Коннор поднимается на крышу электромобиля и забирается в люк. Оказавшись в багажном отделении, он включает фонарик и видит в его тусклом свете знакомую картину. В багажном отделении ничего не изменилось с того момента, когда он был здесь в последний раз. Крышки клеток открыты, в воздухе стоит запах мочи. Ящики похожи на лона, в которых ему и его товарищам пришлось пережить второе рождение. Коннор проходит ряд за рядом, углубляясь все дальше, и находит клетку, в которой он прибыл на Кладбище вместе с Диего, Гундосом и Хайденом. Затем, потратив на поиски еще некоторое время, он обнаруживает корзину номер 2933. Она стоит у дальней стенки, — очевидно, ее загрузили одной из первых. Крышка закрыта, но не полностью. Распахнув ее, Коннор направляет внутрь луч фонарика.

Осознав наконец, что перед ним, Коннор кричит от ужаса и рефлекторно отпрыгивает, ударившись головой о стенку клетки, стоящей позади. Адмирал мог бы его и предупредить, но не сделал этого. Ладно. Хорошо. Я понимаю, что это. Все равно уже ничего не сделаешь. В корзине нет ничего такого, что я не смог бы увидеть еще раз. И все же, чтобы снова заглянуть внутрь, Коннору приходится проделать большую внутреннюю работу. Успокоившись, он снова приоткрывает крышку. Под ней — пять мертвых детей.

Всем по семнадцать лет. Впереди Мегафон и Дживс. За ними Кевин, Мелинда и Рауль — члены трибунала, занимающегося распределением должностей. Все пять человек из Золотой молодежи на месте. Крови нет, как нет и самих ран. Их можно было бы принять за спящих, если б не открытые глаза Мегафона, устремленные в никуда.

Разум Коннора мутится. Неужели это сделал Адмирал? Может, он все-таки опасный маньяк? Но зачем ему это? Нет, это кто-то другой.

Выбравшись из багажного отделения, Коннор застает Адмирала за работой. Он ухаживает за могилами — поправляет лежащие в головах камни и выравнивает холмики.

— Ребята исчезли вчера вечером. Я нашел их в корзине утром. Она была закрыта, — объясняет Адмирал. — Они задохнулись, как те пятеро, прибывшие в одной партии с тобой. Это та же самая корзина.

— Кто мог это сделать?

— Я бы тоже хотел знать кто, — подхватывает Адмирал.

Убедившись, что с могилами все в порядке, он поворачивается к Коннору.

— Кто бы это ни сделал, он специально выбрал пятерку самых авторитетных ребят… а это значит, он систематически разрушает структуру управления, созданную мной, чтобы без помех взобраться на ее вершину.

Коннор знает, что сделать это мог только один человек. Но, хотя сомнений быть не может, поверить в то, что Роланд способен на такие страшные вещи, трудно.

— Они хотели, чтобы я их обнаружил, — продолжает Адмирал. — Здесь стоял мой электромобиль, и утром я его нашел. Сомнений нет, Коннор, мне объявили войну. Это точечный удар. Эти пять человек были моими глазами и ушами, помогали мне присматривать за всеми. Теперь я лишен этой возможности.

Адмирал оборачивается и смотрит на вход и багажное отделение, черной дырой зияющий на ярко освещенном фюзеляже.

— Вечером нам придется сюда вернуться, чтобы похоронить ребят, — говорит он, — и мы не должны никому рассказывать о том, что они умерли. Если слух об этом распространится, можно считать, что враг одержал свою первую победу. Если же кто-то все же начнет болтать — а так и будет, — мы сможем проследить источник слухов и найдем мерзавцев.

— И что потом? — спрашивает Коннор.

— А потом нужно будет восстановить справедливость. Но пока придется держать язык за зубами.

По дороге назад Адмирал без обиняков рассказывает Коннору, что ему от него нужно.

— Я хочу найти новую пару глаз и ушей. Кто-то должен держать меня в курсе того, что происходит среди ребят. И вычислить, кто же этот волк в овечьей шкуре. Я прошу тебя это сделать.

— Вы хотите, чтобы я стал шпионом?

— А на чьей ты стороне? Ты со мной или с этими убийцами?

Теперь Коннору становится окончательно понятно, зачем Адмирал его вызвал и заставил посмотреть, что в корзине. Одно дело, если тебе расскажут о таком, и совсем другое, если ты видел это своими глазами. После того как Коннор сам обнаружил тела, сомнений в том, на чьей он стороне, уже не возникает.

— Почему я? — спрашивает он Адмирала.

Начальник снова улыбается ему, обнажая безупречные зубы, но теперь его улыбка больше не пугает Коннора.

— Потому, мой друг, что ты наименьшее из зол.

На следующее утро Адмирал официально объявляет о том, что пятеро погибших ребят отправились организовывать новые убежища для беглецов. Во время собрания Коннор наблюдает за Роландом, надеясь зафиксировать какую-то реакцию — мимолетную улыбку или жест, предназначенный сообщникам. Однако верзила ничем себя не выдает. Ни малейших признаков того, что Роланду что-то известно о судьбе ребят, Коннор не замечает. Более того, на протяжении всего собрания здоровяк демонстрирует полное отсутствие интереса к происходящему. Он рассеян, и мысли его, очевидно, витают в каких-то иных сферах. Похоже, ему не терпится перейти к исполнению служебных обязанностей.

Тому есть веские причины. Общение с Тесаком начинает приносить свои плоды. В течение последней пары недель Роланд научился пилотировать вертолет на профессиональном уровне, и когда Тесака нет поблизости, он бесплатно катает ребят согласно какой-то своей программе поощрения. Роланд утверждает, что Тесак не против, но Коннор уверен, что он просто ни о чем не догадывается. Сначала он решает, что Роланд катает исключительно ребят из своего круга, но это не так. Он постепенно расширяет сферу влияния и включает в нее ребят, которых раньше не знал. Делает он это следующим образом: желающие оказаться на борту вертолета, которых всегда оказывается больше, чем посадочных мест, должны проголосовать и выбрать, кому лететь. Фактически, Роланд поставил себя на место начальника и активно пользуется демократическими принципами, внедренными Адмиралом. Можно сказать, что он ведет себя так, что создается впечатление, что он здесь главный.

В присутствии Адмирала он активно имитирует лояльность, но когда его нет, он ведет подрывную деятельность. Вокруг него всегда крутятся какие-то люди. Умение собирать толпу — одна из сильных сторон его натуры, и он никогда не упускает возможности лишний раз нанести удар по авторитету начальника. «Адмирал далек от народа, — говорит он. — Он не знает, что это такое — быть одним из нас. Наверняка не понимает даже, кто мы и что нам нужно». Среди ребят, попавших в зависимость, он развивает теории по поводу зубов Адмирала, его шрамов и дьявольских планов по продаже всех и каждого на органы. Роланд намеренно усиливает страх перед начальником и сеет в умах семя недоверия к Адмиралу, стараясь обратить в свою веру как можно больше ребят.

Иногда Коннору приходится в прямом смысле слова закусывать губу, когда Роланд начинает распространяться на тему Адмирала.

Но сделать ничего нельзя — стоит Коннору сказать хоть слово в защиту, и Роланд поймет, на чьей тот стороне.

На Кладбище есть самолет, в котором можно отдохнуть и развлечься в свободное время. Он стоит неподалеку от навеса, под которым проходят собрания. В салоне есть несколько телевизоров, приставки с видеоиграми, аппарат для игры в пинбол, относительно удобные диваны и кресла, а под крыльями стоят столы для игры в бильярд. Коннор предложил установить рядом с ними распылители, превращающие воду в состоящий из мельчайших капелек туман, чтобы днем под крыльями было не так жарко, как в других местах. Первоначально он хотел сделать это для удобства, но впоследствии сообразил, что проект позволяет ему, не вызывая подозрений, постоянно присутствовать в зоне развлечений, слушая разговоры и разбираясь, кто к какой клике принадлежит, словом, заниматься обычными шпионскими делами. Проблема в одном — Коннор, как и Роланд, постоянно оказывается в центре внимания. Ребята толкутся возле него, предлагают помощь, и мальчик чувствует себя Томом Сойером, красящим забор. Ему хотелось быть малопривлекательной и незаметной мухой, сидящей на стене, а ребята видят в нем лидера. Приходится радоваться хотя бы тому, что он так никому и не рассказал, что он и так называемый Беглец из Акрона — одно и то же лицо. Прошло уже немало времени, и, согласно последним слухам, Беглец уложил целый отряд полицейских, перехитрил всю Национальную гвардию, захватил и разрушил более десятка заготовительных лагерей. Слава богу, что он не стал болтать — внимания ему и так уделяют слишком много, а такая репутация могла бы повредить еще больше.

Пока Коннор устанавливает ряд распылителей, Роланд внимательно следит за ним, делая вид, будто играет в бильярд. Не выдержав, он наконец откладывает в сторону кий и подходит.

— Я смотрю, ты у нас неутомимый, как пчелка, — говорит Роланд достаточно громко, чтобы его слышали остальные. Коннор стоит на стремянке, присоединяя к крылу верхний ряд распылителей. Положение выгодное, так как оно дает ему возможность разговаривать с Роландом, глядя на него сверху вниз.

— Я хочу, чтобы жизнь здесь стала немного более комфортной, — отвечает он. — Мне кажется, без распылителей здесь никак, иначе все просто задохнутся на такой жаре.

Роланд сохраняет невозмутимую мину профессионального игрока в покер.

— Похоже, ты стал новым золотым мальчиком у Адмирала. Другие-то все уехали.

Оглянувшись и убедившись, что завладел вниманием присутствующих, Роланд продолжает свою речь.

— Я видел, как ты заходил в его самолет, — говорит он.

— Ему, как и всем, иногда требуется что-то починить, — отвечает Коннор. — Вот и все.

В этот момент, дабы помешать Роланду, желающему, очевидно, продолжить допрос, в разговор вмешивается Хайден, играющий в бильярд за соседним столом.

— Коннор, кстати, не один там появляется, — говорит он. — Туда все время кто-нибудь ходит. То еду приносят, то убираются — и даже небезызвестный всем Гундос, которого все мы так любим, периодически туда наведывается.

Все оборачиваются к Гундосу, торчащему, как всегда, возле аппарата для игры в пинбол, к которому он словно прикипел вскоре после прибытия на Кладбище.

— Что такое? — спрашивает он.

— Ты бывал в гостях у Адмирала, не правда ли? — спрашивает Хайден. — Ты же не будешь это отрицать.

— И что?

— Так что ему от тебя нужно? Думаю, всем будет небезынтересно это узнать.

Гундос, чувствующий себя неловко, неожиданно сделавшись центром всеобщего внимания, досадливо морщится.

— Да он просто расспрашивал меня о семье, о доме и все такое.

Коннор удивлен. Возможно, думает он, Адмирал решил не ограничиваться общением с ним и найти себе других добровольных помощников, желающих поспособствовать в поисках убийц. Несомненно, Гундос — человек куда менее заметный, чем Коннор, но, помимо глаз и ушей, в голове резидента должны быть еще и мозги, чем мальчик похвастаться явно не может.

— Я знаю, что ему от него нужно, — заявляет Роланд. — Он хочет взять себе волосы Гундоса.

— Да ты что!

— Да, да, он же лысеет, видел? А у тебя отличные волосы. Вот старик и решил снять с тебя скальп, а остальное отправить на разборку!

— Заткнись!

Слушатели смеются. Естественно, Роланд шутит, но Коннору приходит в голову, что многие задумались над тем, правда это или нет. Гундос, видимо, тоже испугался, потому что стал похож на побитую собаку. Коннор приходит в бешенство, увидев это.

— Да, молодец, — говорит он Роланду. — Подкалывай Гундоса почаще, покажи всем, какой ты пошляк и трус.

Спустившись с лестницы, Коннор встает прямо напротив верзилы и смотрит ему в глаза.

