Глава 4
ЗОЛОТЫЕ ЗАЙЦЫ

Ни Лева, ни его друзья не знали, что сразу же после их отъезда из Москвы там произошли некоторые события. Вячеслав Акимович Пичуев покинул свою привычную, тихую лабораторию и вот уже несколько дней испытывает горе и радости на аэродроме. Если бы молодым изобретателям показали на фотографии летающую лабораторию и рядом с нею Вячеслава Акимовича, то, может быть, случаи рекордного приема Московского телецентра нашли бы правильное объяснение. Нашлась бы и разгадка «межпланетных передач».

Впрочем, не будем забегать вперед и последуем за нашими путешественниками по Волге.

Шел косой дождь. Леве он казался желтым. В разрывах бурых облаков, похожих на грязные овечьи шкуры, угадывались мутные солнечные лучи.

На палубе никого не было, только Усиков бродил как неприкаянный.

Теплоход стоял, тесно прижавшись к дебаркадеру, будто хотел спрятаться под его крышу. Дождь не унимался. С хрипом, рассерженным клокотанием, как бы на что-то жалуясь, вода вырывалась из водосточных труб, стекала по жестяному желобу с палубы дебаркадера и звенящей, упругой струей била в борт теплохода.

Сквозь частую сетку дождя, точно сотканную из ржавой проволоки. Усиков с трудом разбирал знакомое сочетание букв: «Казань».

Вот уже два часа стоит теплоход на этой пристани. Митяй поехал в город и до сих пор еще не возвращался. Лева боялся, что Митяй опять не найдет ничего подходящего, а главное - опоздает.

Он поднял плечи, нахохлился. Пряча руки в карманы, дрожал от пронизывающей сырости, мерз, но не уходил с поста наблюдателя. Напрасно Женя тащил его в каюту, напрасно уговаривала Зин-Зин. Лева не мог послушаться их добрых советов. При чем тут насморк, когда места себе не находишь?

А дождь становился все сильнее и сильнее. Ветер гнал его на палубу. По зеркальным стеклам салона катились ленивые струйки.

На мостках появился Митяй. Еще издали он показывал Леве драгоценный сверток.

- На, Тушканчик, - Митяй бросил покупку на диван и вытер мокрое лицо полотенцем. - Дешевле не было. Весь город обегал.

Брюки оказались бумажными, в полосочку. Лева поморщился, но пришлось поблагодарить Митяя: он сделал все, что мог, - расход, по смете не предусмотренный.

Переодевшись, Лева отправился к Жене похвастаться обновкой - «сиротскими» брюками, как он назвал их мысленно.

Митяй тоже пошел докладывать о выполненном задании, отчитаться в полученной от Жени сумме и вернуть остаток. Кстати говоря, Митяй здорово сэкономил.

Женя был в каюте не один. Сидел Афанасий Гаврилович, а рядом робкий молодой человек с жиденькой светлой бородкой, которую все время теребил. Это был гидрогеолог, знакомый профессору еще по Москве.

Страсть Афанасия Гавриловича к коллекционированию интересных людей заставила притащить его к студентам. Профессор обещал ему дать точный адрес фабрики краски. Из разговора с гидрогеологом Афанасий Гаврилович выяснил, что иногда при исследовании грунтовых вод изыскатели пользуются красками. Нужно определить, куда впадает подземный ручей, - вода у истока подкрашивается, скажем, зеленым ярким красителем, и через некоторое время эта зелень обнаруживается в какой-нибудь балке или речушке. Таким образом можно проследить движение подземных вод. Но особенно важно узнать, откуда просачивается вода: из какого водоема, из каких глубин? Частично и здесь помогает краска.

Гидрогеолог рассказывал профессору (которого, как поняли студенты, это интересовало практически) о своей работе по исследованию грунтов, В частности, он изучал степень их водопроводимости. Обычно исследования производятся в походных лабораториях. Грунтовед поочередно закладывает разные грунты в корпус специального прибора, подает в него воду и затем измеряет, сколько за известное время проходит ее сквозь тот или иной грунт. Это, так сказать, предварительные исследования. Они совершенно необходимы. Если бы строители не знали водопроводимости грунта под будущей плотиной, то могла бы получиться страшная беда. Выросла надежная плотина, крепко стоит она на широком основании. Никогда не сдвинется с места, хоть и велик напор реки. Вода ищет обходные пути, просачивается сквозь тончайшие трещинки и пустоты в грунте, проходит глубоко под плотиной и затем уже далеко от нее, как бы в насмешку над человеком, бурлящими ключами, говорливыми струйками вырывается на поверхность.

Он говорил о математическом методе исследования движения грунтовых вод. Оказывается, воды так же движутся в земле, как и электрические токи. Во всяком случае, математические выражения для обоих случаев одинаковы.

Набатников спросил, насколько широко применяется здесь метод меченых атомов. Его, как физика, могло это интересовать. Но об этом ничего не мог сказать гидрогеолог; кроме того, он считает, что применение данного метода сложно. Вот если бы существовали такие красители, которые слабо отфильтровываются в грунте, то в некоторых случаях они принесли бы пользу. Это тема его кандидатской диссертации.

Значит, краска, которая доставила Леве Усикову столько неприятностей, может пригодиться для большого дела. Ведь главное ее свойство, что лезет она сквозь землю, сквозь песок, никакие фильтры не помогают. Афанасий Гаврилович тут же проконсультировался у молодого специалиста: нельзя ли с помощью такой краски проверить степень просачивания воды в грунт после его уплотнения методом взрыва?

Видно, и взрывной техникой интересовался профессор. «Чем же он, в конце концов, занимается?» - хотелось отгадать Леве.

Афанасий Гаврилович не вдавался в тонкости гидрогеологических исследований. Всех наук не познаешь. Но его, так же как и метеоролога Дерябина, особенно увлекали те случаи, когда между далекими друг от друга отраслями науки как бы перебрасываются неожиданные мостики. Чувствовать себя одним из строителей этого мостика, инженером, соединившим два разных берега, было едва ли не самым приятным в научной деятельности Набатникова.

