Академия «Алмазное сердце»

Глава 3 Дерек

Ушел магистр Аргент, вслед за ним разошлись и студены, взбудораженные, оживленно переговаривающиеся. Несомненно, ректор потряс их воображение, и каждый из юных будущих техномагов уже мечтал себе завести техномагического питомца как отражение их искусства и мощи. Они говорили об этом так, словно это было легко, хотя Уна краем уха слышала, что сложно удержать на своем теле даже плащ. Пластинка к пластинке. Ничем не скрепленные. Удерживаемые вместе только силой мысли мага.

А как заставить зверя двигаться? Заставить его быть живым, настоящим?..

Уна, наконец, осталась одна, в тишине, и смогла перевести дух. Щеки ее горели, словно она все еще склонялась над пышущим жаром камином.

– Что ты тут делаешь?! Это место не для тебя!

Из полутьмы выступил Дерек, блеснули его белокурые локоны, и Уна, вздрогнув, обернулась.

Мальчишка злился; Уна даже ощутила некоторое подобие злорадства, уловив тонкую игру его эмоций – гордость за то, что он теперь в «Алмазном Сердце», элитарном королевском учебном заведении, и досаду, что и она, Уна, которой итак от рождения дано многое, тоже тут.

– Хотел хоть в чем-то быть лучше меня? – насмешливо произнесла Уна, и Дерек, вспыхнув румянцем стыда и досады, поспешно спрятал за спину сжавшиеся в кулаки руки. – А не выйдет.

– Ты, – выдохнул он, зло буравя Уну своими прекрасными голубыми глазами, – самая глупая, самая бестолковая, самая эгоистичная и избалованная девчонка из всех, кого я знаю! Ты что, думаешь, что это все шутки? Ты даже не представляешь, как это опасно и сложно! Ты же привыкла, что тебе все достается легко, но здесь тебе никто и ничего…

– Опасно и сложно? – насмешливо перебила его Уна, усмехаясь. Юный техномаг злился; досада раздирала его душу и Уна была готова поклясться, что Дерек едва сдерживается, чтобы тут же не начать колотить от злости кулаком в стену. И ей хотелось разозлить Дерека еще сильнее, довести его до исступления. – Только таким смелым и умным, как ты, это по плечу, так? А вот нет. Магистр Аргент лично меня приветствовал. Значит, и мне подойдет эта академия.

– Дура! – взорвавшись, выкрикнул Дерек. От ярости, казалось, у него даже уши пылали, светлые брови яркими белыми полосами выделялись на побагровевшем лбу.

– Ты сам в этом виноват! – в ответ закричала Уна, мгновенно теряя самообладания. Вся боль, весь страх, что таились в ее душе, мгновенно вырвались наружу, и она заговорила, испытывая необыкновенное облегчение, такое, какого не достигнешь и слезами. То, о чем она долго молчала, что держала в себе, что жгло ее и отравляло, сейчас было высказано, и Уна, бросая в лицо Дерека обвинения, чувствовала, как с каждым словом ей становится все легче дышать. – Если бы не ты и не твое обвинение, братьев бы не клеймили! Отец не угас бы, и мне не пришлось бы идти сюда! Может эта академия и не место для такой, как я, может, я и дура, и избалованная неженка, но это ты… все ты! Ты нарочно разозлил…

Уна осеклась; с ее губ едва не сорвалось имя, и Дерек, заметив это, учуяв, гнусно тихо, радостно, глядя на ее замешательство.

– Надо быть очень крупным идиотом, – очень тихо и очень зло, отчаянно весело проговорил он, глядя Уне в глаза своими – смеющимися и сияющими от злорадства глазами, – чтобы знать братьев практически с младенчества и не отличить Гаррета от Джона. Я точно знаю, что ввязался в ссору Джон. Убить меня пытался Джон. Но я не выдал его; так что ты должна благодарить меня, что я помог вашей семейке отделаться малой кровью. Спасибо мне скажи; я для вашей семьи сделал больше, чем вы заслужили. Только благодаря мне оба твоих брата-осла живы. Так-то.

