Азбука для побежденных

Глава 17 Исповедь Балерины

Часть III

— Осуждать легко. А вот понять настоящую причину чего бы то ни было гораздо сложнее, — балерина отпила кофе, и улыбнулась. — Обидно ли это? Вне всякого сомнения. Любому на моём месте, думаю, стало бы обидно.

— То есть, выходит дело, про вас тогда говорили неправду? — спросила Даарти. Она сидела сейчас рядом с Варом, и сочувственно смотрела на балерину.

— Расскажите нам, ну расскажите же, — синхронно произнесли Дория и Тория.

— Действительно, расскажите, — попросила Аполлинария. — Мы так долго рассказывали вам разные истории, а теперь настала ваша очередь. Мария, мы все ждём, и очень надеемся, что вы просветите нас.

Балерина улыбнулась. Выглядела она великолепно — тонкие черты лица, фарфорового оттенка кожа, с легким, едва заметным румянцем; платье персикового цвета, пшеничные вьющиеся волосы, и яркие голубые глаза. Она сидела сейчас на стуле, рядом с ровной стеной, на том самом месте, где находился раньше её череп, и чувствовала себя, по всей видимости, превосходно.

— В первую очередь я бы хотела поблагодарить Медзо, — сказала балерина. — Мой друг, вы совершили невозможное, и спасли меня. Я уже потеряла надежду, что найдется тот, кто отважится на такой трудный поступок, и была готова влачить своё жалкое существование в этой стене вечно. Но появились вы, и даровали мне утерянную по неосмотрительности свободу.

— По неосмотрительности? — спросила Даарти.

— Именно, — кивнула балерина. — Причина происшедшего со мной — не бахвальство и не гордыня, как многие думают. Я… заигралась, и, кроме того, я была неосмотрительно самонадеянна. Поверила в себя, и это стало фатальной ошибкой. Запомните: никогда, ни при каких условиях, не поддавайтесь на эти слова.

— На веру в себя? — спросила Тория.

— Именно так. На веру в себя, и в свои силы, — подтвердила балерина. — Это ловушка.

— Так и есть, — покивал Медзо. — Когда я познакомился с очаровательной леди Марией, я догадался, что причина её бедственного положения может заключаться именно в этом, и не ошибся. Понимаете ли, так получилось, что я сам едва не попал в похожую историю, но, к счастью, успел вовремя остановиться. А Мария — нет. Впрочем, думаю, лучше ей самой об этом рассказать.

— Конечно, я расскажу, — кивнула балерина. — Однако я сказала пока спасибо только Медзо, но не успела сказать это вам всем, — она обвела собравшуюся компанию взглядом. — Вы не представляете, насколько важным для меня было ваше участие, — она повернулась к Аполлинарии. — Особенно вы, сударыня. Вы были честны со мной, и оказались единственной, кто не испугался меня, не испытал отвращения, а предложил мне дружбу.

Аполлинария улыбнулась.

— Я рада, — сказала она. — Мария, я очень рада, что вы сейчас с нами, и так же я рада тому, что была вам полезна всё это время. Что же, теперь, думаю, мы все готовы послушать ваш рассказ. Кажется, он обещает быть интересным.

Балерина Мария попала в Город в незапамятные времена, и в момент появления никакой балериной она не была. Равно как и остальные, она почти не помнила себя прежнюю, но отсутствие памяти её почти не тяготило. Если прошлое ушло, думала она, значит, так тому и быть. Видимо, в нём нет особенной необходимости, ведь если что-то нужно, оно остается, прочее же исчезает просто за ненадобностью.

Жила Мария в красивом старинном доме, неподалеку от площади. Старухи время от времени давали ей различные задания, но выполняла их Мария без особой охоты: они казались ей скучными, и никаких эмоций не вызывали. Мыши мадам Велли? Подумаешь, это всего лишь мыши. Медные трубы? Ерунда, для развитой разносторонней личности слава не так уж и важна. Петрикор? Никогда она, Мария, не любила перьевых подушек. Садки, в которых кипят страсти между ротанами? Глупости, эти рыбьи перипетии не стоят её внимания. И так было со всем, и со всеми.

— Но почему? — спросила Аполлинария с интересом. — Что же вам так не понравилось?

— Понимаете ли, сударыня, все эти личности пытались привить совершенство другим, не думая, что начинать совершенствование требуется с себя, — ответила Мария. — Пробовала мадам Велли самостоятельно пройти свой лабиринт? Пробовал Петрикор прожить хотя бы день не человеком, а голубем? Пробовал капитан Папэр стать бумажным солдатом, и выйти на поле боя? Пробовал Рыцарь сам выполнять то, что требовал от несчастных выдр? Нет, нет, и нет, и ещё раз нет. Так вот, когда пришло моё время, я решила начать с себя. Именно с себя, потому что только такая работа была бы справедлива.

— И что же произошло? — спросила Даарти.

— Слушайте, — вздохнула балерина. — Дальше история становится поучительной. Потому что начать-то я начала, но совершила при этом трагическую и страшную ошибку…

В одно прекрасное утро Мария обнаружила в своей небольшой квартире новую комнату. Удивительную комнату, стены которой оказались зеркальными, и в которой был балетный станок. Сказать, что она удивилась — это было не сказать ничего, но удивление вскорости сменилось радостью. Ведь до этого Мария долго думала, что ей делать дальше, а теперь стало ясно: Настройщик (кто же ещё?) услышал её, и предоставил условия для осуществления замысла. Великолепно, думала Мария, это просто великолепно, я стану балериной, я приучу своё тело к работе, и сумею привнести в мир красоту этого искусства.

И она начала заниматься, сначала у себя дома, в зеркальной комнате, потом — ей удалось найти в Городе дом, где танцевали другие женщины. Через какое-то время Мария сравнялась с ними, а потом превзошла, и постепенно её перестали называть Марией, и стали называть Балериной. Она ничего не имела против.

— Я была горда тем, что мои труды увенчались успехом, — рассказывала Мария. — Это как растить дерево, понимаете? Сперва ты сажаешь в землю тоненький прутик с парой листочков на макушке, потом долгие годы ухаживаешь за ним, холишь и лелеешь, и, наконец, наступает волшебный момент, когда прутик оборачивается чудесной яблоней, ветки которой гнутся под гнётом сочных сладких плодов. Это ни с чем несравнимое ощущение победы, и почти абсолютного счастья, уж поверьте мне. Я знаю, о чём говорю.

— Мы верим, — покивала Даарти. — Вы абсолютно правы, так и есть.

— И что же было дальше? — спросил Вар.

— О, дальше я поняла, что совершенству нет, и не может быть предела, — вздохнула Мария. — Да, я добилась многого, но то, что другие считали вершиной мастерства, на самом деле вершиной не являлось. Для зрителей, да и для самой танцовщицы, танец сродни полёту, и в какой-то момент я ощутила, что мне следует теперь учиться не только танцу, но и самому полёту тоже.

— Научиться летать? — удивилась Аполлинария.

— Разумеется, — пожала плечами Мария. — Конечно, а как же!

Она стала реже приходить в дом, где танцевала в обществе других женщин, и надолго уединялась у себя, в зеркальной комнате, пытаясь овладеть искусством полёта. Дни шли за днями, и в какой-то момент Балерина обнаружила, что ей удается взлететь при сильном вращении во время исполнения пируэтов. Совсем невысоко, но начало было положено.

— И я стала оттачивать пируэты, — продолжила свой рассказ Балерина. — Я работала днями и ночами, и каждый раз, когда у меня получалось, я держалась в воздухе всё дольше. Но… — она вздохнула, — в моей комнате было слишком мало места, и я однажды, забывшись, разбила зеркальную стену, потому что лететь я могла, а вот управлять своим полётом — нет. Я поняла, что для дальнейшего совершенствования мне требуется больше места, но рассказывать о своём открытии и умении я не хотела.

Она замолчала, взяла со столика чашку с кофе.

— И что же случилось после того, как вы научились полёту? — спросил Вар.

— Я вернулась в дом, к танцующим женщинам, но я не открыла им своего секрета. То есть я решила, что откроюсь, но не тогда, когда мы репетируем, а так, чтобы это видели все. Вообще все.

— Тщеславие завладело вами, — покачала головой официантка. — Тщеславие и гордыня.

— Вполне возможно, — согласилась Балерина. — Думаю, в этом вы правы. Но в то же время — разве я не могла гордиться, что сумела сделать то, что прежде не удалось никому?

— Гордость и гордыня — разные вещи, — справедливо заметила официантка. — Однако не будем дальше перебивать вас, и мешать вашему рассказу. Говорите, ведь сейчас вы перейдете к самому важному.

— Самому важному? Отнюдь, — покачала головой Балерина. — Самое важное произошло потом. А это… — она помедлила. — Это стало, пожалуй, самым горестным событием для меня. Итак, слушайте.

Большой Летний праздник в Городе всегда готовился заранее, и Балерина, услышав о том, что его собираются провести в скором времени, воспаряла духом. Вот же он, её шанс! Во время праздника она, находясь на улице, в открытом пространстве, сумеет показать всем, чего добилась, и чему смогла научиться. Это особый случай, и он, конечно, потребовал особой подготовки, поэтому Балерина заказывала у разных старух в Городе разные детали для своего нового танцевального костюма, и, с помощью своих старух, собирала костюм в единое целое. Конечно, частей не хватало, и Балерина пустила старое платье для изготовления нового, триумфального. Так же ей требовались новые пуанты, пачка, корсет, ленты, цветы — работы предстояло много, и работа эта увлекала Балерину, и сделала предвкушение триумфа временем счастья. Думала ли она о том, что произойдет после того, как она покажет всем и каждому в Городе, что умеет летать? Нет и нет. Эти мысли совершенно не занимали её, потому что о будущем она не думала вовсе. Её будущим в этот момент был только праздник, и то, что она хотела сделать. Только это, и ничего больше.

Дни шли за днями, и, наконец, платье и пуанты были готовы. Время праздника приближалось, начались репетиции, на которые, разумеется, Балерина стала приходить в своём новом платье, ведь для его изготовления пошли части старого. Между женщинами-танцовщицами пошли шепотки и разговоры, но Балерине стало тогда не до них, все её мысли, всё её естество были поглощены без остатка той целью, которая казалась ей великой.

…И вот наступил день праздника. Балерина, как ей и было положено, танцевала в медленно движущейся колонне танцующих женщин, однако её одежда отличалась от той, которую женщины надели в этот день. На ней была балетная пачка, та самая, украшенная цветами и лентами, а на голове находился изящный золотой венок. Процессия миновала пару узких улиц, и оказалась…

— Собственно, примерно тут мы и оказались, — Балерина глянула на улицу, и вздохнула. — Здесь, как вы можете видеть, довольно просторно, и я решила, что пришла пора показать то, ради чего я старалась столько дней. Наступил момент моего триумфа. И встала на пуанты, и сделала первый пируэт.

Она стала вращаться, всё быстрее и быстрее, чувствуя, что постепенно начинает отрываться от земли. Стены домов, лица людей, флаги, цветы — всё сливалось воедино, воздух пел, свистел, люди кричали, в какой-то момент Балерина ощутила, что оторвалась от земли, её словно бы подхватил невидимый ветер, и она полетела, всё убыстряясь, вперед, но…

— Я так и не поняла, как это получилось, — с горечью произнесла Балерина. — Наверное, тут было всё-таки слишком мало места. Я… ударилась, страшно сильно ударилась, и, кажется, на некоторое время лишилась чувств. А когда пришла в себя…

Она не договорила, опустила глаза, потом подняла взгляд, и посмотрела на стену, ту самую стену, в которой до недавнего времени находился её череп.

— Я пришла в себя, и поняла, что стала частью этой стены, — беззвучно сказала Балерина. — Я была нема, безгласна, неподвижна, и вместо моего лица остались только кости. Это было ужасно, просто ужасно! Ко мне иногда подходили официантки, но… — она запнулась. — Но они осуждали меня, и я это ощущала со всей беспощадной ясностью. Мой триумф превратился в полный и безоговорочный провал, мало того, я лишилась тела, лишилась возможности двигаться, быть собой, и действовать. Не думайте, что я смирилась так просто. Я пыталась вырваться, но это невозможно сделать, когда от тебя остается только малая часть, а всё прочее утрачено.

Дни шли за днями, и постепенно к черепу в кафе все привыкли, и перестали обращать на него внимание. Сперва судачили, конечно, не без того. Слушая сплетни, Балерина узнала, что её тело находится в лавке редкостей, и что её нога вмурована в эту же стену, но чуть дальше. Ещё она узнала, что, оказывается, быланадменна, тщеславна, презирала всех других людей, и за это поплатилась таким страшным образом. А ещё она узнала, что спасение существует, но никто никогда не рискнет спасать женщину, обладающую таким количеством столь скверных качеств. Самым обидным было то, что люди оказались горазды придумывать вещи, о которые Балерина в жизни не думала, да и не собиралась. Однако даже им нашлось место в этих рассказах, и бедная Балерина ничего не могла с этим поделать.

— У меня было время для размышлений, — продолжила Балерина. — Вот я и размышляла, и сумела многое понять. Я ведь целую вечность провела в этой стене, и смогла осознать свои ошибки.

— И что же вы осознали? — спросила официантка.

— Многое, я же сказала, — Балерина посмотрела на неё. Во взгляде читалось раскаяние. — Очень многое, поверьте. Прежде всего, весь мой план был ошибкой. От первого действия, и до последнего.

— И что же вы считаете первым действием? — спросила Аполлинария.

— Ложь, конечно! — всплеснула руками Балерина. — Я не сказала ни слова другим женщинам, не призналась в том, что почти научилась летать, что поняла, как это делать. Нужно было признаться, а я промолчала. Второй моей ошибкой, происходящей из первой, было то, что я не объяснила им, что хочу взлететь во время праздника. Наверное, многие напугались, когда я стала делать пируэты. Да, милая официантка, вы правы. И гордыня бушевала тогда во мне, и чувство превосходства над всеми другими, и желание выделиться, и желание поразить всех. Всё верно. Вот только моим грандиозным планам, как мне сейчас кажется, сумел помешать один-единственный камень на дороге. Ведь так?

— Вы споткнулись, — кивнула официантка. — Уж не знаю, об камень, или просто так, но в этом вы сейчас правы: любой грандиозный план может обернутся пшиком из-за единственной мелочи, которую никто не учёл.

— Так и есть, — покивала Балерина. — Слушайте дальше.

Вечность, целую вечность пробыла она в этой стене. Сперва люди говорили про неё, приходили смотреть на череп, обсуждали и фантазировали, но через какое-то время судьба бывшей Балерины стала всем совершенно безразлична. К черепу в кафе все привыкли, и просто перестали его замечать. И Балерина поняла: для неё наступило время забвения. А после она поняла ещё более страшную вещь — это время пришло бы к ней и в случае триумфа тоже.

— Они бы всё равно забыли, — констатировала Балерина. — Они всегда забывают, и плохое, и хорошее. Кто-то быстрее, кто-то медленнее, но один момент для всех сменяет другой, и приходит пустота, в которой ты оказываешься. Её не преодолеешь, с ней не поборешься. Что бы ты ни делал, в какой-то момент ты всё равно останешься один на один с пустотой, понимаете?

Медзо, Вар, Аполлинария, а за ними и все остальные, кивнули. Почти одновременно, разве что Дория и Тория немного запоздали.

— То есть ваш триумф, выходит дело, был полностью лишен смысла? — спросила Аполлинария.

— В том виде, в котором я его задумала — абсолютно, — подтвердила Балерина. — Мало того, он еще и выставил меня в дурном свете. То есть выставил провал, но и с триумфом, думаю, получилось бы то же самое. Я ведь не поняла тогда самого главного. А надо было понять.

— И что же является самым главным? — с интересом спросила официантка.

— То, что знанием нужно делиться, — Балерина покачала головою. — Я поступила неверно, решив, что этот триумф должен быть исключительно мой. Позже я думала — ах, каким прекрасным зрелищем была бы взлетающая колонна танцовщиц! Если бы я научила их полёту, и мы бы полетели все вместе — разве это было бы плохо?

— А если бы они не захотели учиться? — спросила Дория.

— Это был бы их выбор, — пожала плечами Балерина. — Я должна была предложить. Но… я скрыла знание, и решила присвоить его себе. Ужасная ошибка, и большая глупость.

— Вы правы, — покивала официантка. — Конечно, всеми подряд знаниями действительно делиться нельзя, некоторые знания надо заслужить, но даже если и так, скрывать и прятать их не следует.

— Я говорю о том же самом, — Балерина понурилась. — Так вот. Долго-долго я находилась в этой стене, а потом, вечность спустя, появились вы.

Она подняла голову, и улыбнулась Аполлинарии.

— Вы… сударыня, вы первая оказались со мною честны, — сказала Балерина. — Вы не дали мне ложной надежды, вы проявили по отношению ко мне доброту и участие. И поняла, что для меня не всё потеряно. Вы были так милы со мной! Вы заказывали для меня кофе, вы рассказывали мне истории, и я чувствовала каждый раз тепло и благодарность. Я стала переживать за вас, когда вы уходили надолго, и радовалась, когда вы возвращались. И я решила… — Балерина помедлила. — Я решила сделать вам подарок, если судьба будет благосклонна ко мне, и я обрету свободу.

— Подарок? — удивленно спросила Аполлинария. — О чём вы?

— Я научу вас летать, — улыбнулась Балерина. — И не только вас. Вы все, — она обвела взглядом притихшую компанию, — стали моими друзьями. Каждый из вас для меня теперь важен, и каждый близок. Кроме полета, мне нечем больше поделиться, поэтому я предлагаю вам то, что у меня есть. Я научу всех вас летать. Хотите?

— Это слишком щедрый подарок, — покачал головой Вар. — Я не уверен, сумеем ли мы…

— Сумеете, — заверила Балерина. — Пока я была в стене, я осознала, что для полёта вовсе не требуется вращение, нужно нечто совсем иное.

— И что же? — спросила официантка.

— Сила мысли, — объяснила Балерина. — Умение желать и стремиться. Я уже пробовала летать сегодня утром, и у меня всё получилось. Хотите, покажу?

— Только не очутитесь снова в стене, — попросил Медзо. — Если это случится, до завтра мне не удастся освободить вас оттуда снова. Я ещё толком не пришел в себя после тех выпадов.

— Нет-нет-нет, что вы, этого не случится, — заверила Балерина. Встала из-за стола, отошла на несколько шагов, взмахнул руками, и легко поднялась в воздух, примерно на метр от земли. Дория и Тория ахнули от восторга, Даарти всплеснула руками. Балерина поднялась ещё выше, и медленно полетела вдоль улицы, затем развернулась, и, уже чуть быстрее, полетела обратно. Возле кафе она стала снижаться, и вскоре стояла на тротуаре, рядом с друзьями.

— Ну как? — спросила она с волнением. — Хорошо получилось?

— Великолепно! — заверил Вар. — Неужели и мы так сумеем?

— Конечно, — заверила Балерина. — Потребуются тренировки, но они будут не очень сложные. Знаете, — добавила она. — Меня сильно взволновал ваш рассказ о ветре. Теперь мне кажется, что ветру может противостоять полёт.

— Не противостоять, — поправила официантка. — Ветер и полёт на самом — братья, дорогая Мария. Так что в противостоянии нет никакой нужды. Однако есть ещё один важный момент. Важный, и не очень приятный.

— О чём вы? — нахмурилась Аполлинария.

— Боюсь, вам предстоит скоро это понять самим, — серьезно сказала официантка.

— Так, выходит дело, нам не нужно учиться полёту? — огорчилась Даарти.

— Нет, учитесь, конечно, — ответила официантка. — Просто… боюсь, что полёту вместе с вам предстоит учиться кое-кому ещё.

— Кому? — спросила Аполлинария.

— Вы узнаете об этом позже, — официантка кивнула, и пошла в сторону двери, ведущей внутрь кафе.

— Опять какие-то тайны, — недовольно произнес Медзо. — Не очень я их люблю, если честно. Что же, если разговор окончен, предлагаю всем вместе прогуляться по площади, и обсудить наши будущие занятия.

— Согласна, — обрадовалась Балерина. — И я бы хотела вас всех попросить: называйте меня, пожалуйста, Марией. Мне нравится это имя, а вспомнить о прошлой жизни в качестве Балерины я больше не хочу. Вы ведь уважите мою просьбу?

— С удовольствием, — улыбнулся Медзо. — Идёмте гулять. Думаю, нам нужно будет обсудить возможные места для изучения полета, и выбрать самое лучшее.

— Согласна, — кивнула Аполлинария. — Идёмте. До вечера не так уж и много времени.

— Летать учиться, значит? — прищурилась бабуля Мелания. — Экая ты прыткая, Поля. Уже и лететь куда-то собралась?

— Лететь? — удивилась Аполлинария. — Да вроде бы пока нет. Может быть, потом. Балерина… ну, то есть Мария, просто предложила нам, и мы согласились. Это же новый опыт, и это, должно быть, очень интересно, уметь летать.

— А ты не боишься? — спросила тётя Мирра.

— Нет, — покачала головой Аполлинария. — Чего именно мне следует бояться?

— Ветер, — подсказала бабуля Мелания. — Там, наверху, знаешь ли, очень сильный ветер. Всегда.

— Правда? — удивилась Аполлинария. — Но я видела здесь ветер лишь единожды, когда мы спасли Медзо. Во все остальные дни ветра тут просто не бывает.

— Тут, может, и не бывает, — проворчала баба Нона. — Тут, Поля, тепло, хорошо, и безопасно. Ну, почти, разве что за редким исключением. А вот дальше…

— Дальше — это где? — не поняла Аполлинария. — И вообще, я, если честно, не спрашивала о таких вещах, но… Город, он ведь бесконечный? Или нет?

— Всё конечно, — пожала плечами тётя Мирра. — С какой это радости ему бесконечным-то быть, сама посуди? Даже вселенная, и та пределы имеет, а тут Город. Он очень большой, но границы у него есть.

— И что же там, за ними? — спросила Аполлинария.

— Ветер, — усмехнулась тётя Мирра.

— И те поля, с цветами? — Аполлинария задумалась. — Нет, вы не ответите. Да? Точно, не ответите. Но не потому, что не знаете сами. Вы… боитесь отвечать?

— Нет, Поля, мы не боимся отвечать, — серьезно произнесла бабуля Мелания. — Но до ответа тебе надо сперва дорасти.

— А я, значит, ещё не доросла, — Аполлинария посмотрела на неё испытующе. — И когда же это произойдет?

— Боюсь, в скором времени, — бабуля Мелания отвернулась. — Вот только, Поля, боюсь, не сумеешь ты нас понять правильно. Ты как подросток себя ведешь. Хорохоришься, ершишься, ерепенишься. Нет бы остановиться, да пораскинуть мозгами, подумать, что бабушки-то как раз тебе зла не желают, они, наоборот, о тебе заботятся.

— И меня боятся, — добавила Аполлинария. — Потому что не знают, что я такое.

— И это тоже, — покивала тётя Мирра. — Понимаешь ли, есть такой момент. Нас действительно заботит, какой выбор ты сделаешь. Потому что…

— Потому что мы с тобою уже навсегда, — сказала баба Нона. — Хочешь ты того, или нет.

