Бедовый. Рубежник

Глава 19

Бес вышел из кустов, смешно семеня крохотными ножками и придерживая висевшую на нем одежду. Я тем временем снял рюкзак и вытащил нож. Митька тоже замер, почти не дыша. Я в последний раз так только за Джона Сноу переживал, когда его убили.

Ушел Григорий недалеко. Потому что в этом и был весь смысл нашей западни. Лешачиха должна подойти к нам сама.

Только теперь я понял, что план шит белыми нитками. И вообще весь заключается в словах «а что», «если» и «прокатит». С другой стороны, поздно все бросать и возвращаться, когда главная приманка уже болтается на крючке. Точнее корчит из себя непонятно что. То ли свежий воздух на приживалу действовал, то ли он просто любил бесить меня.

— Ой, заблудился я, заблудился. Не могу найти выход из этого леса. Кто бы мне помог!

Григорий причитал с видом брянского Ди Каприо. То есть, актеру, которому не дали и точно не дадут Оскара. Его голос заметно дрожал, но и это еще было половиной беды. В отличие от облика, тембр беса совсем не изменился. Поэтому мы получили крохотное существо, которое говорило голосом пропитого мужика.

— Заткнись! — шикнул я Григорию. Благо, тот и сам понял, что дал маху. И замер, подтянув на себе спадающие штаны. Вот еще один просчет. Мазал я беса много где, но не прям везде. Будем надеяться, что лешачиха не обратит внимания на первичные половые признаки, которые изредка светил Григорий.

Я понимал, что вскоре со мной произойдет нечто необъяснимо ужасное. Например, в мой дом врежется самолет, случится зомби-апокалипсис или цена на любимое пиво поднимется на десять рублей. В общем, какой-то невероятный кошмар. Потому что именно сейчас мне… повезло.

Лешачиха не обратила на промашку беса никакого внимания. Скорее всего, не услышала. Но она почувствовала его. Задрожала всем телом, как собака, почуявшая утку на болоте. И обернулась, глядя высохшими глазами будто в пустоту. А я понял — вот оно. И едва не затрясся от страха и нетерпения.

Сработало ли? Ритуал обратил взрослого беса в кроху. Клюнет ли на подобное лешачиха. Ведь Григорий так и остался бесом, нечистью, по сути. Понравится ли чудовищу новая игрушка? Или кого-то прямо сейчас порежут на ремни желтыми ногтями?

Моя черепушка разрывалась от многочисленных вопросов, тогда как нечисть медлила. Теперь она поднялась полностью, склонила на бок голову, словно раздумывая. А затем… Затем лешачиха, чуть косясь и шатаясь, сделала шаг по направлению к бесу. Григорий тихонько ойкнул и посмотрел на меня.

С той невыразимой тоской, какой глядят первоклашки после первого учебного дня на родителей. Ибо понимают, что эта бодяга на одиннадцать лет. В нашем с Григорием случае, все закончится значительно раньше.

Но в глазах беса действительно плескался искренний и первородный ужас. Даже какой-то коктейль из неведомых эмоцией, какие Григорий прежде не испытывал. Если выберемся отсюда, он неделю просыхать не будет. Это точно.

Я прижал палец к губам и показал ему знак ОК. Григорий с видом осужденного на смертную казнь, опустил плечи и повернулся к лешачихе.

Та добралась до беса, втянула воздух носом и бережно, словно грузила в машину хрусталь, взяла на руки Григория. Я только представил, что ощущал бес и у меня по телу пробежали мурашки.

— Машенький какой, ты потерялша? Шо мной шить будешь.

Сработало! Удалось! Я едва сдержался, чтобы на радостях не хлопнуть Митьку по плечу. Черноух, к слову, будто впал в состояние анабиоза. Он не отрывал взгляд от нечисти, даже не думая шевельнуться.

Лешачиха медленно повернулась и, увлеченная новой игрушкой, направилась к своему дому. Чего мне только и нужно было. Все, пора!

Теперь между мной и нечистью оказалось не больше десяти метров. Вся уловка, на которой и строился наш гениальный план, заключалась в том, что бес отвлечет ее. А когда она приблизится, занятая новым «ребенком», в дело вступлю я. Собственно, именно над этим теперь и предстояло поработать.

Я, пригибаясь, стремительно преодолел разделяющее нас расстояние. Адреналин бушевал в крови, отчего руки заметно подрагивали. Больше всего я боялся запороть первый удар. Самый важный. Поэтому сжал рукоять ножа так, что побелели костяшки пальцев. На мгновение замер, примериваясь. И уже после ударил нечисть, метясь куда-то под лопатку. Ориентируясь на место, где и должно находиться сердце. Почему-то забыв, что у мертвых духов оно уже давно не является жизненно важным органом.