— Да, кстати, Мегафон оставил свою машинку, кажется? Может, тебе вместо него поработать? Ты так много языком треплешь, тебе цены бы не было.

— Меня никто об этом не просил, — отвечает Роланд без тени улыбки.

Вечером Коннор и Адмирал встречаются в обстановке строжайшей секретности за чашкой кофе из машины, которую Коннор, как предполагается, починил. Разговор идет о Роланде и о подозрениях Коннора относительно него, но Адмиралу этого мало.

— Подозрения, слухи — все это отлично, но не то. Нужны доказательства. Твои чувства — это твои чувства, но прямых улик нет, — говорит Адмирал, добавляя в кофе виски из фляжки.

Рапорт Коннора окончен, и он собирается уходить, но Адмирал его не отпускает. Он наливает ему вторую чашку кофе, после которой он, вероятно, всю ночь не сможет сомкнуть глаз. Впрочем, если принять во внимание сложившуюся ситуацию, думает Коннор, спать, видимо, и так не придется.

— Очень мало кто знает о том, что я собираюсь тебе рассказать, — говорит Адмирал.

— Тогда зачем мне об этом рассказывать? — спрашивает Коннор.

— Потому что это в моих интересах. Я хочу, чтобы ты знал.

Коннору импонирует прямота Адмирала, однако такой ответ тем не менее, будучи честным, оставляет за кадром истинные мотивы Адмирала. Коннору приходит в голову, что на войне умение отвечать таким образом не раз выручало старика.

— Когда я был значительно моложе, — начинает Адмирал, — принимал участие в Хартландской войне. Шрамы, которые ты ошибочно принял за следы операций, я получил в результате разрыва гранаты.

— А на чьей вы были стороне?

Адмирал смотрит на него сурово. Коннор уже успел привыкнуть к манерам старика, но ему все равно становится не по себе.

— А много ли ты знаешь о Хартландской войне?

— В учебнике был параграф на эту тему, — отвечает Коннор, пожимая плечами, — но у нас были госэкзамены, и мы до него так и не дошли.

Адмирал с отвращением отмахивается от его слов:

— В учебниках все обернуто в сахарную вату. Никто не хочет знать, как все было на самом деле. Ты спросил, на чьей я был стороне. Дело в том, что на той войне было три стороны, не две. Была Армия Жизни, Бригада Выбора и остатки армии Соединенных Штатов. Так вот последние видели свою задачу в том, чтобы не дать двум первым перебить друг друга. На их стороне был и я. К сожалению, успеха мы не добились. Видишь ли, для возникновения конфликта всегда требуется какой-то повод — разница во мнениях, какой-нибудь спорный предмет. Но к тому времени, когда конфликт перерастает в войну, повод уже не важен, потому что в этот момент важно только одно: насколько сильно противоборствующие стороны друг друга ненавидят.

Прежде чем продолжить, Адмирал добавляет в кофе еще виски из фляжки.

— Период накануне войны был страшным. Все привычные понятия, помогавшие нам отличить добро от зла, были вывернуты наизнанку. С одной стороны, люди убивали акушеров и гинекологов, делавших аборты, чтобы защитить право на жизнь, с другой — многие женщины старались забеременеть лишь ради того, чтобы продать ткань плода. И лидеров выбирали не по способности вести за собой людей, а по умению упрямо защищать какой-нибудь один предмет. Все это было за пределами добра и зла! Затем произошел раскол в вооруженных силах, противоборствующие стороны получили боевое оружие, и две группировки превратились в две армии, полные решимости уничтожить друг друга. А потом был принят Билль о жизни.

Когда Адмирал произносит последнюю фразу, у Коннора по спине бегут мурашки. Раньше он законами не интересовался, но с того момента, когда он узнал о решении родителей, стал смотреть на вещи иначе.

— Идея о том, что беременность можно прерывать ретроспективно, путем расчленения ребенка, достигшего определенного возраста, возникла в моем присутствии, — продолжает Адмирал. — Сначала это была шутка, никто не воспринимал ее всерьез. Но в том же году ученого, сделавшего ряд открытий в сфере пересадки органов, наградили Нобелевской премией за создание техники, позволившей использовать при трансплантации любую часть организма донора.

Адмирал прерывается, чтобы сделать глоток кофе. Коннор же к своей чашке даже не притронулся. Он даже представить себе не в состоянии, как можно сделать хотя бы глоток, когда речь идет о таких вещах. Даже то, что он уже успел выпить, удается удерживать в желудке с большим трудом.

— Война разгоралась, — продолжает свой рассказ Адмирал, — и добиться перемирия можно было, лишь усадив обе стороны за стол переговоров. Именно мы предложили идею создания заготовительных лагерей, в которых жизнь нежеланных детей прекращается, но без умерщвления. Мы думали, что предложение шокирует обе стороны и в них проснется здравый смысл, что они посмотрят друг другу в глаза через стол и кто-нибудь из них дрогнет. Но никто не дрогнул. Возможность прерывать жизнь детей, не убивая их, обе стороны нашли приемлемой. Билль о жизни был подписан, было заключено перемирие, и война окончилась. Все так радовались этому, что о последствиях никто не беспокоился.

Адмирал умолкает и мысленно уносится в прошлое. Через какое-то время он снова возвращается к реальности.

— Уверен, ты знаешь, что было дальше, — заканчивает он, сопровождая слова красноречивым взмахом руки.

Всех подробностей Коннор не знает, но общая идея ему понятна.

— Людям нужны были органы, — говорит он.

— Я бы сказал, требовались органы. К примеру, появилась возможность в случае рака прямой кишки заменить ее на здоровую. Человек, серьезно пострадавший при несчастном случае, теперь не умрет. Поврежденные органы заменят на новые, и он будет жить. Сморщенную старческую руку, скрюченную артритом, можно заменить на здоровую, взятую у парня, которому лет на пятьдесят меньше, чем пациенту. Кто-то же должен был стать донором органов.

Адмирал делает паузу, чтобы поразмыслить.

— Если бы люди становились донорами органов по своей воле, нужды в заготовительных лагерях никогда бы не возникло… — говорит он. — Но люди не любят разбрасываться тем, что им принадлежит, даже после смерти. Этика оказалась бессильной перед жадностью — и трансформация случилась очень скоро. Люди быстро смекнули, что заготовительные лагеря — прибыльные предприятия, и они стали процветать при молчаливом одобрении окружающих.

Адмирал оборачивается и смотрит на фотографию сына. Хотя Адмирал еще ничего не сказал, Коннору и так ясно, в чем он собирается признаться, но мальчику хочется, чтобы он сделал это сам.

— Мой сын, Харлан, был отличным парнем. Умным. Но сложным, ты знаешь, о чем я.

— Я и сам такой, — соглашается Коннор с легкой усмешкой.

Адмирал кивает.

— Это случилось десять лет назад. Он связался с нехорошей компанией, и их поймали на воровстве. Черт, да я и сам был таким в его возрасте, поэтому родители и послали меня в военное училище, чтобы скорректировать поведение. Только в случае с Харланом я решил поступить иначе.

— И отдали его на разборку.

— Да. Я был одним из инициаторов мирного соглашения. Все ждали, что я лично подам пример.

Адмирал снова вынужден прерваться. Подняв руку, он прижимает к глазам большой и указательный пальцы, чтобы предотвратить потоки слез.

— Мы подписали разрешение, а потом передумали. Но было уже поздно. Харлана забрали прямо из школы, отправили в лагерь и там немедленно разобрали. Когда я заявил, что изменил решение, дело было уже сделано.

Коннор ни разу не думал о бремени, ложащемся на плечи родителей, принявших решение подписать разрешение на разборку. Он даже представить себе не мог, что способен испытывать сочувствие к родителям, совершившим это злодеяние, не говоря уже о человеке, ставшем одним из авторов бесчеловечного закона.

— Я вам сочувствую, — говорит он Адмиралу с полной искренностью.

Услышав это, Адмирал тут же берет себя в руки, практически немедленно.

— Не нужно сожалений, — говорит он. — Ты и сам попал сюда лишь потому, что чудом избежал участи моего сына. Жена впоследствии ушла от меня и основала фонд памяти Харлана. Я остался на службе и в последующие несколько лет много пил, трезвым меня почти не видели. Так все и шло, пока три года назад у меня не появилась Великая идея, как я ее называю. Кладбище стало ее воплощением, а дети, среди которых находишься и ты, результатом. На данный момент мне удалось спасти от разборки уже более тысячи человек.

Теперь наконец ясно, почему Адмирал вызвал его на этот разговор. Это была не просто исповедь. Он хотел заручиться поддержкой Коннора, лишний раз подпитать его лояльность — и это сработало. Адмирал и правда одержимый человек, но его одержимость спасает людям жизни. Хайден как-то сказал, что Коннор — за справедливость. Эта черта теперь делает его преданным соратником Адмирала. Остается только предложить тост.

— За Харлана, — говорит Коннор, поднимая кружку.

— За Харлана! — эхом отзывается Адмирал, и они вместе пьют в его честь.

— Мало-помалу мне удается кое-что исправить, Коннор, — признается старик. — Медленно, зато в нескольких направлениях.

35. Лев

Не столь важно, где был Лев в период после расставания с СайФаем и появлением на Кладбище. Гораздо важнее, в каком он в это время находился состоянии. А в душе у него в то время было так же темно и пусто, как в тех неприютных местах, где ему порой приходилось ночевать.

В скитаниях он провел около месяца, за это время ему пришлось пойти на ряд неприятных компромиссов, совершая при случае мелкие преступления, — и все это ради выживания. Быстро обучаясь, Лев вскоре приобрел все необходимые навыки, позволяющие выжить в экстремальных условиях улицы. Считается, что язык и культуру какой-либо страны легче всего изучать методом погружения. За короткое время Лев стал настоящим беспризорником, мало отличающимся от тех, кому пришлось вести такую жизнь с самого детства.

Оказавшись в одном из убежищ, входящем в сеть, выстроенную Адмиралом, он быстро дал понять окружающим, что с ним шутки плохи. О том, что его должны были принести в жертву, Лев никому уже не рассказывал. Он придумал и распространял слух о том, что родители решили отдать его на разборку после того, как полицейские взяли его под стражу по обвинению в вооруженном ограблении. Он остановился на этой версии, потому что никогда в жизни даже не держал в руках оружия, и, рассказывая эту историю, Лев всегда в душе забавлялся. Удивительно, но все, с кем он делился жуткими подробностями предполагаемого грабежа, свято ему верили — и это при том, что Лев никогда не умел лгать. Но потом, когда он однажды заглянул в зеркало и испугался собственного взгляда, мальчик все понял.

К тому времени, как он попал на Кладбище, окружающие предпочитали держаться от него подальше, и Льва это полностью устраивало.

В ту же ночь, когда Адмирал с Коннором проводят тайную конференцию, Лев тайком выбирается из самолета и ныряет в кромешную тьму безлунной ночи, не включая фонарик.

В первый вечер ему удалось незаметно ускользнуть и найти Коннора, чтобы объяснить ему кое-какие вещи. С тех пор прошло уже немало времени, синяк почти исчез, и больше о том происшествии они не говорили. Они вообще почти не разговаривали с Коннором, потому что Лев был занят другими мыслями. Каждый вечер он пытался незаметно исчезнуть, но его ловили и заставляли вернуться. Теперь цепных собак Адмирала нет на месте, и часовые заметно расслабились. Неслышно крадясь между самолетами, он видит, что некоторые из них спят на посту.

Лев думает о том, что Адмирал совершил глупый поступок, отослав пятерку лучших ребят и не позаботившись о подготовке смены.

Отойдя подальше, Лев включает фонарик, чтобы посмотреть, где он, и определить, куда идти. Он хочет найти место, о котором ему рассказала одна девочка, с которой его свела судьба несколько недель назад. Она была очень похожа на него. Теперь Лев надеется встретить других таких же людей. Ряд тридцать, место двенадцать. Это самый дальний ряд на Кладбище, дальше уже пустыня. На месте номер тринадцать стоит древний DC-10, совсем сгнивший. Лев распахивает люк и забирается внутрь, его встречают двое ребят. Увидев его, они бросаются вперед и занимают оборонительную стойку.

