Агентство потерянных душ

Глава 4: Гектор

Говорят, что деньги развращают человека, но это не совсем так. Деньги развращают бездельника.

Теоретически Маша, жившая в двадцати минутах езды от работы на улице Тарана, имела финансовые возможности (деньги в тумбочке, что клал туда Маэстро) преодолевать это пространство на такси, машине с личным водителем и, при желании, на вертолёте.

Но она так не делала. Рано утром встав, почистив зубы и выпив чашку чая с булочкой, она выходила из своего подъезда под пронизывающий северный сквозняк, и брела по плохо расчищенным от снега тротуарам к остановке общественного транспорта.

Там, вместе со жмущимися в пальто и куртки собратьями-горожанами, она ждала автобус десятого маршрута, впихивалась в его тёплый, душноватый, пахнущий соляркой и потом работяг салон.

Двадцать минут неторопливого путешествия в сдавленном со всех сторон состоянии — и она выходила на благословенно свежую, продуваемую ветром с залива остановку. Дом Агентства потерянных душ был уже напротив.

В один из таких будних дней, стоя у светофора и случайно оглянувшись на медленно отползающий и отчаянно тарахтящий автобус, она увидела в заднем стекле ЕГО.

Парень выглядел как громом оглушённый. Он таращился на Машу, будто на её месте стоял по меньшей мере африканский слон, но во взгляде его был не столько страх, сколько безмерное удивление и какая-то безотчётная тяга.

Постояв несколько секунд в шоке, он рванулся было сквозь людской заслон к выходу, но было уже поздно: автобус набирал ход и не собирался открывать дверь забывшему выйти недотёпе.

Парень прижал к стеклу пятерню и стал молящим взглядом буравить Машу, пока автобус не скрылся за поворотом.

Маша посмотрела ему вслед, мотнула головой и стряхнула с себя его взгляд, будто налипшую паутину, а затем пошла на зелёный свет через дорогу.

Парень откровенно не понравился ей.

Задел он какую-то из чувствительных струн её души, чиркнул боком по какому-то гадкому, неприятному воспоминанию, так и не проявил эту память, и ушёл, оставив разворошённым этот клубок впечатлений.

Маша как зомби вошла в дверь агентства, автоматически поздоровалась со всеми и прошла в кабинет, где за текучкой неприятный попутчик забылся.

Через два дня она увидела его снова. Он ждал недалеко от остановки, прячась за угол облупленного пятиэтажного дома. Маша сделала вид, что не заметила парня, однако краем глаза увидела, как он отделился от остановки и шпионским манером проскользнул за остановку, а затем за трансформаторную будку. Парень явно хотел проследить, где она работает.

—Паш, — подёргала Маша охранника агентства, как только входная дверь закрылась за нею, — за мной следят.

—Да? — Пашу явно порадовала возможность прервать многодневную тягучую рутину, которой была его работа в агентстве, — А давай мы его с тобой по камере и отследим!

Они прошли в комнатёнку охраны, где Паша прокрутил запись одной из камер, обращённой к остановке, на несколько минут назад, и освободил кресло Маше, — Говори, кто?

Маша проследила, как подъехал к остановке её автобус, увидела себя, идущую по зебре через дорогу ("иду как пингвин", — не смогла не отметить про себя Маша, — "надо следить за походкой").

—Вот он! — наконец, ткнула Маша пальчиком в монитор, и Паша остановил запись.

Да, это был он, боязливо, совсем не по-шпионски выглядывающий из-за остановки.

—Сейчас мы просканируем его, паршивца, — со злобной любовью пропел Паша и заслал вырезанный кадр в одну из программ распознавания, подключённую к базе агентства.

Системе не потребовалось и доли секунды.

—Ну, давай смотреть, — удовлетворённо сказал Паша, присел на край стола и наклонился к монитору.

—Верещагин Гектор Владимирович, — прочитала резюме своего преследователя Маша, — 24 года, не женат, работает слесарем на вагоноремонтном заводе. Родители... Перемещения...

—Есть что-то интересное? — поинтересовался Паша.

Маша пожала плечами.

—Нет. Никак не опасен для агентства и БИМПа. Я его раньше не встречала и никаких связей не имела. Единственное что — одним из хобби является спиритионика, но он, если есть связь по этой теме, должен скорее убегать от меня, а не преследовать. В общем... Не знаю.

—Сообщаем в БИМП?

—Да, нет, что из пушки по воробьям стрелять. Придёт время — узнаем, что он от меня хотел.

