Аустерлиц

Событие тридцать четвёртое

Анекдот про Чапаева Брехту вспомнился, когда он уже протискивался мимо пришедших на совещание командиров к своему деревянному креслицу. Совет в Филях это сборище ни разу не напоминало. Там генералы все в орденах, сидят чинно в огромной избе, а тут избы нет, и генералов тоже. Хотя, Мехти ведь генерал. Ну, не суть. Главное, что эти командиры на тех генералов ни разу не походили. Все в основном в чёрных черкесках и папахах, и ещё красные бороды у всех. Слёт краснобородых. Что-то там такое у сэра Артура Игнатиуса Конан Дойля будет.

— Господа командиры! — Возвысил Пётр Христианович голос, обменивались впечатлениями победители при реке Дие.

Господа не сразу, но примолкли, уставились из-под папах и через бороды на опять чего-то затеявшего хана Нахичеванского.

— Господа командиры, птицам деньги нужны? — и обвёл глазами опять зашушукавшихся товарищей.

— Нет, — Это допущенный до совета Кристианушка высунулся.

— Правильно. Так что, орлы, пропил я ваши деньги.

— Чего? Где пропил, какие деньги? — Не оценили анекдот соратники.

— Ладно, послушайте. Хочу ваше мнение услышать. Маршал Даву спешил не просто так, он шёл ускоренным маршем к городку Аустерлиц, что километрах в сорока отсюда, чтобы принять участие в сражении Наполеоновской Великой армии с союзными войсками под командованием генерала Кутузова. На этой битве будет целых три императора. Александр с Францем с одной стороны и Наполеон с Буонопартом с другой.

— Четыре! — высунулся опять самый младший Витгенштейн и тут же от Петера оплеуху словил.

Народ похихикал над братишкой и уставился на другого Петера — хана Нахичеванского.

— Я планировал, после разгрома маршала Даву идти Вену грабить и Мюнхен. Ну, вы все в курсе. Вена сейчас захвачена французами их там около десятка тысяч, но если мы в их одежде ворвёмся в город под вечер, когда они все пьяные будут, то вырежем. Да и больше нас и умения побольше, там хрень всякую тыловую оставили. Все лучшие силы Наполеон стянул под Аустерлиц.

— И? — чувствуя подвох стянул генеральский бикорн переодевшийся уже в дивизионного генерала Иван Губа.

— Там русских солдат убивать будут. — Брехт махнул рукой на север.

— Это пленный сказал? — вылез вперёд Ермолов.

— Пленный.

— Так чего медлим!? Мать их! Нужно поспешить нашим на помощь! — рыкнул всей силой богатырских лёгкий полковник артиллерист.

— Мехти? Ты генерал российский. Единственный тут. — Князь Витгенштейн поманил пальцем шамхала.

— Вена! Мюнхен! Красиво звучит. А потом, после того, как разобьём французишек, можно будет вернуться к первоначальному плану? — Прямо читалось жалость к потерянным богатствам на хитрой монголоидной рожице шамхала Тарковского.

— Там будет австрийский император. Ну, император Священной римской империи немецкой нации Франц. При нём грабить его столицу не сильно красиво. А вот Мюнхен. Это другое дело. Там не можно, а нужно.

— Вена богаче. — Это братишка опять и опять оплеуху получил от старшого.

— Марат? Ты что думаешь?

— Эх. Сам бы не пошёл. Сколько говоришь войск у Наполеона?

— Тысяч шестьдесят, может семьдесят.

— Не мало. Вспомнит же потом Александр …

Брехт очень сильно сомневался в благодарности русского императора. Нет, сначала ордена-то даст и даже премию выпишет … Тысяч в десять. А потом англичане ему опять чего напоют или родственнички немецкие.

— Я вспомню и ему напомню.

— Разобьём Наполеона и на Мюнхен? — уточнил пщышхуэ.

— Так планирую. Там же два императора будут. — Честно признался Брехт.

— Хорошо. Но трофеи-то с французов брать можно?

— М-м-м. Ну, думаю, это я попытаюсь отстоять у Александра Павловича. — Брехт себе эту картину представил. Нда, может лучше всё же на Вену?

— Я пойду с тобой.

— Спасибо, Марат, я не забуду.

— Не будет, значит, грабежа Вены? — Оба кошевых атамана помрачнели, усы длиннющие оба крутили.

— Если решим идти на Аустерлиц, то не будет…

— Чего там решать! Там французы русских будут убивать! Идём, конечно! — Навис над казаками Ермолов.

