Агентство потерянных душ

Глава 5: Шостакович

Маша слушала и с трудом сдерживала смех. Маэстро, объяснявший агентессе суть нового и очень ответственного дела, два раза нервно всматривался в её лицо, а затем в очередной раз заметил мимолётную улыбку и вышел из себя:

—Мария Сергеевна, я говорю что-то смешное? Прошу относиться к делу ответственнее!

—Прошу прощения, Маэстро, — замахала руками Маша, — я уже очень, очень внимательно слушаю!

Причиной столь "безответственного" настроения Маши было само дело: ей, как проявившей хорошие результаты в поиске "невидимого" Лиса, поручалось найти таинственного незнакомца, коварно проникшего в личный кабинет Директора БИМПа и испортившего важное оборудования.

Дело было не только смешным, но и, как ни странно, довольно сложным. Маше, фактически, ставилась задача объединить поиски самой себя, эффективный результат собственных поисков и при этом самой себя ненахождение. Однажды ей такое сошло с рук — когда она нашла Лиса, — но это не значило, что это сойдёт с рук в следующий раз.

Дав себе на размышление несколько дней, Маша погрузилась в свои обычные дела. К её чести, работа её для неё самой не приобрела тот крысиный, гнилостный БИМПовский запах, который царил в кабинете и речах Майруса Квинта. Впрочем, даже не БИМПовский: бюро не было единым механизмом, имеющим свою личность, люди там были разные, они делали свою работу хорошо или спустя рукава, и в головах витали разные идеи по поводу братства человеческих существ или необходимости сокращения людской популяции с помощью насильственных методов её осуществления.

Нет, Маша знала, что она делает, и знала альтернативы. Косить всё под одну гребёнку — плохой тон. Она не раз себя спрашивала, что будет, если она, увидев очередного вышвырнутого из носителя, просто сложит руки и отойдёт от пульта. Мол, "я хорошая и не буду мешать освобождению человеческой души".

Ответов было несколько: его хорошим пинком в виде молнии в мягкую часть (да так, что он потом неделю не сядет на стул) попросит обратно другой агент. Его заберёт бригада БИМПа и просто поместит в новый носитель, отключив старый. Он будет мотаться без носителя, толку в этом не будет никакого (поскольку достижение свободы личности — далеко не то же самое, что покидание носителя, и спиритионики об этом прекрасно знают), и в итоге разочаруется и больше никогда не будет пытаться покинуть носитель...

Нет. Маша будет делать свою работу, и будет делать её правильно. Это не агентство — организация с захватническими целями. Это не БИМП — тюрьма для свободных существ. Это лишь некоторые люди, которые делают то, что делают. И у этих людей есть имена.

А потом, после таких мыслей, Маша обычно усмехалась самой себе: мол, нашлась воительница. Это только в фильмах голливудские супермены в одиночку освобождают страны и в нужный момент находят красивые слова, чтобы произнести коронную фразу для поверженного злодея. Нет, Маша это Маша, это простая девочка. Пускай и не совсем простая, но...

Получив задание, Маша отправилась домой, благо время было уже позднее. В наушниках играло какое-то ненавязчивое джазовое радио, шлось легко, дышалось вольно, поэтому Маша удивилась сама себе, когда в её голову пришла мысль: "Интересная тональность".

"Надо же, культурная становлюсь, мысли о тональностях приходят. Если так дальше пойдёт, буду сама с собой дискутировать о значимости стихов Есенина и важности классической музыки для становления индивидуума.

Хотя почему бы тебе и не подумать о тональностях. Вот какие тональности ты знаешь, Маша?"

Вопрос к самой себе был риторический, потому что о тональностях Маша не знала ничего. Она как раз подошла к дому, открыла вечно скрипучую дверь подъезда и зашла на свой второй этаж.

Гектор был уже дома и готовил ужин. Скинув босоножки, девушка обменялась с ним поцелуями и плюхнулась в кресло-комок.

- Сегодня заставляли искать саму себя, - то ли пожаловалась, то ли похвасталась она Гектору.

- В лучших традициях Агаты Кристи, - улыбнулся тот, - Как там было? Пуаро взял себе в помощники для расследования молодого доктора, а в конце выяснилось, что сам доктор и был убийцей.

- Ну почти. Как Холмс и Мориарти в одном лице.

- Как Моцарт и Сальери, - засмеялся Гектор.

"Сальери не убивал Моцарта", - подумала вдруг Маша, и ей отчаянно захотелось потрясти головой. "Что за мысли у меня в последнее время, скачут сами по себе?" - подумала она, - "Надо спать побольше".

За яичницей и кофе Маша забыла про свои мысли (так же как и своё обещание себе лечь пораньше), и разговорилась с Гектором о ремонте, который было бы неплохо сделать в кухне: гарнитур не менялся уже лет тридцать, а потолок был расчерчен разводами неизвестного происхождения.

Наконец, Маша добрела до кровати и свалилась на неё. Спать не хотелось, хотелось долго-долго лежать на спине и чувствовать, как прохлада простыни благостно проникает внутрь разгорячённой кожи.

- Там... Та-там-там. Та-та-там... та-там, - пропела она тихонько пришедший в голову мотив.

- Что за шедевр? - спросил её входящий в комнату Гектор.

- Это моя шестнадцатая... А-а-а!

Маша вскочила с кровати настолько быстро, что было непонятно, какими мышцами она это сделала.

- Гектор! - испуганно закричала он, будто увидела мышь, - Я разговариваю сама с собой!

- Виола, все разговаривают сами с собой, - осторожно сказал тот, подходя ближе.

- Нет! - крикнула девушка опять, - Я разговариваю с собой, будто я - два разных человека!

- Если ты хочешь сказать, что ты, ну... типа шизофреничка, то...

- Я не шизофреничка! И я не Виола! Внутри меня кто-то думает, и уже не в первый раз!

Гектор помолчал.

- Кофе? - наконец спросил он.

- Кофе, - вдруг сдулась Маша, - Да, давай. Перед сном. Лучше не бывает.

Но пить кофе она не пошла, а снова села на кровать, потому что голос внутри неё сказал ей:

"Прошу прощения, гражданка... Я прошу прощения, что послужил причиной вашего потрясения, но мне трудно соблюдать молчание после стольких лет вынужденной тишины... Я пытался быть осторожным, больше узнать о мире, в который попал, о Вас, об окружающих вас людях.

Я клянусь, что не причиню вам вреда, если это не произойдёт само собой. Я сам нахожусь в замешательстве и знаю, что происходит, не более вашего. Прошу Вас помочь мне в этой ситуации, и, надеюсь, я также стану полезен для вас".

- Гектор, - прошептала Маша, - он со мной опять говорит.

- Что говорит? - Гектор сел рядом и приобнял Машу за плечи.

- Он говорит, что... - и вдруг осеклась.

"Голос, - сказала она одной мыслью внутрь себя, - Ты меня слышишь? Или мне необходимо говорить вслух?"

"Я Вас прекрасно слышу", - ответил голос тут же.

"Я могу передавать то, что Вы говорите мне, - она автоматически перешла на "Вы", следуя манере голоса, - моему молодому человеку?"

"Конечно, как посчитаете нужным, уважаемая".

- Он говорит, что он сидит внутри меня некоторое время и несколько раз нечаянно проговорился, хотя старался молчать, - сказала Гектору Маша, - теперь ничего меня не спрашивай, пожалуйста. Я сама справлюсь. Если увидишь, что я вообще с катушек съехала, вызывай... нет, никого не вызывай. Разберёмся.

Гектор кивнул.

"Расскажите, кто Вы вообще? Что Вы за существо?"

"Ну, - неуверенно ответил голос, - я вообще-то всегда думал, что я обычный человек. Одарённый - да, но и не без своих... заскоков. Не думаю, что они делают меня не человеком. Так что мой ответ - я человек".

"У Вас было когда-нибудь тело? Почему Вы сидите в моей голове?"

"Тело у меня определённо было, и не одно. я знаю, что не одно, но не помню. Я помню последнее. А вот как я сюда попал? Я жил, потом, вероятно, умер. Потом я долгое время сидел в некой тюрьме, абсолютно не осознавая себя и то, что вокруг меня. В тюрьме ко мне применялась настолько интенсивная шокотерапия, что я даже не смогу сказать, как это происходило - боль вышибла всё, включая сознание. А потом вдруг вспышка света, мельтешение каких-то осколков мира - и я очнулся в Вашей голове.

Конечно, я не знал поначалу, что это голова, тем более - чужая. Но внутри у Вас было комфортно, двигаться я никуда не мог - ни силой мысли, ни напряжением мышц. Но со временем я стал получать восприятия от чьих-то органов чувств - зрение, вкус, слух... Выглядело так, будто я смотрю телевизор, только не могу его ни включить, ни выключить. Вскоре после этого я стал слышать голоса - и понял, что это мысли, но не мои.

Я решил затаиться и понаблюдать за происходящим - не несёт ли оно для меня опасности. Нужно было понять, что делать, хотя именно действовать-то я пока и не мог. Наконец, я понял, что сижу, будто пассажир авиалайнера, в голове девушки, и смотрю в иллюминатор, а мир вокруг меня сдвинулся немного вперёд по времени. Вот, пожалуй, и всё, что я могу сказать".

Маша поблагодарила голос и пересказала услышанное Гектору.

- Ты определённо не больна тем, что можно вылечить, - высказал своё мнение тот и пригласил Машу на кухню: кофе был кстати, а о том, чтобы подремать, не было уже и речи, - Я могу у этого голоса что-то спросить?

- Спрашивай, - устало сказала Маша, сев за стол и положив голову на руки.

- Помните ли Вы, какой носитель занимали ранее? Кем вы были? На этой ли планете?

- Если начать с конца, - ответил голос, - то выглядит так, что на Земле я находился только в одном носителе, потому что я являлся частью исследовательской группы, посланной на планету с определённой задачей.

- Матерь божья! - только и произнесла Маша.

- Именно так, - подтвердил голос, - по местному летоисчислению это было в одна тысяча девятьсот шестом году от рождества Христова. И вы, как я полагаю, обладаете информацией о перемещении людей в носители, поэтому я без утайки рассказываю вам это. Ведь это не кажется вам чем-то фантастичным?

- Лучше бы это казалось нам чем-то фантастическим, - сказал Гектор, будто ругнулся, - Но мы оба - я и Мария, в голове которой вы сидите, - являемся частью групп, имеющих прямое отношение к работе с личностными единицами и их перемещениям в биотелах. Поэтому военной тайны Вы нам не расскажете.

- Вот и славно, - отозвался собеседник голосом Маши, - это упрощает взаимопонимание. Я думаю, что частью контракта, заключённого нашей группой в начале работы, было прохождение ментальной обработки с целью временного стирания памяти о предыдущей жизни, которая должна была восстановиться после кодового сигнала или чего-то ещё при завершении миссии.

