Арфист на ветру

12

Они покинули Исиг на следующий день: три вороны, летящие среди извилистых дымков кузниц. Они пересекли Осе, пролетели над киртскими причалами; каждый пришвартованный здесь корабль тщательно осматривали и чинили перед долгим плаванием вниз по реке и суровым осенним морям. Серые дожди лупили по воронам над лесами Остерланда; вековые сосны на много верст впереди устало пригнулись. В отдалении вздымалась в кольце тумана гора Хмурая. Восточный и северный ветра проносились от горизонта к горизонту; вороны ныряли из одного воздушного потока в другой, и перья их от переменчивого ветра то лоснились, то дыбились. Они часто садились передохнуть и к ночи одолели почти половину пути до Ирье.

На ночь они остановились под сенью старого дерева, толстые ветви которого обреченно вздыхали под дождем. Они нашли там удобное место, где их не тревожила непогода.

Две вороны ссутулились рядышком на ветке; третья устроилась пониже – большая темная, истрепанная ветром птица, не издававшая ни звука с тех пор, как они покинули Исиг. Укрытые волнующимися ветвями и убаюканные ветром, вороны проспали несколько часов.

Ветер затих к полуночи. Шум дождя понизился до шепота, а затем и вовсе прекратился, звезды – горстка за горсткой – засияли среди ослепительной черноты неба. Внезапное затишье пробралось в вороньи сны Моргона, и глаза его открылись.

Рэдерле была неподвижна близ него – маленькое облачко мягких темных перьев. Ворона, сидящая на ветке ниже, тоже не шевелилась. Истинный образ Моргона неясно взывал к нему, побуждая вдыхать пряные запахи ночи, уподобиться лунному свету. Миг спустя он распростер крылья, бесшумно прянул наземь и оборотился.

Он стоял тихо, поглощенный остерландской ночью. Ум его раскрылся всем ее звукам, запахам и образам. Моргон положил руку на влажный ствол дерева и почувствовал, как оно дышит во сне. Он услышал поступь какого-то ночного охотника по мягкой и влажной земле, он вдыхал обильные, перемешавшиеся запахи мокрых сосен, мертвой коры, крошащегося под ногами суглинка, и мысли его жаждали стать частью этой земли, обласканной легким серебряным прикосновением лунного света. И наконец, он позволил себе уплыть в безбрежную и неизменную ночь.

Моргон настроился разумом в лад с корнями деревьев, с ушедшим в почву камнем, с чутьем зверьков, рыскавших украдкой по тропам, которые он осязал. И везде, и во всем ощущал он древний дремлющий огонь закона Хара, слабо, но непрерывно мерцающий в глазах короля. Моргон прикасался к мертвым останкам в земле, к костям и воспоминаниям людей и животных. В отличие от призраков Ана, они мирно покоились в сердце первозданной страны. Мало-помалу, не в силах противостоять своим побуждениям, он начал вплетать нити своего постижения и знания в закон Остерланда и постепенно проникался пониманием корней здешнего землезакона.

Снег и солнце управляли здесь всем живым. Бурные ветра сделали скорым бег туров, суровость погоды вылепила волчий мозг, зимняя ночь просочилась в глаз ворона. Чем больше он постигал, тем глубже погружался – глядя на луну глазами рогатой совы, крадучись с диким котом сквозь папоротники, повторяя мыслью даже хрупкий узор паутины и бесчисленные извивы побегов плюща, оплетающего замшелый ствол. Он настолько слился с этим краем, что без спросу прикоснулся к сознанию тура. Одного. Немного погодя – второго. А затем вдруг для его разума стало невозможно сместиться, чтобы не наткнуться на тура, как будто они возникали из лунного света повсюду. Они бежали: бесшумный белый ветер, веющий со всех сторон сразу. Охваченный любопытством, он решил выяснить, почему это происходит и что случилось, что побудило туров к этому бегу. Он почувствовал, что некая опасность гонит их в ночи, и поразился, кто посмел тревожить туров во владениях Хара. Двинулся вглубь, а затем вдруг очутился среди них; стремительный глоток ледяного воздуха вернул его мыслям четкость и ясность.

