Глава 20

— Павел Владимирович, — невозмутимый Оборский поздоровался со вставшим, при его появлении, мужчиной и прошел к столу, — чем обязан?

— Я хочу увидеть свою дочь, — сумрачно ответил Станкевич, усаживаясь в глубокое кресло.

— Прямо сейчас? — удивился Глеб.

— Хотите сказать, она еще спит?

— Боюсь, что да, — развел руками Оборский, — все-таки, семь утра.

— Насколько я знаю, ее рабочий день начинается с шести, — усмехнулся полковник.

— У вас устаревшие сведения, — скупо улыбнулся Глеб, — Саша больше не работает.

— И что же она делает в вашем доме?

— Она моя жена, а потому, может делать все, что угодно.

— И даже покинуть его?

— Павел Владимирович, к чему эти вопросы? Вы хотите увидеть Сашу? Хорошо. Только, тогда вам придется подождать. Я схожу за ней, — Оборский вышел из кабинета, а Станкевич проводил оборотня долгим, задумчивым взглядом.

Когда, спустя полчаса, Глеб вернулся вместе с женой, полковник все так же сидел в кресле. Он внимательно посмотрел на вошедших и слегка прищурился, отмечая, как бережно Оборский держит под руку его дочь.

— Здравствуй, — негромко сказала Александра, не подходя к отцу.

Станкевич кивнул, и достал пачку сигарет.

— Не против? — запоздало спросил он у хозяина.

— Пожалуйста, — Глеб вытащил из стола пепельницу и поставил перед гостем.

Щелкнула зажигалка, и тонкий дымок взвился над тлеющим кончиком.

Оборский усадил Сашу в свое кресло, а сам остался стоять рядом с женой.

— Итак? — вопросительно посмотрел он на Станкевича.

— Александра, я приехал за тобой, — пристально глядя на дочь, произнес полковник, — за воротами ждет машина. Собирайся, мы уезжаем.

Глеб дернулся, но Саша мягко прикоснулась к его руке и качнула головой, чтобы он не вмешивался.

— Я не поеду, — тихо ответила она отцу.

— Ты уверена? Ты хоть понимаешь, во что ввязалась? — медленно стряхивая пепел, спросил Станкевич.

— Я ни во что не ввязывалась. Здесь мой муж и мои дети, и я никуда отсюда не уеду, — спокойно произнесла девушка.

— Да, ты знаешь, кто он? — вспылил полковник. — Ты соображаешь, что натворила? Связалась с этим отродьем и думаешь, что хорошо устроилась? Он же таких, как ты, ни во что не ставит. Наиграется, и выкинет, а ты — муж… Собирайся. Даю тебе пять минут, — резко добавил Павел Владимирович.

— Отец, я не поеду. Это моя жизнь, и я сама решу, что для меня лучше.

— Ты уже один раз решила, что для тебя лучше! — гневно выкрикнул Станкевич.

— А ты выгнал меня из дома. Так что, мы квиты, — твердо ответила девушка.

— Александра… — полковник не успел договорить.

— Думаю, нет смысла и дальше продолжать этот разговор, — вмешался Оборский, — Саша, иди к себе, — ласково обратился он жене, — а с вами, Павел Владимирович, мы еще побеседуем.

Александра, не оглядываясь, вышла из кабинета, провожаемая гневным взглядом отца и задумчивым — мужа.

— Итак, — начал Оборский, стоило Саше закрыть дверь, — мне хотелось бы понять, почему вы так хотите забрать свою дочь домой.

— Вот, только не надо играть в благородство, — скривился Станкевич, — я прекрасно знаю кто вы и на что способны. И знаю, что человеческие женщины оборотням не нужны. Зачем вам Александра?

— Да, контора серьезно работает, — усмехнулся Глеб, — ну, что ж, не нужны, говорите? А если Саша — моя пара?

— Вы уверены?

— Да.

— И ее дети?..

— Мои.

— Вы хотите сказать, что мои внуки — оборотни? — вена на лбу полковника опасно вздулась.