Когда геолог, записав адрес изобретателя «всепроникающей краски», ушел, Афанасий Гаврилович поудобнее уселся на диване и, как бы подсмеиваясь над собой, нарисовал ребятам такую картину:

- Иногда я представляю себе науку вообще чем-то вроде огромного города, разделенного каналами. Город этот похож на Ленинград. В каждом районе живут ученые какой-нибудь одной специальности. Они ходят в гости к соседям, - но редко переезжают на другую сторону канала. Потом появились ученые, которым стало тесно в своем районе. Народ любопытный, захотелось им узнать, что делается на том берегу. Они стали чаще брать лодки, завели друзей на противоположной стороне, потом вместе построили мост, другой, третий. Везде находились строители. Скоро между районами появились прочные мосты. Физики и химики настолько породнились друг с другом, что сейчас уже трудно сказать, кто где живет, на какой стороне канала. Но остались еще - без мостов дальние районы. Как туда добраться? Нашлись изобретательные архитекторы, взяли и перекинули воздушные мосты через весь город.

- Лучше метро, - совершенно серьезно сказал Митяй.

Даже в аллегорию профессора он внес существенную поправку.

Набатников. рассмеялся. День начинался правильно. Далеко осталась лаборатория, забыты толстые тетради с формулами, расчеты и чертежи. Впереди еще несколько свободных дней. Можно вышагивать километры по палубе, читать приключенческие романы, пить холодное пиво в каюте и парное молоко на пристанях. Можно ни о чем не думать, отбросить все заботы, даже не беспокоиться о том, что даст новый эксперимент в диске и насколько прочным окажется мостик к будущим испытаниям, которые начнутся через две недели. Он еще успеет отдохнуть и побывать на Волго-Доне.

А пока не вспоминай о делах, позабудь и о науке на время.

Афанасий Гаврилович пробовал надеть на себя «науконепроницаемую» броню, но не хотел избегать людей, которые его интересовали, а тех в свою очередь интересовали и профессор и наука. Выходит, что все равно никуда от нее не спрячешься. Сначала были виноваты студенты. Это они втянули Набатникова в поиски фильтра для краски, потом гидрогеолог, тоже очень интересный человек, пожаловался, что все красители в грунте отфильтровываются. Как же тут умолчать насчет всепроникающей краски? Для ее изобретателя это неприятность, а для гидрогеолога счастливое открытие.

Ребятам ничего не было известно о диссертации гидрогеолога, но воображение Левы Усикова уже нарисовало картину, как всепроникающая краска проходит вместе с водой сквозь километры любого грунта. Вот она проступила бледной зеленью у основания будущей плотины. Рядом просочилась вода, окрашенная в малиновый цвет. Бьет чернильно-лиловый ключ. Можно сразу узнать направление, откуда пришла вода. Краска уже не вызывала у Левы неприятного чувства. Он с удовлетворением поглядывал на себя в зеркало: малиновый оттенок постепенно исчезал.

С утра шел дождь, сейчас выглянуло солнце, «о Леве и его друзьям не хотелось уходить из каюты. За разговором дежурный Усиков чуть было не пропустил передачу с «Альтаира».

По экрану сиротливо пробегали одинокие искорки. Вероятно, помехи от звонков. Лева недовольно покосился на белую кнопку возле двери. Но вот искорки исчезли. Сверху вниз ползли линии, медлительно-равнодушные, похожие на тонкую шелковую пряжу.

Пять минут прошли. Профессор в последний раз взглянул на экран и незаметно исчез из каюты. Пусть ребята погорюют, может, чего и придумают. Советовать трудно.

Митяй безнадежно вздохнул и попросил Усикова переключить телевизор на волну, на которой когда-то передавался «бред собачий». Нельзя ли снова принять передачу из этого страшного мира? Надо же, в конце концов, выяснить, где он находится и чем все это дело пахнет! Мистика какая-то, а не наука. Митяй ненавидел непонятное.

Пришлось заменить антенну. Лева сбросил тапочки, встал на диван и потянулся за антенной, лежавшей на полке. Женя будто очнулся, улыбнулся Леве и, приподнявшись на носки, спокойно снял антенну, похожую на большие грабли, сделанные из посеребренных трубок.

Маленький Лева недовольно сморщил нос. Нечего кичиться своим ростом. Сам бы справился, без посторонних.

В окне каюты голубело небо. Опустили жалюзи. Сразу стало темно. Тусклый экран слабо освещал лица студентов, склонившихся над чемоданом. В прошлый раз передача принималась на последних делениях шкалы. Сейчас здесь ничего не было, и Лева перестроился на другую волну.

- Женечка, покрути антенну, - попросил он, - достань воробушка.

Подняв руки к потолку, Журавлихин вертел прутья антенны. Вся сторона закреплялась на шарнире от фотоаппарата, поэтому положение антенны можно было изменять в разных плоскостях.

- Стой! - прошептал Лева и еще ниже наклонился над экраном.

Ярким белым светом горел прямоугольник. Казалось, что в чемодане открылось окошко в мир. В небе плыли пышные облака, с земли поднимался дрожащий туман. Постепенно начали вырисовываться контуры.

Умелый оператор, Лева Усиков убрал и облака и туман. Экран потемнел, появились тонкие линии и, словно на заштрихованном фоне, люди. В этом никто не сомневался. Люди в одежде, похожей на обычную. Правда, пиджаки чаще всего клетчатые. Шляпы странно примятые, заломлены набекрень, ботинки на толстой подошве, вроде слоеного пирога. Но это всё мелочи. На экране жили обыкновенные люди.

Изображение передвинулось, и тут Лева Усиков несколько усомнился: обыкновенные это люди или под стать остроголовым?

Передача как будто бы шла со стадиона. Глаз телекамеры скользил по рядам зрителей. Вот аппарат показал крупным планом существо женского пола. На голове вместо шляпы клетка, сплетенная из прутьев и украшенная бантами. Но что это? В клетке птицы, живые, прыгают по жердочкам.

«Бывает, - философски решил Лева. - В любом мире существуют сумасшедшие. Сейчас ее увезут».

