Агентство потерянных душ

Глава 6: Леттуа Гири

Мария Сергеевна Бастарчук, агентесса Бюро иммиграции Млечного Пути, лежала привязанная на кушетке для буйнопомешанных четыре дня.

Через полдня после её заключения она захотела в туалет и громко, ни к кому не обращаясь, попросила сопроводить её в уборную.

- За Вами уберут, - получила она ответ мужским голосом откуда-то из-за двери.

Маша не поняла, что это значит. Она снова несколько раз попросилась у тюремщика в туалет, но тот только молчал, а в последний раз снова ответил:

- За Вами уберут. Таков регламент. Если Вы снова будете пытаться нарушать процедурный регламент, я дам вам успокоительного.

Успокоительного Маша не хотела, ругаться она тоже не хотела. Поэтому, когда через два часа её мочевой пузырь чуть не лопался, она, убеждая себя, что это сменный носитель и непреодолимой силы обстоятельства, сходила под себя.

Через несколько часов в изоляторе стоял такой запах, будто сегодня ночью там переночевала ватага бомжей. Только она собралась отключиться от реальности - это даже сном назвать было сложно, - как её кушетка дрогнула, и механизм, скрытый где-то в глубине пола, стал медленно её поворачивать.

Маша оказалась почти в вертикальном положении, и в камеру вошел её охранник - один из тех, что вёл её сюда, но не русский. У него в руках был шланг.

И когда тёплый поток из этого шланга сильным напором стал хлестать её по груди, но ногам, по лицу, выбивая всё то, что могло натечь из неё за последние сутки - Маша поняла, что означает "за Вами уберут".

Когда она, дрожащая после очищения шлангом, попросила пить, в этом ей не отказали и принесли два стакана - с жидкой питательной массой и с водой. Маша поела и попила через трубочки, что охранник сунул ей в рот, и сила немного вернулась к ней.

Опять потянулось мучительное ожидание чего-то неизвестного.

"Что, молчишь, Дима? Нечего мне сейчас тебе рассказать".

"Молчу, Маша. Но я не бездельничаю. Я пишу свою Шестнадцатую симфонию".

"Как же ты, без инструмента-то?"

"Мы, композиторы, очень хорошо знаем всю внутреннюю механику звука, Маша. Инструмент желателен, но не обязателен. Были бы у меня руки - я бы мог записывать партитуры написанных частей. Но рук у меня нет - поэтому я запоминаю".

"Дай бог, чтобы твоя Шестнадцатая увидела свет".

"Она увидит, Маша, не беспокойся. И о себе, и о нас не беспокойся. Ари и Рене что-нибудь придумают".

"Лучше уж я что-нибудь придумала бы..." - сказала Маша сама себе и, наконец, почувствовала. что может спокойно уснуть.

На исходе чётвертого дня, после нескольких очищающих омовений и почти внутривенных кормлений, без всякого предупреждения к Маше пришёл Квинт. Постоял, глядя на ее побелевшие губы и побледневшее лицо, ставшее вдруг скуластым и просвечивающим, и поцокал языком.

- Неважно выглядите, Мария Сергеевна. Есть жалобы на обращение?

Маша молча смотрела в потолок.

- К сожалению, это необходимое зло. Мы не можем позволить, чтобы...

- Что Вы хотите? - негромким голосом проговорила Маша, продолжая игнорировать Директора взглядом.

- Чтобы Вам был причинён вред, - невозмутимо договорил тот, - Я, возможно, подскажу Вам выход из этой нелепой ситуации. Возможно. Возможно... Я несколько дней думаю об этом, и не знаю, то ли схожу с ума, то ли мечтаю о несбыточном... Я, знаете ли, далёк от мистики. Если некоторые забывшие себя иммигранты на этой планете могут себе позволить себе отдаться этим сказкам для взрослых, то я не могу - я вырос в галактическом сообществе, где наука уже переплюнула мистику по эффективности создания чудес. Но всё-таки, возможно...

Он помолчал вместе с Машей.

- Но я всё же рискну. Это... - Ему явно сложно давалось выговорить что-то, что полностью противоречило его личному здравому смыслу, - это Леттуа Гири.

В глазах Маши сверкнуло, а тело изогнулось в сладкой истоме, будто неведомой природы ток прошёл по ней.

- А-ах, - выдохнула она, не в силах сдержать удовольствие внутри.

- Да, я знаю, девочка... Это твоя Голгофа, твоя ахиллесова пята, твой шприц с дрянью...

Теперь Маша приподнялась на кушетке, натянув мягкие оковы, как поводья, и широко раскрытыми глазами, полными надежды, мольбы и отчаяния одновременно, смотрела на Майруса Квинта.

- Моя Леттуа... - прохрипела она с любовью и тут же упала обратно на кушетку.

- Твоя Леттуа, - кивнул он ей, - твоя. Я знаю о всех твоих похождениях внутри меморизатора, не удивляйся. Это я запретил их тебе некоторое время назад. Только вот знаешь ли ты, что это за Леттуа Гири, дорогая моя? Ничего-то ты не знаешь...

Маша тяжело дышала и молчала, но слушала. Её потрясывало.

- Ты знаешь, что такое Леттуа Гири, а? Леттуа Гири - это инверсия... Такого не бывает, но это инверсия. Ты, глупенькая, думала, наверное, что попала в своё прошлое, на историческую Родину, так сказать? Ты хоть знаешь, когда это было, а?

Маша не знала. Она не задумалась об этом тогда, не приходило ей это в голову и сейчас.

- А я вот знаю, Мария Сергеевна. Вчера, когда все исследования твоего дружка Чейза дали полный ноль и зашли в тупик, я задумался. Мне в голову стала лезть ненаучная фантастика, и я шутки ради отправил техников снять показания меморизатора, который с тех пор никто и не трогал. Ты знаешь, что в нём есть журнал, в котором отмечены все твои похождения с датами перемещений, а?

Квинт остановился, вышел за дверь и приказал охраннику покинуть помещение. Хлопнула пневматическая дверь, а затем Директор вернулся обратно.

- Сорок восемь тысяч лет, звезда моя. Сорок восемь тысяч. Вот она, эта дата. И вчера два моих академика целый день лазили в архивах всего Млечного Пути, чтобы проверить - просто проверить! - то, чего и так не могло быть. Ты понимаешь, что твоей Леттуа Гири никогда не существовало? Ни сорок восемь, ни сколько-нибудь ещё лет назад? Ни в какой части этой или иных галактик. Её просто никогда не существовало, Мария Сергеевна.

- Она существовала! - закричала Маша, которая не могла вынести даже мысли о том, что это была её галлюцинация, - Не врите мне! Она существовала, даже Вы знаете это!

Между Леттуа Гири, душевным здоровьем и дальнейшей жизнью вообще для неё стояли знаки "равно".

- Существовала, - легко согласился Квинт, - и не существовала. Ну, Вы же у нас сыщик, Мария Сергеевна. Как вы объясните всё это?

Маша уже в который раз бессильно откинулась на кушетку. Она была просто кроликом, подопытным кроликом. "Он просто играет со мной", - подумала она.

Квинт с усмешкой на лице подождал минуту, глядя на распростёртую перед ним девушку в подменном носителе, и ответил сам:

- Инверсия, Мария Сергеевна, инверсия. Сорок восемь тысяч лет были не со знаком минус. Они были со знаком плюс. Леттуа Гири - это не Ваше прошлое, а, судя по всему, Ваше будущее.

Маша слышала его слова, они дошли до ушей, но никак не могли дойти до рассудка.

- И как это случилось, и что тут за магия замешана, и что у Вас там в голове за встроенная машина времени, и что Вам теперь со всем этим делать - я не знаю. Но я хочу, чтобы Вы пошли, сели за меморизатор, нашли свою Леттуа Гири и разобрались с тем, как же вам отсоединиться от Вашего любимого Шостаковича. Может, в будущем это известно. Видите, какое сумасшедшее предположение? Наверное, я сошёл с ума.