Заря уже брезжила на горизонте. То, что он принимал за лунный свет, было первой серебристой утренней дымкой. Туры подошли совсем близко; огромное стадо, пробужденное Харом; тонкое чутье влекло их души к чему-то, нарушившему сон короля и смутившему привычную работу его разума. Моргон замер на месте, взвешивая различные побуждения: оборотиться ли вороной и укрыться на дереве; принять образ тура; попытаться достигнуть разума Хара в надежде, что он не настолько рассержен, чтобы отказаться выслушать его. Но прежде чем он что-то решил, рядом оказался Ирт.

– Не двигайся, – предупредил он, и Моргон, взбешенный собственным послушанием, последовал неприятному для него совету.

И вот уже повсюду за деревьями показались туры – они мчались невероятно быстро, неколебимый их бег к какому-то только им известному месту в лесу вызывал у наблюдателя головокружение. Миг-другой – и они сгрудились вокруг Моргона. Они не угрожали чужаку – просто встали сплошным неподвижным кругом, взирая на него загадочными лиловыми глазами, описывая рогами золотые кольца в бледнеющем утреннем небе, – всюду, куда только достигал его взгляд.

Проснулась Рэдерле и слабо, изумленно каркнула, потянулась мыслью к Моргону, вопросительно произнесла его имя. Он не посмел ответить, и она затихла. Солнце побелило облачный вал на востоке и вмиг пропало. Снова зарядил дождь – тяжелыми мрачными каплями, обрушивающимися с безветренных высот.

Час спустя по белому золоторогому стаду словно пробежала рябь. Моргон, промокший до костей и проклинавший совет Ирта, с облечением наблюдал за происходящим. Пара золотых рогов двигалась через стадо; все новые и новые золотые круги падали перед ними и опять поднимались, едва проходил венценосный таинственный и невидимый пока тур. Моргон вдруг понял, что сейчас увидит самого Хара. Грязным рукавом он вытер с лица капли дождя и внезапно чихнул. В тот же миг ближайший тур, стоявший до сих пор смирно, взревел и поднялся на дыбы. Одно из золотых копыт просвистело в воздухе за вершок до лица Моргона. Князь Хеда окаменел, но зверь отступил, встал на прежнее место и снова мирно глядел на пришельца.

Моргон посмотрел ему в глаза, сердце его билось неистово и гулко. Круг раздался, чтобы пропустить огромного тура. В следующий миг перед Моргоном стоял король-волк, и улыбка его не сулила ничего доброго тому, кто нарушил его сон.

Эта улыбка угасла, едва он узнал Моргона. Король повернул голову и резко произнес какое-то неизвестное Моргону слово. Туры растворились во мраке без следа, словно и не было их никогда, словно они были просто сном. Моргон молча и угрюмо ждал приговора, но его не последовало. Король протянул руку, отбросил его мокрые волосы со звезд на лбу, как если бы хотел разрешить свои сомнения. Затем он взглянул на Ирта.

– Ты обязан был его предупредить.

– Я спал, – сказал Ирт.

Хар хмыкнул.

– А я-то думал, что ты вообще не спишь.

Он посмотрел наверх, и лицо его смягчилось. Он поднял руку, и ворона слетела на нее – король посадил ее себе на плечо. Моргон позволил себе пошевелиться, и Хар вперил в него свой огненный взгляд – глаза короля-волка блестели, льдисто-синие, глаза цвета ветра, что носится в небе над пустошами.

– Так это ты, – сказал он, – воровал огонь моего разума. До утра не мог подождать?

– Хар, – прошептал Моргон и покачал головой, не зная, с чего начать. Затем шагнул вперед, склонив голову, и угодил прямо в объятия короля. – Неужели ты мне настолько доверяешь?

– Доверяю, – признался Хар, – я непоследователен. – Он отпустил Моргона и опять придержал, чтобы получше рассмотреть. – Где нашла тебя Рэдерле?

– На севере.

– Да, ты похож на человека, который слушал тамошние гибельные ветра... Идемте в Ирье. Тур может бежать быстрее, чем летит ворона, и здесь, в глубине Остерланда, бегущих вместе туров никто не приметит. – Он осторожно уронил руку на плечо волшебника. – Поедешь на моей спине. Или на Моргоне.

– Нет, – резко сказал Ирт, и глаза Хара уперлись в его лицо.

Прежде чем король успел заговорить, Ирт уточнил:

– Я поеду верхом в обличье вороны. – Голос его звучал устало. – Бывали времена, когда я отваживался бежать не видя, ради чистой любви к бегу, но не теперь... Наверное, старею...

Он оборотился и вспорхнул с земли на плечо Хара.

