Бедовый. Рубежник

Глава 21

— А тебе, рубежник, я здравия желать не буду.

Голос лешего звучал глухо, басовито. Однако никакой дополнительной силы я не почувствовал. Нечисть, если можно вообще назвать так хозяина леса, просто говорила. Без всякого намерения прибить меня прямо сейчас. И это внушало сдержанный оптимизм.

— Обманул ты меня, схитрил. Дары занес, сам к чертям шмыгнул. Я и решил, что у них твое главное дело. Даже следить перестал.

Леший вздохнул, явно досадуя на собственную промашку. Однако продолжал смотреть на меня. Будто бы пытался прожечь. Интересно, почему у большинства нечисти зеленые глаза? Ответ — потому что у мамы такие же были — не принимаются.

— А ты вон чего удумал. Лешуху убил.

Я стоял, терпеливо выслушивая обвинения. Собственно, довольно справедливые. Все было именно так, как и рассказывал леший. Правда, с небольшими деталями. А терпеливо — потому что не в моем положении было рыпаться и чего-то предъявлять.

— Есть что ответить?

Видимо, по традиции жанра я сейчас должен извиняться и умолять, чтобы он меня не трогал. Так? Всегда любил не оправдывать чужих ожиданий. Вот и теперь не собирался ползать на коленях и выпрашивать оставить меня в живых. Время удивлять лешего.

— Все верно ты сказал, батюшко. Убил. А представься такой случай, еще бы раз так сделал.

Леший заскрипел зубами. Едва ли он показывает, какой у него тут в чаще крутой стоматолог. Скорее ответ ему очень сильно не понравился. Но у меня было еще что сказать по этому поводу.

— Мальчишку твоя лешуха похитила. И если бы не я, так погиб бы он на днях. Температура у него уже. Жара спадать начала, а у него вместо одеяла пожухлая трава.

— В своем праве лешуха была! — сердито сказал леший.

Не знаю, что со мной случилось. Хорошей стратегией поведения сейчас было бы молчать в тряпочку, сокрушаться и надеяться на милость нечисти. Но слова, которые я слышал уже ни раз, стали явным триггером. Меня будто с катушек сорвало. И это хорошо, что сил почти не было. Иначе бы лешему еще и в бубен зарядил.

— В своем праве⁈ Сначала черти простых людей в лес заманивают. Потом лешачиха у них ребенка похищает. А ты подумай, что с родителями будет? Каково им⁈

— Лешуха правильно сделала, честь по чести, — опешил от моего напора собеседник. — Она обменыша вместо ребенка отдала.

— А теперь скажи, хозяин леса, может ли обычный кусок коряги стать человеком? Это лишь обманка. Очередная уловка нечисти. И что с ним будет, когда он все-таки начнет походить на людей? Выпьет силу из родителей досуха? Женится и таких же пустых настрогает? Да только так и останется куском дерева!

Меня несло так, что и КАМАЗ не остановит. Леший даже отступил на шаг, словно действительно боялся за сохранность своей рязанской физиономии. Это при том, что сил по-прежнему не было, а стоял я перед нечистью, чуть покачиваясь. И не из-за ветра или любви к алкоголю. Дунь — упаду и самостоятельно не поднимусь. Однако на напор и желание доказать свою правду это никак не влияло.

— Есть вещи, которые нельзя менять, — сказал леший, но тише, будто делясь со мной сокровенной тайной. — Так установилось что каждый свое право имеет. Черти — над людьми забавиться, лешухи — детишек уводить. Не нами порядки заведены, нам их только исполнять надобно. Пойми, рубежник, ведь у каждой нечисти потребность нерастраченная есть.

— Ты мне батюшко скажи, тебе самому-то по душе такие порядки⁈

Нет, мне точно прилетит такая ответка, что хорошо, если голова на плечах останется. Потому что я очередную раз хапнул свою порцию везения. Сказал то, что больше всего волновало меня, но попал в какую-то болезненную точку. А ведь даже не пытался. Просто говорил именно то, что самого невероятно интересовало и волновало. И леший недовольно поморщился.

