BATTLEFRONT: Сумеречная рота

Глава 30

ОКРЕСТНОСТИ СЕКТОРА БРИМА

Два дня до осады Иньюсу-Тор

Капитан Табор Сейтерон был доволен собой.

За составлением плана он забыл, как важен моральный дух. Разумом, конечно, он всегда понимал его значение, внушал своим студентам, насколько важно для поддержания боевого духа на корабле понимание самой цели. Но за несколько недель на борту «Вестника» капитан забыл, что и сам был частью команды звездного разрушителя. Некоторые из его людей косо смотрели на прелата Верджа, опасаясь за свое будущее, и Табор вполне разделял эти чувства.

И когда он заметил связь между целями губернатора Челис — не в результате озарения, а в постепенном, почти незаметном вызревании неизбежной идеи, — когда он поделился этой мыслью с прелатом и они уверенно вышли вместе из оперативно-тактического центра… Да, тогда настроение на борту «Вестника» изменилось, а вместе с ним и настроение Табора.

Он ощущал себя почти молодым, шагая по мостику и приветственно кивая дежурным офицерам. Факты теперь выглядели очевидными, как и решение.

Факт: губернатор Челис и ее десантная рота нападали на уязвимые цели в районе Римманского торгового пути.

Факт: губернатор Челис была специалистом по логистике Империи.

Экстраполяция: ее цель не является военной. Скорее она пытается нанести сокрушительный удар по инфраструктуре Империи.

Каким именно образом, Табор не знал, да ему и не нужно. Единственной его заботой было распознать имеющуюся схему и, проанализировав ее, предугадать следующий шаг мятежного губернатора. Перехватить ее на полпути — и кого тогда будет волновать ее конечная цель?

Вместе с прелатом Верджем они сократили список потенциальных мишеней Челис с нескольких сотен до нескольких десятков. Из тех, что остались, — промышленных предприятий, космоверфей и торговых маршрутов — они выделили те, что явно выпадали из схемы Челис, и те, что не имели связей, ведущих к губернатору. Они не успели остановить ее на Накадии и Каликво, но оба эти случая подтвердили, что Табор способен предсказывать ее действия.

В итоге осталось лишь несколько вероятных мишеней. Салласт. Маластер. Шиндрал. Они начали готовить к обороне каждую из них.

— Челис сбежит, если увидит, что противник готов к нападению, — говорил он Верджу. — Она слишком труслива. Мы должны держаться в стороне, пока она не попадет в ловушку. Когда настанет нужный момент — добыча ваша.

И момент этот быстро приближался. Он был уверен в этом.

Офицер связи встал по стойке смирно, привлекая внимание Табора.

— Капитан! — сказал он. Голос его чуть дрожал, но губы кривились в улыбке. — Мы получили сигнал с Салласта!

— И? — спросил Табор.

— «Громовержец» с эскортом вошел в систему. Вы были правы.

Дежурные офицеры зааплодировали. Такое нарушение протокола Табор был готов простить — это был и его триумф, не только их. Они заслуживали момента ликования. Заслуживали напоминания о том, что достойны своего места на звездном разрушителе, достойны обладать властью уничтожать планеты и боевые флоты.

Но он не улыбнулся.

— Позовите прелата на мостик и дайте мне тактические сведения, — ворчливо сказал он. — Мне нужен канал связи с эскадрильей «Виксус».

Команда приступила к работе. Табор вернулся в оперативно-тактический центр подумать, какие у него есть варианты. Салласт никоим образом не отобьется от «Громовержца». Это к лучшему — по этой самой причине Вердж и настаивал на том, чтобы не сообщать местным губернаторам об угрозе. Но прелат также хорошо распределил свои силы, укрыв эскадрильи СИД-перехватчиков возле самых вероятных целей Челис.

— Прекрасная работа! — послышался голос прелата. Табор ощутил руку юноши на плече. — Они следуют стандартной процедуре?

— Спускают десантные челноки на планету? Да, прелат. — Табор провел рукой по тактической голограмме, переключив ее с вида звездного скопления на прямую передачу с Салласта. — «Виксус» готова к бою, но я думаю, что корабль мятежников улетит сразу же, как только высадка будет завершена…

Вердж быстро помотал головой.

— Незачем торопиться, — сказал он. — Наша добыча — Челис, а не шайка повстанцев. Или мы точно знаем, что она с десантниками?

— Никаких сведений касательно нее не поступало, — ответил Табор.

— Тогда главной целью остается ее корабль. А вернется он, как только наземная операция будет завершена.

Табор мрачно усмехнулся:

— Согласен. Я прикажу эскадрилье «Виксус» передвинуться к Салласту и готовиться к возвращению «Громовержца». Также будет неплохо связаться с наземными силами Салласта и попросить не уничтожать силы повстанцев полностью. Вряд ли им это удастся, но вдруг повезет… — Он пожал плечами. — Нужно, чтобы у «Громовержца» был повод вернуться.

Вердж рассмеялся, бесстыдно запрокинув голову. Его смех был неудержимым и юным, полным жизни и страсти. Он еще сильнее взбодрил дух самого Табора — но лишь на мгновение, пока капитан не вспомнил, что стало причиной радости этого юнца: его крайняя одержимость, полускрытый ужас и мессианская вера в то, что он — предтеча нового имперского образа жизни.

Внезапно Табор вновь ощутил себя старым. Мускулы его слишком усохли, чтобы держаться прямо. Но он вновь улыбнулся и вернулся к работе. Возможно, победа и пример Табора остепенят парня. Сделают его гений более зрелым.

Не прошло и часа, как эскадрилья «Виксус» была на пути к Салласту. «Вестник» также лег на курс, хотя прибудет туда позже. Жаль, подумал Табор, что экипаж не увидит падение «Громовержца» своими глазами после всего, что они сделали… Но он был уверен, что итоги сражения окажутся удовлетворительными.

— Когда все закончится, — сказал Вердж, стоя рядом с ним у иллюминатора на мостике и глядя на лазурный вихрь гиперпространственных пульсаций вокруг корабля, — вы будете вознаграждены. Мы с вами вместе предстанем перед Императором. Ваша роль в этом предприятии была существенна.

Табор хотел лишь вернуться домой: к своим лекциям, коллекции чаев, натуральным ароматам, небу и притяжению Кариды. Но он слишком хорошо знал прелата, чтобы открыто сказать об этом.

— Благодарю вас, прелат.

Вердж хихикнул и ткнул в иллюминатор пальцем, проведя им по транспаристали, словно ощущал пульс гиперпространства.

— Думаю, экипаж этого корабля тоже вас не забудет. Не знаю, что таит наше будущее, но мне не терпится увидеть, как они покажут себя в следующий раз.

Табор повернул голову, краем глаза глядя на рабочие места. Посмотрел на людей, которые ему аплодировали, чей страх он приглушил и чью целеустремленность деликатно вскармливал с тех пор, как оказался на борту. Капитан попытался представить, чего хотели бы получить в награду они.

— Уверен, вы воздадите им должное, — сказал Табор. — А они — вам.

Глава 31

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Первый день осады Иньюсу-Тор

У Намира наготове было пять поисково-спасательных групп. Состав его не вдохновил — очень мало медиков и инженеров, слишком много взрывотехников, — но все были готовы к бою и могли быстро перемещаться. Остальная часть Сумеречной останется в производственном центре и укрепит его в ожидании атаки. Которая непременно последует, а бежать Сумеречной роте некуда.

Он махнул рукой, приказывая первой волне выступать. Разведчики на мотоспидерах, взятых из заводского ангара, устремились вниз по склону горы, заворачивая в сторону поднимавшегося к небу столба дыма. Остальным придется добираться до «Громовержца» — если от него вообще хоть что-то осталось — на своих двоих. Он кивнул Карверу, который начал что-то говорить по комлинку. Ботинки ударили по обсидиану и камню, и командиры начали выкрикивать приказы выдвигаться.

Поправив шлем и дыхательную маску, Намир вцепился в ремень винтовки и пошел было следом, но тут услышал голос в наушнике.

— Они мертвы, а вы нужны нам здесь. Верните всех обратно, — говорила Челис.

Намир не ответил. Он догнал солдат, спускавшихся по скалам к их погибшему кораблю. Он пытался вспомнить, сколько людей было на борту «Громовержца» — более тридцати постоянных членов экипажа, солдаты роты, не участвовавшие в наземной операции…

И раненые, которые были не в состоянии сражаться.

Сколько же их было? Фон Гайц мог бы сказать, но он тоже остался на борту.

«Будь оно все проклято».

Спуск к кораблю был тяжелым. Сначала Намир сорвался, ободрав руки о камни. Донесения разведчиков подгоняли его вперед, несмотря на неровную почву. Корабль, как докладывали разведчики, пострадал частично — реактор при ударе не взорвался. Могли быть выжившие.

Однако когда «Громовержец» появился в поле его зрения, сохранять надежду стало трудно. Корабль пострадал частично в том смысле, что вообще не развалился на части. Даже с горы, сквозь дым Намир видел огромную дыру посреди корпуса. Если он попытается подняться в воздух, то просто переломится пополам.

Вскоре разведчики доложили о приближении имперских аэроспидеров. Если и есть шанс спасти выживших, это надо успеть сделать до того, как бомбардировка превратит останки корабля в кратер, забитый обожженным металлом.

Вперед! Намир слушал отчеты первой волны поисковоспасательных групп о каждой победе и потере. Они раздвинули двери и нашли членов экипажа, придавленных пультами, раненых, но живых. Нашли разбросанные по лазарету обломки М2-М5 — язвительный дроид в последний момент пытался защитить раненых. Когда Намир прибыл, Фон Гайц — с лицом, залитым кровью, алой, как огонек тревожного сигнала, — уже начал сортировку раненых: подсчитывал убитых, отправлял самых тяжелых мотоспидерами на завод, остальных направлял к расположению роты пешком.

Намир был рад положиться на опыт старого медика. Укрывшись под обломком обшивки от камней, разлетавшихся от бластерных выстрелов, он наскоро переговорил с ним.

— Сколько пропавших без вести? — спросил Намир.

— Еще человек двадцать, — ответил Фон Гайц. — Мы не смогли пробраться на нижние палубы.

— Продолжайте, — сказал Намир. — Но если нам начнут отрезать путь отступления, уходим все вместе.

Глава медслужбы кивнул. Он давно служил в Сумеречной и понимал, когда пациента уже не спасти.

Уже за полдень отделения сформировали цепочку между местом крушения и заводом. Намир сопровождал горстку прихрамывающих, покрытых синяками членов экипажа на протяжении сотни метров вверх по склону горы, затем передавал их другому отделению, заверяя, что укрытие недалеко. Группа Заба на скорую руку соорудила снайперское гнездо над местом крушения, чтобы прикрывать остальных, пока те будут перетаскивать канистры с жидкой бактой и медицинское оборудование. Поздним вечером Намир еле тащил на себе здоровенного командора Тону, прижимая рукой в рваной перчатке к его лицу дыхательную маску, а тот выл от боли.

— Слишком много врагов и слишком близко, — говорил ему Намир. — Мы не можем оставить позиции.

Вскоре после наступления темноты наконец появились тяжелые бомбардировщики. В обшивке «Громовержца» возникли новые дыры, во все стороны полетели осколки металла и останки. Еще несколько раненых выбрались наружу, уже когда имперские наземные войска появились на горизонте и их разведотряды начали поливать поле боя огнем из бластеров. Намир не помнил, давал ли он приказ к отступлению, хотя понимал, что должен был бы дать. Во рту пересохло, а губы потрескались, когда он начал свой последний путь обратно. Потеть он перестал уже несколько часов назад, а ноги ныли при каждом шаге вверх по склону. Лишь на мгновение он задумался о ситуации на заводе, затем выбросил этот вопрос из головы.

«Сначала надо выжить, — сказал он себе. — Потом найти способ спасти Сумеречную».

К тому моменту, когда Намир вошел на завод сквозь лабиринт баррикад, сооруженных из промышленного оборудования, пятеро солдат, вышедших со спасательными группами, числились пропавшими без вести.

— Если не вернутся через час, считай их погибшими, — сказал он Дергунчику, которая охраняла самый глубокий караульный пост. — Появятся позже — значит, чудеса случаются.

Он ощущал себя опустошенным и тупым, скелетом в оболочке свинцовой кожи. Пока Намир шел по главному коридору, тускло освещенному желтыми лампами, к нему сбегались люди. Никто не предложил ему воды или еды или хотя бы новых перчаток. Вместо этого его забросали рапортами и сообщениями о «Клятве Апайланы», которая, видимо, ушла от Салласта целой и невредимой. Одна группа пыталась установить с ней контакт и определить местоположение штурмового корабля. Ему сообщили об имперской пехоте, окружившей подножие горы и медленно сжимавшей кольцо. Его спрашивали, возможно ли отремонтировать «Громовержец» — при наличии нужных ресурсов вполне возможно, но только не под обстрелом — или, наоборот, что можно снять с корабля.

Намир пытался все это переварить, осознать и давать указания, при необходимости. Когда ему задали последний из неотложных вопросов, он оттащил в сторону одного из новобранцев с Хейдорала, чьего имени не помнил.

— Чем вам помочь, капитан? — спросил тот.

Намир не стал поправлять его.

— Я хочу попасть в полевой госпиталь, — сказал он. — Еще хочу воды. И мне нужно встретиться с губернатором Челис.

Напившись вволю, успокоив желудок и вдохнув резкие запахи медпункта, он нашел Челис в кабинете управляющего. Обширная комната была наскоро обчищена — похоже, что самим управляющим, едва только появилась Сумеречная, — и ниши на стенах, в которых, видимо, могли быть почетные таблички или награды, теперь были пусты. Мягкая кушетка с одной стороны обгорела, а рядом с ней стояли коробки с записями завода. Челис сидела за столом, видимо вырезанным из целого куска горной породы, вцепившись в край столешницы, словно хотела раздавить ее в пыль.

— Кто-то все это спланировал, — злым и напряженным голосом проговорила она. Губернатор даже не спросила Намира о спасательной операции. — Как только мы приземлились, они были готовы отрезать нам путь к отступлению.

«И чья же в том вина?» — хотелось спросить Намиру, но он не ждал ответа, да и вряд ли это уже имело значение.

— И что теперь? — спросил он.

— Наш враг — удобства ради предположим, что это прелат Вердж, — приведет подкрепление, чтобы уничтожить нас. Я ожидаю скорого появления в системе звездного разрушителя. Одного будет достаточно.

— Одного и для Хота хватило бы. — Он плюхнулся на кушетку. — И как быстро эти штуки летают?

— Быстрее, чем облегченный повстанческий корвет не первой молодости. В лучшем случае я дала бы нам два дня.

Ему хотелось отключиться, перестать думать хоть на мгновение. Он заставил себя говорить.

— Значит, сначала каким-то образом убираемся с планеты. Уходим во Внешнее Кольцо, зализываем раны…

— Что? — Голос Челис внезапно стал резким.

Намир выпрямился.

— Они все знают, — сказал он. Отчаяние придало ему сил. — Этот прелат разгадал наш план. Вы все время повторяли, что если это случится…

— Никто не знает, что мы делаем, — возразила она. Челис хотела было продолжить, но ее скрутил кашель, грудь женщины заходила ходуном, голова склонилась, и она подалась вперед. Намир хотел было отвести взгляд, но Челис не отворачивалась, словно пыталась взглядом удержать его на месте. Когда приступ прошел, она заговорила — хрипло и медленно: — Даже если прелат и нащупал какую-то связь, это не значит, что ему известна наша цель. Мы можем переориентироваться. Мы переживем одно поражение, но окно вероятности все еще открыто.

Намир смотрел на нее. Губернатор по-прежнему цеплялась за каменную столешницу.

— Разве что, — добавила она и выдавила гробовую усмешку, — вы желаете объявить, что рота сдается?

Намир разразился хохотом.

Он даже не понял почему. Это был не горький или радостный смех, и он ощутил, как из его легких выходит и скрипит на зубах пепел. Челис смотрела на него с застывшей на лице улыбкой, и он в конце концов покачал головой.

— Это вы у нас горазды речи толкать, — сказал он. — Если до этого дойдет, то, может, сами им скажете?

Они уставились друг на друга. Наконец усмешка Челис погасла. Она встала и направилась к столу в углу кабинета, на котором стоял жестяной кувшин. Женщина подняла его, осмотрела и, пожав плечами, поставила возле кушетки. Намир с благодарностью взял его и напился. У чуть теплой воды был горьковатый привкус — это напомнило ему артезианскую воду Крусиваля.

— Насколько я понимаю, — вновь заговорила Челис, — перед нами стоят две задачи. Во-первых, нам предстоит пережить надвигающуюся осаду и — если не удастся этого избежать — удар, который нанесут подкрепления Верджа. Во-вторых, нам надо убраться с Салласта. Я готова выслушать другие предложения, но, полагаю, первой задачей займетесь вы. Придумайте, как нам остаться в живых. Со второй же я разберусь сама.

Она по-прежнему стояла над ним, возле кушетки. Намир с трудом поднялся и поставил кувшин на стол.

— Идет, — сказал он. — Я так понимаю, у вас есть план?

— Будет, — отрезала Челис. Это прозвучало как клятва.

Солдаты Сумеречной всю ночь готовили завод к отражению атаки. Намир обходил перерабатывающий центр, разговаривал с ними, предлагал помощь и совет, когда мог помочь, и не мешал, когда не был нужен.

На нижних уровнях инженеры старались устранить те изменения, которые внесли в работу экстракторов магмы. Затопление завода больше не стояло на повестке дня, но расплавленный камень мог оказаться важным для обороны предприятия: если имперцы попытаются повторить стратегию Сумеречной, пробурив туннели под расположением роты, то обнаружат, что повстанцы готовы запустить туда поток магмы.

Это была одна из тех грязных уловок, которыми выигрывают войны, — непредсказуемая, подлая и смертельная. Намир мрачно ухмылялся, когда Вифра — новая глава инженерного подразделения после уничтожения М2-М5 — рассказала, что у нее на уме, и он сподвиг ее зайти еще дальше.

— Где вы были во время сражения на Картао? — спросил он.

Вифра поморщилась и глянула на товарищей, разбиравших пульт управления, словно искала поддержки.

— Я тут недавно, — ответила она. — Всего полгода, после Форса-Гедд.

Вероятно, осознал Намир, он присутствовал при ее вербовке. Но она была инженером, стало быть, он не обучал ее, никогда не называл ее свежей кровью. Наверняка она была чертовски хорошим специалистом, раз так быстро поднялась по служебной лестнице даже с учетом текучки кадров в роте. Мужчина сделал себе заметку получше с ней познакомиться.

— Не важно, — сказал он. — Спасите нас, и я потом расскажу вам о Картао.

Когда Намир вернулся на верхние уровни, отдаленные разрывы имперских бомб навевали мысли о грозе. С наблюдательного пункта над главной стеной он видел вспышки вокруг горного пика, полосы света в небесах там, где проходили бомбардировщики. Империя не пыталась уничтожить завод — она хотела сохранить инфраструктуру, — но делала все, чтобы не дать Сумеречной роте уйти.

Значит, подумал Намир, есть время подготовиться.

Баррикады на входах за последние несколько часов были перестроены так, чтобы, подобно воронкам, впускать врага в зону поражения и открывать снайперам линию огня по атакующим. Эти лабиринты из баррикад были настоящим произведением искусства — кладбище старых грузоподъемников, запчастей и опрокинутых автоматов для продажи напитков, — но Намир приказал возвести их для другой цели.

— Если враг подберется настолько близко, — сказал он одной из групп, — мы так или иначе проиграем. Я хочу, чтобы отделения по периметру имели позиции, на которых они могли бы закрепиться. Держать имперцев под склоном, чтобы те с боем отвоевывали каждый метр.

Это означало, что надо рыть окопы и собирать артиллерийские орудия возле мест, по которым велся обстрел, надеясь, что пыль и ночная тьма дадут достаточно прикрытия. Намир не стал вызывать добровольцев или предлагать бойцам возможность отступить. Он видел, что люди напуганы — молодые и старые, ветераны и новички. Но дело надо было сделать, и они пошли без единого слова.

Продолжая обход, он ощущал смешанное чувство вины и гордости. Намир видел, что солдаты старались не думать о своих потерях — о смерти друзей, гибели корабля — и были готовы сделать все, что от них зависит в невозможной ситуации. Если они выживут, то горе останется с ними. Некоторые сломаются: подставятся под выстрелы, будут просить небоевых поручений или пойдут на задание и не вернутся. Все же он верил, что они будут держать себя в руках, пока сражение не кончится.

Он привел их на Салласт, пообещав, что они нанесут удар Империи, и был в ответе за их судьбу. Но если они могут справиться с собой, то и он может.

Когда забрезжил серый рассвет, Намир встретился с командирами отделений и старшими офицерами, обрисовав им план сражения во время предстоящей осады. Хобер и Фон Гайц составили список потерь убитыми и ранеными, численно представив возможности роты. Это вряд ли имело значение с учетом планетарной военной угрозы, но Намир и Карвер, Гадрен и Мзун и все остальные делали вид, будто это сражение все равно можно выиграть.

— А разве Челис не должна быть здесь? — вдруг спросил Фон Гайц. Он уже стер кровь с лица и наложил белую повязку на лоб и левый глаз. Остальные посмотрели на Намира.

Он покачал головой.

— Будь у нее готовый план, она была бы здесь, — сказал он. — Пусть работает.