– Что?! – выдохнула Уна в ужасе, потому что произнесенное имя было верным. – Благодарить тебя?!

– Но одно твое слово, – беспечно продолжил разглагольствовать Дерек, не сдерживаемый Уной, – и тебе не придется здесь учиться. Я назову имя виновного, магический допрос подтвердит мою правдивость, виновного казнят, с невиновного снимут печать, а ты отзовешь свое решение тут учиться. Пока не поздно. Тебя еще примут в любую академию. Хочешь? Одно слово. Один брат в силе лучше, чем ничего. Отец немного оживится. Хочешь? И не будет ужасов – о, поверь, а тут они вполне вероятны! – и жестокости. И не надо будет отдавать Алому Королю ничего, – Дерек еще раз гнусно усмехнулся, удачно повторяя выражение лица и интонации магистра Аргента, – ну?

– Ты с ума сошел, негодяй! – яростно выдохнула Уна, едва сдерживая себя от того, чтобы тотчас не налететь на Дерека с кулаками и не влепить пощечину, не разбить эти красивые, но так цинично усмехающиеся губы. – Никогда! Ты не прав! Не Джон на тебя напал!

– Гаррет? – быстро спросил Дерек, и Уна зарычала от бессильной злобы, топнула ногой.

– Я буду тут учиться, – упрямо выкрикнула она, глядя в его высокомерное лицо. – Я сниму печати с обоих братьев! И тебе докажу, что ты ни в чем меня не превосходишь!

– Вызов принят, – произнес Дерек мягким голосом, таким вкрадчивым и опасным, что любая змея позавидовала бы яду, сочащемуся из этих двух слов. – Посмотрим, на что ты способна… на что ты годишься, Уна-Белая Роза… Невинная Белая Роза…

***

…В тот день Уна была наказана.

Ей исполнилось восемнадцать неделю назад, и отец – он был суров и строг! – говорил ей, что она уже взрослая и серьезная девушка. По крайней мере, он хотел ее видеть таковой. А она с ногами влезла в старое кресло – братья вдвоем двигали его к часам, – и перевела стрелки старинных часов на час назад. Час, чтобы поспать. Зимой это особенно сладко; когда за окном еще темно, вьюжно, а в постели тепло и уютно…

Но отец хотел продолжить обучение мальчиков. Он обучал их многому сам, и при поступлении в академию они должны были затмить однокурсников всем – и магической силой, и многими знаниями и умениями. Поэтому отец был строг и требователен. Его сыновья должны быть лучшими во всем. Ему не терпелось показать им еще один прием магической силы, особенно сложный и мудреный, и поэтому он поглядывал на свои карманные часы. А значит, и несоответствие заметил. Вероятно так же, что на часы были наложены какие-то чары; часы были старинными, Уна помнила их с самого детства – дорогой лакированный футляр, хрустальное прозрачнейшее стекло, защищающее потемневший от времени циферблат цвета слоновой кости, и черные стрелки, изящно выполненные из какого-то черного металла. И уже тогда часы были не новыми; так же Уна не видела никогда, чтобы часы кто-либо заводил, но они никогда не останавливались, шли, отмеряя время, отпущенное семье…

Близнецам влетело сильнее. Отец сразу понял, чья это была идея – Джона, конечно. Хитрого выдумщика Джона… Ему полагалось десять розог по тому самому месту, которым полагается сидеть в кресле. Гаррет получил семь – за соучастие и укрывательство, – и Уна – пять по рукам, по самым подушечкам пальцев, за то, что посмела трогать стрелки старинных часов, переводить их, потакая лени близнецов.

– В этом доме, – гремел рассерженный отец, потрясая розгами, которыми только что порол детей, – без моего ведома не случается ничего! Ничего – даже стрелки часов не шевельнутся без моего на то разрешения! Стыдитесь, юная леди!

