Америка о’кей

24

— Дерьмо!

Это слово — о! — отзывается, отдается под сводами огромного зала, вроде бы исходит неизвестно от кого.

Мария вздрагивает.

— Вы слышали?

— Какое странное эхо, — бормочет Брут.

Кассий совершенно спокоен.

— Это зависит от площади сводов.

— Мы раскрыты, — заключает Гораций. Похолодев.

Ага, тени обретают плоть, преломляясь у подножия стен.

Мария кричит, у!

— Ужас, сколько полицейских!

Кассий бледнеет (то-то).

— Мы окружены. Нас предали.

Первым берет себя в руки Брут.

— Гораций, беги, попытайся проскользнуть. Поднимай наших, пусть начинают восстание. Вся надежда на тебя. Торопись!

Отлично, как сказал бы Иоанн.

Стражники не видят Горация. Он успевает скрыться в дверном проеме.

Эхехе.

Браво, браво. О, Эдуард был бы мною доволен. Вот тебе и безмозглый слизняк!

Появляется пузатый генерал Ахилл.

Он в военном комбинезоне, лицо закрывает герметический шлем. К нему — у! — присоединяется полковник Эней, который подает сигнал.

На вершине мусорной горы вырастают три вертикальные доски.

Ага, пора появиться и мне.

Я ору:

— Слышали? Вы все свидетели! Ересь и предательство! Больше чем достаточно для приговора без суда и следствия. Генерал Ахилл, полковник Эней, приступайте!

Марию, Брута и Кассия хватают.

Я с усилием поднимаю голову, чтобы увидеть их лица.

Цежу — у! — сквозь зубы:

— Сначала женщину. Жаль, в постели она была ничего.

Кассий порывается броситься на меня.

— Не смей так говорить!

— Я был уверен, что делаю ей комплимент. Сложный вы народ, европейцы.

Вопросительно смотрю на Брута — а? — который хочет что-то сказать.

— Убей меня, только пощади Марию!

Клянусь, я этого ожидал.

Убить. У, какое ужасное слово! Грубое.

Мы его давным-давно упразднили. Так же как слово «умереть».

Брут заслуживает того, чтобы ему ответить.

— Думаешь, она стоит больше, чем ты? Ошибаешься. И вообще о замене не может быть речи. Я должен ликвидировать всех троих.

Брут не сдается:

— Тогда первым убей меня. Слышишь?

Ишь прицепился!

— Нет, мне вас не понять. Ну хорошо, ликвидирую всех троих одновременно, никого не выделяя.

Тем временем Марию, Кассия и Брута, обмотав грудь веревкой, привязали к трем доскам.

Доски. У, угадали: они пришли на смену виселицам.

Это более гуманно (цивилизованно). Безболезненно.

Голос Ахилла звучит из-под шлема через динамик:

— Аббат Йоркский, у нас все готово.

Я воздеваю длиннющие, тощие, как у скелета, руки. Не руки, а голые сучья дерева.

— Да прибудет мусора! Прощай, Мария. Желание — мое, и я вправе испытывать его, когда сам этого хочу.

Европейцев спускают в мусоропровод.

У-у, уже в главном коллекторе, до того как достигнут канализационного ствола (ах!), они превратятся в богатые органические соединения, в атомы углерода и азота.

Точно так же, как мясо. Которое мы выбрасываем нетронутым.

(Непонятно, чего ради кардинал Матфей так ратует за потребление продовольственных товаров, если не извлекает из них прибылей.)

О, идея!

Надо будет подумать о возможности создания из атомов мусора новой породы животных. Человекообразных рабочих.

В рабочих мы испытываем постоянную нужду.

И в потребителях.

Ах, чуть не забыл! Пора позвать моего достойного сообщника. Напарника. Подручного, во-во.

— Иди сюда, Гораций, не бойся. Все в порядке.

Входит Гораций и становится предо мной на колени.

Ишь ты, сообразил, что так я могу смотреть на него, не напрягая шею (не задирая голову). У-у-у!

— Разрешаю тебе вернуться на работу, Гораций. Скажи своим товарищам, что завтра они получат премию. Сорок фунтов разного товару — у! — на каждого. И начнут выбрасывать собственный мусор.

— Они будут счастливы.

— Пусть докажут, что достойны стать гражданами великой Страны.

— Все только этого и ждут, аббат Йоркский.

Самое смешное, друзья, что чем больше мы обманываем народ, тем больше он нам благодарен.

Человеческий мазохизм.

Гораций ретируется.

И среди европейцев попадаются толковые ребята.

Так. Теперь я должен как можно скорее продемонстрировать свои качества государственного мужа. У-у-у!

Стражники ушли. Остались Ахилл и Эней. В ожидании. Почтительном.

О, они стоят друг друга! Два сапога пара. Я отличаю их по шевронам на рукавах. Ахилла еще и по животу.

У! С Елизаветой он бы составил премилую пару.

— К вашим услугам, мои доблестные воины. Аты-баты, шли солдаты. Кто достойнее из вас двоих?

Не отвечают.

Видно, я плохо сформулировал вопрос. А плохих формулировок даже компьютеры не любят.