Время пришло завтрашним утром — на этот раз шпион ждал Машу, выглядывая из-за угла соседнего дома. Маша степенно прошествовала мимо, будто не замечая соглядатая, и зашла в дверь агентства.

Паша был уже на взводе.

—Вот он, опять! — возбуждённо тыкал он в экран монитора, — И он идёт сюда! Уложить его разрядом, пока не прикоснулся к двери?

Маша остановила руку наконец-то почуявшего профессиональную полезность Паши, тянущегося к кобуре.

—Нет. Ты просто стой рядом на всякий случай. Сейчас узнаем, что он хочет.

Маша встала у двери и стала ждать.

Дверь нерешительно отворилась, и в щель, сразу подёрнувшуюся паром, боязливо просунулась голова парня. На улице сегодня бесчинствовал солнечный свет, поэтому Машу, стоящую в паре метров от него в затемнённой прихожей, и Павла сбоку двери он просто не заметил.

—Простите, — обратился он ни к кому конкретно, — что здесь за организация?

Паша больше не вытерпел. Он схватил парня одной своей лапищей за грудки и втащил того внутрь.

—Кто вы и почему следите за сотрудницей организации. И руку из-за спины, ме-едленно... Спокойно... Без рывков...

Застывший от ужаса парень действительно держал руку за спиной. После слов Паши он медленно, легонько потрясываясь, достал руку из-за спины и показал её содержимое.

—Это... девушке... — Только и смог проговорить он.

Маша густо покрылась пунцовыми пятнами стыда. Она не нашла слов, которые могли бы подойти к ситуации, поэтому просто отвернулась, потёрла руками лицо и повернулась снова.

Она могла представить, что молодой человек был инспектором БИМПа, что он был разведчиком враждебного государства, что он искал ЖЭК с целью выбивания скидки на отопление, что он искал виновника смерти его любимой бабушки, оставившей после себя подробное описание убийцы...

Единственное, чего она не могла себе представить, — что молодой человек окажется молодым человеком, а она — девушкой.

Верещагин Гектор Владимирович держал перед собой букет из пяти розочек, немного побитых внезапным нападением Павла.

Первой пришла в себя Маша.

—Павел, отпусти молодого человека, — сказала она и приблизилась к Гектору.

—Извините... — прошептал тот, исподлобья взглянув на Машу, — Это было Вам.

Маша взяла из рук парня букет и посмотрела на него с разных сторон.

—Спасибо, — в её голосе не было благодарности, — откуда Вы меня знаете?

Гектор посмотрел на Марию, но покачал головой.

—Извините, я не могу сказать этого вот так, внаскок. Но, поверьте, я не желаю Вам ничего плохого. Наоборот, я... почти не верю, что снова встретил Вас.

—Что значит "снова"? — тоном следователя спросила Маша.

Но тот только покачал головой.

—Я могу Вас попросить встретиться со мной и поговорить... просто поговорить?

—Я не встречаюсь со всякими проходимцами.

—Я уверяю — это безопасно, и это не будет свиданием. Я не настолько самонадеян, чтобы после всего случившегося рассчитывать на хорошее отношение и тем более романтическое свидание.

Маша критически, но без былого хлёсткого скепсиса, осмотрела парня с головы до ног.

—После всего случившегося? Молодой человек, вы меня, случаем, ни с кем не путаете?

Но несостоявшийся шпион просто вздохнул, повернулся и взялся рукой за ручку двери.

—Я пойду, больше вы меня не увидите. Прости меня, прости за всё, моя Виолочка...

—А ну стоять! — крикнула Маша сорвавшимся голосом: сердце её забилось в груди, как птица в клетке, а дыхание перехватило так, что слова с трудом выходили из её рта.

Десятью минутами позже Маша и Гектор вошли в кафе "Снегурочка", что находилось за пару улиц от агентства, и сели за столик в углу заведения. Подошедший официант получил заказ на кофе и круассаны.

—Прежде всего, Гектор или кто бы вы там ни были, я хочу, чтобы Вы поняли: я Вам не доверяю, и Вы мне не нравитесь. Я просто хочу разобраться, что Вам от меня надо.

Гектор покачал головой, грустно соглашаясь.

—Трудно было бы ожидать чего-то другого. Спасибо, что ты согласилась поговорить со мной, для меня это просто... отдушина.

—Тогда я жду.

—Тогда... Извини, мне придётся начать... очень издалека.

И он завёл свой рассказ.