Таким образом, мы прибыли на точку входа в одна тысяча девятьсом шестом году, подписали контракт, прошли обработку и были помещены в носители в разных частях света. Родились мы младенцами, которые - как вы понимаете, для чистоты эксперимента, - ничего не должны были помнить о своём прошлом, и требовалось нам прожить свою жизнь так, как мы могли и хотели её прожить.

Нашей группе такие условия показались привлекательными - ведь после завершения миссии нас ждало солидное денежное вознаграждение, а делать было всего ничего - просто жить как нам того захочется. Мы, как говорится, делали бы это и бесплатно. Но..."

Голос сделал паузу, и Маша пересказала услышанное Гектору.

"Мне кажется, что условия контракта были нарушены, и не в одном пункте. Во-первых, наша миссия закончилась, а память о собственном прошлом ко мне пока не вернулась. Во-вторых, вместо того, чтобы меня забрать с исследовательского полигона и пожелать счастливого пути на родину, меня поместили в темноту, пустоту и жуткую боль, которая длилась... Мария, какой сейчас год?"

Маша и Гектор переглянулись, и Гектор назвал цифру.

"Ух, вот меня занесло... Боль, которая длилась полвека. А послушайте - наверное, коммунизм уже построен, и мы живём в новом золотом веке цивилизации?"

Маша почувствовала, что она сейчас рухнет под стол. Кофе действовал наоборот.

- Всё, я спать...

До кровати Маше помог дойти Гектор.

Утром Машу разбудил звонок Маэстро.

- Да, - встрепенулась та, нервно ища глазами будильник, - что случилось, Маэстро?

Маша сфокусировалась на будильнике, и у неё отлегло от души: звонить ему полагалось ещё через полчаса.

- Мария Сергеевна, я сегодня в командировку, но руководство сегодня ночью пыталось выяснить у меня, как продвигается поиск вора из кабинета Директора БИМПа. Поэтому вы уж в моё отсутствие постарайтесь, будьте добры.

- Конечно, Маэстро.

Маша встала, пошла чистить зубы, но голова у неё крутила мысли о том, как устроить своё собственное ненахождение. Про голос она позабыла, а он о себе пока не напомнил. Одевшись и не став будить Гектора, она накинула плащ и вышла на улицу.

И под порывом ветра вдруг пришла в себя.

"Голос, ты здесь?"

"Конечно, Мария Сергеевна, я выяснил, что спать мне не требуется, поэтому я всегда весь внимание".

"Я знаю, что с Вами произошло. Несколько дней назад неизвестный злоумышленник проник в кабинет Директора БИМПа и раскурочил некое хранилище, в котором в бессознательном состоянии находились много полуживых личностных единиц. Видимо, Вы были одной из них. Когда темница рухнула, многие вышли на свободу и остались в забытьи, но Вы каким-то образом зацепились за мою голову и, таким образом, реабилитировались очень быстро. Полагаю, моя жизненная сила послужила донором".

"Мария Сергеевна, прошу прощения, но я уже знаю. Вы думали об этом, а мысли Ваши для меня не тайна. Ещё раз простите. И я полагаю, что злоумышленника лучше называть злоумышленницей, глубокое вам почтение, гражданка".

"Что ж, тогда я изложила для Вас официальную версию, и пусть она остаётся таковой".

"Непременно".

Офис гудел, как улей. Маша зашла в кабинет, в течение минуты просмотрела всё новое, что лежало на столе, не увидела ничего жутко срочного и, не раздеваясь, пошла к Борисычу выписывать командировку в офис Директора. Плана действий у неё ещё не было, но быть в гуще событий и создавать видимость деятельности Маше явно стоило.

Пройдя уже известный ей путь до комнаты с телепортом, она села в кресло и мгновением позже встала из похожего терминального кресла на лунной базе БИМПа. Однако теперь её путь в обезличенном временном бионосителе женского пола лежал к сектору администрации, где она раньше не бывала.

"Голос, ты еще здесь?"

"Здесь, куда же мне".

"Просто проверила, что не остался в прежнем бионосителе".

"Боюсь, я скорее прикреплён невидимыми узами к Вам, Мария Сергеевна, чем к мышцам и костям".

Более не отвлекаясь на сидящее внутри неё существо, Маша по указателям и с помощью проходящих мимо сотрудников прошла к группе лифтов, один из которых стоял особнячком. Путь ей заступил сотрудник в охранной ливрее.

- Цель вашего посещения?

Маша не ответила ни слова, лишь кивнула головой: вопрос был данью традиции. Сканер прощупал её в тот момент, когда она подходила к лифту, считал психохарактеристики, опознал и определил, что она назначена старшим следователем по делу, при котором присутствие в кабинете Майруса Квинта было возможным и даже желательным.

Охранник, получив данные, тоже кивнул ей, отошел в сторону и пропустил в лифт, в котором кнопок не было вообще. Лифт закрылся и мягко понёс сменный бионоситель в недра естественного спутника Земли. (Впрочем, Луна никогда не была естественным спутником, как знали все БИМПовцы, поскольку при обустройстве базы сотни и сотни лет назад было обнаружено, что это безмерно старый космический корабль неизвестной цивилизации, сплавленный невероятной температурой так, что лишь скрупулёзное исследование помогло восстановить расположение некоторых палуб и механизмов, давно канувших в Лету.)

Выйдя из лифта, Маша вышла в небольшое помещение с приятным и неброским, но продуманным классическим дизайном, где за столом сидела, разговаривая с кем-то по рации, секретарь. Она была, разумеется, уже в курсе прихода гостьи, поэтому просто показала рукой на дверь позади себя. Маша прошла туда и попала в уже известный ей по ночному путешествию кабинет. Майрус Квинт сидел за столом и ничем не занимался - видимо, ждал её.

- Директор, - остановилась Маша у порога и кивнула в знак приветствия.

- Здравствуйте, мисс Бастарчук. Или гражданка Бастарчук, как у вас принято?

- Можно просто Мария Сергеевна.

- Хорошо, Мария Сергеевна. Я хотел бы узнать о ходе расследования. Садитесь, - он показал рукой на кресло с другой стороны стола.

- Поскольку нарушитель был не выявлен системой сканирования, очевидно, что индивидуального номера у него нет. Значит, он внешний. Но я проверила сообщения о пиратских налётах, и обнаружено их в этот период времени не было. Незарегистрированные суда туристов или транзитников в систему в данный период времени также не поступали. Значит... Либо мы пропустили какого-то туриста, либо...

- Либо?

- Либо это Лис.

Майрус Квинт глянул на неё исподлобья.

- И Вы, Мария Сергеевна, разумеется, не знаете, где он находится.

- К сожалению, не имею ни малейшего понятия. Удачное стечение обстоятельств и привязанность Лиса к старым образцам поведения позволили мне однажды найти его, однако больше такой ошибки, я уверена, он не допустит.

- Какие у Вас есть ещё версии?

- Я могу знать, что за оборудование было испорчено? Тогда я смогу найти новые ниточки для поиска преступника.

- Это была лечебница для личностных единиц, - не моргнув глазом, соврал Квинт.

- Лечебница?

- Мария Сергеевна, на нашей планете есть очень разные... типы живых существ. Очень небольшая часть - это преступники. Поскольку мы не планета-тюрьма, мы не сажаем их в тюрьму, но вынуждены лечить, чтобы они не причинили вреда остальным поселенцам.

- А какой способ лечения использовался в этой лечебнице?

- Это тонкости процесса, которые не имеют никакого отношения к делу.

Директор и Маша помолчали.

- Что ж, тогда у меня появляется ещё пара версий, которые нужно будет проверить. Например, мщение за несправедливо помещенного в лечебницу подельника.

- Вы можете проверить все версии, если это не потребует много времени. Но есть версия и у меня. Чую я... есть ещё один Лис. Еще кто-то, похожий на него. Он это сделал. Рассмотрите эту версию, Мария Сергеевна.

Маша снова кивнула и попросила разрешения осмотреть место преступления и повертела в руках уже известный ей зимний домик. Директор пытливо смотрел на неё.

- Скажите, Мария Сергеевна, не встречались ли мы раньше? - вдруг спросил он.

Маша демонстративно пожала плечами.

- Официально - нет, Директор, я общаюсь с Вами впервые. А так... Кто знает, сколько раз наши дороги пересеклись. Наша работа длится не одно столетие.

- Да, Вы правы. Но всё-таки кого-то вы мне напоминаете. Ладно. Если Вы собрались уходить - не смею вас задерживать.

- Доброго дня, Директор, - ответила Маша и вышла из кабинета к лифту. Её немного штормило.

Она вернулась в своё собственное тело, вышла из офиса на улицу, на прохладный ветер, и села на лавочку в микроскопическом скверике рядом.

"Голос, - спросила она, - Вы здесь?"

"К счастью или сожалению, но да".

"Вы вчера так и не ответили - есть ли у вас имя? Или имя последнего носителя? Как Вас зовут?"

Голос будто бы хмыкнул внутри Машиной головы.

"Неплохая идея - иметь имя, не зависимое от бионосителя. Я подумаю об этом потом. Но, можно сказать, что у меня есть имя, да. Я во время миссии с ним уже как-то сроднился. Меня зовут Дмитрий Дмитриевич. Или Дима, я буду рад, если мы перейдём на "ты". Идёт?"

"Идёт, - весело подумала Маша, - Добро пожаловать, Дима, в гости в Машину голову. Чем ты занимался, пока жил в последнем носителе?"

"Я был композитором. Несмотря на то, что я хотел быть концертирующим пианистом, из-за физических проблем мне плохо это удавалось, особенно во второй части жизни. Однако в композиторском искусстве я преуспел. Пять сталинских премий, госпремия СССР, другие премии... Я был народным артистом СССР, между прочим!"

"Дима, а фамилия-то какая у тебя? Может быть, я слышала о тебе?"

"Шостакович моя фамилия".

Маша аж со скамейки встала и дышать забыла.

"Дмитрий Шостакович!!! Ещё бы! Конечно! Неужели это Вы, тот самый композитор Шостакович?"

"Ну... Мой сын, Максим Шостакович, тоже пианист, причём именитый. Может быть, вы слышали о нём. Однако композиторов-Шостаковичей я больше не знаю".

Маша всё никак не могла взять себя в руки.

"Настоящий Шостакович! Да даже я, далёкий от музыки человек, столько раз слышала о Вас! Да любой музыкант бы руку правую отдал, только чтобы беседовать сейчас с Вами так, как я!"

"Ну, не руку, руку музыканты не отдадут. Но ногу - это может быть", - засмеялся внутренним смехом Шостакович. Маша отметила вдруг, что смех - совсем не телесное проявление, смех личностной единицы настолько же различим и весел, как и внешний, если можно так выразиться.

"Но давай всё-таки на ты, Маша, хорошо? Я, может, и знаменитая личность, и мне льстит, что меня не забыли через пятьдесят лет после покидания соответствующего носителя, но внутри себя-то я вовсе не небожитель! И у меня нет ощущения, что я велик и могуч, словно звезда небесная. Давай я буду просто Димой".