Он убедился в ошибке, когда объектив аппарата переместился дальше по рядам. Шляпа-клетка не привлекала внимания зрителей, - вероятно, дело привычное. Лева заметил еще двух женщин с живыми птицами на голове.

Но чем заинтересованы люди? Что им показывают? Они взволнованы - кричат, спорят между собой.

- Где же звук? - раздраженно спросил Митяй и потянулся к ручке настройки.

Шарил он по всему диапазону, но звука, как и в прошлый раз, не было.

Зрители вели себя, мягко выражаясь, довольно экспансивно. В пятом ряду, у самого прохода, началась драка. Два солидных «болельщика», как мысленно называл их Лева, вцепились друг в друга и покатились по ступенькам амфитеатра.

Человек с голым черепом яростно размахивал тростью, отбиваясь от соседей. В пылу самозащиты ударил по шляпе-клетке. Лопнули прутья, птицы взмыли к небу. Дама с искаженным от гнева лицом присоединилась к атакующим, протягивая цепкие пальцы прямо к Леве.

Он невольно отшатнулся и, подняв голову, посмотрел на антенну. Гребень ее указывал вверх. Действительно, что-то странное получается. Спортивная передача с другой планеты?

Митяй воспринимал эту картину довольно равнодушно, уверенный, что видит просто сумасшедших болельщиков футбола, которые, что греха таить, и у нас иногда решают споры кулаками. Петухов разнимают, ведут в милицию, где делаются соответствующие выводы. А здесь будто так и надо. Показали бы соревнования по штанге - зрелище спокойное, солидное.

Но откуда идет передача? Впрочем, шут с ней, пусть хоть с Марса. Все равно загадка. Или скорее уравнение со всеми неизвестными. Подставлять в него нечего, кроме мнимых величин.

- Вот и ты, Левка, такой же азартный, - сказал Митяй, постучав пальцем по лысому черепу маленького человечка с палкой. - Надя рассказывала, видела тебя на экране.

Усиков ничего не ответил, вспомнив, как могло бы выглядеть со стороны его поведение на стадионе. Кстати, а что ж тут особенного? Активное выражение чувств, но вполне приличное… Не то что эта драка! Пусть хоть весь мир смотрит.

Женя в мучительном раздумье морщил лоб, ладонью разглаживал глубокие борозды, стараясь успокоить себя, собраться с мыслями. Можно допустить кажущиеся несообразности в науке. Пройдут долгие годы, прежде чем разрешится какая-нибудь непонятная загадка, скажем, в поведении ультракоротких волн. Однако никому не придет в голову искать загадки в поведении человеческого общества. Культура его складывалась веками. Что могло случиться на стадионе? Почему люди озверели? Неужели азартное зрелище заставило их лупить друг друга? Почти все ряды принимали участие в потасовке.

Но даже не это удивляло Журавлихина. Кому нужно показывать безобразную драку? Неужели телезрителям это доставляет удовольствие?

- Ну, довольно! - Не выдержал Усиков, как бы обращаясь к невидимому оператору у телекамеры. - Смотреть противно. Давай поле!

Хотелось посмотреть кусочек, судя по всему, очень острой спортивной игры. Иначе чего же волнуются болельщики?

Трибуны успокаивались. Дама подняла сломанную клетку. Человек с блестящим черепом зажимал платком разбитый нос, растерзанные зрители, поправляя галстуки, искали потерянные в свалке шляпы, дамские сумки, трости.

Оператор, будто выполняя желание Левы, повернул объектив телекамеры. На экране появился толстый, как тюфяк, ковер. На нем еще никого не было. Зрители ждали. Митяй прилип к экрану. Кроме штанги, он интересовался классической борьбой, и понимал, что сейчас последует.

Вышли два мускулистых борца. Один - совсем маленький, другой - длинный, похожий на копченого угря, тело его жирно лоснилось. Подали друг другу руки, все как полагается, а потом на ковре стало твориться что-то совсем непонятное. Дикой кошкой бросился маленький борец на соперника, зубами вцепился в плечо. Тот схватил его за ногу, стал выворачивать. Длинный бросил маленького на ковер и потащил за волосы. Малыш изловчился, вывернулся и ударил противника ногой в подбородок. Пострадавший злобно выплюнул крошево зубов и схватил малыша за горло.

На трибунах ликовали. Какая-то дама в сбившейся набок шляпе широко раскрывала огромный накрашенный рот, - вероятно, кричала, чтобы длинный скорее прикончил малыша.

Но малышне сдавался. В конце концов, он ударам в живот победил противника, тот отлетел за ковер и рухнул, как телеграфный столб. Маленький схватил его за голову и стал ударять ею по утрамбованной площадке.

Лева не выдержал, рука его непроизвольно потянулась к выключателю. Щелчок - и экран погас.

За окном послышался тихий плеск, девичий смех, чьи-то веселые голоса. Теплоход приставал к дебаркадеру.

Все это немного успокоило Леву. Он на родной земле, среди добрых и хороших людей. А телевизор показывал сон, чудовищный, нелепый сон. От него никак не опомнишься…

Журавлихин не осуждал Леву: хорошо, что выключил. Он представлял себе борьбу зверей в джунглях. Вероятно, страшное зрелище - тигры, катающиеся в смертельной схватке. Но что может быть отвратительнее, чем поединок истекающих кровью людей, которые душат и грызут друг друга на глазах у своих веселых собратьев? Осклабившись, ходит судья, смотрит на часы, опасаясь, как бы это интересное зрелище не кончилось раньше времени.

Женя помнил историю. Человечество уже давно отказалось от кровавых зрелищ. Когда-то в древнем Риме кровь лилась на арене Колизея. Голодные львы терзали людей. Бились гладиаторы. Проходили века, росла культура, но еще оставались тореадоры, им давали право всенародно резать быков. Были петушиные бои - тоже зрелище с кровью, - но и о них скоро забыли.

А теперь, во второй половине двадцатого века, Журавлихин и его друзья увидели самую омерзительную кровавую забаву, когда-либо придуманную мыслящим существом.

- Очухался, Тушканчик? - спросил Митяй. - Можно включить?