Маша помолчала и сказала, чтобы выиграть время:

- Мне надо подумать.

- Думайте, Мария Сергеевна. Но недолго. Заставить Ваше сознание скакать по разным временам и странам я не могу. Однако я могу, если вы откажетесь сотрудничать, прибегнуть к нейрохирургии. Кто знает, может быть работа с расчленением головного мозга даст нужный эффект. Как вы понимаете, нетрудоспособность двух сотрудников БИМПа, тем более нечистых на руку, как выяснилось, не столь важна, сколь поимка сбежавших душевнобольных, которые могут причинить столько бед.

Единственное, что смогла сделать привязанная к кушетке Маша, это повернуть голову набок: её стошнило.

Квинт немного постоял около кушетки молчащей агентессы, с любопытством оглядывая её, а потом просто ушёл.

"Я боюсь, Дима, боюсь и одновременно жуть как хочу... Квинт прав, это мой шприц, к которому только пристрастись, и больше никогда не сможешь жить как раньше".

Шостакович не отвечал, но Маша чувствовала, что он всё слышал. Наконец он подумал:

"Это твоя жизнь, Маша, и твоё тело... По крайней мере там, на кушетке твоего офиса. Я ничего не хочу советовать тебе. Я здесь незваный гость, и не мне распоряжаться твоим будущим. Как скажешь - так и будет".

Маша покрутила головой, пытаясь прийти в себя, потом полежала две минуты, пытаясь выдавить какую-то альтернативу, но... Она знала - она на крючке. Она либо сделает это, либо... либо ничего более. Квинт поймал её.

- Охрана, - позвала она, - скажите Директору, что я согласна.

Охранник даже не стал звать Директора - видимо, ему уже были даны соответствующие указания. Он подошёл к кушетке, отстегнул все по очереди крепления и сказал, указывая рукой:

- Там, вторая дверь справа - душ. Вымойтесь и идите домой. Завтра в три часа дня Директор ждёт вас в своём кабинете.

Маша медленно встала с кушетки на ноги и не упала на пол только потому, что упала на кушетку. Её не держали ни ноги, ни руки. Наконец, растерев ноги и размяв спину, она кое-как потащилась к душу.

- Мне нужна новая одежда, - просипела она, ковыляя мимо охранника в коридоре.

- Одежды нет. Используйте эту. Этот носитель после Вас всё равно выбросят, в таком теперь ходить нельзя, - ответил тот и не смог удержаться от ухмылки.

Мылась Маша полчаса - никогда она столько не мылась. Измылив целый кусок на тело и волосы, она измылила второй на стандартные юбку и футболку, затем, морщась от отвращения, напялила мокрую, стремительно охлаждающуюся одежду и тенью, ни на кого не глядя, проскользнула через медблок и холл в трансферную, села на кресло и через мгновение чуть не застонала от удовольствия - она была в своём собственном, родном носителе и своей собственной родной одежде.

Квинт не обманул - за её носителем ухаживали, поэтому двигаться было легко и приятно. Её никто не преследовал, никто за ней не следил. И действительно, зачем? Ноги завтра сами принесут её в офис Директора планетарного БИМПа. И что самое позорное, заставляющее её холодеть - она не могла понять, знает ли Директор об Онассисе внутри себя? Делает он всё это, чтобы не гнать волну и не устраивать на базе вселенские разборки, или же он старается спасти самого себя от присутствия Ари.

Дома она выговорилась мужу, как могла, но Гектор никак не мог помочь Маше.

- Ну не убьёт же он тебя, в конце концов, - наконец, высказался он, - Максимум, что произойдёт - ты не найдёшь ответа и продолжишь расследование.

- Потеря носителя - не самое плохое, что может со мной случиться, Гек... Вспомни хоть бы электронную тюрьму, которую он может восстановить и начать сажать туда неугодных режиму заново. Я буду первая, поверь мне. Мы с Шостаковичем будем первыми.

- Давай так. Если что-то пойдёт не так - я постараюсь помочь и задействую Лиса. Уверен, Лис сможет что-то сделать. Твоя же работа - просто пойти к меморизатору и узнать всё, что там можно узнать. Этого же ждёт от тебя и Квинт.

Но тревога Маши никак не исчезала. И она знала, почему беспокоится - её беспокоил не Квинт, а её терра инкогнита, Леттуа Гири. Господи, она даже не знала, что означает "Леттуа Гири". Цивилизация, город, планета?

Ночь не дала Маше ни отдыха, ни ответов, и уже к десяти утра ноги понесли её в офис, в трансферную комнату, в новый неудобный носитель, к кабинету Директора.

Несмотря на то, что было ещё только одиннадцать часов, Директор её принял. Он даже не спросил, что она решила.

- Пойдём, - махнул он рукой, и в сопровождении двух уже известных ей охранников они прошли по уже известному Маше маршруту к покрытому чехлами меморизатору. Директор указал пальцем, и охранник скинул чехол, взметнув в воздух кучу пыли. Перед Машей предстали знакомые пластинки и маска-окуляр.

Послышался шум шагов, Маша обернулась и увидела, как в сопровождении двух охранников в комнату вошёл Карлос Альпеджио. Ну что ж, понятно. Терпеть провал - так уж всем сразу.

Техник, что пришёл вместе с ними, пошуровал сзади короба меморизатора и через минуту вынес оттуда маску, подобную Машиной - только на длинном проводе. Директор сел на стул и стал отщёлкивать крепления. Маша поняла, что он будет видеть то же, что и она.

Что делать, объяснять было не нужно. Маша села, щёлкнула тумблером и, прежде чем начать, оглянулась на Директора. Техник подошёл к ней и закрепил на Машиных висках и запястьях маленькие датчики.

- Это детектор лжи, - сказал Квинт, явно наслаждаясь своими, явно очень остроумными для него самого, придумками.

Затем он движением пальца выпроводил охрану и техника из кабинета, но тут же, видя, как охрана уводит массажиста, приказал:

- А Вас, мистер Альпеджио, я попрошу остаться. Вы мне нужны здесь. Посмотрим-ка, что будет происходить.

Маша с Альпеджио остались наедине с Директором. Обстановка сквозила чем-то тягостным - но не для Квинта, который чувствовал себя с Машей и Карлосом абсолютно свободно и даже слегка игриво. И правда - чего ему бояться?

- Так что - бороться и искать, найти и не сдаваться, - прокомментировал Квинт, - начинай, но помни: если ты не найдёшь какую-то схему аппарата для расщепления личностей или что бы то ни было ещё там, я попрошу вмешаться предположительно компетентных в лечении предположительно шизофрении людей.

- К чёрту, - непонятно к чему прошептала себе под нос Маша и сунула лицо в маску прибора.

Перед глазами мелькнули события последнего часа, но Машу они не интересовали: собственная жизнь более не интересовала её. Пробежав проторённой тропой через юность и детство, она с разбегу нырнула в рождение, с закрытыми глазами проплыла через схватки, вынырнула Виолой, но не остановилась стряхнуть воду времени с волос, а заправским спринтером рванула в уже известные области.

За окном её спорткара промелькнули Настя, викинг Свен, Кабибр и другие персонажи её собственной, но будто бы уже такой нереальной жизни. Наконец, она минула своё пещерное племя, и только собралась увидеть врата этой цитадели вселенского счастья и разума, как...

Перед глазами Маши стояли бесплодные земли какого-то неведомого прошлого - скалы под низким серым небом, по которому гуляли молнии на многие сотни километров вокруг.

- Ты ушла не туда, - услышала она голос Квинта.

"Соберись, Маша, - вдруг проявился на фоне её сознания Шостакович, - помни, что сказал Квинт: Леттуа Гири это инверсия".

Маша мысленно кивнула ему, расслабилась и на мгновение почувствовала себя в потоке времени и безвременья. Затем повернулась лицом к прошлому, и упала спиной вперёд.