В общем, я ожидал, что лешачиха страшно закричит, уронит беса, после упадет сама. Ну, и умрет, конечно. В смысле, она уже не совсем живая, а теперь окочурится окончательно. В общем и целом, мы рассчитывали именно на подобный сценарий. Вот только оказалось, что сценаристы из нас хреновенькие.

Сначала даже почудилось, что все медленно шло к окончательной смерти лешачихи. Она издала какой-то странный звук, который оптимисты могли бы трактовать: «Что-то мне резко поплохело». А на мои пальцы брызнула сукровица. Тоже не очень привычная, большей частью темная, даже будто жирная, похожая на нефть. Все-таки, правы были археологи. Нефть произошла не от динозавров, а от огромного упокоения лешачих. А еще мне в голову запоздало пришла другая мысль — надо было брать топор и рубить ей башню. Или лучше переехать на тракторе. Жалко, что такие гениальные идеи родились столь поздно.

В этот самый момент стало ясно, что наш план окончательно развалился. Потому что лешачиха развернулась. Так проворно и быстро, как не двигалась никогда прежде. Словно берегла свою энергию именно для этого момента. Я с трудом уклонился от острых когтей, отскочив в сторону. Повезло, что она по-прежнему держала на руках Григория, который значительно стеснял ее движения.

Правда, тут проснулось моя природная «фартовость». Понятное дело, когда еще, если не сейчас?

Все дело в том, что ритуал действовал ровно до тех пор, пока ты мог подпитывать его хистом. Для начала требовался большой выброс силы, который затем уменьшался. Но его необходимо было постоянно держать. Это если не брать во внимание посмертные ритуалы кощеев и прочую высшую магию, о которой рассказывал бес.

От неожиданности я то ли растерялся, то ли потерял концентрацию. Однако поддержка ритуала прекратилась и все вернулось к исходным данным. И это немного удивило лешачиху. Насколько вообще может изумляться мертвая нечисть. Она недоуменно смотрела, ну, или нюхала упитанного мужичка с рогами у себя на руках и не могла понять, что тут происходит. Точнее, не совсем мужичка — нечисть. Пусть и не черта, он очень похожего на него.

— М-м-мадам, меня зас-ставили, — чуть заикаясь произнес Григорий.

После чего с невероятной ловкостью для своего плотного телосложения рванул прочь. Натуральным образом прочь, ломая орешник и хрустя ветками. И явно устремившись в направлении дома. Или на худой конец к канадской границе.

Что-то у меня складывается ощущение, что в этом противостоянии опираться придется исключительно на себя. С другой стороны, я не особо на Григория и рассчитывал.

Я перехватил нож, сделал короткий выпад и ничего. Точнее, эффект был достигнут, судя по почерневшему лезвию, лешачиха ранена. Вот только жизнь и лейтенант Рыжиков меня не готовили к тому, что после подобного противник будет продолжать пытаться тебя убить. А нечисть именно этим и занялась.

Меня спасала лишь реакция. Все же лешачиха оказалась значительно медленнее. Вот только ее когти не позволяли подобраться ближе. Они рассекали воздух с мерзким звуком. Звуком, похожим на тот, с которым мне перерубают горло.

Все мои надежды на скорую победу улетучились. Почему-то вспомнились наставления Григория по поводу того, что рано мне еще с лешачихой сражаться. И слова Большака, что не стоит ему остальные монеты заносить. Глупо как-то все получилось. Но не сдаваться же теперь!

Нынешнее противостояние сводилось к тому, что я неторопливо отступал к чаще, а нечисть, пусть и оставляла за собой кровавые следы, но преследовала меня. Интересно, возможно ли ее вообще взять измором?

Проверять новую тактику мне не пришлось. Потому что случилось новая неожиданность. С диким криком каких-нибудь северных команчей на лешачиху выскочил Митька. В руках у черта оказался зажата острая толстая ветка осины. Одна из тех, которую он передал мне. И которые я благополучно оставил возле рюкзака. А мой юный знакомый из ботаников решил привить осину к лешачихе.

Нечисть на Черноуха не обратила никакого внимания. Тому, наверное, даже обидно было. Правда, лешачиха тут же признала свою ошибку. Митька воткнул ей осину куда-то в плечо и вот тогда моя противница заверещала. Так, что многие назгулы бы ей позавидовали. Теперь обидно стало мне. Я ее целых два раза ранил, а отреагировала она куда скромнее. Все-таки умеет Митька обращаться с женщинами. Есть в нем чертовская привлекательность.