Усиков минутку помедлил.

- Противно. Ночью спать не будешь.

Митяй посоветовал другу проветриться, пока идет страшная передача. Надо же узнать - откуда она? Лева решил остаться: паука требует жертв.

Телевизор включили вовремя. Борьба закончилась. На носилках вытянулось длинное вздрагивающее тело. Победитель мог идти сам, но шел, еле ковыляя, его поддерживали под руки. Вслед летели букеты и апельсины.

…Беговая дорожка. На старте несколько десятков женщин в белых чепцах. Все они выстраиваются с детскими колясками.

Старт дан. Толкая впереди себя коляски, женщины бегут. Кто-то задевает соперницу колесом, она падает. На нее наезжает другая. Вот две женщины не могут расцепить коляски, с силой рвут их, колеса ломаются… Соперницы с плачем бросаются друг на друга. Зрители хохочут, размахивают руками - им весело.

Новый забег. На стартовой черте инвалиды с костылями. Все одноногие. Глаз аппарата скользит по голодным, измученным лицам.

Опять веселые трибуны. На экране пистолет стартера. Легкий дымок. Старт! Люди бегут, падают. Ломаются костыли. Скачут одноногие…

Журавлихин задохнулся от боли и гнева.

- Нельзя этого смотреть! Нельзя! Стыдно!

- Черт с ней, с наукой! - решительно сказал Митяй и выключил телевизор.


* * *

«Поисковая группа» была еще очень далека от цели. Вот уже несколько часов «Альтаир» не заявлял о своем существовании и в положенные ему пять минут ничего не показывал, безмолвствовал.

Женя Журавлихин, на правах старшего в группе, собрал «чрезвычайный совет». Развернули на диване карту и стали обсуждать причины столь тревожного молчания «Альтаира».

Расчеты Митяя показывали, что аккумуляторы не могли разрядиться. Недели две они еще будут работать. По твердому убеждению Левы, чемоданный телевизор тоже был в порядке. Значит, техника не подводила, а виновата… природа.

Лева сформулировал это предположение не совсем точно. Надо было пояснить, что условия распространения ультракоротких волн на участке от Казани до Куйбышева оказались невыгодными. На пути радиолуча находились высокие холмы, сквозь них он пробиться не может.

Скептически настроенный Митяй предполагал самое худшее:

- Где-нибудь стали выгружать ящик, да и шмякнули об пол. Будь здоров!

Лева замахал на него руками.

- Придумал тоже! Мрачный юмор у тебя, Митяй.

- А я что? Я трезво смотрю на вещи.

- Смотри, да помалкивай. Нечего нам мозги засорять.

- Они у тебя с самого рождения такие.

Пришлось вмешаться Журавлихину.

- Отставить! - властно приказал он и сам удивился, откуда у него в голосе появились повелительные нотки.

- Правильно, - поддержал его Лева. - Теперь… это самое… прикажи Митяю панику не разводить.

Митяй посмотрел на него снисходительно. Ишь ты, какой прыткий! Недавно ходил, словно в воду опущенный, а как получил нормальные штаны, задаваться стал. До чего же люди бывают неблагодарными!

Внимательно изучили профили на карте. Ничего не поделаешь, Лева прав. Волга в этих местах извилиста. Вполне возможно, что теплоход с аппаратом находится сейчас где-либо у Тетюшей. Расстояние до этой пристани не очень большое, но правый берег высок, он забирает, или, точнее, поглощает, всю радиоэнергию «Альтаира».

В заключение Журавлихин категорически отвел пессимистическое предположение Митяя. Во-первых, аппарат достаточно прочен; ребята потрудились на славу, делали на совесть, а не на живую нитку, Во-вторых, в упаковочном ящике закреплены прокладки из губчатой резины, они смягчают даже самые сильные удары…

- А в третьих, - решительно заявил Женя, разглаживая карту, - если бы мы всерьез думали о печальном прогнозе Митяя, то вернулись бы обратно с первым теплоходом. Когда не веришь в успех, ничего не получится… Истина!

Митяй это тоже понимал. Но почему бы, скажем для ясности, не рассчитывать на трагический случай? Несомненно, и он, Митяй, воспринял бы окончательную потерю «Альтаира» лишь как трагедию, как стихийное бедствие. Но и к этому надо быть готовым. Мало ли что может стрястись? Разобьется ящик, или упадет в воду, или спрячут его в подземный склад, откуда радиоволны не проходят. Да всего можно ожидать…

По предложению Левы Усикова «чрезвычайный совет» поисковой группы достойно осудил злостную вылазку маловера Митяя Гораздого и предложил ему серьезно задуматься над своим поведением.

А Митяй и не возражал. Он, конечно, задумается, но выводы для его друзей будут неутешительными. Если Левка еще раз выкупается в малиновом сиропе, Митяй палец о палец не ударит, а Жене… придется искать другого почтальона.

В кармане Митяя похрустывало письмо. Адресовано оно было Журавлихину до востребования. Летело авиапочтой. Но не это главное. Кто его отправил на казанскую пристань, он пока еще не догадывается.

Одно письмо, из комитета комсомола, Журавлихин уже получил. Митяй сам вызвался зайти на почту, взял у него паспорт и посоветовал не вылезать из каюты. Некоторым товарищам жидкого здоровья ходить по дождю абсолютно противопоказано.

На почте Митяю выдали два письма. Он не мог не поинтересоваться обратными адресами, из-за чего пришел к выводу, что девушкам, желающим сохранить в тайне свою переписку, никогда не следует посылать заказных писем. В этом случае на конверте придется ставить свой адрес и фамилию. Найдутся любопытные друзья, вроде Митяя, и, заметив под чертой знакомую фамилию, скажем, Нади Колокольчиковой, заставят смущенного адресата краснеть, и неизвестно в чем оправдываться.

Так и получилось. Белое письмецо с тонкой сиреневой каемкой Митяй, не дожидаясь конца заседания, насмешливо щурясь, передал Журавлихину.

