Глава десятая

1

Влад Дракул с гайдуками ждал монаха на горной дороге, возле самой границы, как и было условлено. Места здесь опасные, потому князь взял с собой десяток гайдуков. Старшим хотел было назначить Мирчо, но в последний момент решил, что рановато парню командовать, пусть еще походит в низах. А поскольку верный Батя захворал глазами и стал совсем плохо видеть, старшим стал Пантилимон, большой мастер стрелять из арбалета и драться буздыганом . Однако Батя все равно напросился, сказавши, что будет кашеварить, а дома ему сидеть нету никакой мочи, да и не хочет он брать в старости греха на душу, коли прибьет свою мерзкую старуху, а он о том думает все чаще и чаще. Зная, что Батина старуха, кривая Иляна, и впрямь была порою хуже любого черта, князь рассмеялся и дал согласие.

А смеялся Влад Дракул теперь очень редко. Больше думал и молился, хотя в голову лезли еретические мысли. Силен ли Христос против магии, что подвластна магометанину? И не проклят ли он, Влад, христианским Господом за то, что не раз брал сторону богомерзких османов, убивал и резал, считай, во славу их Аллаха? Даже встреча с магистром и данное тем обещание помощи не успокоили князя. Он мало спал, плохо ел, почти не пил вина и только до изнеможения упражнялся с саблей, памятуя свое досадное поражение у Гиблого озера.

Отряд князя стоял в сосновой рощице небольшим лагерем уже третий день. За это время успели по-походному обжиться: Петру подстрелил вепря, Гаврил и Флорин Поляк ловили в горной речке рыбу, поставили прочные шалаши. Сейчас уже смеркалось, на кострах жарилось мясо и варилась похлебка. В ожидании ужина все, кроме дозорных, собрались у костра, кое-кто откупорил баклажки, благо Влад этому не препятствовал.

— Эй, Батя! — позвал Мирчо старого гайдука. — Расскажи что-нибудь пострашнее, а то скучно сидеть вот так, и спать еще совсем не хочется…

Батя неторопливо повернул вертел, попробовал большой деревянной ложкой варево из котла и спросил:

— Я-то расскажу, да боюсь, что ты портки намочишь. А запасных, поди, ты не прихватил, так что ж нам, нюхать тебя потом до самого дому?

Гайдуки заржали, улыбнулся и Влад, который сидел в стороне на расстеленной шкуре.

— Портки?! — взвился возмущенный Мирчо. — Это я, а не ты поил радзивилловского дохлого поколя кровью из его же серебряного шлема под Варной!

— Видел, видел, — примирительно прогудел Батя. — Помню. Правда, поил его не ты, а господарь, ну да ладно… Что же вам рассказать? И надо ли к ночи про такое?

— Расскажи, — сухо велел князь. — Негоже воину бояться. Коли тут поблизости и в самом деле водится нечисть, так она и сама придет, без твоей сказки… А коли ее нету, то и накликать некого.

— Ну, раз господин приказывает… — Батя уселся поудобнее и начал: — Возвращался один гайдук домой из похода…

— А почему он один возвращался, а не с товарищами? — спросил Петру.

— Какая тебе разница! — зашикали на него. — Может, господин его с поручением раньше других отпустил, а может, ранили!

— И вот идет он, идет себе по лесу, уже и родная сторона скоро покажется, — с достоинством продолжал старый Батя, не обращая внимания на остальных. — Вышел к реке, потом вдоль берега, и тут попадается ему мельница. А надо сказать, что гайдук уже много лет как знал мельника Михая, что там жил. Вот и решил он проведать знакомого, а заодно перекусить, да и выпить, раз такое дело… Сели они за стол вспоминать старые времена, мельник еду выставил, вино, так и засиделись дотемна. Спохватился гайдук — пора ему! Михай и говорит: «Что ты, Гаврил!» — а гайдука того звали Гаврил…

— Прямо как меня, — радостно вставил Гаврил.

— «Что ты, Гаврил, пойдешь ночью, когда не видать ни зги? Да и в беду можешь угодить, у нас тут нынче опасно». — «Что же опасного? — спрашивает Гаврил. — Я тут каждую тропку знаю, с закрытыми глазами доберусь…» — «Не в том дело, — говорит мельник. — Знаешь ты деревню Моратина, что отсюда к северу?» — «Знаю, — отвечает ему гайдук, — как не знать». — «А знавал ли ты старика Коанду, что жил на выселках?» — «И старика Коанду знал; дрянной был старичишко, никто не любил его». — «Так вот, помер старый Коанда. Схоронили его, как положено, да только никто не знал, что он был колдун! Теперь ночами мертвец вылезает из своей могилы и ходит по деревне. Кого увидит — тут же схватит и потащит к себе, и после тех людей никто уже не видел… А одолеть его невозможно, потому как сила его тайная и не от мира сего».

— Тьфу ты, — пробормотал кто-то из гайдуков. Все внимательно слушали, только в котле булькала рыбная похлебка, да трещали капли сала, падающие в огонь костра с кабаньей туши.

— «Вот еще — стану я бояться покойника! Или он страшнее живого турка?!» — засмеялся Гаврил. Собрался и пошел — очень уж ему хотелось поскорее своих родичей увидеть.

— Небось жена у него чудо как хороша была, — предположил холостой гайдук по имени Дан.

— Ты бы, ясное дело, остался мельника объедать да обпивать! — ехидно заметил Мирчо, и все снова засмеялись. Дан обиженно запыхтел, а Батя сказал сердито:

— Будете перебивать — сейчас же рассказывать перестану!

— Все, все! — успокоил его Пантилимон и даже, поднявшись, помешал в котле и повернул вертел.

— Пошел гайдук к себе домой. А путь его лежал мимо кладбища. И вот видит он — горит на одной из могил костер, да жарко так… Ну прямо как наш! Стало Гаврилу интересно, подошел он ближе, видит — сидит у костра старый колдун Коанда и чоботы свои чинит. Хотел было гайдук бежать, да колдун уже заприметил его и говорит: «Что же ты, Гаврил?! Садись со мной к огню, а не хочешь, так идем со мной в деревню, вместе веселее!» — «Что же мне делать с тобою в деревне?» — спрашивает гайдук. «Ну как же?! Там нынче свадьба! Георге берет в жены Анну». — «Так нас туда не звали». — «Никто не посмеет нас прогнать, когда ты со мною!» — заявил тут колдун. Делать нечего, пошел гайдук с ним в деревню. А там и, правда, свадьбу гуляют. Увидали люди колдуна, перепугались, а гнать и вправду не берутся. Стал Коанда пить и есть, потом выгнал всех гостей и родственников из дома, поводил руками по воздуху, побормотал: молодожены и уснули. Тогда колдун вынул две склянки и шило, проткнул им руки невесты и жениха и стал вытягивать у них кровь. Вытянул и говорит Гаврилу: «А теперь идем отсюда!»