Только тут до меня дошло. Словно здоровенным мешком по голове ударили и мозги встали на место. Вся картина выстроилась воедино, все пазлы сложились.

Он не сказать, чтобы злится. Больше того, будто бы даже одобряет, что я попытался спасти пацана. Вот только выступает в роли участкового, на земле которого завалили давно терроризировавшего всех преступника. Вроде как должен меня «посадить». Но не хочет.

Подобная догадка воодушевила. Значит, не все еще потеряно и есть шанс выбраться отсюда живым. Надо только понять, как повернуть разговор в нужном направлении. Думай, Мотя, думай. Примени хоть раз свою светлую голову по назначению.

— Садись-ка, паря, а то гляжу еле на ногах стоишь, — сказал мужичок.

Сам он скрипнул сапогами, устраиваясь на поваленном дереве. Я мог поклясться, что миг назад его тут не было. Однако не подал вида, что вовсе не удивлен. Всего лишь стихийная магия во всех ее проявлениях. Я сам недавно половозрелого беса в сосунка превращал.

— Думаешь, не жалко мне мальчонку было? — сорвал леший травинку и стал ее нервно грызть. — Жалко. Только говорю же, потребности есть у лешухи. Хотела она материнство свое нерастраченное выплеснуть. Да и виноват я перед ней.

Леший замолчал, угрюмо уставившись себе под ноги. А я ободряюще положил ему руку на плечо. И только потом, с запозданием понял, что сделал.

У меня так много в жизни происходило. Сначала наворочу, как говаривала бабушка, а только затем голову включаю. Вот и бес тоже подмечал. Даже ругал всякими словами.

Вот и сейчас — перед тобой сидит могучая нечисть, которая крепко держит твои тестикулы, а ты ему руку на плечо утешающе кладешь. Понятно, чтобы ободрить. Как любой человек бы сделал. Хотел приобордрить, да только кто так с лешим делает? Надо же и берега видеть!

Я подождал пару секунд, за которые ничего не произошло, а после легонько убрал руку. Вроде прокатило. Не заметил леший. У меня же даже испарина на лбу появилась.

— По моему недосмотру ее убили, — продолжал батюшко. — Я в ту пору молодым был, только лес начинал чувствовать. Да и время выпало сложное. У чужан страсть что творилось — брат на брата шел, отец на сына. Война, в общем. Ну да они это дело любят. Их же хлебом не корми, дай повоевать.

Я слушал, торопливо сводя одно с другим. Брат на брата — это гражданская война. Да, староват леший. Хотя, как я понял из разговоров с Григорием, для нечисти и рубежников понятие «старость» немного другое, чем у чужан.

— А когда лес рубят, на щепки не смотрят. Вот и завел обманом один лиходей в чащу Марфушу.

— Марфушу?

— Так ее прежде звали. Лешухи, как только после смерти перерождаются, так какое-то время как люди думают, чувствуют, а уж потом… В общем, завел он обманом, снасильничал, да убил. А я растерялся. Представляешь, паря, растерялся. Людей прежде видел, но с такой жестокостью не сталкивался. Он же даже почти ничего не почувствовал. Жизни человеческие отнял, а не почувствовал. Будто бы папиросу выкурил или сапоги переобул.

— Жизни? — я спросил, но уже догадался, куда ведет леший.

И как-то нехорошо стало на душе. Я и так впечатлительный, да еще фантазия богатая. Почему-то все представил. Даже замутило.

— У Марфуши под сердцем ребенок был. Совсем на сносях уже ходила. И ведь не посмотрел на то, злыдень. Вот когда ребенок на этот свет почти ступить готов, а его губят, большая сила в мир вырывается. Такая мощь, что ее с хистом сравнить можно. Она-то Марфушу лешухой и сделала.