И вынырнула из реки времени посреди зеленой металлической комнаты, которая мерцала и становилась то блёклой, то проступала яркими красками, то исходила рябью. После нескольких секунд Машу выбросило в серую муть.

"Это конец, самый конец всего... - каким-то седьмым или восьмым чувством, чувством внутреннего времени, поняла девушка и крутанула колёсико обратно, - "Вот он какой, конец всего... Не ядерная война, не крики стенающих над водами... Это конец сознания. Не дай боже, не дай боже такой смерти. Вечной и бесконечной... Но меня там не было". Маше пришло в голову сравнение - жизнь кончилась, будто в кинопроекторе плёнка. Только что она была, а сейчас её нет, ни твоей, ни какой-то ещё - вообще жизни как факта нет.

Её аж затошнило от попытки представить, как жизни нет - притом что личностные единицы бессмертны в принципе. Бессмертны - а потом это правило отменили. Это даже не вызывало ужаса, глубина этой беды не могла проявиться в человеческих чувствах Маши. Она попыталась ещё немножко подумать о конце - не конце, а абсолютном, безусловном, тотальном и недвусмысленном конце жизни, и...

Слезы не стали капать из её глаз - для той беды, что начинала проникать в сознание вдумывающейся Маши, слезы были бы безудержным восторгом и бесконечным счастьем.

Шостакович где-то внутри бился в конвульсиях и визжал, как избиваемая собака, истерическим беззвучным криком... Его выжимала, истирала, высушивала до состояния раздавливаемой на шоссе лягушки отдалённая мощь беды, к которой, как к ящику Пандоры, прикоснулась Маша.

А в носитель Маши беда, наконец, спроецировалась в виде некоей гармоники человеческого ощущения.

"Это она! - сверкнуло в разуме Маши, и вдруг кусочки головоломки сложились в понятный человеческому существу узор, - Это она и есть, моя боль! Это моя боль от Леттуа Гири! Это боль этой бесконечной беды, беды размером больше вселенной, потому что ничто во вселенной не может быть больше самой жизни...

Погибли мои друзья... Погибла моя раса, моя любовь..."

Маша всё глубже и глубже, сидя в кресле меморизатора, вживалась в контекст эпохи, и прозрения толчками вспыхивали в ней. Однако боль внезапно уменьшилась.

"Но я нахожусь здесь именно для того, чтобы это изменить. Я не погибла, я здесь. И вижу я свою память, но моя память была создана в будущем, и она может, она должна быть скорректирована в настоящем. Именно для этого я здесь. И моя любовь к Леттуа Гири - это моя любовь к моим соратникам и просто тому факту, что жизнь на Леттуа Гири была сказочной, просто сказочной..."

"Маша, - подал голос Шостакович, которого вся эта болтанка отпустила тогда же, когда и агентессу, - я хочу тебе сообщить, что личностные единицы тоже может тошнить. Именно поэтому я сейчас лежу, метафорически выражаясь, в луже грязного вонючего пота. Не делай так".

"Прости, друг, - откликнулась Маша, - но это было необходимо".

- Леттуа Гири, - сказала она вслух для Гранта и тех, кто был вокруг, - это не планета и не раса. Это проект, охватывающий собой множество планет в разных галактиках. И целью этого проекта была изменённая человеческая природа.

Через четыреста восемьдесят веков технологии человечества развились до высот, невероятных даже для нынешней Конфедерации Млечного Пути, не говоря уж о планете Земля. Они могли бы развиваться и дальше, но на пути их встало препятствие - сама суть человеческого существа. Конечно, человек эволюционировал, как личность, но... Он оставался человеком. Сколько не учи кошку работать на компьютере, а больше кошкиного она не сделает. Её надо превращать во что-то качественно иное.

Кроме того, на основную часть межпланетного человечества снизошло несколько запоздалое понимание - дальнейший прогресс расы не произойдёт благодаря развитию техники. Это будет развитие самой личностной единицы. И, как я вижу, это понимание было достижением людей, подобных нынешним спиритионикам.

- Божу упаси нас от такого прогресса, - с усмешкой высказался Квинт, но Маша ничего не ответила ему.

- Эксперименты заняли долгие десятилетия, и они не имели ничего общего с коррекцией бионосителей. Не применялись ни физическое вмешательство, ни генетика, ни электричество, ни сильнодействующие препараты, ничего подобного: опыт веков научил людей, что к эволюции личностной единицы это не имеет никакого отношения.

Я чувствую сейчас некие идеи того социума, что впитываются в меня из памяти, однако я не смогу их озвучить - в нынешнем языке нет слов для обозначения этих явлений. Более того - и я понять не могу их достаточно ясно, поскольку не являлась одним из группы исследователей и экспериментаторов.

Однако фактом является то, что кто-то из экспериментаторов что-то... сломал в личностной единице. Как ни парадоксально это слышать, но он действительно сломал что-то в том, что не состоит из частей или энергии. Ошибка прокатилась по всем живым существам, будто одна костяшка домино, падая, валила другие. Как это получилось, я не знаю - видимо, такова природа нашего мира.

Сначала ошибку не заметили. Некоторые вещи видно не сразу - они исподволь будут подтачивать человека, как капля камень. Увидеть такую ошибку можно лишь через долгие годы - если знаешь куда смотреть. Почувствовать её внутри себя можно через десятилетия. А ещё через десятилетия ты больше не захочешь ничего искать.

Как я понимаю... Беда как-то относилась к самоконтролю. Или контролю над своим состоянием... Нет, не так. Вы понимаете - люди они отдельные существа, но они все наложены на что-то, на саму жизнь, они как перекрёстные ссылки тянутся друг к другу. И как острова, связанные сетью мостов, являют собой нечто одно целое и неразделимое. Именно поэтому мы огорчаемся, когда у другого человека есть проблема, хотя эта проблема к нам не относится... Поэтому такая ошибка одного человека сразу стала ошибкой всех живых существ бытия сразу - людей, собак, стрекоз, бактерий...

Из глаз Маши брызнули слёзы, однако это были не слёзы жалости, а преобразованная в материю очередная порция боли, которая пришла с очередным прозрением.

- Самоконтроль - неправильное слово... Люди во мгновение ока лишились стержня, внутреннего стержня, за который они могли держаться в случае невзгод или проблем. Понимаете, ведь эволюция - это дело не случайное, это цепь волевых решений. А если у тебя нет стержня, то ты можешь жить и работать счастливо до тех пор, пока не подует ветерок, который снесёт тебя в сторону.

На Земле, как и на множестве других планет, в те времена, четыреста восемьдесят веков вперёд, царило то, что мы назвали бы Золотым Веком Человечества. Конечно, это не был абсолют: Золотым Веком рабу на галерах показался бы даже феодализм. Но люди там, во времена Леттуа Гири... Знаете, что означает Леттуа Гири? "Жизнь впереди" на одном из языков того времени. Это был проект "Жизнь впереди". Так вот, Леттуа Гири был очень счастливым веком человечества, и ветерок напастей, который мог бы показать человеку, насколько он стал бесхребетным, бес...стержневым, был либо слишком слаб, либо случался очень нечасто.

В былые времена, даже в стылые, грязные, жестокие времена, где один человек мог перерезать другому глотку за просто так, человека было очень легко повергнуть на землю. Однако, поверженный, он извлекал из этого уроки, подтягивался на стёртых пальцах вверх, на ту же ступеньку, где был, на следующую ступеньку - и эволюционировал.

В Леттуа Гири заметили беду слишком поздно. Сумма ветерков сложилась в ураган. Люди, подобно лягушке, что добровольно сварится, если воду подогревать очень медленно, сползали из общества смотрящих в будущее, энергичных, разносторонне развитых индивидуумов в общество ленивых, погрязших в неге и роскоши котов, которые жиреют, потому что могут себе это позволить.