Король-волк, казалось, услышал что-то за молчанием Моргона.

– Уберемся-ка из-под этого дождя, – сказал он, хотя, казалось, хотел сказать что-то другое.

Они бежали весь день до самых сумерек: три тура, спешащих на север, навстречу зиме, между рогами одного из них сидела ворона. К ночи они достигли Ирье, замедлили шаги и, с круто вздымающимися боками, остановились посреди двора. Распахнулись тяжелые, отделанные золотом двери из обветренного дуба, и из них вышла Айя. К ее коленям жались волки, а сзади шествовала Нун, улыбаясь сквозь дымок неизменной трубочки.

Нун пылко обняла Рэдерле-турицу – и снова обняла уже в женском образе. Айя, с распущенными шелковистыми волосами цвета слоновой кости, пристально поглядела на Моргона, а затем по-дружески поцеловала его в щеку, похлопала по плечу Хара и безмятежным голосом сказала:

– Я отправила всех по домам. Нун предупредила меня, кто идет.

– Я сказал ей, – произнес Ирт, прежде чем Хар успел открыть рот.

Король сдержанно улыбнулся. Они прошли в пустой зал. Огонь ревел в очаге; блюда с горячим мясом и горячим хлебом, шипящие медные горшочки с приправленным пряностями вином, дымящееся жаркое и овощи красовались на столе близ очага. Путники принялись за еду, торопливо и жадно. Затем, утолив первый голод, уселись перед огнем с вином и принялись беседовать.

Хар сказал Моргону, полудремавшему на скамье и обвивающему рукой плечи Рэдерле:

– Итак, ты пришел в Остерланд, чтобы изучить мой землезакон. Я заключу с тобой сделку.

Эти слова словно разбудили Моргона. С минуту он глядел на короля, затем бесхитростно сказал:

– Нет. Чего ты ни пожелаешь, я все тебе дам.

– Это, – мягко заметил Хар, – звучит как готовность справедливо расплатиться за землезакон. Ты можешь свободно странствовать по моему сознанию, если я вправе свободно странствовать по твоему.

Тут он, кажется, почуял что-то в незаметном повороте головы чародея.

– У тебя есть возражения?

– Только одно: у нас очень мало времени, – ответил Ирт.

Морген посмотрел на него.

– Ты советуешь мне брать знание у самой земли? На это уйдут недели.

– Нет.

– Значит, ты мне советуешь вообще не брать его?

Волшебник вздохнул:

– Нет.

– Тогда что же ты мне советуешь?!

Рэдерле шевельнулась под рукой Моргона. Хар неподвижно сидел в огромном резном кресле; волк у его колен внезапно открыл глаза, чтобы поглядеть на вспылившего Моргона.

– Да никак, – с изумлением проговорил Хар, – ты затеваешь ссору с Иртом в моем доме?

Волшебник покачал головой.

– Это моя вина, – объяснил он. – Существует способ исследовать мысли, о котором Моргон даже не догадывался. Я применил его несколько дней назад, чтобы удержать его в Исиге, когда Хед подвергся нападению. Это представлялось мне злом меньшим, нежели чем позволить ему угодить в ловушку.

Моргон, стиснув руками свою чашу, удержался от гневного отклика. Нун спросила озадаченно:

– Что еще за способ?

Ирт молча посмотрел в ее сторону. Лицо Нун стало на миг спокойным и отрешенным, как будто она спала с открытыми глазами. Ирт отпустил ее, и она подняла брови.

– Где, во имя Хела, ты этому выучился?

– Я догадался о такой возможности давным-давно, исследовал ее и наконец применил. – Чародей словно оправдывался. – Я бы к ней никогда не прибег, если бы не крайние обстоятельства.

– Что же, мне бы это тоже не пришлось по вкусу. Но я, безусловно, могу понять, зачем ты это сделал. Если Властелины Земли ищут Моргона на другой окраине мира, то нечего ему лезть на рожон, раскрывая себя.

Голова Моргона склонилась. Он почувствовал прикосновение взгляда Хара как нечто осязаемое, побуждающее его поднять лицо. И с обреченностью встретил любопытный, неприветливый взгляд. Внезапно король отпустил его:

– Тебе надо поспать.

Моргон уставился на свое вино.

– Да.

Он почувствовал, как Рэдерле гладит его по щеке, и груз отчаяния стал чуть меньше давить на его плечи. Он нарушил молчание, повисшее над залом, когда сказал, запинаясь и нервничая:

– Но сперва скажи мне, как ты привлек туров к защите землезакона. Я, когда был туром, ничего такого не уловил.