Но вместо полагающегося ей стыда Уна испытывала лишь злость и упрямое желание натворить еще что-нибудь, чтобы вывести отца из равновесия. Рыдая, заливаясь слезами – не столько от боли, которую она спешно заговорила, едва только вырвавшись из кабинета отца, сколько от стыда и унижения, – Уна вывались из дома, сбежала со ступеней лестницы, припорошенной свежевыпавшим снегом, и, с каждым шагом проваливаясь в наметенные сугробы, поспешно пересекла внутренний двор. Тонкие шелковые чулки ее намокли и стали холодными, туфли мгновенно наполнились снегом и одеревенели, мороз чувствительно щипал за колени, но Уна и не думала возвращаться домой. Всхлипывая, она бежала все дальше; сейчас ей хотелось побыть одной. Кое-как натягивая на плечи короткую шубку, застегивая непослушными пальцами пуговицы, девушка неслась по притихшей заснеженной аллее, которая словно почуяла недоброе.

Дерек не смог долго скрывать то, что он теперь техномаг. Его золотой плащ стоил семье целого состояния, и Дерек с гордостью носил его поверх зимней теплой куртки. Отец Уны, узнав о поступке молодого соседа, впал в бешенство. Раньше он был не против того, чтобы его дети дружили и играли с Дереком, теперь же ему навсегда было запрещено появляться в их доме. Отец рвал и метал; он выкрикивал проклятья – на счастье Дерека, осеняя себя отрицающим жестом, чтобы ни одно из них не вышло из стен дома и не сбылось, – обвиняя юного техномага ни много ни мало – в предательстве.

– Он был принят в моем доме! – с горечью выкрикивал отец. – В моем доме! Я относился к нему как к родному, обещал его родителям помочь ему устроиться в жизни, и… черт подери, как можно было податься в ряды этой нечисти! Надсмехаться над истинными магами, над их даром! Над искусством, передающимся из поколения в поколение! Ноги чтоб его не было в нашем доме!

Мальчишки слушали разгневанного отца насупившись, исподлобья глядя сердитыми глазами, Уна испуганно молчала. Дерека больше не пускали; впрочем, он и сам не рвался в гости к бывшим друзьям, прекрасно понимая, как отнесется к его визиту глава семейства. И Уна не видела бывшего друга долго… очень долго. А сегодня она вдруг решила во что бы то ни стало увидеться с ним. Поговорить. Вероятно, отец, узнав о ее выходке, рассвирепел бы еще больше и всыпал бы еще розог, но зато, с мстительной радостью подумала Уна, он уже не посмел бы сказать так самоуверенно и высокомерно, что в этом доме все происходит только с его ведома и по его велению.

«У меня тоже есть чувства и желания, и воля!»– яростно думала Уна, во весь дух несясь к лазейке в ограде – под большой развесистой ивой близнецы с Дереком расшатали кованую решетку, и одна из черных пик подалась, отвалилась. Если приставит ее на место, то и не заметно, что решетка повреждена…

Осыпая на себя целые горы пушистого снега с согнувшегося дерева, Уна проскользнула в лаз и оказалась уже на территории соседей. Неподалеку от этого тайного хода был сарай – соседи держали разную живность, а в этом помещении у них были припасены корма, сено пышными охапками лежало под крышей. Там, в углу, за деревянной перегородкой они когда-то играли. Близнецы оставляли другу незамысловатые записки, Уна доверяла Дереку свои тайны и обиды, прижавшись к его плечу и шмыгая носом. Туда-то, в их тайное детское убежище и пробралась в полутьме Уна, отряхивая одежду от снега и спешно избавившись от промокших туфель. Взобравшись на высокую охапку сена, замерзшая, она устроила себе ямку и, поспешно стащив чулки, повесила их на балку под крышей – сушиться, там воздух был теплее. А сама, повыше задрав юбки, принялась растирать холодные покрасневшие пальцы на ногах.