Когда лидеры проекта забили тревогу, было уже поздно. У человека не было стержня, и его кидало из стороны в сторону, будто перекати-поле. Человечество утратило контроль над своей судьбой. Начали отмирать способности к контролю сначала чрезвычайных ситуаций, потом других людей, потом себя, своих мыслей... Потом человечество потеряло способность ко взятию бионосителей, а затем пошло падать дальше, в одному богу известные глубины грязи на дне колодцев. Души миллионов носились над водой, и не было им ни покоя, ни пристанища теперь...

И пути назад не было, потому что чем ниже падало человечество, тем менее и менее оно имело силы противостоять падению. Точка невозврата была пройдена и прошляплена, не замечена никем. Чисто формально жизнь во вселенной будет оставаться всегда - полного нуля не существует. Но... никогда существо, чьё сознание угасает до уровня ниже травинки, не возьмётся за собственную эволюцию. А других - тех, которые вели эволюцию растений и животных, грибов и бактерий, - больше нет у руля.

- Всё это очень мило и познавательно, - заметил Директор, - но это не даёт нам никакого пути к решению образовавшейся проблемы.

- Значит, я поживу свою будущую жизнь и посмотрю, - только и ответила Маша.

Она восстановила временной масштаб 1:1 и просто отдалась наблюдению того, что происходило - стала жить свою жизнь.

Та Маша, которая жила сорок восемь тысяч лет вперёд, куда-то шла по небольшому тротуару посреди аккуратно растущей вокруг зелени. Она знала - это город. Но понятие города пятисотого века от Рождества Христова сильно отличалось от нынешнего. Раньше люди объединялись в города ради защиты, ради близости необходимых для жизни заведений, ради большего круга общения, ради больших жизненных перспектив...

Во времена Леттуа Гири, когда телепортация и личные телепорты были давно уже изобретены, а эксперты трудились ради способности личностных единиц свободно телепортироваться и без них (одно из многочисленных направлений Леттуа Гири), смысл городов пропал. Человек мог легко и в любой момент очутиться в любом месте любой планеты и галактики - и тогда какая разница, где стоит его кровать? Войны по уничтожению носителей друг друга ушли в прошлое по причине того, что материальных благ и территорий вселенная была полна доверху. Да и кому интересно ходить и уничтожать чужую собственность, если тот человек в царстве изобилия этого даже не заметит? Только полному психу. Поэтому защиты человеку времён Леттуа Гири тоже не требовалось. Все прекрасно знали, что бессмертны и имеют всё. Что можно потерять?

Однако полное всемогущество не означает, что титанам не хотелось соревнований и улучшения. Именно поэтому под планетами или над ними ещё оставались совокупности механизмов и электронных устройств различной направленности, которые по своей сути вечны не были и требовали ухода и починки. На поверхности планеты помещать их было уже не модно. В местах скопления таких технополисов и жили долгими вахтами техники и учёные - чтобы механизмы всегда были на виду. Вот и весь город. Телепортация, не требовавшая времени и ресурсов, сделала всю человеческую расу одновременно и одним большим городом, и одной большой семьёй, и безмерным количеством отшельников, если им того хотелось.

Маша, однако техником не была. Не пользуясь телепортом, она шла над затерянным в глубинах парка технополисом. Природу уверенно держали в узде, не позволяя буйно и бесконтрольно расти, а потому покрытие дорожки было чистым, границы перекрёстков - чётко очерченными, а окружающая среда - не мёртвой, но и не агрессивной. Вокруг росли аккуратные деревья, не сильно отличающиеся от своих современных предков, пару раз Маша видела белочек, снующих по стволам по своим делам, и птиц в шикарных радужных ливреях, важно и медленно планирующих вокруг.

Кем же она была? Только она задала себе этот вопрос, её снова качнуло пришедшее понимание. Боженьки ж мои, насколько она верна своей работе! Маша стала вспоминать свою память - память той, куда-то всё идущей и идущей над техническим комплексом по дорожке.

Она плавала в бассейне в своём доме где-то в южной части Сибири. Дом (капсула из металла с огромным количеством окон и дверей) был на поверхности - она предпочитала просыпаться под лучами Солнца. Недалеко от бассейна стоял небольшой столик, на котором стояли несколько баночек, лежали кисти, какие-то заготовки.

"Это моё хобби на тот момент, - вспомнила она, сидя в меморизаторе, - строить модели знаменитой техники прошлого". Заготовка на столике была зачатком звездолёта "Horace", который был первым кораблём, доставившим человека в иную солнечную систему.

Она по лесенке вышла из бассейна и, даже не попытавшись стряхнуть с себя воду, прошла в маленькую капсулу через защитное поле, не позволяющее забираться внутрь диким животным и вредоносным микроорганизмам. Внутри царил неясный свет, из мебели стояла одна лишь кровать и прикроватная тумбочка. Однако стены были полны моделями - парусник восемнадцатого века на полочке, пара самолётов двадцатого, пехотная машина двадцать шестого, планетарный глайдер сорокового...

- Полотенце, - сказала та Маша (которая на самом деле была Цесса), и один из хитрых невидимых приборов, спрятанных где-то в капсуле, мгновенно осушил тело.

- Одежда, - сказала Цесса, - розовая двойка, - и пошла забирать запрошенное в лючке телепорта. Она не любила, когда её одевали роботы, поэтому сама натянула майку и шорты. Только она собралась переместиться в кухню (которая территориально была на поверхности Луны - так было модно в своё время), как в голову пришёл беззвучный полузапрос-полувопрос: "К тебе можно?" Узнав спрашивающего, она мысленно кивнула головой, и у входа в дом появился молодой мужчина лет сорока. (Маша вдруг внезапно поняла, что ей самой в просматриваемые моменты было около семидесяти лет. Она чувствовала себя в хорошей физической форме, поэтому и решила поначалу, что Цесса - её ровесница. Однако носитель Цессы был куда старше).

- Решил сам к тебе зайти. Странные вещи творятся, - сказал безо всяких приветов Максим, одетый, как и Цесса, в двойку, только чёрного цвета. На голове Максима стоял роскошный хаер - гребень из его собственных волос наподобие панковского из двадцатого века.

- Что там, опять обнаружили фиктивные восхваления древним императорам Марса? Если так, то новость так себе, - ухмыльнулась Цесса. Маша начинала понимать, что работала она в каком-то клубе исторических изысканий или археологическом центре.

- Нет, мы снова потеряли троих из нашей группы.

Цесса на мгновение остановилась и прислушалась к своему "Я" - и Маша поразилась, насколько глубоко человек может ощущать всю общность своей расы. Это не чтение мыслей, нет - каждый человек четыреста восьмидесятого века просто знал каждой клеточкой своего эфемерного нематериального тела те возмущения и всплески, что происходили внутри сообщества.

- Не чувствую никакой потери троих.

- И я не чувствую её. И никто не чувствует их отсутствия, кроме друзей и родных. И узнали мы о них только потому, что их потеряли родные.

Максим без приглашений сел на кровать Цессы.

- Может, они просто захотели уединиться, - без особого интереса предположила Цесса, - любой имеет право на то, чтобы к нему не лезли с вопросами. Может, они просто в соседней комнате работают, выключились из общего поля, чтобы не мешали изысканиям. А друзья и родные так привыкли чувствовать их, что и не догадываются ножками пройти пять метров и глазами посмотреть.

- Может, двое из них и захотели. А вот третий - точно нет. Потому что третьего физически нашли.

- И что с ним?

- Ничего. Просто занимался своими делами. Смотришь на него - вот он тут. А как хочешь просканировать пространство, что он заполняет - его и нет.

Цесса, причёсывающая после бассейна волосы, вдруг остановила свои пассы расчёской над головой, повернулась к Максиму и секунду смотрела на него, будто видела в первый раз.

- Так этого же не может быть, - выдала она, - человек не может быть пустым местом. Он живёт, излучает, впитывает...