Маша мысленно кивнула, даже не озвучивая в голове согласие.

"Что я могу сделать для тебя, Дима? Меня так переполняет какая-то общечеловеческая благодарность, что мне ужасно хочется что-то для тебя сделать".

"Ой, брось! Хотя желание озвучить могу. В идеале, конечно, нужно будет освободить тебя от бремени меня и отправиться по своим делам. Но пока этого не произошло - любопытно узнать, что изменилось за те несколько десятков лет, пока меня не было".

"Ну, слушай Дима. Использую своё рабочее время, чтобы провести тебе экскурсию - всё равно постоянно сверхурочно работаю. Ты вот спрашивал вчера, достигли ли мы коммунизма? Говорить об этом не хочу, а мнения и официальные версии ты можешь узнать в интернете".

"Где?"

"О... - Маша вдруг оценила всю глубину пропасти, отличавшей её от человека двадцатого века. - Ну, скажем так. Информация в современном мире хранится более не на видеоплёнках или листах бумаги. Конечно, таких носителей информации остаётся много, но знания в них нельзя очень быстро передать.

Поэтому вся информация хранится в электронной форме: так её очень легко передать на расстояние и скопировать. Прогресс нашего века позволяет каждому человеку иметь при себе личный прибор, который почти мгновенно может получить любую информацию, которая есть в мире. И он может её отдать, если информация хранится в приборе".

"Но...Это же чудо!"

"Скорее да, это чудо. Вот телефон, посмотри", - Маша достала из кармана мобильный телефон, - "Мы называем его телефоном, хотя он является, фактически, таким прибором, о котором я рассказала. Что хочешь узнать?"

"Ты имеешь в виду, прямо сейчас? Вот прямо сейчас, по желанию?"

"Да. Из того, что известно человечеству".

"Ну... Высоту Эвереста?"

Маша набрала в браузере вопрос о высоте Эвереста, и на экран загрузилась статья о горе с цифрой 8848.

"Это чудо... - благоговейно прошептал Шостакович, - это новый, золотой век человечества..."

"К сожалению, любой инструмент можно использовать как во благо, так и во вред, - прокомментировала это Маша, - а ну-ка, сейчас сюрприз. Что мы хотим послушать?"

Она набрала в поиске "Шостакович случать", и браузер решил первой строчкой выдать ей Одиннадцатую симфонию. Маша тыкнула в экран пальцем, и зазвучала мелодия.

"О-о..." - теперь Шостакович, похоже, ментально распростёрся ниц перед благами современной цивилизации.

Так они шли и разговаривали, Шостакович то мысленно потел, то аж дрожал от восторга. Маша дошла до своего подъезда, но прошла мимо и направилась вниз, в сторону порта - не каждый день гуляешь и болтаешь с самим Шостаковичем.

"Троллейбусы уже были в ваше время?"

"Конечно, были. Но вот эти выглядят более вместительными".

"А вот электричка едет".

"При мне вагоны были голубого цвета"

"А вот здание банка".

"О-о, какое оно всё стеклянное... Как красиво! Я видел такие только в ГДР, когда ездил туда с дружественным визитом!"

"А это что?"

"Это стенд для зарядки электроавтомобилей, а рядом платёжный терминал парковочного места: в этом месте парковка для автомобилей платная".

"О-о, какие красивые у вас автомобили... И их так много..."

"Эх, Дима, что за амнезия у тебя. Подумаем, как её убрать. Потому что удивляться этим якобы новинкам в космический век можно только забыв всю свою предыдущую жизнь".

Так Маша и Шостакович бродили по городу. Дима впитывал, как маленький мальчик, все красоты и новинки, что он "проспал", а Маша не уставала объяснять ему, что здесь к чему.

Однако пора было подумать о работе. Машу угнетало то, что она не знала, как справиться с ситуацией, а спасительной идеи со стороны, как в прошлый раз с теорией девяти жизней, ей не приходило. Ну, не сыщик она, и всё тут. Себя бы спасти от преследований, и то хорошо.

"Кстати, у меня есть на примере очень мозговитый сыщик, который с удовольствием помог бы. Знать бы только, где он", - заметил в ответ на мысли Маши Шостакович.

Маша и Шостакович добрели к этому времени до центра города, и девушка, начинавшая чувствовать голод, зашла в первую попавшуюся кафешку: наличные из тумбочки у неё были в кармане в достаточном количестве, поэтому о выборе места она почти не думала.

"Тогда нам нужен не просто сыщик, а очень лояльный к моему положению и бесстрашный сыщик. Мы шутим с БИМПом, а такие шутки легко наказываются тюрьмой, подобной той, в которой ты только что был".

"Поверь мне, это именно такой сыщик. Я, кажется, ещё не рассказывал тебе о миссии, в которой был, и моих коллегах по ней. Так вот. Миссия наша была стандартной и ничего необычного из себя не представляла. Такие исследования на планете ведутся регулярно испокон веков.

Суть была в том, чтобы спрогнозировать и рассчитать влияние личностных единиц с большим творческим потенциалом на собственную жизнь в подобных земному обществах и на население самой планеты.

Рассматриваться должны были такие вещи, как способность творческого человека пробить себе дорогу в жизнь, повлиять на экономическую, политическую и общественную жизнь области проживания, потенциал человека сохранить свои творческие способности в неблагоприятном окружении... Ну, я думаю, и другие вещи, связанные с творческими задатками. Полагаю, данные исследования используются при планировании заселения новых планет, для контроля населения, ну и так далее. Кстати, сейчас земляне уже полетели к другим планетам? Ладно, потом, не буду отвлекаться.

В нашу миссию наняли три человека: то ли по причинам, известным одному лишь господу богу и администраторам, то ли не смогли найти больше: люди со внушительным творческим потенциалом, доказавшими величину своего таланта, тоже во вселенной не на каждом углу валяются. Да и завербоваться в миссию захотят, полагаю, не все.

Мы познакомились с коллегами, и нас связали дружеские отношения. Подготовка и разного рода инструктажи длились около трёх месяцев, и мы, проникнувшись взаимным уважением, пообещали друг другу, что и после миссии будем встречаться, помогать друг другу и сохранять нашу дружбу. Тогда, конечно, я был никаким не Шостаковичем, но явно считался каким-то большим в мире творчества человеком.

Однако нас ждал приятный сюрприз, устроенный администраторами проекта или самой природой человека: мы трое всегда чувствовали друг друга, своё идейное родство, хотя и не помнили, кем были до рождения. Так мы встретились в молодости и с тех пор стали переписываться и встречаться. Все мы, естественно, были одногодками: миссия началась в 1906 году, и мы "родились" в этом году в разных частях света с небольшим разбросом по времени.

Здесь, на Земле, нас назвали Дмитрием - это я, Рене и Аристотелем. Ты должна знать этих людей".

"Я слышала о философе Аристотеле, но ведь он жил очень давно, в античные времена?"

"О, наш Аристотель был философом и творцом совсем иного плана - он был финансовым творцом".

"Бизнесмен? Но ты говорил о миссии, касающейся творческих людей".

"Он создавал деньги с нуля и с таким изяществом, как иной поэт создаёт строфы своего шедевра! Поверь мне, чтобы заработать большие деньги, нужно быть трудягой, а для того, чтобы заработать очень-очень большие деньги, нужно быть творцом - поэтом, писателем и композитором своего дела! И Аристотель был таковым. Его фамилия была Онассис, и в своё время он был богатейшим человеком века, а его флот - самым большим частным флотом мира".

"Ого! Фамилию Онассиса я слышала - сегодня она стала синонимом кого-то сказочно богатого. А вот имя третьего мне незнакомо - я не знаю никого по имени Рене. Разве что Рене Декарта, который тоже жил куда ранее".

"Наш Рене более известен под своим творческим псевдонимом - Джеймс Хедли Чейз".

"И я, кажется, знаю, про кого ты говорил, что он сыщик! - засмеялась Маша, - Это ведь он у нас король триллеров и детективов!"

"Да-да, а Агата Кристи - королева этого жанра! - подхватил Шостакович, - Вопрос только в том, где его найти".

"Я, на самом деле, думаю, что вы трое несколько уникальны, и не только в творческом плане. Ты очень быстро пришёл в себя после твоей электрической тюрьмы, Дима. Это необычно и, возможно, связано с той специальной подготовкой, что была проведена вам перед миссией. Тогда можно предположить, что два твоих друга тоже быстро пришли в норму и сейчас либо носятся где-то в пространстве, либо засели у кого-то в голове".

"Прямо с языка сняла".

"Тогда я хочу кое-что проверить".

Маша вскинула руку, попросила у официанта счёт, отставила третью чашку уже остывшего чая в сторону и встала из-за стола. Пешком идти уже не было ни желания, ни времени. Выйдя на улицу, она вызвала такси и уже через двадцать минут была в офисе.

Сев за стол, она набрала в поиске имена друзей Шостаковича и самого Дмитрия Шостаковича, а затем откинулась на спинку кресла.

- Так я и думала, - произнесла она вслух.

Но мысль опередила слова, и Шостакович уже знал ответ: согласно информации из базы данных, ни Шостаковича, ни Онассиса, ни Чейза никогда и нигде даже не существовало.

"Впрочем, - сказал жизнерадостным тоном Шостакович, явно желавший сделать сюрприз и сорвать за это очередную порцию аплодисментов, - есть ещё один вариант коммуникации. Знаешь, мы все родились в разных частях света, а довольно трудно общаться и встречаться, когда твои страны конфликтуют.

Поэтому ещё в юношестве мы нашли местечко, куда мы могли попасть по велению души, и никто бы нам за это ничего не сделал. Там и можно оставить послание другим членам нашей тройки. Если они сейчас болтаются по миру или сидят, подобно мне, в чьей-то голове, они тоже подумают об этом месте и найдут послание".

"И где же это чудесное место?"

"О, впервые мы втроём встретились в Барселоне на Международной Выставке, - проигнорировав вопрос, пустился в воспоминания Шостакович, - было это, кажется, в двадцать девятом году. Я прибыл туда как заведующий музыкальной частью в театре Мейерхольда, мы были на гастролях. Аристотель, чья семья недавно обанкротилась, был начинающим бизнесменом и изыскивал на Выставке новые знакомства и способы заработать денег. Рене тогда был совсем не Чейзом и работал распространителем детской литературы на выставке...

Что могло заставить встретиться таких настолько непохожих друг на друга людей? Только миссия, которая жила в сердце каждого независимо от того, знал ли о ней или нет. Мы встретились в баре, вместе пообедали, разговорились, потом вместе гуляли по Выставке, потом, когда у меня появилось время, поехали в Барселону... В тот момент только я из нашего кружка стал хоть сколько-нибудь заметным в мире человеком: на моём счету уже была симфония и некоторые другие сочинения.

