- Доча, что ты думаешь о вчерашних событиях? - Спросил я Кристину утром.
- Ты про внимание ко мне Генриха?
Я взял её за плечи, развернул к себе и посмотрел ей в глаза.
- Доча, это не Генрих. Это - король Англии. Ты крокодила в Бразилии видела?
Кристина посмотрела мне в глаза и часто захлопала длинными ресницами.
- Генрих - это крокодил, готовый схватить добычу, когда захочет есть. Особенно, когда добыча сама подошла близко к водоёму и не чувствует опасности. В его руках жизни всех англичан. Он убил или казнил столько подданных, сколько не съели наши индейцы. По его капризу начинаются и заканчиваются войны. Вот только что он воевал с франками.
- Зачем ты мне это говоришь? Мне он безразличен, - фыркнула дочь.
- К сожалению, не безразлична ему ты. Хотя.... Почему к сожалению? Может быть и к счастью, если ты будешь себя правильно вести. Ты хочешь стать королевской наложницей?
- В смысле? - Переспросила меня дочь. - Королевской шлюхой?!
- Именно.
- Нет, конечно! - Возмутилась она.
- А женой?
- Королевой?
- Нет. Не королевой. Женой короля. Жёны королей только внешне считаются королевами, а на самом деле они просто жёны. И как были подданными короля, такими и остаются, до старости. Если не начинают считать себя равными королю.
Я замолчал.
- И что происходит тогда? - Спросила дочь.
- Жёны теряют свои головы, - ответил я. - Король их съедает. Как у нас в Бразилии. Король может съесть любого своего подданного в любой момент. Особенно если кто-то начинает вредничать.
На лице дочери стало проявляться понимание. Она выросла среди индейцев, и как мы не оберегали её от местных традиций, она их знала и не удивлялась. Когда слышала про ритуальные убийства, с которыми я и не собирался бороться.
- Ты поняла, да? Что мы все пленники Генриха Восьмого которых он может...
- Ну, хватит, папа... Я всё поняла.
- Молодец.
- И что мне дальше делать? Он ещё вчера ко мне приставал. Пошли, да пошли...
- Я, почему и спросил тебя... Ты девочка взрослая. Мария Болейн была официальной наложницей Короля несколько лет и даже родила от него нескольких детей. Потом она ему наскучила. Сейчас он добивается Анны Болейн, но её отец, который думал, что Мари, отдавшись Генриху, сможет стать его женой, изменил тактику и запретил Анне вступать в связь с королём до женитьбы. Поэтому Анна строит из себя недотрогу. Они с Генрихом встречаются только в присутствии родственников Анны.
- Но у короля есть жена!
- Генрих отягощён мыслью о наследнике мужского пола, которого не может дать ему Екатерина, и ищет способы развестись. Вот ещё одна участь жены короля: не можешь родить наследника, освободи место для другой. И это надо учитывать.
- Да, с чего ты начал этот разговор. В наложницы я к нему не пойду, в жёны тоже нет особого желания. Я лучше к крокодилам вернусь, чем за Генриха.
Она помолчала и спросила:
- А других женихов нет?
- Боюсь, - засмеялся я, - даже замужество тебя не спасёт.
- Ну и зачем мы тогда сюда приехали? - Спросила дочь, едва не плача. - Куда ты меня привёз?
- Ты не истери. В Бразилию я тебя отправлю хоть сегодня. Но и король, не такой уж и "крокодил". Это я, как всегда, слегка гипертрофировал проблему. Слегка нагнал на тебя жути.
- Ничего себе, слегка! Меня аж колотит.
Я подошёл и обнял её.
- Если будешь королю хорошей женой и будешь правильно себя вести, всё может быть хорошо.
- Да, какой женой, пап?! Кто его разведёт?!
- Всё-всё-всё! Это моё дело. Не переживай.
* * *
В этот же день, следующий день после бала, после полудня в наш Лондонский дом на Флит стрит заявился Томас Говард. Именно заявился, а не прибыл, как подобает королевскому лодр-казначею. То есть, совершенно без церемоний и без почётного эскорта, а верхом лишь с двумя лакеями.
