Анти-Горбачев-4

Глава 17

И Минин такой молодой

Перед тем, как записывать свое обращение к народу, Романов все же позавтракал, чем бог послал. Точнее, чем послало управделами Горьковского обкома. К концу завтрака подтянулись и все прочие действующие лица, начиная с первого секретаря обкома.

— Товарищ Генеральный секретарь, — отдал под козырек генерал Патрикеев, — к вашему выступлению перед телекамерами все подготовлено, можно начинать.

— Хорошо, — Романов вытер руки салфеткой, — я тоже готов — далеко отсюда до памятника-то?

— Пять минут пешком или минута на машине, — счел нужным напомнить о себе Христораднов.

— Пойдем пешком, — решил Романов, — так мы ближе к народу будем, а заодно и ноги разомну.

И они поднялись на лифте на поверхность, а потом вышли по очереди на Верхне-Волжскую набережную. Охрана взяла подконтрольное лицо в плотную коробочку, так они и проследовали вплоть до Кремля, Валерия Павловича Чкалова, а затем свернули налево к Козьме Минину-Сухоруку, гордо простершему свою правую руку к небесам. Рядом суетились телевизионщики и чуть поодаль даже собралась небольшая группа любопытствующих граждан.

— Мне одному кажется, — спросил Романов, — что у него правая рука длинновата?

— В войну устанавливали, — начал оправдываться секретарь обкома, — возможно чего-то и недоглядели… а потом не до того было, все привыкли. Но у нас уже в планах заменить этот вариант на более новый, объявлен даже конкурс на лучший проект.

— Нет, так даже нагляднее, — не стал упираться Романов, — с длинной рукой — символизирует силу призыва к народу… но это мы отвлеклись — давайте начинать, — обратился он к генералу.

— Давайте, — засуетился тот, — вам наверно лучше всего будет встать вот на эту точку, — и он топнул ботинком по нужному месту, — тогда Минин очень хорошо попадет в кадр.

— Вопросов нет, встаю, — и Романов занял нужную позицию, а потом показал на любопытствующих, — а это случайные люди или специальная массовка?

— Пополам напополам, — откликнулся Христораднов, — охрана там тоже присутствует.

— Понятно, — кивнул генсек, — ну я готов, можно стартовать…

Камера надвинулась на него, он снял шляпу, обнажив редкие волосы, но без ощутимой лысины, и начал, глядя прямо в объектив.

— Товарищи! Братья и сестры! Я обращаюсь к вам из Нижнего Новгорода, города трудовой и боевой славы, непосредственно стоя рядом с памятником нашему великому соотечественнику Козьме Минину (он повернулся вполоборота и указал на длинную руку Козьмы). Сейчас, как и в далеком семнадцатом веке, наше Отечество стоит перед лицом серьезных испытаний. Если позволите, напомню некоторые факты из истории…

Собравшийся в сторонке народ как-то разом притих и молча внимал речам генерального, а тот скомкал свою шляпу в комок, зажал правой рукой и продолжил.

— После смерти Ивана Грозного на Руси образовалось что-то вроде вакуума власти, некоторое время правил сын Грозного Федор, а после его смерти династическая цепочка Рюриковичей полностью оборвалась. Бояре выбрали на царство Бориса Годунова, но ряд трагических случайностей привел к тому, что его правление запомнилось только голодом и бунтами. К тому же довольно странная кончина Димитрия, младшего сына Грозного, привела к тому, что в народе он считался выжившим и скрывающимся до поры до времени. Появился Лже-Дмитрий первый, который перехватил власть у Годунова. А за ним и второй с третьим… Пока верхушка делила власть, страна медленно, но верно погружалась в хаос и анархию — соседи, видя такие неурядицы, не преминули откусить по немаленькому кусочку от России.

Романов сделал паузу… народ по-прежнему безмолвствовал, да и телевизионщики с начальством ожидали, куда генсека вывезет эта кривая. И генсек не подкачал.

— Так вот, к началу десятых годов семнадцатого века Россия дошла до точки невозврата — дальше была либо полная дезинтеграция страны, либо возврат к поступательному развитию. Народ, видя разброд и шатания во властных структурах, решил саморганизоваться. Вот этот товарищ (Романов еще раз показал на длинную руку Минина) приблизительно на этом месте кликнул клич, призвав организовать народное ополчение и изгнать из пределов страны, а в первую очередь из столицы, иноземных захватчиков…

— И через год примерно, — продолжил Романов, — все, о чем говорил Козьма, воплотилось в реальность — поляков и шведов выгнали, руководство страны преодолело кризис безвластия и основало новую династию, династию Романовых. Я ни на что не намекаю, говоря о царях Романовых, — счел нужным пояснить он, — хотя и ношу ту же фамилию. Давайте уже от истории перейдем к современности…

Собравшиеся сдержанно загудели, ожидая новых откровений от главы государства.

— Вы все, конечно, видели вчерашний выпуск программы «Время», в котором было сказано, что я болен и попросил отставку с поста главы по состоянию здоровья… можете убедиться сами, что я жив-здоров и заверяю всех, что сам в отставку не просился. Без ложной скромности могу сказать, что за полгода своей деятельности на посту руководителя государства жизнь наших граждан изменилась к лучшему. И я твердо намерен продолжать этот курс на укрепление народного благосостояния. В отличие от узурпаторов в Кремле, которые за моей и вашими спинами готовят разворот на 180 градусов прямиком в русло застоя первой половины 80 годов.