Председатель «чрезвычайного совета» мельком взглянул на конверт и, зардевшись до ушей, сразу сложил свои полномочия. В таком состоянии он не мог председательствовать.

Лева Усиков почувствовал не совсем обычное и спросил по наивности:

- Неужели от Пичуева?

Он удивился столь быстрому ответу из Москвы. Ведь только вчера послали телеграмму о рекордном приеме телевизионного передатчика из лабораторий Пичуева. Надю было видно прекрасно.

Журавлихин в нерешительности вертел письмо, почти физически ощущая, как две пары нетерпеливых глаз сверлят конверт насквозь.

- Да, из лаборатории, - как можно равнодушнее ответил он, но, встретившись с глазами Митяя, добавил: - От Нади. Вячеславу Акимовичу не до нас.

Последнее замечание служило как бы оправданием, что письмо прислано Надей, а не руководителем лаборатории, однако даже доверчивый Лева не принял его всерьез. Странно ведет себя Женечка. Чего он медлит?

А Женя смутился еще больше. Готов был провалиться сквозь пол каюты, только бы остаться наедине с Надиным письмом и, главное, не чувствовать на себе испытующих глаз друзей.

Чтобы как-то собраться с мыслями, Журавлихин рассматривал штемпель авиапочты, даты и номера почтовых отделений, но видел только одну ласково звенящую фамилию Нади рядом с ее домашним адресом. Вспомнил ночь на берегу, у маленькой пристани, когда рвал письмо. Клочки его плыли по черной воде, как крупные нетающие снежинки. Значит, Надя написала первой, и это особенно волновало Журавлихина.

Конверт был из плотной бумаги. Неповинующимися пальцами Женя старался вскрыть письмо, но бумага казалась пергаментом, выделанным из кожи.

Друзья сочувственно смотрели на Журавлихина, и каждый из них понимал, что предложить свои услуги по меньшей мере бестактно, Женечка не выпустит драгоценность из рук. Наконец он вынул из конверта сложенный в несколько раз большой лист. К удивлению и Левы и Митяя, он был похож на подробную анкету, разлинован на отдельные графы, вопросы напечатаны на машинке. Журавлихин пробежал их глазами и, сдерживая невольный вздох, протянул Митяю.

Это был перечень вопросов к телезрителям. Начались новые экспериментальные передачи. Так вот, Институт электроники и телевидения просит ответить на вопросы о дальности и качестве приема. Вверху вопросника адресованные Журавлихину несколько строк, в которых Надя сообщает о личной просьбе Пичуева следить за опытными передачами. Вот и все.

Митяй пожалел, что задержал письмо. Час назад загадка феноменальной дальности Московского телецентра была бы разрешена. Впрочем, нет пока еще ничего неясного. Экспериментальные передачи Института электроники и телевидения должны были приниматься далеко, иначе зачем же присылать вопросник в Казань? Но каким же путем достигнута эта дальность? Буквально становятся на голову привычные Митяю представления о телевидении, рушатся законы поведения ультракоротких волн. Все это никак не укладывалось в сознании. Студент-отличник, ему уже давно были известны строгие и проверенные формулы распространения радиоволн. Он их, если так можно сказать, глубоко прочувствовал, причем творчески, экспериментально. Формулы казались ему живыми и, главное, абсолютно справедливыми, особенно после испытаний разных передатчиков в поле, в лесу, в городе. Все получалось как надо, как в учебнике, - и вдруг такая неожиданность!

- Чуть-чуть проясняется, - задумавшись, проговорил Лева. - А как же… это самое… псы во фраках и остроголовые? Мне помнится, я не встречал их у Нади в лаборатории.

- Двадцать копеек, - недовольно буркнул Митяй.

Так оценивал он Левкины потуги на остроумие. «Словечка просто не скажет, все с ужимкой. Проясняется… Вот чудак человек, голова - два уха. Где он ясность нашел? - Митяй укоризненно глядел на Леву. - Наоборот, теперь уже все перепуталось, академики не разберутся. Теория вверх ногами поставлена, а для Левки шуточки».

В письме из комитета комсомола говорилось, что «Альтаир» будут искать не только трое студентов, но и некоторые радиолюбители Поволжья. Комитет и студенческое научное общество обратились в радиоклубы разных городов с просьбой к любителям, занимающимся ультракороткими волнами, установить радионаблюдение за путешествующим «Альтаиром». На своих приемниках они должны слышать ежечасные пятиминутные передачи. Правда, не всегда микрофон будет улавливать разговоры или шумы, но что передатчик включен и работает, опытному любителю убедиться нетрудно. Высоко поднятая антенна и чувствительный приемник позволят услышать «Альтаир» на расстоянии в несколько десятков километров.

К сожалению, волна «Альтаира» была очень коротка и таких приемников в Поволжье мало. Редкие любители строили их для себя. Однако сделать их легко, и два радиокружка в городских Домах пионеров уже откликнулись на просьбу московских студентов. Конечно, надо помочь, приемники будут собраны за два-три дня. Возможно, что кому-нибудь из дежурных операторов и удастся определить местоположение «Альтаира», о чем мгновенно будет сообщено в местный радиоклуб. Ну, а уж там бывалые радисты как-нибудь сговорятся с Московским радиоклубом. Дело простое.

Журавлихин искренне обрадовался этому сообщению и даже позабыл о другом письме, то есть о своих личных неприятностях. Вероятно, Надя обиделась, потому что он не подает о себе весточки, а девичья гордость не позволяет ей написать первой. Прислала вопросник - хватит, понимай, как знаешь.

В этих серьезных и очень тонких делах Женя решил разобраться сегодня же, но не так, накоротке, а на свободе. Сейчас все его внимание было поглощено письмом из комитета. В самом деле, правильно решили ребята, обратившись к коллективу. Что могут сделать три студента, посланные вдогонку за аппаратом, даже если он показывает берега и пристани? Радиолюбителям-волжанам, знающим каждый поселок, каждое судно на своей реке, достаточно услышать название городка, деревни или теплохода, как любой из них, сопоставив все эти данные, может догадаться, где сейчас плывет теплоход с «Альтаиром», чего до сих пор студентам не подсказали ни карты, ни путеводители. «Прекрасное решение! Молодцы ребята!» - подумал Женя о своих московских товарищах, с легким сожалением, что не он это предложил.