Мы обменялись контактами и, разъехавшись, поначалу звонили друг другу и съезжались то к месту моих гастролей, то на различные мероприятия мирового уровня. Однако потом грянула война, и со встречами стало хуже. А потом, после войны, отношения между странами стали накаляться, и за замеченные за мною связи с антисоветскими элементами - уже знаменитыми Онассисом и Чейзом - меня обвинили в пособничестве буржуазии, уволили со всех постов и объявили профнепригодным. Я выкарабкался из обвинения, но в нашей системе общения надо было что-то менять.

И придумал, как это сделать, Рене. К тому времени в руках Онассиса был внушительный торговый флот, и корабли его заходили во многие порты СССР. На каждом из кораблей был специальный человек, который, уходя в увольнение в город, отсылал внутренней почтой письма или передавал посылки от меня или ко мне. Так я всегда оставался в общении с друзьями.

Мне известна квартира в Ленинграде, которая всегда использовалась нами для сообщений. И если мы туда попадём, возможно, у нас будет хоть какая-то зацепка".

Маша переварила услышанное.

- Ладно, - сказала она вслух, - пойдём к Борисычу.

На входе в офис Маша встретила Екатерину, что жеманно кокетничала с охранником.

- Катюшик, можно тебя на пару слов? - попросила Маша, и когда Катя отошла в сторонку, попросила вполголоса:

- Слушай, я сейчас по этому делу с директорским взломом полько по командировкам и буду мотаться. Не возьмёшь мои дела себе на время?

- Ну ты взлетела, подруга, - то ли ругаясь, то ли восхищаясь, всплеснула руками та, - уж и обычные дела не для тебя!

Но тут же смягчилась:

- Возьму, конечно, не бойся. Спасай наш БИМП.

- Ну уж не знаю, насколько это всё будет спасением БИМПа, - вздохнула Маша, - Спасибо.

А вот Борисыч настолько сговорчивым не оказался:

- Погоди, барышня. У меня тут насчёт тебя указаньице имеется.

Он ввел в строке программы какой-то код, и на мониторе видеосвязи Маша увидела лицо Майруса Квинта.

Несколько секунд он что-то писал, и, наконец, обратил внимание на экран.

- Вы просили соединить, директор, - сказал Борисыч и освободил место перед монитором Маше.

- Я хочу быть в курсе Вашего расследования и командировок, Мария Сергеевна, - сказал тот, - поэтому объясните мне цель этой командировки... куда, кстати?

У маши ослабели руки и спёрло дыхание. Мысли ураганом пронеслись в голове за секунду. Единственной умной мыслью оказалась решимость начать говорить, а врать уже по ходу дела.

- В Санкт-Петербург, - уверенно ответила она.

- Ниточки расследования привели туда?

- Да. ("Агент-перебежчик? Анонимное послание? В моей голове засел один из сбежавших?") Мне под дверь дома положили записку. Автор неизвестен. Он желает встретиться и сообщить мне важную информацию о неких сбежавших во время взлома лечебницы больных... Будто бы каких-то членах миссии, знаменитых творческих личностях... Возможно, нахождение одной из этих личностей даст нам наводку на их освободителя. ("Господи, как я логично придумала-то!")

Лицо Квинта изменилось, но он постарался скрыть момент узнавания.

- Директор, это имеет отношение к истине?

Квинт помялся.

- Имеет... Некоторое отдалённое отношение. Но я сразу хочу предостеречь, Мария Сергеевна: сбежавшие больные - патологические извращенцы и лгуны. Не верьте им ни на йоту. Где он попросил встречи?

"Мавзолей, Пирамида Хеопса, Эрмитаж"...

- Эрмитаж.

- Что ж... успеха Вам в расследовании, - буркнул Директор и отключился.

- Что ж... будем считать, командировка тебе разрешена! - весело заключил Борисыч и несколькими нажатиями клавиш оформил передвижение.

"Пирамида Хеопса?!.. Мавзолей?!.. Маша, ты как с географией?", - вопрошал у неё смеющийся где-то внутри Шостакович.

"Что я, виновата, что ли, что ни разу не была в Питере и знаю только, что там есть Эрмитаж?", - огрызалась Маша по пути в комнату перемещения.

"Вот нет бы Васильевский остров сказать... Кронштадт, например... И вообще, что за Санкт-Петербург? - явно издевался над ней Шостакович, - Кстати, в ваше время самолётом или поездом в Ленинград не путешествуют?"

"Путешествуют. Но это несколько часов времени. А я хочу потратить их для дела".

"О, времена, о, нравы", - заключил Шостакович, закатив виртуальные глаза. Он всё никак не мог принять, что Ленинград называется сейчас как-то по-другому.

Маша села в трансферное кресло в подвале собственного отделения и мгновением позже встала из подобного же кресла в БИМПе Санкт-Петербурга. Выйдя на улицу из парадного в стиле какого-то чисто российского барокко, она увидела перед собой набережную и речку, через которую изящной дугой перекидывался пешеходный мостик. В воздухе висел прохладный туманец, что покрывал ряд домов на другой стороне канала словно одеялом.

"Ну что, говори адрес", - сказала Маша, доставая телефон и одёргивая какую-то не особо удобную куртку сменного бионосителя.

"Лесной проспект, тридцать девять".

Маша потыкала пальцем в экран телефона.

"Имеется такой адрес, и всего в двадцати пяти минутах ходьбы пешком. Пройдёмся-ка мы и ознакомимся с колоритом этого города", - подумала Маша Шостаковичу.

И они, оглядываясь, пошли - Маша для того, чтобы увидеть северную столицу впервые, а Шостакович - чтобы насладиться знакомыми улицами и отметить изменения, произошедшие с ними за полвека.

"А что, - подумала вдруг Маша, - ведь Онассиса и Чейза уже сколько времени нет в их носителях. Квартира могла сто раз продаться, уйти с аукциона, стать музеем и так далее?"

"Вряд ли. Ари сказал, что он составит своё завещание, чтобы квартира поддерживалась из его фондов неограниченное количество времени, а специальный человек будет приходить туда даже после его смерти. Уверен, квартира в порядке".

Маша с Шостаковичем добрели до нужного дома и остановились посмотреть на него. Дом был явно не нынешнего века, однако реставрация сделала его посвежее. По обе стороны от двери стояли два облезших белых льва, а справа сияла начищенная медная табличка: "Этот дом в 1960-1970 годах часто посещал великий российский композитор Дмитрий Дмитриевич Шостакович".

"Углядели, глазастые, - пробурчал великий композитор, - Нам нужен второй этаж".

Только Маша зашла внутрь, как дверь ей преградил сухонький старичок с дрожащей седой головой и отплясывающими руками.

- Барышня, вы к кому?

"Я его узнаю, это Колька Погорельцев, сосед по нашей квартире. Скажи ему, что тебя прислал Дмитрий Дмитриевич".

- Здравствуйте, Николай. Меня прислал Дмитрий Дмитриевич.

Старичка аж подкосило, он осел на стул и истово перекрестился.

- Чудеса бесовы... Вы за кого меня принимаете, барышня, Дмитрий Дмитриевич живёт ныне в совсем иных чертогах...

"Скажи ему, что Дмитрий Дмитриевич до сих пор помнит, как он украл тромбон у Седельникова, но до скупки дело не дошло, и тромбон был возвращён. Эту маленькую тайну знали только мы с ним. А потом скажи, что Дмитрий Дмитриевич попросил тебя пройти в квартиру".

Маша сказала.

У Николая даже руки дрожать перестали, и Маша серьёзно забеспокоилась о сердце старичка.

- Боги святые, боги святые... Что же это творится...

Николай сел на стул и махнул рукой.

- Проходите, второй этаж. Но будьте внимательны - вас там уже ждут.

- Кто ждёт? - только двинувшаяся Маша остановила себя.

- Молодой человек, мне незнакомый.

- А как вы его пропустили? Что он сказал?

- Ничего он не сказал, - вздохнул Николай, - корочку какую-то чудную мне под нос сунул, с иммиграцией что-то связано... Какая-то шишка, наверное...

Маша и Шостакович внутренне переглянулись.

"Это БИМПовец, - сказала Маша, - какая тут ещё другая иммиграция".

"Всё равно иди, - с паузой отозвался Шостакович, - Ты озвучила Директору свои планы насчёт Ленинграда. Ему нет нужны так перестраховываться. Кроме того, никто даже знать не может об этой квартире".

Маша кивнула и стала подниматься по скрипучей, но шикарной лестнице, достойной графов и князей. Поднявшись на такой высокий по сравнению с современными домами второй этаж, она по указке Шостаковича завернула налево, ещё налево, и очутилась перед массивной дверью, выложенной деревянными панелями с узором.

"Я знаю, где ключ, но попробуй просто толкнуть, раз там уже кто-то есть".

Маша толкнула дверь, и она распахнулась, открыв взгляду большую комнату с интерьером середины 20 века - массивным комодом, столиком посредине, радиолой... И посреди комнаты, застыв в напряжённом ожидании, перед ними предстал молодой человек в деловом костюме.

- Кто Вы? - требовательно спросила девушка, войдя в квартиру, и захлопнула дверь.

- ... А Вы кто? - тон молодого человека был смесью страха и строгости. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке. У парня был странный акцент - русский был явно неродным.

- Я уже знаю, что Вы из БИМПа. Более того, я тоже из БИМПа. А теперь объясните мне, ради бога, что Вы здесь делаете?

Молодой человек вздрогнул, но потом заметно расслабился: дела перешли в уже известную ему вселенную, а потому ничего ужасно странного случиться не могло.

А в голове Маши вдруг сверкнуло понимание.

- А, я поняла, - сказала она молодому человеку, - я всё поняла. А ну, говорите, кого вы скрываете внутри своей головы?

Молодой человек схватился за голову, сел и на секунду спрятал лицо в руках. А потом он прошептал:

- Рене, нас, кажется раскрыли.

И тут же поднял голову.

- Рене спрашивает - друзья, кто из вас - Дима или Ари?

Маша засмеялась.

- Ну вот, всё и стало понятным. Дима, что скажешь?

"Скажи Рене, что я до ужаса рад видеть его после стольких лет, пусть и под личиной этого парня!"

- Дима говорит, что жутко счастлив встрече с Рене, но обниматься с ним в обличье этого парня он не будет, - с улыбкой сказала Маша, заперла дверь и присела у столика, - ну хорошо. А я-то боялась, что нас раскрыли.

- А уж я-то как боялся, - сказал парень.

- Теперь, прежде чем будут говорить Рене и Дима, объясните мне, что с вами произошло.

Молодой человек в костюме кивнул.

- Меня зовут Карлос Альпеджио, - сказал тот, - я работаю в центральном БИМПе на Луне. Я бразилец, и это моя первая жизнь в БИМПе.

До двадцати пяти лет я работал фельдшером в ветеринарной клинике, и однажды с нашим хирургом Лусианом случилось нечто странное - он вдруг упал и стал говорить, что смотрит из какой-то точки выше своего тела... Я испугался, стал спрашивать его - Карлос, друг... Он сказал, что ему не больно, но он никак не может вернуться обратно в тело. Я быстро уладил все дела с клиентами в клинике, закрыл её, а затем вернулся к Лусу.