Во время последней встречи он увидел в ней злость и ярость, но не отчаяние, как на Анкурале. Он верил, что губернатор сделает все, что в ее силах.

У него не оставалось выбора, кроме как верить, что она тоже будет держаться.

Намир уснул прямо на полу одного из кабинетов верхнего уровня, наказав Хоберу разбудить его, если что-то случится. Не прошло и двух часов, как пришел вестовой с подносом и сообщил, что Челис хочет его видеть.

Он торопливо поел — на подносе была какая-то лапша, видимо стянутая из шкафчика одного из рабочих, — и попытался понять, вернулись ли к нему силы. Отдых восстановил его энергию, как и еда, но вскоре этот всплеск закончится. Ноги его все еще ныли и гудели от ходок на «Громовержец» и обратно. Он почти надеялся на сражение. Хоть адреналин поможет ему продержаться.

Челис реорганизовала кабинет управляющего, отодвинула кушетку и ящики в сторону и разложила на полу карты горы и ее окрестностей. В одной из ниш теперь стоял бронзовый бюст какого-то сурового мужчины. Намир не успел рассмотреть его, губернатор подошла к нему.

— Я хочу попасть в Пиньямбу, — сказала она.

Намир нахмурился, пытаясь понять, что это такое, — все салластанские названия на слух казались ему одинаковыми — и проклял свой медлительный ум, сообразив наконец, чего она хочет.

— Город под горой? — (Челис не стала поправлять его, так что он решил, что угадал правильно.) — И зачем?

— На этой планете было движение сопротивления, — пояснила она. Действительно, в досье на борту «Громовержца» были такие сведения, хотя Верховное командование Альянса либо не знало о нем, либо не считало нужным сообщать об этом. — Судя по отчетам Люко, они недавно нападали на завод и весьма активны в городе.

— Люко? Так вы были на «ты» с бывшим управляющим? — спросил Намир, глядя на ящики с отчетами.

Челис не оценила шутки:

— У меня мало времени. Мы не можем держать открытый канал связи с «Клятвой» дольше минуты, потом начнут глушить, а значит, составить план эвакуации будет трудно. На «Клятве» не хватит места всем, но нам понадобится защита, пока мы будем выбираться…

— Понял, — сказал Намир. — И чем, по-вашему, сопротивление сумеет нам помочь?

— Да чем сможет. — Она улыбнулась едко, мерзко, едва дернув краем рта. — Не надеюсь на космический корабль, но даже информация может оказаться ценной.

— Отлично. Берите отделение, хватайте любую машину, но готовьтесь пересечь периметр пешком…

— Советую вам пойти со мной, — сказала Челис. — Здесь вам нечего делать, кроме как ждать, а если мы все же найдем кого-нибудь, вы можете захотеть переговорить с нашим потенциальным подкреплением.

Намир скривился. Ему не хотелось уходить.

— Вы можете переоценивать силу сопротивления. Если мы до сих пор ничего от них не слышали…

Челис отошла к двери и глянула через плечо на Намира.

— Вам не выиграть этой битвы, — сказала она. — Единственная надежда в верной стратегии эвакуации. Пользуйтесь любым шансом.

Это было грубо, но верно.

Вместе с Дергунчиком и двумя уцелевшими бойцами из ее отделения Намир с Челис забрались в приземистый имперский войсковой транспорт, который с тихим гулом выкатился из ангара в направлении главного заводского входа. Это была одна из немногих машин, которые солдаты Сумеречной вернули в строй после крушения «Громовержца». Они чуть не сбили Таракашку, которая махала руками, чтобы остановить транспорт. Девушка влезла наверх и забралась в люк.

— Меня прислал Гадрен, — сказала она Намиру, втискиваясь на скамью рядом с ним.

— И кто же при нем остался? Только Головня? — нахмурился он.

Таракашка пожала плечами:

— Он сказал, вам нужна защита. — Она была без шлема. Намир увидел голую полосу у нее на макушке, словно волосы сгорели или были выбриты для обработки раны.

— Хорошо, — сказал Намир. Лишняя пара глаз не помешает, кроме того, Таракашка была худой и быстрой. Полезное качество, если надо двигаться незаметно.

Решительно кивнув, она сунула в ухо наушник и, достав из кармана второй, умело вставила и его. Через мгновение Намир услышал приглушенные звуки музыки, под которую машина поехала вниз.

Ближе к подножию горы они бросили машину и переоделись в кое-как подобранную гражданскую одежду, которую сумели найти на заводе, — ее оставили рабочие во время эвакуации. Они спрятали винтовки вместе с машиной, оставив при себе ножи и небольшие пистолеты, достаточно маленькие, чтобы спрятать их в обуви или под одеждой. Комлинки деактивировали и сунули в карманы. Любая тщательная проверка мгновенно раскрыла бы их, но издалека они вполне могли сойти за местных.

Однако сначала им нужно было добраться до Пиньямбы. Они начали спускаться на закате, то перебежками пригнувшись, то ползком — в зависимости от местности. Имперский периметр был рассчитан на перехват пехоты и спидеров, а не одиночек, но все равно искать путь было делом долгим и небезопасным. Дважды Намир чуть не натыкался на патруль штурмовиков и выжидал, пока враг пройдет. Повстанцам приходилось рассыпаться и перегруппировываться снова и снова — поодиночке они привлекали меньше внимания, но были более уязвимы.

Таракашка почти все время оставалась с Намиром. Он не знал, приказал ли ей это Гадрен, или она сама решила играть роль его телохранителя.

Как только они проникли сквозь блокаду, попасть в город оказалось сравнительно несложно. Намир не видел, чтобы через транспортную станцию под землю проходили гражданские машины, но постоянный, пусть и небольшой поток имперских военных и грузовых машин не прекращался. Двумя группами по трое они проникли на грузовики и втиснулись между ящиками, и репульсорный транспорт повез их к лифтам, уходящим вглубь поверхности планеты. Намир ожидал, что в чреве Салласта воздух станет более разреженным, невыносимо вонючим, но он оказался гораздо чище, даже свежее, чем застоявшаяся атмосфера на «Громовержце», напомнив Намиру влажную атмосферу Хейдорал-Прайм. Он с осторожным возбуждением снял дыхательную маску.

Затем путешественники выскользнули из грузовиков на городские улицы, и Намир впервые увидел Пиньямбу.

Город был построен внутри гигантской обсидиановой пещеры, потолок которой тускло мерцал, отражая свет городских башен. Здания его были глянцевыми, сужающимися к крыше или изогнутыми, они поднимались над бирюзовыми каналами, вдоль которых тянулись пешеходные дорожки и мостики. Тротуары извивались среди рядов растений, освещаемых фосфоресцирующими лампами, и ныряли под арки, вырезанные из камня пещеры. Намир в изумлении созерцал открывшуюся картину. Он подумал, не будут ли товарищи презирать его как уроженца задрипанной планеты за такое наивное изумление.

Таракашка тоже бесстыдно улыбалась, вытягивая шею и наслаждаясь видом пещеры. Это успокоило Намира, но Челис шепотом одернула девушку, и ее лицо застыло.

— Почему так тихо? — сквозь зубы спросила Дергунчик.

Намир выругался и стряхнул наваждение. Дергунчик была права — транспорт на улицах встречался редко, а на тротуарах и мостиках не было пешеходов. Здания были освещены, но изнутри не раздавалось ни единого звука. Он вдруг ощутил себя совершенно беззащитным среди улицы, словно оказался на мушке у снайпера.

— Город на военном положении, — пояснила Челис. — Стандартная процедура. Видимо, с самой нашей высадки. Идем.

Губернатор повела их в переулок, и они начали свой путь через Пиньямбу — снова парами и тройками, снова высылая вперед разведчика на перекрестках. Вскоре они обнаружили, что штурмовики стоят на всех главных магистралях города. Закоулки прочесывали выныривающие отовсюду дроиды-камеры. Но похоже, что Империя попросту создавала видимость патрулирования. Активных поисков не велось, и отделение без труда оставалось незамеченным. То и дело Намир замечал гражданских — они всегда шли быстро, но не бежали, и у каждого в руке был инфопланшет, который, вне сомнения, служил пропуском.

Как сказала Челис, их целью была старая явка сопротивления, упомянутая в записях Горлана.

— Провалена она или нет, мы поймем, лишь когда доберемся туда, — сказала она, — но лучшего варианта у нас нет.

Она повела их в район города, который, видимо, был построен в прошлом веке. Среди металлических строений попадались каменные дома, мостовые на узких улочках были в трещинах и покрыты толстым слоем желтой серы. Группа спустилась по лестнице в переулок ниже уровня первого этажа и нашла дверь в стене.

— Ледник, — сказала Челис. Дергунчик занялась панелью. — Некогда это был богатый район. Аборигены хранили тут мясо, молоко, все, что надо было держать в холоде.

Остальные стояли с озадаченным видом, но Намир помнил ледники у себя дома. Интересно, Челис тоже помнит такое с детства? Она ни разу не глянула на него.

Дергунчик торжествующе хмыкнула. Дверь отошла в сторону, и они проникли внутрь. Единственное помещение в здании выглядело нежилым, скудную обстановку представляли койка, плитка и переносная санитарная станция.

— Здесь кто-то был, — сказала Дергунчик, проведя ботинком по пыли на полу. Намир согласился, хоть и было непонятно, насколько давно — несколько часов, дней или недель назад.

При тщательном осмотре обнаружились лишь остатки еды и медикаментов, пока Таракашка, повинуясь какому-то непонятному Намиру инстинкту, не осмотрела один из фильтров санитарной станции и не вытащила из него инфопланшет. Челис схватила добычу, не обращая внимания на бактериальную слизь, приставшую к экрану.

Через несколько мгновений она довольно повторила:

— Здесь кто-то был, отслеживал прилет и отлет грузовых кораблей с Салласта. Видимо, собирал сведения для атаки на космопорт. Пригодится.

Намир протянул руку. Губернатор передала ему планшет, и он попытался разобраться в информации. Просмотрел списки и ежемесячные записи, сам не понимая, что ищет. Ему показалось, что он неверно прочел цифры, — не может же быть такой громадной разницы между прибытиями и отбытиями? Словно на каждые сто кораблей, прилетавших на планету, улетала тысяча. Он спросил Челис об этом расхождении. Забрав планшет, женщина лишь пожала плечами.

— Производство, — пояснила она. — Салласт не Куат, но он в небольшом количестве производит истребители и штурмовые челноки. Ничего особенного.

— Несколько тысяч кораблей в год — это небольшое производство? — тихо спросил Намир, но ощутил, как остальные посмотрели на него.

Челис даже не подняла глаз, снова уткнувшись в планшет. Она что-то проворчала в ответ, но он будто вновь услышал те слова, что губернатор сказала ему прежде: «Вы по-прежнему мыслите как уроженец Крусиваля. Вы не понимаете масштаба врага».

Больше никто не был озадачен. Даже Таракашку скорее беспокоил Намир, чем озарения по поводу Салласта. Мужчина подумал, что Челис права, хотя — непонятно почему — эта мысль его раздражала.

Они решили выждать на конспиративной квартире три часа на случай появления кого-нибудь из салластанского сопротивления. После этого группа в любом случае возвращается к Сумеречной роте. Пока они ждали, двое бойцов по решению Челис оправились на разведку в космопорт Пиньямбы — подземное сооружение, связанное с поверхностью километровой шахтой.

— Хотелось бы знать, какие у нас есть варианты, — сказала губернатор.

В крохотном укрытии с ней остались Дергунчик, Таракашка и Намир. Челис изучала свой инфопланшет или смотрела в стену, погрузившись в раздумья. Таракашка вместе с Дергунчиком сторожила двери. Она болтала, подробно описывая предметы, которые стянула из шкафчиков рабочих на заводе, и что эти вещи могут сказать о личности хозяина. Через полчаса Намир сменил Таракашку, отчасти чтобы занять себя, отчасти из жалости к Дергунчику.

— И когда она успела стать такой болтливой? — спросил он тихо, как мог, вертя в руке пистолет. — На обучении из нее все клещами приходилось тянуть.

Дергунчик пожала плечами. Намир ждал насмешек, но, похоже, девушка спокойно относилась к поведению Таракашки.

— Думаю, после того, как ты ушел. Она приходит в Клуб, режется в карты. Играет из рук вон плохо. Привыкаешь.

— Жаль, я не видел, — пробормотал Намир, почти не иронизируя.

Мысли о Таракашке вернули его на Хейдорал-Прайм. Когда это было — два месяца назад? Он живо ощутил этот интервал времени. На Хейдорале еще командовал Горлан. На Хейдорале он еще не столкнулся с губернатором Челис и она еще не стала проклятием роты. Он с горечью вспоминал вылазку в ее дворец, ту роскошь, которая так раздражала Гадрена, Головню и Красавчика…

Он отошел от двери и жестом позвал Таракашку сменить его, а сам окликнул Челис и отвел ее в дальний угол. Губернатор вопросительно посмотрела на него.

— Когда вы были на Салласте последний раз? — спросил он.

Она склонила голову набок и уронила руку с планшетом:

— Почему вы спрашиваете?

— Та статуя, — сказал он. — Бюст в кабинете управляющего. Это ваша работа.

— Я несколько раз бывала здесь с визитом, когда училась у графа Видиана. — Эти слова были бесцветными и холодными, просто констатация факта. — Этот бюст — бюст Люко Урна — я подарила управляющему Люко Урну в благодарность за его помощь в воплощении моих замыслов. Он решил убрать его после моего предательства. Я вернула бюст на место.

Объяснение было вполне разумным, но Намиру чего-то недоставало. Шестеренки его разума скрежетали и клинили. Он никак не мог ухватить нужную мысль. Мужчина заговорил, понимая, что не должен так говорить, потому что это грубо.

— А Мардона-три? Накадия? Там вы тоже бывали прежде?

— Нет, — ответила Челис. — Но я помогла им стать тем, чем они являются сейчас. — Она осклабилась. — Удивлены? Я строила то, что мы теперь пытаемся разрушить. Возможно, моя связь с целями наших атак помогла прелату Верджу предугадать удар по Салласту. Очень неудачно, но именно благодаря моим глубоким знаниям Горлан поверил мне.

— Это не… — Ему пришлось заставить себя замолчать.

Она опять была права. Она всегда была права. Челис была сообразительнее его и плела разговоры как кружево. Но где-то что-то по-прежнему беспокоило его. Что бы там ни было, оно нс имело отношения к прелату Верджу.

— Насколько ваш план, — начал он, тщательно подбирая слова, — я имею в виду весь план, от Анкурала до Куата, связан с вашим желанием отобрать у Империи то, что вы ей дали? В какой степени он является просто вашей местью за то, что вам не оказали должного уважения?

Челис втянула воздух резко, со всхлипом. Намир увидел, как пульсирует жилка на ее шее. Он продолжал говорить, не уверенный в том, что сам желает себя слушать и уж тем более получить ответ.

— Вы постоянно говорили мне, что я не понимаю Империи, всего масштаба нашей операции. Ладно, вы правы. Но что изменит Куат? Если мы до него доберемся, если мы выживем и уничтожим верфи, какое это будет иметь значение для войны? Мне все больше и больше кажется, что это просто какая-то самоубийственная вендетта.

Губернатор стояла перед Намиром с суровым застывшим лицом, грудь ее ходила ходуном от сдерживаемого силой воли приступа кашля.

— Огромное, — ответила она. — Все, что мы можем сделать, будет иметь значение. Что же до моих личных мотивов, то они только мои и не имеют отношения к нашим успехам или провалам. — Она чуть поморщилась, голос ее стал тише. — Подобный вопрос вполне мог задать обычный повстанец, но от вас я ожидала большего.

Намир не ответил. Челис избавила его от необходимости отвечать. Внезапно она снова обрела уверенность, к ней вернулась та решительность, с которой она инструктировала старших офицеров или вела себя во время своей первой встречи с Горланом. Это был голос безликого очарования, и Намиру стало на удивление больно, оттого что она пытается так на него воздействовать.

— Кроме того, — продолжала она, — у меня уже есть мысль, как вытащить нас с Салласта целыми и невредимыми. Я не из тех, кто жаждет мученичества.

Их перебило жужжание в комлинке. Намир нахмурился, достал свой из кармана и сунул в ухо. Остальные последовали его примеру.

— Уходите, — хрипло шептал голос. Один из разведчиков Дергунчика. — Они прямо рядом с явкой! Уходите немедленно!

Дергунчик ударила ладонью по пульту двери и бросилась наружу. За ней тут же выбежала Таракашка. Намир глянул на Челис и вытащил ее в переулок.

Алые корпускулярные разряды из переулка осыпали искрами и каменной крошкой лицо Намира. Он попытался разглядеть нападавших, но не смог. Вместо них он увидел Дергунчика и Таракашку на лестнице в начале переулка, которые, пригнувшись, наугад палили из пистолетов. Дергунчик что-то кричала — Намир разобрал только «быстрее» и какую-то ругань.

Он потащил Челис вверх по лестнице, схватил Таракашку за руку и сунул в ее ладонь руку Челис.

— В укрытие, — рявкнул он. — Мы следом. — Таракашка было обернулась к нему, чтобы возразить. «Сосредоточься на бое!» — хотел крикнуть он, но просто выпалил: — Мы с Дергунчиком куда лучше прикроем вас.

Он действительно так считал. Таракашка, может, и была разговорчивым, надежным членом команды, пока он не смотрел, но все же стрелял он лучше. Она убежала вместе с Челис, и Намир занял ее место, стреляя туда, куда показала Дергунчик.

— На счет «три»? — сказал он ей.

Дергунчик кивнула, и после нескольких выстрелов они побежали тем же путем, каким пришли в город. Через улицу, по переулку в них летели бластерные разряды. Оглянувшись, Намир заметил блеск белой брони, но не сумел как следует прицелиться. Он яростно отстреливался одной рукой, надеясь замедлить преследователей. Куда делись Таракашка или Челис, он не заметил.

Намир завернул за угол какого-то каменного дома и чуть не врезался в Дергунчика, которая, замерев на месте, смотрела в сторону явки. Она грубо отодвинула его в сторону:

— Беги, я догоню.

Намир ругнулся и сплюнул:

— Ты чего удумала?

Дергунчик улыбнулась своей грязненькой усмешкой — как порой в Клубе, перед тем как врезать брату-солдату.

— Там, — пояснила она, — мои бойцы.

— Те двое мертвы, — отрезал Намир. — Твоя группа теперь ты.

— Катись ты к хатту, капитан, — ответила Дергунчик и бросилась мимо него обратно.

Он говорил себе, что не сможет остановить ее. И жалел ее. Ему хотелось броситься следом — но он нужен был Таракашке и Челис.

— Удачи, — пробормотал он и бросился прочь от штурмовиков.

Пересекая следующую улицу, Намир даже не услышал взрыва гранаты, который подбросил его в воздух. Все мышцы пронзила боль. Его словно швырнуло о стальную стену. Затем он упал на мостовую и отключился.

Глава 32

ПЛАНЕТА ВИР-АФШАР

Четвертый день операции «Цейтнот»

Девятнадцать лет после Войн клонов

Рядовой Хазрам Намир сидел на койке, разбирая и собирая бластерную винтовку DLT-20А, когда пришло сообщение об Алдераане. Это название ему ни о чем не говорило. Но уже то, что Горлан сообщил об уничтожении планеты по внутренней связи «Громовержца», ясно свидетельствовало: событие экстраординарное. За те два месяца, что Намир пробыл в составе Сумеречной, он насмотрелся на оружие, способное превратить сверкающие города в шлак, сражался плечом к плечу с представителями рас, названий которых не мог выговорить, наслушался баек о Галактической Империи, которая держит в кулаке миллионы звезд. Если бы ему сказали, что гибель планет — обычное дело на войне, он, не задумываясь, поверил бы.

Однако в столовой тем вечером он увидел горе на лицах своих товарищей и услышал их ошеломленные ругательства. Случилось что-то необычное.

Ты ж говорил, они и прежде бомбили планеты и травили их газом, — сказал он Гадрену. — В чем разница?

Инородец посмотрел на Намира своими нечеловеческими глазами и заговорил:

— Разница как между надеждой на жизнь и полной смертью. Все — вообще все, — чем был Алдераан, теперь перестало существовать.

Намир так полностью и не осознал услышанное, но понял достаточно. Он видел, как уничтожались малкани, Догма и другие, пока от них не оставались лишь татуировки на телах изгоев и мертвецов.

Несколько дней спустя, когда пришло известие об уничтожении имперской боевой станции, стиравшей планеты в порошок, Намир сидел в окопе среди медовых полей Вир-Афшара. Он услышал смех по связи, крик «Они разнесли эту проклятую „Звезду Смерти“!» и радостные вопли. Он не разделял ужаса и потрясения товарищей, но разделил их радость.

Он начинал понимать людей Сумеречной. Это была не его война, но они заслуживали победы.

Вскоре Сумеречная рота взяла Вир-Афшар. Может, сработал всплеск боевого духа, хотя решение Империи сжечь ульи и полностью покинуть планету, вероятно, сыграло большую роль. Намир не приписывал себе особых заслуг, хотя это была первая кампания, когда ему позволили командовать разведгруппой. Он чувствовал, что бывшая охотница — Головня — с сомнением исподволь присматривается к нему, как было с самого Кор-Лавана. Либо она не доверяла ему, либо рекомендовала его на эту должность и теперь хотела посмотреть, что получится. А может, и то и другое.