– Едва ли я и сам это улавливал, – признался король. – Это древние чары, как мне думается; туры исключительно могущественны, и, полагаю, они предназначены для защиты страны, равно как и землезакон. Но в течение столетий они не боролись ни с чем, кроме волков, и эти чары дремали в глубинах моего разума... Разумеется, я покажу тебе их. Завтра. – Он поглядел через огонь на волшебника, который медленно подливал себе горячего пряного вина. – Ирт, ты был на Хеде?

– Да.

Высота звука, с которым текло в чашу вино, изменилась, когда напиток поднялся до краев, и волшебник поставил горшочек на место.

– Как ты пересек Имрис?

– Очень осторожно. Дорога туда заняла у меня не больше времени, чем требуется, но на обратном пути я на несколько минут задержался, чтобы поговорить с Алойлом. Наши сознания связаны, и я не сумел найти его, не прибегая к мощи. Он был с Астрином Имрисом и с тем, что осталось от королевских сил у Кэруэддина.

Снова повисло тяжелое молчание. Ветка хрустнула в огне, и россыпь искр взлетела к дымовому отверстию в крыше.

– А что осталось от королевских сил? – осведомился Хар.

– Астрин не знал наверняка. Полвойска было оттеснено в Рун, когда они потеряли Равнину Ветров, остальные бежали на север. Мятежники, кем бы они ни были – живые, мертвые, Властелины Земли, не нападали на Кэруэддин или любой другой из крупных городов Имриса. – Он задумчиво поглядел чьими-то глазами на огонь. – Они берут один за другим все разрушенные древние города. Таких немало по всему Руну, один или два в восточном Умбере и на Равнине Королевских Уст близ Кэруэддина. Астрин и его военачальники непрестанно спорят – военачальники утверждают, что повстанцы, если они прорвутся на Равнину Королевских Уст, нападут на Кэруэддин. Астрин не желает губить воинов, сражаясь за мертвый город. Он начинает думать, что войско Хьюриу и мятежное войско ведут разные войны...

Хар усмехнулся, поднялся, и волчья голова соскользнула с его колена.

– Этот одноглазый зорче других... А видит ли он конец войне?

– Нет. Но он поведал мне, что его преследуют сны о Равнине Ветров, как если бы там таилась разгадка. Башня на равнине все еще под наваждением, наложенным кем-то из живых.

– Башня Ветров, – неожиданно вырвалось у Моргона. Слова чародея пробудили в его памяти обрывок какой-то загадки. – Я забыл...

– Однажды я пыталась на нее взобраться, – задумчиво припомнила Нун.

Хар взял со стола свою чашу, чтобы налить еще вина.

– Я тоже, – заметил он и спросил, когда Моргон посмотрел на него: – А ты?

– Нет.

– Но почему?

– Первый раз я был на Равнине Ветров с Астрином. Тогда я утратил память. И была только одна загадка, разгадка которой меня беспокоила. Второй раз... – Он немного передвинулся. – Да, тогда я миновал равнину очень быстро, ночью. Я преследовал арфиста. Ничто не могло бы меня остановить.

– Тогда, возможно, – мягко заметил Хар, – тебе следовало бы попытаться.

– Ты спятил, – возразила Нун. – На равнине, поди, кишмя кишат Властелины Земли.

– Я всегда в здравом уме, – ответил Хар.

У Моргона вдруг мелькнула мысль; он опять сдвинулся, не осознавая того, и Рэдерле, затрепетав ресницами, подняла лицо.

– Ее окутывает наваждение... никто не может достичь вершины. Никто не напускает наваждения, если только нет чего-то, что надо скрыть, утаить... Но что могло быть скрыто так надолго на вершине башни?

– Высший, – сонно предположила Рэдерле. Все присутствующие с удивлением взглянули на девушку. Нун – с дотлевающей трубкой в пальцах, Хар – с недонесенной до губ чашей.

– Ну, – добавила она, – это как раз то, чего ищут все и каждый. А башня – единственное место, куда, возможно, никто не заглядывал.

Взгляд Хара переместился на Моргона. Тот пробежал рукой по волосам, лицо его прояснилось.