—Не знаю, знакома ли ты с общественным движением, которое уже около полутора веков существует на территории половины нашей планеты. Оно называется "спиритионика". Спиритионика позволяет человеку раскрыть свой потенциал, вернуть яркость жизни и...

—Мне известно, — прервала его Маша, — что на данный момент движение запрещено, и занималось оно в основном завлечением людей в свои ряды и их последующим убийством.

—Внешняя версия такова. Но сейчас я не буду ратовать ни за, ни против движения. Я расскажу о нём, потому что оно имеет непосредственное отношение к теме разговора.

Убийство — это когда один человек согласно своему вредоносному намерению лишает жизни другого. Однако целью практик спиритионики являлось извлечение человеческого существа из его телесной оболочки, поскольку та является его тюрьмой. Такой выход не является смертью — ведь при этом телесная оболочка не умирает и даже не повреждается.

Спиритионика не была первой попыткой такого рода. На Древнем Востоке лидеры духовных практик давным-давно увидели ценность подобного выхода и с помощью медитаций, сосредоточений и различного вида созерцания побуждали своих последователей покидать свои бренные тела и выходить за пределы колеса перерождений. Я прошу прощения за терминологию, но я не являюсь специалистом в этих практиках и могу говорить некорректно.

Однако такие практики плохо приживались на Западе. Причин тому несколько, и одной из них была разница менталитетов. Далеко не каждый европеец мог позволить себе несколько десятков лет на запоминание старинных текстов и медитацию. Да и результат после этого был не гарантирован.

Поэтому в середине двадцатого века философ по имени Вильгельм Гордон, увлекавшийся древними духовными практиками, адаптировал буддийские медитации к европейскому человеку, а заодно нашёл несколько новых способов освобождения человека от его ментальных оков, которые сделали работу более быстрой.

Одним из таким нововведений была парная работа: вместо одинокого сидения в холодной пещере, человеку предлагалось работать в сотрудничестве со специалистом-спиритиоником, который знал толк в проблематике освобождения. Такие специалисты дорогого стоили... Они были, фактически, проводниками человека в мир его мечты, и это не было только красивыми словами! Этих специалистов так и называли — Проводниками.

Специалиста-спиритионика было нелегко обучить, работать с ними было большой честью и удовольствием, и основой успехов каждого последователя спиритионики были именно они — Проводники.

Итак... Я знал одного Проводника лично, она была моей женой. Её звали Виола.

Гектор бросил беглый взгляд на Машу, но та не отреагировала. Она ждала продолжения, и Гектор продолжил.

—Обычно, когда человеческое существо покидает своё разрушенное тело и попадает в новое, он теряет память об ушедшем кусочке жизни и начинает жизнь с чистого листа. Но это не так! Рождается не новое существо, а лишь хорошо забывшее все свои миллионы лет старое!

Мы, спиритионики, которые зашли на семнадцатый уровень, уже не столь забывчивы. Поэтому я помню, что происходило в прошедшей жизни. Меня звали тогда Марком, и я был оболтусом, каких бог не видывал...

Маше стоило огромных усилий не пустить слёзы на свои глаза.

—Я был тогда бас-гитаристом одной никому не известной, однако гастролирующей рок-группы. В семидесятых годах прошлого века мы несколько лет подряд выступали в забегаловках, в которые нас приводила дорога. Нас было четверо, мы были молоды и не особо-то задумывались о будущем.

Было это в Европе, где-то на севере — Германия или Дания. Сочинитель из меня был тогда никакой, басист — немногим лучше, ну и деньги нам давали за выступления соответствующие паре обедов в этой же самой забегаловке.

Однажды мы играли недавно отгремевшую по радио и жутко популярную тогда "Отель Калифорния". В зале было темно и романтично, и мы решили ограничиться балладами. Помню как сейчас: при первых переборах струн соло-гитары Андреаса из-за столов встали две парочки и вышли на маленький свободный пятачок перед сценой танцевать.

А потом вышла ты... Маленькая, чёрненькая как испанка, с острыми глазами и точёной фигуркой, ты одна танцевала, не обращая ни на кого внимания, с закрытыми глазами, отдаваясь волнам музыки. И я помню, как очень тщательно старался играть в такт ударной секции, чтобы не нарушить твою идиллию...

Затем "Отель Калифорния" закончилась, и мы стали играть назаретовскую "Любовь ранит". Ты продолжала танцевать, но глаза открыла. Танцевала и улыбалась — почему-то именно мне. А я, как сущий дурак, улыбался тебе и не мог оторвать от тебя глаз.