Как бы там ни было, сражение было выиграно. Сады и ульи Вир-Афшара теперь принадлежали Альянсу, что бы это ни значило.

Вечером, после триумфальной победы Сумеречной, Намир стоял на часах, когда из разведки в ближайшем поселении вернулся сержант Фектрин. Инородец передал ему донесение и велел бегом доставить его капитану Ивону.

— Всем однажды придется встретиться с Горланом, — сказал Фектрин, завивая усики.

Намир не стал спрашивать, откуда инородец знает, что ему еще не приходилось встречаться с капитаном. Он почему-то был уверен, что ответ его не обрадует.

Намир пару раз видел Горлана издали и иногда слышал его объявления по интеркому «Громовержца». О капитане он знал только по рассказам своих товарищей. Войска уважали своего командира, доверяли его решениям и спокойно относились к исходу сражений. Намир и прежде не раз видел такое почтение. Он даже ощущал его, хотя сам тогда был совсем ребенком.

Странно было, что такие ветераны, как Гадрен и Норокай, ведут себя как новички, едва только принятые в клан малкани. Они могли изображать цинизм, но все равно верили в миф своего командира.

Это беспокоило бы Намира больше, будь Горлан более требователен в отношении роты, но капитан не устраивал смотров, и никто не шел в бой с его именем на устах. Он был краеугольным камнем Сумеречной, но если бы кто-нибудь спросил, за что они воюют, никто не ответил бы «за капитана Ивона».

Так что за два месяца Намир ни разу не встретился с капитаном лично. Больше ему такой роскоши не представится.

Когда Намир вошел в командирскую палатку, лейтенант Сайргон повел его дальше — по мозаичной, похожей на бумагу дорожке к глинистым холмам улья. Он нашел Горлана на внешнем периметре лагеря, передал донесение Фектрина, рассказал, что разведгруппа не обнаружила в гражданском поселении никаких укреплений и следов нанесенного урона. Капитан кивнул, вкратце изучил донесение, потом посмотрел на дорожку.

— Рядовой Хазрам Намир, — Горлан выговаривал каждое слово так, будто пробовал его на вкус, — пройдемте со мной.

Он пошел, не дожидаясь «есть, сэр», и Намир поспешил следом. Капитан был почти на голову выше Намира и шагал быстро.

— Последние тридцать шесть часов, — заговорил Горлан, — у меня в голове крутится «Песнь Лоужуун». — Он постучал себя пальцем по лбу, словно подчеркивая слово «голова». — Половину стихов не помню, а сама опера в Империи запрещена. Я все искал, но так и не нашел ни одного экземпляра.

Намир продолжал идти с каменным лицом.

— Не уверен, что смогу в этом помочь, — сказал он. Никто даже не намекал, что капитан может быть опасен, — в крайнем случае его называли чудаковатым, — но сейчас он решил тщательно подбирать слова. По опыту Намира, власть делает людей непредсказуемыми.

Горлан отмахнулся:

— Вы уже помогли. Ничто так не бодрит память, как чистый воздух и новые перспективы. Если повезет, к концу разговора я вспомню и наши семейные обеды с тетушками. — Он осклабился, хотя Намир не мог сказать, от веселья или возбуждения. — Мне рассказывали о вас много хорошего, рядовой. Сайргон говорит, что вы не раз спасали жизнь новичкам. Да и старичкам.

— Я воюю дольше, чем большинство из них, — ответил Намир. — Но мне все равно трудно оценивать дальность стрельбы. На Крусивале с артиллерией плохо.

— Поведаю вам один секрет: мало кто на глаз может оценить, сколь близко можно подпустить к себе врага. Полагайтесь на инстинкты и опирайтесь на факты.

— Да, сэр, — сказал Намир.

Дорожка начала хлюпать под ногами, когда почва сменилась желто-серой глиной. Горлан задумчиво осмотрелся по сторонам, словно с какой-то тайной целью оценивал холмы, и замедлил шаг.

— Через пару дней мы покинем эту систему. Учитывая ваш опыт, я хотел бы услышать от вас, что мы должны делать до этого момента.

Конечно, это была проверка. Капитану не был интересен совет рядового, который всего два месяца как покинул Крусиваль. Намир, однако, не видел пользы в играх, и решил поймать Горлана на слове.

— Угроза вроде хорошо локализована. Мы можем начать охоту, но враг бежит. Незачем терять людей, загоняя имперцев в угол. Я бы подошел к делу проще. На «Громовержце» недостает припасов, так что посылаем несколько отделений в поселение, забираем всю еду и снаряжение, какие найдем. Вряд ли мы встретим сопротивление.

Горлан расхохотался. Намир чуть было не ощетинился, но смех был таким простодушным, таким теплым, что невозможно было обидеться. Через мгновение капитан обернулся к нему и тепло улыбнулся.

— Это, — сказал он, — именно тот свежий взгляд, который зажигает нейроны в мозгу человека. Я только что вспомнил мою первую школьную влюбленность, хорошенькую тви’леку по имени Аения.

— Я кажусь вам слишком неотесанным? — спросил Намир ровным-ровным голосом. Он уже понял, что повстанцы действительно верят в правильность своего дела и считают, что сражаются за все народы Галактики. Но он не ожидал, что эту иллюзию разделяет и капитан.

Голос Горлана стал более спокойным.

— Боюсь, вы не понимаете этой войны. Уважительное отношение к гражданским — это не противопоставление милосердия прагматизму, это предпосылка победы, не более и не менее. Сумеречная рота сражается за сердце Галактики. — Голос его понизился до шепота, словно он делился секретом. — За души всех обычных людей и имперских штурмовиков. Кража еды не поможет нам победить. Как и убийство врагов. Над противником масштаба Империи нельзя одержать обычную победу — если наши цели чисто военные, мы уже проиграли более масштабную битву.

Это было похоже на те исковерканные оправдания, которые Намир слышал, когда служил Догме: философия ради прикрытия жажды войны. Но, глядя на Горлана, Намир поверил, что капитан говорит от чистого сердца. И к тому же Горлану как-то удалось провести Сумеречную через столкновения, в которых гибли другие роты Альянса.

Намир выдавил улыбку.

— Конечно, — сказал он. — Значит, местных не злим.

Горлан хлопнул его по плечу и снова рассмеялся:

— Для первого раза неплохо. Остальное поймете со временем.

Глава 33

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Второй день осады Иньюсу-Тор

Три года спустя

Первое, что ощутил Намир, был холодный камень под щекой. Затем последовали приступ тошноты и осознание, что руки связаны за спиной. Он попытался приподнять голову, но вряд ли вообще сумел пошевелиться.

— Ты уверена, что его вообще стоит забирать? — спрашивал низкий мужской голос на фоне треска статики. — Он почти час пролежал под обломками. Сдохнет по пути — только время зря потратим.

— Он не так плох, как кажется. Думаю, просто оглушен. — Женский голос, но треск еще сильнее, слова искажаются. Она сказала еще что-то, но Намир не разобрал.

На него напали. Он помнил, как попал в засаду, отстав от Челис, Таракашки и Дергунчика.

Он что, уже целый час в отключке?

Намир застонал и с трудом открыл глаза, когда его подняли на ноги. Где-то высоко мерцал потолок пещеры, какие-то белые силуэты схватили его за плечи и бросили на сиденье большого лендспидера. Он попытался сесть и снова повалился. Дернув запястьями, он ощутил сильный удар током. Парализующие наручники.

— Говорит SР-четыре-семь-пять, — произнес женский голос. — Мы взяли повстанца.

Мужчина — может, другой, не первый? — тихо выругался.

— В силу вступает протокол двадцать четыре. Как только сдадим его, начинаем поквартирный обход и патрулирование. При любом сопротивлении — арест и огонь на поражение. Будем надеяться, что этого не понадобится.

Грубые руки в перчатках рывком подняли Намира, усадив его в кресло спидера. Мимо проносились улицы города, от тихой вибрации машины все нутро горело огнем. На него пялились два белых шлема штурмовиков.

— Они даже ни с кем не связались. Насколько мы поняли, это разведгруппа. — Снова женщина, говорит с напарником. — Неужели нам правда придется… — Остальная часть ее слов была слишком исковеркана статикой. Намир увидел, что нижний угол ее шлема обгорел.

Он подумал, что голосовую систему ей могла повредить Дергунчик.

Жива ли она еще? И Таракашка с Челис…

Теперь он не мог им помочь.

Женщина сняла свой покалеченный шлем, открыв молодое лицо с резкими чертами. Она подхватила Намира под мышки, дернула и усадила прямее. Если бы ноги его слушались, ее можно было пнуть, но что потом? Ему нужно было бежать, но для этого нужен план.

— Эй! — сказала штурмовик, уже не искаженным голосом. — Ты, повстанец! Если не хочешь кровопролития, говори, что вы затеяли.

Намир покачал головой, не понимая. Он снова попытался дернуться в наручниках, но инстинкт остановил его. Мужчина непроизвольно вздрогнул, хотя удара током не получил.

Девушка-штурмовик нахмурилась.

— Если вы планировали нападение, — продолжила она чересчур подчеркнуто, словно демонстрируя свою терпимость, — лучше говори сейчас. Вы обречены. Но жители города-то ни в чем не виноваты. Не подставляй других под огонь.

— Даже если бы мы что-то и затевали, — ответил Намир кровоточащими губами — «Я что, мордой приложился?» — тебе бы я не сказал.

Он ждал, что она ударит его. Не дождался. Спидер внезапно остановился, и Намир пролетел с полметра вперед. Впереди кто-то кричал. Он пытался понять, в чем дело. Что-то перегораживало дорогу.

Повстанец услышал звук бластерных выстрелов, и какой-то штурмовик закричал.

Теперь двое штурмовиков, что были рядом с ним, смотрели на дорогу, забыв о пленнике. Молясь, чтобы его не скрутило в приступе тошноты или чтобы он не отключился, Намир рванулся вперед, опрокинул штурмовика в шлеме ударом плеча, пригибаясь пониже. Женщина обернулась было к нему, но над спидером прошли несколько алых разрядов, и теперь повстанец уже не был их главной проблемой.

Он не видел, пережили ли обстрел те, кто взял его в плен. Спрыгнув на мостовую, Намир бросился в направлении выстрелов. Он надеялся увидеть Таракашку или Дергунчика и, подняв взгляд, увидел, что стрельба ведется с крыши низкого здания. Когда он добежал до стены дома, стрелок уже соскочил вниз и знаком показал Намиру следовать за ним.

Это был салластанин с крупной лысой головой, ушами как у мыши, глазами, похожими на две большие капли нефти, и челюстями, придававшими его лицу сходство со шлемом. Намир впервые так близко столкнулся с местными инородцами, хотя видел таких среди рабочих, когда Сумеречная захватила завод.

Как бы то ни было, это была помощь. Намир бросился за инородцем, когда тот метнулся в переулок, подхватил с земли рюкзак и понесся по поворотам с головокружительной скоростью. Сержант едва поспевал за ним — со скованными руками и кружащейся головой, — и в конце концов понимая, что это может быть его погибелью, но, более не в силах контролировать свое тело, он припал к стене, и его начало рвать.

Энергия, порожденная необходимостью спасаться, выходила вместе с желчью. Он не был в состоянии сражаться и абсолютно не был способен пробиться наружу из Пиньямбы. Кроме того, за этот час его товарищи либо выбрались из города и спрятались, либо погибли. Он едва держался на ногах и с удивлением ощутил, что его поддерживает чья-то мягкая рука.

Салластанин помог ему удержаться на ногах и заговорил с ним на языке, которого Намир не понимал.

Намир боялся качать головой, опасаясь головокружения.

— Были еще люди, — сказал он. — Еще те, кто пришел сюда, вниз. Они живы? Вы знаете, где они?

Салластанин быстро произнес несколько простых незнакомых слов. Это не могло быть ничем иным, кроме как «нет», но инородец, похоже, увидел, что Намир ничего не понимает. Тщательно, с той подчеркнутостью, которая показывала, что он непривычен к этому жесту, салластанин пожал плечами.

Он — Намир предположил, что он мужского рода, — ничего не знает об остальных. Возможно, салластанин даже и не знал об их прибытии и просто случайно наткнулся на Намира.

Может, в нынешнем положении дел это было даже хорошо.

— Они могут прятаться? На какой-нибудь другой квартире?

Салластанин помедлил, словно хотел заговорить и предложить Намиру еще какое-то объяснение. Но потом он, как раньше, подчеркнуто покачал головой. Затем одной рукой он показал в направлении лифтов, ведущих вверх из пещерного города. Намир не мог сказать, было ли это объяснением или выражением надежды.

— Мне надо их найти, — сказал Намир.

Салластанин отступил на шаг и склонил голову. Отказ.

«Я могу и один», — подумал Намир. Прохромать через незнакомый город в поисках товарищей, которые вряд ли будут на поверхности. И если он их найдет — то есть вопреки всему не потеряет сознание по дороге и его не подстрелит штурмовик, не такой добрый, как те двое… И если его товарищи передвигались так медленно и прятались так плохо, что какой-то оглушенный и преследуемый солдат будет способен их найти, то что хорошего он сможет сделать? В таком состоянии он скорее обуза, чем помощник. Он зарубит на корню любую попытку спасения, а голова его была настолько пуста, что он не мог придумать никакого плана.

У него вообще не было шансов добраться до Сумеречной роты.

— Ладно, — сказал он. — И куда мы пойдем?

Салластанин повел его. Намир подумал было остановить его, чтобы хоть наручники снять, но единственным подходящим для этого инструментом был бластер инородца, а выстрел будет слышен за несколько кварталов. Потому они шли дальше. Салластанин поддерживал его, как мог, вел под тенью башен и сталагмитов по краю пещеры. Пока они шли, огни башен Пиньямбы стали яркими, отчего ночь города стала светлой как день. Чтобы штурмовикам было удобнее искать, подумал Намир.

То и дело они слышали выстрелы и крики, возражения в адрес агентов ИСБ, когда те вскрывали двери и выводили жителей. Начались облавы. Салластанин постоянно останавливался в нерешительности, но каждый раз продолжал путь.

Они спустились по короткой лестнице, вырезанной в скальной породе пещеры, и вошли в неприметное здание. Внутри находилась кантина. Она была пуста, стулья стояли поверх столов, а освещала ее лишь пара-тройка ламп аварийной сигнализации. Салластанин затащил Намира на маленькую кухню, затем они спустились вниз по другой лестнице, скрытой за холодильником.

В подвале кантины собралась перепуганная толпа. Люди и салластане набились туда так плотно, что некоторые стояли, а не сидели. Самым младшим из них был ребенок, остальные по большей части были старики: иссохшие люди, привыкшие с достоинством смотреть страху в лицо. Нерешительность отражалась лишь в их глазах. На нескольких Намир увидел форму рабочих горноперерабатывающего завода.

Когда они узнали спутника Намира, напряжение ослабло — но лишь немного. Салластанин спустился по ступенькам и тихо, успокаивающе заговорил, затем сунул руку в рюкзак, откуда стал доставать пайки в фольге и упаковки с медицинской бактой размером с ладонь. Старики отвечали спутнику Намира на его языке с явной благодарностью.

Однако когда салластанин достал из рюкзака бластер и взял его обеими руками, толпа подалась назад. Он на чем-то настаивал, спорил, получая односложные, злые ответы.

Намир пододвинулся к ближайшему человеку, зеленоглазой женщине с мозолистыми руками.

— Что они говорят? — спросил он.

Женщина косо глянула на него. Может, думала, что Намир знает язык. Или это было из-за наручников. Наконец она ответила:

— Если придут штурмовики и найдут у нас оружие, будет только хуже.

— Так они уже делают поквартирные обходы, — сказал Намир. — Наверху облава. Куда уж хуже.

Это не было советом. Намира не интересовал выбор этих людей. Может, потому женщина, внимательно посмотрев ему в лицо, кивнула, протолкалась вперед и взяла бластер.

Намир хотел расспросить ее о своем спасителе, о городе, но его спутник оттащил его к лестнице задолго до того, как рюкзак опустел. Салластанин на миг задержался, прострелив наручники Намира, прежде чем вывести его из кантины. Браслеты остались на руках, но механизм электрошокера был сломан. Руки и плечи Намира ныли, пока они шли.

Второй их остановкой тем вечером стало общежитие в жилом квартале, где укрывалась такая же толпа. И вновь спаситель Намира раздал предметы первой необходимости, которые были приняты со смесью благодарности и неохоты. Однако на сей раз их прервали — дверь распахнулась, впустив еще с пяток гражданских: мужчин и женщин, чьи лица были покрыты свежими кровоподтеками, хромающих и втягивающих воздух сквозь зубы. У одного мужчины было обожжено плечо — Намир сразу же узнал бластерную рану.

— Мы были на Быстром рынке — еда кончилась, — сказал один из них. — Пришли штурмовики. Сказали, что мы должны были сидеть дома…

Спаситель Намира смотрел то на раненого, то на дверь, словно разрываясь между теми беженцами, что были перед ним, и теми, которых он еще намеревался навестить. Затем он стал рыться в рюкзаке в поисках бинтов, бакты и бальзама. Он выжидающе посмотрел на Намира, затем на мужчину с обожженной рукой.

Намир не был медиком, но знал, что делать.

Следующий час он накладывал повязки и обеззараживающие средства на раны, смазывал бактой обожженную плоть и проверял, нет ли переломов. Он говорил каждому из своих пациентов — даже те, кто не говорил на его языке, похоже, понимали его, — что его помощь в лучшем случае временная мера. Никого это не волновало.

— У нас что, есть выбор? — ворчал мужчина с обожженной рукой. — Думаешь, в имперской больничке мне помогут?

— Намек понят, — ответил Намир.

После того как Намир со своим спутником обработали самые тяжелые раны, они отправились в третий пункт назначения за этот вечер. В общественных банях по краям ярко-синего бассейна лежали и стонали несчастные жертвы. Они снова взялись за работу. Впервые Намир ощутил себя нежеланным гостем — перевязывая кровоточащую ногу какого-то юноши, он услышал, как кто-то спросил, какого черта повстанцам позволяют оказывать помощь. Тем повстанцам, которые вынудили Империю обращаться с салластанами как с рабами. Повстанцам, которые виноваты во всех бедах Пиньямбы.

Он не сводил глаз со своего пациента, пока не услышал шаги за спиной. Обернувшись, Намир встал, готовый к драке, глядя в глаза широкоплечего мужчины с жестким лицом, который сверлил его злым взглядом.

— Ты все слышал, — сказал он. — Тебе здесь не место. Ни повстанцам, ни Кобальтовому фронту, никому из вас!

— Не мы это сделали, — ответил Намир.

— Но виноваты вы, — отрезал мужчина.

Намир узнал его стойку. Он высматривал ее в каждом новобранце, который стремился попасть в Сумеречную, но редко видел ее у тех, кому было меньше сорока. Это была выправка опытного солдата.

Намир приготовился к удару, но его не последовало. Мужчина отвернулся. Намиру хотелось сказать: «Это не Войны клонов. Эти люди сражаются за таких, как ты».

В какой-то мере он даже верил в это. Это была не война его отца. Это была не война Крусиваля. Он видел мрачные и страшные вещи, когда в последний раз его завалило землей, в пещере, когда он видел гибель товарищей. Империя действительно была особым врагом.

Но не настолько, чтобы он стал драться иначе.

Намир вернулся к работе, признавая, что в какой-то мере ответствен за те раны, которые сам же и перевязывал, — за тот план, который привел Империю в отчаяние, заставил перебросить надзирателей и штурмовиков с верфей Куата на такие планеты, как Салласт. Он не ощущал вины, но и отрицать справедливости обвинений салластан тоже не мог.

Намир со спутником продолжали обход всю ночь. Выходя на улицу, они держались в тени. Мимо них проходили штурмовики, вдали слышались выстрелы бластеров — облавы и обыски продолжались. В каждом пункте, куда они приходили, число раненых росло и отчаяние людей усиливалось. Они делали, что могли, и двигались дальше.

Намир просто с ног валился. Порой его рвало, временами начинала кружиться голова. Иногда ему казалось, что он спасает своих товарищей из-под обломков «Громовержца». Порой — когда он вдыхал чистый, но чужой воздух города-пещеры и его накрывали волны благодарности, ужаса, неприязни со стороны жителей — в голове всплывали старые воспоминания о Крусивале и Горлане.

Он должен был прикрывать своего спутника, высматривать солдат или дроидов-камеры, но даже удержаться на ногах ему было непросто. Он едва обращал внимание на происходящее вокруг, когда салластанин заводил его в ангар, построенный в стене пещеры, или вел среди машин к кабинету в дальнем конце. Там, однако, Намир заставил себя держаться настороже.

Он ожидал попасть в очередное убежище для гражданских. Но внутри было только трое — все люди или достаточно похожи на них, — и у каждого на коленях лежал бластер. Когда Намир со своим спутником прошли внутрь, они вскочили на ноги, но быстро успокоились.

— Долго же вы добирались, — сказала темноволосая женщина, обнимая салластанина и хлопая его по спине. — Кто наш гость?

Последовал быстрый обмен репликами, наполовину на салластанском, наполовину на общегале. Салластанин рассказывал о событиях этой ночи. Наконец женщина повернулась к Намиру и спросила:

— Вы из тех повстанцев, что на горе? Которые захватили завод?

— Мы планировали разрушить его и уйти, — ответил Намир. — Но возникли проблемы. А вы кто?