Лус по-прежнему был "не в себе". Лус сказал, чтобы я не беспокоился, что у него ранее такое уже бывало. Я спросил его, не стоит ли перенести его к священнику или психологу, но тот засмеялся и сказал, что все они дилетанты. Он попросил тайно перенести его по адресу в Форталезе, который оказался адресом офиса БИМПа. Так я узнал, что Лусиан - внештатный сотрудник БИМПа, а его хворь - спонтанные выбросы из носителя - лечится только БИМПовскими методами. БИМП оказался именно тем местом, где я хотел бы работать, и я очень просил местного администратора позволить мне остаться - хоть уборщиком, хоть кем.

Мне позволили остаться, а потом, после двух лет безупречной работы в охране, рекомендовали наверх: у меня обнаружились способности к исцелению носителей, почему, собственно, я и работал в ветклинике. Носители сотрудников БИМПа тоже часто нуждались в починке, медицина не всегда лучшее средство, а менять носители без необходимости тоже желания ни у кого не было. Поэтому в центральном БИМПе я оказался на своём месте и работал у Директора и других руководителей массажистом. Формально - массажистом, но по факту целителем и кем-то похожим.

Несколько дней назад, когда я готовил процедурную для очередного пациента, что-то случилось, почти незаметный толчок или порыв ветра... И после этого я стал чувствовать в себе голос.

- Сначала ты, наверное, подумал, что у тебя раздвоение личности, - хмыкнула Маша.

- Да, я подумал, что мне и самому пора сходить к какому-нибудь специалисту. Но потом понял, что голос знает даже то, что не знаю я. Так мы и познакомились с Рене. Однако мы с ним до сих пор не понимаем, как такое произошло.

- Я тебе позже расскажу, - улыбнулась Маша.

- Ну что же. Рене сказал мне, что он, возможно, найдёт ответ на этот вопрос здесь, в этой квартире. Кажется, он был прав. Пожалуй, это и всё, что тут можно сказать.

-Хорошо, - сказала Маша, - теперь, прежде чем рассказать тебе всё остальное, я хочу спросить тебя один вопрос. Если рассматривать БИМП как организацию, её Директора, руководство БИМПа, колонистов планеты - то к кому из них ты испытываешь... скажем так, преданность или симпатию?

- Преданность...

Карлос несколько секунд прижал палец к губам.

- Никому не говорите, но Квинт - просто старый брюзга. Сколько раз он лежал под моими пальцами, и от него только и слышно ворчание: админ наглый идиот, кондитер просто псих, эта новая ищейка тупа как пробка, все его подчинённые копают под него, а все колонисты сплошь бездари и бестолочи... Но бог с ним, главное, чтобы он хорошо управлял БИМПом. Я считаю, что мы делаем важную работу.

- Что ж, Карлос. В таком случае я расскажу тебе и нашу часть истории.

И следующие полчаса Маша рассказывала Карлосу (и, получается, Рене) ситуацию со взрывом электронной тюрьмы.

- И вот мы вошли сюда, - закончила она.

Несколько секунд в комнате висело молчание.

- Тут Рене хочет что-то спросить, - сказал, наконец, Карлос, - точнее, Джеймс. Я немного обижен, потому что я только сейчас узнал, каков его псевдоним. Странно было называть меня своим другом и не сказать, что он - великий Чейз. Но вопрос передам. Он спрашивает...

Он немного помолчал.

- Он спрашивает, раз мы здесь, то где же тогда Ари?

В это же самое время Квинт задавал себе вопрос, подобный вопросу Карлоса - не сходить ли к другому специалисту и ему.

Майрус Квинт, Директор земного филиала БИМПа, не был злым. То ли в соответствии с детскими сказками, то ли с веяниями новомодной психологии, злость стала считаться синонимом чего-то вредного или не приводящего к хорошим последствиям. Однако этот взгляд ограничен: существует и множество других эмоциональных проявлений человека, которые наносят урон как самому индивидууму, так и тем, кто живёт вокруг.

Например, зависть. Зависть - это не злость, однако человек проникнутый завистью, будет вершить несправедливость начиная с детского сада, где будет жаловаться на одногодков за то, что у них игрушки лучше, и заканчивая седой старостью, где станет ворчать и ставить палки в колёса молодёжи. Но это не о Квинте, завистником он не был.

Ещё одно из таких состояний мальчиша-плохиша - это безразличие. Иногда безразличие даже кажется положительной чертой - например, когда ребёнок просто сидит и даёт маме отдохнуть, а не бегает вокруг, круша всё, что под руку попадается. Но эта беда проявит себя позже - когда ребёнку будет сорок лет, и он по-прежнему будет сидеть у мамы на ручках. Но это, опять же, не о Майрусе Квинте.

Квинт был обходителен и благосклонен. Он пожимал руки людям и улыбался им. Он знал по именам сотрудников вокруг себя и даже временами выписывал им премии. Он старался работать хорошо, вовремя посылал отчёты руководству и держал статистику ненайденных потеряшек на максимально низком уровне. Да и ругался он редко - только в моменты духовного просветления и телесного удовольствия. В общем, он был хорошим для людей вокруг.

Впрочем, тут мы ошиблись. Согласно его внутреннему пониманию, вокруг Майруса Квинта не было людей - вокруг были враги. Враги кивали ему, проходя мимо, враги приносили ему кофе, враги населяли планету там, внизу, прибывали на неё и убывали восвояси. Враги лежали в его постели, давали ему указания и просили этих указаний. И Квинт как никто понимал, что злиться на своих врагов бессмысленно.

Он боялся своих врагов - а кто в здравом уме не будет бояться врагов? Но свою жизнь он провёл, выстраивая свою линию обороны против полчищ недругов вокруг него. Он поднялся по карьерной лестнице, чтобы эффективнее противостоять атакам. Он был вежлив и почтителен, чтобы вносить хаос и замешательство в ряды противника. Он не позволял поймать себя на сделанном, чтобы никто не мог обвинить его в агрессии.

И он выжил. И не только выжил, а ещё и преуспел - не это ли оказалось доказательством правильности его действий?

А недавний террористический акт - взрыв тюрьмы и побег заключённых - пробил в его обороне опасную брешь. И поэтому эту брешь требовалось залатать как можно скорее, а затем сделать работу над ошибками и организовать работу так, чтобы подобное не имело возможности произойти опять.

Возможно, стирание из базы номеров самых опасных заключённых - тех, что слабо поддавались внушению, а также сильных миссионеров, - было ошибкой: их теперь не найти. С другой стороны, их не найдёт никто другой. Хотя однажды эта выскочка нашла Лиса... Пусть теперь ищет всех этих заключённых, может, кого-то и найдёт. А после этого загадочно пропадёт и она с дружками. Она слишком опасна, хоть и наивна как пень.

"Интересное мнение".

Майрус Квинт встрепенулся от собственной мысли. Конечно, его мнение интересное - оно логично обосновано и соответствует окружающей действительности. Оно просто прекрасно.

"Сильные люди нужны, чтобы делегировать им обязанности".

Квинт вскочил из кресла. А вот эта мысль была совершенным безумием! Делегировать обязанности... врагу... Чтобы завтра тебя похоронили без почестей и в грязи...

"Эта ситуация совсем расшатала мой разум", - подумал Директор. Он вышел в личную ванную комнату, соседствующую с его кабинетом, и подставил голову под струю холодной воды. Вода ли помогла, или стресс начал сдавать позиции, но странные мысли в голове больше не появлялись.

Директор прошёл в кабинет и, пытаясь отвлечься, принялся за работу: акты о довольствии, приказы о перемещении персонала, просьбы об отгулах и премиях... Текучка заполнила его внимание, и оно более не возвращалось к голосам изнутри.

Так продолжалось до вечера. Квинт поужинал, ещё немного поработал в личное время, но так и не доделал того, что хотел. Он попросту хотел спать. Однако сразу спать ложиться он не любил: вечернее, свободное от работы и лишних глаз время он проводил за чтением, просмотром фильмов, слушанием музыки и иной столь же не требующей постоянного надзора деятельности. Квинт затребовал у обслуживающего персонала ужин и отослал всех домой. Ужин он уминал уже в постели за телевизором - спальня его находилась здесь же, рядом с рабочим кабинетом. Через час он уже спал.

Автоматы отключили свет и телевизор, распылили в воздухе тонкий цветочный запах с тонизирующим эффектом и поставили будильник на обычное время.

Однако через два часа, в полной темноте капсулы Директора его тело дёрнулось, потом дёрнулось ещё раз. Голова продолжала спать.

Правая рука поднялась, передвинулась, будто подвешенная на верёвочках, и аккуратно, ладонью, легла на лицо. Пальцы на руке зашевелись, будто чужие, заскребли по лицу и, наконец, достигли своей цели: указательный палец зацепил правое веко и приоткрыл его.

Веко не закрылось: за ним смотрел в пустоту неподвижный, ничего не выражающий глаз Директора.

Правая рука дёрнулась обратно, к её движениям присоединилась левая рука: обе они оперлись ладонями о перину и попытались, подобно домкратам, приподнять туловище. С первого раза это не получилось, и тогда неведомый кукловод решил сделать иначе, он перевалил туловище набок, скинул обе ноги с кровати ипопытался поднять туловище снова. Голова свесилась на плечах, словно у дохлого цыплёнка, но теперь туловище сидело.

Пару минут кукловод думал, а затем просто дал телу стечь с кровати: видно, понял, что попытки заставить непослушное тело встать - высший пилотаж, ему не доступный даже после нескольких часов ночного обучения.

Тело с одним открытым глазом неуклюже, задевая раскляченными ногами стулья, поползло в сторону рабочего стола. Взгромоздившись на кресло перед столешницей и поддерживая голову одной рукой, тело взяло другой рукой ручку из настольного прибора и зажало её в кулак.

После нескольких минут мучений ручка была взяла так, чтобы ею можно было что-то написать. Левая рука, оставив голову, шлёпнулась на стопку листов бумаги, лежащую в металлической корзинке на столе и стянула из неё один лист. Затем рука принялась корябать по бумаге что-то, напоминающее буквы. Буквы выглядели, будто их рисовал ребёнок с синдромом Дауна, но рука упорно продолжала корябать строку за строкой.

Наконец, рука остановилась. Левая рука стала неуклюже рыскать в ящиках стола, пока не нашла конверт. Ещё полчаса прошло, пока правая рука как можно более аккуратно старалась вывести на нём адрес.

Наконец, долгая мучительная работа была завершена. Правая рука разжалась, выпустив ручку, засунула бумагу в конверт и кинула в корзинку для исходящей корреспонденции.

Неведомый кукловод аккуратно как мог стащил тело на пол, и оно поползло, забавно елозя ногами и руками, обратно в постель, где и упокоилось в глубоком сне до самого утра.