После программы я подошёл к своему столику и познакомился. Тебя звали Виолой, и ты была не испанка, а русская. И приехала ты в Германию учиться новой науке, имя которой было "спиритионика".

В тот же первый день нашего знакомства мы оба поняли, что наш вечер, полный удивительного общения и взаимной симпатии, может закончиться только завораживающей, магической, расцвеченной салютами страсти ночью...

А после этой ночи я подошёл к ребятам из группы и сказал, что моё турне закончено.

Мы уехали к тебе в кампус и стали жить вместе. Я устроился на работу в закусочную, поскольку кроме как дёргать за струны ничего больше не умел. А у тебя была мечта — стать Проводником и работать по этой специальности, принося людям счастье, избавление от проблем, новые жизненные свершения и благословенную свободу...

Я тоже увлёкся спиритионикой, но я никогда не был настолько открыт людям и не любил мир, как ты. Моим несколько эгоистичным желанием было лишь встать с один ряд с великими и увековечить себя в музыке подобно Джону Леннону или Ричи Блэкмору.

Но услуги Проводника стоили дорого. Моей же мечтой было приобрести Проводника в лице любимой девушки. Я предложил тебе связать наши жизни, ты с радостью согласилась и стала моей женой. Казалось, что жизнь раскрыла нам свои объятия и впереди — только усыпанный бриллиантами успехов и счастья путь впёрёд! Однако в этом пути оказалось слабое звено, и слабым звеном был я.

Я часто приходил в то здание, где располагались классы и полигоны для обучения спиритионике, Я познакомился со множеством людей, что стали мне друзьями. Ты, когда обучалась спиритионике, тренировала свои ещё пока неуверенные навыки на мне. И я увидел, что это хорошо. Для мира, который погряз в коррупции и лжи, это место сияло чистотой помыслов и мощью исцеления от пороков людских как бриллиант среди навозной кучи!

Скоро в нашей совместной работе над собой наметился первый кризис. Я всегда любил на досуге покурить травки, а когда мы с группой собирались вместе после выступлений и отдыхали, травка стала обязательным атрибутом жизни, без которой ты — не ты, а музыкант — не музыкант.

Однако выяснилось, что наркотики — а травка оказалась лёгким наркотиком, как ни крути, — не позволяла мне управлять своей мыслью в должной мере. Ты сказала, чтобы я отказался от травки, иначе наш прогресс в практике станет невозможным.

Я сказал — да легко! И отказался от неё на два месяца, после чего понял, что сказать проще, чем сделать. Мы работали тогда над способностью высвободить внимание из различных потаённых уголков разума и переместить его в настоящее и будущее — огромные куски не использовавшегося ранее внимания добавляли так много к талантам человека, что он автоматически оказывался на голову выше своих недавних друзей.

Однако я сорвался, у меня произошёл нервный срыв и рецидив, и два месяца твоей упорной работы — каждый день по три-четыре часа после работы! — ушло в мусорный ящик.

Ты не рассердилась, а попросила меня больше так не делать, и я легко дал обещание — ведь нет ничего проще, чем дать обещание!

И сорвался через две недели. Мы ненадолго поссорились: я — потому что нужно было как-то оправдать свою слабость, а ты — потому что жутко устала работать по тринадцать-четырнадцать часов в сутки и наблюдать, как работа последних недель на твоих глазах смывается в унитаз.

Но мы всё ещё любили друг друга, и на семейном финансовом совете было принято решение собрать те крохи, которые мы накопили за последние полгода, взять дополнительный кредит в банке и отправить меня на программу реабилитации от наркотиков. Точнее говоря, те крохи, которые накопила ты — к тому времени ты уже закончила обучение и работала Проводником, зарплата твоя существенно выросла, и ты финансово тянула и себя, и меня, до сих пор спорадически работавшего в различных кафе и кабаках и увольняющегося оттуда, как только работать надоедало.

На программе реабилитации, длившейся полгода и проходившей в частном пансионате, мне вычистили организм от накопившихся шлаков, напичкали его витаминами и минеральными веществами, рассказали о важности честности, осмотрительности и здорового образа жизни, после чего выпустили обратно.

Первое время после этого наша работа как Проводника и подопечного шла нормально, и, казалось, так будет продолжаться вечно! Но однажды вечером, совершенно неожиданно, меня скрутило так, что я не мог ни кричать от боли, ни распрямиться, ни слова сказать. Приехавший врач вызвал скорую, которая с мигалками и нарушениями правил дорожного движения отвезла меня в больницу.