— Да.

Станкевич молча смотрел на своего неожиданно объявившегося зятя, и взгляд его становился все сумрачнее.

— Добилась-таки, — наконец, выговорил он и поднялся с места, — кровь свое взяла. Вся в мать… Ну, что ж, посмотрим, кто окажется прав… Передайте моей дочери, что она всегда может вернуться домой.

Павел Владимирович смял в пепельнице сигарету, еще раз взглянул на Оборского, как-то нехорошо усмехнулся и вышел из комнаты, а Глеб набрал Метельского.

— Проследи, чтобы полковника проводили до аэропорта. Только не светитесь. А после этого, зайдешь ко мне, разговор есть.

Он задумчиво отложил телефон в сторону и достал из стола досье, собранное на Александру. Что за тайны прячутся за благополучным фасадом семьи Станкевичей? Чуткие, длинные пальцы Глеба машинально переплелись, и мужчина отрешенно уставился в окно. «Саша, Саша… Что же ты скрываешь? Почему никогда не жалуешься? Вон, про Алину так и не сказала, пришлось самим сопоставлять факты, — Глеб стиснул зубы. При одной мысли, что эта гадина посмела прикоснуться к его паре… — ничего, он найдет способ поставить наглую волчицу на место. Время… На все нужно время… Если их выводы подтвердятся… Каяровым не жить.»

Оборский откинул со лба смоляную прядь и погрузился в лежащие перед ним документы.

Он долго сидел над бумагами, пытаясь понять, что значили прощальные слова Станкевича. Краткие строки досье бесстрастно поведали о судьбе Екатерины Сергеевны Станкевич. Родилась в 1968 году в городе Вильнюсе, в семье профессора Сергея Александровича Арцишевского, окончила Институт иностранных языков в Москве, вышла замуж за младшего лейтенанта Станкевича, родила дочь, несколько раз переезжала вслед за мужем в разные города тогда еще СССР, работала переводчиком, погибла в автокатастрофе, возвращаясь с научной конференции.

Сухие строчки, в которых заключается целая жизнь. С фотографии на Оборского смотрела миловидная шатенка, с ясными синими глазами и Сашиной улыбкой. Тонкие брови вразлет, веселый взгляд, кокетливо сдвинутая набок беретка… Екатерине Станкевич на этом фото всего двадцать. А вот еще одна фотография. Та же самая женщина, но уже спустя десять лет. Серьезное лицо, усталые, потухшие глаза, небольшая морщинка между бровями — как у Саши, когда она грустит — и плотно сжатые губы. Разительный контраст…

А дальше, данные медицинской экспертизы. Глеб несколько раз возвращался к этой бумаге, не в силах понять, что же его настораживает в сухих выкладках врачей. Множественные переломы, разрывы внутренних органов… старые шрамы… среди них… Вот… На фото отчетливо виден полустертый след. Не может быть! Фотография задрожала в руках мужчины.

— Алекс, — неестественно спокойно произнес он, набрав номер, — немедленно ко мне, — и отключился. Если то, о чем он думает, подтвердится, то… Diable!

— Ты уверен? — Метельский пристально смотрел на своего альфу.

— Нет, — поморщился Глеб, — но проверить не помешает. Станкевич не мог знать об оборотнях. Обычный провинциальный работник, каких тысячи по стране. В верхах, от силы пять человек владеют подобными знаниями, а тут какой-то полковник… Что-то здесь нечисто.

— Хорошо, мы попробуем нарыть инфу, — кивнул Алекс, — а у Саши узнать не пробовал?

— Смеешься? Где Александра и где откровенность… — хмыкнул Оборский.

— Ладно, сами разберемся. Максима подключу, он еще ни разу не подводил.

— И скажи, что это срочно.

— Ну, это и так понятно, — усмехнулся Метельский, — когда — от тебя и не срочно?

— Ладно, езжай.

Алексей вышел из кабинета, оставив Оборского в нелегких раздумьях рассматривать старые фотографии.