Утром, ещё до будильника, в рабочий кабинет Директора пришла администратор. Поджав губы, осмотрела учинённый им бардак, положила ручку на место, поправила стулья, закрыла ящики и обратила внимание на письмо в корзине исходящей корреспонденции. Адрес, написанный корявыми пьяными буквами, ей ни о чём не говорил: Россия, Санкт-Петербург, Лесной проспект, 39-7. Администратор снова поджала губы. Она не любила пьянства ни в каком проявлении. Но кто она такая - если Директор хочет не просыхая писать письма в какую-то там Россию, пусть пишет и приобретает репутацию, которую заслужит.

Она взяла письмо и отнесла его в почтовую службу. А Майрус Квинт проснулся с утра разбитый, невыспавшийся и подавленный. Но что было тому причиной - осталось для него тайной. Одно хорошо - странные мысли более не появлялись в его голове.

В каждой комнате квартиры было по кровати, и наговорившиеся до позднего вечера Маша и Карлос (а также Рене и Дима) решили не идти на ночь в офисы БИМПа и домой, а переночевать здесь. По старому, ещё дисковому телефону, что стоял в квартире на столике с белой салфеткой, Маша позвонила Гектору и предупредила, что задержится.

Утром пора было уходить, но самый главный вопрос за болтовнёй Маша и Рене пока не обсудили.

- Мы должны найти Аристотеля и понять, что делать дальше. Рене, вы можете подсказать что-нибудь умное?

- Он говорит, - ответил Карлос, - что с моей помощью должен собрать некоторые данные, чтобы выдвинуть затем разумные идеи. Он предлагает встретиться здесь или созвониться через денёк-другой.

- Пусть будет так, - кивнула Маша, а нам с Димой желательно бы посетить Эрмитаж для поддержания легенды.

Они обменялись телефонами, дали свои телефоны Николаю (его отчества так никто и сподобился узнать) и поехали в Эрмитаж. Шостакович как всегда удивлялся всему вокруг - новым поездам метро, огромным торговым центрам, что выросли на каждой площади, новым маркам автомобилей, рекламе, которая была для него в новинку. Маша же терпеливо и с удовольствием объясняла ему новинки технического прогресса - ей доставляло необъяснимое удовольствие рассказывать про свой мир этакому пещерному человеку Шостаковичу, хотя тот отстоял от этого времени всего лишь на полвека.

"А как это двери сами открываются перед нами?"

"Там стоят фотоэлементы, они замечают, что световой поток изменился, то есть подошёл кто-то, а затем дают команду моторам открыть или закрыть дверь".

"Какие красивые светофоры... Эти красные и зелёные человечки такие милые!" "О, как много всего в магазинах! И ты говоришь, что можешь с помощью своего телефона купить любой товар из любой точки мира? А что ещё может твой телефон? Калькулятор, карта, отделение банка, магнитофон, фотоаппарат, видеокамера, книга, всемирная энциклопедия... И телефон? Это точно телефон?"

Единственное, на что не любила отвечать Маша, так это на вопросы Шостаковича о политике. Смена политического курса страны до сих пор волновала его, но Маша честно признавалась и ему, и себе, что на эксперта по политике не тянет. Шостакович тоже уяснил себе, что коммунистический строй закончился, начался опять капитализм, однако никто на улицах не умирает от голода, а обессилевших детей не оттаскивают от станков после четырнадцатичасового рабочего дня, и на этом и успокоился. Сказал только:

"Знаешь... Ты удивительная девушка, Мария Сергеевна. Я сижу у тебя в голове не первый день, слышу все твои мысли - а ты, похоже, и не пытаешься что-то от меня скрыть. Другие бы уже с ума сошли, что их собственные мысли в их носителе - их храме, их святыне - невозможно скрыть. Люди бы с ума посходили, только дай им понять, что их мыслительная деятельность стала предметом рассмотрения! А ты и в ус не дуешь - просто думаешь свои мысли и всё.

И не говори, что все так. Нет, не все. Скорее, никто. И я, слушая твои мысли - и весёлые, и грустные, и злые, - всё время боюсь попасть в какую-нибудь клоаку, от которой мне стало бы стыдно или горько - а этой клоаки нет. И вот это удивительно. Откуда ты такая?"

"Может, я агент своего агентства, поэтому и такая?" - подумала Маша Шостаковичу без особого интереса.

"Ну да, конечно", - ответил тот известной формой отрицания, и больше ничего не говорил.

Потолкавшись среди толп туристов по Эрмитажу и вдоволь насытившись архитектурой и картинами (впрочем, к картинам был неравнодушен только Шостакович), они пошли обратно к офису БИМПа, откуда и появились в Машином городе.

Наконец, ощутив своё собственное привычное тело в трансферном кресле, Маша с удовольствием размяла члены и порадовалась удобной одежде. Пройдя в кабинет, она засела за отчёты и разобрала недоделанные Катей свои собственные дела, их была всего парочка, причём довольно стандартных - потеря сознания и буддистский выход астрального тела. Через десять минут все дела были сделаны, а отчёт по командировке написан (информатор не явился на встречу), и Маша пошла домой.

Шостакович молчал, и Маша по пути обдумывала план того, что делать дальше.

"Для свержения Директора не подойдёт революция, подобная той, что была век назад. Тут требуется что-то вроде Гаагского суда, где вышестоящее руководство рассмотрит все факты и вынесет решение по смещению Квинта с должности, а возможно - это зависит от тяжести его преступлений - и о заключении его под стражу.

Значит, мы должны собрать все факты. Что мы знаем? Уже много. У нас есть свидетели - Шостакович и Чейз, которые были заключены в его электронную тюрьму. У нас есть я, которая обнаружила сам факт существования тюрьмы и нахождение её в кабинете Директора. У нас есть спиритионики, которые расскажут о тюрьме, когда достаточно восстановятся.

Что ещё? У нас есть техники, которые создавали и поддерживали тюрьму. У нас есть люди, которые были свидетелями стирания личностных данных о Шостаковиче и Чейзе из файлов системы. Их всех нужно найти, конечно, и они смогут дать показания. Используя командировки, я потихоньку внедрюсь в головной БИМП и отыщу этих людей.

Что дальше?"

Дальше Маша додумать не успела, поскольку пришла домой к Гектору, а разговаривая с Гектором, было сложно одновременно думать о чём-то другом. Ночью, однако, она снова без сна крутила мысли о том, что можно и нельзя сделать в такой ситуации.

Несколько дней прошли без особых событий. Маша, как добросовестная служащая, ходила в офис, мягко и вежливо загоняла в головы "выкинувшихся", искала "потеряшек", выскочивших из тела после отказа любимой или любимого, перебирала по каталогу туристов, что заехали на час с целью совершить кражу носителя... Прилежно работала, пока на её мобильный не поступило сообщение с неопределившегося номера: "Пришло письмо. Николай".

Через пять минут, не успела она пойти к Борисычу, ей позвонили из центрального БИМПа.

- Агент Бастарчук? Вам звонит агент Декастер, центральный БИМП. Что означает это сообщение?

Маша даже не стала удивляться и переспрашивать, какое. Ясно было, что за следователем по такому щекотливому делу также установлена нешуточная слежка.

- Понятия не имею, что это значит. Предполагаю, что объявился информатор с новой информацией. Предполагаю, что Николай - это какой-то памятник типа Николая Чудотворца или другой. Надо будет разузнать. Мне одобрена командировка?

- Повисите минуту, - сказал неведомый агент Декастер и переключился на другую линию, - Да, Вам одобрена командировка. Но нам необходимо получить все данные об информаторе.

- Мне они неизвестны. После встречи я напишу полный рапорт.

Агент Декастер повесил трубку, а Маша пошла к Борисычу, который уже без лишних вопросов выписал командировку и пожелал ни пуха ни пера.

"В Эрмитаж, Дима, подайте коляску, поехали в Эрмитаж", - вздохнула Маша и снова отправилась в трансферную комнату.

Маша действительно поначалу поехала в Эрмитаж - там она рассчитывала потеряться из виду, хотя и понимала, что в наш век электроники попытка запутать следы, скрывшись за спинами прохожих, довольно наивна. Ну, пусть хоть что-то.

Поплутав полчаса, она тихонько вышла со служебного входа и направилась к метро. Пора было узнать, что имеет в виду Николай и откуда он вообще мог узнать об Ари.

Заметив на своём бессменном посту в парадном знакомое лицо подменной БИМПовской девушки, Николай встал, а потом опять сел.

- Здравствуйте, Николай. Мы с Дмитрием Дмитриевичем получили СМС.

Николай вскочил, срывающимся голосом предложил сесть, потом чаю, потом сел опять. А потом, наконец, сообразив, что от него нужно, достал из ящика письмо и передал Маше.

С удивлением и трудом прочитав корявые детские буквы на конверте, она открыла письмо и вытащила слегка мятый листок.

"Это Ари. Я очнулся внутри человека. Это босс. Его зовут мистер Квинт или Директор. Он обо мне не знает. Я перехватил управление, пока он спит".

Шостакович внутри издал нечленораздельную мысль, смесь восторга, ужаса и замешательства.

Маша просто села на краешек радиатора отопления и посидела несколько минут.

"Ну вот, мы и нашли Ари", - подумала только Маша.

- Вы нам очень помогли, Николай, и ещё больше поможете. Вот, вам передали социальные выплаты, - наконец, встала Маша и дала Николаю сколько-то денег, на глазок отделив их от общей пачки в кармане. В одежде подменных носителей всегда лежали на всякий случай такие небольшие пачечки, БИМПу до бедности было далеко.

Николай даже не пытался отказываться и с благодарным поклоном принял социальные выплаты.

Маша кивнула, попрощалась и вышла на улицу.

"Так, Дима. Надо написать СМСку Рене. Точнее, Карлосу. Еще раз встретиться и поговорить".

"Нет. Пусть Николай пишет, так будет надёжнее."

Маша согласилась с мудрым замечанием Шостаковича и вернулась обратно в парадное.

- Николай, напишите, пожалуйста, СМС тому, другому человеку: "Ари нашелся. Где можно встретиться?"

Сообщение было отправлено, и Маша присела на тот же радиатор в ожидании ответа. Ответ не замедлил появиться.

"Я на рабочем месте. Уходить нежелательно".

"Карлос тоже не лыком шит, - усмехнулась Маша, - Прочитает кто чужой - и подкопаться-то не к чему".

"Это не Карлос, поверь мне, это Чейз, Джеймс Хедли Чейз, мастер детектива, - Шостакович улыбался всей своей мыслью, - Узнаю старину Рене".

"Итак, тогда пошли встречаться с Рене туда, где искать террористов будут меньше всего - на Лунную базу. Жалко, не в родной носитель, но что поделаешь, работа".

"Помню, когда был стариком, чувствовал себя совсем неважно. Ох, я бы не отказался тогда поработать в сменном носителе годиков этак с надцать!" - засмеялся Шостакович, и Маша поддержала веселого старика, у которого, на самом-то деле, сейчас не было вообще никакого возраста.