— Я Корджентейн. Это Ниен Нанб. — Она показала на салластанина. — Руководитель ячейки. Мы представляли здесь повстанцев, пока не пришли вы.

Намир посмотрел на всех четверых. Они выглядели усталыми, но невредимыми, дружелюбными, но циничными. Одеты они были как гражданские, но одежда их была рваной и грязной. И пахло от них так, словно они уже давно не мылись.

— Я думал, тут есть движение сопротивления, — сказал он.

Молодой человек с белой, как мел, кожей ответил:

— Кобальтовый фронт никогда особо не стремился к сопротивлению. Душой они за, но…

— Выглядишь ты преотвратно, — заметила Корджентейн. — Садись, поболтаем.

Намир сел. Молодой человек дал ему выпить какой-то вонючей зеленой жидкости, сказав, что от этого голова прояснится. Корджентейн рассказала о деятельности ячеек сопротивления, а Ниен Нанб порой подбрасывал непонятные дополнения. Повстанцы явились на Салласт в надежде от имени Альянса формально заключить союз с Кобальтовым фронтом — союзом рабочих, который все сильнее был недоволен Империей. Но оказалось, что самые воинственные члены Кобальтового фронта уже арестованы, а остальные не хотят браться за оружие.

— Я и сама с Салласта, — сказала Корджентейн, — Ниен тоже. Никто тут не любит Империю, но испуганных людей не заставишь восстать. Тогда мы решили помогать Пиньямбе как можем — контрабандой поставлять товары, которые не могут позволить себе местные, предоставлять медицинские услуги, которых не дозволяет Империя. Если это поможет завоевать сердца людей, заставит их думать, что повстанцы чего-то да стоят, это прекрасно. Если нет, мы все равно делаем доброе дело. Империя хочет нашей смерти, но с этим мы разберемся.

Намир горько улыбнулся:

— Затем Империя решила наверстать производственные потери в других местах. Это привело к увеличению рабочей нагрузки и усилению мер безопасности на Салласте, а это — все, что от вас осталось.

Корджентейн словно не заметила его тона:

— Империя так или иначе намерена угробить людей работой. Это не было великой проблемой. Но ваша высадка здесь… без последствий не обойдется.

— Мы немедленно уберемся, — сказал Намир. — Сразу, как только найдем способ.

Корджентейн тихо выругалась и помотала головой:

— Это хорошо, вот только слишком поздно. Чрезвычайные меры уже приняты, и бьюсь об заклад, что после того, как они арестуют всех, кто хоть раз сказал что-то недоброе в адрес Императора, начнутся массовые репрессии. Постоянный комендантский час, рабочих разлучат с семьями… Они предпримут все, чтобы уничтожить даже малейшую вероятность грядущего восстания.

Намира это не удивило. Он наслушался достаточно таких историй в Клубе. Именно из-за имперских репрессий новобранцы присоединялись к Сумеречной роте.

Вместо того чтобы выражать сочувствие, он рассказал повстанцам историю Сумеречной. Конечную цель роты он не раскрывал и ни разу не упомянул Челис, но поведал о действиях роты на Римманской гиперлинии и их планах касательно Салласта.

— Моя группа спустилась в город в поисках помощи, — закончил он. — Но вряд ли вы способны ее оказать.

— Это так, — согласилась Корджентейн. Ниен Нанб быстро заговорил, и оба посовещались о чем-то, прежде чем она продолжила: — Мы попытаемся доставить вас на завод к рассвету, но это все, что мы можем.

— Я ценю вашу помощь, — ответил Намир. Он сделал долгий вдох, пытаясь сосредоточиться на окружающем. Четыре повстанца, горстка оружия и какие-то машины в ангаре. — А вы? Вы-то что будете делать?

На сей раз они не стали переговариваться — только переглянулись, словно подтверждая какое-то давно ими принятое решение.

— Мы поднимем то, что осталось от Кобальтового фронта, — сказала Корджентейн. — Попытаемся в последний раз нанести ответный удар, защитить Пиньямбу от надвигающейся опасности. Не позволим им схватить всех наших друзей и соседей. — Она слабо улыбнулась. — Ждать недолго.

— Да, — согласился Намир. Он допил вяжущую кашицу и встал. Ноги заныли от усилия. — Но если нам все равно ждать до рассвета, вы можете показать мне, что у вас есть. Я могу посмотреть на ваши планы свежим взглядом. Может, ваша война продлится немного дольше.

Зеленая жижа, чем бы она ни была, успокоила головокружение и согрела нутро Намира. Мышцы по-прежнему болели, но это было уже гораздо более терпимо: он был способен ясно мыслить, изучая карты города и обсуждая с Корджентейн вопрос, где разместить снайперов, по ходу слушая фантазии юноши с меловым лицом о налете на имперскую тюрьму. Намир понимал, что повстанцам не выжить, и они сами, очевидно, это понимали, однако было что-то успокаивающее в том, что они все вместе делали вид, будто есть другой вариант.

Несмотря на то что в голове у Намира прояснилось, старые воспоминания продолжали вспыхивать, как случайные искры в мокрой батарейке. Он думал обо всех планетах, на которых воевала Сумеречная: Хейдорал-Прайм, Форса-Гедд, Коерти и Вир-Афшар — когда еще командовал Горлан. Мардона-3, Накадия, Обумубо и теперь Салласт — при Намире. Разница казалась ошеломляющей.

Эти мысли заставили его думать о будущих планетах. Бросок в Центральные миры еще не был завершен, и Челис обещала, что кампания станет более тяжелой. Намир попытался представить, как Сумеречная рота покидает Салласт, сражается на Маластере и, пережив сражение, достигает колец Куата. Там, среди скелетов звездных разрушителей, они будут сражаться день за днем, отвоевывая квартал за кварталом орбитальный город, чтобы уничтожить саму основу, на которой он стоит.

Как и салластанские повстанцы, солдаты Сумеречной стояли перед лицом невозможного сражения — если не безнадежного. Да, верфи Куата должны быть уничтожены. Несколько отделений могут даже уцелеть. Но как боевая единица Сумеречная рота перестанет существовать. Иного конца Намир не видел.

Может, и не задумывался об этом. Он вообще мало думал о том, что будет после Куата.

Ниен Нанб смотрел и слушал, как остальные обсуждают план. Возможно, думал Намир, салластанин молчит ради него. Но вряд ли. Может, у него другое на уме.

Опять воспоминания. Воспоминания о Горлане и о том, что ему рассказывали о Горлане.

Гадрен говорил, что капитан верит, будто бы сила Сумеречной — в жертвенности. Головня утверждала, что Горлан никогда не делал ничего, исходя только из одной причины. Капитан был чокнутым, но он знал, что нужно его войскам, лучше, чем они сами, — как только его не стало, вся целеустремленность и надежда Сумеречной умерли вместе с ним.

«Наша цель не завоевание, но алхимия. Везде, где повстанцы соприкасаются с Империей, должно происходить изменение. Вещество угнетения становится веществом свободы.

Если наши цели чисто военные, мы уже проиграли более масштабную битву».

Намир следовал цели Горлана по форме, но в ней не было вещества. Это было стремление остановить Империю, но без тех принципов, которыми дорожил Горлан. Солдат обманули, они были готовы погибнуть, пытаясь достичь Куата.

«Вы не понимаете масштаба врага».

Челис сказала, что верфи Куата того стоят.

Все это крутилось в его ошарашенном, одурманенном зеленой жижей мозгу в предрассветные часы. Корджентейн ушла готовить его возвращение на фабрику. Намир прогулялся по ангару между огромными горнопроходческими машинами — мрачными металлическими блоками, снабженными гигантскими бурами, — и прилег поспать.

Он понимал, чего хотел добиться вместе с Сумеречной Горлан, но до сих пор не осознавал, как работала его система — как ему удавалось добиваться чего-то, кроме уничтожения роты.

И все ж таки он не знал, как работает бластер, однако умел стрелять.

Когда вернулась Корджентейн, Намир созвал потрепанную ячейку Ниена Нанба и тщательно, преднамеренно гасил искорки посторонних мыслей в своем мозгу, пока не осталась лишь уверенность.

— У меня есть план, — сказал он.

Незадолго до рассвета в самых верхних пределах Пиньямбы проснулись пепельные ангелы и запорхали среди расщелин, вылезая по лабиринтам на поверхность при помощи когтей и крыльев. Намир полз следом на четвереньках, ориентируясь при помощи прибора ночного видения.

— Следуйте за птицами, — сказала Корджентейн. — У вас около часа до того, как они закончат мигрировать на поверхность.

— А если я не успею? — спросил Намир.

— Тогда ждите до заката, а затем — ищите дорогу обратно.

Намир никогда не страдал клаустрофобией, и хотя расщелины сужались до тех пор, пока ему не пришлось протискиваться, постоянное карабканье за пепельными ангелами странным образом успокаивало его. Он не был одинок в своем путешествии.

Выбравшись на склон горы, Намир поразился, как высоко он забрался. Хотя периметр имперской блокады за ночь переместился выше, он все равно сумел обойти его. До пика оставалось всего полдня пути. По дороге приходилось избегать внимания аэроспидеров и имперских разведчиков, в то время как вся масса вражеских войск шла следом за ним. Они были в финальной стадии подготовки к полномасштабной атаке, методично подвозя оружие и войска к своим позициям. Однако когда Намир добрался до завода, поддерживаемый своей новообретенной решимостью, он ощутил себя почти бодрым. Мужчина широко улыбнулся, когда осознал, что с пятидесяти метров выше этого места его выцеливает снайпер Сумеречной.

Она встретила его на полдороге, не снимая маски и свободно держа в руке винтовку.

— Челис вернулась вчера ночью, — сказала Головня. — С ней Таракашка. О Дергунчике и остальных известий нет. Мы думали, вы спускались вместе.

— Я тоже по тебе скучал, — ответил Намир и, хлопнув ее по плечу, чуть приобнял. Она не ответила, но и не отстранилась, и Намир отпустил ее.

— До атаки осталось недолго. — Женщина повернулась и начала подниматься по склону. Намир пошел следом. — Имперцы весь день испытывали нас, посылали на вылазки все больше и больше людей. Однако Челис сказала, что придумала способ выбраться. Говорила что-то про космопорт.

— Это меня не удивляет, — сказал Намир. — Ни первое, ни второе. Окажешь мне услугу?

Головня ничего не ответила. Намир пожалел, что не может лучше понимать ее. Последний раз они разговаривали в недрах завода, над кипящей магмой, и разговор тот закончился невесело.

Она все еще злится? Да и злилась ли она вообще? Или он просто ее не понял? «Ты всегда была невероятной», — вертелось у него на языке.

— Я пока не готов говорить с Челис, — сказал он вместо этого. Разгадывать мысли Головни — бесполезное дело. — Хочу, чтобы собралось все наше прежнее отделение — ты, я, Гадрен, Таракашка. — «Сделаем вид, что мы все позабыли Красавчика». — Можешь собрать нас в каком-нибудь укромном месте?

Головня не сбавила шага и не обернулась, но коротко кивнула на ходу и ускорилась.

Этого было достаточно.

Гадрен сидел в тускло освещенной маленькой комнате поршневого контроля, зеленые и красные огоньки подмигивали на панели у него над головой и отражались от его гребня. Он тепло, но кратко поздоровался с Намиром, словно не хотел соглашаться на встречу, не понимая ее цели. Таракашка сидела, привалившись спиной к стене и раскинув ноги на полу, и смущенно смотрела на Намира. У нее на носу была тонкая красная царапина — почти смешная ссадина, учитывая, каким выдался обратный путь наверх. Головня стояла в углу, чуть хмурясь. Хотя бы не в маске, подумал Намир.

— Времени у нас мало, — сказал он, расхаживая перед дверью, — а обсудить надо многое. Но прежде всего…

Он подумал о том, как Гадрен мягко вывел его из кантины на Куче-9. Подумал о своей встрече с Головней всего пару дней назад. О том, как изменилась Таракашка с момента его возвращения с Хота и как ему всего этого не хватало.

«Жаль, если я разочаровал вас».

— Я знаю, что в последнее время дела шли плохо. Я осознаю, что наделал ошибок. Мне жаль, что я не добился большего вместе с вами. Мне следовало хотя бы лучше проводить Красавчика.

Таракашка рассматривала пол между своими коленями. Головня молчала.

— Никто не ждет, что капитан будет жить среди своих солдат, — сказал Гадрен. — Мы ощущали твое отсутствие, но понимали, что так надо.

Намир горько улыбнулся. В чем-то инородец был прав, но он представлял себе Сумеречную роту как есть, в то время как Горлан держал в своем окружении Сайргона, Фона Гайца и других. Намир тоже отдалился, но слушал он только Челис.

— Спасибо, — сказал он. — Однако сейчас мне нужна ваша поддержка. Поддержка роты. Вряд ли от начальства в скором времени поступят новые приказы.

Гадрен раскинул одну пару рук, словно приглашая командира продолжать.

— Не знаю, заметили ли вы, — сказал Намир, — но под нашими ногами, не так глубоко, находится очень большой город. Люди в нем охвачены страхом. Сопротивление слабо. Нравится вам это или нет, но мы превратили их жизнь в ад, и дела грозят стать еще хуже.

Мы можем смотать удочки и убраться, продолжить свой путь и попытаться сунуть палку в колеса имперской машине. Но даже если мы доберемся до Куата, если вся кампания окажется удачной, все мы понимаем, что войну нам не выиграть. Уничтожим звездные разрушители — у них все равно останется людей, оружия и ресурсов на сотню Альянсов. Потому я задаю себе два вопроса: ради чего мы это делаем? — Он отвел взгляд от Головни. Это был ее вопрос. — И что нужно сделать, чтобы уберечь Сумеречную?

— И к каким же ответам ты пришел? — спросил Гадрен. Он говорил деликатно, выверенно. Горлан мог бы им гордиться.

— Нет у меня никаких ответов, — признал Намир. — И не уверен, что смогу их найти. Может, потому я не гожусь в командиры. Может, это значит, что я вообще не должен был принимать участия в Восстании, но сейчас уже поздно. Это не имеет значения. А важно сейчас… — Он подыскивал слова, опасаясь, что его перестанут слушать. Вот почему он обращался к ним, а не ко всей роте: он надеялся, что они простят ему неловкость и поймут его намерения. — Я завел нас сюда, потому что мне казалось, вот она — цель, достойная Сумеречной. Думаю, в этом была моя ошибка. Мне следовало сосредоточиться на выборе способа сражения. Чтобы он был достоин вас всех. Если бы мы это сделали, возможно, и цель появилась бы сама собой, и ответы были бы очевидны.

«Может, незримый калькулятор Горлана помог бы нам уцелеть». Но он не мог этого обещать.

— Это все присказка. Суть вот в чем: я думаю, пора забыть о Куате. Раз уж мы идем на смерть, то должны сделать это здесь, помогая народу Салласта, а не лезть в Центральные миры, чтобы плюнуть врагу в лицо. Это лучший способ поступить как должно для всей роты и каждого ее бойца.

Некоторое время все молчали. Может, ждали знака, что Намир закончил. Гадрен и Головня смотрели на него. Таракашка подтянула под себя ноги и подняла взгляд.

— Горлан одобрил бы, — сказала наконец бывшая охотница. — Я в деле.

Таракашка вяло улыбнулась и пожала плечами.

— Голосуем, что ли? — спросила она.

— Я не пойду на это, если рота меня не поддержит, — ответил Намир. — Чем бы все ни кончилось, я не боюсь умереть. Я беспокоюсь за вас.

Улыбка Таракашки расплылась в ухмылку, словно ее рассмешила какая-то потаенная шутка.

— Ты такой милый в своей неловкости, — сказала она. — Конечно, я с тобой. Готова поспорить, остальные новобранцы тоже.

Намиру захотелось расспросить ее, найти корень этой тихой уверенности. Но она уже дала то, что ему было нужно, и он еще не закончил.

— Гадрен? — спросил он.

Инородец сложил на груди сначала одну, потом вторую пару рук. Голос его звучал необычно низко, совершенно без присущей ему радости.

— Я много думал о народах и расах, которые мы оставили за собой, — сказал он. — Для вас это не будет неожиданностью. Моя душа болит за салластан, и я чуть не заплакал, когда увидел лица тех, кого мы выгнали с завода. И все же мне не хочется сворачивать с нашего пути. Не из-за крови, которую мы пролили, чтобы добраться сюда, но потому, что… — Голос его зазвучал со страстной силой, он сложил домиком обе пары ладоней и снова заговорил, тихо: — Если есть шанс, что миссия на Куате увенчается успехом, хоть какая-то надежда, что это изменит ход войны в лучшую сторону, разве мы не обязаны дойти до самого конца во имя всей Галактики?

Эти слова поразили Намира, напомнив о его усталости. Он ожидал такого возражения от кого угодно другого — от Головни, может, от Таракашки. Гадрен, казалось, наоборот, должен был поддержать его.

Однако инородец еще не закончил.

— Ты говоришь, что исход нападения на Куат не повлияет на войну. Если бы мы точно это знали, я без колебаний тут же поддержал бы тебя. А пока — твое слово против слова губернатора Челис.

— Ну тут выбор несложный, — сказала Головня.

— А разве она мало принесла в жертву? — спросил Гадрен. — Не доказала своей преданности Сумеречной? — Он пожал плечами. — Даже если и нет, то ты должна признать, что она лучше всех может судить о том уроне, который мы наносим Империи. Я подготовлю остальных, как ты рекомендуешь. Но мы не будем действовать без ее приказа.

— Что ж, вполне справедливо, — сказал Намир. — Идем.

— Вы вернулись, — сказала Челис. — Прекрасно. Проверьте расположение отделений и сделайте нужные замены. Я хочу начать через пять минут.

Она даже не подняла глаз от стола, просто сунула Намиру инфопланшет. Голос ее был более нервным, чем раньше, такой же хриплый и сорванный, как на Анкурале.

Таракашка, Головня и Гадрен пошли поговорить с другими о планах Намира. В кабинете управляющего они с Челис были одни.

— Что начать? — спросил он.

— Эвакуацию. — Челис по-прежнему смотрела не на него, а на экран терминала. Она помолчала, словно прикидывала, стоит ли объяснять ему. — Двенадцать отделений войдут в город и угонят корабли в порту. Половина вернется сюда, чтобы попытаться забрать уцелевших. Остальные будут прорываться в космос под прикрытием «Клятвы Апайланы». У нас будет флот торговых судов. Не «Громовержец», конечно, но лучше, чем умирать в жерле вулкана. Кроме того, так мы сможем распределить риски и понести меньшие потери без катастрофического поражения. — Она нажала кнопку на терминале и заговорила по громкой связи четким голосом: — Группы один и три, выдвигайтесь на позиции.

Намир пришел перетянуть губернатора на свою сторону, убедить ее принять его план, в случае необходимости пойти на сделку. Он был готов преодолеть любой словесный лабиринт, который она построит. Вот только Челис не была заинтересована в разговорах.

И отдавала приказы его людям.

— Вы взяли непосредственное командование на себя? — спросил он, пытаясь не выдать гнева.

Она наконец посмотрела на него, и Намир поморщился. Ее глаза были воспалены и окружены темными пятнами, словно синяками. Щеки запали. Она выглядела постаревшей, но не хрупкой, словно события предыдущих дней выточили ее как лезвие ножа.

— Вас не было, — ответила она. — Я рада, что вы живы, но сомневаться в моих мотивах будете потом.

Намир снова поморщился. На конспиративной квартире он слишком далеко зашел в своих обвинениях. Какие бы между ними ни наладились связи за последние месяцы, они были разорваны.

— У меня есть другая идея, — сказал он. — Некоторые ее уже поддержали, но вы нужны мне…

— Не время. — Она нажала другую кнопку. — Челис посту пять — где они?

— В четырехстах метрах, окружают пик, — послышался искаженный треском разрядов голос. — Прямо за пределами зоны поражения.

Губернатор выжидающе посмотрела на Намира, словно это заявление положило конец всем возможным вариантам дискуссии.

Она была права. Времени не было.

— Нам надо отказаться от атаки на верфи, — сказал он.

Челис набрала что-то на терминале и медленно поднялась из-за стола.

— Это не ваша вина, — сказал Намир. — Но этот план — гибель для Сумеречной. Мы оба знаем, что войну этим не выиграть. — Возможно, она придумала план кампании, чтобы отомстить за себя бывшим коллегам, возможно, нет. Больше это его не интересовало. — Если мы останемся здесь — а вы видели, что творится в городе, — возможно, мы принесем хоть какую-то пользу.

Челис охватила дрожь. Губы ее задергались. Намир никогда прежде не видел, чтобы она кричала, теряла контроль. Неужели этот момент настал?

— Вы сами понимаете, — сказала она еле слышно. — Подкрепления на подходе — единственная причина, почему они оттягивают атаку.

Он попытался заговорить, пока женщина обходила стол, но ее хриплый, еле слышный голос заставил его замолчать.

— До Куата по-прежнему рукой подать. Когда мы окажемся там, вы мне спасибо скажете.

В руке губернатора оказался маленький пистолет, и он упирался в грудь Намира.

Он больше не испытывал гнева. Наверное, следовало бы — из-за того, как она захватила контроль, предала его. Но в той злобной твари, что стояла перед ним, Намир не видел ничего общего с той женщиной, к которой почти привязался. С женщиной, которая спасла Горлана, которая давала ему советы за завтраком, которая испытывала искреннюю, необъяснимую страсть к искусству.

