Аустерлиц

Событие девятнадцатое

Для поселения виноградарей в Судаке Пётр Христианович взял с собой и новоиспечённого выпускника Дербентской лекарской школы, доктора Абилова. Паренька звали Абуталиб Абилов. Был он лезгин по национальности. Лекарская школа в Дербенте, как школа работала уже четыре года, а как университет два, с прибытием профессоров из Линца и Вены. Сначала в неё собрали травников и просто желающих с Дербента и прилегающих территорий. Абуталиб был одним из первых её учеников, отец у парня был известный во всём Дагестане травник и сын успел нахвататься многому. А тут Брехт школу открыл, вот пацану и загорелось стать настоящим дипломированным доктором. Захотел и, отучившись четыре года, стал.

Князь Витгенштейн давно хотел в Судак отправить своего человека. Тем более, там рядом всю зиму живут настоящие лейб-медики, наблюдают за здоровьем Елены Прекрасной.

Семён Тугоухий писал, что там, чуть выше и подальше от моря уже рядом с царским теремом тоже понастроили богатые родителя для своих сыновей и дочерей теремов и некоторые медики специально из Европы приезжают лечить богатеньких пациентов. Можно, общаясь, почерпнуть у корифеев чего полезного. А может, и сманить их преподавать в Дербент. В разговоре простом за стакашком вина молодого, похвастает доктор из Дербента, кака там райска жизня и захочет голь европейская приобщиться к достижениям прогресса.

Абуталиб Абилов закончил сначала школу, а потом и университет с отличием и Пётр Христианович, выбирая кандидата, на нём остановился. Парень на днях женился на девушке из их селения, и Брехт из своего участка выделил им десять соток земли и денег дал на строительство дома для себя и фельдшерско-акушерского пункта, болезных принимать. Пока поживут молодые в его бараке.

Князь Витгенштейн хотел было там, в Судаке, кирпичный завод организовать, чтобы делать кирпичи на месте, а то эти бараки из самана не сильно его впечатлили. Оказалось, что с углём проблема, а уж с дровами и подавно. Хорошо, что холодов особых не бывает. Тогда дал команду Ибрагим — эфенди министру строительства Дербентского ханства просчитать, сколько будет стоить переброска туда уже готового кирпича из Дербента. Увидел и присвистнул. Легче прямо из серебряных монет дворец там строить. Разделил на три года. Снова посчитал. Хрень получается. Самое узкое место — это перевозка кирпича из Моздока, куда его можно доставить водой, до Ростова. Это арбы и телеги. По полтонны максимум на телегу. А нужно перевезти сотни этих тонн. И расстояние — несколько сотен километров.

Пока отложил этот проект Брехт. Сейчас Ибрагим — эфенди прорабатывает по приказу Брехта другой проект. Если гора не идёт к Магомету, то можно и подойти поближе. Самое слабое место проекта — топливо. Ничего нет проще. До Моздока нефть доставят вайнахи. А значит, кирпичный завод можно строить в Моздоке. В Чечне и Кабарде сейчас мир. Никто восстаний не поднимает. В личной охране императора по-прежнему, сменяя друг друга, раз в год служат и чеченцы, и черкесы. И очередь на попадание в эту командировку расписана на десять лет вперёд. Все возвращаются довольно богатыми людьми в новой, шитой золотом и серебром, форме, с наградным оружием и орденами. Весь род гордится, если один из аскеров этого рода побывал в Санкт-Петербурге. Потому, никто с русскими сейчас на Кавказе не воюет. Ну, плюсом ещё и Брехт есть, который вечно устраивает заварушки, в коих самые боевитые и непоседливые товарищи пыл утоляют. И добычу богатую привозят. И главное, Моздок вернули кабардинцам, и причин для вражды больше нет. Брехт несколько раз за последние два года встречался в Тифлисе с Цициановым и уговорами, а то и угрозами не давал ему облагать данью ни вайнахов, ни черкесов.

— Занимайся своими грузинами. Вон, имеретинского царя Соломона II, (Имеретия была включена в состав Росси в прошлом году в этой Истории) к чёртовой матери отправь в Петербург. Скоро война какая-нибудь очередная начнётся, он сразу на сторону Турции или Персии перекинется.

Цицианов бухтел, пытался права качать и даже письма с жалобами царю писал. Но тот хоть и держал князя Витгенштейна подальше от Петербурга с английским послом и прочими англофилами, но добро помнил, и на жалобы Цицианова ответил точно так же, как и Брехт. Занимайся, мол, Павел Дмитриевич, своими грузинцами, не лезь к хану Петеру. Жираф большой ему видней.