— И со всеми другими тоже? — шепотом спросила Аполлинария.

— Ну да, — кивнула бабуля Мелания. — Там, где есть живое, есть и мы. Никуда от нас не деться. Одна жизнь прядет, вторая судьбу определяет, третья нити судьбы расстригает. Так отродясь заведено, и никто эти вещи поменять не в силах.

— Никто, — подтвердила тётя Мирра. — Ну, разве что те, кого ты встретила тогда, за кем Детектив гонялся, но про них другой разговор.

— Погодите-погодите, — попросила Аполлинария. — То есть их нить судьбы и жизнь ни вы, ни вам подобные, ни сплести, ни расстричь не можете?

— Раньше не могли, — подтвердила тётя Мирра. — А теперь, кажется, поменялось что-то в атмосфере, и нить у них другая стала.

— То есть вы можете их… убить? — спросила Аполлинария.

— Нет, мы не можем, — бабуля Мелания щёлкнула ножницами. — А вот сами они, кажись, уже сумеют справиться.

Голос её вдруг изменился, и это изменение безмерно удивило Аполлинарию. Бабуля Мелания заговорила так, словно она стала машиной. Огромной, старой, проржавевшей машиной, размером с дом, скрипящей, плохо смазанной, безнадежно устаревшей.

— Накоплено слишком много ошибок в базовом сегменте, — глухо произнесла она. — Перейден критический порог. Ошибка, ошибка, ошибка. Неработоспособность ключевых элементов приведет к тотальному разрушению системы. Остановить. Заменить. Вывести. Невозможно закончить процесс. Прогрессия накопления… замена сегмента… не дает результата… два… три… деление на ноль… новый сегмент… переброска… возврат к исходной форме… нерезультативно… обнаружен новый сегмент… каскадное искажение процессов… ошибка…

— Мирра, дай ей по балде, — попросила баба Нона. — Чё то её опять заглючило. Вот ведь дура старая! Говорили ей: не лезь, не твоего ума это дело. Так нет, надо выпендриться. Старая, а всё туда же.

Тётя Мирра повернулась, и треснула бабулю Меланию кулаком по макушке. Бабуля Мелания икнула, и начала хихикать. Тётя Мирра ещё раз стукнула, после этого хихиканье прекратилось, и бабуля Мелания сказала:

— Ой, чего это я? Опять заговорилась?

— Было немножко, — кивнула тётя Мирра. — Говорили мы тебе: не лезь в железку, старая она, и ржавая. Но тебе же своего ума не достает, и ты снова-здорово.

— Больше не буду, — пообещала бабуля Мелания.

— Я не поняла, что она сказала, — заметила Аполлинария.

— Ой, и не пробуй, — махнула рукой баба Нона. — Она снова пытается решить задачу про бога и камень, вот только ничегошеньки у неё не получится. Мелания, хватит ерундой маяться, лучше отчекрыжь этот хвост.

Она протянула бабуле Мелании вязанную пушистую варежку. Мелания звонко щёлкнула своими большими ножницами.

— Вот и славно, — резюмировала баба Нона. — Вот так бы и всегда. Не бери в голову это всё, Поля. Не твоего это ума дело.

— Наверное, — кивнула Аполлинария. Кивнула, и подумала, что, кажется, в этот раз старухи ошиблись. Это было дело именно её ума, и она пообещала себе, что в ближайшее время попробует во всём разобраться.

— Кажется, нам только дали понять, что это всё безнадежно, — заметил Скрипач.

— Ты имеешь в виду превращение бабули Мелании в робота, и её откровения? — спросил Ит.

— Ну а что же, — Скрипач вздохнул. — Именно это я и имею в виду.

— Бабуля Мелания — мойра, — напомнил Ит. — Допускаю, то для мойры данная задача является не решаемой. А вот для кого-то уровнем выше она будет вполне по силам. Рыжий, я не утешаю ни тебя, ни себя, — предупредил он вопрос, который собирался задать Скрипач. — Просто говорю то, что думаю.

— Я так и понял, — кивнул Скрипач. — Понимаешь ли, боюсь, что я в этот раз согласен с мойрой.

— Рыжий, тебе не кажется, что мы поменялись ролями? — спросил Ит. — Ты ничего не перепутал? Это ведь ты должен быть безнадежным оптимистом, а я в это время обязан ныть, страдать, и говорить, что всё пропало.

Скрипач невесело усмехнулся.

— Я не говорил, что всё пропало, — заметил он. — Я говорил, что нам дали понять — ситуация безнадежна.

— Нет, — покачал головой Ит. — Нам дали понять, что с точки зрения непосредственно этой мойры не виден выход.

— А ты считаешь, что он есть? — прищурился Скрипач.

— Я не знаю, — пожал плечами Ит. — И потом, выход, прости, из чего именно? Что было в диалоге?

Скрипач задумался. Постучал пальцами по рулю, нахмурился.

— Опс, — сказал он через пару минут. — Речь шла о смерти двоих, которых видела Аполлинария. Да, это мы. Теоретически. Но… Ит, ты прав. Она не говорила о ситуации в целом, она лишь сказала, что в результате ошибки эти двое имеют возможность убить сами себя.

— Вот, — покивал Ит. — Ошибка, которая дает упомянутым двоим возможность убить самих себя. Не более чем.

— А можно не надо? — попросил Скрипач. — Это мы сделать всегда успеем, но на данном этапе мне не хотелось бы…

— Рыжий, книжка — не руководство к действию. Ну, по крайней мере, к немедленному действию, — Ит пожал плечами. — Знаешь, я тут подумал…

— Опять ты чёрти чем занимаешься, — проворчал Скрипач. — Думал он, поглядите на него. И что же ты надумал?

— Хотя бы то, что мы стали излишне осторожными, — Ит тяжело вздохнул. — Помнишь, в молодости мы принимали решения гораздо быстрее, действовали порой алогично и спонтанно, и в результате оказывались правы? Что нам мешает это делать сейчас?

— Ит, ты либо напился, либо тебя подменили, — покачал головой Скрипач. — О каком решении ты говоришь?

— Они нам дали корабль, — напомнил Ит. — И обещали доставить сюда этого самого, и эту самую, как только мы того потребуем.

— У тебя есть идея? — прищурился Скрипач. — Ты хочешь…

— Именно. Именно этого я и хочу. Так, ладно, об этом потом. Девицы сейчас придут, с новым платьем, — Ит усмехнулся. — Чем бы Лийга не тешилась…

— Лишь бы не вешалась, — проворчал Скрипач. — Ты думаешь, они принесут с собой одно платье? Серьезно? Дана, знаешь ли, тоже иногда не прочь прикупить что-то этакое.

— Пусть покупают что угодно, — махнул рукой Ит. — Лишь бы до поры они не проявляли инициативы.

— С этим не поспоришь, — согласился Скрипач. — Любопытно, сколько там глав осталось, в этой книге. Пять? Шесть?

— Или пять, или шесть, — согласился Ит. — Уже немного. Думаю, Аполлинария вскоре научится летать.

— Вероятно, да, — рассеянно отозвался Скрипач. Из дверей магазина, неподалеку от которого они поставили машину, вышли Лийга и Дана. — И, возможно, автор всё-таки соизволит нам объяснить, наконец, кто же она такая.

Глава 18 Осознание троих

— Даарти сегодня не придет, — с печалью в голосе сообщил Вар, когда компания собралась уже привычно в кафе, под выцветшей маркизой.

— Ой, а что случилось? — спросила с тревогой Дория. — С ней всё в порядке?

— С ней-то да, но у неё появился очередной гость, и, боюсь, она будет в ближайшие дни сильно занята, — Вар вздохнул. — Жаль, но прийти она не сможет.

— Да, действительно, жаль, — подтвердила Мария. — Даарти хорошая. Она… какая-то очень разная. Выглядит вроде бы печальной, но почему-то смешных и добрых историй знает больше всех. А вечером, — Мария сделала паузу, — вечером её платье преображается, вы заметили?

Все закивали.

— Да, совершенно верно, — подтвердил Медзо. — Заплатки становятся почти не видны, и платье начинает выглядеть роскошно. Да и сама она после захода солнца словно бы становится моложе.

— Мне тоже так показалось, — подтвердила Аполлинария. — И знаете, что я решила? Что есть две Даарти. Дневная, которая для всех — старая, грустная, в обносках, обремененная виной и тревогами. И ночная — молодая, веселая, смешливая, в прекрасном платье. Честно говоря, мне одинаково приятна и та, и другая, — добавила она. — Тем более что первой я встретила дневную, грустную, старую, но даже такой она мне понравилась. Она славная, в ней есть что-то…

— Что-то бесконечно правильное, — серьезно произнес Вар. — Наверное, это доброта. И желание помочь. Мне кажется, что если бы у меня была мама, она была бы чем-то похожа на Даарти.

— Давайте навестим её сегодня вечером, — предложила Аполлинария. — С нами она пойти не сможет, поскольку будет занята, но ведь мы можем принести ей кофе, и хотя бы немного развлечь беседой. Как вам идея?

— Великолепная идея, — кивнул Вар. — Ведь для чего на свете существуют друзья? Не только для радости и веселья, но и для того, чтобы поддержать друг друга в трудную минуту. Эти дни у Даарти будут непростыми, и в наших силах развлечь и отвлечь её.

— Решено, — кивнула Мария. — В таком случае сейчас идём выполнять поручения старух, а вечером встретимся тут, в кафе, и вместе отправимся к Даарти. Все согласны?

— Все, — ответил Медзо. — Видимо, обучение полету придется отложить, пока Даарти не уладит свои дела, ведь так?

— Именно, — кивнула Мария. — Будем учиться, когда у неё появится время. Так будет честно. Или все вместе, или никто.

— Вот и решили, — резюмировал Вар.

Аполлинарии в этот раз предстояла долгая дорога, потому что старухи дали ей более чем необычное поручение.

— Вот чего, Поля, — сказала баба Нона, откладывая вязание. — Не в службу, как говорится, а в дружбу, но сегодня придется тебе пробежаться. Нужно, понимаешь, найти одного человека, и передать ему карту.

— Карту? — удивилась Аполлинария.

— Именно, — подтвердила тётя Мирра. — Вот эту, держи. С её помощью найдешь, её же и отдашь.

Аполлинария взяла у тёти Мирры карту, вгляделась, и удивленно воскликнула:

— Но она же движется! Точки и обозначения двигаются! Никогда такого не было. Как же я сумею ей воспользоваться, если она всё время меняется?

— Плевое дело, — махнула рукой баба Нона. — Присмотрись. Точка, может, и движется, но дом-то, рядом с которым она расположена, на месте остается. Да и сами точки не особо далеко от домов уходят. Так что найдешь, не переживай. Одно только следует запомнить: не ходи далеко с тем, кому карту передашь. Он тебя уговаривать станет, а ты не поддавайся. Так, поболтай о том, о сём, да и ладно. Эх, Поля, зря ты тогда фигурку у старца с доски сбила, — негромко сказала она. — Всё теперь кувырком будет.

Откуда они знают? Аполлинария нахмурилась.

— Откуда мы знаем? — спросила бабуля Мелания. — Весь мир, он, считай, одно целое. Оттуда, Поля, и знаем. Это как вязание, девочка моя. Видишь свитер? — она подняла в воздух толстый сиреневый свитер, который до того лежал у неё на коленях. — Если я вот эту нитку потяну, могу весь свитер распустить. И с миром, считай, почти так же. Потому мы и знаем, что ты фигурку ту сшибла.

— Я не сшибла, — покачала головой Аполлинария. — Всё не так получилось. Там стенка была, вроде стеклянной, но невидимая. И я её разбила.

— И дальше что произошло? Одна фигурка к другой побегла, — торжествующе закончила за неё бабуля Мелания. — Со своей точки на доске ушла. Это и есть — сшибла.

— Ну, может, и так, — пожала плечами Аполлинария. — Но при чем тут человек, которому карту отдать нужно?

— Ой, Поля, Поля… — вздохнула баба Нона. — Сколько фигурок на доске в ту ночь было?

— Три, — сообразила Аполлинария. — Так значит, это…

— Ну да, — покивала баба Нона. — Он бы выиграл в тот раз, и всё пошло бы как раньше, по накатанной. Но нет, надо тебе было руку протянуть, и поломать ему игру.

— Погодите, — попросила Аполлинария. — Я ведь не со зла это сделала. Наоборот, пожалела того, который один остался.

— А не надо никого жалеть, — строго сказала бабуля Мелания. — Не доведет тебя до добра эта жалость. Мышей ты жалела, балерину бестолковую, голубя безмозглого с белым пером на жопе, дурака этого, который внутрь ветра полез зачем-то, рохлю Вара. Да много кого. Толку с твоей жалости, Поля, ноль. Неужели сама не видишь?

— Не знаю, — покачала головой Аполлинария. — Мне так не кажется. К тому же Медзо и Вар стали моими друзьями.

— С такими друзьями как бы чего потом не вышло, — вздохнула баба Нона.

— Не надо ей голову морочить, — вдруг строго произнесла тётя Мирра. Аполлинария с удивлением посмотрела на неё. — И врать тоже не надо. А то ты, Нона не знаешь, что фигурки в этот раз у старцев все три были поломанные, и как их не ставь, толку не будет. Чего молчишь? Застращала девку, она боится уже. И ты, Мелания, туда же, — она повернулась к Аполлинарии, и вдруг улыбнулась. — Не переживай, Поля. Понимаешь, тут такое дело… редко так бывает, но, сдается мне, не только фигурки у старцев в негодность пришли, сама доска тоже сильно износилась. Может статься, пора её скоро будет менять.

— И фигурки тоже? — почему-то эта мысль Аполлинарии очень не понравилась.

— И фигурки, само собой, — подтвердила тётя Мирра. — Но такое, поверь, редко случается. На нашей памяти подобного не было, чтобы доску меняли, а память наша ох какая длинная. Да и фигурки мы помним всегда одни и те же. Игра эта, в которую старцы играют, на самом деле большая и сложная, и подробности её никто толком не знает. Слухи, конечно, ходят самые разные, но вот правда про суть игры — она скрытая. Одно только могу сказать: с фигурками у старцев давно уже беда, про это многие знают. Слишком много раз фигурки ломались, слишком много раз старцы их чинили. Ну и вот, сама думай, можно ли что-то до бесконечности использовать.

— Не знаю, — покачала головой Аполлинария. — Может, и можно. А может, и нет. Тётя Мирра, а можете на один мой вопрос ответить? — вдруг отважилась она.

— Спрашивай, — пожала плечами тётя Мирра. — Попробую.

— Сколько старцев на самом деле? — спросила Аполлинария. — Вар говорит, что два, а мне показалось, что больше.

— Не два, — усмехнулась тётя Мирра. — Глазастая ты, Поля, молодец. Нет, их не два, а сколько на самом деле — никому не ведомо.

— Я ничего не понимаю, — призналась Аполлинария. — Мне… мне сложно такое осознать. Вот как это — те двое, которых я встречала, были в Городе, котами притворялись. А потом оказывается, что они — фигурки на доске. Может, они ещё кто-то?

— Конечно, — кивнула тётя Мирра. — Они ещё кто-то, и много ещё кто. Но почему ты спрашиваешь про них?

Аполлинария смутилась.

— Мне кажется, — осторожно подбирая слова, начала она, — их судьбы могут быть в какие-то моменты связаны с моей. Я же спасла их тогда от Детектива, верно? И стену эту разбила, на доске.

— Лучше не надо, Поля, — покачала головой баба Нона.

— Почему? — спросила Аполлинария требовательно.

— А вот сегодня и узнаешь, почему, — баба Нона склонила голову над вязанием. — Всё, поговорили. Довольно. Иди, отдай карту, да ступай гулять со своими друзьями. Может, и нагуляешься, прежде чем за тобой придет ветер.

— Сломанные фигурки? — спросил мужчина. — Ах, бросьте, сударыня. Старухи горазды придумать всякие страшилки. Как видите, я вполне себе цел и невредим, и в замене не нуждаюсь, — он засмеялся. — Да и вообще, чтобы поправить положение, нужно просто переиграть партию. Вот только мои коллеги по игре, кажется, решили избежать очередного поражения, и сбежали с доски в очередной раз. Я давно не могу их найти. Даже посылал за ними детектива, но, — он развел руками, — несколько раз он возвращался ни с чем, а потом, в самый последний визит, пришел злой, рассерженный, и с огромной шишкой на голове. Долго ругался, заявил, что по моей вине его едва не прикончили, а ему это ещё рано, потому что ветра он в глаза не видел, и видеть не собирается.

— То есть вы их всегда побеждали? — спросила Аполлинария.

— Разумеется, — человек гордо поднял голову, но вдруг смутился. — Хотя… честно сказать, мы проигрывали обычно все трое, но я выходил из игры с меньшими потерями, поэтому вполне могу назвать свои завершения партий победами.

Врёт, подумала Аполлинария. Никакие это были не победы. Он сидит перед ней, на лавочке, в сквере, этот горделивый и красивый мужчина с черными волосами, в синем костюме с золотой искрой, смотрит на неё с превосходством, и наглейшим образом врёт, потому что никакой он не победитель. Он точно такой же побежденный, но почему-то ни в какую не хочет этого признавать.

С картой, в поисках этого мужчины, Аполлинария бродила по Городу больше часа, и, наконец, отыскала его — он стоял возле книжного магазина, размышляя, зайти внутрь, или же нет. Аполлинария окликнула его, поздоровалась, и попыталась сразу отдать карту, однако мужчина потребовал, чтобы она прошла с ним в сквер, и выслушала его историю. Мне не с кем сегодня поговорить, сказал он, я заскучал, а вы, сударыня, весьма милы и обаятельны, поэтому, с высокой долей вероятности, окажетесь хорошей собеседницей. Аполлинарии ничего не оставалось, как согласиться, но позже она о своем согласии немного пожалела. Не смотря на то, что мужчина внешне был просто чудо как хорош, Аполлинарии он не понравился. Она подумала, что, будучи игровой фигуркой на доске, он ей нравился больше.

— Позвольте, — осторожно начала Аполлинария. — Но разве поражение может являться победой?

— С легкостью, — мужчина улыбнулся. — Всё познается в сравнении. Вот взять, к примеру, меня и вас. Я выше вас? Да. Сильнее? Разумеется. И если бы нам пришлось сражаться, победа однозначно была бы за мною. Вот и с ними та же история. Но — существуют, к сожалению, обстоятельства непреодолимой силы. Которые способны влиять на всех, и на меня в том числе.

— Старики, которые вами играют, — ехидно подсказала Аполлинария.

— Старики? — спросил мужчина. — Хм. Старики, значит. Забавно. Милая моя, да будет вам известно, что эти старики — мы трое и есть. Они, и я.

— Значит, стариков трое, — догадалась Аполлинария.

— Нет, — он перестал улыбаться. — Не трое. Их мириады. Нас мириады. Впрочем, сударыня, сейчас не стоит заостряться на таких моментах. Есть, понимаете ли, данная конкретная секунда, и есть обязанности, которые нужно соблюдать. Всем нужно. Вашей обязанностью в этот день было принести мне карту. Моей — этой картой с умом воспользоваться.

— Подождите, — попросила Аполлинария. — Но как же обстоятельства непреодолимой силы? Неужели вы не расскажете мне о них?

Мужчина помрачнел.

— Не следует вам знать о подобных вещах, — тихо сказал он. — И спрашивать тоже не следует. Но… в одной своей мысли вы сейчас правы. Первопричина этих обстоятельств — действительно мы трое. Бог сумел создать камень, который он сам не может поднять, — мужчина с горечью усмехнулся. — Знаете, почему?

— И почему же? — спросила Аполлинария.

— Потому что он всемогущий, — в глазах мужчины появилась тоска.

— Но какой же он всемогущий, если не в состоянии справиться с камнем? — справедливо спросила Аполлинария.

— Вы многого не знаете о всемогуществе, — мужчина встал. — Однако, мне пора, сударыня. Я очень благодарен вам за беседу, но мне нужно идти.

— Подождите, — попросила Аполлинария. — Тот детектив… я не знала ваших обстоятельств, поэтому совершила не очень хороший поступок по отношению к нему. Мне стыдно признаваться, но это я ударила его тогда ломиком по голове.

Мужчина сперва улыбнулся, а потом начал хохотать, заливисто и звонко. Кажется, признание Аполлинарии подействовало на него, как самое лучше лекарство от тоски и печали.

— Прелестно, — выговорил, наконец, он. — Сударыня, в этом я вас винить никак не могу. Думаю, он начал внушать вам мысли о природе мироздания, и сумел вывести вас из себя.

— Нет. Он напал на ваших соперников по игре, — тихо сказала Аполлинария. — Сперва они были в образе воробьев, потом в образе котов, а потом — стали мальчишками. Он… он хотел убить их, а я не позволила. О природе мироздания, впрочем, он тоже мне говорил, — добавила Аполлинария. — Но исключительно в свете обсуждения ваших оппонентов.

— Скорее всего, он считает, что они нарушили законы природы мироздания, — сказал мужчина. — А он этого не любит. Думаю, он бы отказался выполнять моё поручение, если бы знал, что я точно так же, как и они, тоже нарушаю эти законы. Вот была бы хохма.

— Разве это смешно? — с удивлением спросила Аполлинария.

— А разве нет? — удивился мужчина. — Можете себе представить, какое выражение появилось бы на его ящеричьей морде, когда он услышал бы об этом? По-моему, это более чем смешно. Впрочем, он не узнал, и уже не узнает, потому что ко мне он больше не придет, и рассказать что-то про эти вещи ему теперь некому.

— Он крайне неприятный тип, — призналась Аполлинария. — Но… я рада, что он остался в живых. Признаться, я подумала, что убила его в тот раз.

— Он сказал, что очнулся на дне мусорного бака, — хмыкнул мужчина, — и что долго вылезал, а потом чистил костюм от картофельных шкурок и размокших салфеток.

— Зря он так обошелся с мальчишками, — покачала головой Аполлинария. — Если бы он проявил к ним деликатность, я бы не побежала за ломиком.

— Такова его природа, и его постоянная основа, — пожал плечами мужчина. — Он решил, что познал в совершенстве законы мироздания. Дурак. На самом деле в совершенстве их знать невозможно. Никому, за редким исключением.

— Это исключение, видимо, вы сами? — догадалась Аполлинария.

— Отчасти это так, — кивнул мужчина. — Но совершенству нет предела, как вы понимаете. Впрочем, сейчас это не имеет значения.

Аполлинария задумалась, затем вспомнила разговор со старухами, и спросила:

— Скажите, а в чем суть игры, в которую вы играете… получается, что сами собою, верно? Мне сказали, что смысл этой игры неизвестен никому, но вы-то должны это знать.

— Смысл меняется, — ответил мужчина. — В данный момент смысл — это продолжение самой игры. И очередная партия в этот раз должна была прийти в новое положение равновесия. Понимаете?

Аполлинария кивнула, хотя на самом деле последнюю фразу мужчины она не очень хорошо поняла. Что за положение равновесия такое?

— Положение равновесия — это общий проигрыш? — спросила она. Мужчина дернул плечом. — Но… мне почему-то кажется, что возможен иной итог.