— Покойнику будет непросто благодарить вас, — заметил он.

— Когда я хочу кого-нибудь убить, я с этим не тяну, — отрезала Челис. — Вы сами видели. — Она знаком показала ему на дверь. — Третье помещение по коридору. Вы покинете Салласт вместе со мной.

Намир посмотрел на бластер, прикинул свои шансы броситься на нее, прежде чем она нажмет на спуск. Цифры были не в его пользу. Мужчина повернулся и пошел к двери. Челис шла следом.

Намир едва перешагнул порог, когда увидел свое спасение. Он показал в сторону подбородком, надеясь, что глаза передадут остальное.

Когда Челис шагнула следом, две невероятно мощные нечеловеческие руки вывернули ее запястье. Еще две сомкнулись вокруг ее головы и талии, не давая ей шевельнуться. Гадрен с траурным видом смотрел на нее из дверного проема.

— Я снимаю свое требование, — сказал он. — Если я должен довериться командиру, то это будешь ты.

Зажатая в кожистых лапах Челис с ненавистью смотрела на Намира.

Намир не стал произносить речей перед ротой. Он не верил в свое ораторское искусство. Гадрен, Таракашка и Головня убедят свои отделения куда лучше, чем он. Единственное, что он позволил себе, — это вкратце обрисовать свой план старшему командному составу Сумеречной. Фон Гайц почти испытал облегчение, и была лишь пара голосов против — среди них был и Карвер, который заявил, что Намир свихнулся, но тем не менее мрачно улыбнулся ему. Хобер крепко пожал руку Намира после завершения встречи.

Намир решил не думать, что будет дальше с Челис. Пока она сидела под замком в третьем помещении по коридору от кабинета управляющего. Скорее всего, ему не придется думать, что делать с ней после сражения. Или о чем-либо еще.

Менее чем через тридцать минут после его стычки с губернатором ее предсказание о неизбежной атаке подтвердилось. Намир расположился на одном из шпилей завода — в месте доступа к поршневым механизмам, которое солдаты Сумеречной приспособили под наблюдательный пункт. Туда и прибыл вестовой.

— Мы только что перехватили имперское сообщение, — сказал он.

— О начале атаки? — спросил Намир.

— Да, сэр, — ответил вестовой. — Но дело в том, кто отдал приказ…

Намир смотрел на юношу, пытаясь вспомнить его имя, но так и не преуспел. Один из помощников Хобера, официально небоевой. Ему бы следовало находиться на «Громовержце», а не в зоне боевых действий.

— И кто же его отдал? — спросил Намир.

— Прелат Вердж, — ответил вестовой. — В систему вошел звездный разрушитель «Вестник».

Глава 34

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Третий день осады Иньюсу-Тор

Старшие командиры отделений закончили знакомить всех с новым планом Намира, который он за прошлую ночь составил на коленке вместе с руководителями ячейки сопротивления, потом мысленно усовершенствовал, карабкаясь по склону горы, и довел до ума на весьма короткой встрече с командным составом Сумеречной как раз перед началом первой волны атаки имперцев.

Он наблюдал за наступлением со своей позиции на шпиле завода, вцепившись в макробинокль, поскольку поднимался ветер. В нескольких сотнях метров внизу кольцо имперских штурмовиков медленно ползло вверх по обсидиану, постепенно смыкаясь. Имперские аэроспидеры все быстрее облетали вершину горы, стреляя из бластерных пушек по отступающим разведчикам.

Силы Сумеречной роты были развернуты тремя линиями между имперцами и заводом. Передовая состояла всего из нескольких десятков бойцов, разбитых на огневые расчеты, прятавшихся за скальными выступами и в расселинах — везде, где позволял укрыться ландшафт. Передовая линия вряд ли могла продержаться долго, но несколько кровопролитных засад заставят имперцев вести себя осторожнее.

Средняя линия, расположенная между внешней линией и заводом, пряталась в узком окопе — солдаты роты расширили природные провалы в камне. Окоп даст прикрытие на некоторое время и — как надеялся Намир — снизит эффективность имперских бомбардировщиков. Эта линия находилась достаточно близко к заводу, так что тяжелая артиллерия может его повредить, а этого имперцы, по всей видимости, все еще хотели избежать. На средней линии располагалась почти треть роты вместе с небольшим количеством мобильной артиллерии: поворотных бластерных пушек, минометов и легких ракетометов.

Третья — внутренняя — линия окружала периметр завода. Она напоминала как по форме, так и по функциям те линии обороны, которые Империя возводила во время вторжения Сумеречной. Они хорошо служили Империи, послужат и повстанцам. Здесь заняла позиции еще треть роты, тут же была расположена и оставшаяся артиллерия. Если враг прорвется через нее внутрь завода, время тяжелой артиллерии закончится.

Таким образом, система обороны Сумеречной представляла собой мощное построение, основанное на двух преимуществах, которые были в ее распоряжении. Рота находилась на главенствующей высоте и была укрыта. Атакующие же, напротив, будут открыты для непрерывного огня, так что наступление удастся замедлить. Нежелание Империи просто уничтожить завод было ключевым моментом, но ход битвы мгновенно переломится, если вражеские командиры решат уменьшить потери и принесут завод в жертву, избавив Салласт от повстанцев.

Но никакое преимущество не могло изменить того факта, что враг превосходил численностью в десять раз, или того, что штурмовики, лучше экипированные и обученные, в отличие от солдат Сумеречной могли позволить себе отдых. Орда врагов в белой броне покрыла гору словно снег, разделяемая клиньями черных, легковооруженных солдат флота. Гигантские, смутно напоминающие насекомых силуэты ковыляли сзади, окутанные облаками желтой пыли, — Намир без макробинокля видел, что это такое: двуногие имперские шагоходы АТ-SТ. Он подозревал, что лишь крутизна склона не позволяла имперцам развернуть своих четырехногих чудовищ, как на Хоте.

У Сумеречной было меньше войск, меньше машин — и никакой поддержки с воздуха. Отступить они могли только на сам завод. Скорее всего, сражение превратится в кровавую бойню.

Однако Намир не ощущал страха, даже за своих солдат.

Были варианты гибели и похуже, чем сражаясь за своих товарищей.

— Тот звездный разрушитель приближается к планете, — сказал Хобер.

Намир выбрал старого интенданта в качестве своего помощника на время сражения, чтобы передавать приказы и сообщения по комлинку. Сумеречная нечасто сражалась как целое подразделение, потому редко когда требовалась жесткая иерархия связи. Горлан предпочитал командовать подобными сражениями с борта «Громовержца», изучая голографические карты поля боя в реальном времени, а приказы лейтенанту Сайргону и отделениям отсылал дроидами. Но Хобер прекрасно знал Сумеречную, и более срочных дел у него не было. Намиру хватало пожилого интенданта и собственных глаз.

— Как они держатся? — спросил Намир.

— Сейчас? — хмыкнул Хобер. — Свое дело они знают. Спроси меня после боя.

Намир фыркнул и снова стал осматривать передовую.

Империя нанесла первый сокрушительный удар в этом сражении. Десятки аэроспидеров как один сбросили свои миниатюрные кассетные бомбы на первую линию Сумеречной — снаряды были достаточно малы, чтобы не повредить завод, но достаточно мощны, чтобы пробивать броню и кожу. Намир увидел сотни ярких вспышек среди скал, представил своих друзей, пронзенных осколками обсидиана или оглушенных взрывом. Но отделения были хорошо укрыты, так что урон будет терпимый. Два аэроспидера пошли вниз, волоча за собой черный хвост дыма, когда ракеты Сумеречной нашли свою цель.

Прежде чем утихло эхо взрывов, пошла в атаку имперская пехота. Вперед рванулись лишь передовые группы — видимо, испытывают оборону Сумеречной, подумал Намир. Красные вспышки лизнули склон, когда средняя линия обстреляла нападавших, но особого вреда с такого расстояния она причинить не смогла.

Передовая линия не открывала огня, пока атакующие не оказались достаточно близко. Намир следил в макробинокль, как белые ботинки нащупывают точку опоры на черном камне, а винтовки ищут цель.

— Огонь! — скомандовал он.

Намир мог ничего и не говорить. Солдаты на передовой свое дело знали. На таком близком расстоянии даже бластерный выстрел валил имперского солдата, отправляя тело катиться вниз по склону. Перекрестный огонь разделял ряды врага, вынуждая солдат флота прятаться за трупами. Но каждый выстрел также выдавал положение солдат Сумеречной. Имперцы, не задействованные в атаке, наводили штурмовое вооружение и снайперские винтовки на выявленных противников. К делу подключились и аэроспидеры: избегая «плексов» как могли, они поливали гору огнем из пушек.

— Передай, чтобы передовая линия отходила, если надо, — сказал Намир. — Уступайте территорию, но медленно.

Он слышал, как Хобер говорит в комлинк, наблюдал, как солдаты — парами или поодиночке — отходят один за другим и отступают к окопам средней линии. Он вздрогнул, увидев, как солдат, тащивший на себе раненого товарища, сгорел во вспышке бластерного огня с аэроспидера. Намир напомнил себе, что это не партизанская операция, а открытое сражение: потери будут быстро нарастать, но пока они были в пределах допустимого.

Имперцы действовали осторожно, методично — не слишком усердствуя, воздавая должное противнику. Предсказуемость и осторожность — именно на это и надеялся Намир. Он мог затянуть такое сражение. И сейчас не время думать о цене.

Массы имперских войск начали продвижение. Залпы корпускулярных бластеров из окопов Сумеречной замедлили атакующих, вынудив их прятаться, пока они метр за метром ползли вверх по склону. Имперцы миновали позиции, оставленные передовой линией, и Намир зажмурился от внезапных бело-голубых вспышек — это взрывались ионные мины, оставшиеся после Мардоны-3 и спасенные из обломков «Громовержца». Ловушки не остановят имперцев, но еще сильнее замедлят их продвижение.

На несколько долгих минут битва словно застыла. Наступление шло с неуловимым постоянством, как движение теней на рассвете. Лишь когда Намир заставил себя следить за временем, он заметил постепенное изменение. Имперцы смыкались вокруг окопов, невзирая на выстрелы бластеров, и сотни павших штурмовиков не делали разницы, когда позади наступало их еще больше.

И все же нападающие остановились где-то в пятидесяти метрах от окопов. Намир не понимал этого, пока не увидел, как внизу войска расступились, пропуская десяток двуногих разведывательных шагоходов, которые поскакали вверх по скалам. Один был подбит артиллерией прежде, чем добрался до окопов. Второй подорвался на ионной мине. Остальные быстро учинили среди войск хаос, и Намир выругался, когда солдаты высыпали на открытую местность, убегая от шагоходов, — их тут же перестреляли штурмовики.

— Пусть артиллерия периметра откроет огонь. Надо убрать эти шагоходы, — сказал он.

— А как же окопные группы? — спросил Хобер.

— Переживут. Некоторые, — ответил Намир. — Прикажите отступать к периметру.

Артиллерийские расчеты медлить не стали. Намир гордился ими. Огонь затопил траншеи, за ним последовал треск плазменных импульсов и полосы минометных выстрелов. Покрывающая броня шагоходов с визгом вспучивалась и трескалась, и уцелевшие катились вниз по склону или бежали к заводу, навстречу собственной гибели. Но цена оказалась высока: Намир осмотрел скалы в макробинокль и увидел на земле целые отделения — сожженные или разорванные в клочья. Сколько погибло под огнем своих, он даже не хотел думать.

Он настроил макробинокль и осмотрел ряды противника. Пехота наступала, чтобы захватить полосу земли, ведущую к окопам, но это даже еще не был последний рывок к заводу. Понятное дело, перегруппировка, переоценка ситуации. Что же до их командиров, то время работало на них.

— Я спускаюсь, — сказал Намир. — Посмотрю собственными глазами.

Временный госпиталь был забит ранеными, но все же их было не так много, чтобы кафетерий завода не мог их вместить. Это не удивило Намира. После такого сражения не бывает много раненых: тут либо уцелеешь, либо погибнешь. Он предупредил Фон Гайца, что сражение скоро может переместиться ко входам, и велел держать оружие под рукой. Старый медик лишь кивнул и вернулся к пациентам.

Снаружи бойцы Сумеречной сгрудились у стен завода, укрываясь за острыми скалами и расколотыми камнями. Красные корпускулярные разряды — заградительный огонь со стороны имперцев — летели над головой Намира, когда он шел вдоль линии. Периодически какой-нибудь солдат отвечал очередью вдоль склона или передавал координаты снайперу. Вооруженные «плексами» ракетометчики внимательно наблюдали за небом, стреляя по каждому имперскому аэроспидеру, который осмеливался пройти над ними. Намир понимал, что у них скоро кончатся снаряды, но беречь их смысла не было.

Настроение в рядах повстанцев было напряженное, но не мрачное. Карвер сумел добыть вражеский пояс с гранатами и теперь, ухмыляясь, раздавал их как праздничные подарки. Оставшийся без корабля командор Тона сколотил из экипажа «Громовержца» команду вестовых, которые разносили по отделениям воду и свежие бластерные батареи, а вместе с ними он передавал из отделения в отделение похвалы, вызовы и неприличные шутки, прямо на ходу создавая соревнование между солдатами. Намир не видел Гадрена, но говорили, что он распевал в окопе под бомбами.

Порой Намир останавливался переговорить с кем-нибудь из солдат. Корбо, тот новобранец, который пролез с ножом к Челис после Хейдорал-Прайм, спросил, действительно ли они сражаются ради блага салластан.

— Город под горой заблокирован, — ответил Намир. — Все штурмовики здесь, так что местных некому обыскивать.

— Хорошо, — сказал Корбо. — Ради этого я и вступал в Сумеречную.

Когда один из инженеров Вифры докладывал ему график следующей стадии обороны, Намир заметил какую-то фигурку, прятавшуюся среди бойцов, со штурмовой винтовкой за спиной. Извинившись, он бросился к ней:

— Дергунчик?

Девушка перебросила винтовку через голову, повертела ее в руках.

— Извиняться не буду, — сказала она. — Я должна была остаться с моей группой.

Она оставила его в Пиньямбе, бросившись на помощь своим разведчикам, которые тогда наверняка уже были мертвы.

— Забудь, — сказал Намир. — Как ты выбралась?

Дергунчик пожала плечами. Костяшки ее пальцев были в ссадинах, дыхательная маска в пыли, но во всем остальном она была в порядке.

— Что Сумеречная рота умеет делать лучше всего? — спросила она.

Намир смеялся, громко и долго, на него уже стали оглядываться. Ему было все равно.

— Выживать, — ответил он. На том можно было и остановиться, но ему показалось правильным закончить предложение. — В какую бы мясорубку ты ни угодил — победи или сдохни. Сумеречная рота — рота Горлана — всегда выживает.

— Чертовски верно, — пробормотала Дергунчик и продолжила свой бесцельный поход.

Послышались одобрительные возгласы.

Намир был рад, что она выжила. Он постарался не думать о Гадрене. Подсчет мертвых подождет.

Намир продолжал обход, болтал о тактике, о давно погибших друзьях, о салластанской погоде. Он чувствовал себя непринужденно, как в Клубе, когда слушал споры и смех или следил за карточной игрой. Он надеялся, что и остальные чувствуют себя так же.

Наконец заградительный огонь усилился, хотя аэроспидеры пока держались в стороне. Он проверил уровень заряда в винтовке и вернулся к Хоберу, глядя в серое салластанское небо.

На пределе видимости он уловил какую-то клиновидную точку в облаках, которая медленно-медленно увеличивалась в размерах.

— Они идут за нами, — мрачно улыбнулся он. Слышал его только Хобер. — Кому нужны аэроспидеры, когда у тебя есть целый звездный разрушитель?

Хобер медленно кивнул:

— Отходим внутрь?

— Пока нет, — ответил Намир. — Я поговорил с инженерами. Еще немного. Но отзовите наших друзей наверх.

Бластерные залпы участились. Намир заставил Хобера пригнуться и стал наблюдать, как войска спокойно отвечают огнем. Его наполнило спокойное, простое веселье.

Он не был на передовой уже очень давно. Уцелеет он или погибнет — сражение казалось ему правильным.

Глава 35

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Третий день осады Иньюсу-Тор

Воспоминания о перестрелке до сих пор вспыхивали в голове Тары Наенди: шпионы повстанцев, разведывавшие космопорт Пиньямбы, которых они проследили до убежища. Бешеная стрельба на пустынных тихих улицах города. Пленник, которого потом вытащили из-под развалин.

Она помнила, как под ней гудел спидер, из-за его тихой вибрации ее коленные чашечки просто жужжали под броней. Шлем ее был поврежден шальным выстрелом, голосовая система отрубилась. С досадой она сняла его и попыталась выяснить, что затевают повстанцы.

— Не подставляй других под огонь, — сказала она этому преступнику и убийце, пытаясь воззвать к его разуму и чувствам. — Вы обречены. Но жители города-то ни в чем не виноваты.

В изоляторе временного содержания были профессиональные дознаватели, люди средних лет с воспаленными глазами, тихими голосами и манерами, которых никак нельзя было ожидать от штурмовиков. Но сейчас не было времени для их методов — облавы уже начались, и стрельба тоже. Повстанцы могут напасть в любой момент.

— Даже если бы мы что-то и затевали, — ответил пленник, осклабившись сквозь разбитые в кровь губы, — тебе бы я не сказал.

Ей хотелось закричать: «Все, кто погибнет сегодня, — все эти смерти из-за тебя». Она хотела показать ему шрам на лбу, назвать всех, кого разнесло в клочья при взрыве на корабле повстанцев. Хотела обвинить его в том, что ее собственный дядя, о котором, скорее всего, забыли среди этого хаоса, все еще сидел в тюрьме.

Не поможет. Девушка заставила себя сохранять спокойствие. Она говорила себе, что сумеет все исправить. Это был ее долг как штурмовика, долг SР-475.

Затем открыл стрельбу снайпер.

Она помнила все это потому, что думать об этом было легче, чем думать о боли.

Бластерный выстрел снайпера едва не задел ее правое легкое, вплавив в кожу пластоид и материал комбинезона. Через пару минут ее подобрали санитары и перенесли в пункт экстренной медпомощи при казарме. Там она пролежала все раннее утро, тревожно дергаясь по любому поводу, испуганная болью и вероятностью смерти, пока дроиды срезали ткань с раны и обрабатывали ее бактой и анестетиками. Девушка скулила и умоляла кого-нибудь из товарищей остаться с ней, но нельзя было никого снять с патрулирования, арестов и облав. Ее оставили наедине с машинами и собственными кошмарами.

В какой-то момент ее положили на носилки и перевезли в гражданскую клинику. Она помнила, что спрашивала: «Зачем?», но ответ дроидов ускользал от нее — что-то по поводу наплыва других раненых, о сражении на горе. Анальгетики затуманивали память. Сейчас Тара сидела на жестком матрасе со сбившейся простыней в комнате, освещенной рядами голубовато-белых ламп. Она дрожала, мурашки бежали по обнаженным рукам — ее грудь прикрывала лишь повязка. Никто не удосужился снять с нее броню ниже пояса.

Клинику обслуживал урезанный состав персонала, состоящий из людей и салластан. Всех дроидов перевели в казармы несколько месяцев назад, а остальные работники были заперты в своих жилых блоках. И все же молодой салластанин делал ей перевязку каждый час, а в коридоре слышались голоса.

Она прислушивалась, как могла, то отключаясь, то снова приходя в сознание. Голоса были единственным источником информации с учетом блокировки города, облав и повстанцев. Они говорили об отдаленных звуках и бластерных выстрелах, об изумрудных огнях по берегам реки. Казалось, они знают меньше ее.

— Я хочу что-нибудь сделать, — говорил женский голос, — прежде чем они придут за нами.

— Тут ничего не поделаешь, — ответил молодой салластанин.

— Врешь, — сказала женщина.

Голоса затихли вдали. Тара закрыла глаза и попыталась не прислушиваться к боли, пульсировавшей с ударами сердца.

Когда здание содрогнулось, она очнулась ото сна, в котором ей виделось, что она лежит на земле, а по ней стреляет снайпер. Девушка и прежде видела землетрясения, когда дрожь проходила по пещере, и это было еще небольшим, но она рывком села, схватилась за край койки и сосредоточилась, словно эта дрожь возвестила о конце цивилизации.

Медики в коридоре снова разговаривали.

— Ты знаешь Корджентейн? — спросила женщина.

— Да, — подтвердил салластанин.

— Хватит с нас всего этого, — продолжила женщина. — Мы не станем сидеть молча. Передай ей сообщение. Скажи, что клиника открыта для всех, кто…

Тара пошатнулась, коснувшись ногами пола, и схватилась за кровать, чтобы не упасть. Она заставила себя выйти в коридор, одной рукой сняла бластер с пояса и приложила холодный металл к плечу и груди. У нее не отобрали оружия. Никто не осмелился забрать оружие у штурмовика.

Из-за голубовато-белого света металлический коридор казался голограммой. Собеседники — женщина и салластанин — стояли в дальнем его конце. Тара облизнула пересохшие губы и подняла оружие.

— Мне плевать, что здесь происходит, — сказала она.

Медики обернулись к ней. На их лицах застыл ужас.

Тара пыталась говорить как можно более властно — полуголая, одурманенная, почти не помнившая себя.

— Пока это место под моей защитой, — сказала она, — оно принадлежит Империи.