— Рубанул бы саблей подлюку! — снова встрял Дан.

— Сказано же было — не берет его ничто! По дороге Гаврил спрашивает колдуна: «А зачем тебе кровь?» — «Чтобы молодые померли. Завтра утром никто не сможет разбудить их, один я знаю, как вернуть их к жизни». — «Врешь ты все, — говорит мертвецу гайдук. — Если кто помер, того к жизни не вернуть». — «А я могу! Не веришь?! Нужно им сделать надрезы на пятках и немного их собственной крови пролить на эти раны. Склянка с кровью жениха у меня в правом кармане кафтана, а невесты — в левом». — «Может, и не врешь ты, — говорит гайдук. — Но вот уж про то, что тебя убить простой человек ничем не сможет, это уж точно брехня». Коанда засмеялся и отвечает: «Простой человек убить меня может, но очень тяжело ему будет это сделать. Наперво нужно взять ему сотню вязанок осиновых веток и развести из них костер. Как он разгорится — тут меня в огонь и бросить. Но и это не все: из меня тотчас полезут змеи, черви и другие гады, станут вылетать вороны и летучие мыши. Всех их тоже надо словить и бросить в костер, а если хоть одна удерет — то в этой твари и я спасусь!» — «Вот как, — говорит Гаврил. — Что ж, вот мы и до кладбища уже пришли; пожалуй, пора мне домой». — «Э, нет! — смеется мертвец. — Ты думаешь, зачем я тебе все это рассказал?» — «А зачем?» — «Да затем, что сейчас я тебя разорву на части, мозги съем, а из сердца и печенки похлебку себе сварю!»

И кинулся колдун на гайдука. Но Гаврил того ожидал, выхватил саблю и давай колоть и рубить мертвеца. Отрубит ему руку — рука назад прилипнет, отрубит ногу — и нога так же, отрубит голову — голова прикатится и снова на шею сядет. Однако и колдун никак не может Гаврила ухватить да разорвать, до того славно Гаврил саблей отбивался… Но чувствует гайдук, что его силы уже на исходе, да и сабля вся затупилась и зазубрилась. Колдун радуется, что его сторона берет. И тут вдруг запели петухи — старый Коанда, покамест бился, совсем забыл, что после петухов ему в божьем мире места нету. Как стоял он, так и повалился наземь. Гайдук такое дело увидел, порубил его саблей в капусту, прикрыл до поры травой, склянки с кровью забрал и пошел в деревню.

Высоко в ветвях деревьев забила крыльями сова, заухала. Флорин Поляк сплюнул и выругался:

— Чтоб тебя в аду спекло, чертова лоханка!

«А что, если с этими людьми придется биться против стригоев и поколей? — подумал князь, сгоняя со щеки комара. — Выдюжат ли? Мирчо храбрится, говоря про рыцаря, но сам-то смотрел ой как боязливо… Хотя какое там биться, если собственный сын… Эх!» Князь даже махнул рукой, отгоняя горькие мысли.

Батя тем временем продолжал:

— Приходит Гаврил в давешний дом, где свадьба была, а там уже молодых оплакивают. Увидали гайдука и давай кричать — он, мол, вчера с мертвецом приходил, не иначе, слуга его, давайте же убьем его скорее! «Постойте, — говорит Гаврил, — я могу ваших молодых прямо сейчас оживить». Сделал все так, как научил его мертвец, и молодожены тотчас ожили. Родные и гости стали радоваться, золотых полные карманы Гаврилу насыпали, хотели дальше свадьбу играть, но гайдук вместо того велел созвать крестьян и наделать сотню вязанок из осиновых веток. Принесли они хворост на кладбище, положили порубленного колдуна на кучу хвороста и подожгли, а сами вокруг стали — кто с лопатой, кто с молотом, кто с мечом или щипцами кузнечными… Как стал гореть Коанда, в самом деле полезли из него черви и гады, полетели нетопыри и вороны… Однако крестьяне с гайдуком сбивали их и бросали в костер, ни одной твари не дали уползти. Так мертвец и сгорел дотла. А Гаврил вернулся к себе домой, да еще с полными карманами денег, и стал себе жить без забот.

Слушатели помалкивали, хотя рассказ закончился. Старый Батя вернулся к своему котлу, а Мирчо задумчиво произнес:

— Знаю я одного Коанду в Романах… Тот, правда, еще не старик, но тоже мужик противный, не иначе, колдун и есть!

— Давайте-ка, братцы, спать, — предложил Дан, который, кажется, малость перетрусил.

— Кто ж на голодный желудок ложится? — возразил ему Петру.

— И то верно…

— Подавай ужинать, Батя! — приказал Влад Дракул, поднимаясь со шкуры. — А я пока пойду проверю дозоры…

Князь прекрасно знал, что дозорные начеку, ибо в его войске всегда была строгая дисциплина. Уснувший или даже отошедший по нужде в лучшем случае получил бы плетей, а в худшем — лишился бы головы прямо на своем посту.

Стоявший у дороги гайдук Жаля укрылся так хорошо, что в темноте Влад даже не сразу нашел его.

— Все ли тихо? — спросил он, когда довольная рожа Жали высунулась из зарослей папоротника.

— Тихо, господин.

— Ладно, сейчас Петру придет сменить тебя, как поест.

— Спасибо, господин, — поблагодарил Жаля. Князь уже собирался идти обратно, как вдалеке, на дороге, громко фыркнула лошадь. Гайдук насторожился. Влад тоже прислушался — да, по каменистой поверхности ступали подкованные копыта.

— Кажись, едет кто-то… — прошептал Жаля. — Тот ли, кого ждем?

— Сейчас посмотрим, — сказал Влад, поправил на поясе свою саблю-килич и пошел к дороге, ломая мелкий кустарник. Жаля громко свистнул, давая сигнал остальным, и поспешил вслед за господарем.

2

«Козья нога» висела на толстом широком кожаном поясе гайдука Пантилимона, соединенная с ним металлическими заклепками. Ею цепляли тетиву, ногой упирались в стремя на конце ложи за луком и, откидывая корпус назад, взводили арбалет в боевое положение. От случайных выстрелов избавлял предохранитель, а специальная защелка не позволяла стреле выпадать из арбалета при опускании его вниз.

Сам Влад Дракул из арбалета стрелял не слишком хорошо, да и не нравилось, что больно долго нужно возиться с заряжанием. Лук нравился ему больше, но и его давно уже не брал в руки — как-то еще до турецкого плена потехи ради сбил коршуна в поле.

— Скоро арбалеты уйдут в прошлое, — словно читая мысли князя, произнес ехавший рядом с ним фра Бернардо. — Порох, господин князь. Придет порох.