- Ну что ж - вот, может. Между прочим, века назад вообще ни один человек не чувствовал никого.

- Что ж... Ну, они ведь продолжают работать для каких-то своих целей? Три человека на триллионы. Да, интересный феномен, но почему я должна обеспокоиться?

- Во-первых, с чего ты взяла, что три? Это в нашей группе три, а она насчитывает сколько? - Максим, как Цесса ранее, на мгновение прислушался к себе, - около тридцати тысяч. А сколько таких людей вне группы? Во-вторых, это очевидный откат назад. К человеку тридцатого века, который не был способен идти червоточинами телепортов и замусоривал окружающее пространство технологическим мусором.

Цесса молчала.

- Но я пришёл к тебе не за этим, сестрёнка. Есть четыре человека, которые хотели бы исследовать этот вопрос подробнее, прекратить то, что надо прекратить, и помочь тому, чему надо помочь. Разобраться в феномене, другими словами.

- Дай-ка я догадаюсь, кто, - улыбнулась Цесса, - твоя жена Мелисса и дочь Светик.

Максим улыбнулся.

- Без Цветочка не обошлось. Третий я. А четвёртый - Паблито.

И тут Маша вдруг сильно заинтересовалась этим делом. Очень интересно - её специализацией был поиск конкретных персонажей истории во всех их скитаниях во времени. Многим было до жути интересно, какую профессию через пару веков после смерти носителя имел Уильям Шекспир или Иван Грозный. Многие руководители делали запросы на то, кем был новый член их группы в прошлом - чтобы проследить успешность действий в той или иной сфере. Розыск этих личностей имел ценность, и поток заявок Цессе и её подгруппе не иссякал.

Однако проводить розыск людей в настоящем времени - да ещё и людей пропавших... Это дело полезное и интересное. Да и Паблито будет рядом работать. Цесса была уверена, что у неё получится быть специалистом по... поиску потерянных душ. Да и Паблито поможет.

- Знал, чем меня зацепить, вонючка, - сказала она не обидно, - ладно, пойдём. Куда?

- Найденный потеряшка, - его зовут Тото Пино, - работает техником на климатнике в Северной Америке, бывший Детройт.

- Что ж, я пойду поговорю с ним, - кивнула она Максиму и исчезла из комнаты.

А Машу вдруг толкнуло очередное поразительное открытие, сердце забилось чаще, в голову ударила кровь.

- Я поняла, почему остановила меморизатор именно здесь - это неспроста! Неспроста! - почти выкрикнула она, - Здесь - самое начало! Начало БИМПА, понимаете? Начало всего галактического БИМПА! Оно не в прошлом - оно в будущем! Сейчас, я смотрю дальше!

Квинт, которому к этому моменту принесли кресло, покачал головой.

- Сюрпризы ты нам преподносишь, девочка, отменные, да. Но пока бесполезные. Да, ищи, ищи, моя ищейка...

Маша продолжала смотреть, захваченная сюжетом собственной ещё не прожитой жизни. Минут пятнадцать она шла прогулочным шагом посреди этого ухоженного лесопарка, затем по правую её руку невдалеке появился небольшой стеклянный вестибюль. Зайдя туда, Цесса дала мысленное указание приборам, затаившимся где-то внутри, и очутилась в цехе, где стояли небольшие столики с приборами то ли из металла, то ли из пластика. В цехе было вылизано всё до чистоты операционной.

В цехе она увидела четырёх человек в таких же двойках, как у неё. Двое стояли у столов и проводили с приборами некие манипуляции, одна женщина записывала указания в журнал - разумеется, электронный. Один сидел на стуле и мечтал.

И тут Цесса поняла, о чём говорил Максим - её чувства пошли рябью и будто дали сбой. Её зрение словно бы расфокусировалось, а глаза дали двойное изображение. В цехе было три человека, а видела Цесса четырёх.

Медленно, стараясь восстановить ощущение реальности, она подошла ближе.

- Доброго дня, свободные. Кто из вас Тото Пино? И тут же поняла, что могла не спрашивать. На неё смотрели три человека и одно ничто. Она подошла к пустому носителю, сидевшему на стуле, выглядевшему и двигающемуся как человек.

- Тото, мне рассказали о странных изменениях, коснувшихся вас. Я могу с вами поговорить? Меня зовут Цесса, я из группы исторических исследований.

- Да, пожалуйста, Цесса, присаживайтесь.

Цесса никак не могла прийти в себя. У неё было чёткое ощущение нелепости ситуации, будто она разговаривает со столом или детской погремушкой. Она старалась смотреть Тото в глаза, будто бы разговаривает с человеком, но всё время чувствовала, что соскальзывает или промахивается.

- Тото, расскажите о том, что стало отличаться.

- Себя я чувствую обычно, - ответил Тото, - Но люди стали странно ко мне относиться. Потом мне рассказали, в чём дело. Это произошло внезапно.

- Спасибо. Есть ли у вас идея, что это произошло после чего-то или в результате какого-то воздействия?

Тото лишь покачал головой - нет, никакого внешнего фактора он не почувствовал.

- А когда произошли изменения?

- Не могу сказать точно, может быть около трёх дней назад. Моя работа бывает такой, что не видишь других целыми днями - я не только техник, но и архивариус. Два дня я работал по проекту философов с Немезиды в их катакомбах - а когда сделал трансфер сюда, на Землю, на меня уставились с выпученными глазами - мол, куда ты пропал. Но я и не собирался никуда пропадать.

Цесса поговорила с Тото ещё несколько минут, но ничего особенного не узнала. Однако больше, чем слова, ей сказала её внутренняя, верещащая сигнализация - её чувство окружающей жизни, фиксирующее перед собой лишь зияющую пустоту. С огромным облегчением она покинула техностанцию, и на этот раз уже не стала прогуливаться по её облагороженным поверхностям, а переместилась сразу к Максиму - туда, куда подсказало ей её автоматически сработавшее знание о местонахождении другой личностной единицы.

Маша ненадолго отвлеклась от похождений Цессы и проговорила вслух то, что ей трудно было сформулировать молча.

- Это чувство местонахождения другого живого существа - это не как сканер или радар, совсем нет. Человеческое существо, которое находится в хорошем состоянии, не смотрит туда, где его нет. Оно как бы расплывается, рассеивается в пространстве, захватывая в свою область влияния и знания всё, что находится внутри. Человеческое существо становится больше, и другой человек - сохраняя, что очень важно, свою самостоятельность и свободу выбора! - ощущается личностной единицей так же хорошо, как рука или нога собственного бионосителя. Вот как мы в будущем чувствуем друг друга!

Голос Маши звенел от восторга - она наткнулась на важную для себя истину и хотела как можно лучше её для себя обрисовать. И рассказать тем, кто слышит её сейчас.

- Таким образом мы можем определить, когда человек растёт как личностная единица - если он расширяет свою область влияния как существа! И падение его начинается, когда он начинает сдавать позиции. Сначала он потеряется как часть общества, затем - как часть семьи, потом он потеряет себя... Но я продолжу следить за событиями.

- Я поняла, что ты имел в виду, - сказала Цесса Максиму, - на собственной шкуре. Это ненормально. Это... гадко и отвратительно. Но я не разобралась, почему это произошло.

- Я был у исследователей, и они сами первый раз слышат о таком, - ответил Максим, что-то сидевший и рассматривавший на голограмме комтерминала, - они тоже не знают.

- Я подумаю об этом потом, - сказала Цесса, - мне хочется погулять.

Не дождавшись ответа, она пропала из кабинета и появилась на другой планете, терраформированной для прогулок. Перед Машей было несколько вариантов: подводный туннель, лестница в небеса, лес с феями и эльфами, стилизация под древний город. Подумав секунду, она выбрала лестницу в небеса.

Ступеньки, что начинались у самой земли, висели в пустоте. Они вели вверх, к каким-то небесным чертогам из камня, которые тоже висели в воздухе (Цесса никогда не задумывалась как - это была не её специализация). Лестница всё время медленно меняла своё место в пространстве, а чертоги плавно меняли цвета и архитектуру - чтобы не приесться многочисленным поклонникам прогулок.