Глава 36

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Третий день осады Иньюсу-Тор

Головня взглянула на увеличенное лицо капитана Имперской армии — молодой, темноволосый, синеглазый, с мягкими чертами лица — и нажала спусковой крючок снайперской винтовки. Оружие передало данные на дисплей ее маски, и на вид горы наложилось изображение охваченной пламенем головы капитана. Когда последовал ответный огонь, она уже спрыгнула с камня и укрылась в другом месте.

Головня представила себе список преступлений капитана — коррупция, наркомания, изнасилования, работорговля. Обычное дело среди имперского командования. Так что весьма вероятно, что и он тоже этим грешил.

Она скучала по охоте за головами, но работать в одиночку в тылу у врага, уничтожая противника одного за другим, было почти так же приятно.

Бывшая охотница втиснулась в узкую расщелину, подтянув колени к подбородку, выжидая, пока преследователи пройдут мимо, и тут на фоне ветра и отдаленных плазменных импульсов послышался пронзительный гул. Рискуя подставиться, она приподнялась и огляделась по сторонам в поисках источника звука: вниз по склону летел мотоспидер.

Моргнув, она увеличила изображение на дисплее своей маски, скомпенсировала скорость и попыталась взять машину на прицел. Узнав пилота, Головня выругалась про себя и открыла канал связи.

— Сержант, — сказала она, — есть разговор.

Женщина уперлась спиной в край расщелины, ботинками — в скалу и направила винтовку на мотоспидер, пытаясь удержать его в прицеле. Она сможет попасть, пусть это и будет трудно.

Сквозь треск статики послышался голос Намира.

— Мы тут вроде как заняты, — сказал он. — Развлекаешься?

— Да, — ответила Головня. — Ты упустил Челис.

— Что?

Прицелившись вслед мотоспидеру, она зафиксировала винтовку. Корпускулярные разряды летят быстро, но спидеры тоже. Необходимо вести цель.

— Она ушла, — пояснила Головня. — У нее полное боевое снаряжение и мотоспидер. Не знаю, как ей удалось прорваться через вражеские передовые линии.

— Тебе-то удалось, — сказал Намир.

«Справедливо», — подумала Головня.

— Видимо, направляется в город.

Она держала винтовку в прежнем положении и смотрела на спидер. Если она прицелилась точно, то до выстрела четыре секунды.

— Живой или мертвой? — спросила она.

Три. Два. Палец начал нажимать спусковой крючок.

Намир ничего не ответил. Сержант ей нравился, но ждать дольше она не могла.

Один.

Она нажала на спуск, ощутила, как винтовка зажужжала, увидела, как засветилось дуло.

Намир тихо выругался.

— Оставь ее, — сказал он. — У тебя хватает других целей, а нашего плана она не знает.

Мотоспидер и корпускулярный разряд мчались к одной точке у подножия. Не двигаясь, Головня наблюдала, упершись грудью в острый выступ камня.

Разряд прошел мимо. Спидер запоздало неуклюже отвернул, затем восстановил равновесие.

— Принято, — ответила Головня. — Возвращаюсь к охоте.

Она отключила комлинк и выругала себя за промах. Ладно, все к лучшему.

И все же она никогда не доверяла суждению Намира насчет губернатора. Слишком уж они сблизились, а он ничего толком и не знал о преступлениях имперской аристократии.

Глава 37

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Третий день осады Иньюсу-Тор

Имперская пехота и аэроспидеры держались на отдалении от завода, когда звездный разрушитель пошел на снижение. Почему — стало понятно, когда первые изумрудные выстрелы турболазера обрушились с небес на гору, взрывая кратерами черный склон и превращая камень в потрескавшееся, шипящее стекло. Несколько разведчиков и снайперов Сумеречной, шнырявших вокруг пика, кинулись обратно за внутренний периметр. Некоторых распылило на атомы лазерным плевком.

Намир ощутил жар на лице и попытался прикрыться рукой. Даже сквозь фильтр его дыхательной маски ощущался запах горящего воздуха — запах серы и озона. Изумрудный дождь обрушивался на солдат вместе с пылающими сферами управляемых протонных бомб. «Насколько близко враг сможет бить, не навредив заводу? — думал Намир. — Насколько точны системы наведения звездного разрушителя?»

— Они на позиции! — прокричал Хобер ему в ухо. Он едва слышал интенданта сквозь турболазерный огонь и грохот раскалывающихся камней.

Намир увидел, как ближайшее отделение начало отходить с гребня, направляясь к входу на завод.

— Держать оборону! — крикнул Намир.

Если он ошибается — если артиллеристы звездного разрушителя могут испарить его солдат, не навредив строению, то он погибнет со всей ротой и сражение закончится в мгновение ока.

Но спустя секунду турболазерный обстрел закончился.

Намир поднял взгляд к серому небу и рассмеялся. Раскаленный воздух обжигал его ноздри.

Темный клин звездного разрушителя теперь находился ниже слоя облаков, он был больше тусклого далекого салластанского солнца, и очертания его металлического брюха теперь были четко видны. Вокруг него плясали алые и зеленые вспышки, но огонь уже был нацелен не на землю. Звездный разрушитель стрелял по трем новым целям, вынырнувшим из облаков, — какой-то щепке и двум пятнышкам.

«Клятва Апайланы» и ее Х-истребители вернулись.

— И как долго они продержатся? — поинтересовался Намир у Хобера.

— Не знаю, — ответил тот. — Мы могли посылать и принимать сигналы, но не могли долго удерживать канал. По мне, так недолго.

— Верно, — сказал Намир. — Но и нам недолго осталось.

Не стоило бы командиру говорить такое, но Хобер лишь горько рассмеялся.

Имперские силы на склоне горы возобновили наступление — вероятно, встревоженные появлением воздушной поддержки Сумеречной и мыслью о том, что еще могут выкинуть повстанцы. Пока штурмовики маршировали по дымящейся земле, Намир обходил порядки и раздавал приказы, обрушивая на врага всю огневую мощь Сумеречной. Имперцы больше не держали войск в резерве, и как только солдат погибал, на его место вставал другой. Постоянный заградительный огонь корпускулярных разрядов шел над головой Намира. Ему пришлось пробираться по позициям Сумеречной на четвереньках. Визжали имперские мины, некоторые не долетали до цели, другие вырывали целые отделения Сумеречной роты. В ответ по склону горы катились красные и оранжевые потоки энергии, взрывные волны, импульсы света, искрящиеся снаряды — работали бластеры и артиллерия Сумеречной.

На Крусивале с таким оружием можно было завоевать всю планету. Здесь этого было катастрофически недостаточно.

Первые имперские отряды добрались до пика. Удача или опыт уберегли их от всех ловушек Сумеречной — но ненадолго. Намир прожег одному бластером грудь — его первый выстрел в этом сражении, — но внутренняя линия начала подаваться. Он глянул на Хобера, который поднял пять пальцев.

Пять минут. Им надо продержаться еще пять минут.

Взмахом руки Намир послал отделения вперед. Солдаты поднялись из укрытий или бросились вниз по склону. Спустя мгновение некоторые погибли, но внезапная контратака заставила имперцев остановить продвижение. Намир оказался плечом к плечу с Дергунчиком, палившей очередями из быстро нагревавшейся винтовки по группам осмелившихся высунуться наружу штурмовиков.

Он рискнул бросить взгляд в небо и увидел продолжающиеся вспышки лазерного огня между звездным разрушителем и «Клятвой».

— Если они переживут нас… — начал он, снова стреляя и ощущая пульсацию своей винтовки.

— Мы будем опозорены. Знаю, — пробормотала Дергунчик. Дальнейшие слова потонули в грохоте. Намир разобрал только слово «флот» и поток нецензурной брани.

Те отделения Сумеречной, которые рванулись вперед, почти сразу же стали отступать. Намир позволил роте уступить тот метр, который они успели захватить. Если отходить дальше, то солдаты окажутся на скользком уступе между вершиной горы и стенами завода, после чего единственным целесообразным вариантом останется отступление внутрь самого строения.

За спиной у Намира с грохотом разорвалась имперская мина, ударная волна швырнула его вперед. Он упал на камни, разбил лицо, колени его врезались в землю, повстанец обхватил голову и шлем руками. Ему повезло, что череп остался цел, — он сомневался, что переживет очередное ранение в голову.

Кто-то рванул его за плечо. Он не видел кто, но краем глаза заметил Хобера, который кивнул.

— Давай, — сказал Намир.

Он услышал вопли, радостные крики и под конец торжествующий рев. С трудом поднявшись, он посмотрел вниз по склону и увидел, как горит гора.

Намир отправил с полдесятка буровых команд под гору. Они воспользовались теми же самыми машинами, которые угнали несколько дней назад для проникновения на завод, а также еще несколькими, которые нашли на самом заводе. Инженеры не раз предупреждали его, что все пробуренные ими туннели будут нестабильны, склонны к обрушению, если прокладывать их в скале неподходящего типа, а тем более если гору начнут бомбить.

— Это сработает, — пообещала Вифра перед тем, как он ушел в Пиньямбу. — На самом деле это не так сложно. Половина земснарядов для этого строится.

— Тебе не хочется этого делать, — сказал Намир.

Вифра пожала плечами:

— Мы выстроили защитный механизм на случай, если имперцы полезут внутрь тем же путем, что и мы: перенаправь магму — сожги врага. Вы приказали дерзнуть — мы дерзаем. Я могу сделать так, что гора извергнет свое нутро на все вокруг, но сомневаюсь, что выживет даже половина буровых команд. Думаю, если вы попросите их умереть, — они умрут. Ужасной смертью. Сгорят заживо. Или их затянет в поток.

— Они сделают это? — спросил Намир.

Вифра кивнула. Решение было принято.

С горы Намир наблюдал, как лава сочится из недавно вырытых туннелей и вытекает наружу. Большая часть лавовых потоков вырвалась ниже расположения имперской армии, но этого следовало ожидать. Там, где лава касалась хилой травы или трупов, вспыхивал огонь. Транспортные машины, оставшиеся в тылу врага, быстро отворачивали в сторону. Солдаты, стоявшие на склоне выше, кричали в панике и бежали от жара прямо под выстрелы солдат Сумеречной.

Лава окружила верхнюю часть пика почти полностью. Имперцам было некуда отступать. Деморализованные, перепуганные, они могли с вновь вспыхнувшей яростью наброситься на Сумеречную. В конце концов дело могло обернуться в пользу Империи.

Но лавовая ловушка была предназначена не только, чтобы запереть врага в кольце вместе с Сумеречной. Дополнительные потоки должны были хлынуть ближе к основанию горы, и буровые команды Сумеречной были не единственными, кто потрудился над этим.

У ячейки Ниена Нанба было мало оружия и людей, но зато имелась горнопроходческая техника. Затопить пяток имперских караульных постов лавой было неплохим способом начать революцию.

Намир надеялся, что ячейка сопротивления действительно сможет поднять народ Пиньямбы. Вот только проживет ли он достаточно, чтобы узнать, какая часть плана сработала.

Ликование повстанцев закончилось, когда имперцы с удвоенными силами бросились в атаку. Штурмовики перепрыгивали через камни на гребне, били солдат Сумеречной прикладами, прежде чем самим упасть под выстрелами. Натиск стал слишком сильным, бластерные винтовки тратили слишком много энергии и слишком быстро перегревались, чтобы успеть остановить врага, добравшегося до вершины. Намир приказал отступать, и отделения, побросав мобильную артиллерию и умирающих товарищей, отступили к входам на завод и двинулись в лабиринт баррикад.

Это было максимально правильное и быстрое отступление, какое только могло быть. Солдаты знали, что оно было частью плана, знали, кто может отойти первым, а кто должен остаться прикрывать отступление. Они выполняли свой долг, пока штурмовики в белой броне закидывали их гранатами, а огнеметные расчеты сеяли смерть, пытаясь вынудить роту рассеяться.

Где-то по ходу отступления Намир потерял Хобера. Он остановился перевести дыхание за опрокинутым грузоподъемником, которым перегородили похожий на пещеру восточный вход, после чего направился к концу лабиринта, наблюдая, как группы проникают внутрь завода и занимают позиции, в то время как остальные устраиваются на крыше. Мужчина менял энергоячейку своей винтовки, когда чья-то могучая рука схватила его за плечо и глубокий голос пророкотал:

— Если сама природа восстала против наших врагов, то разве мы можем проиграть?

Обернувшись, он увидел над собой широко улыбавшегося Гадрена. Рядом с ним стояла Таракашка, одно плечо которой, к его удивлению, закрывал наплечник штурмовика. Она переминалась с ноги на ногу и еле заметно улыбалась.

— Давай не будем об этом? — Намир крепко ткнул Гадрена в бок. Но смотрел он на Таракашку. Часть его сознания жаждала приказать ей бежать, спрятаться на заводе, пока сражение не закончится, но это не то, в чем девушка нуждалась сейчас, и он подозревал, что сама она вовсе не хотела этого.

— Вы оба молодцы, — сказал он.

— Есть какие-нибудь вести из Пиньямбы? — спросил Гадрен.

— Нет, — ответил Намир, — но мы их и не ждем. Мы уже помогли им, чем смогли, — сожгли их тюремщиков и заперли местную армию здесь, наверху. Если они не смогут поднять восстание сейчас, то сами будут виноваты.

Гадрен кивнул. Таракашка мягко потянула его за руку.

— Идем? — спросила она.

— Увидимся позже, — сказал Гадрен Намиру. — Останься в живых, друг мой.

— И ты тоже, — ответил он.

Таракашка повела Гадрена к солдатам. Проводив их взглядом, Намир постарался успокоить свое внезапно ставшее неровным дыхание и дрожь в руках.

Затем, когда они оба почти исчезли из виду, Таракашка обернулась и посмотрела на него. Он натянуто улыбнулся и приободрил ее кивком.

Девушка подмигнула в ответ, и Намир рассмеялся.

Отделения, расположившиеся на крыше завода, отвлекали на себя огонь мобильной артиллерии и тяжелого пехотного оружия. Пока эти подразделения будут связаны, имперской пехоте придется втягиваться в заводской лабиринт через входы, попадая в зону обстрела Сумеречной. Даже полное уничтожение завода теперь было невозможно — если только Империя не готова уничтожить вместе с ним собственную армию, оказавшуюся в ловушке.

По большей части именно штурмовики пережили подъем по склону горы, и именно они начали пробиваться внутрь. Сделанные наспех баррикады Сумеречной долго не выдержат против кинжального бластерного огня и гранат, но даже обломки замедлят продвижение врага. Теряя укрытие, солдаты Сумеречной отступали в тыл, и на место отошедших становились другие группы.

Намир вел огонь в направлении бластерных выстрелов, пока в винтовке не вышел весь заряд, после взялся за пистолет и стрелял, пока кто-то не кинул ему новую батарею. Он залег на покрытой металлом дорожке, ведшей к входу на завод, приподнимаясь на колени, только чтобы прицелиться во врага и нажать на спуск.

Такие сражения он вел чуть ли не с детства. Это было для него привычно, как дышать.

Хотя отделения отступали и солдаты гибли, хотя штурмовики давили все сильней, Сумеречная не отдавала входа. За каждого погибшего солдата роты погибал десяток штурмовиков. Некогда гигантская орда, карабкавшаяся на гору, поредела. Отделения Сумеречной нутром чуяли свой успех — звучали крики поддержки и ликования, солдаты начали осознавать, что они действительно могут победить.

Убравшись от горящих останков грузоподъемника, Намир отступил в главный коридор завода, последний раз глянув на небо, где вдалеке вели сражение «Клятва Апайланы» и звездный разрушитель.

Наземная битва может быть выиграна. Намир гордился этим.

Но воздушная — нет, и козырей у командира больше не оставалось.

Возможно, ячейка сопротивления захватит оборонительную артиллерию города. Но даже если это случится, то почти наверняка Сумеречную будет уже не спасти. У жителей Пиньямбы есть более важные дела, и когда они смогут повернуть пушки в сторону звездного разрушителя, будет слишком поздно.

Как только «Клятва» будет уничтожена, звездный разрушитель снова займется заводом. Его капитан увидит, что имперская армия потерпела поражение, и поймет, что в таких обстоятельствах сохранить завод невозможно. Если не произойдет чуда, он сотрет в порошок весь горный пик.

Намир сделал все, что мог. Он воздал должное боевому духу Сумеречной роты.

Он умрет с усмешкой и боевым кличем на устах.

Глава 38

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Третий день осады Иньюсу-Тор

Капитан Табор Сейтерон уже давно не чувствовал вкуса победы.

Он забыл о восторге правильного сражения: о радости отдавать приказы, поощрять гордые и преданные отряды, забыл напряженную дрожь внезапного понимания вражеской стратегии. Появление мятежного штурмового корабля позабавило его — он предвидел такую возможность, пусть и малую, — но использование лавы Иньюсу-Тор в качестве оружия стало для него настоящим сюрпризом. Губернатор Челис и ее союзники оказались куда умнее, чем он ожидал.

Но в исходе сражения вряд ли можно было сомневаться. Стоя на мостике «Вестника», он смотрел в серое небо через иллюминатор, видел, как в клубах искр и дыма мелькают Х-истребители. Звездный разрушитель не был предназначен для маневров в атмосфере, но и вражеский корабль тоже, а огневой мощи у него мало, так что их в лучшем случае дразнят. Как только штурмовой корабль с сопровождением будут уничтожены, «Вестник» высадит свежий батальон пехоты для подкрепления истекающей кровью армии, попавшей в огненную ловушку на горе, и тем силам, которые противостоят повстанцам в Пиньямбе. Оборона будет прорвана, драгоценный горноперерабатывающий завод салластанского губернатора будет спасен, а прелат Вердж получит предмет своей охоты.

Самого Верджа разрывали тревога и нетерпение. Пока Табор стоял на середине мостика, этот юнец расхаживал над вахтенными ямами, выкрикивая команды артиллеристам. Табор не мешал ему — команды, конечно, были излишними, но достаточно разумными, а капитан видывал командиров куда хуже.

— Прелат? Капитан Сейтерон?

Табор обернулся к офицеру связи и вопросительно посмотрел на него. «Барсел, — подумал он. — Умный парень, чересчур старательный, но по молодости это простительно». Вердж оглянулся на него, махнул рукой, дозволяя говорить.

— С одной из транспортных станций поднимается челнок, — доложил Барсел.

— Полагаю, спасается от лавы, — сказал Табор. — Он передает код допуска?

— Да, сэр, — ответил офицер. — Тот, который вы велели отслеживать.

Капитан хихикнул и перехватил одобрительный взгляд Верджа.

— Пусть это будет уроком для всех вас, — сказал Табор. — Умного можно обмануть раз, дурака дважды, но никто не наступит на одни и те же грабли трижды.

Губернатор Челис использовала свои коды доступа, чтобы подойти к имперскому транспорту в системе Редхерн. Повстанцы воспользовались ими снова, чтобы прорваться сквозь блокаду Хота. Но третий раз, чтобы сбежать из собственного сражения на челноке, — это сколько ж у нее гонора!

— Поймайте челнок лучом захвата, — сказал Вердж, шагая к турболифту, — прежде чем он покинет атмосферу. Пожалуйста, не повредите его. Мы встретимся в ангаре для челноков.

Прелат обернулся, заметив, что Табор остался на месте. Капитан скривился, но через мгновение оставил мостик и подошел к юноше, заговорив тихим голосом:

— Я вам там не нужен. Один из нас должен остаться здесь.

Он боялся, что разозлит прелата, но тот лишь покачал головой и стиснул его плечо:

— Вы действительно думаете, что мы нужны для этой битвы? Истинный триумф ждет нас в ангаре. Я хочу, чтобы вы пошли со мной. — Это прозвучало почти как мольба ребенка к отцу.

Табор хотел было отказаться, сурово заявить, что не может уйти, пока люди, находящиеся под его началом, погибают. Даже у победы есть своя цена, и хотя сам «Вестник» был недосягаем, внизу нарастает счет потерь. Быть тому свидетелем — выражать уважение бойцам.

Но он достаточно хорошо знал Верджа, чтобы понимать, что этот юнец думает касательно уважения к низшим по рангу.

— Мой канал связи открыт, — сказал Табор офицерам на постах управления. — Обо всех переменах информируйте немедленно.

— Наконец-то враг попался, — прошептал Вердж, когда они вошли в лифт. — Как думаете, она понимает, что ей пришел конец? Признает ли она, что к падению ее привело собственное предательство?

— Она помойная крыса, прелат, — ответил Табор. — Я бы не стал ждать от нее сейчас достойного поведения.

— Тогда придадим этой встрече смысла, — сказал Вердж, — во имя Императора.

Луч захвата доставил челнок в технический ангар. Сканеры показали наличие на борту лишь одной формы жизни — если это Челис, как полностью был уверен Вердж, то она летела одна.

К удивлению прелата, Табор взял двух солдат флота в качестве охраны: Зайоса и Кантомпу. Он успел их оценить за время пребывания на борту «Вестника». Они наблюдали, как Вердж истязает их товарищей, помогали Табору, когда тому становилось худо от перемены в рационе, часами стояли на страже у центра управления тактическими операциями в своей жесткой черной униформе и шлемах. Табор доверял им — и если и была какая-то честь в том, чтобы в конце концов захватить Челис, то они заслуживали разделить ее с командованием.

— Думаете, она выскочит с винтовкой наготове? — спросил Вердж, когда эскорт Табора вошел впереди них в дюрастальные двери ангара. Ну хотя бы прелат в открытую не насмехается, подумал Табор.