— Вот и я так думаю, — согласился мужчина. — По крайней мере, думал… до одного момента.

Неужели он говорит о той стене? Аполлинария нахмурилась.

— Вы сочли для себя возможным повлиять на исход раунда, — тихо произнес мужчина. — Раньше подобные вам такого себе не позволяли. Для меня, сударыня, это повод задуматься.

— О чём? — спросила Аполлинария. — О замене доски?

— Не знаю, — ответил он. — Пока что я не могу ответить вам на этот вопрос.

— Не можете, потому что вы сейчас один? — вдруг поняла Аполлинария. — Не можете, или не имеете права? Если игроков, как вы утверждаете, трое, то и отвечать должны все три, ведь так?

Мужчина промолчал, отвел взгляд, и Аполлинария поняла, что сейчас она оказалась права. Может быть, она и не знала цели игры, но главное её правило она угадала верно. И, кажется, ещё один момент ей удалось понять, но для этого придется задать вопрос.

— В этой вашей игре вообще не бывает победителей, — тихо сказала она. — Вся эта игра — сражение троих побежденных. Это так?

Он снова ничего не ответил, но взгляд его был сейчас красноречивей всяких слов.

— Какая горькая правда, — покачала головой Аполлинария. — Немудрено, что вы не хотите произносить её вслух.

— Не только игра, — сказал он вдруг. — Вся наша жизнь, сударыня, это одна большая азбука для побежденных. Азбука, учебник, по которому мы учимся снова и снова, в надежде понять, каким образом можно оторвать от земли созданный нами же самими камень. Но самое ироничное обстоятельство заключается в том, что мы, кажется, сами же и отняли у себя эту способность.

— Способность понимать? — уточнила Аполлинария.

— Именно так. Вы сейчас сердиты на меня, сударыня, и я вам не нравлюсь, — мужчина встал. — Это закономерно. Но, думаю, вам следует запомнить, что черное не бывает без белого, а свет без тьмы. Не пытайтесь разделить целое на части, как вы это пробуете делать сейчас. Просто не пытайтесь, и всё, примите это знание, как данность, и покончим с этим. А теперь — прощайте. Меня ждёт карта, а вас, если я понимаю правильно, в скором времени ожидают ваши добрые друзья, — он сделал акцент на слове «добрые». — Значит, так тому и быть. Всего наилучшего.

Он резко повернулся, и быстро пошел прочь, в сторону домов. Аполлинария, не успевшая ни встать следом, ни ответить, осталась сидеть на лавочке, растерянно глядя ему вслед. Чувства её пребывали сейчас в полнейшей сумятице, мысли прыгали, как воробьи, наскакивая друг на друга, в голове крутились, словно пыльные демоны, какие-то вопросы, но, увы, ответить на эти вопросы было больше некому.

— Ладно, — произнесла Аполлинария. Встала, одернула платье, привычным движением повесила на локоть зонтик. — Камень, который никто не сумеет поднять. Игра, у которой нет конца, и в которой не бывает победителей. Неделимое целое. И азбука для побежденных, по которой нам всем предстоит учиться. Я просто запомню, и буду держать это всё в голове. Может быть, когда-нибудь эти знания мне пригодятся, хотя в этом я не уверена. Пусть всё будет, как будет.

Она поправила зонтик, и, не торопясь, пошла в сторону, противоположную той, в которую ушел мужчина в синем костюме. Видеть его, пусть даже и случайно, ей абсолютно не хотелось.

В кафе Аполлинарию уже ждали, и, войдя под маркизу, Аполлинария увидела, что друзья её чем-то взволнованы, и, кажется, обрадованы. Медзо и Мария сидели за столиком, пили неизменный кофе, и переговаривались, Вар о чем-то говорил с Дорией, а Тория беседовала с официанткой.

— О, а вот и вы, — обрадовался Вар, когда Аполлинария подошла к ним. — Сударыня, у нас прекрасные, нет, просто восхитительные новости!

— Да, да, именно восхитительные, — подхватила Дория.

— Поразительные, — тут же отозвалась Тория. — Вы себе не представляете…

— Произошло, кажется, самое настоящее чудо, — торжественно произнес Вар.

— Но что же случилось? — спросила Аполлинария.

— Позавчера у Даарти появился гость, как всегда, — ответила Дория. — И этот гость… он остался жив. Мало того, следом за ним в комнате появился второй, и сейчас оба они находятся в добром здравии. Эту весточку к нам прислала с посыльным сама Даарти, незадолго до вашего прихода, и сейчас мы все отправимся к ней, чтобы разделить с ней эту радость.

— Невероятно, — покачала головой Аполлинария. — Неужели мечта Даарти наконец-то сбылась?

— По всей видимости да, именно так и есть, — кивнул Вар. — Я очень рад за неё. Поскорее бы её увидеть.

— И её, и её гостей, — добавила Мария. — Может быть, нам следует сделать им какие-то подарки?

— Зачем? — не поняла Тория.

— В благодарность за то, что они сделали нашу подругу счастливой, — объяснила Мария. — Какой-нибудь милый пустячок, что-то памятное, на удачу.

Все задумались. Аполлинария сняла с головы шляпу, и вдруг поняла, что подарок, кажется, найден.

— Я могу отколоть от тульи вот это украшение, бабочку, — сказала она. — Бабочка легко снимается, видите? Как вам кажется, это подойдет для подарка?

— Думаю, да, — кивнула Мария. — Но бабочка одна, а гостей двое.

— У меня тоже есть бабочка, — вдруг сказала Дория. — Смотрите, вот здесь, на пряжке моего платья. Я могу её снять, и бабочек получится две.

— Великолепно! — воскликнула Мария. — Но нам нужно оформить подарки… скажем, как сувениры. У кого-нибудь есть идеи, как это можно сделать?

— Я помогу, — сказала доселе молчавшая официантка. — Дайте мне этих бабочек, и подождите минутку.

Она взяла бабочек, и отправилась внутрь кафе. Вернулась, впрочем, довольно быстро, и, увидев то, что она принесла, Мария захлопала в ладоши от восторга.

— Золотые! — произнесла она. — Они стали золотые! Но как же вы это сделали?

— Пусть это останется моей маленькой тайной, — улыбнулась официантка. — Теперь положите бабочек вот в эти плоские коробочки, и отправляйтесь. Скорее всего, вы захотите все вместе погулять этой ночью, поэтому вам следует поторопиться.

— Почему? — не понял Вар.

— Потому что вам, вероятно, придется немного помочь Даарти с делами, — ответила официантка. — Идите, идите. Доброй дороги.

Даарти встретила друзей в прихожей, и Аполлинария тут же заметила, что такой Даарти они ни разу ещё не видела. Потому что та была счастлива. По-настоящему, неподдельно, и великое это счастье словно бы окутывало её невидимым облаком, делая всё пространство вокруг Даарти ярче, и заставляя его светиться. Немного, совсем чуть-чуть, но, кажется, это заметила не только Аполлинария, но и все остальные.

— Как дела? — спросил Вар, переступая порог. — Вы просто лучитесь счастьем, сударыня.

— Дела? — переспросила Даарти. — Я и представить себе не смела, что мои дела могут быть настолько хороши.

— Расскажите нам, что произошло, — попросила Тория. — Записка, которую вы отправили с посыльным, была совсем коротенькая, и мы толком ничего не поняли. Ваш гость остался жив?

— Да, — покивала Даарти. — Только гостей у меня двое. Они оба живы и здоровы, и сейчас отдыхают в комнате. Немного позже я обязательно познакомлю вас с ними. А пока… — она немного смутилась. — Понимаете ли, я бы пришла, но я захотела убрать в доме, и, увы, не справилась. Я и не думала, что настолько сильно запустила всё. Мне бы не хотелось, чтобы мои гости дышали пылью, но у меня ничего не получается, — она виновато посмотрела на друзей.

— Давайте мы поможем вам, — предложила Аполлинария. — Думаю, на вашей кухне найдутся какие-нибудь подходящие тряпочки и теплая вода, верно?

— Конечно, — закивала Даарти. — Нужно протереть везде пыль, и освежить полы и занавески.

— И хотя бы немного выбить пыль из этой банкетки, — заметил Медзо. — Она ужасно пыльная, если вы не заметили.

— Ваша правда, — кивнула Даарти.

— Я займусь фигурками, которые стоят на полке, — решительно сказала Аполлинария. — Нужно помыть их, и красиво расставить. Полка у самой двери, фигурки ваши гости заметят очень быстро, и, вероятно, захотят их рассмотреть.

— Совершенно согласна с вами, — Даарти оглянулась. — Медзо, вы займетесь мягкой мебелью, да?

— Займусь, — согласился Медзо.

— Я возьму на себя шторы, — предложил Вар.

— Аполлинария будет мыть фигурки. А мы, в таком случае, будем вытирать пыль, а потом помоем пол, — сказала Дория.

— И окна, — добавила Тория. — В первую очередь нужно обязательно открыть все окна, чтобы в доме воздух стал чистым и свежим.

Некоторое время все работали. Во дворе, неподалеку от входа, Медзо и Вар избавляли от пыли стулья, банкетку, и занавески. В кухне и в прихожей привычно ворчали друг на друга Дория и Тория, которые мыли окна. Даарти, вооружившись шваброй, драила пол. Аполлинария, взяв большую миску, сложила в неё фигурки, залила теплой водой, чтобы вымыть получше пыль, и сейчас протирала необъятную деревянную полку, на которой фигурки раньше стояли. Фигурок, к слову, оказалось больше сотни, самых разных. Люди, звери, бестии, игрушечные миниатюрные здания, водные и воздушные корабли… когда Аполлинария промыла фигурки чистой водой, она поразилась, до чего же они все красивые и сложные. Нужно расставить их по местам, решила она. Но в каком порядке?

— Позвольте, я помогу вам, — произнес незнакомый голос у неё за спиной. — Но прежде я бы хотел сказать вам спасибо, сударыня, за спасение.

Аполлинария обернулась, и увидела, что рядом с ней стоит худощавый черноволосый юноша, одетый в джинсы, и рубашку в черную и красную клетку, стоит, и улыбается ей.

— Это вы? — с удивлением спросила Аполлинария. — Но… как это возможно? Вы ушли тогда так быстро, потом — я видела вас на той доске, у старцев, играющих на площади, а сейчас… вы стали гостем в доме Даарти?

— Да, это я, — кивнул он. — За это я хотел сказать вам спасибо второй раз. Потому что этот шанс нам подарили тоже вы, сударыня.

— Но… погодите, — взмолилась Аполлинария. — Я не понимаю! Выходит дело, игра идет не только на доске, но и здесь тоже?

— Она идёт везде, — серьезно ответил юноша. — Куда бы ни падал ваш взгляд, всюду вы сумеете, если захотите, обнаружить её следы. Этой игре нет предела. Она не ограничена ничем, ни пространством, ни временем. Конечно, как и всё другое, она имеет начало и конец, но, поверьте, эти два понятия настолько отдаленные, что нет смысла рассуждать от них сейчас. Да, именно сейчас, в эту минуту, в этом доме.

— То есть конец всё-таки возможен? — шепотом спросила Аполлинария.

Юноша перестал улыбаться, и кивнул.

— Да, возможен, — ответил он. — Он станет возможен, когда трое сумеют вернуться в начало, и вспомнить, как создали камень, который теперь не могут поднять. Конечно, так произойдет только в том случае, когда все трое поймут, что это необходимо. А до того — игра будет продолжаться.

— И где же находится это самое начало? — спросила Аполлинария.

— Неподалеку, — он снова улыбнулся. — Ближе, чем вам кажется. Впрочем, это неважно. Давайте сейчас займемся фигурками, — предложил он. — Скоро сюда придет мой брат, и, думаю, он обрадуется, когда их увидит.

Он ничего не расскажет, поняла Аполлинария. Ничего сверх того, что уже сказал — и, если вдуматься, он сказал одной фразой больше, чем тот игрок, которому она отдала карту. Может быть, это правильно. Честно. Без подвоха. Да, в его словах, в отличие от слов оппонента, действительно не было подвоха, он не хитрил, просто, видимо, счел, что говорить что-то излишнее не следует.

— Вы поймете всё сами, сударыня, — подтвердил её мысли юноша. — Вы умеете понимать верно. Видимо, изучение азбуки для побежденных пошло вам на пользу.

— Видимо, да, — кивнула Аполлинария. — Что же, давайте, в таком случае, займемся фигурками. Кого мы поставим первыми?

— Его и меня, — он взял из миски две фигурки, и передал Аполлинарии. — Дальше поставим брата. Так вышло, что к этой нашей партии он присоединился чуть позже. Дальше, думаю, следует поставить вот эту бестию, — он усмехнулся, и передал Аполлинарии высокую тонкую фигурку непонятного существа, лишь отдаленно напоминающую человека. — И вот эту пирамидку…

Он всё передавал и передавал Аполлинарии фигурки, и она ставила их на полку, которая постепенно заполнялась.

— Почему-то мне знаком этот дом, — сказала она, когда юноша отдал ей фигурку здания со шпилем. — Кажется, в прошлой жизни я могла его видеть.

— Не исключено, — согласился он. — Это довольно известное здание… в некотором смысле. А вот эту фигурку женщины вы видеть никак не могли.

— Да, верно, её я точно не видела, — подтвердила Аполлинария. — Хотя в ней есть что-то знакомое.

— Синтонность, — пожал плечами юноша. — Наблюдатели, тени. Неважно. Главное, чтобы она заняла своё место.

Всё больше и больше фигурок оказывалось на полке. Аполлинарии запомнилась машина с огромными колесами, странное парусное судно, космический кораблик каплевидной формы, и фигурка девушки, закрывающей лицо руками.

— Что мы делаем на самом деле? — спросила она, когда последняя фигурка — та самая девушка — оказалась на полке. — Что это всё значит?

— Вы очень догадливы, — похвалил юноша. — Это… партия. Ходы той партии, которая идет сейчас.

— Но ведь она не окончена, — сказала Аполлинария. — Это так?

— Да, она не окончена, — подтвердил юноша. — Хорошо, что вы помогли мне освежить в памяти все ходы. Будет над чем подумать. А теперь я позову брата, пусть он тоже посмотрит.

— Вы… уйдете от Даарти? — спросила Аполлинария.

— Через некоторое время, — ответил он. — Когда она отпустит. Вы ведь заметили, что её дом просто замечательный, и, будь наша воля, мы бы не покидали его очень долго. Но не всё зависит от нас. Там, за стенами этого уютного дома, находится наш оппонент, и происходят события, которые не могут обойтись без нашего участия. Такова реальность. Позже вы это тоже поймете.

— Спасибо вам, — Аполлинария улыбнулась. — И за то, что поговорили со мной, и за то, что сделали Даарти счастливой. Она очень долго этого ждала.

— Мы тоже, — беззвучно ответил юноша.

— Лий, что ты делаешь? — недоуменно спросил Ит.

— А ты не видишь? — Лийга подняла голову. — Шью. Иголкой и ниткой. Как все обычно шьют. Тык-тык, петелька, узелок. Что-то непонятно?

— Но что ты такое шьешь? — Ит нахмурился.

— Перешиваю купленное платье. Делаю из него скиб, — объяснила Лийга. — Если ты помнишь, когда-то, давным-давно, я носила скиб. Как это было принято у меня дома.

— Но зачем? — удивился Ит. — Это платье тебе идёт. Нет никакой необходимости…

— Необходимость, Ит, она у меня вот тут, — Лийга постучала себя указательным пальцем по лбу. — Моя необходимость, понимаешь? Личная. Мне очень хочется, чтобы у меня был скиб, и чтобы я могла в нём ходить. Когда мне это будет нужно. Не кому-то другому, а вот лично мне. Ты что-то имеешь против?

Ит покачал головой.

— Нет, конечно, — ответил он. — Но почему ты решила сделать это сейчас?

— Не скажу, — он вдруг улыбнулась. — Дана, кстати, тоже хочет кое-что перешить. Для себя. Чтобы надеть это что-то тогда, когда об этом попросит её сердце.

— Даже предполагать не буду, что именно, — Ит вздохнул.

— А ты попробуй всё-таки догадаться, — посоветовала Лийга.

— Зачем? — спросил Ит. — Я всё равно не сумею. Мне кажется, вы обе что-то поняли, и поэтому…

— Ты что-то понял, — Лийга вздохнула, и снова склонилась над шитьем. — Или почувствовал. И тоже ни о чём не скажешь.

— Скажу. Глав осталось не так уж много, и лучше нам будет, наверное, собрать заранее вещи, — произнес Ит тихо.

— Вот это верно, — согласилась Лийга. — Партия продолжается. Именно поэтому мне следует дошить мой скиб сейчас, пока есть время.

— Потом его не будет? — спросил Ит.

Лийга не ответила. Ит понял, что разговор окончен, и тихо вышел из комнаты.

Глава 19 Не друзья

— Летать, значит, учиться пойдешь, — со странным выражением сказала баба Нона. — Решилась всё-таки.

— Давно решилась, — пожала плечами Аполлинария. — Мы просто ждали, когда Даарти сможет к нам присоединиться. С её гостями всё в порядке, поэтому теперь она свободна.

— Свободна? — всё с тем же странным выражением спросила баба Нона. — Ну-ну. Раз ты так говоришь, то пусть так и будет.

— Не свобода это, — вздохнула тётя Мирра. — Гости… ты, Поля, тоже больше никогда уже свободной не будешь, равно как и она.

— Почему? — удивилась Аполлинария.

— Потому что если берешь на себя обязательства, со свободой можешь распрощаться. Нет, существуют, конечно, обходные пути, когда свои обязанности кому-то делегируешь, вот только ты, Поля, не из тех, кто подобным образом проблемы решает, — тётя Мирра вздохнула. — Это низкий поступок, свою тяжесть другим передавать, и ты такого делать не будешь. Уж мы-то тебя знаем.

— Знаем, знаем, — подхватила бабуля Мелания. — Мы тебя уже как облупленную знаем, Поля. Ох и непросто тебе придется, с твоими-то принципами.

— И чем же мои принципы плохи? — спросила Аполлинария.

— Тем, что жить с ними трудновато, — вздохнула тётя Мирра. — Погоди, не уходи. Есть у нас для тебя кое-что.

— Задание? — огорчилась Аполлинария. — Но я уже договорилась встретиться с друзьями.

— Нет, не задание, — покачала головой баба Нона. — Подарок. На-ка вот, держи, прицепи к платью.

Она протянула Аполлинарии маленький сверток. Аполлинария развернула его, и обнаружила, что в нём лежат манжеты и воротничок тонкой вязки. Работа была прекрасная, но…

— Но они же золотые, — сказала Аполлинария растерянно.

— Верно, — кивнула тётя Мирра. — Они золотые. И золотые они, потому что ты уже видела ветер, а значит, скоро придете тебе пора отправляться в путь. Раньше ты не могла носить этот цвет, а теперь пришла пора тебе его примерить. Давай помогу, что ли, это неудобно будет делать самой.

Она взяла из рук Аполлинарии воротничок и манжеты, и споро прикрепила их к платью — они, словно намагниченные, приставали к ткани, и образовывали с ней единое целое, как будто всегда на своих местах и были.

— Хорошо, — удовлетворенно произнесла бабуля Мелания. — Красота получилась. Молодец, Мирра, отличная работа.

Аполлинария посмотрела на правый рукав, затем на левый. Да, действительно, очень красиво. Золотой и лиловый цвета органично дополняли друг друга, и, вне всякого сомнения, сделали рукава гораздо красивее, чем раньше. Словно… словно появилась в рукавах какая-то завершенность, досказанность. Не полная, но уже стремящаяся к окончанию.

— Не кода, но каданс, — вдруг сказала бабуля Мелания. — Знаешь, что это такое?

— Это что-то о музыке, — вспомнила Аполлинария. — Вроде бы завершение музыкального произведения. Каданс — движение к завершению, кода — само завершение. Верно?

— Так и есть, — подтвердила бабуля Мелания. — Уж кто, а я-то в этом толк знаю, — она щёлкнула ножницами. — Перевидала всякое. Ладно, хватит про это всё. Отправляйся к своим друзьям. Где учиться-то собираетесь?

— В парке, у погибшего великана, — ответила Аполлинария. — Там есть большие лужайки, на которых растет мягкая трава. Если кто-нибудь упадет, не расшибется.

— Хорошо придумано, — одобрила тётя Мирра. — Сама догадалась, или подсказал кто?

— Мы все вместе это решили, — пожала плечами Аполлинария. — Всемером. Мария, Дория, Тория, Даарти, Вар, Медзо, ну и я, конечно.

— Ах, всемером, — покачала головой бабуля Мелания. — Ну, молодцы. Всё, иди, а то тебя заждались уже, наверно.

Действительно, друзья ждали Аполлинарию возле кафе, спрятавшись от яркого солнца под полосатой маркизой. Аполлинария поприветствовала всех, затем вышла официантка, и велела всем зайти внутрь, забрать чай, который, по её словам, был налит в «возвратные стаканы». Это вам в дорогу, объяснила официантка. Выпьете, а потом принесете стаканы обратно.

— Как это мило с вашей стороны! — обрадовалась Аполлинария. — День такой жаркий, и чай с собой будет очень кстати.

— Да, день жаркий, — согласилась официантка. — Вы, кстати, заметили, что дни становятся всё жарче и жарче? — вдруг спросила она.

— Правда? — удивился Вар. — Я не обратил внимания.

— Потому что в вашем доме это не чувствуется, — официантка коротко глянула на Вара. — Конечно, вы проводите там не так уж и много времени, но тень вашего дома всегда присутствует с вами рядом, поэтому, как вы можете догадаться, солнце не настолько сильно влияет на вас. Его путь к вашему дому сложнее и труднее, поэтому лучи, которые обожгут кого-то другого, вам покажутся просто теплыми, и не более.

— Но это, наверное, хорошо, — пожал плечами Вар.

— Не сказала бы, — покачала головой официантка. — Солнце может и ослабнуть. Как вы тогда будете справляться с холодом? Об этом вы не подумали?

— Признаться, не подумал, — кивнул Вар. — Но что же мне, в таком случае, нужно будет сделать?

— У вас есть друзья, — подсказала официантка. — Тому, кто не один, холод не страшен. Но вот только ни в коем случае никогда не забывайте об этом.

— Хорошо, — Вар улыбнулся. — Я буду помнить об этом всегда, в таком случае.

— Вот и славно, — похвалила официантка. — А теперь отправляйтесь. И помните о том, что вечером нужно принести обратно стаканы.

Полянка, которую они выбрали для первой тренировки, оказалась действительно хороша. Идеальной круглой формы, поросшая мягкой травой и лесными цветочками, она располагалась в самом сердце парка, в уединённом тихом месте, и подходила для их задачи как нельзя лучше.

Стаканы с чаем поставили в тень, под большим раскидистым деревом, чтобы они не нагревались на солнце, а потом Балерина велела всем выйти в центр поляны, и встать в круг.

— На самом деле ничего особенно сложного в полёте нет, — говорила она. — Нужно просто научиться правильно его думать. Понимаете?

— Не очень, — призналась Даарти. — Думать о том, что я лечу?

