Апелляция кибер аутсайдера - 4

Глава 10

— А юристы Хамасаки подъехали? — Мартинес сегодня сама на себя не похожа.

— Какая-то ты повышенно тревожная нынче.

— РУКИ ПОМОЙ! — мгновенно вспыхивает возмущением она, глядя, как я направляюсь к двери с намерением её открыть и топать дальше.

Чуть подумав, возвращаюсь к крану и делаю, что просят. Попутно рассказываю анекдот:

— Русский, латинос и японец точно так же после туалета искоса смотрят друг на друга. Русский: "Чего уставились?! На м⁹не узоров нет и цветы не растут!". Латинос: "Ты руки не помыл, а сейчас обратно за стол пойдём". Японец: "Даже салфеткой не вытер".

Одноклассница смотрит на меня задумчиво, многозначительно и со вздохом наклоняет подбородок к груди, поднимая левую бровь.

— "А у нас не принято на руки ссать" — с грустью в голосе отвечает им русский. Эй, чего вы такие занудные?!

Через четверть минуты под руку покидаем местный гостеприимный санузел.

— Да тоже верно, в принципе, — теперь самый задумчивый вид из всех нас имеет Эрнесто. — По большому счёту, формально ничего страшного не произошло. Просто я думал, по твоей информации, — он кивает моей однокласснице, — с той стороны будет лояльность. — Ввиду имеется доблестная юстиция, но вслух оно не звучит.

— А вместо лояльности? — Мартинес с хваткой бультерьера тут же вцепляется в последнее слово.

— Да избирательная какая-то лояльность! С одной стороны, как бы да, — латинос старательно говорит междометиями, намёками и неконкретными вещами. Видимо, из-за обилия людей в коридоре дальше. — А с другой стороны — постоянное подчёркивание дистанции и закладки на будущее.

— Получается, от них идёт и плюс, и минус? — суммирую для себя услышанное понятными мне категориями. — В итоге получается что-то типа ноля? Нейтралитет?

— Пожалуй. Да, можно и так сказать; я просто не сформулировал. Реально что-то типа нейтралитета, — заключает полицейский, направляя меня за плечи в холле в нужную сторону. — Не на место происшествия! Процедуры будут там.

Айя как взяла меня под руку в дверях туалета, так и держит сейчас, не ослабляя хватку. Кажется, даже это своё расширение на силу включила.

— Ну так и не парьтесь, — заключаю. — Ноль — это нейтралитет и есть. Ни вашим, ни нашим.

— Хотелось бы, конечно, чуть другой позиции, — нейтрально роняет Мартинес, тоже не говоря ничего конкретного.

Поскольку именно в этот момент к нам подходит Сата.

— Забей, — искренне отмахиваюсь второй раз. — Мне тут давеча старший Хамасаки позвонил, вот буквально только что. Кстати, даже не записывалось ничего, хотя я старался…

Младшая Эскобар только фыркает.

— Вот я из его слов четко понял. Если есть конфликт меня, приблудной дворняги, и титульной братвы в количестве трёх человек — ни о каких равных условиях в суде речь не идёт. Так что нейтралитет тех, о ком мы все думаем, — со значением коротко кланяюсь одноглазой, — это уже процессуальный прогресс. Мог бы быть и минус, теоретически.

— Да. Он прав. — Тераяма имеет напряжённый вид и неприкрыто кусает губы. — Народ, особой проблемы нет, но расклад такой. Когда взрослые, послушав меня, собираются что-то делать по-своему — я это всегда вижу.

— Логично, чё, — пожимает плечами моя одноклассница, продолжая фиксировать мой локоть обеими руками. — Сейчас тоже так?

— Да. Я и хотела вам сказать. Не знаю, что изменилось, но буквально за пару минут, и дед, и отец с матерью, и тот самый брат деда, — она многозначительно опускает веки, — чего-то отморозились и отвечают мне односложно и формально.

— Бл*. — Мартинес кто бьёт каблуком правой туфли в пол и матерится по-испански.

— Явный признак того, что они мутят что-то своё, — добивает её титульная.

— Не парься, — говорю твёрдо однокласснице и мягко глажу её пальцы. — Рассосётся. Точно, вот увидишь.

— Да ты просто не в теме! — начинает эмоционально заводиться латиноамериканка.