— Небольшая предосторожность не повредит, — ответил он.

Один из охранников доложил, что все чисто, и Вердж провел Табора в ангар — тот самый, припомнил Табор, в котором он высадился, впервые попав на борт «Вестника». Челнок внутри уже спустил посадочный трап. Охрана взяла выход на прицел.

Медленно, почти с церемониальной нарочитостью по трапу снизошла пассажирка челнока. Она была в черной униформе капитана Имперской армии, хотя ботинки были нестандартными. На шее висела дыхательная маска. Она широко раскинула руки ладонями вверх — не то сдавалась, не то приветствовала их. Лицо в целом было таким, каким Табор его помнил, но она казалась более худой и осунувшейся, несмотря на жестокую улыбку, игравшую на ее губах.

— Простите за наряд, — сказала губернатор Челис. — Я позаимствовала его у одного из ваших людей, чтобы попасть на челнок.

Она чуть повела бедрами, и Табор увидел, что ткань в одном месте на ее торсе была потрепана и обожжена. Бластерный разряд. Он застыл и нахмурился. «Убить человека и потом так легко говорить об этом…»

— Не моих людей, — сказал Вердж, — но все же людей Императора. Еще одно предательство в вашем списке.

Но Челис повернулась к Табору, распахнув глаза в преувеличенном изумлении.

— Капитан Сейтерон, — сказала она. — Вы вернулись на службу ради меня! Ваша любовница может приревновать.

Он совсем забыл о ее акценте — этом чудовищном, гротескном, вышколенном корусантском, словно этим она могла кого-то обмануть, заставив думать, что родилась не в какой-то там колониальной дыре. Граф Видиан был умным человеком, но Табор не понимал, зачем он так старался возвысить эту женщину.

— Надеялся сохранить остроту ума… — заговорил было он.

— А вы, должно быть, тот самый прелат, — перебила она Табора и повернулась к Верджу, меряя взглядом сурового юношу.

«…но вы не дали мне такой возможности», — так и не закончил капитан. Он обозлился, что его перебили, но проглотил раздражение.

— Воистину, — продолжала Челис, — вы, видимо, выдающийся человек. Получить новый титул от самого Палпатина — не титул моффа, министра или визиря, со всеми прилагающимися ответственностью и обязанностями, а целого прелата!

Табор не мог сказать, понимает ли Вердж, что она над ним смеется. Юноша смотрел на Челис с отвращением, словно само ее существование было для него личным оскорблением.

— Что до вас, — сказал он, — я представляю здесь самого Императора. Вы плохо служили нашему владыке и господину.

Челис рассмеялась — ее смех можно было бы счесть легким и веселым, если бы не гортанная хрипотца.

— Вы очень стараетесь изображать из себя любимого слугу Императора, не так ли? Это правда, что вы построили на Набу святилище в его честь? Правда, что вы тычете в себя шокером по ночам, чтобы понять, выдержали бы вы то, что пришлось пережить ему, когда он получил те шрамы? Может, если бы вы носили маску, он бы относился к вам как к Вейдеру.

Вердж сделал шаг вперед, и Табор увидел, что он дрожит всем телом. Его не заботило, что прелат сделает с Челис, — может, она дразнила его, чтобы умереть быстро, — но если юнец слишком разозлится, если он набросится на остальных…

— Не стоит обращать на это внимания, прелат, — сказал Табор, но, казалось, Вердж не слышит его.

— Прошу прощения, — чуть склонила голову Челис. — Поздравляю вас с победой надо мной. Я пришла сделать предложение.

— Предложение? — почти шепотом спросил Вердж.

— Я узнала о внутренней работе Альянса гораздо больше, чем мог бы любой шпион: об их лидерах, планах, слабостях. — Голос Челис вдруг утратил игривость и понизился на октаву. — Даруйте мне прощение моих преступлений, и я поделюсь с вами этой информацией.

Верджа затрясло еще сильнее. Губы его приоткрылись, он хрипло, тяжело дышал. Табор невольно до боли сжал челюсти. Он глянул на охранников — не опасаются ли и они очередной выходки прелата? Оба целились в губернатора, но не сводили глаз с Верджа.

Внезапно его дрожь прекратилась. Мускулы расслабились. Небрежно, уверенно он подошел к Челис и схватил ее за щеку и подбородок, словно собирался сдернуть ее лицо, как маску. Женщина ахнула от боли, но не шевельнулась. Когда Вердж швырнул ее на пол, она перекатилась, но не встала, глядя на него снизу вверх. На лице ее виднелись неглубокие царапины.

— Император, — сказал Вердж, словно бы стряхивая с руки грязь, — не нуждается в такой, как вы. А нанеся вам поражение, я доказал, что достоин встать рядом с Вейдером.

На полу Челис казалась маленькой и раздавленной, но Табору не было жаль ее.

— Как скажете. — Теперь ее голос стал хриплым и сухим. Она сунула руку в карман брюк и достала оттуда маленькое устройство с единственной кнопкой.

«Остановите ее!» — хотел закричать Табор, но было поздно. Палец женщины согнулся, раздался тихий щелчок.

Какое-то мгновение ничего не происходило.

Затем челнок словно вспыхнул в ореоле ослепительного бело-голубого света. Электрические разряды побежали по его поверхности, и во всем отсеке послышался треск искр. С хлопком взрывались приборные панели, молнии били в генераторы лучей захвата и стыковочные приспособления. От отвратительного запаха плавящихся металла и пластоида Табор закашлялся и закрыл нос рукавом.

Когда погас свет, в глазах у Табора плавали красные и зеленые точки. Он отчаянно заморгал. Когда его ошарашенный усталый разум осознал, в чем дело, появились и слова.

— Ионная бомба, — прошептал он.

Палубу под ним качнуло, и обшивка «Вестника» застонала.

— Не одна. Около двадцати, — сказала Челис. Она медленно поднялась на четвереньки. Потом на ноги. Голос ее обратился в хрип. — Все, что оставалось у Сумеречной.

Палуба вновь содрогнулась. Вердж огляделся, чуть подогнув колени для равновесия, губы его скривились в ухмылке.

— Это имперский звездный разрушитель. Все важное оборудование защищено. Даже двадцати бомб недостаточно.

Но это было не так. Табор помотал головой, пытаясь привести мысли в порядок. «Почему это не так? Думай, Табор».

— Мы в атмосфере, — сказал он, испугавшись собственного настоятельного тона. — Нам нужна полная мощность, чтобы держаться в воздухе. Любое нарушение…

Звездные разрушители были необычными кораблями, способными ровнять с землей горы и переносить армии. Их масса измерялась миллионами миллионов тонн, и энергии они тратили невероятно много.

Табор попытался взять себя в руки, заговорить, как подобает имперскому капитану.

— Мы немедленно должны уходить, — сказал он и заговорил в комлинк: — Направить все энергетические ресурсы оружейных и вспомогательных систем — все, что можно, — в двигатели. Уходим на орбиту.

В ответ он услышал лишь гортанный смех Челис.

Конечно. Системы «Вестника» в большинстве своем были защищены, но его комлинк был поврежден вместе со всем оборудованием ангара сложнее осветительной арматуры. Он повернулся к охранникам и приказал передать сообщение на мостик. Оба бросились к двери ангара, но та не открылась.

Табор выругался. Охранники принялись снимать панель и искать способ открыть дверь. Вердж стоял неподвижно, глядя на Челис, словно взрыв сломал и его.

«Зачем ты это сделала? — хотел крикнуть Табор. — Чего ты добьешься, кроме кровопролития?»

Или она действительно решила пожертвовать жизнью ради Восстания?

— Вы все еще верите, что снискали благосклонность Императора? — спросила Челис, глядя в глаза Верджу.

— Вы по-прежнему в моих руках, — ответил он, хотя и неуверенно.

— А захватив меня, вы оставили один из самых важных ресурсов Салласта в руках повстанцев. — Она медленно покачала головой. — Не по расчету, а просто из-за тупого эгоизма и идиотизма.

Палуба качнулась, Табор упал на колени. Острая боль пронзила его ноги, и он испугался, целы ли кости. Капитан глянул на охранников, которые лежали на полу, приподняв дверь лишь на пару сантиметров, на Челис, которая снова упала на колени.

Только Вердж удержался на ногах. Когда снаружи отсека завыли сирены, он бросился вперед, схватил Челис за подбородок и стал бить ее по лицу. И вновь она не сопротивлялась, только отворачивалась от быстрых ударов, чтобы смягчить боль. Когда Вердж — с окровавленными кулаками и каплями крови на лице, с глазами, расширенными, как у бешеного животного, — остановился, чтобы перевести дыхание, губернатор снова засмеялась.

— Я видела Вейдера, — сказала она, улыбаясь окровавленными губами, — по сравнению с ним вы просто жалки.

Прелат застыл, занеся руку над глазами губернатора, словно собирался выцарапать их.

— Мы открыли дверь! — крикнул один из охранников. Второй пытался протиснуться в щель между металлической плитой и полом.

— Стоять, — почти спокойным голосом сказал прелат. — Мы не выходим из сражения.

Табор был слишком ошеломлен, чтобы протестовать.

Вердж продолжал:

— Император не простит нам этого провала, да и не должен. Передать на мостик — пусть обрушат всю огневую мощь на армию повстанцев. Мы уничтожим завод, если придется, но нельзя допустить, чтобы Салласт пал.

До Табора смысл дошел слишком медленно.

— Прелат, — начал было он резко и жестко, потом заставил себя смягчить тон, но все равно слышал собственную напряженность. — Салласт не будет потерян. Мы начнем сражение завтра. Но приносить в жертву наших людей и тех, кто внизу…

Экипаж «Вестника» насчитывал несколько тысяч. Они отдавали Верджу все, но это было уже слишком.

Это было безумием.

«Зачем ты это сделала?»

— Не перечьте моим приказам, капитан, — сказал Вердж. Его голос оставался по-детски тихим. — Все мы проиграли, и все в ответе за это. Лучше мы врежемся в гору, чем потерпим очередное поражение.

И тут, пока Вердж отвернулся, Челис ударила его. Они сцепились насмерть — юноша в самом расцвете и губернатор вдвое старше его. Но ярость придала ей сил, и Верджу нелегко было с ней справиться. Табор окликнул прелата, но его голос утонул в шуме драки и вое сирен.

Охранники застыли на месте, не зная, что делать. Но они были хорошими солдатами, исполнительными. Едва услышав приказ прелата, они бегом бросились на мостик.

Табор ругнулся и выхватил пистолет, направив его на дерущихся. Это был Меrr-Sоnn В22, с механическим взводом, потому он мог стрелять после ионного взрыва. Если капитан сумеет покончить с дракой, возможно, ему удастся убедить прелата и «Вестник» еще можно будет спасти.

Его руки дрожали. Табор прищурился, пытаясь поймать цель. В голове он прокручивал все аргументы, которыми смог бы убедить Верджа, что смерть стольких хороших солдат вовсе не обязательна.

Капитан рылся в памяти, перелопачивал разговоры с юношей за завтраком, когда они наблюдали за допросом. Он пытался сложить обломки сумасшедшей философии Верджа в единое целое, найти в его понимании Империи что-то, что можно было бы использовать.

Он представил, как экипаж «Вестника» гибнет из-за гнева этого мальчишки.

Табор нажал спусковой крючок. Дуло пистолета озарилось красным. Дерущиеся расцепились, и Вердж, падая на пол, не мог отвести огромных неверящих глаз от Табора — глаз собаки, которую жестоко избил хозяин. Вокруг дыры в его груди плясало пламя.

— Передайте на мостик — уходим. Всю мощность в двигатели. — Он услышал, как охранники протискиваются сквозь щель под дверью.

Хорошие ребята. Он мог рассчитывать на них.

Лицо Челис было в крови. Он направил пистолет ей в грудь. Женщина улыбалась.

«Зачем ты это сделала? Назло? Из-за верности повстанцам?»

— Капитан Сейтерон, — сказала она, — Табор.

— Это ваша вина, — заметил Табор. — Не этот юнец со своим безумием, не избранный. — Мертвый Вердж больше не казался ему пугающим или непредсказуемым. Жертва обстоятельств, блистательный разум и страстный патриот.

Прелат верил, что оказал услугу старому капитану, вернув его из отставки.

У Табора перед глазами все плыло. Он приготовился выстрелить.

— Сперва один вопрос, — сказала Челис.

— Только один, — прорычал Табор.

Она пожала плечами, словно ожидала такого ответа.

— Скажите мне, — продолжила она, — если это я застрелила прелата, пока вы с охранниками были заперты снаружи, как мне потом удалось прострелить себе грудь из собственного пистолета?

Табор уставился на Челис как на сумасшедшую.

Глава 39

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Третий день осады Иньюсу-Тор

Когда звездный разрушитель ушел за облака, солдаты Сумеречной разразились ликующими криками, перекрывавшими взрывы и бластерные выстрелы. Почему так случилось, никто не понимал: шансы у «Клятвы Апайланы» против «Вестника» были нулевые, хотя городская артиллерия не открыла огонь по небесам, а значит, ячейка Ниена Нанба захватила систему обороны города. Но что бы там ни было, это стало желанным подарком, воодушевило повстанцев и деморализовало имперскую пехоту.

Однако сражение у ворот завода продолжалось — и будет продолжаться, как понимал Намир, пока Имперская армия не превратится в жалкие ошметки. Он заставил две силы схлестнуться, замкнул их кольцом лавы, и прежде, чем закончится день, одна из них должна быть уничтожена.

Намир палил из винтовки, пока пальцы не свело, пока постоянно согнутые колени не заныли. Когда день стал клониться к вечеру, уцелевшие отделения начали отступать вглубь завода, пока вход не превратился в отдаленное пятнышко дневного света. Металлический пол перед ними был завален обломками разрушенных машин, прежде использованных для сооружения баррикад, трупами штурмовиков и солдат Сумеречной, вышедшим из строя оружием, разряженными энергоячейками и треснувшими шлемами.

Но враг все равно наступал. Группами по десять, двадцать, а иногда меньше бойцов при поддержке мобильной артиллерии и репульсорного транспорта. На глазах Намира его друзей и соратников разрывали выстрелы бластеров, сжигал огнеметный огонь, косила шрапнель. Какой-то штурмовик своим виброклинком прочертил на его груди кровавую полосу. Кто-то оттащил штурмовика прочь, дав Намиру шанс перевязать неглубокую рану и вернуться в бой. Он не знал, кто спас ему жизнь.

Иногда по связи в ухе звучал чей-то голос, рапортуя о ходе боя у других ворот. Намир отправлял подкрепления по мере надобности, звал на помощь, когда бойцов на входе слишком теснили. Но по большей части тактика обеих сторон была простой. Время хитрых маневров кончилось еще на склоне горы.

Раз, в перерыве между атаками, Намир увидел, как возле него кто-то со стоном пошевелился. В тумане усталости он протянул раненой женщине флягу и лишь потом осознал, что на ней была имперская форма. Она поползла было прочь, но тут ее подстрелил повстанческий снайпер.

Когда наступила ночь, перерывы между атаками начали увеличиваться. Последняя яростная волна прошла около часа назад, и Намир с товарищами неуверенно переглядывались в ожидании, не желая покидать свои позиции и опасаясь испортить дело. Они больше не слышали далеких криков или взрывов. Выход на склон горы был темным. И в тишине на них наконец снизошло понимание очевидного:

Сумеречная рота победила.

Глава 40

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Два дня после осады Иньюсу-Тор

Тара Наенди должна была погибнуть.

Девушку спасло лишь то, что ее перевели из пункта экстренной медпомощи при казарме в городскую клинику. Весь день она держала медиков на прицеле, сгорбившись на стуле, позволяя им оказывать помощь тем немногим штурмовикам и гражданским, что приходили к ним, однако не давая им уйти и примкнуть к мятежу. Слишком обессилевшая и истерзанная болью, чтобы сдержаться, она разрыдалась, когда пришло известие, что казармы залило лавой. Будь у нее силы, она присоединилась бы к агентам ИСБ на улицах. А теперь ей оставалось лишь наблюдать за событиями и слушать вопли ликования, говорившие ей, что Пиньямба захвачена.

Захвачена теми самыми людьми, которых она пыталась защитить, одеть и накормить.

Она не понимала этого. Когда настал момент, она сдалась повстанцам без сопротивления.

Теперь, через два дня после сражения, она официально считалась военнопленной Альянса. Из-за количества пленных, взятых во время мятежа, — вся имперская администрация, все агенты ИСБ вплоть до надзирателей промышленных производств Пиньямбы — ее выпускали из-под стражи на временные работы под присмотром волонтера.

Неофициально она работала в кантине своего дяди.

Сама кантина после кризиса стала убежищем. Когда дядю Тары выпустили из заключения, он немедленно превратил кантину в пункт раздачи безвозмездной помощи. В то время как одни жители Пиньямбы не пострадали от революции, у других сгорели дома или было конфисковано имущество. Им нужна была помощь, и остальные были готовы им помогать. И поскольку в кантину приходили волонтеры, она также стала местом обмена информацией о восстановлении Пиньямбы, местом митингов и дискуссий по поводу того, как управлять городом теперь, когда власть Империи кончилась. Здесь всегда было людно, и потому у Тары хватало работы. Она отслеживала поступление и раздачу товаров, чинила сломанные машины, передавала сообщения, подавала напитки.

Дядя пристально следил за ней, хотя и пытался не выдавать этого. Она могла бы саботировать его действия, но зачем?

Она ощущала на себе взгляды завсегдатаев, разнося подносы к столам, за которыми сидели рабочие с горноперерабатывающего завода. Предприятие не вернется к работе неделю, а то и больше, так что у стариков было свободное время.

— Я знаю, кто ты, — сказал один из рабочих. Она узнала его — пожилой салластанин с вислыми ушами и щеками. Он первым открыто высказался против Императора в ее присутствии несколько месяцев назад. Остальные побоялись. Девушка не донесла на него.

Он ласково сжал морщинистой рукой ее запястье. Ей захотелось ударить его, но она заставила себя улыбнуться. Тара не могла себе позволить устраивать беспорядки.

— Я и не пытаюсь скрыть этого, — тихим голосом отрезала она.

Старый салластанин похлопал ее по руке и отпустил.

— Все мы выбираем ту или иную сторону, — сказал он. — Нет ничего постыдного в том, что выбрал неправильно.

Тара удивленно уставилась на салластанина. Затем поставила поднос на стол и ушла.

Не всем нравилось, что Пиньямба присоединилась к повстанцам. Тара умела интерпретировать тревожные шепотки, надоедливые анекдоты с подтекстом неудовлетворенности. Слово «нестабильность» не сходило с уст салластан, которые опасались, что повстанцы могут сделать с их домом.

Они не смели высказываться открыто. Она тоже. Но ей захотелось вернуться к тому старику и спросить всех их: «Кто говорит, что я выбрала не ту сторону?»

Она любила дядю и любила Пиньямбу, но ее товарищи были мертвы. Грудь ее была перевязана, и передвигалась она с трудом, прихрамывая. Если Империя вернется, Тара была намерена вступить в какой-нибудь легион штурмовиков.

И все же…

…сама мысль о том, чтобы направить винтовку против тех людей, что сейчас сидели в кантине, заставляла ее содрогаться. Капли воды, чая и эля стекали по стенкам стаканов, которые она приносила от стойки и назад.

Тара надеялась, что мир продержится хотя бы некоторое время.

Глава 41

ПЛАНЕТА САЛЛАСТ

Три дня после осады Иньюсу-Тор

Сумеречная потеряла более трети солдат. Еще порядка сотни получили слишком тяжелые ранения, чтобы оставаться в строю. Намир был уверен, что некоторые так никогда и не вернутся в Сумеречную. Другие уйдут с боевой службы и вступят в поредевшую команду вспомогательного персонала — во время осады сражались все, и теперь Сумеречной недоставало не только солдат, но и инженеров с медиками, а из-за потери вместе с «Громовержцем» дроидов-рабочих рота осталась даже без поваров, переводчиков и механиков.

В числе раненых оказался и Гадрен. Он потерял руку при взрыве гранаты в последние часы сражения.

— Мы крепче людей, у нас есть запасные руки! — не раз заявлял он в последующие дни, всегда одним и тем же тоном, словно это было заклинание, а не шутка. Несмотря на ранение и запрет Фон Гайца, по утрам он работал вместе с трофейной командой на «Громовержце», выискивая среди обломков припасы, снаряжение и личные вещи друзей.

Таракашка погибла. Гадрен рассказал Намиру о ее последней героической атаке.

— Она бросилась в гущу битвы с развевающимися, словно знамя, рыжими волосами, молча и решительно. На нас летел мотоспидер без пилота, нагруженный взрывчаткой. Она перепрыгнула через штурмовиков. В нее стреляли раз за разом, но лишь задевали, а потом она в упор пальнула по мотоспидеру, и он исчез в клубах пламени. Она погибла, но спасла нас.

— Тут есть хоть доля правды? — спросил Намир.

— В сражении ни в чем нельзя быть уверенным до конца, — сказал Гадрен низким жутковатым голосом.

Больше никто из тех, с кем разговаривал Намир, не видел ее гибели, так что пусть Гадрен рассказывает эту историю как желает. Вряд ли Таракашка была бы против.

Интересно, почему она выбрала это имя?

Жаль, что он не узнал ее лучше.