— Да, уж Глебушка, дали вы сегодня ночью жару, — усмехнулся Сигизмунд, намазывая толстый слой масла на поджаристый тост, — боюсь, мои потрепанные нервы не выдержат такого накала. Я уже не знал, куда деваться от вашей страсти. Завидую, друг, от души завидую.

— Зиг, уймись, — строго посмотрел на него Оборский, — и не забывайся. Саша — моя пара.

— А я о чем? Мы же теперь все лапы собьем в поисках своей половины. Такие возможности открылись… — мечтательно протянул Войтеховский, — с этого дня, буду к обычным человеческим женщинам присматриваться — а вдруг, и мне повезет встретить свою единственную?

Мужчины, сидящие за столом, переглянулись и заулыбались. Пример Оборского всем им дал невероятную надежду. То, о чем они знали из легенд, то, что казалось невозможным, свершилось и открыло для оборотней новые горизонты. Каждый, из сидящих за завтраком этим солнечным осенним утром, представлял, что, в любой момент, сможет встретить свою пару среди людей, и сердца мужчин бились чаще.

— Да, Глеб, ты счастливчик, — одобрительно улыбаясь, протянул Кирилл — оборотень из северной стаи, — глядя на твою Александру, остается только позавидовать — и красива, и умна, и детей сразу же подарила… Повезло тебе.

— В общем, господа, я понял, что вы за меня рады, но, давайте, закроем эту тему. Я не хочу, чтобы Саша слышала ваши высказывания. И постарайтесь удерживаться от излишних комплиментов моей жене.

— Вот, как? Жене? Не паре?

— Жене. И паре, — твердо отчеканил Глеб, пресекая дальнейшие выяснения подробностей, — Тамара, там пироги еще есть? — обратился он к кухарке.

— Есть, Глеб Александрович, уже несу, — отозвалась женщина.

— Зиг, ты подумал над моим предложением по поводу слияния «Альянса» с «Оптикумом»? — обратился Оборский к другу, уводя разговор в сторону.

— Мои специалисты просчитали возможности. Думаю, мы потянем, — ответил поляк, — нужно обговорить некоторые детали и можно будет подписывать документы.

— Хорошо, после обеда поедем в офис и все решим, — согласился Глеб.

После завтрака, некоторые гости попрощались с хозяевами и уехали, а Оборский занялся делами.

Визит тестя оставил много вопросов, и Глебу было над чем подумать. А Саша, постаравшись избавиться от неприятных впечатлений после утреннего разговора с отцом, весь день провела с детьми и, к вечеру, сумела успокоиться и отрезать воспоминания прошлого.

* * *

В доме звучала музыка. Яркие огни люстры освещали большую парадную залу. Нынче здесь было людно. Звуки скрипок смешивались с французской и английской речью, стайки девушек в светлых, воздушных нарядах, порхали по натертому дорогому паркету, блеск эполетов отражался в оконных стеклах, а, вдоль стен, сидели пожилые дамы и перемывали косточки легкомысленной молодежи. Саша, незаметной тенью, скользила по комнате, с любопытством разглядывая окружающих.

— Надин, вы бесподобны сегодня, — услышала она знакомый голос и оглянулась на его обладателя.

Копия ее мужа, только лет на десять моложе, галантно целовала ручку миловидной темноволосой девушке и многозначительно ласкала брюнетку жарким взглядом.

— Ой, перестаньте, Глеб Александрович, вы меня смущаете, — вспыхнула красавица.

— Ах, Наденька, вы так мило краснеете, что просто вынуждаете осыпать вас комплиментами, — искушающе шепнул молодой человек, — где я могу с вами увидеться? — наклонившись ближе, тихо спросил он.

— Но, маменька, она… — пролепетала барышня.

— Полно, Наденька, ваша маменька не узнает. Итак — где и когда? Скажите, умоляю.

— Ну, хорошо, после полуночи, в нашем саду.

— Я буду, — коротко поклонился ее собеседник и, поцеловав дрожащую ручку покрасневшей брюнетки, пошел от нее прочь.

