Внизу меня ждала немая сцена. С все теми же декорациями и действующими лицами — хоть и располагались они теперь немного по-другому. На кухонном столе уже успели расстелить новую белоснежную скатерть, саквояж с инструментами и окровавленные полотенца исчезли, пол начисто вытерли, и ничего больше не напоминало об импровизированной операции.
Фурсов переместился на диван и сидел там с чашкой в руках — сонный, растрепанный, бледный и с огромными синими кругами под глазами. В рубашке с чужого плеча, которая так и норовила расползтись по швам на богатырских плечах, зато живой и как будто даже относительно здоровый — раз уж успел умять пару бутербродов и затребовать кофе.
Будто и не лежал при смерти каких-то пять-шесть часов назад.
Горничные и бабуся, видимо, уже ушли заниматься своими делами, а вот старикашка-дворецкий так и остался на боевом посту: тоже устроился на диване и вид имел лихой, взъерошенный и в высшей степени обалдевший. За годы службы он наверняка успел повидать всякое и хранил великое множество тайн рода Вяземских, но такое…
Нет, такое здесь раньше, пожалуй, не случалось. Видимо, поэтому бедняга и краснел, как рак, и изо всех сил пытался не встретиться со мной взглядом.
Петропавловский мирно дремал в кресле напротив, но стоило мне шагнуть в гостиную — тут же открыл глаза.
— Долго тебя… не было, — ухмыльнулся он. — Мы уж думали — не вернешься. Останешься тут жить с…
— Гусары, молчать. — Я подхватил с вешалки куртку. — Отставить кофе и чаи. Пойдем… Константин, не будете ли вы любезны проводить нас?
— С превеликим удовольствием, судари.
Ядом в голосе дворецкого можно было убить слона. Вряд ли он сильно выделывался, пока я… скажем так, оставался наверху с Вяземской — однако конец нашего визита не мог его не обрадовать. Не знаю, к чему конкретно в таких случаях обязывали должность и этикет, но вредный старикашка разве что не вытолкал нас за дверь, а потом еще и хлопнул ею так, что распугал голубей, уже успевших загадить машине Кудеярова всю крышу.
В общем, из особняка мы, можно сказать, сбежали. Не то, чтобы с позором, но уж точно весьма поспешно. Ситуация вышла, мягко говоря, неловкая, и даже сейчас, на улице я бы предпочел отмолчаться. Но не вышло: стоило нам сделать несколько шагов, как Петропавловского, что называется, прорвало.
— Ну ты даешь брат! — выдохнул он, разворачиваясь на пятках. — Настоящую княжну…
— А ну цыц! — Я погрозил пальцем и на всякий случай даже оглянулся, выискивая в окнах на втором этаже сердитый взгляд. — Нечего тут… Молчи!
— Да как тут молчать⁈ — Петропавловский демонстративно зажал себе рот ладонями — но тут же снова принялся шипеть на всю улицу: — Как это ты так, Вовка? Ну она же титулованная, из князей, а ты мало того, что к ней вломился этим охламоном на руках, так еще и саму… любовь-морковь!
— Я тебе дам — морковь! — буркнул я. — Поехали уже.
— Да погоди ты… Расскажи хоть — чего там было? Это ж натуральная княжна — красивая, ладная, как куколка, воспитанная. Не то, что обычные девки. От нее, небось, и пахнет иначе — парфюмами французскими, или еще чем… — Петропавловский картинно втянул носом воздух. — Жуть как интересно — вдруг где чего у благородных иначе устроено… И как ты так ее захомутал? Скажи кому — не поверят!
— Вот ты и не говори. — Я без особого успеха попытался вырваться из крепкой хватки — и только протащил товарища пару шагов. — Да и не было, считай, ничего.
— Ага. Рассказывай, — подал голос до этого молчавший Фурсов. — От вашего «ничего» потолок ходуном ходил.
Мда. Неужели все действительно было настолько?.. Впрочем, ничего удивительного: под действием звериных сил ее сиятельство оказалась весьма темпераментной особой — и весьма… скажем так, громкой.
— Так, ну ладно. Хватит уже! — не выдержал я. — Полезайте в машину и пулей в «Медвежий угол» к Кудеярову. Расскажете, чего и почем… Только про княжну — ни слова, или языки пообрываю!
— Так точно, ваше превосходительство, — Петропавловский разочарованно вздохнул. — А ты сам-то куда собрался. Обратно за добавкой?
— Да если бы, — буркнул я. — У меня тут… встреча.
Похоже, кто-то — к примеру, тот же дворецкий — втихаря добрался до телефона и позвонил на Почтамтскую. Или его преподобие капеллан решил лично навестить Вяземскую и справиться о здоровье отца. А может, просто приглядывал за мной куда тщательнее, чем я думал.
Но уж чего здесь точно не могло быть, так это случайности или совпадения. И черная машина, которая как раз сворачивала на аллею с Каменноостровского, оказалась здесь не просто так. Дельвиг мог прислать за мной Захара по какому-нибудь срочному делу… нет, приехал сам — я почувствовал, как эфир подрагивает от присутствия сильного Владеющего.
Пришлось идти здороваться.
— Садись. Прокатимся.
Его преподобие, как и всегда, перешел сразу к делу. И я не стал ни спорить, ни даже задавать вопросов: в конце концов, перспектива выслушивать вопросы и болтовню товарищей мне сейчас казалась даже хуже очередного приключения, в которое я мог впутаться по милости Ордена Святого Георгия и его полномочного представителя.
— Доброе утро, гимназист. — Дельвиг вывернул руль, скосился на меня — и вдруг заулыбался. — Хорошо провел время?
Что?.. И он туда же⁈
— Что вы имеете в виду? — буркнул я.
