Архивы Плутона

Глава 6: Биологические эффекты

Малкольм направлялся в биологическую лабораторию, размышляя о разговоре с Джиангом. Политический аспект ситуации становился все более очевидным – различные фракции боролись за контроль над потенциальными технологиями, которые могли быть извлечены из артефактов. Но истинная природа самих артефактов оставалась загадкой.

Биологическая лаборатория располагалась в отдельном модуле станции, изолированном от основных жилых и рабочих зон. Протоколы безопасности здесь были строже – двойное сканирование перед входом, обязательная дезинфекция и мониторинг биометрических показателей всех посетителей.

Тобиас Вайс встретил Малкольма у входа – его добродушное лицо выглядело осунувшимся, а под глазами залегли тени от недосыпания.

– Детектив, – поприветствовал он Малкольма. – Рад, что вы нашли время посетить мою скромную обитель. Боюсь, биологические аспекты феномена часто остаются в тени физических и лингвистических исследований, хотя, возможно, именно они наиболее… тревожны.

Он провел Малкольма через стерильный шлюз в основное помещение лаборатории. В отличие от других отсеков станции, здесь преобладали органические образцы – культуры клеток в прозрачных контейнерах, мелкие лабораторные организмы в специальных средах, ряды микроскопов и сканеров для изучения биологических процессов.

– Я слышал, вы уже посетили пещеры, – заметил Вайс, ведя Малкольма к центральной исследовательской станции. – Как ваше самочувствие?

– Нормально, – сдержанно ответил Малкольм, не упоминая о голосах и видениях.

– Уверены? – Вайс внимательно посмотрел на него. – Никаких головных болей, слуховых или визуальных аномалий, эпизодов дезориентации?

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что практически все, кто имел прямой контакт с пещерами, демонстрируют те или иные симптомы, – пояснил Вайс. – У большинства они слабовыраженные и временные. У некоторых, как у Элизабет, они… прогрессировали.

Малкольм решил проявить осторожную откровенность:

– Были некоторые эффекты. Слуховые… впечатления. Но ничего, что мешало бы моей работе.

Вайс кивнул, словно ожидал такого ответа.

– Именно об этих эффектах я и хотел с вами поговорить. Точнее, о их биологической основе.

Он активировал голографический проектор, и в воздухе появилось увеличенное изображение клеток.

– Это обычные человеческие нейроны до воздействия излучения от артефактов.

Изображение сменилось другим, показывающим те же клетки, но с заметными изменениями – более сложные структуры, новые соединения между нейронами, странные органеллы внутри клеток.

– А это после воздействия. Заметьте, детектив, это не повреждение или дегенерация. Это… эволюция. Ускоренная, направленная эволюция.

Малкольм внимательно изучал изображение, отмечая радикальные изменения в структуре клеток.

– Излучение изменяет ДНК?

– Не просто изменяет, – покачал головой Вайс. – Оно перестраивает её с невероятной точностью, как будто следуя заранее определенному плану. Ни одно известное мутагенное воздействие не дает таких специфических, направленных изменений.

Он переключил изображение, показывая сравнительный анализ различных образцов.

– Я провел серию экспериментов с микроорганизмами, подвергая их воздействию излучения различной интенсивности и продолжительности. Результаты поразительны – организмы не просто мутируют, они развиваются в сторону большей сложности и функциональности. Как будто излучение содержит своего рода… шаблон.

– Шаблон для чего?

– Для следующего этапа эволюции, – тихо ответил Вайс. – По крайней мере, так считала Элизабет. Она была убеждена, что артефакты не просто несут информацию в виде символов или технических данных. Они меняют саму биологическую основу тех, кто с ними контактирует, готовя… адаптируя их к восприятию знаний из будущего.

Эта теория объясняла многое из того, что Малкольм испытывал – растущее понимание неизвестного языка, странные видения, ощущение расширения сознания.

– И эти изменения – причина смерти доктора Чанг?

– Да и нет, – Вайс выглядел неуверенным. – Физически её мозг демонстрировал значительные структурные изменения, но не дегенеративного характера. Напротив, наблюдалось увеличение нейронных связей, появление новых типов нейронов, повышенная активность в областях, связанных с обработкой языка и временным восприятием.

– Тогда что убило её?

– Возможно, интенсивность изменений, – предположил Вайс. – Человеческий мозг не предназначен для такой быстрой реструктуризации. Или, как считала сама Элизабет в своих последних записях, «несоответствие между биологическим интерфейсом и информационным потоком».

Он изменил голограмму, показывая запись мозговой активности.

– Это сканирование Элизабет за день до смерти. Обратите внимание на эти паттерны – они не соответствуют никакой известной форме нейронной активности. Как будто её мозг функционировал в совершенно ином режиме, обрабатывая информацию способами, которые мы не можем даже концептуализировать.

Малкольм изучал изображение, ощущая тревожное сходство с собственными ощущениями после контакта с артефактом.

– Она осознавала риск?

– Более чем, – кивнул Вайс. – Именно поэтому она разработала препарат, который вы, я полагаю, уже использовали.

Малкольм не выказал удивления, хотя был впечатлен наблюдательностью Вайса.

– Что конкретно делает этот препарат?

– Он не останавливает изменения, – пояснил Вайс. – Элизабет поняла, что это невозможно без полного прекращения контакта с артефактами, и даже тогда нет гарантии обратимости процесса. Вместо этого препарат замедляет трансформацию, делает её более… управляемой. Позволяет мозгу адаптироваться постепенно, вместо катастрофического перегруза.

– Но не предотвращает конечный результат?

– Боюсь, что нет, – тихо ответил Вайс. – Лишь отсрочивает его. Если вы продолжите контактировать с артефактами, особенно напрямую, процесс будет прогрессировать, пусть и медленнее.