Судя по всему, у лешачихи действительно была какая-то природная аллергия на осину. Иного объяснения у меня не нашлось. Так или иначе, но нечисть сразу забыла про меня. Мощным рывком он развернулась и повалила Митьку на лопатки. И коротким движением вогнала когти в грудь черту.

Все произошло столь стремительно, что я даже понять ничего не успел. Хватал ртом воздух и стоял, как полный олух.

Черноух не заорал. Он тихонько завыл, совсем как плачут маленькие дети. Будто бы даже не от боли, а от обиды.

И тут во мне что-то проснулось. Не знаю, что именно. Наверное, подобное можно назвать прозрением. Но я больше не принадлежал себе. Страхи, опасение, неуверенность — все отошло на другой план. Будто я оказался вместо героя фильма, сюжет которого уже знал наперед.

В голове щелкнуло, а тело словно перешло на автоматический режим. Заработал на всю катушку хист. И мне даже не приходило в голову его ограничивать.

Я бросил нож. Тот пусть и помог с ритуалом, но теперь от него не было никакой пользы. И рванул к своему рюкзаку. Мне казалось, я двигался так быстро, как только было возможно. Но все же спиной почувствовал, как лешачиха опять ударила Митька. И вновь на землю пролилась чертова кровь, выбивая из Черноуха остатки жизненных сил.

Вот только нанести третий удар она не успела. Схватив несколько кольев в левую руку, правой я вогнал ей импровизированное оружие куда-то между лопаток. Хотел вмазать еще, но перед глазами мелькнули темные складки тряпья, а сам я сразу же отлетел в сторону.

Блин, да как она так быстро разворачивается? Вот все-таки, что значат три рубца против двух. Можно представить, что станет со мной в честном поединке против какого-нибудь ведуна.

Я потянулся за отскочившим колом и тут же заорал от резкой боли в ноге. Когти лешачихи утонули в моей ляжке. Зараза, знаешь, сколько эти джинсы стоят? С другой стороны, сам дурак, надо было надеть для смерти что-нибудь попроще. Так хотелось же как покрасивее!

Нанести второй удар и окончательно испортить хлопковый текстиль на моих ногах лешачиха не успела. Едва вытащила когти, как я с размаху пригвоздил ее руку к земле.

И тут же получил такой отлуп другой, что чуть не потерял сознание. В голове зашумело, реальность на мгновение смазалась. Казалось, еще один такой хук и реальность потухнет окончательно. А когда приду в себя, пойму, что уже умер.

Однако в тот момент, когда стоило поставить окончательную точку, нечисть почему-то замешкалась. Стала вертеться, пытаясь схватить себя за спину одной рукой. Какого черта не добивает меня?

Ответ заключался в самом вопросе. Именно черт и мешал ей в этом. Голова Митьки мелькнула из-за спины нечисти. Черноух все еще был жив и теперь висел на лешачихе, обхватив ее шею руками. Он, наверное, и не знал, что использует сейчас вполне рабочий борцовский прием. Нечисть пыталась скинуть его с помощью одной свободной руки. А я же воспользовался моментом и нанес последний удар.

Схватил ближайший осиновый колышек и вогнал его аккурат в одну из глазниц. Сразу же готовый повторить удар. Однако не пришлось. Лешачиха на мгновение замерла, словно раздумывая, как ей теперь стоит себя вести, а после завалилась на бок.

Неужели все? Мы смогли? Одолели? Победили? Если честно, до сих пор не верилось.

Я тяжело дышал, не в силах осознать, что сейчас здесь произошло. Не просто небольшая драка — схватка за жизнь, где мы вышли победителями. Но мы ли?

Короткая и яркая мысль заставила меня подняться на ноги. Пусть и со значительным трудом. Митька!

Черт лежал сверху на лешачихе. Не потому что она ему нравилась или он хотел окончательно убедиться в смерти нечисти. Черноух совсем обессилел. Шерсть на груди вымокла и свалялась от крови. Обычной крови, красной, а не как у этой твари.

— Сдюжили, дяденька, — улыбнулся тот. — Молодцы мы. Вы если к Большаку пойдете…

— Так, ну-ка заткнулся и перестал тратить силы! — грозно крикнул я.

Сам оттолкнул его от мертвой уже лешачихи и повалил на спину. Да уж, хреновая рана. Нечисть всего лишь два раза ударила Черноуха в грудь. Однако приложилась хорошо, глубоко. Это я почувствовал.

Опустил обе ладони на раны черта. И тот застонал, сморщился. Не понравился Митьке рубежный хист. Его силу питал совершенно другой. Интересно, Большак смог бы излечить своего подопечного? Хотя вопрос в ином, стал бы он подобное делать? Что-то мне подсказывало едва ли.