Я прохаживался во внутреннем дворике, раздумывая, как жить дальше. Моя вчерашняя комбинация с подаренным королю клавесином, настроенным мной под себя, удалась на славу.
Буквально всё произошло так, как я хотел. Я мысленно просил прощения у жены и Крис, которых использовал в "тёмную" и, потирая замёрзшие от упавшего на Лондон холода ладони, периодически произносил: "А! Хуже не будет!". Я, предвкушая интригу, убеждал себя, что выкручусь.
Ещё в Бразилии я для себя решил, что "воровать так миллион и ....". Ну и про королеву, само собой...
После разговора с жёнушкой про дочино замужество, я так для себя и решил: делаем подход к королю. По моим прикидкам, Анна Болейн, только что появившись при дворе, ещё не должна была сильно запасть в душу Генриху Восьмому. В мой предыдущий приезд в Лондон о ней ещё не было, как говориться, "ни слуху, ни духу".
Анна - девушка не красивая, но милая и очень "прокачанная" в плане искусства обольщения. Очень образованная и начитанная, музицирующая на нескольких инструментах, увлекалась охотой с помощью арбалета, великолепно ездила верхом. Папа Болейн, похоже, был ещё тот "продуман" и готовил дочерей целенаправленно под Генриха. И ему это удалось в той истории, а в этой история он столкнулся со мной.
Услышав переговоры у ворот, и узнав в одном из всадников Говарда, я приказал впустить его и он въехав во двор, ловко спрыгнул с коня, и бросив поводья лакею, устремился ко мне.
- Хорошо, что вы не уехали из Лондона, Питер. Вас срочно желает видеть король. Собирайтесь. У Короля к вам дело.
Я мысленно хмыкнул, но сделал удивлённое лицо.
- Позволительно ли узнать, причину? Что за дело? Если честно, мы уже собирались отъезжать.
- Но вы же понимаете? - Говард отвёл взгляд
- Понимаю. Маку! Коней мне и герцогу! - Крикнул я слуге-индейцу.
* * *
Генрих ожидал нас в своих личных покоях в Хэмптон-корте лёжа в кровати с большим винным кубком в руке. Он был спокоен и относительно трезв.
- Проходите, господа. Будете пить?
Говард сразу подошёл к винному столику, налил себе вина и отошёл к высокому стрельчатому окну.
Генрих выжидающе посмотрел на меня.
- А вы, Питер? С нами?
- Я всегда с вами, сир, но Томас говорил о каком-то деле. Не навредит ли?
Генрих прищурился, рассматривая меня сквозь кровавое стекло бокала, и растягивая слова сказал:
- Мне понравилась ваша Кристина. Ей сколько лет?
- Вроде, как девятнадцать, - сказал я, наливая себе в бокал вино. - Надо уточнить у жены. Мне не до этого, сир, вы же понимаете.
- Но Томас говорит, что вы озадачены выбором для неё хорошей партии, да?
- Задумались, сир.
Генрих допил вино, положил бокал прямо на шёлк покрывала, потянулся и зевнул.
- А я? Хорошая партия?
- Вы, сир?
Я сделал аккуратный глоток, чтобы не проглотить соринку и продолжил.
- Вы - партия самая лучшая.
- И вас не смущает, что я женат?
- А разве это моё дело, сир? - Спросил я. - Дело отца - блюсти честь дочери и подготовить достойное приданное.
- И какое приданное вы для неё приготовили? - Рассмеялся король.
Я пожал плечами.
- Теперь уже и не знаю. Хотел отделаться малым сундуком золота, а теперь уже придётся большой сундук закладывать.
- И сколько в вашем большом сундуке?
- Столько же сколько и в вашем.
Генрих закрыл глаза и закинул руки за голову, сомкнув пальцы в замок.
- Вот видите, Томас, осталось только развестись и все деньги Диаша наши. Мы теперь знаем, дорогой Питер, сколько у вас денег. Знаем! Но мы не дикари московиты.