Если кирпичный завод построить в Моздоке, то это не только позволит сократить плечо доставки кирпича в Крым, но и сам Моздок, а за ним и весь этот регион вперёд толкнёт. Доставка нефти, глины, песка. Строительство завода, выпуск кирпича, а потом его доставка потребителям, ну и строительство кирпичных домов в самом Моздоке — это огромное количество рабочих рук. И в том числе явно нужны будут иностранные специалисты. И механики и огнеупорщики и архитекторы. Развиваться начнёт регион.

Кстати, про лекарскую школу и университет. Их-то, лекарей этих, Брехт забыл посчитать, количество своих войск определяя. В составе подразделений на каждую сотню воинов, а где небольшое подразделение, то именно на него, Пётр Христианович выделил одного студента или недавнего выпускника. Всего с войском отправилось почти сто человек лекарей.

Абуталиб Абилов сейчас плыл по Азовскому морю на галере вместе с Брехтом и засыпал его кучей вопросов. Главным был, можно ли ему в следующем году, когда Елена Прекрасная поедет в Студенцы, съездить вместе с ней. Очень хотелось пареньку с легендарной ведьмой Матрёной пообщаться.

— А что, хорошая идея. Я подумаю. Может, человек по пять лучших выпускников университета буду на полгода в Студенцы отправлять на практику к Матрёне. Спасибо, Абуталиб, за подсказку.

Событие двадцатое

Кто бы сомневался, только выплыли из Азовского моря в Чёрное и начался сильный ветер. Не так, чтобы шторм, но ветер приличный и он с юга, практически в борт маленькой галере волна бьёт, из-за этого приличная качка организовалась. Пётр Христианович не забросил кувыркания, и каждый день с упорством обречённого сотни кувырков на, набитых конским волосом, матах проделывал. Месяц назад возвращаясь из Москвы домой в Дербент даже и не почувствовал морской болезни, ни малейших симптомов, даже возгордился. Вот, мол, терпение и труд всё перетрут. Закалил Вестибулярный аппарат. Молоток ваше ханское высочество.

И тут, как началось, еле успевал до борта добегать. А потом опять кошму прямо у борта положил, рядом бутылку красного вина поставил и «болел». Ну, не честно же, все как огурчики, один он рыб регулярно кормит. Вон, как чайки над ним смеются. Гогочут.

Всему хорошему придёт конец, доплыли от Керчи до Судака и в устье реки Суук-Су остановились. Имение Брехта находилось в пяти примерно километрах вверх по реке, там в неё какой-то приток ещё впадает и рядом, а точнее прямо на территории брехтовской усадьбы, на восточном конце его угодий расположена горушка небольшая — Таракъташ называется. После приступа морской болезни трястись на тарантасе Пётр Христианович не захотел и пошёл пешком. Вскоре, конечно проклял. Жарко. И ветер этот южный хоть и с моря не прохладу несёт, а влажность и жару. Добрался еле живой Пётр Христианович в свои Пенаты и свалился в прохладе комнаты на кровать. Всё же в толстых саманных стенах есть свои плюсы. Управляющего Брехт сразу отправил за егерями и дезертирами бывшими. Через пару часов все пятнадцать бывших спецназовцев собрались во дворе усадьбы на веранде. Вечер уже настал, жара спала, и даже проклятый ветер поутих, так чуть шёлковые занавески колыхал.

Князь Витгенштейн успел прилично уже наклюкаться, дегустируя свои вина. А что вполне. Выдержки, может, ещё не хватает, но вот это с травами очень похоже на креплёное вино «Чёрный лекарь», прямо вкусно и самому себе завидуешь, что такое вино выпускают его винокурня. Вот же, на этикетке бутылки написано название: «Кназъ фон Витгенштейнъ».

Был Брехт уже после перестройки в Приднестровье и пил там коньяк нет Дивин «Князь Витгенштейн». Это если переводить. А если так читать, то «Принц Витгенштейн». Стоил коньяк кучу денег, был какой-то неимоверной выдержки и даже продавался в хрустальной бутылке. Но надо отдать должное янтарному напитку, своих денег он стоил.

Вкус был яркий, густой. Не часто с таким Брехт сталкивался: и сладкий, и сухой одновременно. Однозначно — подтверждение уровня «выдержанного» коньяка. Вначале терпкие кисловатые ягоды, типа вишни, терновника, черноплодной рябины или, может, черёмухи; сухофрукты уходят на второй план. Затем солирует древесно-смолистая тема, которая гармонично переплетается с нотками выдержанного вина, специй, трюфелей и орехов.

И послевкусие очень продолжительное, терпкое, вяжущее, согревающее. Сказка, стоящая своих денег.