Когда же он высказал свою радость Митяю и Леве, то почувствовал, что они никак не разделяют ее, молчат.

Митяй устало закрывал глаза, будто ему очень хотелось спать (сегодня встал чем свет, веки не расклеишь). Лева откровенно выражал свой интерес к тому, что делалось за окном каюты. А там ничего примечательного не было: серо-голубое тусклое небо и вода, разделенные узкой шероховатой чертой берега.

- Глубокая мысль! Настоящее понимание! - восхищался Женя. - Вы, чудаки, не представляете себе, что из этого дела получится, - Он уперся руками в узкий столик каюты, принимая позу привычного докладчика. - Основная суть не только в помощи коллектива. И на Волге и в других местах страны любителям нужно изучать ультракороткие волны, которые используются во многих отраслях нашего хозяйства… Им нужно…

- Погоди, - перебил его Митяй. - Мы знаем, что им нужно. Ты скажи, что нам теперь делать.

Женя поспешно убрал руки со стола и опустился на диван.

- Как что? Я говорил насчет радиолюбителей. У них появится спортивный интерес к ультракоротким волнам. Действительно, каждому приятно найти путешествующий передатчик. Ведь это вроде технического соревнования. Ради такого дела стоит построить приемник. Ну, а мы обязаны тоже искать…

- Тебе, Женечка, хорошо, ты чистенький, ни в чем не виноват, - наконец высказался Лева со всей откровенностью. - Кто должен найти аппарат? Усиков и Гораздый, презренные растяпы, или это самое… пионер Ваня Капелькин?

- Найдет и утрет нос вполне взрослым мужикам, - горько усмехнувшись, заключил Митяй.

Журавлихин рассердился, что с ним случалось редко, и шлепнул ладонью по дивану.

- Вы что же, славу не хотите делить с этим… как его… Капелькиным?

- Сказал тоже… слава! - лениво отмахнулся Митяй. - Не до жиру, быть бы живу. Ты думаешь, нам приятно, поджав хвост, возвращаться к ребятам?

- Эгоизм чистейшей воды, - так определил Женя повеление своих друзей.

Но в голосе его прозвучала некоторая неуверенность, чем и воспользовался Усиков.

- Конечно, - согласился он, - пришпилить ярлычок нетрудно. Мало того, что мы сами себя поносим последними словами, ты еще нас донимаешь. Соревнование, говоришь? Пожалуйста! Мы разве… это самое… против? Но, Женечка, милый, ласковым хитрецом прикинулся Лева, - если разобраться по-человечески, кто должен победить в этом соревновании? Пострадавшие радиозубры или мальчонка, слепивший за два часа приемник на фанерке?

- Ну ладно, пусть зубры. - Женя отвернулся к окну. - Вам предлагают помощь, а вы спорите, кто первым разорвет ленточку на беговой дорожке.

- От помощи не отказываемся, - заярил Митяй, причесывая свою жесткую шевелюру, - но ты должен понять, что для нас это не спорт, а дело чести.

Журавлихин не возражал, уверенный, что прежде всего важна конечная цель, то есть найти «Альтаир», а кто это сделает, не столь существенно. Если в поисках примут участие многие любители - прекрасно. А если его найдут виновники всей этой истории, то лучшего и желать нельзя.

В окно каюты заглянуло закатное солнце. Лева первым вышел на палубу. За ним лениво поплелся Митяй. Он все еще беспокоился за исход «технического соревнования», отчего был скучен и мрачен. Журавлихин задержался в. каюте. Ему было приказано надеть пальто - вечер сырой.

Теплоход шел Жигулями. Известковые, слоистые горы подступали к самой воде, точно сделанные из пастилы, так называемой «белёвской», кремового цвета с коричневыми прожилками, Лева любил ее с детства. Но первое впечатление обманчиво. Горы были многоцветными, слои не только коричневые, а и голубые, кирпично-красные, золотистые.

Скалы, озаренные солнцем, как бы светились изнутри. Они нависали над водой, готовые сорваться вниз. А чуть выше шумели ели, березы поднимались из расселин, сосны росли на голых камнях.

На склонах темнели пещеры. Вначале они представлялись Леве загадочными, овеянными славой далекой старины. Не в них ли прятались храбрые молодцы понизовой вольницы? Нет, многие пещеры появились недавно, в них добывают известь. Грохочут камни, скатываясь по желобам.

У причалов застыли припудренные белой пылью громадные, как киты, широкомордые баржи и терпеливо ждали погрузки.

Но Лева ждать не умел. Он знал, что путь этих барж недалек. Доверху наполненные известью, они скоро причалят к пристаням, где работают десятки тысяч молодых и старых советских людей. Вскоре и Лева увидит эти места.

Захотелось узнать поточнее. Лева побежал разыскивать помощника капитана. Оказывается - что Леву очень обрадовало, - теплоход задержится возле Куйбышевской ГЭС до самого утра. Ребятам это было особенно важно. Поднявшись на гору, они могли принять «Альтаир».

Наконец Левку поймал Митяй и предложил пообедать, как подобает всякому уважающему себя человеку. Потом будет некогда.

В коридоре встретили Афанасия Гавриловича. Он тащил в каюту целую корзину еще горячих раков. За ним, в предвкушении великолепного пиршества, следовали бывшие преферансисты и официант с подносом, уставленным бутылками пива.

Была у профессора маленькая слабость - обожал раков. В Москве он искал их по всем магазинам, заказывал по телефону, просил своих друзей волжан прислать с оказией «хоть сотенку в мокрой тряпочке. От Горького одна ночь езды. Выживут». Сейчас ехал в Ростов. Вот где, говорят, раки! Короли раков!

Дочь Набатникова, молоденькая учительница, окончила в

Москве педагогический институт и вместе с мужем-агрономом была направлена в село недалеко от Рязани, Афанасий Гаврилович приезжал к ним прошлым летом. Вместе с зятем ловил в Оке раков, а потом надоумил председателя колхоза организовать там нечто вроде «раковой фермы». Скоро у колхоза появится новая статья доходов.