— Я Лев, — говорит он. — Меня сюда прислали.

Ребят Лев не знает, но это неудивительно — он недостаточно долго прожил на Кладбище, чтобы запомнить всех в лицо. Одна из двоих — девушка азиатской внешности с розовыми волосами. Второй — наголо обритый парень, с ног до головы покрытый татуировками.

— И кто тебя прислал? — спрашивает бритый.

— Девушка, с которой я познакомился в Колорадо. Ее зовут Джулиан.

Из темноты выходит третий человек — не подросток, взрослый. На вид ему лет двадцать — двадцать пять. На скуластом, худом лице улыбка. Голова увенчана копной грязных рыжих волос, на подбородке — козлиная бородка в тон. Это Тесак, пилот вертолета Адмирала.

— А, так тебя Джулиан прислала! — говорит он. — Круто! Как она?

В течение пары секунд Лев обдумывает ответ.

— Она сделала то, что должна была сделать, — наконец произносит он.

— Ясно, — кивает Тесак.

Ребята, вышедшие навстречу первыми, представляются. Парня с голым черепом зовут Блэйном, девушку — Маи.

— А что, тот бугай, что помогает тебе с вертолетом, тоже в теме? — спрашивает Лев Тесака.

— Роланд? — спрашивает он с отвращением. — Ни за что в жизни! Роланд не совсем… подходящий материал для нашей маленькой группы, — объясняет Тесак. — Ты пришел передать привет от Джулиан или есть еще какие-нибудь причины?

— Я пришел, потому что хочу быть заодно с вами.

— Это понятно, — говорит Тесак, — но мы плохо тебя знаем.

— Расскажи о себе, — просит Маи.

Лев уже было собрался рассказать им дежурную историю об аресте за ограбление, но что-то заставляет его замолчать, едва открыв рот. Он передумал. В такие моменты лгать не стоит. Общение с этими людьми нужно начинать с правды, и он рассказывает им все: с момента, когда его похитил Коннор, до их путешествия с СайФаем и после него. Когда Лев заканчивает рассказ, Тесак выглядит очень, очень довольным.

— Значит, тебя должны были в жертву принести! Это очень хорошо. Ты даже не представляешь, насколько это здорово!

— И что? — спрашивает Лев. — Вы принимаете меня или нет?

Воцаряется молчание. Все становятся крайне серьезными. Лев понимает, что сейчас начнется какой-то ритуал.

— Скажи, Лев, — просит Тесак, — насколько сильно ты ненавидишь тех, кто хотел отдать тебя на разборку?

— Сильно.

— Прости, но этого недостаточно.

Лев закрывает глаза и погружается в воспоминания. Он думает о родителях, о том, что они хотели с ним сделать и как заставили его поверить в то, что он избранный, носитель священной миссии.

— Так насколько сильно ты их ненавидишь?

— Беспредельно, — отвечает Лев.

— А как сильно ты ненавидишь людей, которым понадобились бы части твоего тела?

— Беспредельно.

— И насколько сильно ты хочешь заставить их, а вместе с ними и весь мир заплатить за то, что с тобой собирались сделать?

— Беспредельно.

Да, кто-то должен заплатить за несправедливость, допущенную по отношению к нему. Они все за это заплатят. Он их заставит.

— Отлично, — говорит Тесак.

Лев сам поражен глубиной обуявшего его бешенства, но оно пугает его все меньше и меньше. Ему кажется, что это хорошо.

— Может, он и настоящий, — говорит Блэйн.

Лев знает: стоит ему принести клятву, и пути назад не будет.

— Я должен знать одну вещь, — говорит он, — потому что Джулиан… не могла мне этого объяснить. Скажите мне, во что вы верите.

— Во что верим? — переспрашивает Маи. Она вопросительно смотрит на Блэйна, но тот только смеется в ответ. Однако Тесак поднимает руку, прося его перестать.

— Нет, нет, — говорит он, — это хороший вопрос. Серьезный. Он заслуживает адекватного ответа. Если ты хочешь спросить, боремся ли мы за какое-то дело, то нет, можешь сразу об этом забыть.

Говоря, Тесак помогает себе, размахивая руками.

— Биться за какую-то идею — это старо. Это не для нас. Мы верим в хаос. В землетрясения! В ураганы! В силы природы, потому что и мы сродни стихийному бедствию. Мы сами часть хаоса. Наше призвание — будоражить этот мир, бросать ему вызов.

— Как мы это сделали с Адмиралом, — вставляет Блэйн, хитро подмигивая. Тесак сердито смотрит на него. Маи испугана. Этого достаточно, чтобы Лев насторожился.

— А что вы сделали с Адмиралом? — спрашивает он.

— Все это в прошлом, — говорит Маи, изогнувшись, как рассерженная дикая пантера. Тем не менее видно, что ей страшно. — Мы не говорим о прошлом. Такой принцип. Понятно?

Тесак удовлетворенно кивает, и девушка слегка расслабляется.

— Все дело в том, — говорит пилот, — что это не важно. Не имеет значения, кому мы бросаем вызов. Главное, что мы это делаем. Мы считаем, что мир время от времени нужно встряхивать, иначе начинается застой. Я правильно говорю?

— Думаю, да, — отвечает Лев.

— Значит, затем мы и существуем, чтобы придавать ему ускорение, — говорит Тесак, усмехаясь и показывая на Льва пальцем. — А ты? Вот и чем вопрос. Способен ли ты стать одним из нас?

Лев долго, внимательно смотрит на всех троих по очереди. Его родителям они бы точно не понравились. Он мог бы примкнуть к ним просто из чувства противоречия, но этого недостаточно. В этот раз все должно быть серьезней. Здесь требуется нечто большее. Но здесь и кроется нечто большее. Это нельзя описать словами, но оно точно есть, хоть и скрывается от глаз, как смертельный разряд в оборванном проводе высоковольтной линии. Лев чувствует, что в нем накопилась энергия, требующая выхода, не просто бессильная злоба, а гнев, способный толкать человека на поступки, пробуждающий волю к победе.

— Я готов, — говорит Лев.

В прошлой жизни, дома, Лев привык чувствовать себя избранным, человеком, имеющим определенную миссию. Только сейчас он понял, как ему этого не хватало.

— Добро пожаловать в семью, — говорит Тесак, шлепая Льва по спине так сильно, что у того даже искры из глаз начинают сыпаться от боли.

З6. Риса

Риса первая замечает, что с Коннором что-то не так. Она же первая чувствует, что и Лев как-то сильно изменился в последнее время.

В какой-то момент, поддавшись эгоистичным чувствам, Риса даже приходит в раздражение. Ей кажется, что ее отвлекает, да еще и не вовремя, ведь в последнее время у нее все складывается на удивление хорошо. Она нашла свое место в жизни. Ей даже хотелось бы остаться здесь по достижении совершеннолетия, потому что во внешнем мире ей вряд ли удастся заниматься тем, чем она занимается на Кладбище. Быть практикующим врачом в гражданском обществе без лицензии нельзя — вернее, можно, но только когда речь идет о выживании, о какой-нибудь катастрофе. Когда ей будет восемнадцать, у нее появится возможность поступить в колледж, а затем и получить медицинское образование, но для этого нужны деньги и и связи, и за место в жизни придется бороться так, что даже конкуренция между учениками в ее музыкальном классе не может идти в сравнение с этой борьбой. Может, ей удастся поступить на службу в армию и стать военным врачом. Чтобы служить в медицинском подразделении, не нужно обладать крепкими мускулами. Впрочем, кое-что Рису все-таки радует: что бы ни случилось с ней по достижении совершеннолетия, у нее будет выбор, и это важно. Впервые за долгое время она чувствует, что у нее есть будущее. И, чувствуя это, она совсем не хочет, чтобы в жизни снова появились какие-то неприятности, грозящие ее этого будущего лишить.

Об этом думает Риса, направляясь к самолету, в котором желающие продолжать образование могут заниматься, как в школе. Адмирал отдал три из стоящих близко к центру и хорошо оборудованных пассажирских самолета под аудитории для учеников, оснастив их компьютерами, учебниками и другими необходимыми для обучения всевозможным наукам вещами. «Это не школа, — объяснил Адмирал вскоре после того, как партия ребят, с которой прибыла и Риса, появилась на Кладбище. — Учителей нет, соответственно нет и экзаменов». Как ни странно, именно в результате отсутствия давления со стороны взрослых жители Кладбища учатся хорошо и охотно.

Основные обязанности Рисы приходятся на ранее утро, после восхода солнца, и по окончании работы она успевает прийти в школьный самолет раньше всех. В это время в аудиториях почти никого нет. Кроме того, если бы Рису застали за изучением того, что ее интересует, у ребят неизбежно возникли бы вопросы, поэтому раннее утро для нее — самое оптимальное время. Дело не в том, что Рису интересуют какие-то особенные вещи, а в том, что кроме нее анатомией и медициной практически никто не занимается, а выделяться девочке не хочется. Кроме того, Рисе не хочется, чтобы они знали, что врач, ведущий прием в медицинском самолете, знает не все и ей тоже приходится учиться.

Тем не менее, придя утром в школьный самолет, она обнаруживает там Коннора. Открыв люк и увидев его, девочка замирает в удивлении. Мальчик так поглощен лежащей перед ним книгой, что даже не слышал, как она вошла. Риса пользуется моментом, чтобы рассмотреть его как следует. Вид у Коннора усталый — таким она его не видела, даже когда они вместе прятались. И все же смотреть на него одно удовольствие. Последнее время они оба были так заняты, что проводить время вместе почти не удавалось.

— Привет, Коннор, — наконец говорит Риса.

Мальчик вздрагивает и захлопывает лежащую перед ним книгу.

Поняв, кто его окликнул, Коннор заметно успокаивается.

— Привет, Риса, — говорит он.

Когда она садится, он уже не кажется усталым и встречает ее широкой улыбкой. Рисе приятно, что он так преобразился, увидев ее.

— Ты рано встал, — замечает она.

— Я еще не ложился, — поправляет ее Коннор. — Не мог уснуть, вот и пришел сюда. А что, уже утро? — спрашивает он, пытаясь разглядеть что-нибудь через ближайший иллюминатор.

— Солнце только встало. А что ты читаешь?

Коннор пытается спрятать лежащую перед ним книгу, но это уже невозможно. На самом деле на столе перед ним две книги. Судя по корешку, та, что лежит внизу, — учебник по инженерному искусству. В этом нет ничего удивительного, учитывая то, как много времени Коннор уделял ремонту всевозможных механизмов. Внимание Рисы привлекает книга, лежащая наверху, именно ее читал Коннор, когда она вошла. Увидев название, она едва удерживается от смеха.

— «Криминология для чайников»?

— Ну, да, у всех есть хобби.

Риса смотрит на него, но Коннор отводит глаза.

— Что-то случилось, верно? — спрашивает она. — Мне не нужно читать книжку «Коннор для чайников», чтобы понять, что у тебя неприятности.

Коннор упорно избегает ее взгляда.

— Я бы не сказал, что это неприятности, — говорит он. — По крайней мере, не для меня. Хотя, может, и для меня, я не знаю.

— Ты не хочешь мне рассказать?

— Нет, — отвечает Коннор с глубоким вздохом, — не хочу. Да ты не волнуйся, все будет в порядке.

— Что-то по твоему голосу этого не скажешь.

Коннор наконец решается взглянуть ей в глаза. Потом оглядывается на люк, чтобы убедиться, что, кроме них, в салоне больше никого нет.

— Видишь ли, — говорит он тихо, наклоняясь к самому уху Рисы, — теперь, когда Дживса, Мегафона и прочих нет… на месте, Адмирал занялся поиском новых помощников. В связи с этим я бы хотел попросить тебя об одолжении. Если он обратится к тебе, прошу тебя, не соглашайся.