– Ты?

Голос Дерека звучал потрясенно в сонной зимней тишине, изредка нарушаемой похрустыванием соломы. Уна глянула вниз – Дерек с вилами стоял внизу, изумленно хлопая глазами. На нем была домашняя одежда, темные штаны, стоптанные сапоги и простая потертая куртка его отца, слишком большая для его стройного мальчишеского тела – сколько раз он вдвоем с Уной накрывались ею, обнявшись и согреваясь друг о друга после игр на улице?

Вероятно, родители послали его навести порядок, или, может, он пришел за сеном для барашков, но, так или иначе, а увидеть здесь свою старинную подругу из рода магов он точно не ожидал.

– Тебе же запрещено общаться со мной? – весело произнес Дерек, ступая ближе к стогу, на котором расположилась девушка. Его шаги сопровождались легким перезвоном – даже поверх ношеной и штопанной куртки он носил свой роскошный техномагичекий плащ из светлого матового золота.

– Ну и что, – сердито буркнула Уна, и Дерек рассмеялся, глядя как она надувает губы и хмурит брови, стараясь придать своему лицу холодное высокомерное выражение. Получалось у нее не очень, губы ее начинали дрожать, девушка вот-вот готова была разразиться слезами, уже поблескивающими у нее на ресницах, и ее мордашка была лицом обиженного ребенка, но никак не лицом взрослой дамы. – Делаю, что хочу.

Посмеиваясь, Дерек отбросил свои вилы и вскарабкался наверх, к Уне. В шуршащем сене он уселся поудобнее, стащил с себя куртку, нагретую его телом, и в нее закутал озябшие ножки девушки, накрыв ее покрасневшие от мороза коленки. Все так же посмеиваясь, глядя в насупившееся личико Уны веселыми блестящими глазами, Дерек осторожно взял в ладони маленькую холодную ступню, сжал ее, согревая пальчики.

– С отцом поссорилась? – все так же весело спросил он. И Уна молча кивнула, глядя, как Дерек растирает ее замерзшую кожу.

– Наказал? – уточнил Дерек, и Уна снова кивнула, шмыгнув носом.

– И ты решила сделать еще хуже? – вздрагивая от сдерживаемого смеха, подвел итог Дерек. На его щеках играли обаятельные ямочки, он улыбался, словно выходка Уны была чем-то невероятно забавным и остроумным, – решила разозлить его окончательно? Вот же ужасный характер…

– Будешь смеяться – я уйду! – вспылила Уна, задрыгав ногами, отбиваясь от Дерека, стараясь спихнуть его с копны, но он поймал ее ноги за точеные щиколотки и прижал, не позволяя столкнуть себя вниз.

– Ну все, все! – примирительно произнес он, удерживая брыкающуюся девушку до тех пор, пока она не выдохлась и силы ее не иссякли. – Больше не буду смеяться. Я просто очень рад тебя видеть. Я очень соскучился.

– Правда? – недоверчиво произнесла Уна, сердито сопя и глядя на него исподлобья.

– Ну, конечно, – серьезно подтвердил Дерек, кивнув головой. – Разве можно просто так выкинуть из сердца и памяти друзей?

– А поступать так с друзьями можно?! – сварливо ответила Уна. Смеющийся взгляд Дерека тотчас изменился, стал колючим, злым, внимательным. Светлые брови его сошлись на переносице, нахмурились, и он очень странным, неприятным голосом уточнил, глядя на девушку с некоторой неприязнью:

– Как – так?

– Зачем ты пошел в техномаги?! – запальчиво выкрикнула Уна. – Если бы не это… отец бы взял тебя под свое покровительство.

– Меня взял под свое покровительство сам Алый Король, – резонно возразил Дерек, пожав плечами.