— Порох хорош только для больших пушек, и то с ними слишком много возни, — возразил Влад. — Видал я ручницы у гуситов и таборитов, когда король Сигизмунд с ними воевал. Да, они пробивают всякий доспех…

— …А людей, не защищенных доспехами, могут свалить даже двоих или троих зараз!

— …Но заряжать их хлопотно, целиться неудобно, да еще и в плечо отдает так, что может переломать все кости… И фитиль всегда должен быть под рукой, а ежели дождь или сильный ветер?

— …Однако я видел, как во время осады Руана мэтр Жан застрелил из ручной кулеврины не менее трех десятков англичан!

— Хороший лучник настрелял бы куда больше. И потом, все эти ручницы — оружие для обороны. Со стены или из засады стрелять горазды, а в прямом бою — обуза.

— И все равно, господин, я считаю, что будущее ручного оружия за порохом, — покачал головой фра Бернардо.

Влад Дракул видывал в своей жизни множество монахов. Живых и мертвых, красивых и безобразных, тощих и пузатых… Видел он монахов со снятою кожей и монахов, поджаренных на открытом огне или на большой сковороде с прованским маслом. Но фра Бернардо был самым странным из монахов, когда-либо попадавшихся господарю.

Магистр ордена Дракона на берегу Гиблого озера рассказал Владу, что фра Бернардо — личный офицер по особым поручениям римского папы Николая Пятого.

— Этот человек умеет то, чего не умеют другие.

— И даже излечить моего сына?! — с недоверием спросил тогда князь.

— Возможно, и это. Я договорюсь с Ватиканом — папа предоставит его в твое распоряжение, тем более, насколько я знаю, фра Бернардо сейчас недалеко от валашских границ… От тебя потребуется лишь встретить его, высказать свою беду и проводить до южных пределов.

— Но что я могу дать взамен?!

— Что-нибудь дашь, — отмахнулся магистр. — Я думаю, Ватикану будет достаточно, чтобы ты допустил в свои земли католических священников, как давно уже хочет папа.

— А как же… — начал было князь, но магистр перебил:

— Янош Хуньяди? Я не буду возражать, если ты выступишь против этого крысенка, пусть даже он не враг Ватикану, а скорее наоборот. Если фра Бернардо спасет твоего сына, ты волен будешь поступать, как тебе заблагорассудится. Не в первый раз тебе скользить, как по льду, между двух сторон, имея свою выгоду, господарь.

Магистр был прав, и Влад не стал спорить. Но сейчас, глядя на монаха, он засомневался.

Фра Бернардо был одет в простое монашеское облачение, но под сутаной зоркий и опытный глаз князя заприметил металлический нагрудник. Сапоги монаха со специальной оковкой, заостренной на носах, — в драке они легко становились опасным оружием, о котором враг даже не мог подозревать… Длинный и, на взгляд Влада, чересчур тонкий клинок в отделанных коричневой кожей ножнах составлял видимое вооружение фра Бернардо, но почему-то Влад был уверен, что это далеко не весь арсенал ватиканского эмиссара.

Движения монаха были плавными и точными, как у дикой кошки, серые глаза, обрамленные чрезвычайно длинными ресницами, пронзали насквозь, а на коне он держался, как прирожденный всадник. Почти все монахи и попы, которых видел Дракул раньше, верхом сидели, как собака на заборе, и многие предпочитали потому лошадям осликов и мулов, а еще лучше — повозку с мягкими подстилками, услаждающими их седалища.

Княжеским гайдукам фра Бернардо не понравился, Влад это видел. Он был католиком, а к ним простонародье относилось с подозрением. Да и сам монах вел себя несколько надменно: общался только с князем, даже ел обособленно из своих запасов — какие-то хлебцы и копченое мясо. От пары глотков из князевой баклаги, впрочем, он не отказывался и угостил в ответную сантуринским винцом, которое вез в стеклянной фляге, искусно оплетенной серебряным шнуром. Князь отметил про себя, что после его губ фра Бернардо не отер горлышко рукавом или ладонью, как делают обычно, если пивший тебе неприятен. Однако это ровным счетом ничего не значило.

Влад вспомнил, как удивился он, увидав, что папский эмиссар приехал через хребты совершенно один. Ни охраны, ни слуг…

— Хуже нет, чем собирать с собой в дорогу целый караван, — пояснил тогда фра Бернардо, присаживаясь у костра. — Это все равно как оповестить всех встречных и поперечных, что ты идешь. А места тут глухие, и доброго самаритянина встретить значительно сложнее, чем лесных разбойников с кистенями и буздыганами.

Князь и сам прекрасно понимал, что после многочисленных войн и междоусобиц многие прикинули, что на лесной или горной тропе можно за день заработать больше, чем пахать землю и растить урожай или скотину. Бывшие солдаты, разоренные теми же солдатами крестьяне, беглые крепостные — и господарские, и принадлежавшие служилым боярам-куртеням…

Влад Дракул хорошо помнил восстания Фогараша и крепостных крестьян, работавших в Мараморашских соляных копях, когда они обозлились настолько, что громили замки и захватывали города. Дворянское ополчение во главе с воеводой Ласло Чаки ничего не могло поделать, и пришлось принять то, что требовали подлые смерды: в том числе право свободного перехода к другому хозяину и наказание за произвол по отношению к крестьянам. Но только для вида — потом войска взяли Коложвар, где ютилось самое гнездо черни. То-то развешивали потом на стенах их главарей!

Но изрядно их и поразбежалось по лесам. А, как известно, если собака или волк попробует человечьей крови, то непременно захочет еще. Так и быдло, вкусив крови господской и свободы, уже не возьмется за плуг и не сядет к гончарному кругу…

Да и места лакомые, что говорить. По здешнему торговому пути из Кракова к Черному морю чего только не везли… С запада, из Ипра, Лувена и Кельна, привозили сукна и бархат, из Львова — литовское полотно и оружие; в Польшу отправляли скотину, вино, кожи и меха. Из Валахии вывозили соль, медь и зерно. Кого тут только не встретишь с тяжело груженными возами — и немца с французом, и русского, и армянина, и грека… И точно так же каждого можно было найти в овраге, раздетого донага и с перерезанным горлом.

…Фра Бернардо неожиданно привстал в стременах и поднял руку.

— Тихо! — воскликнул он.

Влад и гайдуки вопросительно уставились на монаха. Тот напряженно вслушивался в обычный лесной шум: деревья скрипят, ветер шумит, птицы да звери возятся в траве и кустах.

— Наверное, показалось… — пробормотал фра Бернардо. Кто-то из гайдуков презрительно усмехнулся трусости надменного спутника, но тут спокойный и привычный лес ожил.