— Не совсем, — покачала головой Балерина. — Сперва нужно сосредоточиться. Сейчас я понимаю, что мне в своё время помогали сосредоточиться пируэты, которые я совершала, а я ошибочно приняла их за главный компонент моей формулы полета. Как выяснилось, пируэты для полета вовсе не нужны. Смотрите внимательно. Только встаньте сперва в круг, чтобы всем было видно.

Все послушно встали в круг, Балерина вышла в его центр, остановилась, прикрыла глаза, и замерла. Несколько секунд прошло в тишине, и все увидели, что Балерина медленно поднимается над землей, и зависает где-то в метре от неё.

— Превосходно! — воскликнула Тория. — Мария, дорогая, а вы сейчас можете пролететь немного дальше, вперед?

— Могу, вы же видели, когда я летала возле кафе, — ответила Балерина. Она снова прикрыла глаза, и мягко опустилась обратно на траву. — Но одной контролировать длительный полет не получается, только совсем коротким полетом я могу управлять. Через какое-то время… как бы правильно сказать… полет становится спонтанным. Но вот все вместе, как мне кажется, мы сумеем управлять им столько, сколько потребуется. И сможем улететь далеко-далеко, туда, куда сами захотим.

— Давайте тогда пробовать, — предложил Медзо. — Мария, что нам нужно делать?

— Закройте глаза, и попробуйте ощутить, как ваши ноги перестают чувствовать землю, — велела Балерина. — Сейчас вы стоите, ваши ступни касаются травы. А нужно сделать так, чтобы это ощущение пропало.

— То есть это не мы отодвигаемся от земли, а земля, наоборот, отодвигается от нас? — удивленно спросил Вар.

— Именно так, — подтвердила Балерина. — Вы теряете с нею связь. Пробуйте, только действовать нужно очень осторожно. Всё, начинаем.

Некоторое время все старательно пробовали, и, о чудо, сперва Дория, а за ней и все остальные, сумели оторваться от земли. Совсем чуть-чуть, но — Аполлинария это ощутила явственно — мягкая трава под её ногами в какой-то момент перестала чувствоваться, и она воспарила в воздух. Странное ощущение, думала Аполлинария, ни на что не похоже; я сама становлюсь ветром, или пылью, или звездой; вот только хотелось бы, чтобы я могла управлять своим полётом, но, кажется, этого я сделать не могу, по крайней мере, пока не могу. Она парила над травой, и постепенно стала осознавать, что ничего более прекрасного она вообще никогда не ощущала, мало того, ей хотелось, отчаянно хотелось, чтобы это ощущение длилось и длилось, и никогда не заканчивалось…

— А теперь пришла пора опуститься на землю, — услышала она голос Балерины. — Думайте о том, как трава принимает вас обратно, ваши ноги прикасаются к ней, и вы снова стоите. Хорошо, хорошо… отлично! Какие же вы все молодцы!

Аполлинария открыла глаза, и увидела, что все вернулись, точно так же, как и она сама, и сейчас стоят так же, как и раньше. Стоят, и улыбаются — так светло, как никогда не улыбались прежде. Они счастливы, поняла Аполлинария. Раз они счастливы, то и я счастлива тоже.

— Невероятно! — сказал Медзо. — Мария, этот было настоящее волшебство! И вы правы, это проще, чем может показаться на первый взгляд. Нам непременно стоит учиться дальше. Хотелось бы попробовать не только подниматься в воздух, но и двигаться в каком-нибудь направлении. Вверх, вбок, и так далее. Вместе, как вы и сказали.

— Научимся, — пообещала Балерина. — И не только этому. Я ведь умею ещё кое-что, но пока говорить про такое рано.

— А всё-таки? — спросила Дория. — Может быть, вы хотя бы намекнете?

— Я научу вас всех, как становиться миллионами, или даже больше, — Балерина улыбнулась. — Этот фокус я освоила уже очень давно, но пока что не было смысла его применять. Но об этом потом. Давайте выпьем чаю, и продолжим. Все согласны?

Согласны были, разумеется, все. Потому что после полёта на ярком солнце всем хотелось побыть в тени, и немного освежиться.

— О, наконец-то мы вас нашли, — с издевкой в голосе произнесла мадам Велли. — Ловко вы спрятались. Нехорошо так поступать, вы заставили нас полдня бродить по парку. Приличные люди так не делают.

Аполлинария с удивлением смотрела на компанию, которая вышла из-за деревьев, и стояла теперь перед ними. Впереди — мадам Велли, которая сменила белый лабораторный халат на темно-фиолетовое платье, украшенное богатой вышивкой. Рядом с ней — блондинка из ротаньих Садков, одетая в бледно-розовый костюм с пышной юбкой. Чуть дальше, ухмыляясь, стоял Петрикор, возле которого расположился Рыцарь; кот, тот самый, сидел у него на плече; а последним в группе был…

— Ловко вы тогда скрылись во время преследования, сударыня, — хмыкнул капитан Папэр. — Но я же сказал: от меня никто никогда не убежит. Так и вышло. Вы сейчас выглядите немного ошеломленной, но, поверьте, это простительно.

— Что вы здесь делаете? — спросила Аполлинария, отступая на шаг.

— Что нам положено, — пожала плечами ротаниха. — Что вы делаете, то и мы будем делать.

— Почему? — спросил Вар.

— Такова судьба, — объяснила мадам Велли. — Неужели вас не предупреждали?

Аполлинария с недоверием посмотрела на мадам Велли — та сейчас безмятежно улыбалась, вот только в глазах плясали веселые чёртики.

— Кажется, предупреждали, — ответила она. — Мне говорили что-то похожее, но я не думала…

— Не думала, что речь идёт про нас, — осуждающе произнес Рыцарь.

— Конечно, она не думала, — подтвердил кот. — Она собрала компанию белых и пушистых, и решила почему-то, что ей только с ними по дороге. Но это не так. Мадам Велли, — он повернулся к мадам Велли, — доставайте посылку и письмо, настала пора навести тут порядок.

— Это мы завсегда пожалуйста, — покивал капитан Папэр. — Порядок, он во всём должен быть. Да, великий небесный царь? — он повернулся к Петрикору.

— Чистая правда, — подтвердил тот. — Об этом должна помнить любая честная птица. Без порядка, оно не бывает.

— Вот-вот, — покивала ротаниха. — Именно что не бывает. Без порядка ничего хорошего не построишь, а без труда, как известно, не вытащить и рыбку из пруда. Если трудиться долго и страстно, то обязательно получишь потом вознаграждение. А если отлынивать и халтурить…

— Можно превратиться в сапог, из которого торчит рыбий хвост, — тихо сказала Аполлинария.

— Верно! — просияла ротаниха. — Но вот только вы, сударыня, как я погляжу, что-то имеете против такого подхода. Или мне это кажется?

— Против подхода я ничего не имею, — покачала головой Аполлинария. — Вот только не мне непонятно, по какой причине вы говорите об этом в таком тоне?

— В каком? — живо поинтересовалась ротаниха.

— В злом, — вместо Аполлинарии ответил вдруг Вар. — Вы словно бы издеваетесь сейчас над нею. Почему? По какой причине? Что она вам сделала?

Он вышел вперед, и встал, заслоняя собой Аполлинарию.

— Что она сделала? — переспросила ротаниха. — Дайте-ка подумать. Ах, да, она ведь нас отвергла! А ведь все мы, начиная с кота, и заканчивая капитаном Папэром, носители добра и позитивного начала. Нехорошо, сударыня, ох как нехорошо поступать так с теми, кто желает всему сущему добра, и только добра.

— Добра? — переспросила Аполлинария. — Вы же убили юношу, которого сами создали, и вы смеете называть такой поступок добром?

— Разумеется, — пожала плечами ротаниха. — Он был несовершенен, и не принес бы в мир ничего позитивного и рационального. Поэтому его пришлось убрать, и сделать взамен нового. Поверьте, он чудо как хорошо получился. Выбраковка негодного материала, знаете ли, дело благородное, хотя некоторым, — она сделала ударение на слове «некоторым», — она порой и может казаться излишне жестокой.

— Совершенство достойно жертв, — согласно кивнула мадам Велли. — У меня уже почти получилось вывести идеально послушных мышей, которые верят в меня беспрекословно, и готовы будут выполнить любой мой приказ.

— А моя голубиная стая истово в меня верит, и разрастается просто сказочно быстро, — горделиво произнес Петрикор. — Ещё немного подрастем, и будем готовы к новым небесным свершениям. Разве это плохо?

— Мои тараканы давно превзошли выдр, — Рыцарь улыбнулся. — Они уже научились ходить строем, петь хором, и по команде топорщат усы. Кстати, они не разбили ни одной люстры в моем новом доме, и не расколотили ни единой тарелки. Я очень доволен результатом, но, думаю, вскоре я сумеют добиться ещё большего.

— Большего? — переспросила Аполлинария.

— Ну, конечно! — воскликнул Рыцарь. — Тараканы плодовиты, поэтому польза от них несомненна. С выдрами я, кстати, помирился. Приятельские отношения с ними могут мне пригодиться для какого-нибудь следующего плана. Я великий стратег, не правда ли?

— А я сумел подговорить разбираться с противниками мирового порядка ещё и ястребов, — встрял кот. — Во́роны хороши для устрашения, а ястребы — для нападения. На очереди у меня сейчас комбинация ещё и с крысами, так что моё влияние расширяется, и я этому обстоятельству весьма рад. Мой хитрый план позволит мне создать такой грозный и прекрасный дом, какого свет ещё не видывал.

— Но вы же кот, — напомнила Аполлинария.

— Ха! И что с того? — кот дёрнул хвостом. — Сегодня кот, а завтра, глядишь, наша славная рыбка поможет мне обзавестись человеческим естеством, причем красивым и совершенным. Не так ли, моя дорогая? — спросил он ротаниху.

— Истинная правда, — подтвердила та. — Конечно, помогу. Вы ведь, сударь, моя пара, наши дома стоят напротив, значит, так тому и быть.

— Мы отвлеклись, — мадам Велли вытащила из кармана небольшой сверток. — Сударыня, вот подношение, а вместе с ним и письмо. Извольте принять и ознакомиться.

Подношением оказался уже знакомый Аполлинарии стеклянный шарик, крошечный, с золотистой искрой внутри, и Аполлинария тут же догадалась, что для чужих глаз то, что в нём заключено, не предназначается. Она показала шарик своей компании, и спрятала его в карман платья. Пусть пока что там полежит. Пользоваться шариком для пробуждения новых эпизодов ставшей чужой прошлой жизни Аполлинарии не хотелось, кольнуло воспоминание о той женщине, которая посетила её в видениях, и Аполлинария решила, что шарик она использует только в самом крайнем случае.

Теперь пришло время письма. Аполлинария открыла конверт, из него выпал одинокий листочек бумаги, на котором было написано следующее:

'Добрый день, сударыня, называющая себя Аполлинария Онсет. Настоятельно рекомендую вам впредь не игнорировать сигналы мироздания, а принимать реальность сообразно обстоятельствам. Вы не в кондитерской, здесь не принято выбирать пирожные по своему усмотрению. Берите, что дают. Переосмыслите приобретенное, и в добрый путь. Кем бы вы ни были, пути вам, равно как и прочим, не избежать. Хоть в этом вы с ними сродни, и то хлеб. Перед отправлением посетите двоих гостей сударыни Даарти, они хотели с вами поговорить. О чём — не скажу, они мне не докладывают. Надеюсь, кофе, который вам подавали каждое утро, вам понравился.

С уважением, Настройщик'.

Аполлинария сложила письмо, и тяжело вздохнула.

— Ну, что там? — спросил Медзо.

— Мы должны будем их принять, — убитым голосом ответила Аполлинария. — Это письмо от Настройщика. Он пишет, что нельзя игнорировать сигналы мироздания. Как это ни прискорбно осознавать, но он, кажется, прав. Нам придется, так или иначе, иметь с ними дело.

— Но почему он обращается к вам? — спросила Даарти.

— Потому что только она имеет на это право, — объяснила подошедшая к их компании мадам Велли. — Вы, сударыня Даарти, просто в неведении, но я-то знаю, о чём он написал.

— Вы прочли чужое письмо? — возмутился Медзо. — Но это же недопустимо! Это непорядочно!..

— Конечно, прочла, — пожала плечам мадам Велли. — Раз оно попало ко мне в руки, я не могла не воспользоваться такой возможностью.

— Это подло, — покачала головой Балерина.

— Зато это умно, — парировала мадам Велли. — Глупостью было бы не прочесть. Предупрежден — значит, вооружен. Слыхали такую поговорку?

— Слыхать-то, может, и слыхали, но всё равно, так поступать более чем некрасиво, — заметила Дория.

— Низко, — тут же вступила в разговор Тория.

— Подождите, — вдруг попросил Вар. — Я, кажется, понимаю, о чём идёт речь.

— И о чём же? — спросила Аполлинария.

— Всё просто, — Вар опустил взгляд. — Добро вне зла не бывает, равно как и зло вне добра. Так же, как не бывает света без тени. Вот и мы не сможем без них обойтись, а они не смогут обойтись без нас. Ведь так, мадам Велли? — спросил он. — Именно об этом вы сейчас говорили?

— Да, — согласно кивнула та. — Я бы, конечно, поспорила, кто тут является злом, а кто добром, но в одном вы, несомненно, правы. Мы — противоположности, именно поэтому должны сосуществовать вместе. Есть нечто, что нас объединяет, — она коротко взглянула на Аполлинарию, — и сам факт существования этого нечто делает нас равными. Мы равнозначны. И равноценны.

— А вот тут вы правы, — сказала Аполлинария. — Вы действительно правы, мадам Велли. Я поясню, почему. Ваше присутствие, и ваши действия, пусть и отрицательные, произвели на меня столь же сильное впечатление, как и действия тех, кого я считаю положительными. Несчастные покорные мыши вызвали во мне жалость. Погибший ротан показал, что в моей душе существуют по сей день страх и недоумение. Мёртвые голуби напомнили про гадливость и отвращение. Вечная война ила и жаб потрясла меня своей циничностью. А вы, кот, по-настоящему напугали меня тем разговором, который вели со мною, в то время как во́роны уничтожали непокорных птиц.

— А я? — с интересом спросил Рыцарь.

— Вы? — Аполлинария повернулась к нему. — Вы показали мне настоящее моральное уродство, сударь, и сумели этим шокировать.

— Великолепно, — обрадовался Рыцарь. — Я и мечтать о таком не мог. Спасибо вам, милочка, вы меня обрадовали.

— Не за что, — улыбнулась Аполлинария. — Так вот, я продолжу. Это ведь ещё не всё. Официантка, в одной из наших с ней бесед, тоже говорила о похожих вещах, и поэтому я предлагаю поступить следующим образом. Мы образуем два кружка, и встанем так, чтобы всем было видно, что делает Мария, когда взлетает. Раз такова наша судьба, мы будем учиться все вместе.

— Какая вы, сударыня, оказывается, мудрая, — покачала головой ротанша. — Во время первой встречи вы показались мне несколько наивной, но, кажется, я в вас ошибалась.

— И я ошибся, — покивал кот. — Мне тоже показалось, что вы, Аполлинария, недалекая и недогадливая особа. Однако вы сумели доказать, что я был неправ. Если бы у меня на голове имелась шляпа, я бы сейчас снял её перед вами.

— Не ёрничайте, — строго произнёс Вар. — И не льстите Аполлинарии, пытаясь втереться к ней в доверие. Если вы пришли заниматься, то давайте заниматься, а пустопорожние разговоры оставим, они сейчас ни к чему.

— Поддерживаю, — кивнул капитан Папэр. — Отставить разговоры. Всем встать кругами, и смотреть на сударыню Балерину Марию. Живо, живо, распределяйтесь по кругам, и начнём. Нет, кот, вы не моя пара. Моя — с мадам Велли. Всё, теперь правильно. Приступим к занятиям.

— Ну и как всё прошло? — спросила официантка с интересом, когда компания, весьма утомленная, вернулась в кафе. — Вы летали?

— Летали, — подтвердила Аполлинария. — И не только мы.

— С вами был кто-то ещё? — прищурилась официантка.

— А то вы не знаете, — Аполлинария осуждающе посмотрела на неё. — Могли бы хоть предупредить.

— Не могла, — голос официантки стал строгим. — Я не могла, поверьте. Это было бы грубейшим нарушением правил.

— Правил игры? — спросил Вар.

— Игры? Я бы не советовала называть это игрой, — официантка забрала у него стакан. — Вот что. Помогите мне отнести стаканы в кухню, потом возьмите, кто что хочет, а после мы сядем тут, на улице, и всё обсудим. Что-то мне подсказывает, что вы все очень недовольны тем, что случилось.

— Да, да, да, мы очень-очень недовольны, — подтвердила Дория.

— Мы возмущены! — воскликнула Тория. — Они вели себя просто безобразно, и если бы не решение Аполлинарии, мы бы тотчас прогнали их всех прочь! Мадам Велли без спросу прочла чужое письмо, Рыцарь хвастался тараканами, а Петрикор…

— Тише, — попросила Аполлинария. — Сперва дело, а разговоры потом.

…Вскоре все уже сидели за столиками под маркизой, пили свежий холодный чай, и беседовали вполголоса, ожидая, когда придет официантка. Вскоре, к их удивлению, официантка действительно появилась. И не одна. Перед компанией стояли сейчас две официантки, выглядевшие почти одинаково, различались они совсем чуть-чуть, у одной волосы оказались светлее, у другой темнее. Больше отличий не было.

— Вот это да, — покачал головой Вар. — Значит, вас всё-таки действительно двое. Я, признаться, в это не очень верил, мне почему-то казалось, что это розыгрыш.

— Нет, это не розыгрыш, — в унисон, абсолютно синхронно произнесли официантки. — Просто есть вещи, которые нельзя говорить сразу. Теперь время пришло, и вы можете видеть то, что есть на самом деле.

— Но для чего нам нужно это знать? — спросила Мария. — Это ведь важно, верно?

— Да, это очень важно, — кивнула правая официантка. — Понимаете ли, дорогая Мария, от таких, как вы, зависит то, как будем существовать такие, как мы. В этом мире всё взаимосвязано. Любой поступок или действие подлежит трактовке, и оказывает влияние — в вашем случае влияние это будет оказано на нас двоих.

— Вот даже как, — протянул Вар. — Никогда бы не подумал.

— Вы и не подумали, — согласилась левая официантка. — Вы действительно пока что не подумали, и этим очень сильно нас огорчаете. Вам нужно сейчас действовать, Вар, и действовать быстро, иначе…

— Иначе что? — с ужасом в голосе спросила Тория.

— Иначе ваш полет рискует не состояться, — вздохнула правая официантка. — Вам нужно принять решение про ваш дом, уважаемый Вар.

— Я… попробую, — Вар помрачнел. — Но все эти примеры… Сударыни, поймите меня правильно, но я в замешательстве. Умом я понимаю, что такие, как Петрикор, Рыцарь, кот, Папэр, и прочие могут быть правы, но сердцем я их правоту принять не могу. Я пытался, честно! — он прижал руки к груди. — Я много раз уговаривал себя, что подобное возможно и допустимо, но, когда я возвращался в свой дом, я не находил в себе сил осуществить это допустимое там, где я живу. Мучить мышек, как это делает Велли? Убивать себе подобных, как это делают ротаны? Порабощать тех, кто слаб духом, как Петрикор? Увольте. Это для меня слишком.

— А как же положительные примеры? — спросила официантка. — Уметь и учить летать, как это делает Мария? Спорить с ветрами, отстаивая свою правоту и правду, как это сумел сделать Медзо? Принимать и спасать гостей, как Даарти? Готовить угощения и поддерживать порядок и красоту, как Дория и Тория? Неужели эти примеры плохи?

— Они хороши, но они подразумевают талант и самоотверженность, а я не обладаю ни тем, ни другим, — признался Вар. — Я… выходит дело, я слишком слаб духом для таких свершений. И бездарен. Конечно, я попробую что-то придумать, но я не уверен в том, что сумею.

— Я помогу вам, — вдруг решилась Аполлинария. — Тогда, возле фабрики, вы спасли меня, Вар, поэтому я по сей день у вас в долгу. Вы разрешите мне прийти к вам, и попробовать что-то сделать с вами вместе?

Вар обрадовано посмотрел на неё.

— Конечно, — кивнул он. — Сударыня, я буду рад, если вы приедет ко мне в гости.

— А можно ли мне присоединиться к вам? — вдруг спросила Даарти. — Наши с Варом дома стоят напротив, и я тоже хотела бы оказать посильную помощь.

— Так будет даже лучше, — официантки одновременно кивнули. — Что же, мы надеемся, что этот вопрос вам удастся в скором времени решить. Давайте поступим следующим образом. Вы разберетесь с домом Вара, потренируетесь ещё немного, а потом…

— Что же будет потом? — спросила Даарти.

— А потом придёт ваше время отправляться в полёт, — официантки улыбнулись, давая понять, что разговор окончен, и ушли в кафе.

— В таком случае, сударыни, жду вас завтра к себе в гости, — произнес Вар, повернувшись к Аполлинарии и Даарти. — Приходите утром, и мы втроем попробуем что-то придумать.

— Мы непременно придем, — пообещала Аполлинария.

Дана сидела за ноутбуком, перед ней, на мониторе, находился длинный список файлов, таблица, в которой Дана помечала что-то, а что-то ещё удаляла. Скрипач подошел к ней, щелкнул по носу, и спросил:

— Ты чем это таким занимаешься?

— Не мешай, — попросила Дана, отодвигая его руку. — Рыжий, мне так ничего не видно! Ну что ты как маленький, ей богу…

— Я не мешаю, я просто спрашиваю. Что это у тебя такое? — Скрипач сел с ней рядом.

— А то ты не видишь. Это музыка. Много всякой разной здешней музыки, часть которой я хочу взять с собой, — объяснила Дана.

— Часть? — удивился Скрипач. — Почему часть? Вся музыка, которая существует на этой планете, поместится в один стандартный гель-блок. Забрось всё сразу, и дело с концом.

— Нет, мне нужна часть, — упрямо ответила Дана. — Та часть, которая мне пригодится. Зачем тащить с собой лишний груз, вот скажи мне, а?

— На всякий случай, — предположил Скрипач.

— Не будет никакого всякого случая, — возразила Дана. — Будет ровно то, что мне может потребоваться. Кстати, — она отвернулась от монитора. — Если хочешь мне помочь, найди, пожалуйста, пару-тройку приличных плееров, и закажи. И наушники. Но чтобы и звук был хороший, и стиль такой, ну знаешь, немного ретро.

— Дан, ты с ума сошла? — спросил Скрипач. — Мы на корабле скоро окажемся, ау! Он тебе будет транслировать любую музыку в любую часть твоего организма, в любом режиме. На фига тебе сдался плеер?

— Тебе местных денег жалко? — Дана прищурилась. — Или что?

— Или что, — ответил Скрипач. — Я просто не понимаю, для чего тебе потребовалось это барахло. Потому что это именно барахло, которое сделано по второму уровню, и…

— Я сама сделана по второму уровню, — парировала Дана. — Если ты не забыл. Так что, рыжий, два-три, а лучше четыре плеера, десяток наушников…

— Каких? Накладных? — уточнил Скрипач, который понял, что спорить с Даной бесполезно.