— Да Адмирал даже не знает о моем существовании. Как же он будет меня о чем-то просить?

— Меня же он попросил, — возражает Коннор громким шепотом. — И Гундоса, кажется, тоже.

— Гундоса?

— Я бы не хотел, чтобы ты превратилась в мишень!

— Мишень для чего? Для кого?

— Тсс! Говори тише!

Риса смотрит на него, затем на лежащую перед ним книгу и пытается как-то сопоставить наблюдения с тем, что только что сказал Коннор. У нее ничего не получается, потому что информации явно недостаточно. Риса придвигается к Коннору и буквально силой заставляет его смотреть себе в глаза.

— Послушай, — говорит она, — я что-то волнуюсь. Можно, я тебе все-таки помогу?

Коннор пытается отвести глаза, смотрит то в одну сторону, то в другую, но избежать внимательного взгляда девушки не удается. Неожиданно лицо Коннора оказывается возле ее лица, и мальчик целует ее. Риса этого совершенно не ожидала, и, когда поцелуй окончен, по выражению лица Коннора она понимает, что и он поражен не меньше.

— Ты зачем это сделал?

Мальчик, очевидно, не сразу начинает соображать, потому что ответа ждать приходится довольно долго.

— Я это сделал, — говорит он наконец, — на случай, если что-нибудь случится и я тебя больше не увижу.

— Ладно, — говорит Риса, притягивая его к себе для нового поцелуя. В этот раз он длится дольше, чем в первый. — А это, — говорит Риса, когда их губы наконец разъединяются, — на случай, если что-то случится со мной.

Коннор уходит, спотыкаясь от неловкости. Спускаясь по трапу, он чуть не падает на землю.

Риса шокирована тем, что произошло между ними, но на душе ее так хорошо, что удержаться от улыбки решительно невозможно. Поразительно, как такая простая, в сущности, вещь, как поцелуй, способна повлиять на состояние души, даже если она переполнена самыми тяжелыми опасениями.

У Льва тоже неприятности, но другого рода. Риса с удивлением понимает, что начала его побаиваться. В то же утро он приходит в лазарет за помощью — он здорово обгорел на солнце. Лев занимался спортом и умеет быстро бегать, поэтому выполняет на Кладбище работу курьера. Большую часть дня ему приходится курсировать между самолетами, передавая записки и устные сообщения. Одно из правил, придуманных для курьеров Адмиралом, предписывает использование защитного крема от загара, но Лев, похоже, с некоторых пор не склонен уважать правила.

Рисе удается перекинуться с ним парой слов, но беседа не клеится, и она решает заняться ожогами.

— У тебя теперь длинные волосы, — с удовлетворением констатирует она, — поэтому, по крайней мере, лоб и шея не обгорели. Сними-ка рубашку.

— Да под ней все нормально, — возражает Лев. — Я без нее не ходил.

— Нет уж, давай посмотрим, — говорит Риса, и Лев неохотно снимает рубашку.

Ожоги есть и под ней, но не такие страшные, как на лице и руках. Осматривая спину, Риса замечает синяк, отдаленно похожий очертаниями на человеческую руку.

— Кто это сделал? — спрашивает она, проводя пальцами по спине Льва.

— Никто, — отвечает он, отнимая у нее рубашку и быстро надевая ее. — Так, один парень.

— У тебя не сложились отношения в отряде?

— Я же сказал, все нормально. Тебе-то какая разница? Ты что, моя мама?

— Нет, не мама, — говорит Риса. — Если бы я была твоей мамой, отправила бы тебя на разборку за такой тон.

Риса пошутила, но, видимо, неудачно, потому что Лев не смеется.

— Дай мне что-нибудь от ожогов, и я пошел, — говорит он.

Что-то в его тоне Рисе действительно не нравится. Подойдя к шкафу, она находит тюбик с кремом, в состав которого входит экстракт алоэ, но отдает его мальчику не сразу.

— Мне не хватает Льва, которого я знала раньше, — говорит Риса.

Лев пристально смотрит на нее.

— Без обид, но ты же меня тогда почти не знала.

— Ты прав, но тогда я хотела узнать тебя поближе.

— А сейчас уже не хочешь?

— Не знаю, — признается Риса. — Парень, которого я вижу сейчас перед собой, меня пугает.

Взглянув на Льва, Риса отмечает, что последняя фраза его, похоже, здорово порадовала, потому что он, очевидно, специально работал над новым имиджем и хотел, чтобы люди его боялись.

— Тот Лев, которого ты знала, — говорит он, — убедил тебя, что ему можно доверять, а потом сдал полиции, когда подвернулась подходящая возможность.

— А нынешний Лев этого бы не сделал?

Прежде чем ответить, мальчик долго думает.

— У нынешнего Льва другие приоритеты.

— Что ж, если встретишь того, прежнего, — говорит Риса, передавая ему тюбик с кремом, — того парня, что думал о Боге, своем предназначении и тому подобных вещах, скажи ему, что его здесь ждут.

Повисает долгая пауза. Лев опускает глаза и смотрит на тюбик. В какой-то момент ему кажется, что стоит сказать Рисе что-то такое, что мог сказать прежний Лев, но ничего подходящего в голову не приходит.

— Как часто нужно мазаться? — спрашивает он наконец.

На следующий день всех созывают на очередное собрание по поводу вызова на работу. Риса их просто ненавидит, потому что узнает — для нее ничего стоящего не будет, но по таким случаям явка обязательна.

На этот раз собрание проводит Тесак. По всей видимости, после отъезда Золотой молодежи Адмирал попросил его временно выполнять обязанности спикера, так как никто из ребят не решился претендовать на эту должность. Рисе Тесак не нравится — какой-то он слишком уж скользкий.

Предложений сегодня немного. Заказчику из какого-то богом забытого городка под названием Биверс Бриф нужен помощник слесаря; есть возможность поехать на ферму где-то в Калифорнии; третий вариант вообще какой-то фантастический.

— Прадхо-Бей, Аляска, — говорит Тесак. — Обслуживание нефтепровода, работать можно до восемнадцатилетия. Я слышал, что это одно из самых холодных мест на свете. Но это же все равно хороший вариант, верно? Требуются три человека.

Первым поднимает руку парень лет семнадцати с бритым наголо черепом. Выглядит он, как человек, привыкший ставить себя в жесткие условия. Такое впечатление, что он родился для тяжелой работы. Увидев, кто еще поднял руку, Риса застывает на месте. Это Маи. Неужели и она хочет поехать обслуживать трубопровод? Что она там будет делать? Зачем ей бросать парня, с которым она не расставалась в ангаре? Впрочем, вспоминает Риса, этого парня она на Кладбище не видела. Пока она пытается как-то уложить все это в голове, в толпе поднимается третья рука. Последний доброволец значительно моложе остальных. И меньше ростом. Лицо его покрыто ожогами. Лев поднимает руку третьим и попадает в число тех, кто отправляется на Аляску.

Риса стоит как вкопанная и не верит своим глазам. Придя в себя, она ищет в толпе Коннора и находит его. Он тоже все видел, но в ответ на ее вопросительный взгляд мальчик только пожимает плечами. Ладно; думает Риса, я поняла, тебе все равно. Но не мне.

Собрание окончено, и Риса бросается туда, где только что стоял Лев, но поздно: он уже скрылся в толпе. Вернувшись в лазарет, она немедленно требует прислать курьера, потом второго, третьего и так далее, отсылая их всех с типичной просьбой напомнить кому-нибудь из больных, когда нужно принимать лекарства. В конце концов, на четвертый или пятый раз присылают Льва.

Он, очевидно, сразу понимает, что Риса намеревается сказать, потому что даже не решается войти в люк. Риса в лазарете не одна, поэтому она гневно смотрит на него и взглядом указывает на дверь, ведущую в глубь салона.

— Вперед! — требует она. — Туда, быстро!

— Я твоим приказам не подчиняюсь, — пробует возразить Лев.

— Я сказала, пошел туда! — повторяет Риса тоном, не терпящим возражений. — СЕЙЧАС ЖЕ!

Очевидно, перед такой настойчивостью Лев устоять не в силах, потому что он входит в люк и нехотя марширует по направлению к внутренней двери. Оказавшись на складе вместе с ним, Риса захлопывает массивную дверь, запирает ее и берет Льва за грудки.

— О чем, черт побери, ты думаешь?

Лицо мальчика остается невозмутимым, как дверца сейфа. Рисе не удается напугать его.

— Никогда не был на Аляске, — говорит он, — вот и решил посмотреть.

— Да ты здесь всего неделю! С какой стати куда-то спешить? Да еще и ради такой сомнительной работы?

— Я не обязан ни перед кем отчитываться, в том числе перед тобой. Я поднял руку, меня выбрали, и все.

Риса скрещивает руки на груди, показывая, что с ней спорить бесполезно.

— Ты никуда не поедешь, если не пройдешь медкомиссию, а этими делами занимаюсь я. Можно сказать Адмиралу, что у тебя… вирусный гепатит, например.

— Ты этого не сделаешь!

— Увидишь.

Лев отпрыгивает в сторону и в ярости бьет кулаком по переборке.

— Он тебе не поверит! А если и поверит, ты не сможешь держать меня здесь вечно!

— А почему ты так туда рвешься?

— Да потому что есть вещи, которые я должен сделать, — отвечает Лев. — Я знаю, ты не поймешь. Ты видишь во мне кого-то другого, но я изменился, извини. Я уже не тот глупый, наивный мальчик, которого вы похитили два месяца назад. Я должен поехать туда, куда мне нужно поехать, и ты ничего не сможешь с этим сделать.

Риса ничего не говорит, потому что в глубине души понимает: он прав. Она может запереть его на какое-то время, если повезет, но остановить его не в ее силах.

— Так что, — спрашивает Лев уже спокойно. — У меня вирусный гепатит или нет?

— Нет, — вздыхает Риса. — Гепатита нет.

Лев разворачивается, открывает массивную дверь и собирается уходить. Ему настолько не терпится уйти, что даже прощаться с Рисой он, видимо, не считает нужным.

— В твои умозаключения вкралась ошибка, — бросает девочка ему вдогонку, — ты так же наивен, как и раньше. И, судя по всему, вдвое глупее.

Лев уходит, а вскоре за троими новоиспеченными работниками приходит неприметный белый мини-вэн. Маи, парень с бритым черепом и Лев уезжают, и Риса, как и прежде, уверена, что больше никогда не увидит упрямого мальчика. Но на этот раз ошибка вкралась в ее умозаключения: это не последняя встреча.

37. Гундос и Адмирал

Гундос понятия не имеет о подводных течениях, будоражащих спокойную гавань Кладбища, и уж подавно о том, что одно из них успело увлечь за собой и его. Его мир ограничен прямоугольными стенами страниц книг его любимых комиксов и хорошо организованной плоскостью стола машины для игры в пинбол. Оставаясь в этих границах, он с самого приезда чувствовал себя надежно защищенным от несправедливости и жестокости внешнего мира.

Странный выбор ребят, решивших отправиться на Аляску, его не удивляет — не его это дело. Он не чувствует внутреннего напряжения, мешающего жить Коннору, — тот и сам о себе способен позаботиться. Он не тратит время на размышления по поводу страстей, раздирающих Роланда, — с точки зрения Гундоса, от этого громилы просто следует держаться подальше.

Однако, согласно мудрому изречению, если ты не занимаешься политикой, политика все равно занимается тобой, и удержаться в безопасных границах маленького внутреннего мирка Гундосу не удается. Сам того не подозревая, он становится колышком на доске для игры в пинбол, да не каким-нибудь боковым, а самым что ни на есть центральным, и все пролетающие мимо шары неминуемо попадают в него.

Адмирал позвал его к себе, и Гундос, заметно нервничая, стоит на входе в бывший мобильный командный центр президента Соединенных Штатов. В помещении, помимо него и Адмирала, еще двое — мужчины в белых рубашках с черными галстуками. Черный седан, стоящий у трапа, очевидно, тоже принадлежит им. Адмирал сидит за рабочим столом. Гундос никак не может решить, войти ему или, развернувшись, бежать без оглядки куда глаза глядят. Однако Адмирал его уже заметил, и под его пристальным взглядом Гундос не в состоянии даже пошевелиться.