А закончил Романов свою речь очень просто и эффектно — опять развернувшись вполоборота к памятнику, он сказал:

— За моей и вашими спинами, дорогие соотечественники, наши великие предки, наша история и наши победы. А за спинами тех, кто объявил себя, причем незаконно, правителями земли русской, только хаос, анархия и стремление к наживе и неограниченной власти. Вместе с вами и с Козьмой Мининым мы победим!

Он поднял руку с зажатой в ней шляпой, подражая жесту Минина, народ зашумел, и в этот шум вписался какой-то треск… Романов упал, обливаясь кровью, охрана частично накрыла его своими телами, а остальные бросились к толпе в поисках стрелявшего.

Стрелка тут же поймали и обезвредили, на него указали соседи — это оказалась, как это ни странно, женщина средних лет вся в сером, и пальто, и платок, и даже колготки на ней были серого цвета. А пистолет она до поры, до времени прятала в сумочке, тоже серой.

Галдеж собравшихся заглушила сирена Скорой помощи — РАФик, раскрашенный красными крестами, въехал прямо на пешеходную дорожку, соединяющую вход в Кремль и Минина, Романова подняли и загрузили внутрь. А главный по телевидению спросил у генерала Патрикеева, что ему делать с записью.

— Притормози пока с выпуском в эфир, — скомандовал генерал, — я позвоню через некоторое время. За пленку головой ответишь, если что, — добавил он металла в голосе.

А Романова с мигалками и машиной сопровождения оттранспортировали в областную больницу имени Семашко, это недалеко от площади Минина было. Христораднов и Воронцов отправились туда же, чтобы держать, так сказать, руку на пульсе темы…

Консилиум у постели раненого генсека проводил лично главврач областной больницы Михаил Лебедянцев. Он и вышел к заинтересованным лицам примерно через полчаса после начала совещания.

— Ничего страшного не случилось, — сразу успокоил он общество, — жизненно важные органы не задеты, однако для извлечения пули необходима операция. Под наркозом. В течение двух-трех часов пациент будет недоступен для общения.

— Что будем делать с ядерным чемоданчиком? — спросил Воронцов у всех остальных.

— Насколько я понял, — ответил ему Силаев, — чемоданчик генсека сейчас неактивен, реальное же устройство работает в Кремле. Так что ничего с ним делать не надо.

— А что с телевизионной записью будем делать? — задал волнующий вопрос генерал Патрикеев.

— И со стрелявшим на площади тоже надо что-то решить, — прорезался голос у главного областного КГБшника.

— Вот что, — решительным голосом ответил всем Воронцов, — сейчас я, как старший здесь по должности после Генерального секретаря, принимаю командование на себя.

Он обвел глазами всех, включая главврача Лебедянцева, глаза у которого стали совершенно круглыми от разыгравшейся сцены… возразить Воронцову никто не решился, тогда он продолжил.

— И отдаю следующие распоряжения — пленку с записью выступления Григория Васильевича немедленно запустить в эфир.

— Есть запустить, — автоматически вырвалось у Патрикеева.

— Здесь установить круглосуточный пост из двух… нет, из трех сотрудников девятого управления, смена через полдня.

Начальник охраны щелкнул каблуками и тоже сообщил, что приказание принято к исполнению.

— Вам, товарищ главврач, — он показал пальцем на Лебедянцева, — надлежит самым тщательным образом проконтролировать ход операции и доложить лично мне, когда пациент сможет общаться без вреда для здоровья.

— Слушаюсь, — быстро ответил главврач, подражая предыдущим товарищам.

— А лично я еду к задержанному стрелку, чтобы поучаствовать в допросе — он в милиции сейчас? — задал он вопрос КГБ-шнику.

— Никак нет, — ответил тот, — в областном управлении КГБ на улице Воробьева.

— Едем, — решительно сказал Воронцов, но тут вмешался Силаев.

— Я останусь здесь, Юлий Михайлович, — скромно сказал он, — с вашего разрешения. Надо же проконтролировать процессы…

— Нет возражений, Иван Степанович, — откликнулся Воронцов, и группа начальственных лиц разделилась — к выходу пошла большая часть, а здесь остались трое.

А тем временем на Воробьевке проходил допрос стрелявшей в генсека женщины… нет, это не подвале происходило, как могли бы подумать отдельные граждане, а на втором этаже в самом обычном кабинете с зелеными занавесками на окнах. Допрашиваемая сидела в углу, лицо у нее при этом было твердокаменным и без эмоций. Как у манекена в универмаге.

— Фамилия, имя отчество, год рождения? — пролаял ей главный по этому делу.

— Гольдберг Роза Моисеевна, 1955-й, — без запинки вылетело из нее.

— Место жительства, место работы, должность, — продолжил майор.

— Проспект Ленина, дом 95, квартира 12. НИИ химии, инженер второй категории, — по очереди ответила она и на это.

— Место рождения?

— Город Луцк, Волынская область, — по-прежнему безжизненным голосом отвечала она.

— Новая Фанни Каплан, значит, у нас образовалась, — впервые отошел от протокола майор. — Пистолет-то где взяла?

— Где взяла, там больше нет, — проявились у нее первые эмоции.

— И чем же тебе Романов помешал, если не секрет? — затянулся сигаретой майор. — Ты хоть понимаешь, что за такое дело тебе высшая мера светит?