— А с Мюнхеном так не выйдет? — Задал правильный вопрос Иван Губа.

— Есть у меня небольшая задумка, если удастся, то с Мюнхеном будет всё нормально.

— Любо! Идём французишек бить.

— Князь Мудар, а ты что молчишь? — переключился Брехт ещё на одного участника совещания.

— Мне ничего хорошего не сделал русский император Александр. За него умирать и чтобы умирали мои люди, я не хочу, — чеченец улыбнулся, — Но мне много хорошего сделал хан Петер и я пойду за ним на его войну, если ему это нужно. И все вайнахи пойдут. Нас мало здесь, но все мы пойдём с тобой Петер-хан.

— Спасибо Мудар. Я запомню.

— А нас почему не спрашиваешь, Ваше Превосходительство?! — встрепенулся ротмистр князь Вадбольский.

— Иван Михайлович! Ты не заболел? Там сейчас Мариупольский полк схлестнётся с Наполеоном, а ты тут ромашку затеял?! — опешил Брехт.

— Нет, Ваше Превосходительство, я наоборот хотел напомнить, что это наш прямой долг идти воевать вместе с императором. — Выпятил грудь гусар.

— Так-то нас не звали. И тут почти нет подданных императора, но спасибо, что напомнил. Егерей ещё спросить забыл.

— Егеря не подведут, — скромный маленький майор Щеглов обрадовался, что и его вспомнили. Скромный, а в этом подразделении сейчас лучшая в мире дисциплина и лучшие в мире воины.

— Капитан, а что твои гренадеры? Последний ты.

— Мы присягали служить тебе Петер-хан, и если ты идёшь на войну, то и мы идём с тобой. — Молодцы немцы.

— Ну, теперь все. Через час выступаем. Нам нужно за сегодня и завтра пройти больше сорока километров. Разойдись!

Событие тридцать пятое

Если к войнушке успел Даву, то его войско не менее мобильно. Пройти больше сорока километров за один сегодняшний день маршал не мог. Это не под силу ему. В смысле никому не под силу. Лошадь это та ещё животина, её нельзя заставить идти без отдыха днём и ночью. Её кормить и поить надо, её спать уложить надо. А в войске маршала несколько тысяч коняг. И есть малорослики, но плотного телосложения, что пушки волокут, и какой-никакой, но обоз есть. Потому Брехт решил так, рассмотрев карту. Сегодня они ещё проделают километров одиннадцать — двенадцать до села Погоржелице. Там и заночуют. А вот дальше сложнее. Если идти на Брно, сейчас город называют Брюнн, а потом на Аустерлиц, то это больше сорока километров, да даже все пятьдесят. Так, должно быть, и шёл Даву в Реале. Но вот есть просёлочная дорога, указанная на карте. Даву же не знал, куда точно идти, а Брехт знает. И эта просёлочная дорога ведёт как раз к Аустерлицу от Погоржелице этого. И она, если масштаб не врёт, всего тридцать километров. Спокойно завтра пройдут их, и отдохнувшими, утречком второго декабря выдвинутся из леса, что отмечен на карте в сторону деревни Сокольницы или Сокольница, или даже Сокольниц. Вспомнил Пётр Христианович, карту получив нормальную, как называлась деревенька, где располагался правый фланг французов и куда спешил маршал Даву — Сокольницы эти. Или Сокольниц, всё же. Сейчас зима и светает в районе девяти утра, да ещё туман будет. Спешить потому им совершенно некуда. Как рассветёт, обойдут озеро Зачан и выйдут с юга к деревне Тельниц. Тут и будут ждать, когда войнушка начнётся. Сразу в неё влезать нельзя, нужно чтобы отправленные генералом Францем фон Вейротером, колонны дошли до Сокольница и вступили в бой. План теперь — ударить французам в тыл. По плану и будем действовать.

Брехт сидел у костра на южном берегу озера Зачан ночью перед боем и снова и снова вглядывался в карту, вспоминая виденный сто лет назад и сто с лишним лет вперёд, фильм про разгром союзного войска под Аустерлицем.