— Вкладышей, — покачала головой Дана. — Хотя и накладные тоже можно. Так вот, плееры, наушники, парочку маленьких карманных колонок, и штаны карго, такие, знаешь, с карманами и с поясом.

— А штаны-то откуда в этом списке вдруг появились? — обреченно спросил Скрипач. Он открыл второй ноут, и тяжко вздохнул.

— Оттуда, что я про них вовремя вспомнила, — беспечно ответила Дана. — Рубашку тоже можно, к штанам. Чтобы хотя бы по стилю подходила. Или комплект. Посмотри комплекты, правда. Тут иногда такое продают.

— Дурдом, — констатировал Скрипач. — Ладно, хорошо, уговорила. Может быть, что-то ещё?

— Да вроде бы больше ничего не нужно, — Дана задумалась. — Хотя… Лийга задевала куда-то нитки с иголками, когда шила, поэтому купи мне комплект ниток, пожалуйста.

— Для чего тебе это нужно? — Скрипач понял, что спорить бесполезно.

— Хотела сплести несколько ловушек для снов, — Дана вздохнула. — Просто освежить в памяти, как это делается. А вредная Лийга шила свой скиб, и уволокла нитки. Так что давай, рыжий, ты мне немного поможешь, пока я разбираюсь с музыкой. От тебя не убудет.

— Да, вот это верно. Не убудет. Так, тебе какие плееры смотреть? Подешевле, подороже, побольше, поменьше?

— Подороже, и с хорошей памятью, — Дана снова уткнулась в свой список. — У меня файлы тяжелые, много места займут. Так что действуй, рыжий.

Глава 20 Дом Вара

— Мы не задержим вас надолго, сударыня. И рассказывать ничего не станем, потому что лучше один раз увидеть, чем услышать сто рассказов. Однако одна просьба к вам у нас всё-таки будет. Вы ведь пойдете сейчас в гости к Вару, верно? Можете кое-что ему передать?

— Наверное, смогу, — кивнула Аполлинария. — Но как вы нашли меня? Даарти сказала, что её дом вы уже покинули, и мне почему-то казалось, что вы не задержитесь в Городе…

— Да, совершенно верно, Город мы вскоре оставим, — один из двоих гостей дома Даарти улыбнулся, вот только улыбка у него получилась не очень веселая. — Собственно, мы задержались именно потому, что нам требовалось увидеть вас, сударыня. Именно вас, а не кого-то другого из вашей компании.

Разговор этот происходил неподалеку от площади, в узеньком пустынном переулке, через который Аполлинария шла, чтобы побыстрее оказаться у памятника морякам, где была назначена встреча с Даарти. Далее они собирались идти к Вару, но — в переулке Аполлинарию окликнули, и она увидела, что её спешным шагом догоняют уже хорошо знакомые ей гости. Они так себя и называли — гости, и категорически отказались представляться. Имена неважны, сказал один из них, имен у нас было и будет великое множество; в какие-то моменты эти имена даже имели значение, но не сейчас, уж точно не сейчас.

— Я направляюсь на встречу с Даарти, — сказала Аполлинария. — Может быть, вы пойдете с нами? Думаю, и она, и Вар будут рады ещё раз с вами встретиться.

— Увы, но этого делать нельзя, — сказал второй гость. — Мы уже попрощались, и нам бы не хотелось лишний раз тревожить её сердце. Она будет волноваться и переживать, а ей это совершенно не нужно. Ведь вам пора скоро отправляться в путь, сударыня, и лишние волнения будут ни к чему. Вот что. Держите этот сверток, и передайте его, пожалуйста, Вару. Что же касается Даарти, то скажите ей следующее: пусть она получше скрывается, и бережет себя. Она слишком важна, и у неё слишком ранимая душа, чтобы жить открыто. Вы ведь понимаете, о чём мы?

— Если честно, не очень, — призналась Аполлинария.

— Даарти — преддверие, — серьезно произнес первый гость. — Она постоянно преуменьшает своё значение, но вы, Аполлинария, знайте, что Даарти из всей вашей компании находится ближе всех к вечности. В одном вздохе, в одном шаге. Вы, сударыня, берегите её. От неё зависит намного больше, чем вам сейчас кажется.

— Она очень добра, — кивнула Аполлинария. — Добра и великодушна.

— Да, эти качества её определяют, — согласился первый гость. — Что же, более мы не станем задерживать вас. Нам пора отправляться в путь.

— Подождите, — попросила Аполлинария. — Мы ведь ещё встретимся с вами?

— Непременно, — заверил второй гость. — Мы встретимся. Там, где море цветов и травы соприкасается с вечным небом. Мы ведь связаны с вами, сударыня.

— Крепче, чем вам сейчас думается, — добавил второй. — Вот только… вы ведь помните, что мы переменчивы?

— Да, — кивнула Аполлинария.

— Постарайтесь узнать нас, — попросил первый гость.

— Мне кажется, я узнаю вас, — Аполлинария помедлила. — Узнаю в любом обличии, и в любом месте. В вас есть нечто такое, что очень сильно вас отличает от всех прочих. Но вот что — я не могу объяснить. Не могу, и, наверное, никогда не смогу.

— Может быть, это и не нужно, — второй гость улыбнулся. — Мы тоже узнаем вас, сударыня. Узнаем — в предвечернем свете над высокой башней, в течение реки, в шепоте ветра. А теперь разрешите в последний раз сказать вам спасибо за ваше участие, и отправиться…

— Куда? — спросила Аполлинария.

— В путь, мы ведь уже сказали, — просто ответил первый гость. — Отправиться в путь. Всего вам хорошего.

Аполлинария стояла, и смотрела, как они уходили по переулку прочь, и вскоре скрылись из вида. Когда они исчезли, ей вдруг вспомнилась площадь, неразличимые тени, призрачная игральная доска, закатившаяся фигурка, и вторая, в отчаянии пытающаяся разбить незримую стену, чтобы пробиться к первой.

— Я вас не подведу, — шепотом сказала она. — Клянусь.

Даарти уже стояла у памятника, и, увидев Аполлинарию, радостно заулыбалась.

— Вы задержались, — сказала она. — Я уже начала волноваться. Вас снова поймали старухи?

— Поймали, но не старухи, — ответила Аполлинария, и рассказала Даарти ту часть разговора с гостями, которые они просили ей передать. — Гости велели вам беречь себя, и я очень надеюсь, что вы послушаетесь их совета.

— Насколько это будет возможно, — вздохнула Даарти. — Вы же понимаете, что придерживаться таких советов не всегда получается. Однако что-то мы заговорились, а ведь Вар ждёт нас, так что, думаю, нам надо поспешить.

— Идёмте, — согласно кивнула Аполлинария. — Знаете, мне просто ну очень любопытно, что же там такое может быть в его доме. Ведь он милый и доброжелательный, и вдруг какая-то странная тайна.

— Боюсь, в этом-то и беда, что милый и доброжелательный, — вздохнула Даарти. — В нём нет своей инициативы, как мне кажется. И официантки ругали его именно по этой причине. Впрочем, мы сейчас всё сами увидим.

…Дом, в котором жил Вар, располагался на задворках, и выглядел старым и запущенным. И каким-то безликим, потому что, в отличие от дома той же Даарти, к примеру, на нем не было никаких украшений или архитектурных излишеств. Дом выглядел, пожалуй, скучно, словно неведомый строитель построил саму коробку, вставил окна и двери, а затем отлучился куда-то, и больше не вернулся. В этом доме явно чего-то хватало, и, когда Аполлинария и Даарти вошли в прихожую, и разглядели дом изнутри, они поняли, чего именно.

Вар встретил их у двери, и пригласил пройти в гостиную, которая располагалась в дальней части дома. Он сказал, что проводит, и пошел первым, а Даарти и Аполлинария проследовали за ним.

— Что в этой комнате? — спросила Даарти, когда они шли через длинный коридор вглубь дома.

— Ничего, — пожал плечами Вар. — Окно есть, и на этом всё.

— А в этой? — Аполлинария указала на следующую дверь.

— Тоже ничего, — ответил Вар. — А, нет, здесь есть выход в сад. Вот только незадача — сад я так и не посадил, поэтому там растет трава, и…

— И больше ничего, — подсказала Даарти.

— Верно, — согласился Вар.

— А здесь что? — Аполлинария повернулась к ещё одной двери.

— Пусто, — развел руками Вар. — Наверное, здесь могла быть библиотека или столовая, но…

— Но вы не озаботились ни стеллажами для книг, ни столом, — констатировала Даарти. — Вар, но как же так? Вы же славный и добрый, почему же ваш дом в столь плачевном состоянии?

— Позвольте, я объясню, — ответил Вар. Они дошли до гостиной, которая тоже оказалась пустой, лишь в самом дальнем углу стоял небольшой скромный диванчик. — Те задания, которые я выполнял для старух, в своё время изрядно сбили с меня спесь, и отучили мечтать. Вот, например, стеллажи для книг, верно?

Даарти кивнула.

— Допустим, я их поставил бы. А какие книги попали бы на эти стеллажи? Хорошие? А если нет? — спросил Вар. — Или столовая и кухня. На кухне можно приготовить прекрасные блюда, но и отраву там тоже можно сварить, согласитесь.

— То есть вы не хотели пускать в свой дом зло, но заодно не пустили в него и добро тоже, — констатировала Аполлинария. — Именно поэтому у вас пусто. Всё так?

— Именно так, — Вар понурился. — Мне показалось в какой-то момент, что лучше иметь пустой дом, чем такой, как у Петрикора или Папэра.

— Но ведь что-то вам впустить в свой дом всё равно придется, — справедливо заметила Аполлинария. — Что бы такое придумать… скажите, сколько всего у вас пустых комнат?

— Двенадцать, — вздохнул Вар. — Целых двенадцать комнат, и во всех ничего нет.

— А что если вы впустите в каждую из комнат совсем по чуть-чуть того и сего? — Аполлинария прищурилась. — Немного добра, немного зла. Если зла будет самая малость, оно не сможет разрастись и нанести кому-то серьезный вред. Сделайте зла и добра в вашем доме поровну, и держите всё под контролем.

— Только если совсем по чуть-чуть, — Вар задумался. — Пара голубей, пара мышей…

— Один ворон, и один таракан, — продолжила Даарти. — Да, приятного мало, зато напротив плохой комнаты будет комната для танцев и полётов, комната, в которой будет храниться пара блюд от Дории и Тории, да и мои гости могут заглянуть к вам на огонёк. А ещё в одной комнате будут жить тени ветров, которые подарит вам Медзо. Представляете, как всё может замечательно получиться?

— Только чуть-чуть, — повторил Вар. — Я слишком слаб, чтобы выдержать много.

— Или, наоборот, вы слишком сильны, чтобы быть самонадеянным, — тихо сказала Аполлинария. — Что же, пускай так и будет. Давайте пройдем по комнатам, и распределим их под разные задачи, но прежде позвольте отдать вам подарок. Даарти, ваши гости просили передать его Вару, и я сейчас выполняю их поручение, — объяснила она.

Даарти просияла.

— Думаю, это будет что-то хорошее, — сказала она. — Вар, открывайте скорее, мне не терпится увидеть, что же они вам подарили!

В свертке оказалась фигурка, очень похожая на те, что стояли на полке в доме самой Даарти. Вот только фигурка эта выглядела более чем странно. Это был…

— Домик? — спросила Аполлинария. — Но почему он полукруглый, с одной-единственной дверью, и без окон?

— Это не домик, — Даарти присмотрелась. — Это… мне почему-то этот домик напоминает часовню. Место, в которое можно прийти и помолиться.

— Но кому? — нахмурилась Аполлинария.

— А есть ли разница? — спросил Вар. Он держал фигурку на ладони, и пристально в неё вглядывался. — Ого! А на ней, оказывается, есть узор. Видите? Это летящие птицы. Может быть, молитвы следует возносить именно им?

— Тени ветра, — вдруг сказала Аполлинария, и сама удивилась — откуда взялась эта мысль. — Знаете, Вар, мне кажется, что это вам следует решить, кому или чему нужно молиться в этой часовне. И не обязательно делать это прямо сейчас. У вас будет время, чтобы понять, как поступить правильно.

— Совершенно с вами согласен, — кивнул Вар. — Пожалуй, эту фигурку я помещу в гостиной. Если ко мне кто-нибудь заглянет, я буду рад её кому-нибудь показать. Пусть она хранится на виду у всех. Я не стану её прятать или скрывать.

— Это мудрое решение, — согласилась Аполлинария. — Ну что же, займемся комнатами? С чего начнем?

— Давайте с плохого, — предложил Вар. — Чем быстрее мы закончим с плохим, тем больше времени останется для хорошего.

— Превосходно, — обрадовалась Даарти. — Думаю, первыми будут тараканы. Лично я их терпеть не могу. Недалеко от входа я приметила чулан, который им отлично подойдет. Вот только я не понимаю, как мы разместим их там? Нам придется идти к Рыцарю, и просить, чтобы он одолжил нам парочку?

— Нет. Наверное, нам нужно прийти в нужное место, и просто подумать о том, чего мы хотим. Больше чем уверена, что господин Настройщик услышит наши мысли, и выполнит заказ, — Аполлинария подняла голову. — Правд, господин Настройщик?

— Вы меня раскрыли, — раздался идущий отовсюду голос. — Да, это правда. Но я не понимаю, как вы догадались?

— Очень просто, — Аполлинария безмятежно улыбнулась. — Знаете, что выдало мне ваше постоянное присутствие?

— И что же?

— Кофе, — ответила Аполлинария. — Всего лишь кофе, который появлялся на моей кухне всегда ко времени. Очень жаль, что вы не всемогущи, — добавила она. — Вы, наверное, если бы захотели, могли приносить намного больше пользы.

— Возможно, но я этого не хочу, — сварливо ответил Настройщик. — И вообще, это не ваше дело, сударыня. Чем я занят, для чего, почему — это дело исключительно моё.

— Не буду спорить, — согласилась Аполлинария. — Вам виднее. Давайте лучше вернемся к делу. Нам нужно заполнить комнаты в доме Вара, и нам потребуются для этого некие… ммм… объекты, это самое подходящее слово.

— Я слышал ваш разговор, — напомнил Настройщик. — И я предоставлю вам всё нужное. Думаю, это будет намного приятнее, чем поставлять мусор таким, как капитан Папэр, или менять воду в бассейне у ротанов. Кстати, что на счет ротанов? — оживился он. — Вам потребуется бассейн, или хватит аквариума?

— Конечно, нам хватит аквариума, — поспешно произнес Вар. — Аквариума, и пары самых маленьких рыбешек.

— Договорились, — согласился Настройщик. — Пойдемте в первую комнату, и приступим к работе.

Над обустройством двенадцати комнат они трудились до вечера, и, по общему мнению, всё получилось как нельзя лучше. Дом больше не выглядел пустым и заброшенным, он теперь был обитаем, и местами более чем привлекателен и даже мил. Даарти очень понравилась гостевая спальня и комната с тенями ветров, Аполлинарии же приглянулась кухня, и комната для танцев. Всё вышло прекрасно, мало того, Настройщик от себя добавил несколько украшений на фасад, и теперь дом снаружи уже не выглядел унылой коробкой, он приобрел более ли менее законченный вид.

— Мы совсем забыли о саде, — всплеснула руками Даарти, когда они собрались в гостиной. — Вар, вместо сада всё ещё пустырь. Это нехорошо.

— Я подумал об этом, — кивнул Вар. — Пусть там будет не сад. Пусть там будет настоящий лес, и красивая скала, дикий камень, мох, и ручей. Сад — это тривиально и скучно, а вот лес, мне кажется, это оригинально и свежо.

— Прекрасная мысль, — одобрила Аполлинария. — Выйти из дома, и сразу попасть в настоящий лес. Восхитительно! Правда, в лесу может быть небезопасно…

— Это верно, но, если проявлять разумную осторожность, лес может стать другом, — улыбнулся Вар. — Знаете, теперь я ощущаю себя намного увереннее, и, пожалуй, что и лучше. Сейчас проверю комнаты, и пойдем к официанткам, рассказывать про наши успехи. Не думал, что всё так хорошо получится.

— Вот это верно, комнаты теперь следует обязательно проверять, — покивала Даарти. — Это ответственность. И хорошо, что в вашем случае, Вар, она…

— Маленькая, — улыбнулся Вар. — У меня не так уж и много жильцов. И пусть так будет дальше. Ничего не имею против гостей, но своих пусть будет немного.

— Разумно, — согласилась Аполлинария. — Идите, проверяйте комнаты, и отправимся в кафе.

Вар вернулся где-то через полчаса, и выглядел он довольным и спокойным.

— Всё хорошо, — сообщил он. — Тараканы прячутся в щелке под комодом, и никого не обижают. Ротаны смирно сидят в аквариуме. Ветры бродят по комнате, и колышут занавески — очень красиво, словно паруса. На кухне чудесно пахнет пирогом с яблоками, а в комнате для танцев репетирует какая-то девушка, она сказала, что закончит, и отправится к себе. Это, видимо, мой первый гость.

— Превосходно! — Даарти просияла. — Вот всё и устроилось. Идёмте? В кафе нас, наверное, уже ждут.

Действительно, в кафе их ждали. Причем не только друзья, но и вторая половина группы, которая училась с ними полётам. Нервно прохаживался туда-сюда капитан Папэр. Крутила салфетку, сидя за столиком, мадам Велли. Кот нервно подергивал хвостом, расположившись рядом с нею на стуле.

Друзья тоже волновались, это по ним было более чем хорошо заметно. Медзо, Балерина, Дория, и Тория сидели за одним столиком, и перед ними стояли нетронутые чашки с кофе. Все выглядели встревоженными.

— Ну, как всё прошло? — спросил Медзо, когда Аполлинария, Даарти, и Вар вошли под маркизу, и направились к компании. — У вас получилось?

— Наилучшим образом получилось, — сообщил Вар. — Мой дом, хоть и скромно заселен, но теперь полноценен, и поэтому я готов действовать.

— Это очень хорошо, — Мария улыбнулась. — А что именно вы сделали?

— Мы собрали по кусочку, означающему принадлежность, от каждого присутствующего здесь, — объяснила Аполлинария. — В дело пошло всё. Помог нам в этом Настройщик, и результат нас более чем устроил.

— У вас там поселились мои тараканы? — с тревогой спросил Рыцарь. — Надеюсь, вы не будете их обижать?

— Ни в коем разе, — заверил Вар. — У них своя уютная комната, и все условия, которые им требуются.

— А мои голубицы? — спросил Петрикор, нахмурившись.

— В лучшем виде, — заверил Вар. — Тоже в своей комнате, с возможностью летать, и с полной кормушкой еды. У ротанов, — он повернулся к ротанше, — комфортабельный аквариум, очень красивый. В общем, место нашлось для всего и для всех. Не переживайте.

— Вот и славно, — кивнул удовлетворенно капитан Папэр, которому Вар рассказал про тренировочное поле боя и почти настоящий пруд с камышами. — В таком случае, все мы, думаю, удовлетворены. Уважаемая, — он повернулся к Балерине. — Мы продолжим завтра тренировки?

— Конечно, — кивнула та. — Я выбрала новое место, потому что пришло время нам усложнить задачу.

— И где мы будем заниматься? — спросила Даарти.

— Мы отправимся за Город, к реке, — объяснила Мария. — Выдры давно звали нас в гости, заодно заглянем и к ним тоже. А летать мы будем учиться над водой. Это сложнее, чем полянка в парке, или площадь в сквере, и требует большей концентрации и ответственности.

— Мудрый подход, — сказала, подходя к компании, официантка. — Очень разумно, и более чем своевременно. Вам действительно пришла пора менять условия. Но прежде закончим дела с Варом. Сударь, закройте глаза, и мысленно представьте свой дом, пожалуйста, — попросила она. — Нам нужно убедиться, что с ним действительно всё в порядке.

Вар кивнул, послушно закрыл глаза, и замер. Официантка тоже прикрыла глаза, и через полминуты кафе погрузилось в молчание — все ждали. Молчание длилось долго, и, наконец, официантка открыла глаза, и улыбнулась.

— Красивое решение, — сказала она одобрительно. — Красивое, и даже в какой-то степени мудрое. У вас теперь есть всё и сразу, пусть понемногу, а ещё все без исключения интерьеры подобраны с большим вкусом, и вызывают желание любоваться ими. Но больше всего мне понравился лес, — призналась она. — Это неожиданное место для Города. Вы захотели сохранить уголок первозданной чистоты, ведь так?

— Именно так, — кивнул Вар. — И об этом уголке чистоты, неиспорченной и непорочной, я буду заботиться с особенным рвением. Я давно обратил внимание, что в Городе очень не хватает живой природы, и подумал, что создам такое пространство на радость тем, кто сумеет это оценить.

— Вы молодец, Вар. Вы превзошли самое себя, — снова похвалила официантка. — Теперь мы видим, что проблема решена, её больше нет. Вы займете в предстоящем вам полёте достойное и заслуженное место.

— Я очень рад, — просто сказал Вар. — Конечно, мой дом вторичен, но не всем же быть первыми, правда? Кто-то должен находиться в арьергарде.

— Красиво сказано, — похвалил капитан Папэр. — От себя могу добавить, что арьергард порой очень даже важный, без него никуда. Так что прикрывайте наши тылы, уважаемый Вар, и храните ту чистоту, о которой сказали. Мне лес тоже пришелся по нраву. Он, знаете ли, с точки зрения тактики, как науки, вещь не бесполезная.

— Догадываюсь, — улыбнулся в ответ Вар. — А ещё лес способен хранить разные тайны, и служить пристанищем для тех, кому это потребуется.

— Лес полон жизни, — добавила Дория. — Неизведанной, прекрасной, и…

— И опасной, — добавила Тория. — Про опасность тоже не следует забывать.

— Да, разумная осторожность никому не повредит, — согласилась с нею Балерина.

— Хорошо. Думаю, с лесом мы разобрались, — подвел итог общим рассуждениям Медзо. — Что на счет завтрашней тренировки? Начнем с самого утра, я полагаю?

— Погодите, — попросила ротанша. — Там, в лесу, есть реки или озера? Для меня это важно.

— Разумеется, есть, — заверил Вар. — И озера, и реки, всё в наличии.

— Превосходно. Так что же, завтра мы встречаемся здесь, и отправляемся за город? — спросила ротанша.

— Да, — кивнула мадам Велли. — Встречаемся здесь, и выходим. Путь неблизкий. Мне приходилось там бывать, и места, скажу я вам, весьма любопытные.

— Расскажите, — попросила Даарти. — Может быть, нам что-то следует взять с собой?

— Можно взять чай, если официантки позволят, — ответила мадам Велли. — По пути всем нам непременно захочется пить. Дни становятся всё жарче.

Домой Аполлинария вернулась уже после заката. День получился длинным, и весьма утомительным, и сейчас она думала, что будет очень неплохо оказаться в своей уютной комнате, и лечь вздремнуть. Однако быстро попасть к себе домой ей не дали старухи. У них, как выяснилось, появилось к Аполлинарии несколько важных вопросов.

— Ну, как всё прошло? — спросила первым делом тётя Мирра.