Мы замолчали, каждый думая о своем. Жалко ли мне было ту женщину? Конечно. Жалел ли я о том, что поступил плохо? Нет. Та, тварь, которая подменила Димку уже не являлась Марфушей. Как бы лешему этого не хотелось. Но еще мне было жалко лешего, который даже через столько лет не забыл о произошедшем. Более того, считал, что главный виновник злодейства именно он. Мне хотелось хоть как-то облегчить его муку, однако подходящих слов не находилось.

— Так вы причем. Не ваша то вина, — все что смог выдавить из себя я.

— Моя, — замотал головой хозяин леса. — Не остановил я тогда злодея, не спас ее. Мог ведь и не убивать его. А волка там напустить, чтобы мимо пробегал или еще чего придумать. Это я уже позже умный стал, когда опыта набрался. Тогда ничего не сделал. Конечно, когда понял, догнал уже, руками падаль эту удавил. Видел бы ты, как он испугался. Вовек глаза его не забуду.

Как ни странно, я не ужаснулся от кровожадности лешего по отношению к насильнику. Скорее даже мысленно поддержал его. Наверное, на месте хозяина леса сам бы так сделал. Меня интересовало совершенно другое.

— Разве лешие должны оберегать людей в своих владениях? Я думал, вы следите за порядком в лесу, чтобы его не трогали.

— Тут все от каждого лешего зависит, — ответил мужичок. — Есть среди нас и злые, которым страдания ближнего, как бальзам на душу. Хуже нет, чем к таким в лес попасть. Ежели живым выберешься, то все равно на всю жизнь запомнишь. А есть и нормальные. Если ты к нам с добром, то и мы тем же ответим.

Вот это новость меня слегка обнадежила. Значит, передо мной «нормальный» леший. Тот, кто не беспределит. Поэтому я начал издалека.

— Но вы же сами говорили, что лешачихи, ну, или лешухи, по вашему, лишь первое время думают, как люди. Потом они становятся нечистью, так?

Собеседник кивнул, но не сразу. Будто бы даже обдумывая мои слова.

— Не думай, рубежник, что ты умнее всех. Вижу, куда клонишь. Я как понял, что нечисть на моей земле оказалась, пытался уберечь остальных от нее. Если кто по грибы-ягоды пойдет, дальними тропками их посылал. Лешухе, когда особо тяжко ей было, зверят молодых подкладывал. Да и тех лишь кто больной и все равно бы вскоре умер. На то у меня тоже понимание есть. Из них она силу пила долго, еле до второго рубца добралась. А это за столько-то лет! Вот только потом эти треклятые черти…

Он тяжело вздохнул, а я не торопился перебивать. Многих людей, как и нечисть, надо уметь слушать. В суете дней мы почему-то забываем об этом. И не разговариваем, а лишь ждем очереди сказать свое. Вот и сейчас леший грустно помолчал несколько долгих мгновений, после чего продолжил.

— Уж как они меня одолели, рубежник, ты бы знал. Сладу никакого нет. И сделать им ничего не могу.

— В своем праве они? — догадался я.

— В своем, — грустно подтвердил леший. — Где-то деревенского мужика обнесли, бутыль большую самогону у него украли. Напились и пошли лешачиху дразнить. А та возьми и задери двоих. Тогда третий рубец и получила. И в тот же день сама до деревни дошла. И ребенка похитила.

Хозяин леса раздраженно отбросил травинку и притоптал ее сапогом. Пугающая пустота вокруг наполнилась силой. А леший сжал кулаки.

— Как сейчас помню, девочка, осьмилетка. Красивая, волосы как пшеница зрелая. Тонкая, одни глаза на пол лица. Как она плакала, как к мамке умоляла отпустить…

Леший дал петуха и стремительно заморгал. А затем и вовсе отвернулся. У меня у самого глаза стали на мокром месте. Потому что и представлять особо ничего не пришлось.