Что с её темпераментом — раз плюнуть. Бах — и за секунду пожар до небес.

— Тебе нужен хладнокровный партнёр, где-то даже флегматичный, — настаиваю спокойно на своём, тщательно контролируя, чтобы мои интонации успокаивали. — Дабы уравновесить, хе-хе, твои автохтонные свойства личности.

— Хренасе, ты грамотный стал. Специально словарь читаешь, чтобы удивлять умными словами?

— Даже предвзятость государственного обвинения и суда очень часто ничего не могут сделать честному человеку, который полностью прав в конкретной ситуации. По крайней мере, здесь, в федерации: система сдержек и противовесов.

— Уфф. В принципе, мозгами согласна, — порывисто вздыхает латиноамериканка. — Но эмоции — штука такая, всё равно тревожно и страшно.

— Статистика говорит, девяносто с лишним процентов за успех, — сообщаю ей с лёгкой улыбкой.

За кадром остаётся тот факт, что я сейчас ускоренно листаю открытые источники и беру информацию прямо оттуда плюс, слава яйцам, текущий момент очень хорошо освещён в памяти Вити Седькова.

Такое впечатление, что он и его отец буквально половину жизни готовились зачем-то отбиваться в судах и прочих органах юстиции именно в таких вот ситуациях. Они что, собирались косить якудзу пачками, предварительно спровоцировав нападение на себя?

Представляю эту картину — и непроизвольно становится смешно.

Порывшись в этой самой памяти по второму разу, проверив для чёткости данные первых попавшихся судов и городской прокуратуры (слава моему виртуальному импланту, которого нет в природе — но который вдруг почему-то работает), прихожу к выводу, что даже при противодействии мне государственного обвинения (того самого дедушки семидесяти девяти лет от роду) опасаться нечего.

Могут попугать, могут попытаться потрепать нервы — но в процессуальных рамках с их стороны речь может идти только о беспределе, если проблемы достанутся мне, а не нападавшим. А на беспредел я, кажется, уже без кого-либо и сам знаю, чем ответить.

Есть же твёрдая уверенность? Когда вроде бы и формальных оснований немного, но ты очень чётко знаешь: будет именно так, а не иначе?

Вот сейчас во мне полноводной рекой разливается именно она. Одна из второстепенных вкладок солидного приложения, кстати, прямо утверждает: это — следствие каких-то фоновых обработок информации тем самым медицинским расширением, которое у меня только сегодня начало стрелять.

Оказывается, и в бытии модификантом тоже есть свои плюсы.

— Статистика говорит, девяносто с лишним процентов за успех, — Седьков выдал спич с донельзя довольной рожей, с окрылённым и счастливым взглядом и непрошибаемой уверенностью первого кирпича, который положили на дно ямы, залитой бетоном под фундамент.

Или ослика, который увидел морковку в яслях для кормления.

Она, естественно, не сдержалась:

— Бл*.

— Чё? — одноклассник чуть свысока и по-прежнему жизнерадостно покосился на неё, наклоняя голову к плечу.

— Повторюсь, но лучше не скажешь. Невежество рождает необычайную смелость в суждениях, — она поёжилась. — Знаешь, я это распечатаю на наклейке и на твой рюкзак налеплю: пусть будет девиз!

— А-га-га-га-га, — неподдельная эйфория Седькова (возникшая у него, видимо, после неких их взаимных и занимательных упражнений в местном санузле) получила сложную добавку из дофамина и окситоцина, если верить собственному анализатору в интерфейсе. — Там, откуда я родом, говорили "Слабоумие и отвага". А-га-га-га-га…

— А ведь это эндогенные процессы, не нейрокоррекция, — серьёзно заметила Айя в ответ на вопросительный взгляд одноглазой.

Та тоже видимо встревожилась — наверняка из-за непоняток со старшими внутри своей семьи (тут как раз было понятно: обещала одно, а по факту иное).

— Он нормальный? — Тераяма не была склонна к юмору ни в каком приближении. — Не то чтобы я очень нервничала — мы с вами случайные люди — но такая вот его реакция НОРМАЛЬНА?

Параллельно японка незаметно указала взглядом на один из столов в углу большого холла, где, судя по виртуальной эмблеме над столешницей, расположились представители прокуратуры.