- Да мне не жалко, сир. Особенно для зятя, - осмелился пошутить я.
- А для короля? - Спросил Генрих, открыв глаза и кинув на меня взгляд.
- Для короля тем более, сир.
- Вы были правы, Томас. Вы были правы...
Генрих встал с кровати.
- Что говорит Уолси?
- Уолси ищет возможность.
- Но не находит, - продолжил Генрих. - Или не хочет найти?
- Позвольте, сир?
- Да.
- Если вы о вашем разводе, сир, то и не найдёт. Пока император - племянник Екатерины, Рим не согласится на развод. Мои негоцианты случайно перехватили письмо императора к папе Пию. В нём император прямо угрожает сровнять Рим с землёй. Не теряйте времени, Сир, на уговоры папы. Позвольте рассказать вам историю про Московию?
- Ничего себе у вас негоцианты! - Удивился Генрих. - Налейте мне вина, Томас. А вы, Питер рассказывайте.
- Царь Василий был в точно таком же положении, как и вы, и даже ещё хуже. У него вообще нет детей, а он категорически не хотел передавать власть своим братьям. И он тоже задался целью развестись.
- Московия, вроде, не подчиняется Риму?
- Не подчиняется. И это вроде как проще, но иерархи не хотели давать добро на развод. Долго не давали. Десять лет Василий с ними мучился.
Я сделал паузу, позволив себе отпить из бокала.
- И?! - Не выдержал король. - Что дальше?
- Царь Василий начал поддерживать тех монахов и иерархов, которые обвиняли церковных патриархов в стяжательстве: наличии подневольных крестьян, излишне обширных земель у монастырей, богатства. Дескать, Христос - Бог нищих и легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому попасть в рай.
И дошло до того, что патриархи убоялись, что царь своей волей отберёт у них всё нажитое непосильным трудом и сами предложили царю развенчать его с первой женой. И Развенчали. Когда я там был, Василий Иванович собирался жениться вторично, но не успел.
Я замолчал. Генрих подошёл к окну и задумавшись лёг грудью на высокий подоконник. Он некоторое время смотрел, как конюхи пытаются случить жеребца с кобылой. Все, вроде, были не против, и люди, и животные, но в общей толчее людей, шумно советовавших друг другу что куда и когда, процесс не шёл.
- Вот-вот, - сказал я серьёзно. - Неужели жеребцу надо советовать и помогать в его деле?
В это время жеребец мотнул мордой и, отогнав помощников, напрыгнул на конягу и так ей вставил, что она весело заржала.
Заржал и король.
- Весёлый вы человек, Питер. Вы сравнили меня с жеребцом.
- Это метафора, сир. У коника свои дела, у птичек свои, и никто не советует им как их исполнять, и не запрещает. Они вольны в своём праве. Неужели у короля меньше своей воли?
- Вы волюнтарист, Питер. Томас, у нас есть такие... э-э-э... Монахи и патриархи, о которых говорит Питер? Non-possessors? (Не обладатели)
- Сколько угодно, сир, но... Это раскол! - Говард заволновался. Он был преданным католиком.
- Но, как я понял, Питер не говорит про раскол, он говорит про имитацию нашей поддержки протестантам. Ведь верно, Питер?
- Абсолютно, сир. Надо запустить ложный путь: провести встречи с реформаторами, выступить в их поддержку, принять закон о главенстве законов Англии над законами Рима и подчинении епископов королю. А потом намекнуть Риму, что на этом вы не остановитесь и пойдёте на полное подчинение церкви лично себе и создание церкви, обособленной от Рима. Назовёте, например, "Англиканская церковь". И пусть папа начнёт вас уговаривать отказаться от этого шага. И ни в коем случае не говорите о разводе и не просите папу об аннулировании брака. Будьте с Екатериной галантным. Они сдадутся уже через год. Вот увидите.
Генрих ходил по комнате как заведённый.
- А ведь он прав, Томас! - Вдруг воскликнул король.