Малкольм обдумал эту информацию. Препарат давал ему время, но не решение.

– В последние дни перед смертью, – продолжил Вайс, – Элизабет была в состоянии, которое я могу описать только как эйфорическое прозрение. Она говорила, что начала понимать не только язык артефактов, но и их назначение, их… истинную природу.

– Что именно она поняла?

– Она считала артефакты не просто хранилищем информации, а инструментом трансформации. Средством, с помощью которого будущее человечество пыталось не просто предупредить нас о катастрофе, но и дать нам возможность эволюционировать, чтобы предотвратить её.

Вайс активировал новую голограмму, показывающую образцы одноклеточных организмов.

– Посмотрите на эти культуры. Слева – контрольная группа, обычные одноклеточные. Справа – те же организмы после недельного воздействия излучения от артефактов. Они начали формировать многоклеточные структуры, развивать специализированные органы. За неделю они прошли эволюционный путь, который обычно занимает миллионы лет.

– И вы считаете, что нечто подобное происходит с человеческим мозгом?

– Именно, – кивнул Вайс. – Но с гораздо более сложными последствиями. Мы не просто эволюционируем биологически – меняется само наше восприятие реальности. Элизабет говорила о «новом способе видеть время» – не как линейный поток, а как многомерный континуум, где прошлое и будущее существуют одновременно с настоящим.

Внезапно Малкольм почувствовал острую пульсирующую боль в висках. Перед глазами промелькнули странные образы – города, которых он никогда не видел, технологии, которых еще не существует, люди с измененными чертами, словно следующая ступень эволюции человечества.

Он пошатнулся, хватаясь за край стола для поддержки.

– Детектив? – обеспокоенно спросил Вайс, приближаясь к нему. – Вы в порядке?

– Да, – Малкольм сделал глубокий вдох, пытаясь стабилизировать состояние. – Просто легкое головокружение.

– Это начинается, – тихо сказал Вайс. – Первые серьезные симптомы. Препарат замедляет процесс, но не останавливает его.

Он быстро просканировал Малкольма портативным медицинским устройством.

– Ваша нейронная активность демонстрирует аномальные паттерны, схожие с теми, что наблюдались у Элизабет на ранних стадиях трансформации.

– Я контролирую ситуацию, – твердо сказал Малкольм, выпрямляясь.

– Уверен, Элизабет говорила то же самое, – покачал головой Вайс. – Детектив, вы не понимаете, с чем имеете дело. Эти изменения не просто физиологические – они затрагивают саму основу вашего восприятия, вашей личности.

Малкольм сфокусировался, отталкивая странные видения и возвращаясь к расследованию.

– Доктор Вайс, что именно Чанг делала в последние дни перед смертью? Были ли у неё какие-то особые проекты, о которых знали немногие?

Вайс колебался, явно взвешивая, сколько может рассказать.

– Была одна вещь, – наконец сказал он. – Эксперимент, о котором знал только я и, возможно, Ковалева. Элизабет пыталась установить прямую нейронную связь с центральной структурой в хранилище.

– Каким образом?

– Используя модифицированный нейроинтерфейс, настроенный на частоту сигналов артефактов. Она разработала протокол, который теоретически позволил бы человеческому мозгу напрямую «общаться» с кристаллической структурой.

– И она пробовала это на себе?

– Да, – мрачно подтвердил Вайс. – В ночь перед своей смертью. Она не посвятила меня в детали, сказала только, что попытается «инициировать диалог». Следующим утром её нашли мертвой в лаборатории.

– Вы думаете, эксперимент убил её?

– Я уверен в этом, – кивнул Вайс. – Но не думаю, что это было простой неудачей эксперимента. Элизабет была слишком методична, слишком осторожна. Она предвидела риски и готовилась к ним. Что-то пошло не так… или кто-то вмешался.

– У вас есть подозреваемые?

Вайс оглянулся, убеждаясь, что протокол конфиденциальности активен.

– В последние дни Элизабет была особенно обеспокоена интересом Кейн к её исследованиям. Она считала, что представитель консорциума скрывает свои истинные мотивы и связи.

– С Земной Коалицией?

– Да, – подтвердил Вайс. – Элизабет обнаружила, что Кейн отправляла зашифрованные отчеты напрямую в военное управление Коалиции, минуя официальные научные каналы.

Это подтверждало информацию, полученную от Джианга.

– Доктор Вайс, есть ли способ обратить эти биологические изменения? Или хотя бы стабилизировать их на безопасном уровне?

– Теоретически – да, – неуверенно ответил Вайс. – Элизабет работала над более совершенной версией стабилизирующего препарата. Она считала, что можно достичь равновесия, точки, в которой мозг адаптируется к новым способам обработки информации без катастрофической перегрузки.

– Где её разработки?

– В её личной лаборатории должны быть заметки. Но после её смерти Кейн опечатала большую часть исследовательских материалов. Официально – для проверки на предмет биологической опасности. Фактически…

– Чтобы скрыть информацию, – закончил Малкольм.

– Именно. Но Элизабет была предусмотрительна. Она хранила резервные копии своих важнейших исследований в местах, о которых знали только самые близкие.

– Как Ковалева.

– Да, – кивнул Вайс. – Если кто и знает, где искать полные данные Элизабет, то это Ирина.

Малкольм почувствовал новую волну головной боли, более интенсивную, чем предыдущая. На этот раз к боли добавилась временная дезориентация – странное ощущение, будто он одновременно находится в нескольких местах или временах. Он видел лабораторию, но также и пещеры, и какое-то неизвестное место, напоминающее космический корабль или станцию с архитектурой, не похожей ни на что из известного ему.