— Как тебе сказать. Норма — штука индивидуальная, — честно ответила Мартинес. — Именно в таких ситуациях раньше его не наблюдала, но как правило он адекватен. Почти всегда.

— А в каких случаях нет? — японка не стала сдерживать любопытство.

— Когда переизбыток кое-каких гормонов, — Айя покосилась на ширинку одноклассника. — Но сейчас об этом речь не идёт, заявляю абсолютно компетентно и со всей ответственностью. Так что, наверное, адекватен.

— А-га-га-га-га, — на этой фразе Рыжий поймал ещё одну смешинку. — А-га-га-га-га!.. — покраснев от нахлынувшей бурным потоком радости, он громко шмыгнул носом и вытер слёзы рукавом. — Завязывай! Сейчас серьёзное мероприятие! Мне тоже нужно быть серьёзным!

— Что с ним? — абсолютно спокойно поинтересовалась Тераяма.

— Да хер его знает. Бля, Седьков. Это у тебя посттравматический шок? — неожиданно осенило её.

Может, и правда пора начинать беспокоиться?

— Не-а, я в адеквате. — Продолжая давиться смехом, родил в два приёма Виктор. — Ну реально ситуация смешная! Вернее, не сама ситуация, конечно, а твои слова. А я ещё вспомнил… И-хи-хи-хи-хи…

— Как есть идиот. — Грустно и серьёзно заключила вслух младшая Эскобар. — Даже неудобно тебя вырывать из грёз твоих иллюзий. Если отправишься на луну — передачи слать не буду.

Она только что поняла, что товарищ, пролистав наскоро какую-то информашку (благодаря новым способностям и тренингу от Миру), на основании статистической закономерности уверился в неизбежном торжестве справедливости.

Как следствие — успокоился, расслабился плюс на него навалился откат после стресса. Её личное предчувствие твёрдо подсказывало, что этот труп за спиной Рыжего был первым в жизни.

И ведь не скажешь ему сейчас, что общая статистика конкретно к данному кейсу неприменима от слова совсем: ни при каких разборках раньше ни титульным, ни дворнягам никогда не приходилось делить бессмертие.

Как сейчас.

А когда на кону появляются такие ставки — опыт её фамилии (даже обеих) говорит, что всеми предыдущими прецедентами можно подтереться. Как и договорённостями.

С другой стороны, нафига изводиться двоим? Ну нервничает сейчас она, он радуется — да и хрен с ним.

Пусть ржёт. Не дай Иисус, нервы ещё могут понадобиться.

— Я уже успел этот момент обдумать, — не по-школьному солидно кивнул одноклассник. — Если так, на луну рванём вместе? Там же народ тоже наверняка овощи кушает. Будем развивать семейный бизнес Эскобар? Сто процентов в тех местах процент клиентов больше на тыщу населения.

Последние слова были услышаны сотрудниками юстиции и в расчёте на них говорились.

Айя расфокусировала взгляд, подняла брови, вздохнула — и ничего не сказала.

Понятно, что если надо — то она и на луну поедет. И Эрнандес тоже. Но хотелось бы обойтись без подобного.

— Присядьте сюда, пожалуйста. — Прокурорский, идентифицировав Рыжего через профильное расширение со скоростью звука, без преамбул или даже формальной вежливости перешёл к делу. — Седьков Виктор… лет… регистрация проживания по адресу… арендованная квартира, так?..

— Будьте добры, скажите, в какой роли мы сейчас общаемся? — вежливо интересуюсь сразу после того, как джентльмен под виртуальной эмблемой прокуратуры заполняет в свою форму мою идентификацию, получая моё "да" на каждый пункт.

— Момент, будет в следующем параграфе. Виктор, вы опрашиваетесь как свидетель по факту смерти… — он называет японские имя и фамилию, которые мне ничего не говорят. Видимо, тот тип из тройки. — Вы же были единственным свидетелем происшествия?