Пройдя через трансферную питерского филиала бюро, Маша появилась на Лунной базе.

- Уважаемый, как пройти в терапевтический модуль, или к массажисту - как это у вас называется? - спросила она первого попавшегося сотрудника, и он указал ей на переход между двумя лифтами, плавно уходивший вперёд и вниз. Маша направилась туда, и после пятиминутного заглядывания в окошки медицинского блока нашла, наконец, Карлоса - на его двери было написано "Карлос Альпеджио, MD". Он был не занят, стоял и перебирал какие-то инструменты в лотке.

Увидев приоткрывшую дверь женщину ("это я, Дима Шостакович", - сказала она беззвучно губами, поскольку БИМПовские носители земных городов и Лунной базы не делались по одним лекалам и отличались: Альпеджио бы просто не узнал Машу), Карлос сразу же спокойно, но решительно выставил вперёд руку в жесте с интернациональным значением "стоп!", вышел из кабинета и глазами потребовал следовать за ним. Они прошли дальше по коридору к небольшому лифту, внутри которого была лишь одна кнопка. Лифт резко взлетел, желудок у Маши ушёл вниз, а потом, при остановке, к самому горлу, и она порадовалась, что в этом носителе ничего не успела поесть.

Лифт открылся в небольшое, но достаточно шикарное помещение с кушеткой по центру и парой подсобных помещений рядом.

- Здесь мы можем поговорить, друзья, - наконец, произнёс Карлос, - ибо это - личный терапевтический кабинет Директора БИМПа. И Квинт сделал всё, поверьте, чтобы любое прослушивание его бормотания было невозможно. Итак, у вас прекрасная новость! Где же Онассис?

- Тут как бы сразу и не скажешь, хорошая ли это новость, Карлос и Рене. Ари засел в Квинте.

- Боженьки ж мой...- только и сказал Карлос. Да уж, ситуация неоднозначная.

- Пока я шла, - Маша присела на кушетку, - я обдумала, что нам стоит сделать.

Первое - это Ари ни в коем случае не нужно высовываться. Иначе Квинт поймёт, что его голова - прекрасная ловушка, после чего найдёт способ вытащить Ари обратно в тюрьму, которую он построит с учётом предыдущих ошибок. Более того, он поймёт, что другие беглецы тоже могут сидеть внутри тех людей, что присутствовали рядом с тюрьмой во время взрыва, и тогда поиски примут карательный характер.

Второе - мы должны исподволь готовить к низложению Майруса Квинта как Директора бюро. Мы не сможем сделать этого путём написания банальной жалобы в галактический БИМП - нас задавят. Поэтому нам нужно накопить доказательную базу, тихо собрать свидетелей - и набрать такое количество доказательств, чтобы открыто выступить против.

Третье - мы подаём открытое обращение в суд подходящего ранга. Мы находим лидеров общественного мнения БИМПа и с их помощью организуем общественные движения в бюро, которые склонят на нашу сторону сотрудников БИМПа. Так всплывут дополнительные факты.

Четвёртое - мы находим и подаём на рассмотрение руководства подходящую кандидатуру нового Директора и подкрепляем её высокой производительностью работы и примерами высоких моральных качеств этого кандидата...

- Нет, так мы делать не будем.

Маша удивлённо посмотрела на Карлоса.

- Это не я сказал, это Рене. Точнее, мистер Чейз. Сейчас я буду транслировать его мысли, это его настойчивая просьба.

Карлос некоторое время вслушивался в себя, а затем стал говорить.

- Вариант, предлагаемый Марией, мне понятен. Однако он обречён на провал. Прошу мне поверить - я написал почти сотню детективных романов, и информацию для них я взял не из головы. У меня было несколько друзей из мира криминала - как полицейских комиссаров, так и заключённых.

Я провёл сотни и сотни часов за чтением и разбором реальных, не придуманных уголовных дел. Я провел десятки долгих, содержательных бесед с убийцами и махинаторами в тюрьмах, и ещё больше - после этих тюрем. Я очень хорошо представляю себе, как работает преступный ум и в каких обстоятельствах он может развиться и продолжать процветать.

Идея Марии логична и позитивна, но она - для плохого детективного романа. Революции, которые утопили в крови собственных начинателей и их последователей, начинались именно с неё.

Мы находимся в уникальном положении, поэтому разработать более простой и эффективный план не потребовало для меня много времени.

Суть вот в чём - у нас уже есть великолепная замена Майрусу Квинту на посту Директора БИМПа. Это умнейший человек и опытный администратор, доказавший свою компетентность в управлении тысячами людей. Я лично знаю этого человека много лет и могу сказать с определённостью, что сколько бы глупостей он ни натворил в прошлом, ни одна из них не связана с предательством, злобными намерениями, убийством или лишением жизни или свободы другого человека. Он выше Квинта на голову во всём, что только можно предположить!

- Я знаю этого человека?

- Только его имя. Но я ещё не сказал самую первую причину, почему он станет самой лучшей заменой Квинта - этот человек очень близко к Квинту, настолько, что заменить он его сможет совершенно незаметно, естественно и органично!

Шостакович вдруг захрюкал от смеха внутри Маши.

"Настолько близко, что прямо-таки в самом Квинте!"

И тут Маша, наконец, поняла.

- Бог мой, это Ари! Это... Удивительное по красоте и эффективности решение!

"Вот, я же тебе говорил про Рене", - удовлетворённо подумал Маше Шостакович.

- Но как мы уберём из Квинта... самого Квинта?

- Этот вопрос Рене тоже обдумал, - ответил Карлос за Чейза, - Вряд ли ты, Мария, найдёшь сейчас квалифицированных исследователей, которые бы разобрались в этом вопросе и не доложили бы БИМПу о проводимых испытаниях. Или я ошибаюсь, Мария, и у тебя есть такие исследователи и лаборатории?

Маша подумала о Лисе, Гекторе, родном офисе...

- Нет. К сожалению, не ошибаешься, - покачала головой она.

- Вот. А такие исследования нам нужны - во-первых, чтобы выгнать Квинта из своего носителя, во-вторых, чтобы мы с Димой, погостив у гостеприимных хозяев, смогли освободить помещение, так сказать, и найти себе новые носители. Или не найти, но это уже не сегодняшняя проблема.

Поэтому мы сделаем кое-что - Карлос, кстати, уже знает об этом и согласен, - чтобы убить двух зайцев.

С одной стороны, мы продвинем твоё расследование, чтобы показать Квинту твою лояльность и эффективность. Я тебе сто процентов даю, Мария, - если ты покажешь свою неспособность работать над поиском разрушителя тюрьмы или же успешно доведёшь своё дело до конца - Квинт тебя по-тихому уберёт. Ты слишком много знаешь, а потому опасна для него.

С другой стороны, мы получим доступ к исследовательской лаборатории и узнаем - как я надеюсь - способы снова разделиться.

- А что мы сделаем-то? - не поняла Маша.

- Ты сдашь меня с Рене Квинту, - скромно, потупившись, сказал Карлос.

- Чего ты сказал? - Маша аж потеряла всю свою вежливость, - Никого я никому не сдам! Вы что, идиоты, не понимаете, это просто очередная электронная тюрьма для вас! Навеки!

- Нет. Ты должна понимать, что Карлос и Чейз - единственные, на ком Квинт может экспериментировать. Он не может позволить себе издеваться над испытуемыми или позволить себе испортить их носитель: ведь тогда у него не будет людей для опытов. А Карлос из этих опытов узнает из первых рук, как нам разделяться.

- Я не могу...

- Ты играешь в шахматы? Шахматисты знают, что для выигрыша во всей партии нужно бывает отдать противнику какие-то важные фигуры. Это часть игры - битые фигуры, часть общей стратегии победы.

- Но я...

- Кроме того, у нас есть тёмная лошадка - Ари. Я уверен, он сможет взять контроль над телом Квинта в критический момент. Мы с Карлосом пробовали - я могу брать контроль над его телом, двигать руками, ногами и так далее, если Карлос не против и готов к этому. Если владелец носителя не готов и препятствует этому - что ж, видимо, будет драка. Но даже драка помешает Квинту сделать что-то непоправимое. Так что пошли.

- Пошли? Подожди, я ещё не привыкла к мысли, что должна сдать Карлоса этому мерзавцу!

- Ну вот как раз по дороге и привыкнешь. И помни - это ты должна вести меня, а не я - тебя.

Последнее относилось к Маше, которую Карлос буквально выпихивал из кабинета.

- Всё равно тебе надо отчитаться перед Квинтом за командировку, вот и отчитаешься.

Выйдя из медицинского блока, Маша сделала вид, что ведёт Карлоса и проследовала к знакомому лифту. Охранник заступил путь.

- Насчёт сопровождающих никаких указаний не было.

- Тогда запросите Квинта. Скажите, что ему интересно будет увидеть это.

Видимо, разрешение было получено, поскольку охранник отступил, и лифт примчал Машу с Карлосом к кабинету Директора. Секретарша не глядя махнула рукой на дверь Квинта.

- Зачем Вы привели сюда моего массажиста? - Квинт уже не был столь вежлив, как в первый раз.

- По наводке информатора, так и оставшегося неизвестным, я нашла одного из беглецов. Я думаю, после того как мы разберёмся с его показаниями, поиск пойдёт быстрей и эффективней.

- Где же беглец?

- Перед вами. После взрыва лечебницы пациенты не пропали незнамо куда - они прилепились к тем людям в носителях, кто был поблизости. Я думаю, вы понимаете, что мы говорим о персонале базы. Карлос Альпеджио - один из тех, в котором мы смогли вычленить такого беглеца. И то по наводке, и то, потому что он заговорил. Его зовут Джеймс Хедли Чейз. Я уверена, что через него мы сможем найти террориста. В конце концов, он мог его видеть или слышать.

Квинт встал, подошёл к Карлосу и осмотрел его, словно видел в первый раз.

- Он меня услышит, если я ему что-то скажу?

- Услышит, - ответил Карлос, - более того, он ответит, потому что я слышу его мысли и смогу пересказать вам.

- Чейз, ты попался, - сказал Карлосу Квинт, возвращаясь за стол, - и теперь ты заговоришь. Я смотрю, Мария Сергеевна играет у нас роль хорошего полицейского. Что ж, я найду тебе плохого полицейского. И лучше тебе говорить, иначе у Карлоса начнутся проблемы, а потом они начнутся у тебя.

Маша подошла к Директору, склонилась над его ухом и прошептала:

- Директор, Вы хорошо сказали, но я бы порекомендовала крайне аккуратно обращаться как с массажистом, так и с тем, кто внутри. Нам нужно найти способ отделять беглецов от персонала и их носителей, и пусть этим займутся специалисты, которые не являются плохими полицейскими. У нас нет других обнаруженных беглецов. А вот этого можно и подкупить, и подмаслить, и как-то ещё побудить к откровенности. Сколько сумасшедших было в лечебнице?

Квинт помолчал.

- Это закрытая информация. Ладно. Скажем, больше сотни.