Цесса легко шагала вверх по парящим, но совсем не пружинящим ступеням, а Маша наблюдала за тем, что происходило. Мимо неё плыли диковинные цветы в висящих в пустоте горшках, небольшие птички пролетали сбоку и отдыхали на краешках ступеней. Ветра не было - ветер был на тех маршрутах, на которых должен был быть.

Цесса собиралась погулять и насладиться красотами мира с высоты птичьего полёта, но хоть ноги и несли вверх, мысли не оставляли её. Они гуляли вокруг этого потерявшегося Тото, но будто скользили по прозрачному льду, не в силах спуститься под него, к новому выводу.

Ступеньки привели её к громаде средневекового замка и продолжались внутри. Теперь её окружали не цветы и птицы, а барельефы на тему ратных подвигов и начищенные латы и стойки с копьями и алебардами. Она проходила мимо огромных, вызывающих головокружение своей высотой и величественностью убранства залов, пиршественных столов длиной во много метров с напыщенными люстрами, конюшен, где били копытами красивые ухоженные лошади... Всё это было настоящее.

Наконец, Цесса вышла из замка и снова пошла вверх по парящим ступеням к каким-то висящим в воздухе садам с яркими пятнами цветов, чьё благоухание доносилось даже досюда. Несколько раз мимо неё прошли другие гуляющие - Цесса с улыбкой приветствовала их кивком и проходила мимо.

Но в сады она не пошла. Спрыгнув вниз в подступающие облака, она попала в кокон силового поля и через несколько минут была бережно поставлена им на то же место, где и начинала своё восхождение.

Теперь она выбрала прозрачный тоннель, очень похожий для Маши на недра океанариума, в котором она однажды прохаживалась в Гектором. Туннель вёл в глубину по уступами снижающемуся океанскому дну - там где обрыв был слишком силён, он был оборудован левитирующими ступенями. Цесса спускалась, разглядывая стайки рыбок, снующие посреди кораллов, как вдруг в её глазах сверкнуло белое пламя, и она очутилась на мягком, тёплом полу.

Ошарашенно она посмотрела перед собой - перед ней стояла удивлённая, совсем молодая девушка в пурпурном плаще... Да нет же, когда она шла, там не было никого! Не было - нет и сейчас. Цессу охватило уже знакомое ощущение раздвоенности зрения - будто две реальности пытались соединиться в одну, рябили, схлёстываясь на пересечении, но никак не могли сдружиться. У Цессы заболела голова.

- С Вами всё в порядке? - удивлённо спросила её девушка, потирая ушибленный лоб, - Давайте, я помогу Вам встать.

Девушка протянула ей руку, но Цесса отпрянула от неё, как от змеи. Молча покачав головой пустому месту - тому, где были глаза бионосителя девушки, - она отползла на карачках чуть назад и запросила выход. Силовое поле обернуло вокруг неё свой нежный кокон и за несколько секунд вынесло обратно туда, где начинались все маршруты (стенки тоннеля не были стальными или стеклянными - воду сдерживали лишь силовые линии).

Цессе было больше не до маршрутов. Происходит что-то страшное, и ей надо было поделиться этим с Максимом. А в следующую секунду волна паники захлестнула её разум - Максима не существовало.

- Максим!!! - истерически закричала она, с бешеными глазами озираясь по сторонам, будто его можно было найти где-то вокруг, и напугала парочку, только ступившую на "Лестницу в небеса", - Максим!!! Максим!!!

Она переместилась в кабинет Максима - туда, где они встретились в последний раз. Бионосителя Максима там не было.

Слёзы брызнули у Цессы из глаз. Несколько раз выкрикнув дрожащим голосом имя, она переместилась к себе домой - но его не было и там.

Она дёрнулась на место, где проходили встречи сообщества - невероятно обширный, захватывающий дух зал в старинном стиле с канделябрами (настоящими, но негасимыми) и витражными окнами (настоящими, но небьющимися). Там она обнаружила не линии сообщников, обычно длинными рядами располагавшихся в креслах, а лишь несколько десятков товарищей, собравшихся по одним им известным поводам.

- Где Максим? - прокричала она всем сразу. Максимов было много, но люди, находящиеся на одной волне, мгновенно ухватили транслировавшуюся суть и обратили внимание на отчаянный вопрос.

И через мгновение их лица ощутили растерянность - они, всегда воспринимавшие присутствие человека в общем сонме душ социума, тоже ощутили вдруг неведомое и невозможное - отсутствие. Цесса не стала дожидаться их реакции, кинулась сначала в спальню Максима, где не нашла его носителя, затем в его приёмную - и, наконец, увидела его там, просматривающего какие-то отпечатки старинных документов.

- Максим!!! - она подбежала к нему, затрясла его за плечи, обернула... И увидела носитель Максима, недоуменно ворочающего глазами - пустой, абсолютно пустой манекен...

Она отпустила его тело, села на ковёр на полу и расплакалась.

Через несколько мгновений в кабинете появился ещё один товарищ из их группы - Ренамэ, и через мгновение - ещё один, тот самый Паблито, о котором Максим говорил Цессе столь недолгое время назад. Больше никто не появлялся - видимо, не все понимали, где можно искать Максима физически.

Максим осмотрел всех трёх и медленно спросил:

- Что произошло? Я не получал никаких тревожащих вестей.

Паблито и Ренамэ таращили глаза на Максима и пытались ответить что-то вразумительное, и Цесса ответила за них, глотая слёзы, но уже более спокойно:

- Ты случился, Максим. Тебя нет.

Тот с улыбкой ощупал себя напоказ, но Цесса подняла на него глаза, и улыбка померкла.

- Вот, значит, как. Да?

- И я... встретила ещё одного недавно, которого нет. Максим, это разрастается.

- Значит, надо бить тревогу. И сейчас, когда бить тревогу будут многие, мы быстрее разберёмся в том, что происходит.

Он пожал руки двум друзьям, которые еле заставили себя прикоснуться к нему, и повернулся снова к Цессе:

- Я думаю, тебе стоит идти поспать пару минут, чтобы железы успокоились, а нервная система носителя пришла в норму.

Цесса посчитала, что совет того, кого уже нет, не лишён смысла. Она шагнула в собственную спальню, положила тело на кровать, заставила его отключиться, а сама стала размышлять о происходящем.

Отвлеклась от Цессы и Маша. Многое из того, что вливалось в неё из памяти, осталось за кадром - меморизатор транслировал стороннему наблюдателю Квинту картины Машиного прошлого, однако он не мог заменить собой полноценную память, содержащую понимания и смыслы существования.

Маша оторвалась от окуляра и откинулась на спинку кресла.

- Что, тоже поспать захотелось? - с издёвкой осведомился Директор, - Или это уже конец?

- Боюсь, Директор, это только самое начало, - потирая виски, ответила Маша.

- Что ж, тогда вперёд, искать машинку для разделения агентов и больных беглых преступников.

- Директор, - Маша встала с кресла и стала разминать ноги, - не существуют, не существовали и не будут существовать аппараты, которые отделяют одну личностную единицу от другой, присоединяют их, лечат, учат и так далее. Это бред, Директор. Это нонсенс. Это мышление девятнадцатого века.

- Мне такой ответ не нужен, - глаза Квинта сузились.

- Я видела однажды в старом журнале, - продолжила Маша, - как люди представляют себе прогресс. В эру бипланов на бипланы похожи даже космические корабли! А телевизоры будущего такие же пузатые, как и ламповые. Нет, мышлению человека трудно перейти на новые рельсы. Поэтому вы зря ожидаете, что в будущем изобретут железный агрегат для вашей проблемы. Это всё равно как знахарка прошлого мечтала бы об особой травке будущего против изгнания демонов.