Эх, вот малости какой не хватает, чтобы вспомнить всё точно. Так отрывки, что гвардия под командованием Константина хреново себя покажет. Как будто могло быть по-другому. Гвардейским полкам и Семёновскому и Преображенскому не хватало тактической выучки и опыта, ведь это была первая кампания с участием целых гвардейских полков со времён Петра Великого! Сто лет не воевали. И на что Константин с Александром надеялись, что привыкшая к столичной жизни гвардия совершит чудеса. Храбрость, мужество — это хорошо. Только умение и стойкость в разы лучше и нужнее. Русская гвардия по своим качествам далеко позади была французских гвардейцев, некоторые части которых сражались без перерыва начиная с 1796 года. А Кавалергарды и Конный полк? А чем отличаются? Тем, что в хорошей форме с кирасами и на лошадях. Мамлюки и конные егеря французов тоже были на лошадях и справились с Кавалергардами. Там единственное, что кавалергарды смогли сделать, так это спасти от полного истребления Семёновский и Преображенский полк. А вообще у Константина, если с силами Брехта сравнивать, соизмеримое количество войск и умение соизмеримое. Его казаки и черкесы не уступят кавалергардам в храбрости и точно так же уступят французам и мамлюкам в опыте. Кавалергарды! Звучит красиво. Кирасы, кони здоровые. Кавалергардский полк, насколько Брехт знает, сейчас находится в составе 2-ой колонны Гвардейского корпуса цесаревича Константина общей численностью около десяти тысяч человек при двадцати восьми орудиях — цвет русской армии.

Вообще нужно отдать англичанам должное. Когда Наполеон сосредоточил свою армию у Ламанша и собирался как-то его форсировать, наглы придумали классную штуку, сыграв на самом главном человеческом недостатке. На жадности. Они предложили третьей коалиции заплатить двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов за сто тысяч солдат. Если что, то двести пятьдесят тысяч фунтов — это полтора миллиона серебряных рублей. И Александр тут же двинул двухсоттысячную армию в Австрию, выскребя в России всех, в том числе и вот гвардию. Не пожалел дворян, князей и графьёв, поменял на фунты. А сколько весят сто тысяч человек. Пусть по семьдесят кило на брата будет. Получаем семь миллионов кг живого веса. Теперь полтора миллиона рублей умножим на двадцать граммов серебра в рубле. Округлим. Получим тридцать тонн серебра. Разделим.

Нда. Хрень получается. Чуть больше четырёх граммов серебра за живой вес солдата или офицера, да вместе с генералами. Ох, продешевил Александр. Четыре грамма серебра! Не ценил император Александр русского солдата. Чего вот попёрся в эту Европу? В солдатиков поиграть и три миллиона рублей получить. Брехт на аферах с фальшивыми гульденами за два с половиной года больше заработал. А плюс торговля, а плюс карандашная фабрика. Две карандашные фабрики. Вторая в Санкт-Петербурге. А свечные заводики в десятке городов Европы. А самый крупный в мире часовой завод. А завод по производству керосиновых ламп. Да Петер-хан сейчас сам мог купить двухсоттысячную армию и даже не сильно бы разорился. Разве, что нет этих денег. Все в дело вложены. Строит и строит больницы и школы, новые заводы, дороги.

Эх, не надо было сюда двигать людей. Нужно было идти Вену грабить.

— Вашество, — оторвал его от горьких мыслей Ванька. Разведчики вернулись. Пятерых языков притащили. Один офицер. Полковник целый.

— Давай его сюда. Ефиму скажи, чтобы сначала избили полковника, как следует, а то начнёт тут в благородство играть.

Событие тридцать пятое

Кх. Да. Нет. Ну, чего уж. И вот опять. Эх, понаберут по объявлению.

— Эфим? Это чего? — Перед Брехтом на руках у двух его старых егерей, которых Пётр Христианович и послал в разведку, болтался в синей форме высокий тощий человек весь в крови, прямо весь-весь, словно его кровью из ведра поливали, и мычал на языке маркиза де Сада: «épargnez» (пощадите).

— Veuillez épargner! (Пожалуйста пощадите). S'il vous plaît, Monsieur. (Пожалуйста месье).

— Ванька сказал по рже надавать полковнику, чтобы сговорчивей был. Теперичи всё обскажет. — Егерь встряхнул француза. — Будешь говорить?

— Je ne comprends pas, Monsieur. (Не понимаю, месье).

— Вот видите, Вашество, всё скажет.

— А чего? Нормально. Снимите с него сапоги и сделайте вид, что ноги сейчас в костёр сунете. — Решил Брехт, что кашу мясом не испортить.

— А!!! Veuillez épargner! — быстро егеря управились, словно полжизни садизмом занимались.