Из незаметных доселе, искусно сделанных укрытий на небольшой княжеский отряд бросились люди. Они визжали и ухали, словно черти в аду, да и с виду напоминали все тех же чертей. Одни — голые по пояс, грязные, другие — обмотанные плохо выделанными свмердящими шкурами. На некоторых надеты были ржавые и измятые части доспехов, но видны были и дорогие латы, с чеканкой и позолотой; среди лысых и заросших густым волосом голов попадались древние шлемы-баррельхельмы, напоминающие ведра, и простые франкские каски.

Оружие тоже было самым разным: выщербленные старинные мечи, бог весть, откуда извлеченные, сверкающие турецкие и венгерские клинки, многочисленные тесаки наподобие тех, которыми столько хлопот доставил Владу магистр ордена Дракона… Буздыганы и топоры, косы на длинных рукоятях и обычные дубины, вырезанные из прочных древесных корневищ.

Опытным глазом воина Влад Дракул успел оценить количество напавших — что-то между тридцатью и сорока. Не слишком много, если считать неумелых крестьян против обученных, прошедших огонь и воду гайдуков. Но лихие люди напали внезапно, да и кто знал, что имелось у них за плечами. В лесу прятались и бывшие бояре, помнившие не один боевой поход, и опытные ратники…

Влад выхватил саблю и с ходу рассек наискось кинувшегося к нему бородача с рогатиной, концы которой были окованы железом. Отбил щитом стрелу — так, стало быть, у них есть еще и лучники, только этого не хватало…

— Вперед! Вперед! — громко закричал князь. Но прорываться было уже поздно, если вообще возможно. Вокруг кипела битва, причем варнаки старались спешить гайдуков. Вот с истошным ржанием упал конь Петру, придавив всадника; рядом с ним, уже пешим, бился Жаля. Изрыгая проклятия и богохульства, широко размахивал буздыганом Пантилимон — от его арбалета сейчас не было никакого толку.

Князь оглянулся на фра Бернардо — тот безуспешно пытался выдернуть из плеча стрелу. Монаха нужно спасать, ведь от него зависела жизнь сына, а гайдуки… Что гайдуки? Коли получится отбиться, то и хорошо, а коли нет…

— За мной! — крикнул Влад, пришпорив коня. Францисканец услышал и, на ходу смахнув своим тонким клинком чью-то голову с широко раззявленным ртом, поскакал следом. Влад еще успел оглянуться на свой отряд. Последнее, что он увидел, был старый Батя, поднявший над собою трепыхающееся тело разбойника и с натугой бросивший его в набегавшую толпу. Через мгновение сцена битвы уже скрылась за поворотом — кони уносили князя и раненого монаха прочь.

Они скакали долго, хотя у нападавших вроде бы не было всадников, которые могли пуститься в погоню. Наконец остановились и спешились, отошли в сторону от дороги, где между корнями сосен бил небольшой ключик. Влад привязал коней к дереву, мимоходом осмотрев их — нет, слава богу, ничего кроме царапин… Вернулся к монаху. Тот заметно побледнел, широкий рукав сутаны весь промок от крови. Самодельная стрела все еще торчала в плече.

— Нужно осмотреть твою рану, — сказал Влад, вынимая кинжал.

— Ты бросил своих людей, — безразличным тоном промолвил фра Бернардо, освобождаясь от сутаны.

— Мне важнее было спастись самому и спасти тебя. Я ценю своих гайдуков, ты не подумай, монах… — процедил сквозь зубы князь, распарывая кинжалом плотную ткань сутаны и нижнюю рубаху. — Но слишком ты мне нынче дорог. Дороже, наверное, чем самому папе римскому Николаю. А мои ребята и без меня могут покрошить этих псов. Ну а не повезет так не повезет… Ты сам воин, ты знаешь.

— Я знаю, — кивнул фра Бернардо, косясь на плечо. — Что там?

— Погоди, я выдерну стрелу, — сказал Влад и тут же сделал это, монах лишь слегка поморщился. Стрела была убогая, наконечник прямой, без зазубрин, и вышел легко, вырезать или проталкивать насквозь не пришлось… Но что это за коричневая дрянь?! Неужто яд?!

Князь подозрительно обнюхал наконечник, покривился и сплюнул. Сломал стрелу и злобно отшвырнул обломки прочь.

— Что там? — с легкой тревогой спросил францисканец.

— Эти сволочи иногда мажут свои стрелы дерьмом… — пояснил Влад. — Рана загрязнена… Ты понимаешь, что это значит?

Сам князь не раз видел подобное. Легкий порез или неглубокая рана начинали гнить, распространяя отвратительный запах, из них вытекал желто-зеленый гной, а раненый бился в горячке и угасал. Кое-кто, конечно, выздоравливал, но если под рукой находился знающий лекарь, да и то в основном приходилось уповать на Господа. А Господь не всегда снисходил до помощи.

— Нужно промыть вином… — спохватился князь.

— Да, хуже не будет, — согласился монах, который почему-то совершенно не выглядел опечаленным. — Не волнуйся за меня, князь. Думаешь, рана загниет?

— А разве нет?

— Если я взялся излечить твоего сына от одержимости кровью, как ты думаешь, разве не смогу я вылечить себя от такой мелочи? — с улыбкой спросил фра Бернардо. — Но вино неси. Думаю, сейчас самое время немного промыть… меня изнутри. Ибо как сказано в Псалтыре: «Ты напояешь горы с высот Твоих, плодами дел Твоих насыщается земля. Ты произращаешь траву для скота, и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу, и вино, которое веселит сердце человека, и елей, от которого блистает лице его, и хлеб, который укрепляет сердце человека».

И князь Влад Второй Дракул, словно кухонный мальчишка, послушно побежал к мирно пасущимся коням за притороченной к седлу баклагой.

3

А взяли их сразу же, как только Влад закончил перевязывать рану францисканца куском чистого исподнего, что достал из своей сумы.

Вначале тревожно заржали кони, бросив щипать траву. Князь вскочил, но было уже поздно: в них целились двое конных лучников и арбалетчик, а со стороны дороги пешими подходили еще четверо. Выглядели они поприличнее давешних варнаков — богато одетые, с хорошим оружием, а того, что шел впереди, Влад и вовсе узнал.

— Что же ты, Мирон?! — укоризненно сказал он толстому усачу с красным, словно свекла, лицом. — Или на помощь мне пришел? Зачем тогда твои люди в нас целятся? Вели сейчас же, чтобы перестали.

— Вот уж не думал, что нынче такой улов будет, — прогудел боярин Мирон Табара. — Это как пойдешь на реку, думаешь, что вытянешь плотвичку, а там — щука размером с попадью! Сам господарь! Да еще и монах с ним, поди ж ты…

— Так это твои люди устроили нам засаду на дороге?!

— Мои, а чего ж, — боярин с достоинством покрутил длинный ус. — Я тут прикинул однажды — чем ловить да бить лесовиков, не лучше их к делу приставить?