— Ещё раз тысячу извинений. Уместно ли спросить, с кем имею честь? Если мы сейчас совершаем определённое законом процессуальное действие — это одна ситуация. Как кандидат в граждане я займу одну позицию. — Боковым зрением ловлю крайне озадаченный взгляд Мартинес. — Если же данный разговор не носит никакого юридического функционала…

— Это вы меня извините. — Парняга возраста Эрнесто только что не краснеет. — Моя фамилия Сосохара, офис прокурора. Я недавно на этой службе, ещё раз прошу прощения. Все ваши ответы фиксируются, как и мои вопросы… этап предварительного дознания… получение первичной информации возможно в отсутствии законного представителя несовершеннолетнего, поскольку связано с возможным федеральным преступлением, которое будет квалифицировано…

"Рыжий! Ты меня слышишь?!" — параллельно с такой занимательной беседой во внутренний чат начинает писать Айя.

И что ей сейчас ответить? Насколько я помню предостережения Тики, именно в такой вот атмосфере мне очень настоятельно рекомендовано воздерживаться от любой исходящей нейроактивности.

Говоря по-простому — держать уши и глаза открытыми, а рот — максимально закрытым. Потому что если вдруг натурал начнёт кому-либо отвечать, а эти ребята, как и моя опекуша, вдруг в состоянии видеть абсолютно все чаты в радиусе сотни метров — может получиться очень некрасиво.

"Рыжий, гад, не молчи!" — всплывающие со скоростью пулемёта иконки своих сообщений Айя сопровождает не менее темпераментной жестикуляцией в реале.

Она методически грамотно сместилась к окну, за спину прокуратуре: теперь её видит только пара полицейских. Последние, впрочем, имеют ярко выраженную этническую компоненту во внешности и с Эрнесто Вальдесом общаются по-испански. Насколько понимаю, и в участке работают в том же — значит, условно наши.

— На ваш вопрос: нет, я был не единственным свидетелем случившегося. Кроме меня, в момент нападения бандитов на врача в этом же помещении находилась и другая старшеклассница, правда, из первого лицея. Сата Тераяма.

"+" — однокласснице отправляю максимально короткий ответ.

"Можешь общаться открыто" — тут же приходит от неё. — "Защита и от Хамасаки стоит — Тика расстаралась, и наши продублировали. Если будет кто-то в канале — появится автоматическое уведомление и нас разъединит".

"Ты счт'ешь, счс оч пдхдщий ммнт дл наш рзгвра здесь? 😃".

"Да я ненадолго. Рыжий, не ведись на всякий случай! Молодой перед тобой, возможно, маска!".

"?"

"Этого типа не знает никто из наших легавых — мне Эрнесто строчит прямо щас. По идее, младшие прокуроры и помощники прокуроров с кем-то из копов хоть как-то, да пересекаются — иначе просто невозможно. А об этом навскидку никто не слышал. Что-то мутное".

"Он гврт, ндвн на раб. Мжт, првое дел?".

"Может и так, но однозначно странновато. Эрнесто говорит, нет аргументов ни за, ни против; просто необычная ситуация. Всегда, когда что-то необычно, не стоит расслабляться".

"Ок".

— Сата Тераяма видела происходящее?

— Понятия не имею, — твёрдо качаю головой. — Она всё время находилась внутри медкапсулы, получала терапию. Я не представляю, какие коммуникации подведены внутрь и что оттуда можно наблюдать — сам там никогда не лежал.

— А как вы думаете? Предположить не возьмётесь?

— Я бы очень хотел удержаться от любых самоуверенных действий на этапе федерального расследования. Тем более что подобное предположение не имеет никакой юридической силы.

— Случившееся очень выбивается за рамки сложившейся практики. Для офиса прокурора может быть ценна любая ниточка информации. Настоятельно прошу ответить на вопрос.

— Слышать она точно всё слышала — мы с ней общались до этого. А насчёт оптического сигнала вам лучше обратиться к ней.

— А если предположить? Ну, полностью глухая капсула, у пациента ещё и нет одного глаза, пока что. Как бы он что увидел? Логично?

— Вы так хотите, чтоб я озвучивал вам ваши собственные предположения? Сата Тераяма находится в нескольких метрах от нас с вами, мне непонятна ваша настойчивость. Спросите её? — указываю взглядом на лицеистку.

Уж ей-то, ещё и с дедом-прокурором, бояться точно нечего. Да и умершего типа бил я.

— Спасибо.

— Если бы предполагать пришлось мне, я бы думал с другой стороны…

— Сделайте одолжение. — Он имеет вид неопытного ботаника, который, однако, настроен всерьёз защищать какую-то конкретную линию.