- Вы хотите сказать мне, что выхода нет, и Вы собираетесь закончить поиск? Да вы завтра же будете лежать на операционном столе!

- Закончить поиск аппарата - да. Выхода нет - с чего вы взяли? Выход есть, мы можем отделить меня от Шостаковича, а кого бы то ни было - от кого-то другого.

- А, то есть Вы не говорили мне самого главного, я смотрю, - немного успокоился Директор, - и что же это за чудодейственное средство?

- Парадокс ситуации в том, что средства нет, но оно есть. Никакой механизм не может делать такие манипуляции - их может делать с собою только сам человек.

- И что человеку мешает?

- Ничего.

Директор уставился на Машу.

- Ничего, - ещё раз сказала она, - Что мешает безработному выйти из пропахшей алкоголем квартиры и устроиться на работу? Что мешает стеснительному молодому человеку подойти к понравившейся девушке? Да ничего не мешает.

Нашим - моему и вашего массажиста - новым соседям не хватает банальной мотивации. У них нет нового носителя. Они встретили в нашем лице своих друзей. Они не помнят своей прошлой жизни, родных или близких, к которым бы их тянуло. Им интересно здесь. Им просто незачем выходить.

В мыслях Маши послышался хрюкающий смешок Шостаковича: "А ты права, дорогая. Я об этом как-то не подумал".

"Когда смотришь на свою человеческую жизнь с высоты птичьего полёта, Дима, многие сложные вещи становятся простыми и очевидными".

- И что Вы мне прикажете делать - создать им сейчас хорошую, чувствительную мотивацию? А что - я могу. Как насчёт некомфортного, голодающего, трясущегося от холода тела, которое очень, очень хочется покинуть?

- Не нужно. Мы сделаем по-другому.

И Маша, направив палец на Директора, сказала:

- Ари, взять его!

В этот момент тело Директора словно одеревенело, а затем молча начало совершать странные, нечеловеческие, дёргающиеся движения, будто два невидимых и неслышимых ребёнка пытались отобрать друг у друга желанного плюшевого мишку.

- Дима, Ари не сможет справиться с Квинтом, - спокойно обратилась она к Шостаковичу, поэтому ты должен ему сейчас помочь. Иди и помоги. Три, два, один...

И Маша щёлкнула пальцами, будто дав чёткий, как выстрел спринтерского пистолета, сигнал старта.

И Шостакович ушёл, во мгновение ока переместившись в бионоситель Квинта.

Глупая борьба прекратилась, и тело Директора перестало дёргаться, тяжело осело в кресло и застыло.

- Очень хорошо, Дима и Аристотель. Теперь, когда вы заломили его виртуальные руки и обездвижили, нужен кто-то ещё, кто возьмёт на себя управление. И это сделаешь ты, Рене. Три, два, один...

Щелчок пальцами - и Джеймс Хедли Чейз покинул бионоситель Карлоса Альпеджио и влетел во многострадальное тело Майруса Квинта, похожее теперь на студенческое общежитие.

А вот теперь Директор не торопясь, степенно встал с кресла, пригладил волосы и взглянул на Машу настолько приветливым, отличающимся от Директорского взглядом, что Маша и без слов поняла - теперь перед ней не Квинт.

"Не Квинт" вежливо и с достоинством поклонился, а затем степенно, словно пробуя слова на вкус, произнёс:

- Рад с Вами познакомиться, Мария Сергеевна. Аристотель Онассис к вашим услугам.

Чёрт побери, как можно говорить голосом Квинта настолько приятно? Маша самопроизвольно присела в чём-то вроде книксена.

- Впрочем, это не только я. Мой старый друг Дима, что сейчас взаимопроник в меня, погружает меня в знание русского языка, и я говорю за всех нас троих. Как вы правильно отметили, Дима и Рене заломили этому выскочке руки, а я могу спокойно использовать носитель по своему усмотрению, что, к своему удовольствию, и делаю.

Что ж, у нас есть новый Директор, это я, и я так и останусь зваться Майрусом Квинтом, не так ли? И я предприму несколько действий, которые предварительно обсужу с Вами, Мария Сергеевна. Вы правильно заметили насчёт мотивации выбраться из носителя - и я хочу отметить, что на данный момент у меня такой мотивации нет. Я очутился во главе масштабного подразделения громадной организации, имея при этом успешный опыт управления корпорациями и душевную склонность вести людей за собой. Так что я на своём месте.

Другой вопрос - есть ли такая мотивация у Квинта? Не могут же Рене и Дмитрий вечно сидеть в носителе и удерживать этого психа? У них тоже другие дела есть. Поэтому надо нам Директора как-то... мотивировать свалить куда подальше.

Возникла короткая пауза.

- Так. - высказалась, наконец, Маша, - вы тут все присядьте на минутку, а я кое-что организую.

Она взяла мобильник, набрала номер и стала с кем-то шептаться.

- Пять минут - и мы сможем отсюда выйти, - наконец, нажала Маша отбой на телефоне, - расположиться в удобных креслах кабинета Директора, если он это позволит...

Онассис в теле Квинта прижал руку к груди, - мол, как вы могли подумать, что я откажу.

- А там и подумаем, - закончила она, наконец, и облокотилась на стену в ожидании.

- А чего мы ждём? - вдруг подал голос Карлос Альпеджио, оставшийся без Чейза и теперь стоявший в сторонке будто бы не при чём.

- Тут такое дело, - ответила ему Маша, - Квинт, прежде чем поместить Ари и других в электронную тюрьму, стёр их личностные характеристики из базы БИМПа. Ари сейчас, ну... как бы, без паспорта. Он не пройдёт здесь на Лунной базе ни в одну дверь, не выдержит ни одной проверки на идентификацию.

- Боже, этого я не учёл, - вдруг сказал Ари изменившимся голосом, - Я не жил в столь... электронные времена. Это Рене, прошу прощения. Да, это прокол.

- Хотя варианты есть, конечно, - зловеще улыбнулась агентесса, - Как это там в фильмах показывают - отрезают у владельца банка палец и затем прикладывают к считывающему устройству сейфа. Или, например, достают из глазницы убитого глазное яблоко и приставляют его к сканеру сетчатки...

Карлоса Передёрнуло.

- Так и вы могли бы всё время носить с собой пленённого Квинта и подтаскивать его к краю сознания, что ли. Когда надо дверь открыть.

- Нет, не вариант, - теперь не сохранил своего довольного настроения даже сам Онассис, - мы так долго не выдержим. Я точно не выдержу.

- Ну вот. К счастью, есть вариант не настолько ужасный, - ответила ему Маша, - потому что я позвонила куда надо. Кстати, Аристотель, хочу предложить тебе нового сотрудника на пост технического директора. Жутко компетентный, готовый сотрудничать, совершенно нелояльный к только что ушедшему на покой Директору БИМПа и сбежавший без следа со своей должности технического директора, на которой проработал много лет. Сбежавший только потому, что не собирался выполнять преступные приказы Квинта. Зовут его...

- Знаю я, как его зовут, - улыбнулся Ари, - мне Дима уже нашептал. Я счастлив буду иметь господина Лиса в команде.

Зазвонил Машин телефон.

- Помяни чёрта, как говорится... - взглянула она на экран и приложила трубку к уху. На другом конце провода начали говорить, и Маша внимала и запоминала, автоматически кивая собеседнику, будто он стоял напротив.

- Ну вот, поздравляю. Он поменял вас местами. Теперь твои личностные вибрации записаны на имя Квинта... Бывшего Квинта. А характеристики бывшего Квинта - твои. Теперь Аристотель, ты Квинт.

- Вот и замечательно. И, кстати, теперь, после ухода из носителя достопочтенного Карлоса, я чувствую, что моя память о жизни до носителя Онассиса при определённых усилиях может быть восстановлена. Я пообщался тут втихую с ребятами - у них тоже.

- Я смотрю, наши дела идут в гору. Пойдёмте-ка отсюда, а?