— Приставил? — мрачно спросил Дракул.

— Как видишь, господарь. Не к сохе же их снова гнать, правда? А так — не поверишь, прибыли куда больше приносят! А всего-то и надо их не гонять, не травить, когда прижмет — барана или пару мешков проса им кинуть… Леса мне жалко, что ли? А? Пускай живут!

— Добрый ты, Мирон, — покачал головой князь.

Боярин усмехнулся и дал знак своим спутникам подойти. Те споро связали руки Владу и фра Бернардо, который до сих пор молчал и лишь с интересом наблюдал за происходящим. Забрали кинжалы, охлопали — нет ли еще где клинка. Влад испугался было, что заберут фигурку дракона, но на нее даже не обратили внимания, как и на дорогие перстни. Оно и верно, добро никуда не денется.

— Залезайте, — велел боярин, когда к ним подвели отвязанных коней. — Поедем ко мне в гости. Я человек гостеприимный, все знают!

— Чтоб тебя черти задрали, Красномордый! — выругался в ответ Влад, но боярин только расхохотался.

Мирона Табару по кличке Красномордый князь знал и не особо любил. Как, впрочем, и большинство остальных своих бояр. То были люди хитрые, себе на уме, доверять которым следовало очень осторожно. Держали они обычно руку того, кто сильнее, что не мешало им строить друг другу всевозможные козни, вплоть до смертоубийства.

Мирон, как ни странно, казался далеко не худшим. В нескольких походах он показал себя неплохим воином, брал с собою изрядное количество ратников, хозяином в своих приграничных краях слыл крепким и разумным, монетку к монетке складывал. Теперь князь понял, откуда у Красномордого монетки…

— Может, отпустишь? — поинтересовался он просто так, для разговора.

Мирон пожевал толстыми мокрыми губами, покашлял.

— Ты ж меня на кол посадишь, — рассудительно сказал он. — Какой мне тебя резон отпускать, господарь? Да и не понимаю я тебя. То с полячишками да венграми заигрываешь, то с турками обнимаешься… Нужен нам такой господарь? По мне так вовсе ни к чему. И весь твой род таков — Мирча дня на троне не усидел, а остальных щенков так и вовсе ты сам к Мураду отправил в заложники… Никого и не осталось, чтобы тебя заменить. Вот как все удачно складывается, а? — боярин подмигнул. — И зачем бы мне тебя отпускать? Ты бы отпустил на моем месте?

— Нет, не отпустил бы, — согласился Влад, понимая, что по-своему Красномордый совершенно прав. Бояре больше всего ценили покой, а при Владе покоя им не было.

— Вечно тебе не сиделось, — продолжал тем временем бурчать Мирон. — То идешь османов воевать — крестовый поход, дескать. То вместе с османами Себеш и Брашов берешь. А когда дружок твой Хуньяди наши земли грабил после того, как вам под Варной наклали?

— Хуньяди мне не друг, — огрызнулся Влад.

— Потом-то не друг, а был друг! У тебя не поймешь, господарь… Ну и зачем ты мне, а? Вот монах — другое дело, — повернулся в седле боярин. — Ты, монах, из францисканцев будешь, не иначе?

— Ты не ошибся, боярин, — сухо ответил фра Бернардо.

— Это хорошо. Францисканцы богатые, хоть и гундосят про апостольскую бедность… Сколько за тебя отвалят выкупа братья, а?

— Мы — великий нищенствующий орден, боярин. Тебе ничего за меня не «отвалят», как ты изволил выразиться. Лишь помолятся о моем и твоем спасении.

— О моем, я уж как-то и сам помолюсь, — усмехнулся Мирон. — А ты брешешь все, поди.

— Хорошо богатство, в котором нет греха, и зла бедность в устах нечестивого, — парировал монах.

Дальше они ехали молча. Прямой дорогой к своему дому Красномордый везти их почему-то не стал, повел окольными путями, и добрались они нескоро.

Жилище Мирона походило на самого боярина — грузное и несуразное, с кучей нелепых пристроек. Дом окружал высокий частокол с башенками, на случай нападения неприятеля. Не замок, конечно, но с разбегу не возьмешь…

— Давайте их покамест в сарай! — распорядился Красномордый, грузно спрыгнув наземь. — Чуть позже я их на ужин приглашу…

Не развязывая рук, их втолкнули в дверь низкого бревенчатого сарая, свежесрубленного и пахнущего смолой. Окон в сарае не было, и лучи заходящего солнца проникали внутрь через несколько узких щелей под самым потолком. Но и этого хватало, чтобы Влад увидел лежащих на соломе людей.

— Кто тут?! — спросил он, когда за спиной закрыли дверь и лязгнул тяжелый засов.

— Господин? Ты, что ли?!

С пола неуклюже поднялся Батя.

— Как видишь… Кто с тобой?

— Пантилимон, только он без чувств валяется, ему дубиной по голове изрядно пришлось. Еще Дан, но он уж отошел. Вон, в угол стащил его… Остальных всех побили. А тебя-то как взяли, господин?

— Как-как… — сердито буркнул Влад. — Видать, прикинули, что конные могут и прорваться, еще один заслон впереди поставили. А мы в него, как карп в решето, и угодили.

— Дом-то, куда нас привезли, боярина Табары.

— Да он сам нас и полонил, собака. Разбойничков лесных прикормил, жирует. Садись, монах. Или так и будешь стоя ужина ждать?

Влад плюхнулся на солому рядом с Батей; монах садиться не стал, прислонился к стене.

— Что будем делать? — уточнил он.

— Да ничего. Отсюда не выбраться, бревна ж не прогрызешь… Подкопаться если попробовать…

— Я уж пробовал, — сказал Батя. — Камень сплошной.

— Не обиделся, что бросил вас? — спросил старого гайдука Влад. — Зло не затаил?

— Наше дело служивое, господин. Сами проворонили засаду, сами и поплатились. Я думал, вы с монахом спасетесь, а тут вон какое дело…

— Ну и ладно, — заключил Влад. — Ты хорошо тут пошарил? Серпа или другой железяки не завалялось?

— Нету ничего, совсем новый сарай. И, думаю, не для барахла строили, а для пленников вроде нас.

— Тебе нужно оружие, князь? У меня есть.

Влад недоверчиво посмотрел на фра Бернардо.

— Пусть твой человек развяжет мне руки для начала, — попросил монах.

— Что ж я, в самом деле… — опомнился князь. — Батя, руки нам развяжи! Мне первому! Ты сам-то почему не связан?

— Отчего же, был связан, — сказал Батя, принявшись за узел. — Да как приехал сюда, сразу освободился. Понамотали там веревки, а толку… Руки вязать — это не козу пежить, а здешние холопы ничего другого не умеют.