— Вы хотели меня видеть, сэр?

— Да. Садись, Закария.

Гундос, с трудом переставляя ноги, тащится на середину комнаты и садится в кресло, стоящее напротив рабочего места Адмирала.

— Гундос, — говорит он. — Так меня называют.

— Ты сам хочешь, чтобы тебя так звали? — спрашивает Адмирал.

— Ну… нет. Они меня так зовут. Но я привык.

— Никогда больше не позволяй другим давать тебе клички, — предостерегает его Адмирал, перелистывая страницы личного дела Гундоса. Мальчик поражен: он никогда не думал, что его жизнь настолько интересна, что ее описание может занять такую объемистую папку.

— Может, ты этого не понимаешь, — говорит Адмирал, словно прочитав его мысли, — но ты очень необычный мальчик.

Гундос не решается взглянуть на Адмирала. Он смотрит вниз, на шнурки ботинок, которые, по обыкновению, завязаны кое-как.

— Поэтому вы меня вызвали, сэр? Потому что я необычный мальчик?

— Да, Закария. И по той же причине ты сегодня отсюда уедешь.

Гундос наконец решается взглянуть на военачальника.

— Что? — удивленно переспрашивает он.

— Один человек хочет с тобой познакомиться. Он ищет тебя уже очень давно.

— Правда?

— Эти люди отвезут тебя к нему.

— Что это за человек? — спрашивает Гундос, а душе которого всегда жила надежда, что кто-то из его родителей до сих пор жив. Он всегда мечтал увидеть их. Пусть не маму, так хотя бы отца. Втайне он считал, что отец работает разведчиком и его смерть, о которой было объявлено много лет назад, была на самом деле фиктивной. Это, согласно теории Гундоса, была лишь официальная версия, а отец тем временем боролся со злом где-то на краю земли, совсем как персонаж его любимых комиксов.

— Ты ее не знаешь, — говорит Адмирал, одним махом разрушая все надежды, — но она хорошая женщина. Это моя бывшая жена.

— Я… не понимаю.

— Скоро поймешь. Не волнуйся.

Попытка успокоить мальчика приводит к диаметрально противоположному результату. Гундос волнуется, чем дальше, тем больше. В конце концов он начинает нервничать так сильно, что его бронхи заполняются слизью и бедняга начинает хрипеть при каждом вздохе. Адмирал с сочувствием смотрит на него.

— Что с тобой, парень? — спрашивает он.

— Астма, — с трудом произносит Гундос, улучив момент. Он достает из кармана ингалятор и вдыхает содержащуюся в нем смесь.

— Да, понятно, — говорит Адмирал. — У моего сына тоже была астма. Ему помогал «Ксолэйр». Купите ему этот препарат, — говорит он одному из людей в белых рубашках.

— Так точно, адмирал Данфи, — отзывается мужчина.

Шестеренки в голове Гундоса проворачиваются со скрипом, поэтому для осознания услышанного ему требуется несколько секунд.

— Данфи? — удивленно переспрашивает он. — Ваша фамилия Данфи?

— На Кладбище фамилий нет, — говорит Адмирал, поднимаясь и пожимая Гундосу руку. — До свидания, Закария. Увидишь мою бывшую жену, передай привет.

Гундос успевает лишь пропищать в ответ что-то нечленораздельное, потому что двое мужчин в черных галстуках подскакивают к нему, берут под руки и практически выносят наружу к ожидающей их машине.

Когда мальчик исчезает, Адмирал с удовлетворенным видом откидывается на спинку кресла. Его кораблю угрожает многое, но тем, что произошло несколько минут назад, он доволен. Он позволяет себе расслабиться на несколько минут, просто посидеть, глядя на фотографию Харлана, своего единственного сына, вошедшего в современный фольклор под именем Хэмфри. Однако имя не имеет значения — те, кто знал и любил мальчика, помнят, как его звали. У Адмирала сохраняется надежда на реабилитацию, и ему действительно удается кое-что исправить — мало-помалу, как он сам определил в разговоре с Коннором.

З8. Толпа

Почти два дня никто не замечает исчезновения Гундоса, пока кто-то, взглянув на аппарат для игры в пинбол, не решает, что возле него кого-то не хватает.

— А где Гундос? — начинают спрашивать друг друга ребята, однако серьезное беспокойство возникает только к вечеру; к утру же становится ясно, что он действительно пропал.

Одни утверждают, что видели, как он ушел в пустыню. Другие говорят, что его увезли на какой-то таинственной машине. Ральфи Шерман готов поклясться, что его захватили инопланетяне, признав в нем одного из членов своей расы. Каждое предположение всесторонне обсуждается. Члены отряда, к которому был приписан Гундос, организовывают поиски, но безрезультатно.

Адмирал хранит молчание и от заявлений воздерживается.

Неожиданно Гундос, парень, находившийся на низшей ступени социальной пирамиды, становится всеобщим другом. Его исчезновение играет на руку буквально всем. Роланд использует его в качестве очередного доказательства своей теории, согласно которой Адмирал — исчадие ада, страшный монстр, готовый в любую минуту разорвать их на куски. В этом нет ничего удивительного, ведь именно он публично предсказывал исчезновение Гундоса. В тот момент он и сам не слишком в это верил, но теперь, когда мальчик пропал, о предсказании вспомнили все.

— Помяните мое слово, — предупреждает слушателей Роланд. — Адмирал на днях появится с новыми, густыми волосами под фуражкой. Это будут волосы Гундоса, а новым донором может стать любой из нас. Может, ему нравятся чьи-то глаза? Может, звук чьего-то голоса? Если ему понадобится часть кого-то из нас, мы исчезнем так же, как Гундос!

Все это так убедительно, что и сам Роланд, похоже, начинает верить в свои россказни.

У Коннора, естественно, совершенно другая точка зрения. Он уверен, что с Гундосом разделался сам Роланд, чтобы использовать его исчезновение в качестве доказательства своих теорий и расширить круг своих сообщников. Гундоса нигде нет, и Коннор окончательно утверждается в мысли, что именно Роланд убил компанию Золотой молодежи и что он ни перед чем не остановится, чтобы достичь своей цели.

О своих подозрениях он рапортует Адмиралу, но тот воздерживается от комментариев. Адмирал знает, что, признав свою ответственность за исчезновение Гундоса, он сыграет на руку Роланду, подстегивая в массах развитие мании преследования. Он мог бы рассказать правду Коннору по секрету, но тот начал бы задавать вопросы, на которые Адмирал отвечать не хочет. Поразмыслив, он решает оставить Коннора в неведении. Пусть он думает, что Гундоса убил Роланд, ведь это дополнительная мотивация к поиску улик, доказывающих вину помощника пилота в убийстве Мегафона, Дживса и других. Адмирал и сам уверен в виновности Роланда.

— Забудь о том, что парень пропал, — говорит он Коннору. — Сконцентрируйся на поиске доказательств. Кто-то же ему помогал — значит, существуют люди, которым есть что сказать. У Роланда слишком много последователей. Но убрать его с дороги без веских доказательств мы не можем.

— Я добуду вам доказательства, — клянется Коннор. — Не знаю пока как, но добуду. Я должен это сделать хотя бы ради Гундоса.

Когда Коннор уходит, Адмирал решает заняться поиском выхода из сложившейся ситуации. Дела на Кладбище и раньше заходили в тупик, но для Адмирала безвыходные ситуации всегда были вызовом, а не поводом опустить руки. Он уверен, что и на этот раз сможет придумать, как вернуть себе полноту власти. Неожиданно боль пронзает плечо, потом переходит в руку. Наверное, это старые раны снова дают о себе знать, и Адмирал посылает гонца в лазарет за аспирином.

39. Роланд

Распечатав конверт, поданный ему Хайденом, Роланд достает письмо и читает: «Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ. ПРЕДЛАГАЮ СДЕЛКУ. ВСТРЕТИМСЯ В САМОЛЕТЕ FEDЕХ».

Подписи нет, но ее и не требуется: Роланд и так знает, кто прислал письмо. Только у Коннора достаточно смелости, чтобы шантажировать его. И глупости тоже. После прочтения письма мысли Роланда лихорадочно забегали. «Я знаю, что ты сделал». Роланд знает за собой много такого, о чем это могло быть написано. Коннор мог узнать, что он испортил кондиционеры, чтобы обвинить Адмирала в том, что он держит ребят в нечеловеческих условиях. Коннор мог узнать о том, что он, прикидываясь, будто флиртует с Рисой, похитил из лазарета бутылку с настоем рвотного корня. Он хотел подмешивать его к напиткам, чтобы всех тошнило и чтобы потом можно было сказать, что Адмирал намеренно отравил их. Да, такого, о чем мог прознать Коннор, найдется немало.

Внешне Роланд остается невозмутимым. Положив письмо в карман, он бросает на Хайдена гневный взгляд.

— Значит, ты теперь у Коннора на побегушках? — спрашивает он.

— Слушай, — отвечает Хайден, — я как Швейцария: нейтральный, насколько это возможно, и сладкий, как шоколад.

— Пошел вон, — говорит ему Ронланд.

— Уже иду, — откликается Хайден, медленно отступая.

Роланду неприятно идти на сделку с Коннором, но есть вещи и похуже. В конце концов, посулы и уловки для него нормальная часть повседневной жизни. Успокоив себя этими рассуждениями, он берет нож на случай, если сделка окажется для него слишком уж невыгодной, и отправляется к самолету, на котором они прилетели на Кладбище.

40. Коннор

— Я пришел! — кричит Роланд, приблизившись к старому лайнеру с логотипом «FedЕх» на борту. — Что тебе нужно?

Коннор не высовывается из люка. Он знает, что у него одна-единственная попытка, поэтому действовать нужно наверняка.

— Заходи, мы все обсудим.

— Нет, ты выходи.

Отличный ход, думает Коннор, но на этот раз будем играть по моим правилам.

— Можешь оставаться там, и тогда я расскажу всем о том, что знаю.

После недолгой паузы в проеме люка появляется силуэт поднимающегося по трапу Роланда. Наступил момент, когда можно использовать имеющееся преимущество. Глаза Коннора привыкли к полутьме, царящей в багажном отделении, а Роланд пока еще мало что видит. Коннор бросается на Роланда и крепко прижимает ствол пистолета Адмирала к спине верзилы. Роланд инстинктивно поднимает руки вверх, — очевидно, он не первый раз оказывается в такой позиции.

— Это ты такую сделку предлагаешь? — спрашивает он.

— Заткнись, — приказывает Коннор, хлопая по его карманам левой рукой. Нащупав нож, он выбрасывает его наружу и крепче прижимает дуло пистолета к телу Роланда. — Пошел вперед, — командует он.

— Куда идти-то?

— Ты знаешь куда. Клетка номер 2933. Вперед!

Роланд начинает протискиваться между рядами клеток, стоящих почти вплотную друг к другу. Коннор старается держаться прямо за ним, замечая малейшее движение: даже под дулом пистолета Роланд не теряет уверенности в себе.

— Ты меня не убьешь, — замечает он. — Я здесь слишком уважамемый человек. Если ты со мной что-нибудь сделаешь, тебя порвут на части.

Они подходят к клетке номер 2933.

— Забирайся внутрь, — приказывает Коннор.

В этот момент Роланд решает, что пора действовать. Развернувшись, он отталкивает противника и тянется к пистолету, но Коннор этого ожидал. Он вовремя успевает отвести пистолет в сторону и, используя стенку стоящей за спиной клетки в качестве опоры, упирается ногой в живот Роланда и давит изо всех сил. Роланд падает на спину и оказывается в клетке номер 2933. В ту же секунду Коннор бросается вперед, захлопывает крышку и запирает ее. Пока Роланд пытается освободиться, Коннор, прицелившись, три раза подряд стреляет в стенку клети.