Саша наблюдала, как двойник ее мужа все дальше удаляется от испуганно-счастливой девушки и внутри у нее разливалось яростное чувство ревности. Если ее

Глеб когда-либо позволит себе подобное… Нет, страшно даже представить, что такое возможно…

Легкая, воздушная мелодия вальса плыла над кружащимися парами, улетая все выше, скользя в раскрытые окна и темную тишину липовой аллеи, и Саша устремилась вслед за ней. Звуки растворялись, таяли, исчезали… дом отодвигался все дальше… рывок… и девушка проснулась. Под ее щекой мерно билось сердце Глеба, мягкая поросль на его груди ровно поднималась и опадала, вместе с двигающейся, в такт дыханию, грудной клеткой, в кроватках напротив мирно посапывали дети. Приснилось…

* * *

— Саша…

— Да…

— Не притворяйся…

— Я сплю…

— Ну, ладно, спи…

— Глеб…

— Тшш… тебе это снится…

— Ну, Глеб…

— Ммм…какая сладкая…

Протяжный стон нарушил тишину спальни.

— Да, вот так… Не сдерживайся… — раздался довольный мужской голос.

— А-а… Гле-е-еб…

— Я здесь, моя девочка…

Тяжелое, прерывистое дыхание было ему ответом.

— Да… — сорвалось с губ изнемогающей от страсти женщины. Мужчине не нужно было иного приглашения. Он присоединился к своей паре, умело довел ее до вершины, и они вместе подошли к желанному финишу.

— Саш…

— Ммм…

— Пора собираться.

— А может быть, останемся дома?

— Это невозможно, ты же знаешь.

— Не хочу. Мне надоело быть выставочным экземпляром. Все смотрят на меня и плотоядно облизываются. Так и кажется, что проглотить готовы.

— Глупенькая, они могут облизываться сколько угодно, но никто не посмеет прикоснуться к тебе. Ты моя. Только моя.

— Глеб, пообещай, что не будешь отходить от меня.

— Не переживай. Я буду рядом. И Алекс, и Зиг, и охрана.

Саша нервно кивнула и поднялась с постели. Последние две недели выдались для нее весьма непростыми. Три приема, четыре вечеринки, несколько встреч с альфами соседних кланов… А, кроме того, наличие в доме оставшихся погостить друзей Оборского. Веселая компания из пятерых разудалых мужчин весьма разнообразила размеренную прежде жизнь лесной усадьбы. Саша не успевала заниматься детьми и страшно скучала по былому спокойствию, но Глеб торопился представить свою жену местным альфам, и Александре приходилось соответствовать. На закономерный вопрос девушки, почему они так спешат, Оборский отшутился: — Саш, ну, могу же я похвастаться красавицей-женой, а? — но она чувствовала, что не все так просто, и ощущала беспокойство мужа.

— Ты уверен, что это единственная причина? — допытывалась она.

— Более чем, — спокойно ответил Глеб, и Александра поняла, что он ни за что не признается в истинной подоплеке своей нервозности. И девушка отступила. Какая разница, почему Глебу так необходимо познакомить ее со всеми главами столичных кланов? Эти две недели, прошедшие со дня отъезда отца, стали самыми лучшими в Сашиной жизни. Оборский окружил ее такой заботой и лаской, что она буквально купалась в его любви. Александра только сейчас смогла преодолеть все свои сомнения и страхи и, потихоньку, стала раскрываться перед мужем. Решение, принятое ею в тот день, когда отец поставил дочь перед выбором, далось Саше нелегко, но оно того стоило. Достаточно было увидеть счастливые глаза Глеба, чтобы поверить в правильность своего поступка. Нет, к отцу она не вернется. Этот этап для нее пройден раз и навсегда.

— Сашка, не зависай, — щелкнул ее по носу муж, — Покорми малышей, а потом — бегом одеваться, иначе опоздаем.