— Ну, ты потише, — одернул его князь. — Здешние холопы весь наш отряд положили. И сами мы в сарае сидим.

Старый гайдук сердито запыхтел.

Когда веревка упала на солому, Влад сам занялся руками монаха. Тот долго растирал онемевшие запястья, после чего уселся на пол и принялся стаскивать высокий остроносый сапог.

— Что, прямо сапогами станешь их бить? — с интересом спросил Батя. — Вижу, носы знатные, стальные…

— Сапоги сапогами, но у меня тут есть кое-что еще… — Фра Бернардо возился с подошвой. Что-то щелкнуло, звенькнуло, наподобие распрямившейся пружины, и в руке монаха оказался тонкий длинный стилет. Старый Батя присвистнул.

Фра Бернардо протянул стилет Владу.

— Держи, князь. Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение. Правда, у святого Луки есть и продолжение: когда же сильнейший его нападет на него и победит его, тогда возьмет все оружие его, на которое он надеялся, и разделит похищенное у него.

— Знавал я одного Луку в Брашове, тоже умный был человек, — словно сам себе проговорил Батя.

Влад повертел в пальцах почти невесомый клинок. Казалось, его можно свернуть в кольцо. Рукоять небольшая, но не против меча же с ним биться, это потайное оружие, чтобы горло перерезать, брюхо вспороть, жилы подсечь…

— А сам-то как? — осведомился он, пряча стилет в рукав.

— У меня есть кое-что еще, — повторил фра Бернардо.

— Тут у Красномордого человек двадцать, да еще слуги, да мало ли, что в доме, — предостерег Батя. — Я обсмотрел, когда вели… Не справимся, поди.

— Не справимся — так помрем со славой, а не в загаженном сарае, — сказал князь. — Ты-то, монах, точно подумал? Может, тебе и вправду лучше выкупа дождаться? Сам понимаешь, вряд ли мы отсюда живыми выберемся. А твои братья, может, и впрямь бы заплатили, сколько этот боров стребует, ты же в Ватикане человек не последний.

— А как же твой сын?

— Не судьба, стало быть…

— Нет, князь, — решительно покачал головой францисканец. — Я с тобой. Я привык выполнять до конца все свои поручения.

— Ай да монах! — с уважением крякнул Батя. — Но как же нам наружу-то выйти?

— Я же сказал: добрый боярин нас на ужин пригласить грозился, вот и выйдем. А там уж решим, что дальше делать.

— Этак-то еще и поесть получится перед смертью! — заключил гайдук и похлопал себя по объемистому животу. Монах в ответ на это беззвучно засмеялся.

4

…Красномордый оказался верен своему слову — едва стемнело, как дверь отворилась, и на пороге встал человек с фонарем. За ним маячило еще несколько фигур. Фонарщик посветил внутрь сарая и удивленно воскликнул:

— Да они развязались!

— Негоже к валашскому боярину в гости со связанными руками идти, пес! — рявкнул в ответ Влад Дракул так, что тот испуганно отшатнулся. Кто-то из-за спины фонарщика произнес:

— Да ладно, куда они денутся со двора-то…

— Так это… — забормотал человек с фонарем. — Господин вас приглашает за стол…

— Приглашает — так и пойдем скорее, что встал?!

Князь оттер челядина плечом с дороги, за ним двинулся фра Бернардо, а вот гайдука остановили.

— Ты-то куда прешься, старая морда? Иди вон спи в соломе!

— Это мой человек! — крикнул Влад. — Без него и я не пойду!

С ворчанием Батю выпустили из сарая. Покойник и Пантилимон, так и не пришедший в себя, остались внутри.

Стол был накрыт в огромной зале и ломился от яств. Жирная чорба в мисках, печеные карпы, фасоль с салом, целый жареный гусь, лесная дичь, благоухающая уксусом соленая щука, горшки с тушеными бараньими кишками, мамалыга, сыр, фрукты, вина и напитки в графинах и кувшинах… Потрескивал огонь в светильниках, стоявших у стен в большом количестве и свисавших с потолочных балок.

Хозяина нигде не было видно. Огромное кресло, обтянутое красной тканью, пустовало.

— Коли гостей позвал, так и сам приходи вовремя! — сказал Батя и уселся на скамью, подвинув к себе гуся. Влад и францисканец переглянулись и тоже сели. Только сейчас Влад почувствовал, что весьма голоден.

Фра Бернардо простер над столом руки и произнес торжественно:

— В эту торжественную минуту восхвалим Бога, нашего Отца, и Единородного Сына Его, Иисуса Христа, Который родился от Пресвятой Девы Марии, чтобы быть Богом среди нас. Благодарим Тебя, Боже, Отче наш, за этот хлеб — плод земли и трудов человеческих. Сегодня он собрал нас вместе за одним столом, так же как собирает нас воедино у алтаря Хлеб Евхаристии. Господи, Ты Сам научил нас тому, как, преломляя хлеб, делиться с другими — любовью, доброжелательностью и миром. Надели нас всех даром совершенной любви к Тебе и к ближним и научи нас славить Твою отцовскую доброту. Через Христа, Господа нашего.

— Да уж, — буркнул Батя и разломал птицу руками.

Князь запустил ложку в чорбу. Монах внимательно осматривал стол, выбирая, потом взял грушу и принялся деликатно есть.

— Неплохо готовят у Красномордого, — заметил гайдук, обгладывая гусиную ножку и заедая ее целой головкой чеснока. Сплюнув чесночную шелуху, он добавил: — Надеюсь, он сюда отравы не положил.

— А ножей-то на столе нет, — как бы между делом сказал францисканец.

Да, Мирон Табара рисковать не хотел. Что ж, есть у нас для тебя подарочек, подумал Влад, и тут в обеденный зал вошел боярин с охраной. Четверо крепких парней встали у стен, все с саблями, а Красномордый, кряхтя, опустился в хозяйское кресло.

— Вижу, не стали ждать, — беззлобно прогудел он. — Ну и правильно, чего ждать, коли еда на столе. А уж если это последняя трапеза…

— Гадина ты, однако, Красномордый, — сказал Батя, прихлебывая прямо из кувшина. Красное вино потекло по подбородку, теряясь в густой щетине.

Мирон снова не обиделся.

— Может, и так. Мне бы за такие слова тебя под плети, конечно, надо… Ты — простой гайдук, а я все же боярин. Но ты ешь, Батя, ешь. Я как раз про тебя и говорил: с твоих родичей выкупа никакого, а старуха небось только рада будет. Жри, пока живой. И ты, господарь, уж не обессудь. Нет, сегодня ты не умрешь, я еще крепко подумаю, что с тобой делать… А ты, монах, прикинь, куда лучше за выкупом посылать. В Ватикан человека слать не буду, далеко и хлопотно, ты уж поближе что-нибудь придумай, будь добр…

— За меня не дадут выкупа, я уже говорил тебе.