Сам бы Иван Яковлевич потратить такую прорву денег на бутылку коньяка объёмом 0.7 литра не мог себе позволить. Угощал бывший ученик, который переехал в Тирасполь и стал тут крутым бизнесменом. Он и пригласил Брехта в гости, приехав на очередную встречу выпускников. Пил тогда Иван Яковлевич и, несмотря на то, что коньяк был отличный, осознавать, что каждый глоточек это тысяча рублей, было непривычно. Да, ужас просто.

Сейчас коньяк «Принц Витгенштейн» и «Хан Петер» стояли в подвале дома в двухсотлитровых бочках. Долго им ещё стоять до пятидесятилетней выдержки. Если достоят. Тут ведь ровно через пятьдесят лет очередной Наполеон с войной пойдёт. Нужно этого не допустить. Кто мешает году эдак в семнадцатом отправить диверсантов по Европе, что бы они всех потомков этого коротышки узурпатора на ноль умножили. А ещё хрена с два, если доживёт, конечно, он позволит Николаю подавить венгерское восстание. Венгрия должна стать свободной, а Чехия со Словакией войти в состав Российской империи.

Собрались бывшие соратники и новоиспечённые дворяне российские и стали под этот «Чёрный лекарь» успехами и пополнениями в семействах хвастать, а тут Ефим возьми да и спроси:

— А вы, Вашество, просто в гости приплыли или дело какое есть?

— Не, ребята, я проездом. Тут в Баварии и Богемии (Аустерлиц это город Славков в Моравии, в Чехии) заварушка намечается, решил я нанести визиты вежливости.

— Побить кого надо? — загорелись глаза у бывшего егеря.

— Ну, да есть два персонажа, одного нужно убить, вместе с армией в двадцать тысяч человек, а второго ограбить так, чтобы он на всю жизнь запомнил и внуки тоже с правнуками.

— А нас, что не зовёте? — оглядел Ефим старичков.

Ну, не все старички, но и не молодёжь же, кроме Ивашек и Сёмы все — ветераны.

— И мы с вами, Вашество! — Подскочил с места Ивашка, который Зайков.

— Да, нет. Тут хозяйство у вас, жены, дети. Лекаря я вон вам привёз. Сёма писал, что скоро ещё пятеро новых крымчан появится. — Брехт указал на скромно сидящего в углу веранды лезгинского доктора.

— У, у-у! Нет, Вашество, за остальных не скажу, а я с вами! — Ефим оглядел егерей. Так и продолжал стоять при этом.

— И я! И я! И я! Ия-ия-ия! И я того же мнения! — один за другим стали вставать ветераны, и Ивашки все встали и Сёма. Все пятнадцать человек захотели повоевать, и армию в двадцать тысяч, неизвестных им придурков, на тот свет отправить.

— А жены? Хозяйство? — Встал и Брехт.

— Так управляющие есть. А за жёнами и детишками, вон, вьюнош этот присмотрит. Устал я от детского крика и плача. Мне милей, когда раненые на той стороне мушки стонут, — Оскалился Ефим.

— Стонут!!! — поддержали, чокаясь все пятнадцать.

— Ну, как хотите. Не простой поход …

— А когда он с вами, Вашество, простой был. Зато интересно. Не хватает чего-то здесь.

Нда, понятно чего не хватает, улыбнулся про себя Брехт. Адреналина старым воякам не хватает. Ну, уж это он им обеспечит.

Событие двадцать первое

Лаз Азиз Ахмет-паша — Капыджыбашы, отправленный султаном проверить готовность турецкого войска стоящего в Измаиле к войне, выехал из Измаила в сопровождении отряда из двух десятков янычар в сторону стоянки задунайских казаков, что пьянствовали на правом берегу Дуная. Начальник внутренней охраны дворца не понимал этого поручения. Почему он? Какая-то очередная интрига? Кер Юсуф Зияуддин-паша — великий визирь, этот торгаш и палач точно не умрёт своей смертью. Это без сомнения он стоит за этим поручением султана Селима III. Проклятый грузин. Боится, что его снимут с должности и поставят его Лаз Азиз Ахмет-пашу. Как он вообще оказался на такой высокой должности? Хитростью и лестью втёрся в доверие к султану и ещё, наверное, из-за своего уродства. Султану смешно, должно быть, смотреть на его перекошенную физиономию. Много лет назад этот жирный червь, как рассказывают янычары, давно служившие во дворце, решил побросать вместе с воина копьё, но споткнулся, когда ему подавали копьё и налетел на остриё глазом. Наконечник разорвал щеку и выбил глаз. Теперь и глаза нет и на щеке большой шрам, стягивающий кожу к скуле. Даже борода не спасается. Словно, скалится в кривой улыбке всё время «Юсуф Зияуддин-паша Слепой». (Kör — «Слепой»).