Интересное сочетание. Неродное?

— Могу только поставить себя на её место. Лежу я в капсуле, болтаю с новым товарищем противоположного пола, который мне симпатичен…

— У вас есть какие-то личные отношения с Сатой Тераяма? — Сосохара даже перебивает, не дослушав.

И что бы это всё значило?

— Я бы предпочёл не отвечать на этот вопрос. Он не имеет отношения к происшедшему.

— Пожалуйста, воздержитесь от собственных процессуальных оценок и предположений! Если вы отказываетесь от ответа, прошу вас это сделать прямо и открыто!

— Ну если вы так ставите вопрос, то я встречно прошу вас перенести эту тему на время официального судебного процесса. Я обязательно отвечу, подробно и развёрнуто — но в федеральном суде и под стенограмму заседания, которую будет вести федеральный судья. Вернее, его искин.

Глаза помощника прокурора (или младшего прокурора, чёрт его знает, кто он по должности. А может даже и не младшего) удивлённо открываются шире:

— Поясните?

— Вы сказали, ведётся досудебное дознание, — поясняю с опорой на неожиданно глубокие и весьма специфические знания из головы Вити Седькова. Настолько специфические, что впору предполагать паранойю предшественника. — Если мне не присвоен статус подозреваемого или обвиняемого, то я по инерции автоматически пользуюсь всеми иммунитетами полноценного члена гражданского общества, так?

Могу назвать ему даже статью, но это было бы слишком. Наверное. Потому просто выжидательно молчу.

Непонятно, нахрена всё это предшественнику было учить на память — но Витю Седькова уже не спросишь.

Сосохара на секунду подвисает, задумчиво соединяет брови на переносице, кивает, затем вопросительно поднимает подбородок.

— Господин прокурор, в отсутствие правовой оценки действий меня, как субъекта процесса, мы с вами — полноправные участники гражданского общества, повторюсь. Как минимум, до этой самой оценки, вы согласны? Да или нет?

— Продолжайте.

— Соответственно, мы можем иметь разные мнения, — поясняю ему подробнее содержание какой-то методички, которая буквально сама лезет из памяти на глазной нерв.

Хорошо, что мысленно.

Теоретически — здесь позиция предшественника колеблется в неуверенности — у негражданина может и не быть равноценного статуса. Но это не точно, Витя Седьков просто не помнит нюансов, потому исхожу из того, что все необходимые права у меня всё-таки есть.

— Я не спорю. — Осторожно кивает Сосохара.

— Соответственно, моя точка зрения от вашей может отличаться, — продолжаю. — А какой орган федерации уполномочен вносить ясность и мир между субъектами, если они друг с другом несогласны, а таковая ясность прямо требуется процессуально?

"Бл*, где ты этого нахватался?!😲" — темперамент Мартинес сейчас явно работает против неё.

Она то ходит вперёд-назад, то садится в кресло, то подрывается из него. В общем, похожа на запертую под стаканом пчелу.

— Федеральный суд, — на автомате роняет юрист без даже тени неуверенности и начинает смотреть на меня твёрдо.

— Ну вот вам и ответ на ваш вопрос. Вы считаете, что мои отношения со сверстницей — предмет нашего с вами разбирательства. Я считаю — категорически нет. Процессуальный статус вы мне не присвоили, соответственно, в рамках гражданского общества наши с вами права на текущий момент равны. Упирать меня без моего законного дееспособного представителя вы не можете.

Сосохара ещё чуть меняется в лице и на меня глядит теперь иначе: серьёзно и пронзительно.

— Ваше мнение против моего мнения, — подвожу итог. — Поскольку вопрос действительно может быть важным для дознания — не мне о том судить — он наверняка будет поднят вами и в суде, ведь так? Но там я на него буду отвечать уже судье, чья экспертность и непредвзятость у нас с вами обоих не вызывает сомнения.

— Вы обвиняете меня в предвзятости?

— Сейчас затык в следующем: вы сами сказали, что недавно на этой работе. Поначалу даже представиться забыли, согласны? Хотя это действие чётко регламентировано процессуальным кодексом, раз; служебной инструкцией сотрудников прокуратуры, два; могу добавить ещё.

— Вы обвиняете меня в предвзятости? Да или нет?