Грохот выстрелов, смешавшись с приглушенными криками Роланда, отдается в замкнутом помещении багажного отделения многократным гулким эхо.

— Что ты делаешь? — кричит Роланд испуганно. — Ты с ума сошел?

Но Коннор в своем уме. Он стрелял не наобум, а в строго определенные точки, расположенные очень низко и по углам клети.

— Я делаю для тебя то, в чем ты отказывал своим жертвам, — говорит он. — Отверстия для вентиляции. Вот теперь поговорим, — продолжает Коннор, присаживаясь возле клетки.

41. Толпа

В полумиле от самолета с логотипом «FedЕх» на борту из пустыни возвращается отряд, занимавшийся поисками Гундоса. Его они так и не нашли, зато обнаружили за ближайшей грядой скал пять безымянных могил. Через несколько минут слух об этом распространился по всему Кладбищу, как пожар, раздуваемый ветром.

Теперь всем понятно, куда делась пятерка Золотой молодежи. Они мертвы, а значит, не были такими уж незаменимыми и ценными людьми для Адмирала. Общее мнение склоняется к тому, что он их и уничтожил. Предположение становится слухом, и вскоре все начинают считать, что это доказанный факт. Адмирал убил своих собственных подручных! Все так, как говорил Роланд — а кстати, где же он сам? Он тоже исчез?! И Коннора нигде нет! Что же Адмирал с ними сделал?!

Толпа недовольных беглецов находит новую причину для недовольства, и скрытая ярость выплескивается наружу, как волна. Людской поток, увеличиваясь с каждой секундой, устремляется в сторону президентского лайнера, в котором расположена штаб-квартира Адмирала.

42. Риса

За несколько минут до начала бунта Риса по просьбе Адмирала самолично принесла ему бутылочку с аспирином. Адмирал поблагодарил ее, хотя, как она правильно предположила в разговоре с Коннором, по имени ее не знал. Отдав лекарство, она осталась, чтобы поболтать и призналась, что крайне довольна жизнью, ведь приобрести опыт медицинской работы, полученный на Кладбище, ей едва ли удалось бы, живи она где-нибудь еще, да к тому же в таком юном возрасте. Она рассказывает Адмиралу о планах стать военным врачом, и он одобряет идею. Адмирал, в свою очередь, жалуется на боль в плече и выпивает таблетку аспирина. Риса на всякий случай проверяет давление, что приводит Адмирала в восторг. Он говорит, что с таким тщательным подходом ему давно не приходилось сталкиваться.

Снаружи происходит какая-то суматоха, и Риса, не окончив процедуру, подходит к иллюминатору, чтобы посмотреть, что случилось. В принципе, волнения по тому или иному поводу случаются часто, и Риса привычно предполагает, что дело, как обычно, окончится несколькими мешками со льдом и парой-тройкой упаковок с бинтами. Воистину, медики — самые востребованные люди на земле, думает она.

43. Толпа

У самолета, в котором расположена штаб-квартира Адмирала, собирается все больше и больше разъяренных беглецов.

— Хватайте его! Хватайте! Вытаскивайте наружу! — кричат они, карабкаясь по трапу. Люк открыт, но не настежь. Риса видит приближающуюся волну разъяренных подростков первой. — Там еще девчонка какая-то с ним!

Парень, поднявшийся на верхнюю площадку первым, распахивает люк и получает по зубам от Рисы. Удар получился великолепным — парень валится назад как подпиленное дерево и скатывается вниз по ступенькам. Однако на трапе он не один.

— Не дайте ей закрыть люк!

Следующего парня, просунувшего голову внутрь, встречает струя распыленного жидкого бинта из Рисиных запасов. Вещество попадает ему прямо в глаза — боль адская. Парень, шатаясь, отступает и падает прямо на тех, кто находится у него за спиной. Они валятся, как костяшки домино, стоящие на ребре. Риса хватается за ручку, захлопывает крышку люка и запирает ее.

Разъяренные беглецы взбираются на крылья, находят листы металла, за которые можно уцепиться, и в мгновение ока отдирают их. Удивительно, насколько быстро и как много можно оторвать от самолета голыми руками.

— Бейте окна! Вытаскивайте их!

На самолет обрушивается град камней, попадающих не только по иллюминаторам и обшивке, но и по тем, кто успел вскарабкаться на крылья. Сидящим внутри Адмиралу и Рисе кажется, что пошел крупный град. Адмирал наблюдает за происходящим снаружи с тихим ужасом. Его сердце трепещет, как листок на ветру. Боль в плече и руке усиливается.

«Как такое могло случиться? Как я мог это допустить?»

Каменный дождь становится все сильнее и сильнее, но, кроме грохота, эффекта от него никакого — пуленепробиваемые стекла старого президентского лайнера способны выдержать и не такое. Однако дело не ограничивается градом булыжников. Кому-то приходит в голову оторвать кабель, соединяющий бортовые системы с генератором, кондиционеры перестают работать и лучи солнца начинают постепенно превращать самолет в печеный каштан.

44. Коннор

— Ты убил Мегафона, Дживса и всех остальных.

— Да это чушь!

Сидящий у стенки клети номер 2933 Коннор вытирает пот со лба. Голос Роланда доносится изнутри — приглушенный, но не настолько, чтобы речь сделалась нечленораздельной.

— Ты разделался с ними, чтобы занять их место, — говорит Коннор.

— Клянусь, когда я выберусь отсюда, я…

— И что ты сделаешь? Убьешь меня, как ты убил их? Или Гундоса?

Роланд не отвечает.

— Как я и сказал, предлагаю тебе сделку. Если ты признаешься, я сделаю так, чтобы Адмирал сохранил тебе жизнь.

В ответ Роланд предлагает Коннору то, что, как всем известно, физически невозможно.

— Советую тебе, Роланд, признаться. Ты же понимаешь, иначе я тебя просто не выпущу, — предупреждает Коннор, рассчитывая, что верзила сдастся под давлением обстоятельств. Адмиралу нужны доказательства, а с чистосердечным признанием в этом смысле ничто не сравнится.

— Да мне не в чем сознаваться!

— Как скажешь, — соглашается Коннор, — но я не спешу. Весь день впереди.

45. Толпа

Президентский самолет, в котором скрываются Адмирал и Риса, остается неприступной крепостью. Темперетура внутри фюзеляжа тем временем приближается к сорока градусам. Риса неплохо переносит жару, а вот Адмирал выглядит скверно. Тем не менее открыть люк и выйти они не могут, так как толпа предпринимает все новые и новые попытки проникнуть внутрь.

Те, кому наскучило безуспешно штурмовать лайнер Адмирала, разбегаются по всей территории. До ненавистного военачальника добраться нельзя, зато можно уничтожить все остальное. Интерьер школьных самолетов, общежитий, даже импровизированного клуба — все превращается в обломки, а то, что можно предать огню, сгорает в мгновение ока. Толпу переполняет злоба с примесью странной эйфории — все довольны тем, что наконец-то появилась возможность выпустить пар. Однако главная цель не достигнута, и гнев, копившийся в течение долгого времени, продолжает кипеть и душах беглецов, не находя выхода.

Тесак, находясь в дальнем конце территории Кладбища, замечает дым, поднимающийся над самолетами, и решает посмотреть, что случилось. Любое проявление насилия оказывает на него гипнотическое воздействие. Как же можно пропустить такое великолепное зрелище! Он забирается в кабину вертолета, поднимается в воздух, а потом садится неподалеку от эпицентра событий, стараясь тем не менее соблюдать безопасную дистанцию. Неужели в том, что произошло, есть и его заслуга? Тесаку хочется в это верить. Он выключает двигатель и под шум постепенно замедляющих ход лопастей наблюдает за происходящим, прислушиваясь к какофонии звуков, сопутствующих разрушению. Эта музыка просто прекрасна… И вдруг разъяренная толпа замечает его.

— Это же Тесак! Он работает на Адмирала!

Неожиданно Тесак оказывается в центре всеобщего внимания. Но ему только это и было нужно.

46. Коннор

Мало-помалу Роланд начинает сдаваться. Он уже признался во многом — в основном в мелких пакостях и актах вандализма, но Коннору нужно не это. Однако избранный им метод доказал свою эффективность, и это хорошо. Кроме того, выбора нет, как нет и альтернативного плана на случай, если Роланд все-таки не сознается.

— Я много чего плохого сделал, — говорит Роланд Коннору сквозь одно из пулевых отверстий в стенке клети. — Но я никогда никого не убивал!

Коннор ничего не отвечает. Мальчик заметил: чем меньше говорит он, тем разговорчивей становится Роланд.

— Откуда тебе вообще известно, что они мертвы?

— Потому что мы сами их похоронили. Я и Адмирал.

— Значит, вы их и убили! — восклицает Роланд. — А теперь хотите, чтобы я взял вину на себя!

Неожиданно Коннор понимает, в чем слабое место его плана. Если он выпустит Роланда, не выбив из него признания, он покойник. Но и держать его в клетке вечно не получится. И общем, получается, что они с Роландом в одинаковом положении — что снаружи, что внутри.

— Эй, здесь есть кто-нибудь? — неожиданно спрашивает кто-то снаружи. — Коннор? Роланд?

Это пришел Хайден.

— Помогите! — кричит Роланд что есть сил. — Помогите! Коннор сошел с ума! Я здесь! Выпустите меня!

Впрочем, кричит он напрасно — снаружи мало что слышно. Коннор, поднявшись, направляется к выходу. Высунувшись из люка, он видит Хайдена. Парень стоит на земле и смотрит на него снизу вверх.

— Ну, наконец-то я тебя нашел, слава богу! Слушай, надо возвращаться туда! Там все с ума посходили. Ты должен их остановить — тебя они послушаются.

— Что ты несешь?

— Адмирал убил Дживса, Мегафона и остальных. А потом все решили, что и тебя тоже…

— Адмирал никого не убивал!

— Ну, ты им об этом и попробуй рассказать.

— Им — это кому?

— Да всем! Там бунт случился. Все Кладбище разнесли уже!

В этот момент Коннор впервые замечает поднимающиеся вдалеке клубы дыма. Бросив взгляд назад, в глубину багажного отделения, он решает, что Роланд подождет, спрыгивает на землю и бросается вперед. Хайден за ним.

— Расскажи мне все по порядку, — требует Коннор.

Добежав до президентского лайнера, Коннор долго не может поверить своим глазам. Ему кажется, что такого просто быть не может и то, что он видит, обман зрения. В течение некоторого времени он стоит и молча таращится на происходящее, отчасти надеясь, что он проснется и кошмар развеется. Привычной обстановки нет и в помине, такое впечатление, что в его отсутствие случилось какое-то стихийное бедствие. Земля усеяна осколками стекла, обломками дерева, кусками металла. По ветру носятся вырванные из книг страницы, засыпая валяющиеся тут и там разбитые электронные приборы. Горят костры, между ними мечутся люди, подбрасывая в огонь разные обезображенные предметы.

— Боже правый!

У вертолета столпилась небольшая толпа. Сплотившись в небольшой круг, как футболисты, они со свистом и улюлюканием пинают что-то, лежащее в середине. Присмотревшись, Коннор с ужасом понимает, что таинственный предмет, на котором вымещают ярость беглецы, вовсе не предмет, а человеческое тело. Уверившись в этом, он бросается к вертолету и, расталкивая ребят, пробирается в центр круга. Увидев его, ребята, знающие Коннора, немедленно расступаются, остальные следуют их примеру.

Лежащий на земле человек весь избит. На нем нет ни одного живого места. Это Тесак. Коннор садится на колени рядом с ним и поднимает голову пилота.

— Все хорошо, — говорит он. — Все будет в порядке.

Но Коннор не верит собственным словам: по всему видно, что Тесак жестоко избит. На лице пилота застыла странная гримаса. Приглядевшись, Коннор понимает, что он улыбается.