– Может быть. Знаешь, что, Хар, я попытаюсь. Но я всегда думал, что мысленная связь этого наваждения была неким позабытым деянием мертвых Властелинов Земли, а не живого. Погоди. – Он сел, глядя прямо перед собой. – Башня Ветров. Ее название... название... ветер...

Внезапно они пронеслись через его память – глубинный ветер в горе Эрленстар, бурные ветра севера, певшие в лад всем струнам его арфы.

– Башня Ветров...

– Что ты видишь?

– Не могу рассмотреть... Арфу, в которую ударяет ветер. – Когда воспоминания о ветрах унялись в его памяти, он понял, что не знает, кто задал последний вопрос. Видение растаяло, оставив ему только слова и уверенность, что они с ним как-то связаны. – Башня. Звездная арфа. Ветер...

Хар согнал со своего кресла белую ласку и медленно уселся.

– Ты можешь управиться с ветрами не хуже, чем с землезаконом? – с недоверием спросил он.

– Понятия не имею.

– Ясно. Еще не пытался.

– Я даже не знаю, с чего начать, – сказал Моргон и добавил: – Однажды я сотворил ветер. Ветер-убийцу. Это, похоже, все, что я умею...

Он снова замолчал и покачал головой. В зале было очень тихо; звериные глаза светились в полутьме. Ирт поставил свою чашу, и она, отвлекая внимание, слабо звякнула, задев за край подноса. Нун бросилась к нему на помощь.

– Маленькие расстояния, – уныло пробормотал волшебник.

– Думаю, – заговорил король-волк, – что, если я начну тебя расспрашивать, это будет самая долгая загадка, которую я кому-либо загадывал.

– Ты уже загадывал мне самую долгую загадку, – ответил Моргон. – Два года назад, когда ты спас мне жизнь в ту метель и я попал к тебе домой. Я все еще пытаюсь ее разгадать.

– Два года назад я поделился с тобой знаниями о том, как оборачиваться туром. Теперь ты пришел, чтобы я поделился с тобой знанием землезакона. Чего ты попросишь у меня в третий раз?

– Не знаю.

Моргон осушил свою чашу, надолго задумался и, взглянув Хару в глаза, промолвил:

– Возможно, доверия...

Он резко поставил чашу на стол и обвел безупречный ее ободок кончиками пальцев. Вдруг он почувствовал, насколько сильно устал; ему захотелось положить голову на стол среди блюд и уснуть. Он услышал, как поднимается король-волк.

– Попроси у меня завтра.

Хар тронул его за плечо. Когда Моргон с трудом разлепил веки и встал, чтобы последовать за королем из зала, то не нашел ничего странного в этом ответе.

Он спал без снов до рассвета рядом с Рэдерле, в роскошной теплой спальне, которую приготовила для них Айя. Утром, когда небо посветлело, туры медленно сбежались толпой в его разум и образовали совершенный и сплошной круг, в центре которого он теперь находился. Он не мог пошевелиться – глаза у туров были светлые, таинственные и слепые, и взгляд их парализовал Моргона, лишив способности двигаться. Внезапно он проснулся и что-то забормотал. Рэдерле нашла его ощупью и тоже проговорила во сне что-то невразумительное. Он подождал, пока она не затихнет, и только тогда беззвучно встал и оделся. Он учуял, как догорает, рассыпавшись угольками, последнее душистое сосновое полено в камине, и каким-то образом догадался, что Хар все еще в зале.

Когда Моргон входил в зал, король не спускал с него глаз. Моргон осторожно обошел маленьких зверушек, спавших свернувшись у очага, и присел подле Хара. Король опустил ладонь на его плечо и задержал на миг в уютном и теплом молчании, затем произнес:

– Нам нужно где-то спрятаться, или торгаши раззвонят обо всем от Ирье до Ануйна. Недавно сюда стеклась целая толпа торговцев; они расспрашивали меня, расспрашивали Нун...

– У тебя есть одно строение на задворках, – предложил Моргон. – То, в котором ты учил меня оборачиваться туром.

– Да, кажется, это подойдет... Разбужу-ка я Хугина, он нам поможет. – Король слегка улыбнулся. – Одно время я думал, что Хугин мог бы вернуться к турам; он стал так дичиться людей. Но с тех пор, как явилась Нун и рассказала ему все, что знала про Сута, думаю, он мог бы превратиться в волшебника...

Король умолк, а через несколько мгновений объявился Хугин, сонно хлопая глазами и расчесывая пятерней белые волосы. Увидев Моргона, он застыл на полдороге. Хугин был ширококостен и проворен, словно тур, с глазами глубокими и по-детски робкими. Он зарделся и сделался еще более похожим на тура, готового вот-вот улыбнуться.