— Прекрасно, — Аполлинария зевнула, прикрывая рот ладонью. — Мы переделали дом. Настройщик очень помог нам, и даже немного украсил фасад самого здания. Получилось очень мило.

— Ясно, — покивала баба Нона. — Вторичник всё-таки оказался, Вар этот. Ну, хоть так, как говорится, и то ничего.

— А вы думали, кем он окажется? — спросила Аполлинария.

— Ох. Он мог оказаться пустым местом, — объяснила бабуля Мелания. — И это было бы скверно, потому что пустое место вам в срочном порядке пришлось бы чем-то заполнять, а с заполнением сейчас большие проблемы. А так… вторичник и вторичник, не всем же первыми быть.

Аполлинария удивилась, ведь бабуля Мелания повторила сейчас в точности слова самого Вара.

— Вы так говорите, словно это что-то плохое, — сказала она. — Чем же это плохо?

— Это не плохо, но и не хорошо, — вздохнула бабуля Мелания. — Как по мне, так лучше, когда своё что-то. Пусть и плохое, но зато своё. А это… — она махнула рукой. — Повторюшничество. Ничего интересного.

— Нормально, — не согласилась с ней тётя Мирра. — Даже хорошо, когда есть кто-то, кто может тылы защитить. Сама подумай, как оно порой поворачивается. Ты, Поля, пойми: бывает так, что последние первыми становятся. Обломают какому-нибудь Петрикору его крылья, повыдерут перья — а такое тоже бывает — кто его прикроет? Правильно. Этот ваш Вар и прикроет. Официантки чего про него сказали?

— А то вы сами не знаете, — хмыкнула Аполлинария. — Похвалили. Особенно сильно лес им приглянулся, который Вар около своего дома придумал.

— Лес… — протянула тётя Мирра. — Эка он размахнулся. Не ожидала.

— Почему? — не поняла Аполлинария.

— Ох, Поля, тут сложно. Лес, он, в некотором смысле, много на что похож, — уклончиво ответила тётя Мирра. — И поляны на нём встречаются. С цветами, — со значением добавила она. — Да и животное какое-то удивительное ты в парке не встретишь, оно только в лесу водится обычно, и нигде больше. Вот и кумекай, девочка, какой бриллиант тебе в результате перепал. А мы, дуры старые, не разглядели.

— Да, что верно, то верно, — покивала баба Нона. — Это мы проштрафились.

— Значит, лес — это хорошо, — Аполлинария задумалась. — И не просто так мне Вар сразу понравился, хоть вы его и ругали.

— Лес — это действительно хорошо, но… — баба Нона задумалась. — Озёра там разные бывают. И реки. А в реках да озёрах такие тихие омуты порой встречаются, что диву даешься — как такое вообще получиться могло? Или чащобы, или ещё что, всего сразу и не упомнить. Так что ты, Поля, прояви разумную осторожность, если тебе с этим лесом дело иметь придется.

— Ладно, — согласилась Аполлинария. — Я постараюсь.

— Ну вот и умница. А теперь отправляйся спать, а то мы, на тебя глядючи, и сами спать захотим, а у нас работы непочатый край, — сказала баба Нона. — Иди, иди, девочка. Может, чего во сне увидишь хорошее.

— Хотелось бы, — кивнула Аполлинария. — Вот только последнее время я почему-то не вижу снов.

— Придет пора, насмотришься вдоволь, — пообещала тётя Мирра. — Всему, как говорится, своё время.

— Окист, — сказал Ит уверенно. — Рыжий, Вар — это Окист. Просто один к одному, включая часовню с птицами.

— Да, сходится, — кивнул Скрипач. — Мало заселен, добра и зла примерно поровну, присутствует множество маркеров, имеющих аналоги с этим рассказом, лесов там тоже более чем достаточно… но, Итище, если речь идет о сиуре — а то, что мы видим, это несомненный сиур — то каким образом в этот сиур вписывается Терра-ноль, она же Даарти, и Аполлинария, которая вообще ни пойми кто? Что-то не сходится.

— Сходится, — покачал головой Ит. — Всё в точности сходится, но мы пока не поняли, как это работает. Потому что Окист, вместе со своей системой, подобному сиуру не принадлежит. Эх, жаль, что Лийга с Даной уехали. Думаю, у Лийги может быть объяснение.

— Которое она нам не предоставит, — сердито произнес Скрипач. — Она очень скрытная стала, ты заметил?

— Заметил. И Дана тоже, — кивнул Ит. — Что-то они задумали. Или что-то поняли, но говорить не хотят категорически.

— Дана меня замучила, — пожаловался Скрипач. — Я покупал ей вещи. Заказывал, точнее.

— Ты? Вещи? Когда? — удивился Ит.

— Вчера. Вы с Лийгой смылись к официалам, обсуждать доставку великого и ужасного, а мы засели дома. Ну и вот. Рубашки, наушники, штаны, плееры, ещё какая-то дребедень, — Скрипач зажмурился. — Не понимаю, для чего ей это всё понадобилось?

— Скорее всего, она просто тоскует по дому, — ответил Ит. — И это немудрено. Знаешь, я читаю «Азбуку», и понимаю, что я тоже очень сильно тоскую. По всему, что осталось в прошлом. По людям, по местам, по времени. Помнишь, когда мы оказались впервые на Терре-ноль, и пытались найти выход… рыжий, у нас же крылья за спиной тогда были, клянусь тебе. Я до сих пор ощущаю их тень. Страшное горе, но одновременно с ним — настолько яркие, настолько чистые чувства… я больше не испытывал такого никогда. Думаю, ты тоже.

— Да, я тоже, — кивнул Скрипач. — Словно до Терры-ноль мы смотрели на мир сквозь мутное стекло, а там — это стекло исчезло. Даарти? Может статься, что и Даарти, название действительно не имеет значения. Слушай, а ты хотел бы это всё вернуть? — вдруг спросил он. — Вот именно то, что было тогда. Чистое и настоящее.

— Хотел бы, но ведь это невозможно, — Ит вздохнул. — И ты об этом знаешь не хуже меня. Крылья… от них осталась только та самая тень, про которую я сказал. Чувства? Их тоже больше нет, вот таких, да и не будет уже, наверное, никогда. Я даже знаю, когда они для нас исчезли.

— И когда же? — спросил Скрипач, хотя уже догадался об ответе.

— Когда мы активировали портал, — Ит отвернулся. — Тот, который привел нас обратно.

— Думаешь? — Скрипач нахмурился.

— Знаю, — вздохнул Ит. — А ещё у меня порой возникают крамольные мысли, рыжий.

— Ты о чём? — не понял Скрипач.

— Я порой думаю, что нам, наверное, лучше было бы вдвоем умереть там, в кузове грузовика, на перегоне. Зря мы тогда спаслись. Зря, рыжий. Прости меня за то, что я спас тебя в тот раз. Не нужно было этого делать.

— Ит, замолчи, — сказал Скрипач беззвучно.

— Ну почему же. Есть… как бы правильно сказать… Есть моменты, которые нужно оставлять в вечности, и оставаться в них. Понимаешь? У нас был тогда тот самый момент. А мы его упустили. Да, упустили, из-за моего малодушия, и из-за того, что я думал — это и есть спасение. А это было не оно, рыжий.

— И что же это было?

— Начало падения в пропасть, — ответил Ит. — Кроличья нора, как в «Алисе в стране чудес». Вот только та нора имела всё-таки глубину, и конечную точку маршрута, а эта, наша, оказалась бездонной. Подумай сам, скольких мы, падая, уже успели с собой затащить туда, откуда нет возврата.

— Я уже слышал от тебя эту песню, — Скрипач осуждающе покачал головой.

— Нет, эту — не слышал, — возразил Ит. — Это другая.

— И что же ты хочешь? Снова оказаться на краю пропасти, или, если угодно, у входа в кроличью нору, и остаться там навсегда? — спросил Скрипач.

— Я бы не отказался. Но, думаю, это уже невозможно, — Ит с тоской посмотрел на Скрипача. — Что, ты сказал, она тебе велела купить?

— Вещи, плееры, ещё что-то для музыки, — принялся перечислять Скрипач.

— А до этого она что делала? — тихо спросил Ит.

— Чистила плейлист, — пожал плечами Скрипач.

— Рыжий, вот ответь мне, ты совсем дурак? — спросил Ит. — Неужели ты ничего не понял?

— Что я должен был понять?..

— Значит, не понял, — Ит вздохнул. — Ладно. Может быть, это и к лучшему.

Глава 21 Принцип шести пловцов

— Старухи говорили, что Город бесконечен, — Аполлинария усмехнулась. — Оказывается, это не так.

— Почему же не так? — удивилась мадам Велли. — Город действительно бесконечен, но это смотря в какую сторону мыслить.

— Что? — не поняла Даарти.

— Я говорю, что Город бесконечен, но это действительно не для всех его направлений, — терпеливо объяснила мадам Велли. — Честно сказать, я не совсем поняла, почему вы сейчас подняли эту тему, сударыня, — она повернулась к Аполлинарии. — Что вас побудило задать такой вопрос?

— Как это — что? — удивилась Аполлинария. — Мы ведь вышли за пределы Города, разве нет? Вот те дома — это пригород, за ними расположена река, к которой мы сейчас идём, а за рекой степь, неужели вы не видите?

— Конечно, вижу, — кивнула мадам Велли. — Но разве за степью, ещё дальше, не может начаться следующий Город, или продолжиться наш? Или там может оказаться какой-то совершенно новый Город, в котором мыши ставят эксперименты над людьми, а люстры принято приделывать к полу, например. Вы исключаете такую возможность?

Этот вопрос поставил Аполлинарию в тупик.

— Я не знаю, — покачала она головой. — Мне это неизвестно.

— Мне тоже, но наше незнание не является поводом для того, чтобы подобного априори не существовало, — парировала мадам Велли. — Если ты о чем-то не знаешь, это не означает, что такого нет.

— Вы расскажете об этом своим мышам? — спросила Аполлинария.

— С чего бы? — удивленно приподняла брови мадам Велли. — И не подумаю. Если кто-то из них дойдет до такой мысли своим умом — может быть, я и намекну на то, что он или она оказались в этом вопросе правы. Однако ждать от мышей подобного глупо. Они слишком заняты выживанием и размножением, им не до того.

— Не вашими ли заботами? — спросила Аполлинария.

— Моими, — улыбнулась мадам Велли. — Моими, и только моими. Я усложняю им задачу. Для того чтобы возвыситься, и начать мыслить, надо суметь преодолеть два главных мышиных соблазна, а именно — вкусненько пожрать, и сладенько поразмножаться. Увы, мышам гораздо важнее быть сытыми, и получать плотские удовольствия. Знаете, что такое окситоцин? Вот то-то и оно. Так что не ждите от них даже тени понимания подобных вещей.

— В который раз я поражаюсь вашему цинизму, — покачала головой Аполлинария. — Может быть, стоит предоставить мышам другие условия, и посмотреть, что из этого получится?

— Что получится? — мадам Велли рассмеялась. — Получится много-много глупых мышей, и ни одного настоящего открытия. Почему? Сударыня, это их постоянство основы. Вы всё время про него забываете.

— Ой, да ну вас, — поморщилась Аполлинария. — Что вы, что капитан Папэр, что Петрикор, что Рыцарь…

— Мы говорим правду, и подчиняем этой правде свои действия, — жестко сказала мадам Велли. — Слабым сим нужна твердая рука. И потом, если мышей устраивает такая ситуация, то почему бы, собственно, и нет? Они же счастливы. Пристроены, сыты, наслаждаются своим потомством. Некоторые из них очень даже умны, и находят теплые местечки, в которых им ещё лучше, чем прочим. Если, например, какая-то мышь может вылечить лапку другой мыши, ей же цены не будет! Или голуби, что кота, что Петрикора — на них этот принцип тоже распространяется. И они, сударыня, счастливы. Самодостаточны, умны, пусть и по-своему, и вполне себе счастливы.

— И более чем охотно подчиняются вам, сударыня, — заметил Вар.

— Или вам, — тут же парировала мадам Велли. — Насколько мне известно, те мыши, которые живут в вашем доме, уже проявили себя сообразно своей природе. Ведь так?

— Так, — Вар тяжело вздохнул. — Пришлось поставить им ограничение, иначе их потомство очень быстро заполнило бы собою весь дом.

— Вот! — торжествующе улыбнулась мадам Велли. — Именно об этом я вам и толкую. Как выяснилось, вы отнюдь не безнадежны, Вар.

— Может быть, я и не безнадежен, по вашему мнению, — Вар нахмурился, и покачал головой. — Но всё равно, я никогда не буду таким жестоким, как вы.

— Легко не быть жестоким, когда у вас всего десяток мышей, — хмыкнула мадам Велли. — А вот если бы их были тысячи, вы бы вскоре озаботились постройкой лабиринта, уж поверьте мне. У меня в этом деле большой опыт.

— Хватит, — приказала Аполлинария. — Мы, кажется, уже почти пришли, так что оставьте ваши распри.

Действительно, за разговором они замедлили шаг, и отстали от группы, которая уже успела миновать неширокую пригородную улицу, и выйти на тропу, спускающуюся с холма вниз, к широкой спокойной реке, отделяющей пригород от бескрайней светлой степи.

Место обитания выдр им подсказала официантка, но Аполлинария, едва взглянув на берег, сама с легкостью догадалась, где оно находится. Выдры жили в отдалении от домов, и берег в этом месте выглядел удивительно опрятным и ухоженным. Ровные кусты, песчаный пляж, высаженные рядками молодые деревья, дающие легкую тень, и пара лавочек. А где же сами выдры? Группа подошла поближе, и Аполлинария увидела, что, оказывается, вдоль воды расположены аккуратными рядами яркие разноцветные дверцы, немного выступающие над землей. На каждой дверце была картинка: цветок, фрукт, ягода, птица, рыбка. Как у ротанов, подумалось Аполлинарии, наверное, выдры переняли обычай так ставить отметки на свои дверцы именно у них. Любопытно, как выглядят изнутри их жилища? Уж точно не так, как человеческие дома. Наверное, там всё приспособлено для выдр, там нет ни люстр, ни тарелок, ни ножниц для стрижки усов.

— Уважаемые выдры, вы здесь? — позвал Медзо. Он и Мария подошли к одной из дверок, Медзо присел на корточки, и постучал по дверке, впрочем, совсем несильно. — Можно увидеть кого-нибудь из вас? У нас к вам дело.

— И подарок, — тут же добавила Мария. — Официантки велели вам передать несколько хороших книг.

Дверка распахнулась, и показалась первая выдра. Была она в своем первозданном виде, то есть без всякой одежды — как позже выяснилось, одежду выдры использовали только для походов в Город, у себя же они ходили, как есть, в первую очередь из-за того, что нарядные платья и костюмы мешали им плавать.

— Здравствуйте, здравствуйте, — заулыбалась выдра. — Книжки заказывала моя сестра, она собиралась прийти за ними завтра в кафе самостоятельно. Вы принесли их нам? Это чудесно. Сейчас я позову её, но прежде позвольте узнать о цели вашего визита? Вы пришли, чтобы искупаться? Если это так, то переодеться в купальные наряды можно вон на тех лавочках, и на них же сложить городскую одежду.

— Мы пришли не купаться, — покачала головой Аполлинария. — Понимаете ли, уважаемая выдра, нас позвал ветер, и нам нужно провести тренировку над водой. Не подскажете, где это можно сделать так, чтобы никому не навредить, и никого не потревожить?

Выдра посерьезнела, усы её встопорщились.

— Ветер? — переспросила она. — Последняя тренировка? Да, разумеется, у нас есть такое место, и я провожу вас туда.

— Последняя? — спросила Даарти с удивлением. — С чего вы это взяли?

— Тренировка над водой всегда последняя, — объяснила выдра. — Мне ли не знать. Здесь, над рекой, этих тренировок происходило очень и очень много, поэтому мы, выдры, давно узнали, что к чему. Хорошо, я провожу вас в безопасное место. Но прежде позову сестру, и вы отдадите ей книги.

Вторая выдра появилась быстро, и, к радости Аполлинарии, это оказалась знакомая выдра, та самая, с которой Аполлинария несколько раз беседовала в кафе. Выдра забрала книги — это оказались, к общему удивлению, учебники — и, точно так же, как и первая выдра, осведомилась о целях визита. Услышав про ветер, выдра вздохнула, и покачала головой.

— Жаль будет с вами расставаться, но против судьбы не пойдешь, — сказала она с легкой печалью в голосе. — Ветер… да, ветер — это очень важно. У нас ходит легенда: тот, кто познает ветер, познает и самую главную тайну.

— А что это за тайна? — спросила Мария.

— Мы не знаем, — пожала плечами выдра. — Мы, сударыня, живем тут, на берегу, и ветер к таким, как мы, не приходит. Может быть, оно и к лучшему. Тайны, они нужны не для всех, некоторым, как мне кажется, лучше и вовсе обходиться без всяких тайн. Простая, незамысловатая жизнь порой лучше и краше, чем путь познания, который не имеет со счастьем ничего общего.

Мадам Велли ехидно улыбнулась, и Аполлинария, конечно, это заметила.

— Неужели вам не хотелось это изменить? — спросила Аполлинария. — Может быть, главная тайна окажется интересной, и сумеет украсить вашу жизнь?

— Возможно, — легко согласилась с ней выдра. — Но с точно такой же вероятностью главная тайна может оказаться страшной или неприглядной. Куда как лучше знать, что твоя жизнь будет проходить в тепле и в радости за родных, чем потратить эту жизнь на тайну, которая может оказаться тебе вовсе не нужна.

— Совершенно с вами согласна, — покивала мадам Велли. — Приятно, наверное, возвращаться вечером в своё гнездо, скидывать городское платье, и засыпать, обнимая тех, кого искренне любишь.

— Истинно так, — покивала выдра. — Это, знаете ли, как с облаками в небесах. Когда сморишь на них снизу, восхищаешься их белизной, пушистостью, и красотой. Но… — она помедлила. — Но голуби рассказывали, что там, на высоте, очень холодно, а облака вовсе даже не пушистые, а мокрые и ледяные. С тайнами получается такая же история.

— Ясно, — кивнула Аполлинария. — Что же, это ваш выбор, и мы все его уважаем и принимаем.

— И это правильно, — кивнул Петрикор. — Мы не будем навязывать вам наш выбор, а вы не будете навязывать нам свой.

— Верно, верно, — снова закивала выдра. — Ну, что же. Сейчас я отнесу книги к себе, и мы пойдем к месту вашей тренировки.

Идти пришлось недолго, всего несколько минут, и Аполлинария этому обрадовалась — ей почему-то показалось, что выдра уведет их подальше от домиков и участка берега с лавочками, но нет. Они миновали небольшой перелесок, прошли немного по берегу, и выдра объявила, что вот это место вполне подходит.

— Течение тут тихое, — сообщила она, — если кто-то упадет в воду, запросто доберется до земли. Но всё равно, в начале тренировки я бы посоветовала вам не отлетать от пляжа очень далеко. Держитесь берега, так будет безопаснее и проще.

— Хорошо, — кивнула Аполлинария. — Мария, нам встать так же, как раньше?

— В первый раз да, а потом нужно будет попробовать новый порядок построения, — Балерина задумалась. — Сейчас становимся, как в прошлый раз. Начинаем.

Первый полет прошел удачно, и Аполлинария в который уж раз поймала себя на мысли, что полет ей нравится, причем не просто нравится, нет, это было нечто большее. Кажется, ощущения невесомости и свободы оказались лучшим из всего, что она когда-то испытывала. Полет во время этой тренировки вызвал у неё самый настоящий восторг, потому что лететь над прохладной водой оказалось приятнее, чем над землей или травой. Все они словно бы скользили по воздушным струям и потокам, подчиняясь мысленным командам то Балерины, то самой Аполлинарии. Наконец, полет был окончен, и обе группы плавно, уже привычно, опустились на песок.

— Превосходно, — одобрила Балерина. — Вы отлично справились.

— Но вы хотели что-то сказать, — заметил Медзо. — Мария, по дороге вы говорили о досадных случайностях, и, думаю, вам следует рассказать об этом всем остальным.

— Да, да, конечно, — Балерина кивнула. — Я много размышляла о наших полетах и о силе ветра. Ветер может становиться безумным и мощным, он бывает подобен по силе океанской волне. Вдруг он спутает наши группы, и мы не сможем в нужный момент встать так, как привыкли? Вы ведь допускаете такую возможность?

Она обвела обе группы взглядом.

— Вполне может быть, — кивнул Рыцарь. — И что вы предлагаете?

— Я предлагаю перемешать наши группы поровну, встать в новый порядок, и полетать так, — сказала Балерина. — Думаю, подобный опыт будет нелишним.

— Согласна, — кивнула Аполлинария. — Это дельная мысль.

— Поддерживаю, — произнес Вар. — Всякое может случиться.

— Я тоже согласен, — Медзо вздохнул. — Тот ветер, который меня поймал, был более чем силён, так что я уверен, что такая тренировка необходима.

— Отлично, — кивнула Балерина. — Давайте немного отдохнём, и попробуем взлететь снова, но уже изменив состав участников групп.

Впервые за всё время Аполлинария ощутила, что люди, с которыми она оторвалась минуту назад от земли, чувствуют себя неуверенно. Она видела, что Даарти растерянна, Балерина, которая сама же это всё и предложила, смущена, что мадам Велли злится, что Петрикор отчаянно балансирует, силясь удержаться в воздухе. Медзо ухватился рукой за свой шарф, словно ему стало вдруг душно, а Дория и Тория оглядывались, пытаясь найти друг друга. Группы держались в воздухе плохо, и постепенно снижались — Аполлинария вдруг поняла, что они вот-вот рухнут в воду.

— Осторожно! — крикнула она. — Старайтесь удержаться, чтобы не упасть…

Договорить она не успела, потому что обе группы как раз в этот момент свалились в реку, подняв каскад брызг. Выдра, с тревогой наблюдавшая за ними, встала на задние лапки, и закричала:

— Поддерживайте друг друга! Не бросайте друг друга! Если видите, что кто-то устал, и плывет плохо, помогите ему, так вы все вместе сумеете продолжить путь к берегу!

Люди послушались этого совета, перестали барахтаться, и поплыли, следя друг за другом, и не давая тем, кто не очень хорошо справлялся с плаваньем, пойти ко дну. Уже через несколько минут все стояли на берегу. С их одежды стекала вода, и все без исключения имели удрученный вид.

— Мы не справились, — констатировала Аполлинария. — У нас не получилось летать таким порядком. Что же нам делать?

— Пробовать снова, — уверенно сказала выдра. — Вот только вы, сударыня, — она повернулась к Аполлинарии, — не вставайте в круги, а держись ровно между ними.

— Трудно будет летать в мокрой одежде, — заметила Балерина.

— Так высушите её — посоветовала выдра. — Просто подумайте про то, что одежда сухая. Разве вы этого не умеете?

— Нет, — покачал головой Вар. — Нам не доводилось мочить одежду, находясь в Городе.

— Всё бывает в первый раз. Думайте, думайте, — поторопила выдра. — Видите, как всё просто? А теперь снова становитесь в круги, и пробуйте.