— Ты, это, полковник, обзовись. — Предложил Пётр Христианович, обхватившему его ноги французу.

— Командир 26-го полка лёгкой пехоты — полковник Франсуа Пуже.

— Просто Пуже и полковник? — не поверил всё ещё клещом впившемуся в его штанину французу.

— Франсуа Рене Пуже, барон Кэллу. — Возопил командир полка, когда Ефим подошёл на шаг к Брехту. Ордена отдал сорванные.

— Барон значит? Это хорошо. Отобрал, небось, самозванец именьице. Этот полк твой, к какому корпусу относится?

— Маршала Сульта. Дивизия Леграна. С кем имею честь …

— Ефим, пни его. — Бац.

— Ой! Monsieur, прошу, скажите солдату, чтобы он больше не бил меня! — и слёзы в голосе.

— Тогда отвечай на вопросы, и не говори лишнего. Чего там у вас всё в факелах. Камлаете или колоннами ходите? Гитлеровцы?

На самом деле. Весь лагерь неприятеля осветился недавно тысячами факелов и оттуда чего-то кричали. Далековато, не понять. Так гул общий идёт.

— Гвардия кричит: «Это годовщина коронации!.. Да здравствует император!» — Отлепился от штанины князя полковник.

— Вона чё! Точно же сегодня годовщина коронации узурпатора. Любите его?! Дебилы. Он … А, чего уж. Ладно, давай по делу. Скажи мне, голубь… Что тут за войска стоят у Тельница и Сокольница?

— Днём 11 фримера эти деревни занимали только два батальона — Корсиканских стрелков. Это около пятисот человек и Стрелков По. Их порядка трёхсот человек. — «Радостно» сообщил полковник Пуже.

— 11 фримера? Ты ври да не завирайся барон, а то сейчас дам команду Ефиму сломать тебе пару пальцев, — не могло такого быть. Эти восемьсот человек не могли сдерживать тридцать с лишним тысяч русских и австрияков.

— Первого декабря! Не надо пальцев, я привёз приказ, вернее вёз его, точнее, привёз и ехал в полк, когда меня схватили ваши разбойники, — затараторил испугано полковник.

— И? — Брехт рассматривал ордена. Заслуженный. Вон, сколько.

— Бригаде Мерля из дивизии Леграна было приказано защищать Тельниц и Сокольниц, а Фриану вместо того чтобы идти на Турасский лес, отныне предписывалось двигаться на помощь Мерлю.

— То есть, вот этот шум и есть подход ваших войск. Бригада это сколько человек?

— Тысячи три. А всего в дивизии генерала Клода Леграна 11 батальонов и больше восьми тысяч человек и 8 орудий — Полковник попробовал унять капающую всё ещё из носа кровь. — Что вы собираетесь со мной делать, месье? Оставьте мне жизнь!

— Подумаю. Слушай, скажи мне, Франсуа, чего интересного, чтобы я понял, что ты полезный для нашего дела человек.

— Для вашего дела? — всхлипнул француз.

— Да, для дела справедливого мироустройства. Мир хижинам, война дворцам.

— Вы якобинец, месье?

— Я сам Якоб. Тьфу, Яковлевич. Давай, поведай мне самую главную буржуинскую тайну.

— Я не знаю, а хотите, месье я зачитаю вам прокламацию, что читал пару часов назад солдатам.

— Прокламацию?

— Да, — полковник полез за пазуху синего мундира, залитого чернеющей кровью, и вытащил написанную от руки страничку на плохой рыжеватой бумаге. Брехт такую делает из тростника в Астрахани.

— Читай. Интересно. Психи они вечно прокламации пишут.

— Я приказал выдать солдатам сто грамм крепкого вина и прочитал обращение к ним императора. Вот оно:

«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отомстить за австрийскую ульмскую армию. Это те же батальоны, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы преследовали до сего места. Позиции, которые мы занимаем, могущественны, и в то время, когда они двинутся на наши батареи, я хочу атаковать их фланги'. Солдаты! Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесёте в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идёт речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести нации.

Под предлогом увода раненых не расстраивать рядов! Каждый пусть будет проникнут мыслью победить этих наёмников Англии, воодушевлённых такой ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы сможем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня».

— Хороший ты человек, полковник. Сейчас навёл меня на мысль, как лишить французов императора. — Брехт, потёр руки. — Ефим уведи этого в лазарет. Пусть его обмоют и снотворного со слабительным дадут.