Америка о’кей

18

Если река течет вспять, мельница работает наоборот.

Из муки — и-хи-хи — получается зерно.

По этому принципу — у! — я и собираюсь действовать.

Ковыляю во двор.

Кажется, что двор заполнен туманом.

На самом деле это дым заводов и фабрик. В нем тонет все, и только если лечь на землю, можно иногда что-то увидеть. Да и то когда ветер.

В середине двора не столько видна, сколько угадывается коническая гора — гигантская свалка (помойка).

Во двор выходят окна тюремных камер, занимающих первый этаж.

Камеры всегда пустуют.

Заключенных нет благодаря оперативности нашего правосудия. Процессы проходят быстро. Приговоры сразу — ух! — приводятся в исполнение.

Осужденных (и-их!) сталкивают в помойку во дворе. Это древнейшая помойка великой Страны, исторический памятник, восходящий к папе Адаму — у, теперь я знаю.

Но процессы у нас, как известно, редкость.

При честном законе граждане ведут себя безупречно.

Поняли, что я оставил скуку за плечами (и-хи-хи), за горбом?

Скрипит дверь. Открывается.

Это идет мой брат Георг.

Мой несчастный брат.

С ним жена (ах!), удивительная Анна.

Однажды — я вам еще не говорил — Анну избрали королевой красоты.

Мисс.

Мисс великая Страна (Блюз Кантри Рок).

Ее невозможно не любить, я вам говорил — о, — она образец, идеал для наших женщин. А наши женщины — самая здоровая, самая серьезная часть великой Страны, плоть от плоти лучшей нации в мире.

Потому я и хочу — у! — Анну.

Она будет моя.

Вот вы, друзья. Что вы делаете, когда становитесь важными шишками? Когда получаете высокий пост?

Заводите новую женщину.

Соответствующую вашему — у! — положению, представительную, такую, с которой не стыдно показаться на людях.

Как Анна.

В моем же случае — сама Анна. Ах!

Ага.

Анна пришла навестить (проведать) муженька.

Свидание происходит под охраной.

Георг не сразу замечает меня в дыму.

— Разрази меня гром, брат, ты еще живой?

Я отвожу Анну в сторонку.

— Готовь подвенечное платье. Черное.

Она невозмутима. Как всегда, никаких эмоций.

— Черт.

Прелесть. Подхожу, хромая, к Георгу.

— Не бойся, Георг, следствие — чистая формальность.

— В тюрьме не так уж плохо, разрази меня, гром, разрази!

— Куколка! Лапочка!

Мой брат чудесно выглядит. У! У него прекрасный цвет лица.

Выныриваю у него за спиной.

— Я произнесу впечатляющую речь на суде. В твою защиту.

— Йес, вроде той, после которой меня посадили. — Георг радостно хихикает. — Разрази меня гром, если это была плохая речь. Верно я говорю, жена?

— Ну.

— Про то, что я стану королем. Вот здорово! Знаешь, Ричард, а я тебе скажу: не такой уж ты урод. Правда, Анна?

— Ну.

— Увидишь, Георг, как только тебя освободят, наш отец сделает тебя кардиналом.

Георг блаженно хихикает. Радуется картинам, громоздящимся в него в мозгу. Угу.

У! Картинам мусорного богатства.

— Йес, фургон, разрази меня гром. Анна будет ездить за покупками на автофургоне.

Так же как Елизавета, Анна (ах, Анна!) ездит за покупками на пикапе. Они всего-навсего жены аббатов.

Пока что.

— Ура.

Слушать мою невестку — ух! — истинное удовольствие (наслаждение). Душа-а-а радуется! Подскакиваю к ней.

— Анна, я уже назначил день нашей свадьбы.

Георг ищет меня на ощупь (в дыму-у-у).

— Брат, я не понял одну вещь, разрази меня гром. Где я должен стать королем — здесь у нас или в Европе?

— Не все ли равно? — (Ой, не могу! У, умора!) — Король везде король.

Георг кладет руку жене на плечо.

— Соображаешь, Анна? В Европе мы можем построить красивый дворец. Огромный мусоросборник — и всего одна комната. Тронная комната, разрази меня гром. Йес, дворец на тонны и тонны мусора. В первые дни тебе придется ездить за покупками на товарном поезде.

— Ну.

В детстве она не казалась глупее других девочек, а теперь не понимает ни слова из того, что слышит. Не улавливает смысла.

Может, она и как женщина того? Не слышит голоса плоти.

Не улавливает. А? А-а-а!

А я ее изнасилую. И-хи-хи. В свое удовольствие.

Верно, верно. Ах-трах! Она и не ахнет. А?

— Йес, жена, скажи, где в Европе ты хочешь дворец? Я думаю, Кейптаун подойдет. Разрази меня гром, если не подойдет. Название мы поменяем. Сделаем Кингтаун.

— Ура.

Я спешу. Начинаю нервничать.

Поглядываю на часы, хотя знаю, что они стоят.

Они всегда стояли.

Надо сказать Елизавете — не забыть бы! — чтобы дала (выделила) мне новые часы. Одни из тех — эх, — которые она регулярно покупает.

Но будет непросто — у! — уговорить ее не выбрасывать часы. Она обязательно начнет спорить: дескать, будь уверен, часы тебе не нужны. Эй, парни — эй, парни. Просто ты, мол, хочешь, чтобы я чувствовала себя бедней других. И-их!

Ну что можно сказать на такие слова? А, люди?

Проклятье! Да куда ж он запропастился?

Если он опоздает, не придет раньше судей, мой план грозит провалиться.

А другого — запасного — я не приготовил.

Альтернативного.

Георг тем временем вошел во вкус.

— Разрази меня гром, послушай, брат, что я еще придумал. Я смогу стать папой европейским. Как по-твоему, отец будет рад?

— Еще бы! Не сомневайся.

Я готов разбить вдребезги эти чертовы часы.

Чего — о! — он ждет, этот болван, кретин, недоумок, почему — у! — опаздывает?

Вот он.

Наконец-то.

На полковнике Энее новая — с иголочки — форма. (Думаю, они выбрасывают по два комбинезона в день. Армия всегда была отличным потребителем за счет государственного бюджета.)

Эней отдает мне честь.

— Явился! На две десятых секунды раньше, раз такое дело.

О!

— Браво, Эней. Из тебя получится прекрасный генерал.

— А Ахилл?

— Я позабочусь, чтобы он получил по заслугам. Теперь твой черед.

Он вытягивается по стойке «смирно». Э, это уже лишнее, если учесть, что мы старые друзья.

О’кей. Я тороплю Анну:

— Идем, Анна. Двум соратникам нужно о многом поговорить.

Георг складывает губы — у! — трубочкой.

— Поцелуемся, жена.

— Ура.

Он шлет ей воздушный поцелуй.

Последний поцелуй. Э-хе-хе.

Трогательно. А?