Кровь на краях ран медленно, неохотно сворачивалась. Однако это еще полбеды. Я чувствовал, что там, внутри, задето что-то очень важное. И вложил весь свой хист, весь промысел, чтобы все починить.

Наверное, забавно, я в анатомии имел лишь общие представления. Потому спроси меня сейчас — что там у Черноуха не в порядке, так не ответил бы. Однако понимал, что вот эту хреновину надо соединить с той. И все получилось.

Я не отстранился от Митьки — обессиленно рухнул на спину. Только теперь понял Болконского и его тягомотину про дуб. Наверное, когда умираешь, что-то в голове сразу щелкает. Умнее становишься. И хочется нудеть про всякие деревья, сквозь ветви которых видишь небо.

Только у судьбы на меня были другие планы.

— Вот ведь, хороша Ершова уха, да ложка суха, — бешено вращая глазами, взобрался на меня бес.

Было заметно, что он не в себе. Борода всклокоченна, рога точно выросли и глаза не блестят, горят! Однако в груди приятно потеплело. А затем растеклось и по всему телу.

— Хозяин, ты останови меня, иначе весь выльюся, — жалобным голосом протянул Григорий. — Умру за понюшку табаку и все.

— Хорош, слазь. И рюкзак мой принеси.

Я сел, отмечая, что чувствую себя намного лучше. Разве что теперь начала ныть рана, нанесенная лешачихой. Хотя если кровь не льет, как из ведра, значит, ничего существенного не задето.

Митька лежал, не пытаясь вставать. Глаза его были открыты, а грудь тяжело вздымалась. Живой. Не сказать, чтобы здоровый, но со временем поправится. Теперь я почему-то знал это четко.

Я вытащил из принесенного рюкзака бинты, разрезал штанину и наскоро и плотно обмотал рану. А Черноух тем временем все же пришел в себя.

— Дяденька, вы же это чего сделали?

— Жизнь тебе олуху спас.

— Зачем же? Как же я теперь?

Что именно «теперь» и чего там «как», я не дослушал. Черноух забормотал торопливо и неразборчиво. Да и мне было, чем заняться.

Тяжело поднявшись на ноги, я подошел к сложенному лешачихой шалашу и заглянул внутрь. Пацан, чумазый и в порванной футболке лежал на сухой, застеленной в виде постели траве. Я потрогал лоб — горячий.

— Как бы не помер, мальчишка, — озадаченно пробормотал за спиной Григорий.

— Типун тебе на все, куда только можно, — ответил я.

Но нехорошая мысль родилась в голове. Если с ним что-нибудь случится — себе не прощу. Да и столько сил мы оставили, чтобы его вытащить отсюда. Хотя именно поэтому я не стал трогать хистом. И без того сил потратили немало, а сделали лишь половину дела. Самое сложное, как раз впереди. Если что пойдет не так, что схватка с лешачихой покажется детским садом.

— И вообще, Григорий, ты бы помолчал. Нож мой лучше принеси, вон там валяется.

Не скажу, что я ожидал от беса какой-то храбрости и самоотверженности. Но что он настолько трусоват, не думал. Я теперь при каждом удобном случае ему сегодняшнее вспоминать буду. Вот ведь, на словах был Лев Толстой, а на деле бес простой.

С другой стороны — все же вернулся, напитал меня промыслом. Это тоже можно занести в личное дело. Значит, не такой уж и пропащий.

Я взвалил рюкзак и поднял на руки мальчишку. К чертям тащил два полных пакета и не ощущал усталости. А тут истощенный шестилетка кажется неподъемной ношей. Колени сразу затряслись, того и гляди рухну.

— Дяденька, давайте я мальчонку понесу.

— Ты лучше себя понеси, — ответил я ему. — Сам еле на ногах стоишь.

Что было правдой. Митька опирался на то дерево возле которого стоял шалаш. И не просто так.

— Подержать надо, чтобы вы лешачихи когти отрубили, — подсказал мне Черноух. — Большак говорит, что редкость это. Не дело их бросать.

— Да пошел знаешь куда, Митя, твой Большак? Уходить надо поскорее.

— Не поскорее хозяин, а рвать, будто ты у чертей душу свою в карты проиграл! — подсказал Григорий.

И без того взбудораженный волей и происходящим бес указал куда-то вдаль. Я ничего не увидел. Разве что различил громкий стон земли и почувствовал, как под напором ветра гнутся верхушки вековых деревьев. И понял, кто шел по нашу душу. Леший.