— Я хочу знать, который из вас пользуется бóльшим авторитетом, бóльшим уважением у людей.

Оба мнутся.

Наконец оживает хриплый динамик Ахилла (ах ты!):

— Думаю, что я.

Эге. Спрашиваю Энея:

— А ты как считаешь?

Под свист и треск разрядов отвечает динамик Энея:

— Он генерал, раз такое дело.

— Вот и прекрасно. Ахилл, ликвидируй Энея. Не говоря — у! — уже о том, что его отец, барон Небраскский, припеваючи живет в Европе, сынок замышляет занять твое место. Выполняй. А потом пойдешь к Елизавете, моей жене, и предложишь ей руку и сердце, она ждет с нетерпением.

— Это невозможно, раз такое дело, — протестует Эней.

Ей-ей, я его не слушаю. Я продолжаю, обращаясь к Ахиллу:

— О юридической стороне дела не беспокойся. Абсолютно справедливых законов не бывает, они подчиняются победителям. Я издам специальный закон, разрешающий папе развод.

— Невозможно, — изрекает динамик Энея.

— Э, это ты о том, что я не стану папой? Стану. А вот тебе генеральского чина не видать как своих ушей.

Шлем Энея поворачивается в сторону Ахилла.

— Раз такое дело, Елизавету я ликвидировал. Лично.

Ого!

— Тем более, — говорю я Ахиллу. — Вот тебе еще одна веская причина убрать его.

Обтянутые перчатками руки генерала толкают Энея.

Мусор принимает полковника в свое лоно.

Из его динамика не раздалось даже потрескивания.

Ахилл — ах, бестия! — снова застывает в почтительном ожидании.

— Ричард, есть еще враги, которых нужно убрать?

— Давай сюда кардиналов. — И вдогонку, останавливая его на пороге: — Послушай моего совета, Ахилл. Больше не пиши любовных записок дамам. И вообще, коли об этом зашла речь, хоть ты и не силен в грамоте, постарайся вовсе разучиться читать и писать. Это не украшает солдата.

— Да ведь я и так не умею. Ни писать, ни читать.

Вот тебе и на!

— Ступай.

Ай-ай-ай.

У!

Улавливаете, друзья? Значит, автор послания, подписанного «А.», вовсе не он.

Первой записки, которую я нашел и принес Елизавете.

Клочка бумаги, послужившего сигналом к моему наступлению. Которое — эгеге! — потрясло двор.

Кто же написал записку?

У-у!

Теперь уже все равно. Может, ей сто лет. Может, она и адресована-то не Елизавете.

А-а-а, ерунда. Аминокислоты в составе мусора.

И больше ничего. Во-во.

Герой с трудом карабкается на трон. Придется приспособить лесенку (у! стремянку).

Или опустить трон до высоты ночного горшка (угу, урильника) — ахахахахахахахахахахахаха!

Появляются запыхавшиеся кардиналы.

Надо отдать должное их предусмотрительности: они взяли с собой Анну.

Эге. Эгеге. Эге.

Первый комплимент я получаю от Марка:

— Ты хорошо выглядишь, Ричард.

Ему многоречиво поддакивает Лука:

— Красавец!

Матфей, снова надевший свою белую шляпу (ух ты!), передвигает сигару в угол рта. Чтобы — у! — улыбнуться мне.

— О’кей, знаешь, тебе идут физические недостатки.

Анна — в черном (ба!) балахоне. Кажется, чистом.

О, да он новый! На рукаве еще висит ярлык.

— Ну а ты, Анна, как меня находишь?

— Анафема.

— Скоро мы поженимся.

— Ура.

По-моему, она меня просто не видит. Смотрит мимо. В пустоту.

Мой подозрительный взгляд сверлит дышащие надеждой лица кардиналов.

Моих кардиналов.

— Мы должны решить вопрос о новом папе.

Эхехе.

Коллеги знаками подбадривают Марка.

— По этому поводу, так сказать, мы уже пришли к решению.

Ну-ну.

— Разумному. (У!) Историческому. (У!) Для вас, надеюсь.

Марк глотает комок и произносит свою речь:

— Так сказать, традиции нашей великой Страны требуют равенства всех граждан в главном. В их обязанностях и правах. Если мы возьмем нашу древнюю историю, теоретически изначально каждый человек мог стать президентом. Недаром президентами не раз становились идиоты. Исходя из этого, мы считаем, что каждый может стать папой.

Лука спешит вставить словечко:

— В том числе и ты, Ричард.

— Не будучи кардиналом, — уточняет Матфей.

Ааа! О! Э!

И-хи-хи.

— Хорошо, — соглашаюсь п. — Кстати, мне пришла мысль воздержаться от намерения ликвидировать вас скопом. Хочу — у! — показать народу, что курия едина во благо нации. С этим сознанием я принимаю предлагаемый мне высокий пост.

А, друзья?

Все кричат:

— Ура папе Ричарду!

У! Третьему.

Четвертому?

Что там говорит моя будущая жена (супруга)?

Ах, если не ошибаюсь, ради столь торжественного случая она выучила новое слово!

— Хреновина.