— Сам ее хоронил, — отдышался хозяин леса. — В самой густой чаще. Даже крест поставил, чтобы как у людей. И думал, что более никого до лешухи не допущу. А потом… опять.

И он указал на забывшегося на руках у беса Димку. Вот тут я понял, что пора брать лешего за рога. Фигурально, само собой. Потому что это было нашим единственным шансом на спасение.

— Только мальчишка еще жив, — сказал я негромко. — Если успеть довезти его, то удастся спасти. И еще… его Дима зовут.

Вот тут леший дернулся. Словно по спине с размаху плетью ударился. И снова посмотрел на пацана. Только теперь внимательно, явно думая о чем-то серьезном. Будто видя то, чего не замечал я. И еще стало понятно, что леший решает мою судьбу.

— А с тобой мне что делать? Если узнают, что отпустил после всего, то житья не будет.

У меня в горле ком встал. Я тяжело вздохнул, но все же сказал то, что было на душе.

— Отнесу пацана и вернусь. А потом, батюшко, делай, что хочешь. Ты в своем праве.

Это было жутко глупо, но правильно. Жизнь за жизнь. И лучше уж Димон, чем я. Кто я буду, если прикроюсь им, чтобы спастись самому? Да и не примет леший такого размена, это понятно.

Я не великий оратор. И всех тонкостей построения речей не знаю. Однако и здесь попытался дать себе шанс, поэтому последнее предложение добавил намеренно.

Мои слова произвели эффект. Правда, разный. Гриша бешено вращал глазами. Не только потому, что давно находился на воле. Бес был очень недоволен сказанным. Понятно, он считал, что я слил в унитаз результаты всех переговоров.

А вот только леший чуть повел плечами, будто пытаясь встать. Затем повернулся ко мне и хлопнул по плечу. Да так, что я рухнул с бревна.

— Извини, рубежник, не пришиб?

Леший помог подняться и что-то в его облике изменилось. Мужик передо мной явно помолодел. Скинул все тяготы прошлых лет — разгладились морщины, ушли нависшие над глазами складки, кожа подтянулась.

— Хороший ты паря, правильный. Давно я таких не встречал, настоящих, что ли. Не прощу себе никогда, если загублю. Бери мальчонку, да возвращайся домой. Только у меня условие.

«Родину не предам, гендер не поменяю, за ЛДПР голосовать не буду», — чуть не выпалил на радостях я. Благо, хватило ума ничего не сказать. Хотя я продолжал все так же счастливо улыбаться, как форменный идиот.

А как иначе? Четверть часа назад я готовился к тому, что придет грозный хозяин леса. Явился же здравый мужик, пусть и нечисть, который сказал, что я все сделал в целом правильно. И вообще ровный пацан.

— Какое условие?

— О том, что случилось здесь, никому ни слова. Если спросит кто, отнекивайся или молчи. Мол, лешего обманул и успел уйти. Чертей я постращаю, пусть думают, что гневаюсь. Да и им полезно. Их если без дела долгое время оставлять, то озоровать начинают.

— Понятно, как в армии, — понял я. — Если оставлять солдата без дела, то он всеми силами старается себя как-нибудь покалечить. А если не себя, то окружающих. Поэтому и надо периодически заставлять траву красить или лом просить заточить.

— Говоришь вроде по-русски, а диковинно, — признался леший.

— Я к тому, что кошмарить чертей не только можно, но и даже нужно. Но у меня просьба… есть у них там один такой долговязый, из людей бывших, Митька Черноух. Вот его особо не трогай, батюшко, ему там и так несладко. Страдает он среди чертей.

— Так и думал, что один ты не мог с лешухой управиться, — покивал будто бы сам себе мужичок. — А этого оболтуса я знаю. Забавный такой. И прав ты, совсем на своих сородичей не похож.

— И есть еще один персонаж, — нехотя добавил я.