— Эфенди, смотрите, — обратился к Ахмет-паше командир его охраны Мустафа, отвлекая его от тревожных мыслей.

Начальник внутренней охраны дворца мотнул головой, словно лошадь, отмахивающаяся от приставучих слепней, только бывший янычар отмахивался от тревог, что стали неизвестно откуда собираться вокруг его головы. Он посмотрел на юго-восток и увидел необычную галеру, что быстро приближалась к холму, на котором расположились казаки. Форма галеры и правда приковывала взгляд, не зря Мустафа привлёк его внимание.

Она была длинной и узкой, словно челнок у его бабки, которая ткала циновки. Это почти единственное воспоминание, что осталось у Ахмет-паши, а раньше Осипа. Бабушка сидит под навесом на дворе и длинным вот таким челноком быстрыми движениями просовывает его между переплетениями цветных нитей. Мычит корова в хлеву и слышен надтреснутый чуть с хрипотцой голос бабушки, она что-то напевает вполголоса. А в это время к их деревне уже мчатся янычары, которые заберут семилетнего Осипа с собой. Жалел ли он о том, что попал к янычарам. Нет. Кроме этого воспоминания и не осталось почти ничего из его детства. Ещё помнит, как мать стегала его крапивой за какую-то провинность. Самой матери не помнит, не помнит её лица, только крапиву. А отцы Осип не помнил вообще. Нет. Не жалеет. Да и было ли это с ним. Может, сон приснился. Он всегда был и есть и будет янычаром. И будет им вопреки интригам «Слепого».

— Они правят к берегу. — И так видно. Он — Ахмет-паша, в отличие от слепого великого визиря, обладает двумя глазами и отлично ими видит.

— Хорошо, Мустафа, я вижу, тебе не терпится узнать, кто там к нам пожаловал. Всё равно почти по пути, давай, съездим, посмотрим.

Они повернули чуть коней, галера приставала не прямо у холма, где расположились казаки, а метрах в ста-ста пятидесяти ниже по течению. До реки им ехать не далеко, и спешить было совершенно некуда. Пока галера подойдёт к берегу, пока с неё спустят сходня, они медленным шагам успеют добраться до берега.

Лаз Азиз Ахмет-паша смотрел на галеру, приставив ладонь, как козырёк к лицу, солнце недавно взошло, и было как раз за галерой, и ещё оно отражалось в реке, и эта рябь солнечная мешала рассмотреть людей стоящих у борта галеры. Там было несколько человек. Трое были нормального роста, а остальные карлики. Это удивило и позабавило янычара. Набрать на галеру экипаж из карликов это что-то новое. Зачем? Подъехали они как раз, когда бородатые купцы в странных одеждах стали спускаться с галеры по брошенным сходням. Ахмет-паша чуть тронул пятками своего жеребца и вплотную подъехал к воде. Благо берег был песчаный и сухой. И чуть рот не открыл от удивления. Он ошибся. Зрение подвело. Не как «Слепого». Он отлично видел, но неправильно оценил рост этой троицы. Это не люди на корабле были карликами. Это троица, спустившаяся на берег, была великанами. Они были молоды, один так совсем ещё мальчишка, и он был даже на полголовы выше остальных. Но и те двое были больше, чем на голову, выше самого Ахмет-паши и любого из его охраны.

А ещё кроме роста и странной одежды у них были красные почти бороды и волосы. Даже куцая, только начинающая отрастать, бородка самого молодого великана и то была красного цвета. Одежда была похожа на ту, что носят горцы на Кавказе, только она была из чёрного атласа и с непонятными серебряными украшениями на груди. Явно стоит огромных денег. А ещё толстый серебряный пояс и огромные мечи, почти волочащиеся концами ножен по земле.

— Мустафа, узнай, кто они такие. — Кивнул начальнику своей охраны Ахмет-паша.

Янычар соскочил с коня и в десяток быстрых шагов преодолел расстояние до троицы великанов. На самом деле великанов. Они чуть не на целый эндазе (650 мм или 2,13 фута) возвышались над Мустафой. Да, тот не отличался ростом и Ахмет-паша тоже был на полголовы выше командира янычар. Янычар брал другим. Он в ширине плеч не уступал себе в росте. Но молодой великан и в плечах был не сильно меньше начальника охраны.

— Кто вы такие? — спросил по-турецки их Мустафа-бей, но все трое чужаков развели руками, показывая, что не понимают.

Старший и самый низкий из спустившихся с корабля, что-то крикнул на странно знакомом языке, и с корабля спустился ещё один человек в одеянии муллы.