— В сущности, ничего. Но если уж вы с товарищами в такой час оказались у дома ее сиятельства княжны — смею предположить, что и ночевал ты тоже здесь. — Дельвиг улыбнулся одними уголками рта. — Впрочем, неудивительно — вы определенно друг другу симпатичны. Если не самой первой встречи, то со второй уж точно.
— Я бы так не сказал. — Я сложил руки на груди и демонстративно отвернулся. — С чего вы взяли?
— Некоторые Владеющие умеют видеть чуть больше обычных людей. — Дельвиг говорил размеренно и даже чуть сонно, будто тема беседы на самом деле его ничуть не интересовала. — А уж мне как священнослужителю, и вовсе полагается быть знатоком человеческих душ.
— Только в мою не лезьте, — огрызнулся я. — Да и какое вам, в сущности, дело?
— Ну… допустим, я бы мог предупредить, что для юноши твоего возраста и положения связь с титулованной княжной никак не может остаться без последствий. Но это ты наверняка знаешь и сам. — Дельвиг, похоже, искренне веселился от происходящего. — И да, ты прав — меня твои личные дела действительно не касаются, никоим образом. Да и приехал я по совершенно другому делу.
Злость ушла. Похоже, его преподобие действительно и не думал меня уколоть — скорее просто зачем-то решил позубоскалить. Или даже проявил заботу: странно и неуклюже, зато вполне искренне. Может, он пока еще не перестал видеть во мне инструмент, который следовало непременно обратить на службу Ордену, стране и короне — и все же отношение как будто чуть изменилось.
Вряд ли капелланы вообще умеют заводить друзей — и церковный чин, и то, чем им приходится заниматься не слишком-то располагают к подобному. Поэтому все социальные нывыки Дельвига не то, чтобы хромали на обе ноги, но уж точно оставляли желать лучшего. И если так — самый невинный вопрос для него мог быть чуть ли не клятвой в вечной дружбе.
— И какое же у вас… то есть, у нас, — тут же поправился я, — сегодня дело? Геловани смог поймать таинственного похитителя из усадьбы?
— К сожалению, нет. — Дельвиг чуть развалился в водительском кресле. — Похититель, можно сказать, испарился — солдаты не смогли отыскать даже следов.
— А собаки? — на всякий случай уточнил я. — Или кто-нибудь из офицеров… или сам Геловани? Наверняка хоть у кого-то в роду есть Талант, который способен отыскать скрытое.
— Ни-че-го. — Для пущей убедительности Дельвиг отчеканил по слогам, будто забивая гвозди. — Ни отпечатков обуви, ни запахов, ни следов применения сил Владеющего — в общем, пусто.
— Печально. Но неудивительно. — Я проводил взглядом проплывший за стеклом справа огромный шестиколесный лимузин. — Тот, кто умеет создавать нитсшесты и убивать людей на расстоянии, наверняка так же хорош и в игре в прятки. И поймать такого будет непросто. Даже самому Геловани.
— А тебе? — Дельвиг прищурился и взглянул на меня поверх очков. — Если тебе попадет в руки еще одна такая штуковина — сможешь?
— Попробую. — Я пожал плечами. — Но, подозреваю, ее у вас пока нет. Поэтому я бы попробовал копнуть с другой стороны. Теперь у меня хотя бы есть список недоброжелателей его сиятельства князя Вяземского.
— Я смотрю, ты времени даром не терял, — усмехнулся Дельвиг. — Выкладывай.
Я выложил — все, что смог. Ее сиятельство делилась семейными тайнами чуть ли не в обнаженном виде, так что нюансы былых обид и споров княжеских родов отложились в памяти на тройку с минусом, но фамилии я назвал — все до единой. Впрочем, Дельвига мои достижения, похоже, не слишком-то впечатлили.
— Похвальное рвение. И достойная преданность делу, — без тени улыбки проговорил он, когда я закончил перечислять громкие титулы. — Но польза от всего этого, увы, сомнительная… Нет, гимназист, нашего злодея нужно искать по следам. А не лезть в это аристократическое болото.
— Это почему? — буркнул я.
— Завязнешь по самую шею. — Дельвиг улыбнулся. — Некоторые титулованные старики помнят обиды до времен самого Ивана Грозного. Древним родам всегда было, что делить — и, боюсь, всегда будет.
— И каждый успел поссориться с каждым? — Я привалился плечом к дверце. — Так, получается?
— Вроде того. Поссориться — и помириться тоже. — Дельвиг чуть замедлил ход и свернул на набережную. — Еще лет сто назад аристократы чуть ли не каждый день выясняли отношения схваткой Талантов. Или вели своих людей штурмовать соседскую усадьбу, поспорив из-за куска никому не нужного болота. Конечно, сейчас времена уже не те, но если мы начнем проверять все размолвки в высшем свете — этому не будет конца.
Я промолчал. Чутье подсказывало, что Дельвиг ошибается, и кровожадная полумертвая собака зарыта именно там, в ворохе старых обид и споров. Что злодей скрывается не в каком-нибудь черном замке где-то на краю света, а в Петербурге, прямо у нас под носом. Но и возразить мне было, в общем, нечего: вряд ли Вяземская могла знать, кто из недругов ее отца ограничится сердитой болтовней, а кто — начнет действовать. На проверку каждой фамилии ушли бы недели.
И не факт, что таинственный злоумышленник вообще окажется в списке.
— Значит, тупик? — Я в очередной раз взглянул сквозь стекло наружу. — И куда мы вообще едем? Явно не на Почтамтскую.
— Нет, не туда. — Дельвиг чуть сдвинул брови. — Тебя хотят видеть в Зимнем.