Вообще, конечно, не очень красиво говорить о ком-то в третьем лице, когда он сидит рядом. Сидит и зло лупит глазами. А еще не очень красиво тыкать пальцем в человека. Хотя, в этикете как раз про людей говорилось, про нечисть ни слова.

Так или иначе, но я показал на Григория. И тот заскрипел зубами и завращал глазами. Правда не от злости, от страха.

Леший улыбнулся, вот только как-то недобро. А затем повернулся к бесу.

— Он никому не скажет!

Я даже вздрогнул, потому что почувствовал в голосе хозяина леса небывалую мощь. Грохот падающих в бурю деревьев и свист ураганного ветра. И только теперь оценил, как со мной разговаривал леший. Спокойно, как с равным, без всяких светопреставлений.

— Я… н-н-никогда… я… — на пару октав ниже стал пищать Григорий.

— Он все понял, — подтвердил я за беса, который будто вообще слова забыл.

— Бери мальчишку и пойдем, провожу тебя.

Стоило мне перехватит голову бесчувственного Димки, как бес юркнул в портсигар. Это я понял по тому, как тот задрожал. Да уж, натерпелся Григорий страху, врагу не пожелаешь. Что-то мне подсказывало, что бес теперь долго еще никуда не выберется. Собственноручно посадит себя на домашний арест.

Мы же пошли с лешим по небольшой тропинке, разговаривая о всяких пустяках. Вроде, что вчера-позавчера было жарко, а сегодня духота уже ушла. Еще хозяин леса рассказывал, какие где грибы можно найти, а в какое время ягоды нужно собирать. Когда дерево на сруб рубить надо, когда зверя бить надо. Потому что и тут человек в своем праве. А лесу, если зверя слишком много, тоже нехорошо становится.

Я слушал с огромным любопытством. И плевать, что никогда не сталкивался и не интересовался ничем, что говорил леший. Просто с этим мужичком, у которого и имени даже не оказалось, лишь одна профессия, было на удивление приятно разговаривать. Вот так, о всякой, казалось бы, ненужной чепухе.

Даже не говорить — слушать. Было в лешем нечто обстоятельное, конкретное. Он действительно походил на деревенского мужика, который мог рассказать о каждом винтике в своем доме. Потому что построил его сам. Вот только у лешего вместо дома оказался лес. Где он и был полноправным хозяином.

Еще странное дело, что к лешачихе мы шагали долго, а к машине вышли минут за десять. Будто существовала прямая тропка, позволяющая сократить расстояние.

И только теперь я запоздало понял. Никакой погони не было. И леший с самого начала все знал. И про Митьку, и про беса, и про меня. Едва ли он наблюдал, но когда лешачиха умерла, ему бы понадобилось всего несколько секунд, чтобы оказаться на месте.

Он видел, что я не взял никаких трофеев, что прогнал Черноуха, что хотел спасти пацана. А после беседы попросту сделал окончательный вывод. И вот тогда стало невероятно жутко. Ошибись я на каком-нибудь этапе — быть беде.

— Ну все, паря, вон твоя тележка рычащая. Все чаще подле леса я их встречаю. Носятся — жуть. Как взбалмошные.

Он потер макушку, разглядывая Дастер, а после обернулся ко мне.

— Забыл спросить, как зовут-то тебя?

— Матвей.

— Матвей, — улыбнулся он и покачал головой.

— Батюшко, почему кому не скажу имя, все ухмыляются или говорят, что оно мне не подходит?

— Имя у тебя для рубежника неподходящее. Раньше если ребенок долго не получался, то его Матвеем нарекали. Так и пошло, что Матвей — дарованный Господом. Да только, где рубежники и где Господь. Сам посуди.

Я пожал плечами.

— Если там что-то есть, то оно будет явно радо, что сегодня одна жизнь была спасена.

На том мы с моим новым знакомым и распрощались.