Апраксин двор (СИ)

Глава 29

— Проходите, Владимир Петрович. Его сиятельство вас примет.

Мне даже не пришлось долго уговаривать. То ли моего визита по каким-то причинам уже ждали, то ли попасть на аудиенцию к главе рода Вяземских на самом деле было не так уж и сложно. Дворецкий — чуть ли не копия того, что встречал меня в особняке на Каменноостровском — изобразил поклон и развернулся к лестнице, указывая дорогу.

Без музыки и толпы гостей дворец казался еще больше — и еще роскошнее. Я на мгновение почувствовал себя чуть ли не в музее, и даже собственные шаги вдруг показались слишком громкими. Обитель рода Вяземских изрядно поддавливала золоченой тяжеловесной монументальностью — видимо, не слишком-то обрадовалась незваному гостю.

Как и сам князь. Его сиятельство встретил меня в полном соответствии с этикетом: отправил дворецкого, велел угостить кофе и мариновал ожиданием в гостиной не дольше четверти часа. Видимо, именно столько ему понадобилось, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, надеть положенный для таких случаев костюм и переместиться в кабинет. Вероятно, что-то из этого даже пришлось делать в спешке, так что уважение моей скромной персоне досталось в полном объеме.

Уважение — но уж точно не радость. Когда за моей спиной закрылась дверь, я вдруг почувствовал холод. И не метафорический, а самый что ни на есть натуральный: камень и мрамор дворца еще не успели полноценно прогреться под летним солнцем, и во всем дворце было не слишком жарко, но температура в кабинете Вяземского оказалась ниже на два-три градуса — а может, и на все пять. То ли его сиятельство нервничал и ненароком хапнул из пространства вокруг слишком много энергии, заряжая Талант, то ли специально давал понять, что воспринимает мой визит в такую рань чуть ли как оскорбление.

Впрочем, я и сам был не в восторге.

— Доброе утро, Владимир Петрович. Могу я полюбопытствовать, что привело вас ко мне? — Вяземский демонстративно покосился на часы на стене. — Да еще и в столь ранний час?

— Прошу извинить меня за бесцеремонность, ваше сиятельство. — Я изобразил легкий поклон. — Но, к сожалению мое дело не терпит никакого промедления: не далее, как вчера вечером его благородие барон Михаил Тимофеевич Грозин прислал мне своего секунданта.

— Вот как?..

Вяземский явно не слишком-то удивился. Вызов на дуэль не стал для него неожиданностью — впрочем, как и для меня самого. Я ожидал чего-то подобного раньше на неделю или даже больше — возможно, прямо в день бала в этом самом дворце. Даже если никто не донес Грозину, что я изволил заночевать у его так называемой невесты, поводов оскорбиться и так было предостаточно. А уж причина появилась и того раньше — в тот самый день, как мы с Кудеяровыми сожгли «Каторгу» и присвоили воровской общак.

Видимо, его благородие устал от попыток отделаться от меня чужими руками — и решил действовать лично.

— Да уж… Новость действительно неприятная. — Вяземский нахмурился и покачал головой. — Его благородие отличный стрелок и фехтовальщик. И, насколько мне приходилось слышать, имеет репутацию бретера.

— Насколько приходилось слышать? — усмехнулся я. — Вот уж не думал, что ваше сиятельство так плохо знает своего будущего зятя.

Укол оказался неожиданным и явно угодил в мягкое место: Вяземский снова нахмурился, поджал губы и недовольно засопел — но все-таки держал себя в руках.

— При всем уважении — дела моей семьи вас не касаются, Владимир Петрович. Никоим образом, — проворчал он. — Признаться, я никак не могу понять, зачем вы вообще решили сообщить мне, что его благородие барон изволит требовать сатисфакции.

— В таком случае, позвольте объяснить. — Я шагнул вперед. — Я здесь, чтобы просить вас быть моим секундантом.

На этот раз Вяземского проняло по полной. Так, что я на мгновение даже ощутил что-то похожее на веселье, хоть беседа к тому и не располагала совершенно. Слишком уж потешно выглядело удивление на лице старого князя: глаза за стеклами очков увеличились примерно вдвое, лоб тут же заблестел от выступившей испарины, в крупные уши с мясистыми мочками синхронно встрепенулись и подались чуть назад и вверх.

— Господь милосердный… — пробормотал Вяземский. — Нет, Владимир Петрович. Решительно нет. То, о чем вы просите, совершенно невозможно! Я понимаю, что обязан вам, возможно, обязан самой жизнью, но такое…

— Поверьте, у меня и в мыслях нет требовать подобной услуги. Тем более от человека вашего положения… Даже если вы сами признаете, что я имею на то право. — Я склонил голову, старательно изображая смирение. — Я могу лишь просить о такой милости. И прошу лишь потому, что мне больше не к кому обратиться. Большинство моих друзей и знакомцев достойнейшие люди, но не благородного происхождения. А значит, ни один из них не сможет мне помочь.

— Ни один… — задумчиво повторил Вяземский. — А как же?..

— Я никак не могу просить Антона Сергеевича. Сан священнослужителя едва ли позволит его преподобию участвовать в дуэли — даже в качестве секунданта. — Я развел руками. — И уж тем более мне не стоит даже говорить о подобном человеку из тайного сыска. Боюсь, для него долг перед государем окажется выше нашей дружбы — и тогда он непременно донесет.