- Согласен, ваше величество! Только что потом делать с протестантами? Ведь они взбунтуются, когда поймут, что их обманули?
Это он обратился уже ко мне.
- Да! - Поддержал его король, останавливаясь на против меня.
- Что делать? - Усмехнулся я. - Переговоры с Папой вести тайно и после получения его согласия на развод, всех реформаторов пустить... под нож. Всех поголовно. Но о вашей афере никто не должен знать. Приблизьте к себе самого рьяного реформатора. Его, кажется, зовут Томас Кромвель.
- Секретарь кардинала Уолси - реформатор?
- Как и сам Уолси, который ради собственного обогащения закрывает монастыри и строит такие дворцы, как этот.
Я обвёл комнату руками.
- Это вам тоже ваши негоцианты рассказали?
- Об этом, кто только не говорит. Уолси не скрывает своих аппетитов. А кто, здравомыслящий и находящийся при деньгах, не ворует? - Спросил я и рассмеялся.
Генрих, сначала напрягшийся, когда я заговорил о кардинале-канцлере, сейчас тоже рассмеялся.
- Слушай, Томас, а не сделать ли Питера лордом-великим камергером? Ты же не расстроишься?
- Мне? Расстраиваться? С чего бы?
- Ну, ты ведь потихоньку подбирал эти функции.
- Сир, я подбирал, как вы выразились, "эти функции", потому что Джон де Вер устранился от своих обязанностей по управлению вашим хозяйством. Система управления королевским двором едва не рухнула. А потом он возьми да умри в двадцать шесть лет.
- Да-а-а... Я официально приказал ему умерить охоту, меньше есть и пить, отказаться от поздних ночей и быть менее экстравагантным в одежде, но где там?
- Но, сир... Эта должность наследственная и не расстроится ли Джон де Вер Пятнадцатый его двоюродный брат?
- Он пока тяжело болен, а управлять моим двором, действительно, некому.
- Не добьёт ли его известие о том, что его должность передана другому?
- Всё в руках Божьих. А сэр Питер со своей семьёй переедет во дворец. Правда, здорово я придумал! - Сказал он, потирая ладони.
- Но, сир... Я хотел бы сразу... э-э-э... Определиться с моей позицией, как отца. Я хотел бы понять. Мы ведь говорим не о наложничестве, а о замужестве, да?
- Да, Питер, да. Не волнуйтесь. Наложниц и любовниц у меня было много и будет много. Мне нужна жена и рождённый ею наследник. Она... Ваша дочь... Необычная. Она выше всех моих придворных. И когда у нас родится сын, он будет такой же, высокий, как и вы, и умный, как я! Ведь наследуются качества отца и деда по матери, как говорили наши предки. Так говорила мне моя мать. Наши дети будут великанами. Это как в коневодстве.
Генрих показал на удовлетворённо гарцующих по двору кобылу и жеребца.
- Ведь мы скрещиваем породистых лошадей? Так и здесь.
- Позвольте спросить, сир, про Болейн?
Генрих удивлённо посмотрел на меня.
- Спрашивайте.
- А почему вы выбрали Анну? Ведь не по любви, же?
- Любовь? Что за вздор? Она умная, как и её отец. Она не отдалась мне сразу, как другие. Это говорит о характере.
- Скверный у неё характер, - добавил Томас Говард едва слышно. - И развратный.
- Ха-ха, - хохотнул Генрих. - Он её не любит. Говорит, что она французская лазутчица и садомистка. А где взять при дворе иную? Если они уже с малолетства лезут ко всем в панталоны? Ваша же дочь другая?
- Другая, да. У вас будет время её узнать. Она хорошо стреляет из лука и арбалета, фехтует на чём угодно, плавает, как рыба. И она весёлая. Я это больше всего ценю в людях, а особенно в женщинах.
- По вам, любезный Питер, не скажешь, что вы весёлый. А в разговоре проскальзывает.
- Она, к стати, не хуже меня играет на клавесине, и может вас обучать.
- Питер, вы прелесть.