— Хаос, брат, — бормочет он едва слышно. — Хаос. Как красиво. Красота.

Коннор не знает, что на это ответить. Вероятно, пилот бредит, решает он. Еще бы.

— Да ты не волнуйся, — говорит Тесак. — Не худший способ умереть. Лучше, чем задохнуться, верно?

Глаза Коннора постепенно начинают вылезать из орбит.

— Что… что ты сказал?

Никто, кроме Адмирала и Коннора, не мог знать о том, что они нашли задохнувшихся ребят. Да, никто, кроме Адмирала, Коннора и конечно же убийцы…

— Так вот кто убил Золотую молодежь! Ты и Роланд!

— Роланд? — переспрашивает Тесак. Ему очень больно, это видно, но, даже несмотря на это, он, похоже, обижен. — Роланд? Он не с нами. Он об этом даже не подозревает.

Увидев озадаченное выражение на лице Коннора, Тесак начинает смеяться. Смех постепенно переходит в хрип, потом постепенно стихает, и наконец из груди пилота вырывается долгий, похожий на стон, вздох. Тесак умер с улыбкой на лице. Его пустые глаза остаются открытыми. Точно как у Мегафона, которого он убил.

— Черт, он же умер, да? — спрашивает Хайден. — Они его убили! Черт, они его прикончили!

Оставив мертвого пилота на земле, Коннор срывается с места и мчится к президентскому самолету. По дороге он пробегает мимо лазарета. Видно, что внутри, как и везде, погром. Риса! Где же Риса?

Вокруг старого президентского лайнера по-прежнему клубится толпа. Шины проколоты; крылья сломаны и болтаются под разными углами, как перья птицы, чудом выжившей после схватки с соколом. Самолет стоит, заметно накренившись на одну сторону.

— Прекратите! — кричит Коннор что есть сил. — Немедленно прекратите! Что вы делаете? Посмотрите, что вы наделали!

Добравшись до крыла, он хватает одного из стоящих на нем мальчишек за лодыжку и стягивает на землю. Тот падает, но Коннору вряд ли удастся стянуть всех. Он хватает кусок трубы и начинает лупить им по свисающей части крыла, снова и снова. Раздается звук, похожий на звон церковного колокола. Коннор не останавливается до тех пор, пока не убеждается в том, что все взгляды устремлены на него.

— Посмотрите на себя! — кричит он. — Вы же все разломали! Да как вам такое в голову пришло?! Вас всех нужно отдать на разборку к чертовой матери! Всех до единого! ВСЕХ ВАС НАДО ОТДАТЬ НА РАЗБОРКУ!

Толпа замирает. Беглецы, стоящие на крыльях, и погромщики, бросающие в огонь обломки чего ни попадя, замирают на месте. Эта фраза сказана одним из своих, и здравый смысл, утерянный, казалось, безвозвратно, в то же мгновение возвращается ко всем сразу. Коннор, подобно всем остальным, замирает от неожиданности. Он потрясен тем, что эти слова сорвались с его языка, и самое страшное, что брать назад их он не хочет. Неизвестно, что страшней: смысл этих слов или картина погрома, развернувшаяся перед его глазами.

Трап, стоявший возле входного люка, лежит на боку.

— Все сюда! — приказывает Коннор. — Помогите мне поднять его!

Полтора десятка ребят, утративших всяческую охоту бунтовать, послушно приходят ему на помощь. Они ставят трап на место, Коннор избирается на верхнюю площадку, к люку, и заглядывает в иллюминатор. Сквозь небольшое застекленное отверстие разглядеть почти ничего невозможно. Он видит лежащего на полу Адмирала, старик не двигается. Если он не сможет добраться до люка, они никогда не смогут проникнуть внутрь. Хотя, кажется, он там не один? Неожиданно кто-то поворачивает рычаг замка, и дверь распахивается. В лицо Коннора веет поток раскаленного воздуха — такой сильный, что мальчик даже отшатывается. Лицо человека, стоящего в проеме люка, так покраснело и опухло, что Коннор не сразу понимает, кто перед ним.

— Риса? — спрашивает он ошеломленно.

Девочка кашляет и чуть не падает ему на руки, но ей каким-то чудом удается устоять на ногах.

— Я в порядке, — говорит она, — в порядке. А вот Адмирал…

Они вместе входят внутрь и становятся на колени рядом с лежащим на полу телом. Адмирал, слава богу, дышит.

— Это от жары! — восклицает Коннор и отдает приказание открыть настежь все люки.

— Дело не только в жаре, — говорит Риса. — Посмотри на его губы — они синие, и давление очень низкое.

Коннор смотрит на Рису, стараясь понять, что она хочет сказать.

— У него сердечный приступ! Я делала искусственное дыхание и массаж сердца, но я не доктор! Я больше ничего не умею!

— Это… я… во всем виноват, — шепчет Адмирал. — Я виноват…

— Молчите, — говорит ему Коннор. — Все будет нормально.

К сожалению, как и в случае с Тесаком, Коннор вовсе не уверен в том, что все и вправду будет хорошо.

Они сносят Адмирала вниз, и толпа расступается, давая им дорогу, как будто они несут мертвеца. Коннор решает уложить старика в тени крыла, лучшего места не найти.

В толпе начинается сдержанный ропот.

— Он убил Дживса, Мегафона и других, — говорит кто-то. — Старик заслужил то, что получил.

В душе Коннора вскипает злоба, но в последнее время сдерживать чувства ему все легче и легче.

— Это сделал Тесак! — говорит он громко, чтобы его услышали все. Беглецы снова начинают перешептываться.

— Да? — спрашивает кто-то. — А как же Гундос?

Адмирал поднимает дрожащую руку.

— Мой… сын… мой сын… — произносит он с трудом.

— Гундос — его сын? — переспрашивает парень, стоящий возле Адмирала, и оборачивается, чтобы передать слух тем, кто находится сзади. Адмирал, вероятно, хотел сказать что-то другое, но сделать этого не смог, потому что сознание поминутно оставляет его.

— Если мы не доставим его в больницу, — говорит Риса, делая Адмиралу непрямой массаж сердца, — он умрет.

Коннор оглядывается, но единственный известный ему аппарат, который с некоторой натяжкой можно приравнять к машине, это электромобиль Адмирала.

— Есть вертолет, — говорит Хайден, — но, учитывая тот факт, что пилот погиб, думаю, ничего не получится.

Риса смотрит на Коннора, и он понимает ее с полуслова — читать книгу «Риса для чайников» нужды нет. Пилот погиб, но у него есть ученик.

— Я знаю, как выйти из ситуации, — говорит Коннор. — Сейчас все сделаем.

Коннор встает и оглядывается: повсюду испачканные копотью лица; костры продолжают гореть. После сегодняшнего бунта старого Кладбища уже никогда не будет.

— Хайден, — говорит он, — остаешься за главного. Постарайтесь здесь исправить что можно.

— Ты что, шутишь? — спрашивает потрясенный Хайден.

Предоставив ему разбираться во всем самостоятельно, Коннор находит в толпе трех самых крепких парней.

— Ты, ты и ты — за мной, — приказывает он. — Идем к старому лайнеру «FedЕх».

Троица выступает вперед и отправляется освобождать Роланда из клетки номер 2399. Разговор, Коннор знает это, легким не будет.

47. Молодые врачи

За полгода работы в приемном покое службы скорой помощи молодая женщина-врач видела немало странного. Наблюдения девушка исправно заносила в тетрадь, но чтобы кто-то, подвергая опасности свою собственную жизнь и жизнь пассажиров, посадил вертолет прямо на автостоянке, такого еще не было.

Вместе с командой медсестер, санитаров и других врачей девушка подбегает к месту происшествия. На стоянке приземлился небольшой частный вертолет — вероятно, трех- или четырехместный. Он не развалился на части, даже лопасти на месте и продолжают медленно вращаться. Рядом, всего в паре ярдов, стоит припаркованный автомобиль, но вертолет его даже не задел. И все же пилот потеряет лицензию, это точно.

Из вертолета выскакивают двое подростков, таща за собой полумертвого старика. К вертолету уже спешит санитар, толкая перед собой передвижную койку.

— Вертолетная площадка на крыше, если что, — говорит девушка, подбегая ближе.

— Пилот опасался, что промажет, и решил приземлиться здесь.

Бросив взгляд на пилота, продолжающего сидеть в своем кресле, молодая докторша понимает, что о потере лицензии речь даже не идет — никакой лицензии просто нет в природе: за штурвалом парнишка лет семнадцати.

Она спешит на помощь пожилому джентльмену. Приложенный к груди стетоскоп не передает даже намека на какую-то активность в груди старика. Повернувшись к окружающим ее медицинским работникам, девушка командует:

— Кладите на тележку, готовимся к операции по трансплантации сердца. Вам повезло, что вы решили приземлиться в больнице, в которой есть банк органов, в противном случае пришлось бы переправлять его на машине на другой конец города, — добавляет она, обращаясь к ребятам.

В этот момент старик, которого уже успели погрузить на передвижную койку, поднимает руку. Схватив докторшу за рукав, он притягивает ее к себе с силой, неправдоподобной для человека в его положении.

— Трансплантацию запрещаю, — говорит он тихо, но твердо.

Боже, только не это, думает девушка. Санитары в замешательстве останавливаются.

— Сэр, да это же рядовая операция, — старается урезонить его девушка.

— Он против трансплантации, — говорит мальчик.

— Вы привезли его бог знает откуда, на вертолете, с несовершеннолетним пилотом за штурвалом, чтобы спасти ему жизнь, и не дадите нам это сделать? У нас большой запас молодых здоровых сердец…

— Никаких трансплантаций! — снова повторяет Адмирал.

— Это… идет… вразрез с его религиозными убеждениями, — объясняет девочка.

— Я вот что предлагаю, — говорит мальчик, — почему бы вам не сделать то, что делали врачи раньше, когда у них еще не было запаса молодых здоровых сердец?

Девушка вздыхает. Слава богу, с момента окончания медицинского университета прошло не так много времени и она еще помнит, что делали раньше, когда трансплантация сердца еще не была рядовой операцией.

— Это существенно снижает шансы на выживание, вы понимаете это? — спрашивает она.

— Он понимает.

Девушка дает старику еще несколько секунд, чтобы он как следует взвесил решение, потом сдается. Санитары и врачи, окружив тележку, везут Адмирала в реанимационное отделение, мальчик с девочкой отправляются вслед за ними.

Оставшись в одиночестве, молодая женщина пользуется краткой передышкой, чтобы привести мысли в порядок. Неожиданно кто-то хватает ее за руку. Обернувшись, она видит рядом с собой парня, сидевшего за штурвалом. На протяжении всего разговора он не произнес ни единого слова. У него умоляющие глаза, но под мольбой скрываются уверенность и сила. Девушка интуитивно догадывается, что он хочет ей сказать.

— Тебе стоит поговорить с людьми из Федерального авиационного управления, — говорит она. — Если он выживет, думаю, претензий к тебе не будет. Может, даже наградят за героизм.

— Я хочу, чтобы вы позвонили в Инспекцию по делам несовершеннолетних, — перебивает ее парень, сжимая руку еще сильнее.

— Не поняла?

— Эти двое — беглецы, которых должны были отдать на разборку. Как только старика отвезут на операцию, они попытаются сбежать. Не выпускайте их. Позвоните в Инспекцию!

— Хорошо, я поняла, — говорит девушка, вырывая руку. — Я посмотрю, что можно сделать.

— А когда приедут полицейские, — просит парень, — скажите им, что я хотел бы с ними поговорить, прежде чем они возьмут тех двоих.

Девушка отворачивается от него и направляется в сторону больницы, вынимая на ходу из кармана сотовый телефон. Раз он просит вызвать полицейских, почему бы их не вызвать. Чем раньше они приедут, тем скорей создавшаяся непростая ситуация перестанет быть ее проблемой.