— Это… вероятно. Дуэли запрещены императорским указом еще при Петре Великом. — Вяземский чуть приспустил очки и потер переносицу. — Вижу, вы в безвыходном положении, Владимир Петрович. Но поймите и меня тоже! Я уже старый человек, и едва ли…

— Как глава рода, вы можете передать мою просьбу другому человеку — пусть даже мы с ним и вовсе не знакомы лично. — Я сделал еще пару шагов вперед. — К примеру, одному из сыновей или племянников. Или…

— Этого я не сделаю.

Вяземский в очередной раз попытался изобразить непреклонность, но голос предательски дрогнул. Князю наверняка приходилось вести беседы и посерьезнее этой, а его опыт словесных баталий насчитывал десятилетия, и все же я смог нащупать слабое место: видимо, старик тревожился за семью куда больше, чем за собственное благополучие и репутацию.

Хорошо… Для меня — легче будет продавить до нужного результата.

— Вы не знаете, о чем просите, Владимир Петрович. — Вяземский нахохлился и чуть втянул голову в плечи, будто ему вдруг стало холодно в собственном кабинете. — Я был в некотором роде… был дружен с отцом его благородия барона, да и с ним самим предпочитаю оставаться в…

— Тем лучше, ваше сиятельство, — улыбнулся я. — Тогда, возможно, у вас даже получится отговорить его от дуэли. А это, если мне не изменяет память — первейшая и самая главная обязанность секунданта. Барон наверняка послушает друга своего отца. Признаться у меня нет никакого желания ни убивать или калечить другого человека, ни погибать самому. И если вы сможете…

— Едва ли, друг мой. — Вяземский вздохнул, откинулся на спинку кресла, будто ему вдруг стало тяжело сидеть ровно, и сложил руки на груди. — У Михаила Тимофеевича крутой нрав, и он не из тех, кто прощает обиды — даже надуманные. Боюсь, дуэль неминуемо состоится… Конечно же, если вы не откажетесь.

— Не откажусь. Может, отец не оставил мне громкого титула, но честь у Волковых все-таки есть. — Мне даже не пришлось стараться, чтобы изобразить обиду. — Прошу, Петр Андреевич. В конце концов, вы целитель. Если что-то случится с одним из нас — ваш Талант спасет одну жизнь — а может и две!

— Целители не всемогущи, — вздохнул Вяземский. — А на дуэлях порой бывает всякое.

— Это мне известно. — Я подошел еще ближе и оперся ладонями на стол. — Однако боюсь я совсем другого: если Грозин победит, и я погибну — это останется в тайне. Но если удача все-таки решит улыбнется мне — можете не сомневаться, ваше сиятельство, об этом тут же узнает государь! Кто-нибудь непременно пожелает донести или…

— Уж поверьте — я этого не допущу, — буркнул Вяземский — и тут же поправился: — То есть, не допустил бы, если уж мне бы пришлось стать секундантом на дуэли.

— Поэтому вы мне и нужны. — Я подался вперед, нависая над князем. — Ваш авторитет станет надежным щитом при любом раскладе. Это все, о чем я могу вас просить — остальное предоставьте мне.

Вяземский не ответил, но я почувствовал, что последние мои слова попали точно в цель. По неизвестной мне причине его сиятельство… нет, может, и не боялся какого-то там барона, но определенно не слишком-то спешил испортить с ним отношения. Однако при этом и не имел ничего против, если я вдруг ненароком проделаю во лбу Грозина аккуратную круглую дырку.

И в этом наши желания уж точно совпадали: мы оба не отказались бы видеть его благородие мертвым.

— Вашей смелости можно только позавидовать. Уж поверьте, многие скорее бы предпочли бежать из Петербурга, чем встретиться с бароном на дуэли. — Вяземский сцепил пальцы в замок и хрустнул костяшками. — Но есть ли хоть какая-то надежда, что вы уцелеете?

— Есть, ваше сиятельство, — ответил я. — Мне прекрасно известна и репутация его благородия, и слухи о его умениях. Но я и сам кое-что смыслю в стрельбе. И более того — намерен победить.

Видимо, моя речь оказалась достаточно убедительной: Вяземский едва заметно улыбнулся, выдохнул и опустил плечи, будто только сейчас скинул с них тяжелый груз.

— Что ж… Если так — я просто обязан согласится, — тихо произнес он. — Вы отважный и порядочный человек, Владимир Петрович, и слишком много сделали для моей семьи, чтобы я посмел ответить черной неблагодарностью. Можете не беспокоиться — я сегодня же встречусь с секундантом барона, и мы обсудим условия дуэли.

— Благодарю, ваше сиятельство. — Я приложил руку к груди и склонил голову. — Надеюсь, удача будет на моей стороне.

— Я тоже, друг мой, — кивнул Вяземский. — Но удача — весьма ветреная дама, и с вашей стороны было бы неразумно полагаться лишь на нее. Я предоставлю дуэльное оружие — конечно же, если у вас нет своего собственного. А заодно попрошу моего дворецкого немного попрактиковаться с вами в стрельбе… Скажите, вам приходилось иметь дело со старинными капсюльными пистолетами?

— О да, ваше сиятельство, — усмехнулся я. — Определенно, я в этом кое-что смыслю.