И они пошли. Ари-Квинт отпустил охрану восвояси, но группа отправилась не в кабинет Квинта, как планировали ранее, а в трансферную комнату, и уже через полчаса предстала перед изумлённым Николаем на Лесном проспекте, дом тридцать девять.

Наконец, все вольготно расселись в большой гостиной старой квартиры, а Маша заказала по телефону пиццу.

- Ну что, давайте заслушаем обвиняемого, пока ждём. Он ведь присутствовал и всё слышал, не так ли?

- Разумеется. Итак, парни, отпускаем.

- Козлы... - исказилось вдруг яростью лицо Директора, - Твари поганые... Когда я вернусь, я вас всех порассаживаю в клетки и выжгу всем мозги... До пыли... До гари... А потом растопчу всех, кто вам дорог... Вы узнаете, как устраивать мятеж...

Он рванулся вперёд, к Маше, с вытянутыми руками, но трое других удержали его и посадили обратно в кресло.

- Вы понимаете, кто Вы? Я вот не особо. Вы уже точно не Квинт. И вы точно не Онассис. Приборы опознают вас как существо под кодовым именем "тот, кто пятьдесят лет назад носил бионоситель по имени Аристотель Онассис", на которое Директором Квинтом объявлена охота с тем, чтобы посадить обратно в больницу... простите, в электронную тюрьму. Не такие уж радужные перспективы, не так ли?

Тот, кто был под кодовым именем, только зарычал.

- Лис и мой муж Гектор очень хорошо потрудились те несколько дней - с тех пор, как узнали, что в электротюрьму были посажены Шостакович, Чейз и Онассис. Они подняли много архивов и провели много параллелей... О, без них бы я не справилась, бывший Директор.

И обратилась теперь уже к Аристотелю:

- Кстати, Ари, ты знаешь, откуда Лис взял твои личностные характеристики? Проследил твою миграцию в носителях. Этот умник стёр твои значения, относящиеся только к Онассису, и забыл, что они записаны и под именами предыдущих воплощений. А теперь внимание - вспомни-ка, как звали твой носитель перед тем как ты взял тело Онассиса?

Аристотель на секунду задумался, взгляд его остановился, потом он перевёл глаза на Машу - и сказал:

- Ха. Ха-ха. Хаха-хахаха...

Смех Онассиса загрохотал по всему помещению, как гром во время грозы - заполняя всю комнату, вырываясь из форточек, раскатываясь бочками по всему дому. Маша и товарищи слушали его не только ушами, но и чисто физически - грудные вибрации бывшего носителя Квинта пробивали насквозь. Смеялся Онассис медленно, не сдерживаясь и от души.

Наконец, он отсмеялся и вытер слёзы.

- Вот уж фокус так фокус, дорогие мои, - только и проговорил он, - подумать только...

- Так вот, Квинт, - обратилась тем временем Маша к тому, кто сидел внутри, - благодаря Лису и Гектору компромата на тебя столько, что хватит на несколько вечностей заключения - где там сейчас преступников содержат, во льду? Внутри Солнца? Незаконное помещение в электронную тюрьму спиритиоников и бывшего директора БИМПа Инсиниуса Луки (кивок Онассису), изменение данных базы БИМПа в личных преступных целях... Постойте, а зачем помещать Инсиниуса Луку, оставившего пост главы местного Бюро, в электронную тюрьму? А затем, чтобы Инсиниус Лука не рассказал о преступлениях Еугенио Полоцки, своего заместителя. Кто же такой Еугенио Полоцки? Ба, да это же наш старый знакомый Майрус Квинт!

И о чём же узнал Инсиниус Лука относительно Еугенио Полоцки? О, он узнал о его связях с пиратами и доле в бизнесе работорговли. Он знал о его покровительственном отношении к борделям нескольких крупных городов, куда поставлялись рабы в специально выращенных для этой цели бионосителях с генетически изменёнными половыми органами. Он узнал о финансировании проектов по выведению новых штаммов чумы и сифилиса, он узнал даже об изменах Полоцки своей жене.

И что же случилось с Директором БИМПа Инсиниусом Лукой? Согласно официальной версии, однажды Инсиниус Лука сложил свои полномочия, написал предсмертную записку, выбросил бионоситель из окна и отбыл в своё родовое гнездо, которое никто не знает где, продолжать свою интереснейшую личную жизнь. Однако неофициально мы можем предположить, что он был мягко принуждён поучаствовать в одной интереснейшей миссии, где предварительным требованием было забыть предыдущие свои существования, благодаря чему мир получил прекраснейшего администратора и бизнесмена Аристотеля Онассиса. И кое-кто ему помог всё забыть. А потом кое-кто позаботился о том, чтобы Аристотель Онассис ничего никогда более не вспомнил.

Как считаешь, существо под кодовым именем? Хватит на несколько вечностей заключения во льду или раскалённой плазме?

- Мисс Маша, - заметил Онассис, - будьте добры, это слишком сильная мотивация! Он уже несколько раз пытался вышвырнуться отсюда. Но мы ему не позволили, держим крепко. Мы сделали правильно?

- Абсолютно. Пусть вышвыривается, но не сюда. Он не нужен нам здесь, рождённый в новом носителе. Но и в электронную тюрьму мы его не отправим. Не отправим и в руки правосудия галактического БИМПа, откуда он может вывернуться. Есть идеи, куда нам слить этого паршивца?

Повисло молчание.

- Можно, я? - робко поднял руку Карлос Альпеджио, будто на уроке.

Но тут в дверь постучали - курьер принёс пиццу, и предложение на минуту замялось.

- Я с детства любил биологию, - начал жующий Альпеджио с куском в руке, - поэтому и стал ветеринаром. Когда мой друг посвятил меня в дела БИМПа, я получил возможность изучить флору и фауну других планет.

Так вот, на Земле одним из самых долгоживущих деревьев является австралийская макрозамия - она живёт до пятнадцати тысяч лет. Однако на планете со странным названием Древесная - даже не представляю, где она находится, - растут уникальные деревья под не менее странным названием Деревья. Деревья эти - самые долгоживущие в известной вселенной: их срок жизни достигает семи миллионов лет. Если бы мы посадили Квинта в молодое дерево как в бионоситель, его интеллект автоматически упал бы до интеллекта дерева. Иными словами, он был бы занят выращиваем ветвистого себя. Только вот не знаю, можно ли попасть на эту планету.

- А что, отличный выход, - подтвердила Маша. - Я слышала о Древесной, это туристическое место - люди ездят туда как раз чтобы посмотреть на Деревья. А значит, и трансферная там тоже есть. Слышал, Квинт? В твоём распоряжении будет целая планета, не по царски ли? Ладно, поехали, только пиццу давайте доедим.

Через два часа они молча стояли, поражённые, перед лесом, деревья в котором высились на несколько сотен метров вверх.

- Не хотел уходить, - коротко сказал Ари.

- Не слишком ли мы жестоко с ним? Семь миллионов лет... Это даже представить сложно. Он же ещё больше там свихнётся!

- Вряд ли. Люди сходят с ума от безделья. А он будет занят - он будет развивать туристический бизнес Древесной, - улыбнулся Ари.

- Да будет так... Что теперь делать будете?

- Я-то, - ответил Аристотель, - Директор земного БИМПа. Этим и займусь. Рене и Диме я выделю бионосители, какие они выберут. Они говорят, останутся пока на Земле, а там посмотрим.

Маша покивала.

- А ты что планируешь?

Маша улыбнулась:

- А я - агент Бюро иммиграции Млечного Пути, этим и продолжу заниматься. А сейчас - в ещё большей степени. Я вернулась сюда из Леттуа Гири именно затем, чтобы предотвратить ужасное. И мне необходимо будет найти тех, кто поможет мне это сделать.

- Как тебе помочь? Как ты собираешься действовать?

Маша подумала и сморщила лицо.

- Если честно... не знаю.