Вторая попытка получилась уже более удачной, правда, в конце полета все снова свалились в воду, но на этот раз никто не растерялся, и все, поддерживая друг друга, быстро выбрались на берег. Третья попытка удалась уже гораздо лучше, а во время четвертой Аполлинария поняла, что летят они уже вполне уверенно. Вот только…

Только этот полет отличался от прошлых, когда все летели в па́рах с теми, кто им нравился. Те полеты были светлыми, радостными, а этот получился тёмный, с новым ощущением. Словно они, все они, преодолели какую-то незримую преграду, и обрели некую свободу, но радости в этой свободе не было, наоборот, свобода ощущалась как неизбежность. Аполлинария летела, руководя полетом, и думала, что, возможно, в этом полёте есть новая правильность, новая постоянная основа. Её собственная основа. Что бы ни происходило, она, Аполлинария, будет в ответе за то, чтобы все оставались в воздухе, а если они всё же сорвутся в воду, она будет в ответе за то, чтобы все достигли суши в целости и сохранности.

Аполлинария мысленно велела группам подняться выше, и они послушно последовали за ней, в темнеющее небо. Может быть, нам будет проще долететь до Города? Лететь ведь удобнее и быстрее, чем идти. Хотя… мы не попрощались с выдрой, одернула себя Аполлинария. Нам нужно опуститься на землю, ведь мы все обязаны, да, обязаны, именно что обязаны быть деликатным и вежливыми, пусть порой и в ущерб собственному удобству. Часть людей этим её решением оказалась недовольна, но перечить Аполлинарии никто не посмел, поэтому через несколько минут все снова стояли на земле.

— Вы справились, — выдра улыбнулась. — Отрадно, весьма отрадно видеть такой слаженный и красивый полет. Думаю, на этом нам пора прощаться. И… — она помедлила, — я вам советую дойти до Города всё-таки пешком.

— Почему? — спросила мадам Велли.

— Потому что, уважаемая сударыня, вы ещё вспомните, какое это на самом деле удовольствие — чувствовать под ногами твердую землю, — ответила выдра.

— Маловероятно, что я буду об этом тосковать, — хмыкнула мадам Велли.

— Вы так думаете? — прищурилась выдра. — Впрочем, неважно. Время в любом случае рассудит нас.

— Спасибо вам большое за советы и подсказки, — сказала Аполлинария. — Вы очень нам помогли.

— А вы помогли нам, — снова улыбнулась выдра. — Мудрые книги, которые вы нам принесли, помогут нашей семье скоротать множество вечеров.

— Вы любите учиться? — спросил Вар.

— Конечно, — кивнула выдра. — Для нас учение — самое лучшее времяпрепровождение из всех возможных. Для вас, как мне кажется, тоже. Впрочем, это опять же покажет только время.

— В Городе времени нет, — заметила Аполлинария.

— В Городе нет, — подтвердила выдра. — А вот там, куда вы направляетесь, его в избытке. Уж поверьте. Хотите последний совет? — понизив голос, спросила она.

— Конечно, хотим, — кивнула Аполлинария.

— Улетать лучше всего с холма, что за площадью, — сказала выдра. — Мне кажется, что вы и сами об этом догадались, но… это против правил, но я очень советую вам взять с собой что-то на память. Небольшое, но, поверьте, это может помочь вам в будущем.

— Откуда вы это знаете? — спросила Дория. — И чем именно это может помочь?

— Откуда знаю? Слухи, — пожала плечами выдра. — Покажите перед полетом друг другу предметы, которые возьмете с собой. Если что-то случится, они помогут вам найтись. Самое главное — постарайтесь удержать в памяти их образы. Это может оказаться важным. Важнее, чем вы сейчас думаете.

— Мы постараемся, — пообещала Аполлинария.

— Вот и славно, — кивнула выдра.

…Когда они шли вдоль реки обратно, Аполлинария, идущая последней, повинуясь наитию, обернулась, и посмотрела на темнеющую степь за рекой. Огромное, пустое пространство, и — это было неожиданно — Аполлинария вдруг заметила, что где-то вдали, на пределе видимости, в степи горит костёр. Крошечная золотая искра в бескрайней подступающей тьме. «Это, наверное, те трое, — подумала она. — Двое гостей Даарти, и тот, в синем костюме. Они же сказали, что уходят из Города, так почему бы, собственно, им не отправиться в своё странствие через степь? Сейчас они отошли уже далеко, и разожгли на ночь костёр, чтобы погреться у огня. Наверное, идти им придется очень долго, ведь их игра практически бесконечна, они сами об этом сказали. И каждую ночь они будут делать одно и то же — зажигать огонь в пустоте. Это, наверное, хорошо. Вот только я не понимаю, почему это кажется мне не только правильным, но и бесконечно важным. Однако мне приятно сознавать, что я, пусть и очень опосредованно, приняла участие в их истории. Жаль, что сейчас я не могу пожелать им доброго пути, но мне приятно видеть этот огонь по тьме, видеть, и знать, что он существует».

В кафе они пришли, когда на Город опустилась ночь. Усталые, но довольные собой, все хотели побыстрее занять свои места за столиками, и насладиться горячим сладким кофе — потому что кофе после купания в реке будет в самый раз.

Медзо, Вар, и капитан Папэр садиться за столики не стали, они поспешили внутрь кафе, чтобы помочь официанткам. Аполлинария подумала, что Папэр, да, впрочем, и Рыцарь, не так уж и плохи. Может быть, ей не были близки их идеи, но вели мужчины себя учтиво, охотно всем помогали, и упрекнуть их было не в чем. Тот же Папэр, например, дважды помог Дории, которая плохо плавала, выбраться из воды. Тот же Рыцарь советовал Вару, как увереннее держаться в воздухе. Так что была от второй части участников полётов несомненная польза, которую трудно оспорить.

Когда, наконец, все получили свой кофе, Мария сказала:

— Помните, я обещала вам открыть ещё один секрет?

— Помним, помним, — покивала Тория. — Что-то про миллионы, верно?

— Именно так, — подтвердила Мария. — Когда-то, давным-давно, я сделала пренеприятное открытие. Меня было слишком мало для тех задач, которые передо мной стояли.

— А какие это были задачи? — спросил Рыцарь.

— Я хотела сделать людей счастливыми, — Мария вздохнула. — И не только счастливыми. Равными по силе, по возможностям, по правам. Сейчас-то я понимаю, что это были совершеннейшие глупости…

— Почему же? — удивилась Дория.

— Да потому что так не бывает, — покачала головой Мария. — Но дело не в этом. Для достижения этой цели требовалось моё присутствие в тысяче тысяч самых разных мест, но я-то была всего одна, и никак не могла успеть везде и всюду. И я поняла: чтобы объять всё и вся, я должна разделиться на всех, кому я нужна. И стать миллионами.

— У вас это получилось? — с недоверием спросила мадам Велли.

— Почти, — Мария опустила взгляд. — К сожалению, моих сил не хватило на это, и я умерла. Но это тоже глупости, уж поверьте. Дело в другом. Мой способ будет вполне действенным для нас всех, ведь сейчас мы уже совсем не такие, как прежде, и сил у нас, особенно всех вместе, значительно больше.

— Но зачем нам это нужно? — резонно спросил Вар.

— Для того чтобы выполнить нашу задачу, — пожала плечами Мария. — Я больше чем уверена, что задача у нас будет, и, возможно, не одна, а множество. Если мы все вместе поймем, что не справляемся, мы сможем приумножить себя, и сумеем выполнить то, что задумали.

— И что же для этого нужно? — спросил Медзо.

— Мы можем себя транслировать. Словно мы становимся радиопередатчиком, который воспроизводит радиоволну, понимаете? — спросила Мария. — Потом мы сами становимся этой волной, и летим… куда-то. Куда-то, где находится нечто, похожее на приемник. Это и будет наша цель. Приемник принимает нас, и мы превращаемся в него. Видите, как просто?

— Не очень-то это и просто, — покачала головой Дория.

— Просто-просто, — заверила Мария. — Сейчас, конечно, попробовать не получится, но вот когда мы отправимся в полёт…

— Только не с самого начала полёта, — строго сказала официантка, которая в это время подошла к ним. — Кажется, Мария, я поняла, что вы задумали.

— Это возможно? — спросила Аполлинария.

— Да, это возможно, — кивнула официантка. — Конечно, это будет аномалия, но вы все тут, как я погляжу, являетесь аномалией, так что… да, вы сможете это сделать. Мало того, вы будете это делать. Бесконечно.

— Бесконечно? — Аполлинария с удивлением посмотрела на официантку. — Но зачем это нам? Для чего?

— Я не знаю, — покачала головой официантка. — Знаю только, что другие, подобные нам, будут видеть ваши бесконечные отражения, и думать, что да, это существует, это аномалия, флуктуация, казус, да что угодно, но истину не узнает никто — точно так же, как не знаю её сейчас я.

— Вам не кажется, что это прозвучало очень грустно? — спросил Вар.

— Ещё как кажется, — заверила официантка.

— Подождите, — попросила Аполлинария. — Но… ведь у этого всего есть начало, верно? Мы — это начало, я права? А потом…

— А потом ни одна живая душа во вселенной не сумеет угадать, где и когда оно было, — официантка вздохнула. — Скажу больше. Вы, собравшиеся здесь, с большой долей вероятности уже не начало — ведь я знаю о том, что такие, как вы, существуете. Хотя это спорно. Здесь, в этом месте, нет времени, поэтому, возможно, именно вы начало и есть, но знать об этом наверняка не может никто. Ни вы, ни я. Пожалуй, мне повезло, ведь я смогла посмотреть на что, что вы такое, изнутри. Раньше я-мы-я видели подобное только снаружи.

— Вы снова говорите загадками, — недовольно произнес капитан Папэр.

— И не даете прямых ответов, — подтвердил Петрикор.

— И морочите нам голову, — проворчал Рыцарь.

— И принесите мне молока. Пожалуйста, — добавил кот. — Такую информацию предпочтительно запивать свежим молоком.

— Что может случиться, если мы не станем миллионами? — с тревогой спросила Аполлинария.

— Есть риск, что вы не сумеете, в таком случае, отыскать тех, кого хотели впоследствии найти, — тихо сказала официантка. — А ведь именно этого вы хотели, сударыня. Не так ли?

— Да, это так, — кивнула Аполлинария. — Найти, едва успев потерять. Это прозвучало глупо?

— Отнюдь, — официантка покачала головой. — Это прозвучало честно. Завтра все вы отправляетесь в полёт, и нам бы хотелось… зайдите к нам в последний раз все вместе, — попросила она. Именно попросила, немало удивив этим всех присутствующих. — Зайдите. Мы угостим вас на прощание хорошим чаем или кофе, на ваш выбор.

Друзья разошлись по домам. Аполлинария тоже направилась к себе, но на полдороге остановилась — почему бы не прогуляться напоследок по ночному Городу? Совсем немного. Я пройдусь, посмотрю в последний раз на места, которые кажутся мне важными, и вернусь домой. Чтобы в последний раз поспать в своей кровати.

Город, казалось, услышал её мысли — Аполлинария шла, и видела ровно то, что ей хотелось сейчас видеть. Вот дом Дории и Тории, точнее два дома, слитых воедино. Вот дом Даарти. Вот дом Медзо, с флюгером на крыше — правильно, как иначе определить, есть ли ветер? Вот лаборатория мадам Велли, а вот ротаньи Садки, в которых скрылась сейчас женщина из её группы, которая на самом деле и не женщина вовсе. Вот дом Вара, позади которого шумит тёмный и таинственный лес, единственный лес во всём Городе. Вот фабрика, внутри которой идет постоянная война ила и бумаги, и, наверное, хорошо, что бумага в этот раз на их стороне. Вот дом Петрикора, под крышей которого сейчас ночуют, наверное, верные своему владыке голуби. Вот дерево, рядом с которым она беседовала с котом. Аполлинария замедлила шаг, затем вовсе остановилась, и огляделась.

Она стояла сейчас напротив лавки редкостей, и, вот же странность, внутри лавки горел свет — а ведь обычно лавка на ночь закрывалась. Зайти? Наверное, нужно, подумалось ей. С этой лавки началось её путешествие в Городе, в ней же, наверное, оно и закончится.

Продавец, кажется, ждал её — он сидел на табуреточке у самой двери, и читал толстую растрепанную книгу. Увидев Аполлинарию, он тут же встал, положил книгу на витрину рядом с собой, и улыбнулся.

— Пришли попрощаться, сударыня? — спросил он.

— Да, так и есть, — кивнула Аполлинария. — Вы были первым, с кем я познакомилась здесь, и поэтому…

— Ни слова больше, — продавец поднял руки, призывая к молчанию. — Я всё понял. Сейчас и вы поймете тоже, обещаю. Вам нечего взять с собой, я угадал? У вас есть некий предмет, — продавец прищурился, — но этот предмет будет вами, скорее всего, скоро истрачен, и показать его вы никому не сумеете. Поэтому вам нужно что-то ещё. И это что-то у меня есть. Вы ведь помните?

— Сколько выпадов нужно совершить, чтобы получить гребень? — безнадежно спросила Аполлинария.

Продавец перестал улыбаться. Лицо его теперь было печальным и серьезным.

— Нисколько, — сказал он. — Гребень ваш, берите.

— Но почему вы отдаете его мне просто так? — спросила Аполлинария.

— Просто так? — продавец покачал головой. — Сударыня, сударыня… то, что предстоит вам в дальнейшем, с легкостью перекрывает все выпады или обороты, которые существуют в природе. Берите, не стесняйтесь. Гребень будет вам в самый раз, поверьте мне.

— Почему? — спросила Аполлинария, забирая у него футляр.

— Потому что это символ порядка и равенства, — ответил продавец редкостей. — И пусть это маленькое напоминание о порядке и равенстве будет с вами. Может быть, оно вам потом пригодится.

— Велли говорит о множественности вселенных, — заметил Ит. — Город, по всей видимости, это её нынешнее представление о вселенной, в которой она находится. А дальше Велли намекает на то, что измерений и вселенных может быть множество. То есть, по сути дела, это отсылка к Сфере.

— Согласен, — кивнул Скрипач. — На возможность изменения констант она тоже намекнула. И много на что ещё. Эта глава вообще сплошные намеки, но я бы, честно говоря, хотел обсудить это всё с Лийгой.

— Обсудим, когда вернется. Надеюсь, — Ит вздохнул. — В последние дни они обе категорически не хотят говорить про эту книгу, ты заметил?

— Ещё бы я не заметил, — Скрипач нахмурился. — Что у тебя получается с расшифровкой?

— Скоро допишу, надеюсь, — ответил Ит. — Всё сходится лишь до определенного предела, а вот дальше — у меня есть вопрос именно к Лийге, которая, как мне кажется, не захочет отвечать.

— Немудрено. Как думаешь, Пятый с Лином решились бы на ответ? — спросил Скрипач.

— Мне кажется, что они бы как раз и решились, — Ит покосился на книгу, лежащую на столе. Яркая обложка, девушка в лиловом платье, три старухи с вязанием, сидящие у стены дома, ящерица в костюме, череп в стене, и надпись «лавка редкостей» на деревянной вывеске. — Нам сейчас показывают то, что было до этого момента от нас скрыто, и это скрытое — безусловно, безоговорочно является частью Слепого Стрелка. Картинка с секретом. Остался последний фрагмент, рыжий.

— Да, это верно, — согласился Скрипач. — Я это отлично понимаю.

— Не только ты, — покачал головой Ит. — Они обе это тоже отлично понимают. Ладно, хватит пока. Сгоняй в магазин, что ли, а я пока попробую дописать расшифровку того, что мы уже прочли. Надо как-то уложить это всё в голове.

— Укладывай, — согласился Скрипач. — Пора с этим всем заканчивать. Послезавтра привезут этого-самого, и начнется, думаю всякое разное интересное.

— Вот именно, — согласился Ит. — Поэтому давай в магазин, а я поработаю. И купи, пожалуйста, соленых огурцов. Не маринованных, а именно соленых. И запивку к огурцам. Ну, ты понял.

— Это было сложно не понять, — криво усмехнулся Скрипач. — Грудинку ещё возьму. К запивке. Или селедку. В общем, что попадется…

Глава 22 Полет побежденных

Ночью Аполлинария так и не смогла уснуть — волнение с каждым часом становилось всё сильнее и сильнее, она ворочалась в кровати, пыталась как-то справиться с ним, но вскоре поняла, что это бесполезно. Она встала, надела платье, и пошла на кухню. За кухонным окном стояла ночь, и не было слышно ни звука. Это немного удивило Аполлинарию, но вскоре она перестала думать о тишине. Потому что вспомнила о том, что лежит в кармане её платья.

— Настройщик, вы здесь? — позвала она. — Отзовитесь, пожалуйста.

— Я здесь, — ответил Настройщик. — Как, впрочем, и всегда.

— Хорошо, — Аполлинария помедлила. — Вы не могли бы прислать мне чашечку кофе? Кажется, этой ночью я не буду спать.

— С удовольствием, — ответил Настройщик, и тотчас обещанная чашечка возникла на столе перед Аполлинарией. — Ваше волнение вполне понятно, сударыня. Перед полётом многие не спят, и это простительно.

— А я ведь до сих пор так и не поняла, кто же я такая, — вздохнула Аполлинария. — Они, мои друзья, это одно. А я — другое. Это так?

— Верно, — кажется, Настройщик вздохнул. — Вы… в первую очередь, вы разум, сударыня. Чистый незамутненный разум. И свет. Вы начало, способное дарить свет и надежду тем, кому это требуется. Вы удовлетворены моим ответом?

— Не знаю, — покачала головой Аполлинария. — Иногда я ощущаю себя человеком, иногда… — она запнулась. — Во время полетов я чувствовала нечто иное, но что, так и не сумела понять.

— Человеком? — переспросил Настройщик. — Сударыня, вы ведь знаете, что можете разрешить для себя этот вопрос, ведь то, что объяснит вам если не всё, то многое, лежит сейчас в вашем кармане.

— Стеклянный шарик, — кивнула Аполлинария. — Да, вы правы. Но мне почему-то страшно его доставать.

— Время для него пришло, и достать его вам придется, — сказал Настройщик строго.

— Вы постоянно говорите о времени, но ведь времени в Городе нет, — возразила Аполлинария.

— Вы ещё не поняли? — Настройщик усмехнулся. — Для вас оно уже существует. Это… похоже на реку, пожалуй. Вам нужно на другой берег, вы стоите у самой воды, и уже различаете течение, видите, как колышутся подводные травы, как плавают рыбы. Река для вас уже существует, это реальность, и вы отлично знаете, что эта реальность очень скоро станет вашей.

— Значит, я должна достать шарик, — Аполлинария вздохнула.

— Сударыня, вы ведь сами очень долго томились этими вопросами, — Настройщик вздохнул. — Не проще ли будет единожды получить ответ, и больше никогда не думать об этом?

— Не знаю, — покачала головой Аполлинария. — То есть знаю, но… мне страшно, — призналась она. — То, что я увидела в прошлый раз, не давало мне покоя несколько дней. Да и сейчас тоже…

— Вот поэтому вы и должны решить всё и разом. Действуйте. Я не буду вам мешать, и не буду наблюдать за вами, — сказал Настройщик. — Есть вещи, с которыми следует своевременно попрощаться, и, думаю, это как раз одна из них.

— Будь по-вашему, — кивнула, сдаваясь, Аполлинария. — Я готова.

Она вынула из кармана стеклянный шарик с крошечной золотистой искрой внутри, и положила его перед собою на стол.

— Что же я такое сделала? — жалобно спросила она. — Не помню. Но я точно что-то сделала. Они ведь не приходят просто так.

Мысли путались, и ей не удавалось совладать с ними, словно мысли эти стали подобны ветвям на сумасшедшем ветру, там, за окном.

— Я не помню, — жалобно прошептала она. — Не понимаю…

Дверь сотряс первый удар, сильный настолько, что звякнули испуганно чайные чашки, стоявшие в сушилке. Она вздрогнула, обернулась — там, в коридоре, осыпалась с потолка тонкая пыль побелки. Следующий удар сотряс дверь, побелка посыпалась снова; за дверью раздались грубые мужские голоса:

— Открывай, тварь! А ну, открыла быстро! Всё равно же войдем, паскуда, и лучше бы тебе открыть!..

— Нет, — совсем уже беззвучно прошептала она. — Нет, не лучше.

Ещё один удар. И ещё. И ещё. И ещё. Голосов становится больше, и дверь, кажется, уже поддается, а это значит, что они сейчас будут здесь, а если они способны сделать такое с тяжелой железной дверью, что же они могут сделать с ней?

Она дернулась, кинулась к окну, и распахнула его — на пол полетели газеты, какие-то мелочи, и в окно ворвался ветер, тот самый, ворвался и пронёсся по тесной кухне, взметнув занавески, и обдав её, стоявшую напротив окна, своим дыханием.

— Я лучше туда… — беззвучно сказала она. Подоконник был высокий, поэтому ей пришлось сперва забраться на стул, и лишь потом она ступила на выщербленную деревянную поверхность, старую, с отметками от чашек, встала, и сделала шаг вперёд, навстречу ветру, деревьям, и оттепели.

В полете, коротком, мгновенном, её каким-то неведомым образом развернуло, и она упала почему-то на спину, вовсе не так, как должна была. Боль от удара вспыхнула, как пламя, в которое плеснули бензин; вспыхнула, и тут же начала угасать, таять, истончаться, пропадать — и в этот момент она поняла, что умирает. Серый весенний день мерк, темнел, очертания предметов плыли, и тоже таяли, исчезая вместе с болью и сознанием. Последним, что она увидели, были ветви тополя, которые гнул нещадно ставший, кажется, ещё более сильным ветер.

А потом мир мигнул, и выключился.

— Вот же старая тварь, — раздраженно сказал мужчина, который первым подбежал к неподвижному телу. — Сука. Вырвалась всё-таки. Писанины теперь не оберешься…

Ему в этот момент очень хотелось пнуть ногой эту проклятую мёртвую старуху, из-под головы которой растекалась по влажному от ночного дождя асфальта тёмно-бордовая лужа, пнуть, чтобы выместить на её теле всю свою злобу, всё раздражение, но к упавшей уже начали подходить люди, поэтому ему пришлось сдержаться.

— Ох ты ж… — протянула какая-то баба. — Скинулась…

— «Скорую» вызвали? — спросил кто-то.

— Да на кой-тут «скорая», труповозку вызывайте, — ответил другой голос. — Парни, может, вы и вызовете, раз вы всё равно уже тут?

Человек, подошедший к телу первым, ничего не ответил. Последний раз глянув на труп, он медленно побрёл обратно к подъезду. У самой двери остановился — под окном, из которого выпала старуха, валялся разбитый горшок, в котором, кажется, росла до того герань. Да, вот она, валяется рядом, измятая, сломанная. Под самым окном.

Под окном?

Он оглянулся. Как же так вышло, что она так далеко улетела? Метров двадцать от стены дома. Ветром, что ли, унесло? Странно. Обычно так далеко никто не падает. Да тут и этаж низкий, всего-то четвертый, добро бы она летела хотя бы с десятого, а здесь…

— У, старая ведьма, — пробормотал он. — Чтоб тебе и на том свете покоя не было, падаль…

Дверь подъезда захлопнулась за его спиной. А на улице остался ветер, тот самый ветер, остался труп старухи, и медленно собирающаяся возле него любопытствующая толпа.