Истина застала меня врасплох: моё тело было так истерзано травкой и алкоголем, которые лет десять были моими постоянными спутниками в гастролях, что кишечник, поджелудочная, кровеносные сосуды и другие органы оказались повреждены без возможности восстановления. А это значило, что никакие операции или здоровый образ жизни не помогут мне восстановить здоровье. Мне оставалось медленно умирать, всё чаще и чаще испытывая приступы боли и госпитализации.

Для меня это был удар, и дело было не только в том, что впереди замаячила неизбежная и, возможно, мучительная смерть. Теперь я считался неизлечимо больным, а, согласно правилам спиритионики, Проводникам было запрещено работать с такой категорией людей, как неизлечимо больные. Ты не могла больше вести меня за собой.

И твой образ потускнел... То, за что я принимал свою любовь и уважение к тебе, было наполовину лишь эгоистичным желанием получить бесплатные услуги Проводника по знакомству.

Помню, когда в головной организации мне отказали в дальнейшей помощи Проводника — любого проводника, — я как сомнамбула вышел на улицу и остановился перед выходом. Мой путь в спиритионике закончился, мои отношения с участниками бывшей рок-группы были разрушены, и что дальше?

Направо от меня на другой стороне улицы была дверь в книжный магазин, налево — дверь в бар. И я пошел налево. И напился впервые за пять лет.

Наши отношения с тобой ухудшились — нет, мы не ругались, не кидались предметами посуды, не лили слёз. Над семьёй, подобно тяжёлой туче. повисло безразличие. Мне было неинтересно сходить с бывшей любимой женщиной в кино, мы больше не сидели в кафе тёплым вечером и не смотрели друг на друга с улыбкой... Я приходил домой, дежурно целовал свою ранее ненаглядную Виолу и читал газеты. Меня практически не было.

Затем твоя практика в Германии кончилась, и мы с тобой переехали в Россию, в город, в котором сидим сейчас в кафе. По необъяснимым для меня причинам проблем с переездом и гражданством у меня не возникло, хотя в те годы иностранцев из капиталистических стран не очень-то жаловали в Союзе. Мы жили на твоей квартире, зарабатываемых тобой денег хватало на нас двоих, и работала ты в этом же самом здании... Странно, да? И я так и не понял — продолжала ты работать Проводником или нет. Мне уже не хотелось узнавать. Мы уже не были близки.

Я устроился работать дворником, поскольку для других работ русский знал ещё маловато. Днём очищал от снега несколько дворов, а затем... Я наткнулся на объявление.

У приверженцев спиритионики существовали конкуренты. Называли они себя по всему миру Новой спиритионикой и отличались тем, что считали, что развили спиритионику до небывалых доселе высот, а потому с методиками её основателя можно было не считаться.

Новые спиритионики, формально говоря, были вне закона: они использовали торговые марки и знаки спиритионики, хотя права на то не имели. По ценам "Новые" демпинговали — в то время когда официальная спиритионика вкладывала огромное количество зарабатываемых средств в распространение книг и гуманитарные программы, конкуренты паразитировали на этой волне и предлагали услуги Проводников за меньшие деньги.

Официальную спиритионику "Новые" не любили — они называли её сектой и распускали слухи, что спиритионики этого движения занимаются не освобождением людей от телесных пут, а зарабатыванием денег (собственно, именно в том, что делали сами). Для приверженцев же официальной спиритионики связаться с "Новыми" было словно как вываляться в грязи.

Было так всегда и для меня. Однако сейчас Новая спиритионика (а именно объявление об услугах Проводников этой группы я встретил на доске объявлений) заиграла для меня яркими красками: правила о запрете процедур для неизлечимо больных у них не было.

Я тайком от тебя скопил немного денег и пришёл на приём к Проводнику Новых. Потом ещё на один и ещё на один... Пока не понял, что самой большой проблемой Новых спиритиоников было не то, что они паразиты, а то, что они, собственно говоря, недоучки. Терапия в группе Новых не дала мне ничего: запрет на работу с неизлечимыми оказался не пустым звуком.

Однако у Проводника Новых была другая сторона личности. Её звали Мариной, она была красивой, и она хотела насолить Проводникам официальной группы тем, что уведёт у одной из них мужа.

Мужем был, конечно, я. И ей практически не потребовалось усилий: глубоко внутри я настолько отвратительно себя чувствовал и настолько презирал свою нынешнюю жизнь, что был лишь рад разорвать последнюю ниточку в наших отношениях: пусть и эфемерную, пусть и сугубо официальную, но верность своей супруге.