— Иду, — отозвалась Александра. Она никак не могла привыкнуть к тому, что можно запросто обращаться к мужу на ты, разговаривать с ним, шутить, самой тянуться за поцелуями. Эти две недели стали новой вехой в их отношениях. Ее тайная, робкая влюбленность, тянущаяся с тех времен, когда Саша впервые увидела Глеба, наконец-то, получила свободу и раскрылась под теплым взглядом медовых глаз. Да, они вновь сияли для нее горячим янтарем, заставляя сильнее биться сердце и растворяться в нескромных желаниях. Саша сумела перешагнуть через воспоминания о той страшной ночи, которая стала отправной точкой ее трудного счастья. Александра устала бороться с собой. Сдалась. Глеб оказался для нее тем, без кого она просто не могла существовать. Он и дети. Отныне, в жизни Саши не было ничего важнее.

Оборский, видя, что жена все так же пребывает в раздумьях, вздохнул и взялся за дело сам.

— Глеб, прекрати, — взвизгнула Саша, когда муж подхватил ее на руки и понес в ванную, — я сама!

— Ага, сама ты еще полчаса будешь смотреть в стену застывшим, загадочным взглядом, — хмыкнул мужчина.

— А если ты примешься мне помогать, то, тогда мы точно опоздаем, — рассмеялась Саша.

Глеб с наслаждением слушал смех жены, зарываясь в ее волосы. Сладкая…

— Ладно, давай сама, только быстро, — согласился Оборский.

Мужчина был готов на все, лишь бы не исчезало это непередаваемое ощущение Сашиной близости и доверия. Он смог. Он добился от нее взаимности. Нет, Александра не говорила о своей любви, но внутренняя сущность Глеба не могла обмануться — с каждым днем, их связь крепла и, оборотень чувствовал свою пару даже на большом расстоянии.

Спустя некоторое время, чета Оборских покинула особняк, чтобы появиться на приеме, устроенном губернатором одного из значимых регионов. Политика. Неотъемлемая часть существования оборотней. Необходимость контролировать происходящее вокруг и желание «держать руку на пульсе» заставляли их проникать во все сферы общества — политические, силовые, криминальные. Мало кто знал, что нынешний прием — всего лишь ширма, за которой будут решаться очередные вопросы не привыкшей афишировать себя расы. Большинство приглашенных даже не подозревали о подоплеке банкета. Гости губернатора толпились в фойе, бродили по коридорам огромного 'Атолл-Холла', заглядывали в лобби-бар и пропускали стаканчик-другой бесплатного виски… И пребывали в блаженном неведении относительно того, кто находится с ними рядом.

Саша с интересом оглядывалась вокруг. Новые люди, новые лица… Оборотней среди них мало. Девушка научилась отличать представителей иного вида — чуть выше рост, чуть более хищные улыбки, особый, редкий цвет глаз, красота и гибкая грация, привычка незаметно принюхиваться и липкое внимание противоположного пола…

— Глеб Александрович, — возле супругов появился юркий, невысокий мужчина, — не забудьте остаться после фуршета. Владимир Андреевич хочет с вами поговорить.

— Хорошо, — кивнул Оборский, и неприметный товарищ тут же растворился в толпе.

— Саш, пойдем, — Глеб потянул за собой жену.

Они прошли в банкетный зал и присоединились к разодетой публике. Саша невольно сравнивала присутствующих на приеме людей с оборотнями, посещающими усадьбу. Разительный контраст. А какое раздолье для наблюдательного зрителя! Полные, обрюзгшие мужчины, наделенные властью; помощники руководителей, не всегда являющиеся только помощниками, или помощницами, девочки из эскорта, пожилые дамы в безвкусных нарядах, супружеские пары, одинокие женщины, молодящиеся старички… Палитра на любой вкус.

Александра держалась рядом с Глебом и наблюдала. Перехватывала заинтересованные взгляды мужчин, неприязненные — женщин, видела, как искательницы богатого кошелька пожирают глазами Оборского, и ее начинало тошнить. От всеобщей фальши и продажности. От призраков прошлого…

— Саш, все нормально? — обеспокоенно повернулся к ней муж.