— Значит, я всё-таки умерла, — шепотом сказала Аполлинария.

— Не вы, — возразил Настройщик. — Погибло ваше старое физическое тело, не более.

— И герань, — добавила Аполлинария.

Так вот почему та старуха из видения поливала стоявшие на подоконнике сухие мертвые герани, подумалось ей. Наверное, ей было жаль ту, настоящую, закончившую своё существование на мокром асфальте в тот злосчастный день. И она отдавала долг мертвым цветам, не в силах вернуть единственный живой.

— Да, и герань тоже, — согласился Настройщик. — Вам её жаль?

— Разумеется. Герань уж точно была ни в чём не виновата, — справедливо заметила Аполлинария.

— Герань-то да, но, признаться, у меня большие сомнения и в вашей вине тоже, — заметил Настройщик. — Эти люди… они не выглядели добрыми или дружелюбными. Скорее, наоборот.

— У них была какая-то своя правда, вероятно, — Аполлинария задумалась. — И, судя по тому, как они себя вели, я была этой правде неугодна. Почему-то.

— Не потому ли, что их правда была сродни правде Велли, Петрикора, Рыцаря, Папэра, и прочих подобных личностей? — спросил Настройщик.

— Даже если и так. Эта правда имела место быть, и, кажется, я совершила большую ошибку, — призналась Аполлинария. — К сожалению, я не помню, какую именно, но, видимо, я чем-то крепко им насолила. Не просто же так они пришли меня убивать?

— Но ведь не убили, — Настройщик усмехнулся. — Для меня это означает, что правда находилась и продолжает находиться на вашей стороне, сударыня.

— Отрадно сознавать, что хоть кто-то находится сейчас на моей стороне, — вздохнула Аполлинария.

— Находится-находится, и нас, вот таких, гораздо больше, чем кажется, — заверил Настройщик. — Давайте я преподнесу вам прощальную чашечку кофе, и пожелаю счастливого пути. Смотрите, за окном уже светает, а это значит, что наша беседа подходит к концу. Удачного вам полёта, сударыня.

— Спасибо, — благодарно кивнула Аполлинария.

Старухи сидели, по своему обыкновению, на лавочке, возле подъезда, но, когда Аполлинария присмотрелась, она с удивлением поняла, что в руках у них вместо привычного вязания находятся аккуратные узелки. Тётя Мирра и баба Нона держали свертки, из которых торчали спицы. У бабули Мелании из узелка, разумеется, выглядывали ушки её больших ножниц. Да и сами старухи сегодня, кажется, принарядились, по крайней мере, впечатление они производили самое что ни на есть благоприятное.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась Аполлинария. — А куда же подевалось ваше вязание? Вы куда-то собрались?

— Как это — куда-то? — удивилась баба Нона. — С тобой, Полечка, и собрались. Всем пора в дорогу, и тебе, и нам.

— Вы полетите со мной? — безмерно удивилась Аполлинария. — Но вы не говорили об этом! Как же такое будет возможно?..

— Запросто, — усмехнулась тётя Мирра. — Вот только непонятно мне твоё удивление. Мы же сказали, давно уже: все мы одной судьбой повязаны, и мы от тебя неотделимы. Неужели ты забыла?

— Нет, тот разговор я помню, — возразила Аполлинария. — Но я не понимаю, как вы полетите, вы ведь не тренировались вместе с нами, и поэтому…

— Мы и не полетим. Это ты полетишь, — ответила баба Нона. — Нам на полёты время тратить нельзя. Кто же вместо нас будет прясть, вязать, да хвосты отстригать? Вот и думай.

— Понимаешь ли, Поля, тут такое дело получается, — тётя Мирра поудобнее пристроила на коленях свой узелок. — Кем бы ты ни была, ты существо, в первую очередь, живое. И поэтому законы, сопровождающие жизнь в любых её проявлениях, на тебя тоже распространяются. А к законам этим прилагаемся мы трое, потому как законы должны исполняться, вовремя и в срок. Это последний наш разговор с тобой, после него мы станем неразделимы, и действовать начнём, как одно целое.

— То есть я уже совсем буду не человек, да? — жалобно спросила Аполлинария. — Настройщик… он передал мне шарик, и я увидела, что женщина, которой я была, погибла. Выбросилась из окна. Так страшно… получается, что я всё-таки умерла, а теперь стану кем-то, кто… я не понимаю, кем именно я теперь буду…

— Не печалься, — улыбнулась баба Нона. — Нормальной ты станешь. А кем — неважно. Названия, имена, прозвища — это, Поля, такое не долгосрочное дело, что и смысла в них нету. Главное тут другое.

— И что же? — с надеждой спросила Аполлинария.

— Да то, что ты никогда больше одна уже не будешь, — улыбнулась тётя Мирра. — И мы, хоть с тобой и спорили порой, зла тебе никогда не желали. То, что все мы вместе так долго строили, оно ведь не на плохом выстроено получилось, хотя и не без того. Так что не переживай. Делай, что должно…

— И будь, что будет? — спросила Аполлинария.

— Э, нет, будь что предначертано, — покачала головой тётя Мирра. — Ты уже сама догадалась, кем именно.

— Кажется, да, — кивнула Аполлинария.

— Вот и славно, — подытожила баба Нона. — Ну, девочки, пора.

— Погодите, — попросила Аполлинария. — Можно ещё вопрос?

— Только недолго, — предупредила тётя Мирра.

— Хорошо. Другие, такие же, как вы, которые сопровождали таких, как я, они что — тоже улетают? Вместе с нами? — спросила Аполлинария.

— А то как же! — всплеснула руками бабуля Мелания. — Каждый день такие, как мы, улетают, вот просто каждый день, в обязательном порядке. Со всеми и с каждым.

— То есть вы уже давно стали миллионами, верно?

— Ну а то. Только не миллионами, — поправила тётя Мирра. — Мириадами. Мы давным-давно потеряли себе счет.

— Ясно, — кивнула Аполлинария. — Скажите, а там правда есть поле, на котором растут цветы?

Тётя Мирра засмеялась.

— Да, девочка, можно и так сказать, — ответила она. — Поле… бескрайнее поле, море травы, в которой вспыхивают, как огоньки, живые цветы. Огненные цветы в бескрайней степи. Ты услышала мой ответ?

Аполлинария молча кивнула.

— Нам пора, — сказала баба Нона.

— Да, — эхом откликнулись тётя Мирра и бабуля Мелания.

И… старухи, сидевшие перед ней на лавке, начали вдруг таять, словно были призраками; они становились всё прозрачнее и прозрачнее, с каждой секундой очертания их делались тоньше, эфемернее, и воздушнее, и вот, наконец, лавочка опустела, на ней больше никого не было.

Манжеты на платье Аполлинарии вдруг словно бы вспыхнули, осветились золотым светом, и край воротничка, который сама Аполлинария могла видеть, вспыхнул тоже. Золотое сияние пробежало по ним, и пропало.

— Ах, вот как, — покачала головой Аполлинария. — Ну, что же. Значит, так тому и быть, и вы теперь навечно со мною. Хорошо. Я готова. Мне пора идти к друзьям.

В кафе она пришла самой первой, никого из друзей ещё не было. Навстречу Аполлинарии вышла официантка, и Аполлинария с удивлением увидела, что официантка переоделась — вместо привычного чёрного платья и белого фартука на ней был темно-синий брючный костюм облегающего кроя, больше всего напоминавший военную форму. Или не военную? Этого Аполлинария не смогла для себя определить. Выглядела официантка тоже как-то непривычно, словно черты лица её изменились, неуловимо, непонятно, но…

— Это точно вы? — спросила Аполлинария вместо приветствия. — Или вы уже кто-то другой?

— Давайте считать, что я теперь кто-то другой, и этот другой является производной от прежнего облика, к которому вы привыкли, — ответила бывшая официантка. — Собственно, вы, сударыня, тоже теперь кто-то другой. Вы не заметили?

— Нет, — помотала головой Аполлинария. — Правда?

— Давайте войдем в кафе, — предложила официантка. — Там есть зеркало. А заодно я налью вам чашечку кофе…

— Лучше чаю, — попросила Аполлинария. — Я бы хотела запомнить вкус, он мне очень нравится.

— Можно и чаю, — согласилась официантка. — Идёмте.

…Зеркало за стойкой было старое, мутное, но Аполлинария, едва взглянув на себя, поняла, что официантка права. Раньше в зеркалах Аполлинария отражалась, как молодая девушка, не полная и не худая, с лицом симпатичным, но несколько невнятным, словно это была заготовка, которой предстоит обрести впоследствии истинный облик. А сейчас — облик был уже обретен, и теперь Аполлинария видела в мутном зеркале молодую красивую женщину со строгим, точеным лицом, гладкими волосами медового оттенка, одетую в золотистое платье с лиловым отблеском.

— Неужели это я? — спросила Аполлинария. — Я так быстро и неожиданно изменилась…

— Вы менялись всё это время, — покачала головой официантка. — Просто не замечали этого, потому что были слишком сильно заняты другими вопросами. Вот ваш чай, сударыня. Именно такой, как вы хотели.

Женщина в зеркале взяла запотевший высокий стакан, и отпила глоток. Да, чай был превосходен. И, пожалуй, теперь только этот чай и связывал Аполлинарию с тем, чем она была раньше.

— Знаете, а я ведь умерла, — с усмешкой сказала она официантке. — Странно, правда?

— Можно, я внесу ясность в этот вопрос? — официантка присела на высокий стул у барной стойки. — У вас было несколько видений, в которых вы представали перед собой в виде старой женщины, которая совершила некий поступок, из-за которого рассталась в результате с жизнью. Всё так?

Аполлинария кивнула.

— Этой женщины никогда не существовало, — спокойно сказала официантка. — Вы всегда были тем, кем вы являетесь сейчас.

— Но я же помню, как я убегала от безглазых, пряталась, спасала себя, и в результате оказалась в Городе, — возразила Аполлинария.

— Конечно, вы это помните, ведь Городу нужно было как-то обосновать ваше появление, в первую очередь для вас же самой, — официантка пожала плечами. — И не только обосновать, но и подарить вам зерно сомнения. А потом посмотреть, как вы им распорядитесь. Ваша ложная память — это ещё одна этическая задача, которую вам предстояло тогда решить. И вы её решили, причем блестяще.

— Так уж и блестяще, — покачала головой Аполлинария.

— Именно блестяще, — твердо сказала официантка. — Поэтому вам и уготована особая судьба. Не такая, как у других.

— Другие, подобные мне, решают её иначе? — удивилась Аполлинария.

— Конечно, — заверила официантка. — Кто-то порывается мстить обидчикам, кто-то хочет вернуть разрушенную жизнь, пытаясь найти дорогу из Города в несуществующую реальность, кто-то ищет причину происшедшего, и не находит, потому что причины на самом деле нет.

— Небо, — вдруг вспомнила Аполлинария. — Небо, и ненастоящие звезды…

— В вашей воле дать кому-нибудь знание о настоящем небе, — пожала плечами официантка. — На ваше усмотрение.

— Всем, — решительно сказала Аполлинария. — Всем, кто со мною связан. Пусть у них будет это знание, и пусть они распорядятся им, как угодно.

— Воля ваша. Сударыня, вы боитесь? — внезапно спросила официантка.

— Немного, — призналась Аполлинария. — Кажется, боится только та моя часть, которая умела это делать. Я не могу ответить на ваш вопрос. Это плохо?

— Нет, почему же, — официантка улыбнулась.

— Скажите, а вы теперь юноша или девушка? — решилась, наконец, Аполлинария. — Ваше лицо, оно… как бы сказать…

— Это уже не имеет значения, — ответила официантка. — Сейчас я — ваш проводник, не более.

— То есть вы поможете нам? — с надеждой спросила Аполлинария.

— Разумеется, — кивнула официантка. — Настолько, насколько это будет в моих силах. Идёмте, ваши друзья ждут нас.

На улице, за столиками, стоявшими под выцветшей старой маркизой, уже сидели все, кто должен был сегодня отправиться в полёт. Дория и Тория, Вар и Даарти, Балерина и Медзо расположились за одним столом, а ротаниха и кот, Папэр и Рыцарь, и Велли с Петрикором — за другим. Кажется, они уже точно определились со своими парами, мельком подумала Аполлинария, ведь раньше у них возникали по этому поводу разногласия.

— Вы готовы? — спросила она. Все дружно кивнули. — Кажется, нам пора.

— Да, нам пора, — Вар улыбнулся. — Сударыня, мы идём на холм?

— Куда же ещё? — официантка повернулась к нему. — Только нам надо закрыть кафе. Одну минутку.

Вскоре официантке, уже обе, вернулись — вторая теперь выглядела точно так же, как и первая — и предложили компании следовать за ними. Все тут же встали, выстроились парами, и пошли следом за официантками, Аполлинария замыкала это шествие. Сначала у неё возникла мысль, что, наверное, ей следует идти первой, но потом она подумала, что вот так, находясь за всеми, ей будет проще уследить, чтобы никто не обидел идущих, и не сбил их с пути. Странная мысль, но Аполлинарии в этот момент она показалась верной. Я должна беречь всех, и неважно, где я иду, думала она. Я должна беречь и охранять их всех, где бы они ни находились, и что бы с ними не происходило. Ведь я есть суть они, а они — суть я, и даже когда мы все станем миллионами, я должна буду делать то же, что и сейчас.

Впервые за всё время, проведенное в Городе, они видели небо, скрытое облаками полностью. Официантки привели всю компанию на самую вершину холма, на площадь, попрощались с каждым, и отошли в сторону, но не очень далеко. Мы будем наблюдать, сказали они, вы просто помните, что мы есть, и что если возникнет проблема, мы поможем её решить. Остальное — только в ваших руках. Будьте бдительны, видите, какое сегодня беспокойное небо? Поэтому проявите осторожность, и держитесь вместе, не смотря ни на что.

— Вы готовы? — спросила Аполлинария. Готовы, готовы, откликнулось несколько голосов. — Тогда позвольте мне сказать вам перед полетом пару слов. Я рада вам всем. Вы все мне дороги, и все для меня важны в равной степени. Я всегда буду с вами. Это всё.

— Мы тоже будем с вами, сударыня, — тихо произнес Вар.

— Чтобы бы ни произошло, мы вас не покинем, — добавил Папэр.

— Вы очень для нас важны, — сказала Даарти.

— Мы будем держаться вас, — произнесли в унисон Дория и Тория.

— Мы вас не оставим одну, — улыбнулась мадам Велли.

— Вы покорили наши сердца, — кивнул Рыцарь.

— Вы сделали возможным наш полет, — сказала Балерина.

— Вы подарили нам мудрость, — мурлыкнул кот.

— Вы улучшили созидание, — заметила ротанша.

— Вы открываете нам новое небо, — покивал Петрикор.

— Вы определили нас, — закончил Медзо.

— Летим, — сказала Аполлинария.

— Летим, летим, летим… — эхом откликнулись все.

Они встали в два круга, как привыкли, Аполлинария заняла своё место в центре, и подумала — я отрываюсь от земли, я навсегда отрываюсь от земли, и никогда больше на неё не вернусь. Она ощущала сейчас под ногами камушки и пыль, и попыталась запомнить это чувство, но ощущение уже пропадало, потому что обе группы поднимались в воздух, навстречу небу, облакам, и неизвестности.

Они взлетали всё выше и выше, и чем ближе становилось небо, тем сильнее делался ветер, и тем сильнее ощущался холод, но в какой-то момент Аполлинария вдруг поняла, что больше не чувствует его. Она перевела взгляд на свои руки — до того она смотрела только вверх — и обнаружила, что руки стали полупрозрачными, и очертания их тают с каждой секундой. Я исчезаю, подумала она, и, кажется, мои мысли тоже меняются и пропадают… Она посмотрела вниз — Город уже почти скрылся за облаками, но она всё ещё могла различить его, и увидеть, что Город и в самом деле бесконечен, точнее, он бесконечен для её нынешнего взгляда, ведь если ты не умеешь смотреть дальше, имеет ли значение то, что ты не в состоянии увидеть? Однако вскоре Город окончательно скрылся из вида, и Аполлинария тут же позабыла о нём, потому что в разрыве облаков мелькнули перед её взором первые звёзды. Ветер стал очень сильным, но Аполлинария уже поняла, что её спутники, равно как и она сама, тоже потеряли свои телесные оболочки, поэтому ветер им больше страшен.

— Выше, выше, — прошептал где-то внутри её естества знакомый голос. — Не отвлекайтесь, не прерывайте полет. Вы уже близко к цели.

Облачное море осталось внизу, и группы, больше всего напоминавшие скопище ярких маленьких звезд, стремились сейчас в направлении звезд настоящих, которых становилось всё больше и больше.

— Миллионами, мы станем миллионами, — ощутила Аполлинария. — Сейчас мы станем миллионами, скорее, скорее…

Она, управляющая этим полётом, рванула ввысь, увеличив скорость до предельно возможной, и внезапно, без всякого перехода, они пролетели насквозь звёздный свод, и оказались в пространстве, состоявшем из тысяч и тысяч световых сполохов и бликов, косоротые, впрочем, начали быстро расходиться в стороны, отдаляясь друг от друга, и начиная всё больше и больше напоминать диковинные цветы. Вот оно — в гаснущем, исчезающем сознании Аполлинарии возникла вдруг мысль, которая едва не остановила её полёт. Вот же оно — это бескрайнее поле, и огни живых цветов. Мы тоже живой цветок, только я должна… должна… те двое, и я должна… вспомнить, узнать, вернуть, я не могу уйти окончательно, потому что я должна… вернуть… любой ценой должна вернуть…

С этой мыслью существо, пребывавшее некогда в облике Аполлинарии Онсет, перестало существовать. Вместо Аполлинарии внутри Великого Ничто возникало сейчас новое Светоносное Начало, стремительно становящееся миллионами и мириадами, распространяющее и дублирующее себя во все пространства и времена, и удерживающее своей волей скрытую, тайную общность тех, кто имел для него значение. Тайную общность, и крошечный фрагмент памяти, который был для него бесконечно важен.

— Вернитесь ко мне, — беззвучно произнесло новое Светоносное Начало. — Вернитесь ко мне, умоляю. Вы должны найти дорогу и вернуться ко мне…

Ит закрыл книгу, и положил на стол перед собой. Лийга сидела напротив него, но смотрела она сейчас куда-то в сторону, словно бы пытаясь избежать встретиться с Итом взглядом.

— Ну и что ты об этом думаешь? — спросил Ит.

— Да ничего, — Лийга пожала плечами. — Книга и книга. Финал какой-то смазанный, как мне показалось…

— Лий, не ври, — покачал головой Ит. — Ты ведь тоже поняла, верно?

— Что именно? — Лийга, наконец, посмотрела на Ита. — Что я должна была понять?

— Я тебя очень прошу, не надо так, — сказал Ит. — Ну вот зачем, а?

— Что зачем? — нахмурилась Лийга. — Что зачем, Ит? Зачем я сейчас сижу здесь, зачем Дана с рыжим сейчас пошли в магазин, зачем на улице дождь, или что-то ещё?

— Что-то ещё, — терпеливо ответил Ит. — И ты, и я понимаем, что именно лежит перед нами, верно? Я прав?

— Господи… — Лийга страдальчески закатила глаза. — Хорошо, ладно. Так и быть. Да, ты прав, это описание создания сиура первого порядка. Некая сущность появляется в некоем месте, проходит обучение, набирает подходящих кандидатов, и стартует в Сеть. Что ты ещё хочешь услышать?

— Правду, — пожал плечами Ит.

— Какую именно правду? — спросила Лийга.

— Лий, ну прекращай, — попросил Ит. — Сиур первого порядка? Серьезно?

— Он выглядит, как сиур первого порядка, низовая единица в Сети, — сдалась, наконец, Лийга. — Вот только на самом деле это не он, конечно. Скажем так: за всё время своей работы я не видела подобных построений. Теоретически они могут существовать, но они не поддаются счислению. Ни в каком виде.

— Почему? — спросил Ит.

— Это скрытый сиур, как мне кажется, — Лийга поморщилась. — Его не видно. Миры, которые в него входят, штатно находятся в других сиурах. И являются частью Сети, ровно так же, как и все другие. Но у таких миров должны быть маркеры двойной принадлежности…

— Миры Зеркал, или Сонма, — подсказал Ит.

— Ага, поздравляю, ты нашел одну точку из двенадцати, — невесело усмехнулась Лийга. — Мало того, точку, которая бесконечно умножается сама на себя. Умножается, и потому дублируется — вот тебе и Зеркала, или Сонм, если угодно, и вообще, неважно, как это явление можно назвать. Но это, скажем так, видимый признак, кто-то один из этой компании спалился таким образом, а остальные нет.

— Петрикор? — предположил Ит.

— Думаю, да, — кивнула Лийга. — Или Папэр. Зеркала… они очень пафосны и воинственны, на них более чем похоже. Искать такое построение — сложнее, чем найти иголку в стоге сена. А ещё…

— А ещё эти построения являются частью сигнатуры Стрелка, — закончил Ит. Лийга кивнула. — Нет никакого неопределенного выбора, когда речь заходит о гипотетическом выстреле. Стрелок избирателен, и работает только по маркированным мишеням. Мы допустили в первых расчетах системную ошибку.

— Какую? — спросила Лийга.

— Спонтанность выбора мира событий сигнатуры, — Ит покачал головой. — Мы оставили Стрелку слишком большое пространство для маневра, а на самом деле никакого пространства у него нет. То есть не так, тут я не прав, конечно. У него бесконечное пространство, состоящее из множества отраженных объектов. А на самом деле объект, разумеется, только один.

— Да, — Лийга вдруг улыбнулась. — Ты же слышал версию, что во всей вселенной существует на самом деле только один корабль Сэфес и одна станция Бардов? Может быть, это действительно так, ведь неважно, каким образом будет осуществляться процесс копирования, ведь важен только результат. Я права?

— Да, я об этом слышал, и неоднократно, — кивнул Ит. — Было дело. Но сейчас… Лий, как ты считаешь, откуда всё-таки взялась эта книга? Мы искали, долго, дошли до самого верха, и даже выше, и никто так ничего и не сказал и не выяснил. У тебя есть идеи?

— У меня нет идей, — Лийга тут же посерьезнела.

— Врёшь, — покачал головой Ит. — Потому что ты поняла ровно то же, что и я. И Скрипач. И Дана. Но ты продолжаешь упорно отрицать то, что поняла.

— Тогда скажи это сам, — жестко ответила Лийга. — Сам, потому что для меня подобное понимание ломает всё и вся. Потому что я, пробыв в Контроле столько лет, не сумела увидеть то, что сейчас видим мы все. Скажи, Ит. Скажи. Это. Сам.

— Я поступлю иначе. Задам вопрос, и очень попрошу тебя всё-таки дать на него ответ.

— Давай, — сдалась Лийга. — Произнеси это вслух.

— Как ты считаешь, логические узлы сиуров — разумны? — спросил Ит.