– Нам нужна твоя помощь, – обратился к нему Хар. Хугин по-утиному дернул головой, затем, поглядев на Моргона, обрел наконец дар речи:

– Нун сказала, что ты дрался с чародеем, который сгубил Сута. Что ты спас жизнь лунголдским волшебникам. Ты убил Основателя?

– Нет.

– Почему?

– Хугин, – пробурчал Хар, затем быстро справился с собой и не без любопытства взглянул на Моргона. – Да, а почему? Или ты растратил всю свою жажду мести на арфиста?

– Хар... – Мышцы Моргона напряглись под рукой Хара.

Король внезапно нахмурился.

– Что такое? Тебя преследуют призраки? Ирт рассказал мне вчера вечером, как умер арфист.

Моргон без слов покачал головой.

– Ты мастер разгадывать загадки, – выпалил он вдруг. – Ты мне и скажешь. Мне нужна помощь.

Хар поджал губы, поднялся и бросил Хугину:

– Принесешь еды, вина и дров в ту халупу. И тюфяки. Когда проснется Рэдерле Анская, дай ей знать, где мы. И приведи ее. – Видя, что паренек густо покраснел, он несколько нетерпеливо добавил: – Ты с ней раньше говорил.

– Я помню. – Хугин улыбнулся. – Я приведу ее. И все принесу.

Они провели весь следующий день и последующие девять дней и ночей вместе в продымленном круглом строении за домом короля. Днем Моргон спал. Хар, казалось, не ведал усталости. Выбираясь из разума Хара на рассвете, Моргон всякий раз находил поблизости Рэдерле, Хугина, иногда – Нун, выбивающую в очаг пепел из трубки. Он редко заговаривал с ними; бодрствовал он или спал, разум его был подключен к растущим на земле Хара деревьям, воронью, горам в снежных шапках, всем образам, хранившимся в памяти короля-волка и подвластным ему. Все эти девять суток Хар давал ему все и не требовал ничего взамен. Моргон исследовал Остерланд через его мозг, образуя собственные мысленные связи с каждым корешком, камнем, волчонком, белым соколом и туром в стране. Каким только волшебством не владел король...

Хар мог беседовать с совами и волками; мог обратиться к железному ножу или наконечнику стрелы и сказать им, когда ударить. Он знал людей и зверье в своем краю, как своих ближайших родичей. Его землезакон распространялся даже на окраины северных пустошей, где он немало пробежал наперегонки с турами по снежной пустыне. Его закон сделал его таким, каков он есть; его мощь сперва сковала сердце Моргона льдом, а затем зажгла пламенем, пока он не стал казаться себе еще одной ипостасью Хара. Или Хар – отражением его мощи.

И вот он разорвал свою мысленную связь, кинулся на тюфяк и крепко уснул. Подобно земленаследнику, он видел во сне воспоминания Хара. Неумолимо, страстно и жгуче его сны воскрешали столетия, полные событий – диковинные битвы, состязания в загадках, продолжавшиеся дни, месяцы и годы. Он построил Ирье. Волшебник Сут передал ему на хранение пять чудных загадок. Он жил среди волков, среди туров, производил наследников, вершил правосудие – и вот состарился настолько, что утратил возраст. Наконец насыщенные событиями бурные сны подошли к концу; он погрузился глубоко в себя, в ночь без сновидений. Он спал, не шевелясь, пока в его разум не вплыло одно имя. Приникнув к нему, он возвратился в мир. Моргон замигал, проснулся и обнаружил близ себя стоящую на коленях Рэдерле, которая смотрела ему в глаза и улыбалась.

– Я хотела проверить, жив ты или умер. – Она коснулась его ладони, и пальцы их переплелись. – Ты двигаешься. Значит, все хорошо.

Он медленно сел. В круглой постройке было пусто; он слышал, как ветра снаружи стараются разнести крышу, и попытался заговорить. С мгновение голос его не слушался.

– Сколько... Как долго я спал?

– Хар сказал: свыше двух тысяч лет.

– Он такой старый?

Взгляд Моргона устремился в пространство перед ним, затем он встряхнул головой и потянулся к Рэдерле, чтобы поцеловать ее.

– Сейчас день или ночь?