– Но отец говорил, – продолжала Уна горячо, – что помог бы тебе устроиться в жизни!

– Я хочу сам, – отрезал Дерек. – Я хочу всего добиться сам.

– Но зачем таким способом?

– Я очень люблю Алого Короля, – слова юноши прозвучали жутко, как клятва какого-то тайного общества, и Уна передернула плечами.

– Больше меня? – спросила она внезапно, и Дерек беспомощно замолчал, хватая воздух губами. – Ну? Больше?

– Ты потом все поймешь, – он не смог сказать ни «да», ни «нет». – Когда вырастешь. Пока что ты всего лишь маленькая, избалованная донельзя капризная девчонка.

– Я?! – рассердилась Уна. – А ну-ка, поцелуй меня. Живо!

– Что? – оторопел Дерек.

– Поцелуй меня, – дерзко повторила Уна.

Раньше он целовал ее – прощаясь, в щеку, чуть касаясь мягкими губами, приятно будоража ее воображение, но никогда – в губы. Его словно что-то останавливало, хотя Уна видела – он давно хотел сделать это. Но что-то словно удерживало Дерека от этого шага. И Уна, насмешливо фыркая, понимала: Дерек, упрямый и смелый, который не боится никого и ничего, ее – боится. Боится показаться ей неловким и неумелым, боится, что она рассмеется ему в лицо и оттолкнет. Конечно, ничто не помешает ему потом нацепить холодную маску безразличия, но в сердце тлеющим горячим угольком будет болеть это воспоминание – не смог… не захотела…

И он отступал. Целовал в щеку и уходил торопливо, наспех попрощавшись.

– Что? Боишься? – насмешливо произнесла Уна, с удовольствием глядя, как стыдливый румянец разливается по щекам Дерека. – И кто из нас тут маленький трусишка?

Она нарочно поддразнила его, чтобы вывести из себя и царапнуть по самому чувствительному месту – по гордости Дерека. Он не терпел этого – показаться кому-то смешным и испуганным. Особенно в ее глазах. Подспудно она желала прижаться к нему, вдохнуть его тепло, ощутить на своей щеке его горячее дыхание, и точно знала, что он не посмеет прикоснуться к ней просто так. Они выросли; выросли… Теперь каждое прикосновение, каждый взгляд таили опасность, грозя разгореться, перейти во что-то большее. Дерек чувствовал это остро, как никогда, и потому опасался. Но обвинения в трусости он, конечно, не стерпел. Уна и глазом не успела моргнуть, как юноша сгреб ее в охапку, жадно стиснул, и его горячие губы коснулись ее губ.

«Ой-ой, – подумала Уна, зарываясь пальцами в его светлые золотые локоны. – Что же мы творим?»

С металлическими щелчками расспался его золотой плащ, пластинки рассыпались по высушенной траве и Уна вскрикнула, понимая, что примерно полсундука золото сейчас затерялось в этом стогу, но Дерек усмехнулся, его пальцы легли на ее нежное горлышко и он снова поцеловал девушку – головокружительно хорошо, долго, нежно лаская ее губы, вылизывая каждый ее вздох, изумленный или полный восторга.

Дерек целовал ее жадно, может, не слишком умело, но страстно, и Уна ощутила прилив восхитительного, обжигающе-приятного стыда, когда его язык коснулся ее языка. Так интимно, странно и незнакомо ее не касался никто и никогда, и она чуть приоткрыла губы, позволяя языку Дерека проникнуть в ее рот глубже, и отвечая на его ласки так же неумело, но пылко.

– Я маленький трусишка, да? Я?

Его шепот слился с шелестом натянувшихся шнурков на ее корсаже, и Уна пискнула, слыша быстрое «вжик-вжик», понимая, что этот коварный техномаг расшнуровывает ее одежду своей магией.