— Да, не волнуйся, — отозвалась она.

— Потерпи, уже недолго осталось. Мне только с Кремневым поговорить, и мы уедем.

— Не переживай, со мной все хорошо, — покривила душой Александра. Хорошо не было. Ей было душно, неуютно, молоко распирало грудь и ужасно хотелось к детям. Она постаралась отвлечься от окружающих, представив своих малышей. Наверняка, уже спят, а перед этим успели вымотать Татьяне все нервы. Саша, словно воочию, увидела две щекастые мордашки. Как они хмурятся, как беззубо улыбаются, как требовательно кричат… Когда же закончится этот бесконечный вечер?!Оборский о чем-то говорил с Сигизмундом, а Саша терпеливо ждала окончания фуршета. Еще немного — и они с Глебом окажутся дома, в тишине темной спальни, где так сладко пахнет сонными детьми и где ее ждет очередная незабываемая ночь с непредсказуемо-страстным мужем.

Она перевела взгляд на открывшиеся двери и окаменела. Нет! Этого не может быть! Только не сейчас…

В легких резко закончился воздух, и Александра почувствовала, как потемнело в глазах. Господи, только бы продержаться… Нельзя привлекать к себе внимание…

— Саш, что? — встревоженно спросил Глеб, глядя на побледневшую жену. — Тебе плохо?

— Да, — еле слышно прошептала девушка.

— Зиг, подгони машину, — Оборский бросил другу ключи и обхватил Александру за талию, — потерпи, Сашенька, сейчас…

Он принялся ловко выбираться из толпы, а, выйдя из зала, подхватил жену на руки и торопливо направился к выходу из здания. Вот, как чувствовал, что не стоило сегодня выезжать из дома! Не заметил, что Сашка вялая и бледная, решил, что она выдержит. Idiotie! Дался ему этот Кремнев! Нет же, захотелось всем и каждому показать, что Александра — его, и только его!

— Все, Сашенька, уже пришли, — шептал он, усаживая жену на заднее сиденье машины, и доставая из бардачка фляжку с водой, — на, выпей. Сразу станет легче. — Глеб держал баклажку, пока девушка делала судорожные глотки, и с тревогой наблюдал за Александрой.

— Зиг, ты поведешь, — распорядился Оборский, садясь рядом с Сашей и обнимая ее. Прерывистое дыхание жены выравнивалось, нездоровая бледность постепенно сошла, и к девушке вернулся нормальный цвет лица. Саше стало лучше.

Хаммер плавно тронулся с места и, вскоре, «Атолл-холл» остался позади, а машина двинулась на запад.

— Что же ты молчала, а? — укоризненно шептал Оборский, обнимая жену.

— Ну, ты сказал, что нужно задержаться ненадолго, я не хотела тебе мешать.

— Мешать? Ma cherie, запомни, важнее тебя и детей у меня никого нет, ваше здоровье и благополучие — на первом месте. А все остальное — подождет.

Девушка ничего не ответила, только плотнее прижалась к мужу. Уютная тишина окутала темный салон Хаммера.

— Глеб, а сколько тебе лет на самом деле? — задала неожиданный вопрос Александра.

— Это так важно?

— Ну, не то, чтобы важно, просто, интересно…

— Сто двадцать семь, — отрывисто ответил Оборский.

Саша с недоверием посмотрела на мужа.

— Значит, ты родился в царской России?

— Значит, да.

— Расскажешь о себе?

— Саш, потом, сейчас не самое подходящее время и место, — ответил Глеб, покосившись на молчаливого Сигизмунда. Тот невозмутимо вел машину, всем своим видом показывая, что не обращает внимания на сидящих позади пассажиров.

— Смотри, ты обещал, — лукаво улыбнулась Александра, — дома я от тебя не отстану.