- Что? Обедать? - удивился Набатников, встретив ребят. - И это вы говорите такому ракоеду, как я? Идемте с нами.

Митяй и Лева хотели было воспользоваться предложением, но Женя сурово взглянул на них и вежливо отказался. Неудобно, все-таки нужно чувствовать и понимать, что есть известное расстояние между Левкой и обществом старших. У них свои интересы, свои разговоры. На подносе покачивается графинчик с водкой. Ясно, что она не предназначается для мальчишек.

Заметив косой взгляд Жени, Набатников не настаивал. Действительно, графин мальчуганам не очень-то подходит. Он забежал в каюту, взял у официанта тарелку и, выбрав самых крупных раков, отправил ребятам на стол.

- Садитесь со мной, - предложила Зина, когда они вошли в ресторан.

Затем спросила, не удалось ли поймать волну «бродячего телеглаза», и, услышав отрицательный ответ, посочувствовала:

- Жалко мне вас. Если в Жигулях ничего не получится, попросим летчиков. В Куйбышеве меня знают. Свои ребята, помогут.

Зина уже заканчивала обед, сейчас вылавливала из компота чернослив. Женя смотрел на нее и думал не о помощи летчиков, а о девушке с теплым, отзывчивым сердцем.

В салон-ресторан вошел человек в сиреневой полосатой пижаме. Его иссиня-черные волосы курчавились на висках. На затылке просвечивала маленькая, с пятачок, лысинка. Человек расправил над ней пышную прядь и сел за большой стол посреди салона.

- Мишук! - громко крикнул он в открытую дверь. - Папа тебя дожидается!

Из коридора, подпрыгивая на одной ноге, выбежал шестилетний мальчуган в матроске, взгромоздился на стул и поставил перед собой заводной автомобиль.

- Хочу мороженого, малинового… - капризно заныл мальчик.

Он крутил головой, болтал ногами и всем своим видом старался показать, что все ему надоело и все не нравится.

Отец мягко убеждал его: Мише сначала надо обедать, а потом уже есть сладкое. Но сын оставался непоколебим, зная, что ему долго перечить не будут.

- Ну, я тебе самолет куплю, - уговаривал папа.

- Где купишь? - пищал юнец. - Врешь, обманываешь! Тут магазинов игрушечных нету…

Довольный отец, улыбаясь, посмотрел на присутствующих: видите, мол, какой сообразительный мальчик, его не проведешь!

- Приедем в Куйбышев - и куплю, - продолжал он уговаривать. - Надо хоть немного скушать!

Наконец после долгой осады мальчишка устал и за несколько ложек супа, которые обещал проглотить, выторговал себе не только самолет, но и паровоз с вагонами.

За этой сценой с интересом наблюдали студенты и Зина. Она мрачнела, уткнувшись в чашку с компотом. Лева отворачивался, краснел, а Митяй сжимал под столом кулаки, готовый по-своему накормить шестилетнего властелина.

Митяй обожал ребят. Все мальчишки с соседних дворов ходили за ним толпами. Как же иначе? Он был организатором ребячьей футбольной команды, наисильнейшей в районе. Это он построил во дворе турник, повесил кольца и научил ребят заниматься гимнастикой. Он был их товарищем, другом и советчиком. А тут этому визгливому отпрыску ничего не посоветуешь - папаша на страже.

Журавлихин был в смятении. Ведь совсем недавно он соглашался с Набатниковым о недопустимости равнодушия к людям - все равно к знакомым или незнакомым. Афанасий Гаврилович требовал активного вмешательства в воспитание юных граждан, смело указывая на их ошибки, на недостойное поведение в общественном месте. «И что же? - спрашивал себя Женя. - Вот он, живой пример, когда надо подсказать папаше, как не надо относиться к сынку. На глазах у всех он коверкает характер мальчишки. Из таких вырастают себялюбцы, стяжатели, молодчики вроде вчерашнего танцора. Так почему же я молчу? Ведь нелепо, противно. И все это понимают - и все молчат».

Журавлихин знал, что у Набатникова нашлось бы смелости прямо высказать самодовольному отцу справедливые и резкие слова. Не сейчас, а позже, на палубе, Афанасий Гаврилович постарался бы познакомиться с ним, завести разговор о воспитании, а потом убедительно доказать, к чему приводит родительская слепота.

Однако, когда Женя себя представил в роли советчика, ему сразу стало скверно. Молодой отец изумленно вскинет вверх черные дуги бровей: «А вы-то, собственно говоря, здесь при чем?» - и пошлет безусого доброжелателя к черту. Трудная жизнь! Видишь плохое, нездоровое, а по молодости лет сказать не решаешься (ведь он же не Левка, «инспектор справедливости»). Неудобно перед старшими: они вправе обижаться. Могут вежливо, с улыбочкой заметить, что ты нахал и выскочка. Тяжело молодым! А где же выход?

Отводя глаза в сторону, чтобы не встретиться с вопрошающим взглядом Зины, Женя торопливо глотал куски творожников, не ощущая в них никакого вкуса.

Зато мальчишка, выпросив все, что ему нужно, обедал с завидным удовольствием. Его повелительный голос и нетерпеливый стук ложки по тарелке заполняли весь ресторан. Вспомнив обещанное, потребовал мороженое, но только малиновое, и когда сказали, что его уже нет, истерично заревел.

Видавший виды официант пожимал плечами, отворачиваясь к окну. Папа готов был сам превратиться в сладкое, тающее мороженое, лишь бы угодить своему единственному, обожаемому. Пообещал велосипед, чтоб ездить по палубе, и мальчишка немного успокоился.

В двери появилась пожилая женщина. Она вела за руки двух маленьких девочек. Прямо перед ней оказался длинный стол, на другом конце которого сидел пассажир с плачущим мальчиком.

Женщина рассеянно поправила белый платок, усадила девочек на один стул, поближе к двери. Дети захотели пить, она спросила бутылку воды и села рядом.

Зина наблюдала за этим семейством.