- В таком случае, если их количество сопоставимо с количеством персонала Лунной базы... Мы не можем играть в плохих полицейских со всем персоналом базы. Надо найти способ отделять их, причём отделять безболезненно и аккуратно. Только тогда мы сможем продолжать работать и собрать больных обратно в лечебницу.

Квинт снова подумал и покивал головой.

- Дело говорите, Мария Сергеевна.

Он нажал кнопку интеркома и попросил секретаршу разыскать и доставить на Луну каких-то людей, имён которых Маша не знала.

- Карлос Альпеджио, - обратился он к массажисту, - он что-то ответил?

- Он сказал показать Вам средний палец, но я не стал этого делать.

- Всё ясно. Скоро сюда прибудут специалисты, которые вам помогут и выяснят, в первую очередь, есть ли действительно кто-нибудь там внутри - или это Ваше больное воображение, массажист. И ваше, - он глянул на Машу, - Мария Сергеевна.

- Полностью согласна, Директор, - ответила та, - и у меня есть последняя просьба перед продолжением расследования. Я прошу сделать мои командировки абсолютно конфиденциальными: если ситуация такова, каковой представляется, я не хочу, чтобы больные беглецы узнавали о моих передвижениях. Мы не знаем, сидит ли кто-то внутри ваших охранников, ваших специалистов, вашего персонала трансферных станций и так далее. Если да, лучше бы им не знать моих перемещений, у меня будет больше шансов на успех.

- Одобрено, я отдам распоряжение, - буркнул Квинт, - Всё, идите.

И Маша ушла - с тяжёлым сердцем, но чувством, что жертва была сделана не зря.

Прошло ещё несколько дней, которые для Маши, казалось уже, были заполнены ничем: она просто ходила на работу, выполняла рутинные обязанности по своему прямому профилю - поиску иммигрантов. Болтала с коллегами на кухне офиса, гуляла с Гектором по вечерам...

Но она никак не могла отделаться от ощущения, что теперь её жизнь, чтобы казаться жизнью, требует чего-то ещё. Какой-то особенной самореализации, какого-то более высокого уровня деятельности... А сейчас - несмотря на присутствие Гектора и работы, которая была её любимым родным домом, - жизнь стала казаться пустой, будто внутри неё сидела батарейка на полтора вольта, хотя должен был бы тарахтеть мощный дизельный электрогенератор.

И это ожидание... Оно выматывало. Никаких новых мыслей и умных ходов у Маши в голове не было, Шостакович или молчал, от чего Маша временами вообще забывала о его существовании, или говорил на какие-то бытовые темы - он тоже был "пустой", или пытался что-то напевать.

"Я пишу свою Шестнадцатую симфонию, - сказал он однажды, - она будет называться "Симфония вечной жизни". Правда, не очень удобно писать, когда рядом нет инструмента. Ты, случаем, не играешь на фортепиано?"

"Нет", - ответила Маша.

Однажды во время прогулки с Гектором они увидели, что музыкальный салон в центре города выставил перед своими дверями пианино - то ли для привлечения внимания, то ли для музыкантов.

"Маша, Маша, - запричитал Шостакович, увидев его, - Давай подойдём! Ари и Рене делали это, может, и у меня получится сыграть!"

Маша подошла, села на крутящийся стульчик перед чёрным инструментом под названием "Чайка" и поставила руки на клавиатуру.

Она почувствовала, что Шостакович подключился к её внутренним каналам управления руками и пытается ими двигать. Пальцы Маши задёргались и стали нервно нажимать на клавиши, то попадая, то промахиваясь, то пытаясь сложиться в какую-то фигуру, чтобы выдать аккорд... Это было что угодно, но не музыка, и из салона выглянул недовольный сотрудник, пытаясь понять, что за ребёнок там балуется с пианино.

Наконец, спустя три минуты Шостакович сдался.

"Нет, это не так просто. У твоего носителя нет навыков игры на инструменте, у меня нет навыков управления твоим носителем", - разочарованно сказал композитор.

"Думаю, скорее первое", - подумала ему Маша, - "Я же легко использую сменные носители, потому что навыки ходьбы у меня есть. Думаю, ты легко управишься с моим телом. Ну-ка, попробуй, встань, пройдись".

И действительно, Маша почувствовала, будто её что-то подняло со стульчика и неуверенно провело несколько шагов. Тут её защитные механизмы включились, и она остановила всякое движение.

"Ух ты, получилось!" - порадовался Шостакович.

"Да, молодец! Но мне было сложновато. Будто что-то постоянно требует возвращения контроля. Я это несколько секунд еле выдержала. Ощущение, будто ты падаешь с ног и сама не позволяешь себе мягко приземлиться".

"Я думаю, в нужный момент мы справимся".

Через неделю Машу вызвал к себе Квинт.

Директор ходил кругами вокруг стола и, как только Маша вошла, бросил на неё странный взгляд, полный любопытства и сомнения.

- Комдайка ко мне, - бросил он в интерком и сел в кресло, больше не проронив ни слова. Маша решила тоже сесть и подождать.

Через четыре минуты в комнату вошёл мужчина средних лет в халате, с залысиной и в круглых очках.

- Комдайк, - махнул он рукой на Машу, - объясните ей суть проблемы.

"Директор явно не в духе и чем-то раздражён", - отметил Шостакович, хотя это и так было очевидно.

Комдайк посмотрел на Машу и пожал плечами:

- Хорошо. В течение недели мы - группа исследователей, состоящая из четырнадцати психологов, физиков, энергетиков и экспертов по религии, - обследовали ментальную связку Альпеджио-Чейз с помощью оборудования, доступного на базе. По особому указанию Директора испытуемые не транспортировались с Лунной базы в галактический центр (в голове Комдайка заскользила едва слышимая нотка мстительности).

- Я сказал, суть дела, Комдайк, - буркнул Квинт.

- Впрочем, многие из нас знакомы в мелочах с оборудованием и техниками, существующими в галактических центрах, и нам известно, что ключа к решению поставленного исследовательского вопроса мы бы так не нашли.

Нами выявлено, что личностная единица, известная как Джеймс Хедли Чейз, действительно присутствует в пространстве носителя Альпеджио и связана с ней ментально. С помощью стандартной методики были зарегистрированы его личностные характеристики и записаны в базу БИМПа, в которой они по невыясненной причине отсутствовали.

Испытуемый Чейз добровольно согласился на сотрудничество и содействовал проводимым исследованиям.

Был проведён ряд экспериментов по извлечению Чейза из ментальной связки Альпеджио-Чейз. Стандартная процедура извлечения и помещения личностных единиц в бионосители, основанная на облучении определённой частотой, результатов не дала: обе личностные единицы выходили и заходили обратно в носитель, не разрывая связки.

Дальнейшие эксперименты в щадящем стиле результатов не дали.

Также были выборочно исследованы около тридцати процентов персонала Лунной базы БИМПа, однако ни в одном случае не было найдено ни одной личностной единицы, что находилась бы в не принадлежащем ей бионосителе.

Маша покивала.

- Значит, случай с Чейзом пока уникальный...

- Да, - ответил Директор, - поэтому я очень удивился вашей удаче, Мария Сергеевна. Поэтому я хочу сделать ещё одно исследование.

Он сделал какую-то манипуляцию под своим обширным столом, и в комнату кто-то вошёл, а затем кто-то вежливо, но крепко стиснул локти Маши с обеих сторон.

Маша дёрнулась, но бесполезно: два дюжих охранника стояли как скалы. Маше хватило бы для задержания и половины такого молодца.

"Ещё одно исследование!" - промелькнула мысль в её голове и ударила изнутри головы прямо в лоб, - "Шостакович!"

"Да, я уже понял, Маша". - ответил Шостакович.

- Комдайк, неси зонд.

Комдайк никуда не пошёл, он высунул зонд - небольшой прибор с четырьмя присосками на чёрных витых кабелях, - и подошёл к Маше.

- Отойди от меня с этой штукой, - инстинктивно прошипела Маша, но Комдайк не обратил на это внимания.

- Мария Сергеевна, не обессудьте: мы все в одной лодке, я имею право проверить весь персонал базы.

- Я не персонал базы!

- Но вы здесь, а я - ваш руководитель. Поэтому потерпите пару минут.

"Маша, нет смысла сопротивляться. Лучше прояви лояльность, она тебе ещё понадобится", - прошептал Шостакович.

Маша сжала губы и позволила надеть на себя датчики.

Техник несколько секунд производил некоторые манипуляции с прибором, а затем на его лице расцвела улыбка. Он отсоединил датчики, без слов подошёл к Квинту и показал ему дисплей прибора.

Квинт тоже улыбнулся.

- Мария Сергеевна, как же так - Вы же агент БИМПа, который призван находить и возвращать под контроль беглецов. А Вы, стало быть, укрывали его. Но я, тем не менее, Вас понимаю, Мария Сергеевна, - Квинт был слаще мёда, - ведь так хочется поговорить с умным человеком, подружиться с ним - как можно выдать друга? А?

Маше не знала, что ей надо сказать, и просто молчала. Её заливала краска стыда, смешанного с раздражением.

- Так кто же у нас там сидит, а, уважаемая? - Квинт подошёл и почти втолкнул своё лицо в лицо Маши.

Молчать и юлить не было смысла.

- Шостакович Дмитрий Дмитриевич... Великий, гениальный русский композитор... - прошептала она.

Но слух у Директора был неплохой.

- Бедный Дмитрий Дмитриевич, - вздохнул Квинт, - как часто гениальность соседствует с душевной болезнью... Но не беспокойтесь, Мария Сергеевна, он не причинит вам вреда. Раз уж я не могу сейчас достать его из вашей головы и посадить в лечебницу, мне придётся обезопасить вас от него. Берестов?

- Да, Директор, - негромко ответил правый охранник, что держал Машу.

- Сейчас отведите Марию Сергеевну в бокс для душевнобольных номер 2 в медицинском отсеке - помните, где буйного больного пристёгивают к кушетке, а со всех сторон оббито мягкими матрасами? Мария Сергеевна - очень важный сотрудник, и мы не имеем права допустить возможность того, чтобы в моменты её слабости Шостакович перевёл управление на себя и причинил ей вред. Мария Сергеевна пробудет там, пока не будет найден способ безопасно отделить её от сбежавшего больного и поместить его обратно на лечение. Исполняйте.

А затем обратился к Маше:

- И не беспокойтесь, Мария Сергеевна, относительно вашего постоянного тела в вашем офисе - о нём позаботятся.

Машу вели по коридору, затем спускали вниз на лифте. Она не сопротивлялась. С Шостаковичей говорить было не о чем. В её голове стояла и не уходила одна мысль: "Хоть бы он не захотел сделать ещё одно исследование... Хоть бы он не захотел сделать ещё одно исследование... Хоть бы он не захотел сделать ещё одно исследование..."

Через полчаса Маша в сменном носителе лежала, привязанная за руки и ноги, на неуютной кушетке и в безысходности смотрела на белый больничный потолок.