– Полдень. Ты проспал почти двое суток. Мне тебя не хватало. Только с Хугином и можно было поговорить.

– С кем?

Ее улыбка стала шире.

– Ты помнишь мое имя?

Он кивнул.

– Ты двухтысячелетняя женщина по имени Рэдерле.

И сел спокойно, держа ее руку, восстанавливая вокруг себя привычный мир. Наконец он встал; Рэдерле обвила его рукой, чтобы поддержать. Ветер вырвал у него из руки дверь, едва он ее приоткрыл, и первые снежинки новой зимы закрутились и ворвались в помещение. Они сокрушили молчание в его душе, хлестнули по телу, холодные и настойчивые, окончательно выводя Моргона из грез. Он побежал через двор вместе с Рэдерле – в тепло темного королевского дома.

Хар явился к нему в тот вечер, когда он лежал у огня в своей спальне. Моргон медленно перебирал в памяти познания, которые недавно приобрел. Рэдерле оставила его одного, и Хар, войдя, вернул его к действительности. Король-волк сел, а Моргон выпрямился, пошевелил поленья в очаге, пробуждая задремавший огонь.

– Я пришел, – мягко сказал Хар, – чтобы получить свою плату.

– Ты вправе получить все, что только тебе угодно.

Огонь медленно колыхался перед ними, и Моргон снова затерялся в себе, на этот раз среди собственных воспоминаний.

Король двигался среди них наобум, не зная, где что найдет. В самом начале исследования он в полном изумлении отпустил Моргона.

– Ты ударил старого слепого волшебника?

– Да. Не мог же я его убить.

Глаза короля-волка вспыхнули ледяным светом. Хар как будто собирался что-то сказать, но вместо этого вновь поймал нить воспоминаний Моргона. Он сновал взад и вперед: с Торговой дороги в Лунголд и к горе Эрленстар, к неделям, которые Моргон провел на севере, играя в лад с ветрами. Хар видел, как умирает арфист; он слушал, как Ирт разговаривает с Моргоном и Дананом в Исиге; слушал, как Рэдерле загадывает Моргону загадку, которая вывела его из безжизненного края и снова привела к живым. Затем он резко отпустил Моргона и прошелся по спальне волчьим шагом.

– Дет.

Это имя неожиданно повеяло на Моргона ледяным холодом, как если бы Хар одним словом сделал невозможное правдой. Король остановился рядом с Моргоном, глядя в огонь.

– Право, не знаю, что делать, – произнес Моргон. – Он обладает большей мощью, чем кто-либо другой в Обитаемом Мире. Ты почувствовал его хватку...

– Он всегда удерживал твой разум.

– Знаю. И я не могу с ним драться. Не могу. Ты видел, как он увлек меня на Торговой дороге. Поманил пальцем... В Ануйне я мог бы убить его. Я даже не захотел. Более того, я искал зацепку, чтобы пощадить его. Он дал мне ее. Я думал, что он навсегда исчез из моей жизни, ибо я не оставил для него места в Обитаемом Мире, не оставил места, где бы он мог играть. Оказалось – такое место есть. Он сыграл мне. Он снова предал меня, и я видел, как он умирает. Но он не умер. Он только заменил одну маску другой. Он создал меч, которым я его едва не убил. Он бросил меня, словно кость, Гистеслухлому, и в тот же день он спас меня от Властелинов Земли. Я не могу его понять. Я не могу бросить ему вызов. У меня нет доказательств, а он ловко увернется от любого обвинения. Его мощь страшит меня. Он на все отвечает молчанием, подобным молчанию деревьев... – Голос его постепенно затих, и он обнаружил, что вслушивается в безмолвие Хара.

Моргон поднял голову. Король все еще смотрел на огонь, но Моргону почудилось, будто он любуется пламенем из дали многих столетий. Он был неподвижен; казалось, что он даже не дышит. Лицо его выглядело более суровым, нежели когда-либо; его словно избороздили те безжалостные ветра, что терзали его страну.

– Моргон, – сказал король, – будь осторожен.

Моргон понял, что это не предостережение, но мольба. Король опустился на корточки и с нежностью обнял его за плечи, как если бы обхватил нечто неуловимое, неосязаемое, начавшее воплощаться лишь в его руках.

– Хар...

Король отбросил незаданный вопрос. Он удерживал взгляд Моргона с редкой напряженностью, глядя через его глаза в самую сердцевину его смятения.

– Пусть арфист сам назовет свое имя...