Францисканец аккуратно положил огрызок груши на стол.

— Брешешь. Ладно, придется с тобой по другому поступить, коли так… Но не сегодня. Сегодня ты мой гость, монах. А гостей железом из горна не пытают, хе-хе…

Красномордый махнул рукой и зачавкал, не обращая внимания на присутствующих. То и дело он прикладывался к вину.

Некоторое время они трапезничали в тишине, как добрые друзья; хотя добрые друзья обыкновенно не молчат за столом, им всегда есть о чем пошуметь. Внезапно боярин словно опомнился, отпихнул от себя блюдо с объедками и сказал:

— Да что ж это я! Главного-то и не выспросил… А надо бы. Сам господарь едет по окраине, да с небольшим отрядом, а при нем — монах, причем непростой монах… С чего бы оно? Не расскажешь, господарь? А?

— В своих владениях я волен ездить куда пожелаю, когда пожелаю и с кем пожелаю.

— Это мои владения, господарь, — пристукнул кулаком боярин.

— В Валахии один владыка. А остальные — только псы, которые подбирают объедки и которых он волен по холке потрепать или плетью вытянуть.

Влад Дракул говорил так нарочно, чтобы разозлить Красномордого, вывести из себя. Покосившись на францисканца, он увидел одобрительный кивок.

— Ах вот как?! Я, стало быть, пес?! Зря ты так, господарь. — Боярин отказывался злиться. И то верно, они полностью в его власти, что попусту слюни пускать, когда можешь сделать с человеком, что заблагорассудится. — Обидеть меня хочешь, понимаю. Ну да я не обидчивый. Кому надо, поклонюсь, кого надо, в зад поцелую, как ты султана Мурадку, хе-хе. А?

А вот этого говорить боярину не следовало. Влад не знал, что за план был у францисканца, но тут уж не до планов. Схватив увесистый горшок, он метко швырнул его в Красномордого. Толстый боярин неожиданно ловко уклонился, пригнувшись; горшок вдребезги разлетелся о спинку кресла, вывалив на голову Мирона жирные петли тушеных кишок.

Фра Бернардо тем временем сделал несколько неуловимых движений рукой, и двое из мироновских гайдуков по его сторону осели на пол, схватившись за горло. Двое других кинулись на пленников, но на их пути встал Батя. Ухватив тяжелую скамью, на которой сидел, он, словно тараном, ударил первого гайдука в живот. Тот, икнув, отлетел в сторону, уронив саблю. Последний выбрал самую правильную тактику и кинулся к дверям, истошно вопя:

— На помощь, братцы! Убивают!

Сбивая посуду и поскальзываясь в пролитых лужах вина и соуса, Влад перепрыгнул через стол и воткнул стилет в шею Красномордого. Тот квакнул, словно гигантская жаба.

Фра Бернардо снова метнул что-то в убегавшего, но на сей раз промахнулся. Маленькая металлическая звездочка вонзилась в стену, глубоко увязнув в бревне. Подобного оружия Влад до сих пор не видел, но разглядывать было некогда.

В открывшуюся дверь навстречу убегавшему гайдуку повалила боярская челядь — кто с чем, спасать хозяина.

— Всем стоять, холопы! — крикнул князь, немного повернув стилет. Красномордый вскрикнул. — Еще шаг, и я прикончу вашего господина!

— Слушайте его, слушайте! — испуганно подтвердил Мирон.

Батя с глухим стуком поставил скамью на пол. Францисканец танцующим шагом подошел к мертвому гайдуку, поднял его саблю и осмотрел лезвие, критически покачав головой.

Челядь молча таращилась на Влада и облепленного бараньими кишками боярина.

— Пошли вон, — приказал Влад. — Чтобы никого на пути не попадалось!

Переглядываясь, боярские слуги стали отступать. Обеденный зал опустел, только стонал в углу, держась за живот, ушибленный Батей гайдук.

— Заткнись, — посоветовал ему Батя. — А то еще раз приложу, только по голове.

— Что дальше-то? — осторожно спросил Красномордый. От него дурно пахло, не иначе, обделался с перепугу, подумал князь.

— Дальше мы выйдем из дому, ты велишь своим людям подать повозку и выпустить нас со двора. А как отъедем подальше, я тебя отпущу. Если погони, конечно, не будет. А ты прикажешь, чтобы ее не было. Так, Мирон?

— Ты ж меня не отпустишь. Зарежешь.

— Слово даю. Коли понадобится, я до тебя и потом доберусь.

— Слова мало, — возразил боярин. — На медальоне поклянись.

— На каком еще медальоне?

— На том, что у тебя на шее висит. Дракон.

Владу не понравилось, что Красномордый знал о Драконе, но делать было нечего. Не убирая стилета от жирной шеи боярина, Влад свободной рукой нашарил за воротом медальон, извлек его и сказал:

— Клянусь, что отпущу тебя, как только пойму, что за нами нет погони и нам ничего не угрожает.

— Теперь верю, — буркнул боярин. — Дай хоть рожу оботру от кишок этих чертовых…

— А портки переменить тебе не надо? — ехидно уточнил Батя. — Больно дух от тебя нехороший.

— Не надо. — Красномордый вытерся расшитым рушником и бросил его на пол. — Я тебе не дитенок, чтобы в портки валить с перепугу. Так, воздух малость попортил от неожиданности.

Батя хохотнул.

— Идемте, — сказал Влад Дракул. — И чтобы без шуточек, боярин!

— Да понял я, понял, — вздохнул Мирон.

Боярские людишки тоже понимали, что жизнь их господина висит на волоске. Случись с ним что по их вине, сыновья Красномордого, которых сейчас дома, на беду, не было, по голове не погладят. Поэтому дворня быстро запрягла лошадей в большую четырехколесную повозку-каруцу и боязливо смотрела, как беглецы грузятся в нее. Принесли неподвижного Пантилимона, уложили поудобнее на сено. Покойника решили с собой не брать — если вдруг придется уходить пешком, не на плечах же тащить его…

Мирон пыхтел, боясь лишний раз пошевелиться — стилет Влада по-прежнему упирался ему в горло. На всякий случай францисканец связал боярину руки.

Батя взял вожжи, чмокнул и крикнул:

— Ну, пошли!!

Повозка проехала через торопливо распахнутые ворота и двинулась по дороге к лесу. Позади тревожно переговаривалась челядь. Вскоре ярко освещенный дом Красномордого остался позади, и над повозкой нависли густые ветви деревьев.

— Видишь, никто за нами не поехал, — сказал боярин. — Ты меня далеко не вези, мне ж ногами возвращаться, а я немолод, да и тяжел…

— Ничего, дойдешь, — жестко ответил Влад. — Моя воля, я бы тебя на ремни порезал, да ты хитер — на драконе поклясться выдумал.