Сказать ему, что-ли, словами Миру? Когда она отцу на вопрос о нашем с ней интиме ночью цитировала Серёжу Шнурова? Жаль, что здешний мир Шнура не знает.

— Я считаю, что вы периодически выходите за рамки коридора, который вам в ваших действиях в мой адрес регламентирован сразу на трёх уровнях. Ваши же ведомстенные инструкции, действующее законодательство и консти…

— Я принимаю ваш ответ. — Предельно собрано отвечает парень, фокусируясь на моих глазах и не мигая при этом. — Идём дальше. Каковы были обстоятельства начала конфликта в операционной?

— Сосохара-сан, с вашего позволения, это была манипуляционная, не помещение для операций.

— Это с вашей точки зрения имеет значение?

— Не сочтите, что цепляюсь к вашим словам из вредности. Мой отец учил меня быть очень осторожным с любыми нюансами в самых незначительных на первый взгляд формулировках на этапе даже предварительного следствия. Кашу маслом не испортишь.

— Ваш отец, вернее, упомянутые нюансы вашего семейного воспитания, заставляют меня спросить следующее. — Он опять удивляется и снова не считает нужным скрывать это. — Вы изначально готовились к участию в действиях дознания и следствия? В какой роли? С отцом или самостоятельно?

— Мы — эмигранты. Как недавно оказалось, эмигранты с весьма неплохим наследством.

— И?

— Мне предстоит немало побороться на ниве юстиции, чтобы отстоять свои законные, с моей точки зрения, права.

— А причём здесь гражданский процесс вашего наследства к достаточно специфическим нюансам уголовного процесса? — вроде как абсолютно равнодушно спрашивает японец. — Я б понял, если б вы в вопросах нотариата так разбирались.

А на самом деле он очень ждёт моего ответа. Зачем-то.

— Папа говорил, сироту обидеть норовит всякий. И опасаться нам в первую очередь нужно не "объективности" арбитража или хозяйственного суда, а именно уголовных подстав от рейдеров. — За спиной собеседника ловлю выражение лица Айи, которого не видел за всё время знакомства с ней. — Если позволите, упомянутые вами тонкости уголовного процесса — жалкие три процента информации по юстиции федерации, которую мне в голову забил отец. Вы правы, нотариальное законодательство я знаю ещё лучше. Или хотите, поговорим про гражданский кодекс? Поверьте, в нём я ориентируюсь куда как веселее, чем в том, что мы сейчас с вами обсуждаем.

— Если бы не исчерпывающая ясность вашей медицинской карты, я бы всерьёз предположил в вас не натурала, а модификанта. Причём с дополнительно закачанными в расширения базами по той специальности, которая кормит меня. У вас должно было быть чертовски непростое детство — учить это всё, да в вашем возрасте. Ещё и без доступа к нейроинтерфейсу. — И снова цепкий взгляд.

За которым уже не скрывается некое двойное дно — поскольку Сосохара думает гораздо больше, чем озвучивает.

Понять бы, на какую тему и в каком направлении, эх. Ещё и Мартинес у него за спиной вон, только что кузнечиком не скачет.

Почему-то тяжеловато смотреть, когда она так переживает. А ведь обычно она таких случаях последовательно валяет дурака, весьма убедительно скрывая все и любые свои истинные эмоции. Что это с ней?

— Кстати, вы не возражаете против одного формального теста? — сотрудник прокуратуры, пощёлкав пальцами, активирует что-то типа голографического датчика.

— Да без проблем. Но только же без моего законного представителя любой тест на нейропрофиль в глазах официальной юстиции будет стоить так же дорого, как и прошлогодний снег.

Без пауз закатываю манжет рубахи и кладу ладонь на стол.

— Это не в рамках какого-либо судебного преследования. Это исключительно для понимания, с кем я сейчас разговариваю, — Сосохара безукоризненно вежлив.

"Рыжий! Это ху*ня на любой контрафакт! НЕЕЕЕТ! ОТКАЗЫВАЙСЯ!!! 😨😨😨" — со стороны Айи поднимается форменная истерика.

Представитель офиса прокурора старательно ведёт этой штуковиной от кончика моего пальца до моего локтя. По мере того, как датчик возвращается обратно, его лицо задумчиво вытягивается:

— Ух ты.