«Какое полезное умение», – подумала Уна, вспоминая, сколько времени вечером она тратит на все эти шнурки, пуговицы и крючки. Дерек распустил ее застежки в один миг, одним пассом, одежда перестала стискивать тело девушки плотно, Уна вздохнула свободнее, чувствуя, как платье осторожно и вкрадчиво сползает с нее, а пальцы Дерека, все еще целующего ее подрагивающие губы, осторожно ложатся на ее горячую грудь, в которой часто-часто бьется испуганное сердечко.

– Или ты трусишка?

Его губы коснулись ее остренького соска, длинные пальцы юноши осторожно поглаживали округлость нежной девичьей груди, и Уна слышала его тяжелое, горячее дыхание, чувствовала нетерпеливую дрожь, сотрясающую все его тело. Дерек ласкал ее, осторожно, почти незаметно освобождая от платья, и Уна, словно заразившись его возбуждением, его нетерпеливым жаром, сдернула с его плеч рубашку и привлекла его к себе, блаженно прикрыв глаза и ощущая его жадные поцелуи на своей шее.

– Уна, – прошептал Дерек, дрожа, словно от сильного холода, хотя обоим им под его старой курткой было жарко. – Нельзя этого делать, Уна…

– Можно, – шепнула она, крепче сжав его обнаженные плечи. – Мы уже взрослые, Дерек.

– Твой отец убьет тебя, кода узнает, – со стоном произнес Дерек, жадно лаская губами грудь девушки. Ее восхитительное обнаженное тело, которое он так ловко избавил от одежды, было слишком желанно и привлекательно, он не мог так запросто прекратить его гладить, ласкать, обнимать стройные бедра, пробовать на вкус атласную гладкость кожи. Его руки жадно тискали податливую девушку, юноша словно хотел успеть насладиться ее нечаянной близостью и доступностью до того момента, как она скажет «достаточно». – А потом, разумеется, меня…

– Он не убьет, – шепнула Уна, ахнув – ладонь Дерека коварно скользнула меж ее ног и накрыла самое чувствительное местечко, горячее и почему-то влажное. От этого бессовестного прикосновения стало вновь жарко, стыдно и восхитительно одновременно. Легкие прикосновения его пальцев дарили неизвестные раньше ощущения щекочущего наслаждения, и Уна с трудом сдержала стон, когда один из пальцев погладил ее там, в горячей влажной впадинке, отчего перемешанное со смущением удовольствие вызвало сладкие спазмы в ее животе. – Ему не обязательно знать… в этом доме далеко не все происходит с его ведома и с его разрешения…

– Уна, – Дерек, казалось, обезумел от осознания того, то сейчас произойдет и от того, что именно Уна настояла на этом. Он хотел отстраниться, но девушка настойчиво удерживала его, обнимала, а у самого у него не хватало духу оттолкнуть это теплое мягкое тело, перестать целовать ее вкусные губы, ощущать под собой ее подрагивающий животик. Ее колени мягко обняли его и он почувствовал жар ее влажной плоти, ощутил свое возбуждение как нестерпимую тянущую тяжесть, мучение и наслаждение одновременно. – Моя рыжая, красивая Уна…

Девушка стыдливо пискнула, когда ощутила у себя меж ног его пальцы и еще что-то – жесткое, давящее, старающееся проникнуть в ее слишком узкий вход.

– Потерпи, – шепнул Дерек, чуть приподнимаясь над девушкой. Внезапно его тело стало тяжелым, напряженным, мягкие движения сменились резкими, даже грубыми, и он, одним сильным движением толкнулся в ее тело – там, в этом чувствительном, таком мокром и нежном месте.

От резкой боли Уна закричала и сжалась, вцепившись ногтями в плечи юноши.

– Больно! – выкрикнула она, дрожа, как зайчонок. – Постой… подожди, не надо!