«Дома…» — это определение, легко проскользнувшее в Сашиных словах, отозвалось в груди оборотня теплом. Рядом с девушкой, мужчина, впервые за много лет, почувствовал, что у него снова есть дом… и ему есть, куда стремиться… Те страшные воспоминания, после которых он возненавидел обычных людей и потерял само понятие домашнего очага, наконец-то, ушли, растворились, растаяли как дым…

— Приехали, — доложил Зиг, подъезжая ко входу в особняк.

— Саш, ты как? — обеспокоенно спросил Глеб.

— Хорошо, — отозвалась девушка, — все прошло.

— Сиди, — приказал Оборский, увидев, что она пытается, вслед за ним, выйти из машины. Он подхватил жену на руки и понес к двери.

— А тебе не кажется, что это становится привычкой? — процитировала Александра давние слова мужа.

— Ммм… Что именно? — Оборский щекотал ее ушко своим горячим дыханием, чуть притрагиваясь губами и тут же отстраняясь.

— То, что ты постоянно таскаешь меня на руках, — засмеялась Саша, — скоро я совсем ходить разучусь.

— А, хоть бы и так, — не повелся на ее слова мужчина, — я всегда в твоем распоряжении.

— Глеб, прекрати, — Саша смеялась и выворачивалась, а наглый оборотень продолжал целовать ее все провокационнее — ушко, шейку, бьющуюся венку, — спускаясь ниже, прикасаясь откровеннее и жарче… Поцелуи становились горячее, томительнее… Тягучая страсть следовала за губами Оборского, зажигая в Сашином теле пожар.

— А-а, Гле-е-еб…

— Ммм… Вкусная…

— Глеб…

Дверь спальни захлопнулась за супругами, отрезая их от всего мира. Где-то далеко остались старые воспоминания, проблемы, страхи… Сигизмунд… веселящиеся в «Атолл-холле» люди и нелюди… спящие в доме обитатели… Массивная дубовая дверь отгородила чету Оборских от событий последнего вечера и прошлой жизни…

— Глеб, ты обещал рассказать о себе, — напомнила Саша, когда они, обессиленные страстью, лежали в постели.

— Ты так этого хочешь?

— Очень!

— Ладно… — сдался мужчина, — слушай…

Семья Оборских восходила к старому потомственному дворянству, владеющему поместьями и землями. Многие поколения оборотней жили под прикрытием человеческой фамилии и дворянского звания. Имение «Берковка» было любимым местом их проживания. Особняк, построенный еще в далеком семнадцатом веке, не раз претерпевал изменения, дважды сгорал дотла и отстраивался заново, выдержал многочисленные переделки, а свой окончательный вид приобрел в начале девятнадцатого века. Оборские никогда надолго не оставляли место своего обитания. Это была их земля, их родина, их территория. Здесь они жили, служили отечеству, любили, рожали детей… Правда, по достижении определенного возраста, старшее поколение покидало усадьбу, во избежание слухов, но, по истечении времени, оборотни вновь возвращались в любимую «Берковку». Деревни, принадлежащие семье, населяли члены клана и немногие простые крестьяне, знающие тайну своих господ. Целые поколения вырастали с этим знанием, живя под защитой Оборских. Клятва на крови удерживала простых людей от разглашения не принадлежащей им правды. Оборотням удавалось хранить тайну своего происхождения и не вызывать подозрений среди окружающих. Так и жили.

А потом, пришла катастрофа, под названием революция, а за ней и гражданская война. Много бед причинили они людям — брат шел на брата, дети — на родителей, друг — на друга… Оборотни настороженно наблюдали за происходящим. Многие влились в ряды разваливающейся армии, некоторые сразу покинули гибнущую в кровавых распрях страну, а кто-то ждал до последнего, веря, что люди образумятся и прекратят междоусобицу… Глеб, в свои двадцать девять, не смог остаться в стороне. Присоединился к армии Деникина, воевал на юге России, отступал вместе с теряющими, один за другим, города войсками и, до последнего, верил, что не покинет родину. Судьба распорядилась иначе.