— Поживи с мое… — с гордостью произнес Красномордый и умолк.

— Чем ты гайдуков-то положил? — поинтересовался у монаха Батя, правящий лошадьми. — Я и не разглядел.

— Вот, — францисканец показал металлическую звездочку с остро наточенными краями и отверстием посередине. — У меня в сапогах есть потайные карманы, а в них — сюрикены.

— Сюрикен… Занятная штука… Ловко ты, — похвалил Батя. — Я такого и не видал… Откуда ж оно?

— Издалека, — коротко ответил фра Бернардо. Он сложил руки на груди, устроился поудобнее рядом с лежащим Пантилимоном и, казалось, задремал.

Повозка ехала и ехала по ночной дороге.

— Глупость мы сделали, — ворчал старый гайдук. — Надо было жратвы с собой взять, а то я толком и перекусить-то не успел… Хорошо хоть сабли прихватили, хоть и дерьмо, а не сабли.

— Наши некогда было искать. И со жратвой некогда возиться. Дома наешься.

— Когда-то еще дома будем, — вздохнул Батя.

Без остановок они тащились до самого рассвета. Когда сквозь кроны деревьев стало пробиваться солнце, а на обочинах заблестели капли росы, повозка остановилась. Мирон Табара, не сомкнувший глаз, встревожено спросил:

— Чего это мы, господарь?

— Отпустить тебя хочу, — сказал Влад, подталкивая боярина. Тот выбрался из повозки, с трудом переставляя затекшие ноги. — Повернись спиной, руки тебе освобожу, — сказал Влад.

Красномордый повернулся. Влад одним взмахом стилета рассек веревку, потом еще двумя быстрыми движениями перерезал подколенные сухожилия боярина на обеих ногах. Толстяк с воплем повалился в траву и принялся кататься, причитая.

— Я не соврал тебе и не нарушил клятвы, — с ухмылкой глядя на него, напомнил Дракул. — Ты на свободе. Можешь отправляться домой.

— Перевяжи меня хотя бы! — молил Красномордый. — Я же кровью истеку!

— Сам справишься. От рубахи клок оторви, и все дела, — деловито посоветовал Батя, который с одобрением наблюдал за происходящим. — Господарь даже вены не задел. Ползи себе, авось и вправду доползешь.

Влад запрыгнул в повозку и велел:

— Поехали.

Позади раздавались крики боярина, пока совсем не пропали. Францисканец открыл глаза и заметил:

— Жестоко, но верно.

— Что с твоей раной?

— Все хорошо. Я же сказал — излечить ее очень просто.

— И ты уверен, что способен излечить моего сына?

— Да, князь.

— И как же, если не секрет?

Монах помолчал.

— Позволь мне вначале спросить, что за медальон, на котором боярин просил тебя поклясться?

— Вот, — Влад показал ему дракона и быстро спрятал за ворот.

Фра Бернардо удовлетворенно кивнул.

— Отчего-то мне кажется, что это явления одного порядка, — сказал он и из неприметного тайника под нагрудником извлек металлическую фигурку крысы. — Вот что лечит. Это убило гниль в моей ране и, надеюсь, сможет излечить твоего сына, князь.

— Излечить или повернуть вспять черное колдовство?

— Я полагаю, что дело тут не в колдовстве, князь, — с сомнением произнес францисканец. — Чаще всего магия и алхимия подразумевают под собой вполне обычные вещи. Ученые люди посрамили не одного шарлатана, как и святая инквизиция. Хотя я сам себя опровергну, потому что предмет, который я тебе показал, к науке никакого отношения не имеет. Я сам не представляю, как он действует…

— Он лечит все болезни? Воскрешает мертвых?

— Нет, воскресить он никого не в силах. Да и болезни лечит не все. Скажем, отрубленную руку на место крыса вернуть не умеет и сломанные кости сращивать — тоже. А вот лихорадка, чума и прочее ей по силам. Кстати, а что умеет твой дракон? Хотя нет, не говори мне, князь… В конце концов, это не мое дело.

— И Пантилимона не вылечит?

— Нет. Его стукнули по голове, тут крыса бессильна. — Фра Бернардо пощупал шею безмолвно лежащего на сене молодого гайдука. — Но он жив, сердце бьется, наполнение крови в жилах хорошее… Надеюсь, придет в себя, когда дома за ним обеспечат должный уход. К слову, князь, а зачем мы направляемся в твой замок? Мне не следовало бы удаляться от границы; надо продолжать свой путь в Эдирне, для чего же ездить взад-вперед?

— Но у вас нет ни припасов, ни нормального оружия… — Влад Дракул замялся. — Даже лошади и той нет.

— Мне много и не требуется. Лошадь я могу выпрячь из повозки, вам вполне хватит одной, а без седла я легко обойдусь. Вот эта сабля, — францисканец щелкнул ногтем по лезвию сабли, забранной у мертвого боярского гайдука, — хоть и плохо откована и наточена, тоже сгодится. Припасы я раздобуду в пути, тем более привык довольствоваться малым. Укажите мне дорогу и езжайте домой. У вас, полагаю, много неотложных дел впереди. А мне поскорее нужно прибыть к османам и излечить молодого княжича.

Влад задумался. Фра Бернардо был прав. В Адрианополе он сейчас куда нужнее, ведь кто знает, что происходит с сыном… Вдруг он окончательно превратился в чудовище и даже волшебный амулет францисканца не поможет? А ведь княжича надо еще найти, чего не смогли сделать даже великий визирь и Мехмед…

— Мы доберемся до развилки, и я объясню, как ехать дальше. Если ничего не помешает, к полудню ты доберешься до постоялого двора, им заправляет косой венгр Иштван. Это верный человек, скажи, что ты мой друг, — он накормит, положит припасов в дорогу, даст седло и даже может ссудить немного денег. Пообещай, что я все верну троекратно, — он знает мое княжеское слово.

На развилке они распрощались. Напоследок Дракул передал монаху письмо к султану Мураду, в котором изъявлял готовность выступить против Хуньяди. Хорошо, что их толком не обыскивали — это письмо для Красномордого оказалось бы более важной находкой, чем сам князь… Он тут же отправился бы к Хуньяди, и никакого ужина и тем более побега не случилось бы.

Батя выпряг лошадь помоложе, фра Бернардо вскочил на нее и сказал:

— Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и займемся делами света.

После чего, помахав рукой, он ускакал.

— Странный монах, — задумчиво сказал старый Батя, глядя вслед францисканцу. — Драться я бы с ним пошел плечом к плечу, а вот исповедоваться ему вряд ли стал бы, господин.

— Не твое это дело, Батя, — устало покачал головой Влад и хлопнул гайдука по плечу. — Поехали домой…

Загрузка...