Мать была одета очень просто, по-дорожному: черная суконная кофта, широкая юбка, сапоги. Немного стеснялась своей одежды, но держалась с достоинством, мягко поторапливая девочек.

Крепко сжимая загорелыми ручонками стаканы с лимонадом, девчушки уткнули в них носы-кнопки и, желая продлить удовольствие, пили медленно, сладко причмокивая. Глаза их, огромные, черные, лукаво бегали, оглядывая все вокруг, невиданное и прекрасное. Вот они остановились на лице красивой тети с галстуком. Сидела она у окна. Косы ее, блестящие и тяжелые (не то, что у девочек - мышиные хвостики), завязаны сзади узлом. Кому это она улыбается?

А Зина не могла без восторга смотреть на девчонок. Уж очень были забавны! Косички торчат кверху, будто в них проволоку вставили, бантики дрожат. Веселый народ!

Мальчуган перестал кукситься и ревниво заметил, что к девчонкам приковано все внимание. Это страшно обидно. Напрасно он вертелся, исподтишка строил им рожи, показывал язык. Девочки со стоическим равнодушием выносили эти весьма оскорбительные для них нападки: мало ли на свете противных мальчишек! Ему принесли мороженое. Протягивая им издалека вазочку с тающими сливочными шариками, он отправлял ложку в рот и, закрыв глаза, будто от немыслимого удовольствия, долго ее облизывал.

Сестры отворачивались.

Мама

задумалась,

ничего не замечая. Воспользовавшись этим, они сползли со стула и подбежали к буфетной стойке.

Там за толстым стеклом среди удивительных вещей стояли два золотых зайца. Шоколадные, обернутые блестящей бумагой. Рядом лежали и другие шоколадные фигурки: серебряные рыбы, индюк, курица в корзинке, мельница с красными крыльями и даже автомобиль, похожий на зеленого жука-бронзовика.

Изумительные игрушки! Но зайцы, зайцы!… Только на них смотрели девчонки. Золотые, добрые, с широко расставленными ушами, зайцы казались живыми, глядели сквозь стекло и чего-то ждали.

Мальчишка не вытерпел. Весь мир принадлежал ему: и зайцы, и мельница, и шоколадная «Победа». Для него не было ничего недоступного. Он соскочил со стула и оттолкнул девчонок от витрины. Это еще что за новости?! Как они смеют стоять у него на дороге! Широко раздвинув локти, чтобы девочки не могли ничего видеть за стеклом, мальчишка прилип к нему.

Папа улыбнулся снисходительно и полез в карман пижамы.

- Что там выбрал, Мишук?

- Хочу машину! - заскулил он, все еще считая себя обиженным. - Шоколадную!

Ну разве можно отказать? Польщенный вниманием всех присутствующих, отец театральной походкой, в расчете на зрителей, подошел к буфету. Ему, видно, нравилось демонстрировать свою родительскую любовь, подкрепленную вполне приличными материальными возможностями. Пока буфетчица взвешивала дорогую игрушку, он отсчитывал десятирублевки, презрительно оттопыривая нижнюю губу, словно хотел этим сказать: «Подумаешь, мелочь! Почему не побаловать ребенка!»

Под ногами вертелись маленькие девочки - хотели вновь пробраться к стеклу.

- Получай, сынок, - сказал довольный папаша.

Протягивая ему автомобиль, оглянулся на столик студентов, где сидела красивая девушка. «Какое злое лицо!»

А Зина и не могла скрывать своего возмущения. Собственно говоря, ничего особенного не произошло. Каждый отец волен дарить своим детям дорогие игрушки. Но к чему демонстрация? Перед кем? У этого будто бы культурного и вежливого человека не хватает не только такта, но и обыкновенной любви к людям. В ней возникало тянущее, как боль, негодование. Неужели он не видит, как прячет глаза женщина, сидящая с ним за одним столом? Она торопит детей, но их трудно оторвать от стекла - все еще любуются зайцами, прижались носами и смотрят.

Мальчишка торжествует победу, дразнит девочек, подсовывает снизу к самым их лицам шоколадный автомобиль и кричит:

- Что, взяли? Захочу - папа мне вон того индюка купит! Всех зайцев купит!

Зина видела, как мальчишка подбежал к отцу и опять стал канючить. Девчонок ничем не проймешь, он должен зайцев получить немедленно!

У родителя проснулся здравый смысл. Он попытался было убедить своего повелителя, что нельзя все сразу, «поиграй пока машиной», а зайцев он подарит завтра, но ничего не помогало.

- Покажи девочкам машину. Смотри, какая красивая! - уговаривал отец. - У них такой нету.

Лицо Зины покрылось красными пятнами. Вот это воспитание! Отец советует мальчишке хвастаться. «У них такой нету». Как же ему не стыдно! Если бы Зина не умела сдерживаться, она сказала бы папаше, чего стоит его совет. Как больно и обидно смотреть на это!

Мальчишка добился своего. Папаша развел руками: дети, мол, есть дети, - и вновь полез в карман.

Зина потянулась через стол к Журавлихину и спросила шепотом:

- Есть при вас деньги? Мои в чемодане…

Женя удивился, достал пятидесятирублевку. Митяй даже крякнул от досады.

Зина быстро встала из-за стола, широкими шагами подошла к буфету и спокойно сказала:

- Мне двух зайцев.

Девчонки вытаращенными глазами следили за ними, прощаясь навсегда. Когда шоколадные зайцы оказались на весах, дети, взявшись за руки, возвратились к матери. Она потуже завязала ленточки на их косичках и сказала:

- Вот неслушницы! Погодите до дому, бабке все расскажу.

Сестры обиженно заморгали - хлоп-хлоп длинными ресницами…

И вдруг на стол прыгнули золотые зайцы.

- Вы простите меня, - сказала маме красивая тетя, - я очень люблю таких девчонок, а у меня их нет. Разрешите подарить им зайцев.

Девчонки от неожиданности сползли под стол.

Зина выбежала в коридор. Она не слышала робкой благодарности незнакомой женщины и отчаянного рева поверженного властелина.

Загрузка...