Он так и сказал Головне, когда они шли по верхнему склону горы. Официально они проверяли, не осталось ли какой угрозы рабочим, которые ездили из Пиньямбы на горноперерабатывающий завод, — какие-нибудь неразорвавшиеся снаряды или контактные мины, хотя они оба не слишком годились для этой работы.

— Тут уж ничего не поделаешь, — сказала Головня. Намир хотел было рявкнуть на нее, но она продолжала. — Все было у нее в порядке. Ты не был ей нужен, но свою роль сыграл.

Намир кивнул, опустился на колени, поднял острый осколок обсидиана и швырнул его вниз.

— Я понял. Но единственно, почему я все еще здесь…

«Я не хочу сражаться рядом с чужаками», — подумал он. Зачем быть достойным своих друзей, если все они уходят? Но он не мог заставить себя сказать это.

Головня все равно не слушала его. Они продолжали спуск, порой обходя минный кратер или труп солдата, который уже расклевывали пепельные ангелы.

— Мне тоже их не хватает, — через некоторое время сказала Головня. Это звучало обличающе, словно она ожидала от себя большего. Женщина остановилась, и Намир подошел к ней поближе. Они молча стояли, пока Головня не заговорила снова: — Почему я всегда остаюсь в живых?

Он внимательно посмотрел на нее. Ее маска была не более красноречивой, чем лицо.

— Не знаю. Просто некоторым из нас так везет. — Это был неудовлетворительный ответ. Он мог лишь посочувствовать ей. — Я вот тоже выживаю.

— Ты еще молод. Почти ровесник Таракашки.

— Я занимался этим…

— …дольше, чем любой из нас. Знаю. Но это не одно и то же.

Она снова двинулась вперед, но теперь шаг ее был медленным и размеренным.

— Ты нужна мне, и ты это знаешь, — сказал Намир. — Мы живы благодаря тебе.

Благодаря тому, что она говорила. Он кивнул в направлении горы. Голос его был торжественным. Это было утверждение — не вопрос и не оправдание.

— Не мне. Благодаря Горлану, — возразила Головня, затем обернулась к нему и заглянула ему прямо в глаза — как будто сквозь надетую маску.

— Мы все сделали правильно, — сказала она. — Я остаюсь.

Пиньямба была свободна, ее имперские хозяева сбежали, сдались или переметнулись к повстанцам. Довольно основательная городская оборона попала в руки повстанцев, что гарантировало как минимум краткую отсрочку карательного удара. Пиратские передачи и перехваченные имперские сигналы указывали, что по всей планете начались мятежи, что также отсрочит неминуемый контрудар Империи.

Намир знал все это потому, что бойцы из ячейки Ниена Нанба каждый день затаскивали его на встречи городского переходного правительства. Для командира Сумеречной это было сущим мучением — споры о том, кто будет управлять какой водоочистной системой и не следует ли сократить городскую искусственную ночь на период реконструкции. Единственной ролью Намира было выступать в те моменты, когда затрагивались военные вопросы, и иногда предлагать своих солдат в качестве разнорабочих.

Что ж, хотя бы ни Намира, ни других солдат Сумеречной, проводивших время в Пиньямбе, не восхваляли как героев — салластане были слишком заняты и слишком прагматичны, а кроме того, понесли достаточно большие потери. Тем не менее то один, то другой салластанин подходили к ним и негромко благодарили, или какие-нибудь старые женщины совали в руку букетик цветов, или какой-нибудь фрукт, или какой-то кусочек металла с гравировкой.

— Салласт изменится, — в конце каждой встречи говорил ему Ниен Нанб. В первый раз Корджентейн перевела ему эти слова. Потом он уже сам понимал их.

После встреч Намир гулял по улицам Пиньямбы, которые всего несколько дней назад были пусты, а теперь забиты народом. Он наслаждался видами странной и чудной пещеры, шагал по берегам бирюзовых каналов и пальцами проводил по желтой пыли, покрывавшей камни. Когда вокруг не было людей, ему нечего было стесняться.

Но от своих обязанностей не убежишь. Кроме встреч в Пиньямбе, Намиру приходилось на рассвете проводить совещания с остатками командования Сумеречной.

— Переходное правительство хочет, чтобы мы задержались как минимум еще на пару недель, — сказал он им на четвертый день после осады. — Как только они почувствуют себя в безопасности, мы уйдем. Это снизит угрозу со стороны Империи — они не так будут стремиться сровнять здесь все с землей. Понимаю, передышка будет недолгой, но этого хватит, чтобы вернуть «Громовержец» в рабочее состояние или найти другой транспорт.

— Давайте примем второй вариант, — пробормотала Вифра.

Намир скривился. После того как буровые команды выпустили наружу лаву, у нее в распоряжении осталась всего горстка инженеров.

— А что потом? — спросил Карвер.

— Ты имеешь в виду Куат? — ответил Намир как мог небрежнее.

Солдат кивнул. Хобер отвел взгляд. Фон Гайц смотрел на Намира в упор. Остальные молча ждали.

— Больше не рассматриваем этот вариант, — сказал Намир, — по очевидным причинам.

— Тогда что… — начал было Карвер.

Намир перебил его:

— У нас полно времени. Давайте думать. Если нам повезет, получим новый приказ. Если нет — найдем что-то действительно важное.

И командование, и рядовые будут роптать. Намира это не волновало. Ропот был всегда, он и сам ворчал, когда ими командовал Горлан. Но с учетом всего, что они потеряли за предыдущие месяцы, от Сумеречной осталась лишь бледная тень. Столько погибших, раненых, столько оборудования повреждено, столько ресурсов потрачено… При самой оптимистичной оценке рота потеряла две трети состава. Сейчас нужно унять свои амбиции.

Намир выслушал отчет по трофейной операции, доклад о состоянии раненых, о ремонте «Клятвы Апайланы» — штурмовой корабль вышел из сражения с «Вестника» с пустыми лазерными батареями и перегретыми щитами, но каким-то чудом его обшивка не пострадала. Когда собрание подошло к концу и присутствующие потянулись к выходам из конференц-зала завода, Намир поймал Гадрена за руку и оттащил его в сторону.

— Возвращаешься на «Громовержец»? — спросил он.

— Таково было мое намерение, — ответил Гадрен. — Мне кажется, что там я принесу больше пользы.

Он мог бы также добавить «мое отделение уничтожено». Кроме Головни, но бывшая охотница не принимала ничьих приказов.

— У меня есть для тебя другое дело, — сказал Намир. — Ты хорошо ладишь с гражданскими. Будешь моим представителем в Пиньямбе?

Гадрен медленно и грустно улыбнулся, глядя на Намира сверху вниз.

— В этом нет необходимости, — ответил он.

— Это ради моего душевного равновесия, — сказал Намир. — Я работаю вдвое больше, чем прежде, и мне не на кого опереться. Ты знаешь Сумеречную не хуже других. — Все это было правдой. Он искренне желал разделить с кем-нибудь груз обязанностей. И удержать Гадрена при себе ради блага их обоих.

Инородец прикрыл глаза и сжал в кулаки три набора мясистых пальцев. Низкое гудение послышалось из его груди, такое глубокое, что оно резонировало в костях у Намира.

— Хорошо, — сказал он. — На некоторое время. Но я не могу быть твоим заместителем… или ее.

Намир фыркнул и покачал головой:

— Отлично. Но, думаю, ты справился бы не хуже ее. — Он так сказал, потому что хотел привлечь к себе Гадрена и потому что об этой женщине сейчас было непросто говорить.

Однако он лгал.

Несмотря на все промахи Челис, она хорошо управляла Сумеречной ротой. Все ошибки были на счету Намира.

Намир ничего не слышал о губернаторе с тех пор, как Головня сообщила о том, что та удирает по склону горы. Он подозревал, что Челис жива, хотя это было лишь предположение: ее тело могло сгореть в потоке лавы или его могли расклевать пепельные ангелы. Как бы то ни было, больше он за нее не отвечал. Даже Горлан, подозревал он, согласился бы с этим.

Однако, сам не понимая почему, Намир часто бросал взгляд на бронзовый бюст в своем кабинете, изучая суровое лицо и думая о руках, его изваявших. Он рассматривал статую и на пятый день после осады, когда по связи послышался голос:

— Капитан? Для вас пришло записанное сообщение. Источник неизвестен, коды безопасности повстанческие.

Намир нахмурился:

— Специально для меня?

— Да, сэр. На ваше имя.

Необычно для сообщения от Верховного командования Альянса. Или кто-то уже доложил руководству повстанцев, что Горлан погиб? Но эту загадку было легко решить.

— Пересылайте, — сказал Намир.

Голоэкран на его терминале замерцал и ожил. Лазурные разряды сгустились, образовав некогда моложавое лицо, тронутое легкими отметинами возраста. Круги под глазами, к которым так привык Намир, исчезли, хотя седина в волосах стала заметнее, а на щеках и подбородке виднелись длинные полузажившие царапины.

— Сержант, — сказало изображение Ивари Челис. — Я слышала о вашей победе на Салласте, так что, полагаю, вы живы. Примите мои поздравления.

Намир поймал себя на том, что расправляет плечи, и заставил себя расслабиться. Голос Челис был хриплым, но он слышал в нем не только привычную хрипоту — ее акцент опять изменился, и в третий раз с момента их встречи он показался ему не совсем чужим, но и не совсем знакомым. Намир все еще размышлял о ее родном говоре, принятом на какой-то планете вроде Крусиваля.

Но она говорила с той небрежной надменностью, с которой обращалась к тем, кого презирала.

— Что же до меня, — продолжала она, — то я очень далеко от Салласта и больше не вернусь ни в Сумеречную роту, ни на службу Альянсу. Мы плохо подходим друг другу, хотя наши цели казались едиными. Под конец вы ясно дали мне это понять. Я подумала, что должна высказать это вам лично. — Ее губы скривились в усмешке. — Или насколько получится лично, учитывая обстоятельства. Куда я направлюсь дальше — вас не должно и не будет волновать. Лучше, чтобы наши пути больше не пересекались.

Несколько секунд висело молчание. Челис метнула взгляд в сторону, потом снова посмотрела на записывающее устройство. Когда она вновь заговорила, ее деловой тон сменился более холодным.

— С момента, как я покинула Хейдорал-Прайм и присоединилась к вашей роте, я ощущала лишь пренебрежение, — сказала она. — Меня унижали. Не в первый раз, и я принимала это как плату за выживание. Но вы, Хазрам Намир? Я думала, у нас было что-то общее, какое-то родство. А вы судили обо мне так же, как Император, — вы считали, что мой талант заключается в том, что я даю обещания, но не выполняю их.

Она будто бы дрогнула. Затем взяла себя в руки и продолжила:

— Я могла бы захватить Куат. Могла бы причинить боль Империи. Но вы не доверяли мне.

Голограмма погасла, и Намир остался один.

Глава 42

СЕКТОР НУМЕЗИРА

Пять дней после осады Иньюсу-Тор

Впервые, насколько она себя помнила, Ивари Челис — бывший губернатор Хейдорал-Прайм и эмиссар Имперского правящего совета — могла делать то, что хотела.

Самым трудным во время побега с Салласта было уговорить капитана Сейтерона. Этот человек на удивление неохотно согласился позволить Ивари взять на себя вину за убийство прелата Верджа. Это до него дошло еще медленнее, чем тот факт, что исчезновение Ивари — не смерть, которая оставила бы много противоречивых улик, — было лучшим способом устранить все сомнения в ее ответственности за убийство. Никто не удивится ее предательскому побегу с места грязного преступления.

Старик презирал ее и, несомненно, желал ей смерти. Но в первую очередь он должен был позаботиться о команде и вернуться в свою уютную академию. И чем более некомпетентным покажется Вердж, тем больше внимания будет отвлечено от Сейтерона и «Вестника» на саму Ивари. Она воспользовалась необходимым моментом, чтобы захватить новый челнок и бежать, и все это — используя сомнительный аргумент.

«За податливые мозги стариканов с комплексом вины», — мысленно провозгласила она и подняла флягу к миллионам звезд за стеклом рубки ее корабля.

Она вспомнила о том, когда в последний раз выпивала — по-настоящему — в каюте капитана Ивона после Мардоны-3. Она подумала о тогдашней своей компании, и настроение ее испортилось.

В своем послании она могла бы заявить Намиру, что спасла и его, и всю роту, вынудив «Вестник» убраться из атмосферы Салласта. Но какая разница? Пусть думает о ней что хочет. Она должна была попрощаться с ним, и не более того.

Все, хватит с нее Сумеречной. Она устала даже думать об этой роте. Ивари вложила слишком много усилий и эмоций в этих людей, а взамен получила только боль.

В горле защекотало — знакомый признак приступа кашля. Она напряглась, выдохнула сквозь зубы и загнала его внутрь.

Больше повстанцы не заглядывали ей через плечо, опасаясь, что она их предаст. Больше Империя не пришлет шпионов или чинуш к ней домой, чтобы держать ее там пленницей. После Салласта она провела несколько дней, обеспечивая свою безопасность и анонимность: обменяла челнок с «Вестника» на гражданский катер, сняла все деньги со своих счетов в банках на других планетах… Она сделала все, что следовало бы сделать много месяцев назад, еще на Хейдорал-Прайм, прежде чем ее вынудили обратиться за помощью к повстанцам.

У нее не было ни власти, ни богатства, но она была свободна. У нее было все, чтобы построить новую жизнь.

Оставалось только решить, куда направиться дальше.

Однажды она сказала Намиру, что по-настоящему всегда хотела иметь время на творчество, разумный комфорт и толику уважения. Возможно, это все еще было так. Она может подыскать себе какую-нибудь забытую маленькую планетку на границе известного космоса — что-то вроде ее родины, — где она сможет купить себе участок земли и жить роскошно по провинциальным меркам. Она может расплачиваться с детьми сладостями за принесенную глину и проводить дни, заново осваивая свое искусство. Когда-то она была действительно хорошим художником, до того, как граф Видиан забрал ее из Колониальной академии и придал направление ее таланту воплощать образ. Ивари снова может стать хорошим художником, спрятавшись на неприметной планетке, пока вся Галактика будет воевать, гореть и низвергаться в хаос.

Как там называлась родная планета Намира? Продав пару технологических игрушек, она сможет там жить на вырученные средства несколько десятков лет.

Крусиваль.

Ивари набрала название на панели и начала искать в навигационном компьютере координаты.

По ходу дела она снова отпила воды, представляя, как мокрая глина подается под ее пальцами. Если будет время, она сможет создать собственную галерею.

Которую никто так никогда и не увидит.

Ее могут разыскивать по многим причинам — за ее схему имперской логистики, из-за секретов Верховного командования Альянса, — но любование ее работами в этот перечень не входило. Она с горькой иронией усмехнулась: у нее была информация, за которую люди положили бы армии, но она решила удалиться в какую-нибудь галактическую дыру.

Да, были у нее и другие варианты. Она могла найти покупателей на свои секреты, невзирая на риск. Могла играть в гражданской войне на любой стороне — не только Альянса или Империи, но и «Крайморы» или неопределившихся планет. Она вполне могла стать негласным бизнесменом от политики, действуя в тени, но те, кто знал бы ее имя, были бы вынуждены уважать ее.

Ее хотя бы стали уважать самопровозглашенные правители Галактики.

Это было соблазнительно. Разумеется, соблазнительно. Ее недоброжелатели поймут, на что она способна.

Она побарабанила пальцами по пульту, глубоко вздохнула и поморщилась, когда воздух коснулся шрамов внутри ее гортани.

Надо принимать решения. Строить новую жизнь.

Но торопиться не стоит.

Глава 43

ПЛАНЕТА САЛ ЛАСТ

Пять дней после осады Иньюсу-Тор

К своему большому удивлению, Намир ощутил какую-то пустоту, просмотрев последнее сообщение Челис. Такую же пустоту он ощутил много лет назад, узнав о смерти отца. Он тосковал, но в точности не знал, почему именно.

Челис обвиняла его в недоверии. В этом была некоторая доля правды — но, так или иначе, кончилось бы все тем же самым. Теперь он нес ответственность за Сумеречную роту — не только за людей и их цели, но и за идеалы, которые проповедовал Горлан. Те идеалы, которые даже жертву делали победой, если дело стоило того, чтобы за него сражаться.

Сражаться стоило на Салласте, но не на Куате. Сделать выбор в пользу другой планеты не было предательством дела Челис. Если она сама этого не понимала, то это ее проблемы.

И все же никто в Сумеречной не понял бы, почему ему будет ее недоставать. Он никому не рассказывал о сообщении.

В тот день он ходил среди раненых в лазарете. Среди трофейных команд, все еще рывшихся в обломках «Громовержца». Среди патрулей на горе, вооруженных «плексами» на случай появления какого-нибудь имперского аэроспидера. Он пытался понять их настроение, разобраться в сложном сплетении гордости, неуверенности и разочарования своих солдат. Он не ощущал сожаления по поводу своего последнего выбора и не ощущал раздражения в свой адрес. Хоть что-то.

Намир очень недолго позволил себе думать о мертвых. Попросил Хобера подготовить вечером церемонию прощания — что-нибудь из подручных материалов. Временное правительство Пиньямбы предлагало помощь салластанских мастеров погребений и официальное захоронение в пещерах, но Намир отклонил предложение — Сумеречная сама заботится о своих павших.

Тем не менее церемония состоялась в Пиньямбе. Ее транслировали на заводе для тех, кто не мог присутствовать. Вместо зарядной станции для транспорта Хобер предал последние искры бластерных энергоячеек ряду резервных генераторов, которые каким-то образом добыл у салластан.

— Рано или поздно у нас будет новый корабль, — сказал он Намиру. — Ему понадобится запасное энергообеспечение, и я уж позабочусь, чтобы эти штуки пошли в ход.

Церемония прощания продолжалась почти четыре часа. Хоберу и Фон Гайцу каким-то образом удалось найти достаточно людей, чтобы последние слова были произнесены для каждого павшего бойца, даже если все его соратники погибли. Намир выступал трижды, говоря о новобранцах, которых обучал много лет. Гадрен произнес четыре надгробные речи, одна из которых была для Таракашки:

— Дитя века Империи и войны. Несгибаемая и более яростная, чем мы все.

Даже Головня произнесла речь для инженера и одного из младших лейтенантов экипажа «Громовержца».

Проводили даже дроидов, словно они, как и все прочие, были живыми. Намир не очень это понимал, но остальных это вроде бы утешило. Даже «Громовержец» удостоили почестями — Хобер опустошил одну из плазменных ячеек его лазерной пушки.

— Посудинка с норовом, такую еще поискать! — провозгласил командор Тона, и солдаты разразились ликующими криками.

После церемонии несколько десятков присутствующих перетекли в какую-то кантину в Пиньямбе, где согласились принять их вечеринку. Гадрен, Головня, Дергунчик и Тона быстро отыскали колоду карт и принялись за игру. Намир сел рядом, следя за руками, бросая реплики через плечо и слушая, как Карвер у стойки вспоминает битву на Форса-Гедд.

— Сегодня мне везет! — заявил Тона после азартного раунда. — Присоединяйтесь, капитан.

— Я занят, — сказал Намир и показал на Карвера большим пальцем. Тот выругался в ответ. — Не дай мне себя тормознуть.

— Ты никогда не втянешь его в игру, — хмыкнула Головня. Выпила она достаточно, так что язык у нее немного развязался.

Дергунчик фыркнула. Тона глянул на Гадрена, который тихо пожал плечами.

— Он думает, мы не знаем, — сказал инородец.

— Чего не знаем? — спросил Тона.

Гадрен искоса глянул на Намира, который в ответ скорчил страшную рожу.

— Что-то я разговорился, — умиротворяюще промолвил бесалиск. — Капитан сам решает.

— Там, где он вырос, — встряла Головня, — в сабакк не играют. Не может же он признаться, что просто не умеет играть.

— Еще как умею, — отрезал Намир.

Дергунчик расхохоталась. У Гадрена был сокрушенный вид. Головня просто откинулась на спинку кресла и, сделав ход, сорвала банк.

Неплохая выдалась ночь.

Когда большинство солдат вернулись на завод или в жилища, предоставленные салластанами, Намир вместе с Гадреном пошел прогуляться по тихим улицам Пиньямбы.

— Хочу начать открытый набор, — сказал Намир. — Завтра в полдень, если совет Пиньямбы одобрит.

Гадрен медленно кивнул.

— Хочешь продолжить традицию Горлана? — спросил он. — В прошлом ты в этом сомневался.

— И все еще сомневаюсь, — сказал Намир. — Но Горлан знал, что делает. Если так мы сражаемся, то так и выживаем.

Он говорил уверенно. Намир уже выбрал путь, это был лишь очередной шаг.

После объявления жители Пиньямбы стали медленно стекаться к рынку. Некоторые пришли, только чтобы расспросить зазывал Сумеречной, а потом уйти. Другие в страхе наблюдали издалека. Но вскоре выросла и очередь — пестрая толпа молодых и старых, избалованных и отчаявшихся. Намир узнал нескольких местных, которых видел во время обходов вместе с Ниеном Нанбом в ночь перед сражением. Он увидел пожилого салластанина, предлагавшего свой опыт механика, и горячего молодого человека, который никогда не стрелял из бластера, но жаждал сражаться с Империей.

Открытый набор продолжался весь вечер и всю ночь. Что принесут Салласту и Сумеречной грядущие недели — это было покрыто мраком неизвестности, а мечтать о конце войны, как на Хоте, уже и не приходилось. Но в одном можно было быть абсолютно уверенным: Сумеречная рота продолжала существовать.