Дерек замер, его губы ласково стирали слезы, предательски выкатившиеся из-под ее ресниц, и Уна, поскуливая, торопливо читала слова заклятья – точно того же, каким недавно унимала кровь и боль в разбитых розгами пальцах. Заклятье невест – так мама называла его когда-то. Она научила ему Уну тайком от отца, когда маленькая Уна разбила коленки и ревела на весь двор.

«Однажды пригодится», – с таинственным видом произнесла мама. И Уна, чувствуя, как от магической вязи слов уходит, отступает боль, накрепко запомнила нехитрую науку. После ран и ушибов было предостаточно, и даже ожоги, полученные на кухне, Уна заговаривала быстро и почти не задумываясь. Сегодня она поняла, почему мама так называла его – заклятье невест. Вот почему…

Боль ушла, растворилась, стерлась из памяти, и Уна расслабилась, ощутив, наконец-то осторожные поцелуи на своем лице и еще… Дерека. Мужчину в своем теле. Ощущение было странное, необычное, но не неприятное.

Дерек, почувствовав, что ее ноги, стиснувшие его тело, расслабляются, осторожно двинулся, проникая в тело девушки глубже, и Уна ответила ему неловким, таким же острожным движением. Ее испуганные глаза смотрели на него изумленно, и Дерек срывающимся от волнения голосом шепнул:

– Не больно больше?

– Нет, – ответила Уна. – Нет…

Их губы снова слились в поцелуе, теперь в более изощренном и откровенном, Дерек двинулся раз, другой, проникая в тело девушки, и Уна, настороженно ожидающая боли, не почувствовала ее. Наоборот – вернулся тот самый приятный стыд, наливающий живот пульсирующей тяжестью, и Уна поняла, что оно, то самое, запретное и тайное, свершилось. То, что сейчас с ней делает Дерек, взрослые и называют любовью, и скрывают подробности от детей.

Толчки его члена в ее теле стали чаще и сильнее, теперь Уне нравились жесткие прикосновения, она замирала и даже дышать переставала, сосредотачиваясь на разгорающемся в ее теле тепле, медленно превращающемся в нестерпимый жар. Она хотела крикнуть, когда поняла, что от этого жара ее бедра бессовестно дрожат, и стонов не сдержать, но Дерек помог ей – снова поцеловал ее, заглушая рвущиеся из груди жалобные всхлипы.

С ее телом происходило что-то, чего она раньше не испытывала, она чувствовала одновременно и блаженство, и абсолютную беспомощность, лишенная возможности контролировать поток обжигающих ощущений. Она постанывала, стараясь устроиться удобнее, чтобы не было так невыносимо хорошо, чтобы не заходиться в стонах, захлебываясь прохладным воздухом, но становилось только еще более невыносимо. Движущийся в ее теле член становился все жестче, и испуганная Уна кричала, царапая влажную спину Дерека, чувствуя приближение чего-то, что не могла не объяснить, не сдержать.

– Я сейчас умру, – выкрикнула она, чувствуя, как горячее наслаждение разливается по ее телу, выгибая его и заставляя приникнуть к Дереку крепко-крепко, дрожа он каждого следующего толчка как натянутая струна. – Все, все!

Ослепительное наслаждение обрушилось на нее, она не узнавала свой голос, старший грубым и каким-то по-дикарски бессовестным. Она стонала и рычала, извиваясь под Дереком, и каждое прикосновение заставляло ее вздрагивать от удовольствия как от удара. Но она продолжала свою бессовестную возню, доставляя себе последние – самые сумасшедшие, – вспышки блаженства, до исступления, до полного отключения всех чувств, до растворения в наслаждении и до блаженного покоя, который после всего случившегося был слаще всего…

– Это так и бывает?! – прошептала Уна, широко раскрывая изумленные глаза, облизывая искусанные, вспухшие губы. Дерек, тяжело дыша, навалился на нее всем телом, обняв девушку, и его кожа была обжигающе горяча.

– Да, – еле слышно ответил он. – Так и бывает… Уна моя, рыжая и красивая…