48. Риса

Все инспекторы по делам несовершеннолетних похожи друг на друга. Вечно усталые, вечно злые — точь-в-точь как беглецы, которых они ловят. Полицейский, приглядывающий за Рисой и Коннором, не исключение. Он сидит спиной к двери в кабинет, в котором их заперли, а снаружи на всякий случай караулят двое охранников. Офицер молча наблюдает за ними, пока его напарник в соседней комнате допрашивает Роланда. Рисе так противно, что даже думать о том, какие мерзости они там могут обсуждать, ей не хочется.

— Человек, которого мы привезли, — спрашивает она, — как он?

— Без понятия, — отвечает полицейский. — Вы же знаете, как в больницах все делается — они рассказывают все только ближайшим родственникам, а вы, думаю, не из их числа.

Риса решает, что спорить ниже ее достоинства. Она инстинктивно ненавидит инспектора просто за то, что он полицейский, и за то, чем он занимается.

— Прикольные носки, — замечает Коннор.

Полицейский не смотрит вниз. Он слишком хорошо обучен, чтобы купиться на такую нехитрую шутку.

— Прикольные уши, — отвечает он. — Ты не будешь против, если я тебя как-нибудь за них оттаскаю?

Рисе известны инспекторы по делам несовершеннолетних двух типов. Тип первый: здоровяк, который любил задирать всех окружающих еще в школе и видит смысл своего существования в том, чтобы добрые старые времена не заканчивались и в настоящем, когда он уже вырос. Тип второй: бывшая жертва тех, кто принадлежит к первому типу, видящий в беглецах лишь забияк, которые обижали его в школьные времена. Они живут ради мести, без конца подбрасывая поленья в ее неугасимое пламя. Забавно, но, став инспекторами, забияки и слабаки получают возможность объединить усилия, чтобы совместно унижать других.

— И что, вам нравится то, чем вы занимаетесь? — спрашивает она инспектора. — Ловить ребят и посылать их на смерть?

Очевидно, полицейскому не впервой слышать эти речи.

— А тебе нравится быть человеком, которому, по мнению всего общества, жить не стоит?

Это жестокое заявление, и цель его сломить Рису, заставить ее замолчать. К сожалению, цель достигнута.

— А мне она не кажется человеком, которому жить не стоит, — вмешивается в разговор Коннор, взяв Рису за руку. — А у тебя есть друзья, которые так считают?

Видно, что полицейского слова Коннора задели, хотя он и не хочет этого показывать.

— Каждому из вас общество дало по пятнадцать лет, чтобы доказать свою значимость, но вам это не удалось. Так не обвиняйте его за то, что делали в жизни одни только глупости.

Риса чувствует, как в душе Коннора вскипает ярость. Чтобы предотвратить взрыв, она изо всех сил сжимает его руку. Через некоторое время Коннор шумно вздыхает и расслабляется — ему удалось совладать с собой.

— Вам не кажется, что стать донором лучше, чем быть беглецом? Вы бы чувствовали себя куда счастливее, чем сейчас.

— Вы так для себя объясняете смысл своей работы? — спрашивает Риса. — Верите в то, что человек будет счастлив, если его разрежут на куски?

— Да, если это так здорово, так надо тогда всех разобрать. Почему бы, кстати, не начать с тебя?

Полицейский злобно смотрит на Коннора, потом, улучив момент, бросает взгляд вниз, чтобы удостовериться, что с носками все в порядке. Увидев это, Коннор ухмыляется.

Риса на мгновение закрывает глаза, стараясь найти хотя бы какие-нибудь признаки того, что ситуация склоняется в их пользу, но ничего не получается. Конечно, она знала, что их могут поймать, когда полетела в больницу вместе с Коннором, — мир за чертой Кладбища был и остается ловушкой, — но полицейские появились слишком быстро, и это странно. Да, они пошли на риск, явившись сюда, но времени на то, чтобы ускользнуть в суматохе после посадки, должно было быть предостаточно. Теперь уже не важно, выживет Адмирал или умрет, — для них с Коннором ничего не изменится. Их отправят на разборку в любом случае. У нее снова отняли надежду на будущее, а когда человеку сначала дают надежду, пусть ненадолго, а потом отнимают, боль от потери усиливается стократ. Лучше уж совсем ни на что не надеяться, чем воспарить в небеса, а потом камнем упасть вниз.

49. Ропанд

У полицейского, допрашивающего Роланда, немного косят глаза, а из подмышек пахнет кислятиной, и даже дезодорант не в состоянии перебить неприятный запах. Произвести на него впечатление так же нелегко, как и на напарника, приглядывающего за Рисой и Коннором в соседней комнате, а у Роланда, в отличие от Коннора, не хватает ума, чтобы одержать над полицейским победу в словесной схватке. Впрочем, это даже хорошо, потому что Роланду дразнить инспектора и не требуется.

План начал формироваться в голове у Роланда спустя какое-то время после того, как Коннор выпустил его из клети. Он бы охотно оторвал сопернику руки и ноги, но Коннор привел с собой троих ребят, силой и ростом не уступавших Роланду, и от этой мысли пришлось отказаться. Кстати, три верзилы, явившиеся с Коннором, до бунта входили в число его соратников. Он был поражен, обнаружив, что они переметнулись, и сразу понял, что на Кладбище произошли драматические события, в результате которых все переменилось самым кардинальным образом.

Коннор рассказал ему о погроме и убийстве Тесака. Он нехотя извинился перед Роландом за то, что обвинил его в убийстве Золотой молодежи, но Роланд принимать извинения отказался. Если бы он не просидел в клетке на протяжении всего восстания, оно было бы организовано куда лучше и принесло бы существенные плоды. Если бы во главе его стоял Роланд, оно бы переросло из погрома в настоящую революцию. Но Коннор изолировал его, лишив шанса стать новым предводителем беглецов.

Когда они вернулись к месту событий, обнаружилось, что вожаком все считают Коннора и задают вопросы именно ему. Он отдавал приказы, и все его слушались. Даже лучшие друзья Роланда опускали глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом, и он инстинктивно почувствовал, что лишился всяческой поддержки. В самый драматический момент его на месте не было, и это делало его аутсайдером. Надежды вернуть былое влияние не было никакой, и Роланд решил, что самое время разрабатывать новый план действий.

Он согласился сесть за штурвал вертолета, чтобы спасти жизнь Адмирала, не потому, что хотел видеть его живым. Роланд решил, что после этого полета перед ним откроются новые возможности…

— Ответь мне, — спрашивает его инспектор, — зачем ты решил сдать нам тех двоих, понимая, что тем самым подставишь и себя?

— За информацию о беглеце полагается вознаграждение в пятьсот долларов, верно?

— Да, — подтвержает полицейский, ухмыляясь. — Итого, если добавить тебя, полторы тысячи долларов.

Роланд спокойно смотрит инспектору прямо в глаза. В его взгляде нет ни страха, ни стыда. Вместо того чтобы признать роковую ошибку, он с невозмутимым видом начинает излагать свои условия.

— А что, если я расскажу вам, где прячутся более четырехсот беглецов? Что, если я помогу вам провести операцию и забрать всех сразу? Чем бы вы готовы были поступиться в таком случае?

Полицейский, услышав это, садится прямо и слушает Роланда с заметным интересом.

— Ладно, — говорит он, — ты меня заинтересовал.

50. Коннор

Он сумел продержаться дольше, чем кто-либо ожидал. Это единственное утешение, за которое Коннору удается уцепиться, когда инспектор и два вооруженных охранника под конвоем ведут их с Рисой в комнату, где допрашивают Роланда.

По самодовольной ухмылке, играющей на губах верзилы, Коннор догадывается, что вместо допроса в кабинете происходили переговоры по поводу какой-то выгодной сделки.

— Присаживайтесь, прошу вас, — предлагает инспектор, сидящий на краю стола возле Роланда. Здоровяк отводит глаза, будто их в кабинете нет. Он откидывается на спинку стула, как человек, чувствующий себя господином положения. Роланд даже руки на груди складывает, по крайней мере, насколько это позволяют наручники.

Полицейский, допрашивавший Роланда, не желая попусту тратить время, сразу переходит к делу:

— Вашему другу было что сказать мне. Он внес достаточно интересное предложение. Суть сделки заключается в том, чтобы обменять его свободу на жизнь четырех сотен беглецов. Он был настолько любезен, что объяснил в деталях, где они прячутся.

Коннор предполагал, что их с Рисой сдал именно Роланд, но то, что он может вот так запросто предать всех, ему и голову не приходило. Даже для такого негодяя это какой-то новый уровень мерзости.

Роланд продолжает упорно игнорировать их, но ухмылка на его самодовольной физиономии после слов полицейского становится еще шире.

— Четыреста человек, да? — спрашивает второй инспектор.

— Да он лжет, — говорит Риса с безупречной показной небрежностью, стараясь, чтобы слова прозвучали как можно убедительней. — Он вас надуть пытается. Нас только трое.

— Да нет, — возражает полицейский, сидящий на столе, — он не лжет. Единственное, что меня удивляет, так это то, что их там всего четыре сотни. По нашим подсчетам, должно быть шестьсот человек, но, очевидно, за счет тех, кому исполняется восемнадцать, происходит убыль.

Роланд вскидывает глаза и недоверчиво смотрит на инспектора.

— Что? — спрашивает он.

— Извини, если расстроил, но мы знаем все об Адмирале и Кладбище, — отвечает полицейский. — Узнали об этом еще год назад.

Его коллега хихикает, видя, как расстроился Роланд.

— Но… но… — бормочет верзила.

— Почему мы их не взяли? — интересуется инспектор, предвосхищая его вопрос. — А ты посмотри на это дело с другой стороны. Адмирал, он как большой бродячий кот: никто его не любит, но и смерти ему не желает, потому что он ловит крыс. Видишь ли, когда на улицах полно беглецов, у нас много проблем. Адмирал же их с улиц убирает и держит в своем маленьком гетто в пустыне. Он об этом не догадывается, но в каком-то смысле оказывает нам большую услугу. Избавляет нас от крыс.

— Да, конечно, — говорит напарник, — если старик умрет, нам, возможно, придется провести там зачистку, но…

— Нет! — возражает Риса. — Там может появиться новый лидер!

Полицейский пожимает плечами, показывая, что ему все равно.

— Главное, чтобы крыс ловил, — говорит он.

Потрясенный Роланд тупо смотрит в стену, пытаясь понять, в каком пункте своего чудесного плана он просчитался, а Коннор испытывает некоторое облегчение. В душе он испытывает даже какую-то смутную надежду.

— Так что, вы можете отослать нас обратно? — спрашивает он у полицейского.

Тот берет со стола папку и начинает перелистывать страницы.

— Боюсь, на это я пойти не могу. Одно дело — смотреть на все сквозь пальцы, другое — выпустить опасного преступника.

— Коннор Лэсситер, — читает он. — Должен был оказаться в заготовительном лагере двадцать первого ноября, но ушел в самоволку. Твои действия спровоцировали аварию, в которой погиб водитель автобуса, десятки людей получили травмы, а федеральное шоссе было перекрыто в течение нескольких часов. Мало того, ты еще и заложника взял, а потом выстрелил в полицейского из его собственного пистолета.

Роланд недоверчиво смотрит на инспектора.

— Так он и есть Беглец из Акрона, что ли? — спрашивает он у полицейского с некоторым ужасом.

Коннор смотрит на Рису, потом снова на инспектора:

— Ладно. Я признаюсь. Но она тут ни при чем! Отпустите ее!

Полицейский, продолжая изучать содержимое папки, качает головой:

— Свидетели утверждают, что она была сообщницей. Боюсь, есть только одно место, куда ее можно направить. Вы туда поедете вместе — в ближайший заготовительный лагерь.

— А я? — кричит Роланд. — Я-то тут при чем?!

Полицейский захлопывает папку.

— Когда-нибудь слышал такой термин «вина в соучастии»? — спрашивает он Роланда. — Нужно было быть осторожнее в выборе компании.

Разговор окончен. Инспектор подает знак конвоирам, показывая, что всех троих можно уводить.