Бой под Екатеринодаром оказался для него последним. Ранение задело привычное к регенерации тело, но это было не страшно. Осколок снаряда, пробивший голову, чуть не стал причиной гибели Оборского. Лгали легенды о бессмертии оборотней. Не нужны были мифические серебряные пули, чтобы уничтожить представителя этой расы. Достаточно было всего лишь попасть в сердце или в мозг оборотня, и это приводило долгоживущего к гибели.

Глебу не повезло — проникающее ранение задело мозг. Для человека подобное могло быть смертельным, но оборотень боролся. Он цеплялся за жизнь, могучий организм не сдавался, только вот, регенерация замедлилась, и Оборский еще долго приходил в себя. Спасибо Степану — денщику — сумел вытащить его с поля боя, а потом, и до Севастополя довезти. Очнулся Глеб уже на пристани. Военные, гражданские, бабы с корзинками, молоденькие сестры милосердия, усатые казаки… — все смешалось перед его глазами. Толчея, неразбериха, крики, ругань… Ноябрь двадцатого года. Последние месяцы уходящей России. Армия, под руководством генерала Врангеля, покидала отчизну.

Потом, был душный трюм, набитый людьми под завязку, и отсутствие воды, и жидкая баланда один раз в день, и дикая, отупляющая боль. Степан отчаянно молился, и Глеб, выходя из забытья, видел небритую физиономию своего денщика, и его неразборчиво шепчущие что-то губы. Кто знает, то ли хваленая регенерация, наконец-то, сработала, то ли молитвы помогли, но Оборский сумел победить смерть.

Бледный, исхудавший, оборванный он смотрел с палубы «Саратова» на раскинувшийся впереди Константинополь, и горькая улыбка кривила губы мужчины. Воды Босфора качали стоящие на рейде суда, с российскими флагами, и тысячи людей с надеждой взирали на негостеприимный берег.

А потом, вынужденная высадка на островах, вероломство союзников, долгие дни ожидания и, наконец, возможность уехать во Францию. Там, в небольшом местечке под Парижем, Глеб прожил несколько лет. А затем — Вена, Варшава, Стокгольм, и дальше — Нью-Йорк, Лос-Анжелес, Торонто…

Деньги семьи, лежащие в банках Европы, помогли Оборскому восстановиться и начать все заново на чужбине, но Глеб всегда знал — он вернется. Вернется на родину, чего бы это ему не стоило.

И, в девяностых годах прошлого века, его мечта сбылась. Он приехал в ставшую незнакомой страну, выкупил бывшее имение семьи Оборских, с энтузиазмом взялся за его восстановление, попытался наладить жизнь, но… Воспоминания прошлого, гнет былых обид, невозможность оставаться самим собой…

Глеб уехал в Москву. В недрах мегаполиса не так остро болело сердце, не так жалили воспоминания, не так хотелось повернуть время вспять.

Саша, затаив дыхание, слушала рассказ мужа, и у нее перед глазами проплывали картины прошлого. Падение великой страны, гибель людей, боль и отчаяние выживших… Ей стало жаль мужчину. Грусть, звучащая в его голосе, отдавала привкусом горечи. Было что-то еще, о чем он не упомянул в своей истории, и это что-то явно тяготило его.

— А твои родители? — не удержалась Александра.

— Тяжелый вопрос, — сразу замкнулся Глеб, — извини, Саш, но это слишком грустная история. Может быть, как-нибудь потом. Давай спать, — прижал он к себе жену.

— Давай, — не стала настаивать на продолжении рассказа девушка. Она чувствовала, что муж не хочет говорить о своих родителях и благоразумно отступила. У нее тоже были болезненные воспоминания, одно из которых напомнило о себе сегодня, и Саша, лучше других, знала, что, иногда, прошлое лучше оставить в прошлом.

— Спокойной ночи, — тихо прошептала она.

— Спи, — улыбнулся в ее волосы Глеб, — а то, скоро малышня проснется.

— Да, это весомый аргумент, — беззвучно рассмеялась Александра. Она плотнее прижалась к мужу и прикрыла глаза. Призраки былого витали сегодня в спальне. Недобрые призраки.

Загрузка...