Домой я в ту ночь не пришёл. Я провёл эту ночь у Марины. Но я не пришёл к Марине в следующую ночь. Я написал тебе короткую записку о том, что наши отношения закончены, купил билет и уехал в Германию.

Не описать, каким предателем я себя чувствовал. Я нашёл в себе силы воссоединиться с ребятами из моей старой группы, и они, памятуя о старой дружбе, нашли мне местечко в одном пабе, где я каждый вечер отрабатывал своё питание и проживание, продолжая играть на бас-гитаре.

Однажды я написал тебе, где я и как живу, но ответа уже не получил.

И так продолжалось пять лет, пока однажды...

Пока однажды в бар не зашёл почтальон и не передал мне письмо, в котором сообщалось, что ты погибла под колёсами машины. Я оставался твоим официальным мужем и твои родственники снизошли до того, чтобы отправить мне приглашение на твои похороны.

Я думал, что я забыл тебя, а в сердце моём пусто, но только сейчас понял, какую пружину эмоций я сжимал внутри, не давая ей освободиться... Я сидел и полчаса рыдал над этим письмом, как мальчишка. А затем купил билет и в тот же вечер вылетел в СССР.

На похоронах меня почти никто не помнил, и я держался в сторонке. Да и не хотел я говорить ни с кем из твоих родственников. Хоронили тебя по православному обычаю, и я думаю, что это была не твоя инициатива, а, скорее, твоих родителей.

Гроб занесли в небольшую часовенку при кладбище. Полутёмное помещение всё пропахло свечами и маслом. Твои родные со скорбными лицами и слезами на лице стояли вокруг гроба с открытой крышкой, в котором лежала ты... твоё тело. Поп что-то говорил про твоё путешествие в новую жизнь, пропел несколько псалмов, проинструктировал родственников о правильном поминовении покойника, но я его не слушал. Я смотрел на тебя и не мог поверить, что в гробу лежишь ты, а не я. Там должен был лежать я, обязан был быть я! Не ты!

Наконец, близкие простились с тобой, и наступила моя очередь. Еле переставляя ноги, я подошёл к гробу. Ноги мои подкосились, я упал на колени, рукой прикоснулся к краю гроба, а голову положил тебе на бёдра.

И на меня начала сваливаться ответственность. Мне чудилось, будто огромные каменные плиты сваливаются на меня, выдавливая из моего тщедушного тела всю скверну и наполняя меня будто из ниоткуда новым смыслом.

Первый удар невидимой каменной плиты — и я вспомнил, как мы танцевали с тобой в том далёком баре — угловатый молодой парень с шевелюрой рокера и маленькая черноглазая девушка-испанка, живая и безудержно-весёлая. И вдруг та самая пружина в моей груди наконец-то сломалась — и я вдруг ощутил ту самую любовь, ту самую неистовую страсть, что жила внутри всегда, но была задавлена ложью, предательством и оправданиями...

Я чуть не закричал от бессилия и свежего осознания того, что ты ушла... Но я смолчал, вонзив до крови свои зубы себе в руку.

Однако отдохновения мне не было, и сверху на меня свалилась вторая каменная плита, вышибив из меня дух. Я несколько секунд не мог дышать от нового понимания, что именно ты сделала для меня. Я так долго пытался скрыть от себя самого то количество добра, что ты внесла в мою жизнь, и то количество хаоса, который я внёс в ответ на это в твою. Я осознал так ясно, как никогда не видел, как ты долго и упорно вытаскивала меня из трясины безумия, которым люди обычно называют повседневную заурядную жизнь. Как самоотверженно и без ожидания награды ты вела меня как Проводник, оплачивала мои реабилитации, терпела мои провалы, терпела моё безразличие... И как я раз за разом предавал всё то, что было нам дорого...

Я не знаю, как можно жить дальше с этим. Я уверен, что люди, доводящие свою жизнь до такого этапа, считают самоубийство величайшим благом и тем малым, недостаточным наказанием за свои грехи. Так бы закончил и я, если бы на меня не упала третья гранитная плита.

Ты умерла, но ты была Проводником — безумно компетентным, уважаемым человеком. Показывая людям, что их человеческое существование — лишь тень того великолепного мира, где они могли бы жить, а затем по кусочкам вытаскивая их в этот новый мир способностей, доброты к ближнему своему, чести, силы и достоинства, ты внесла в этот мир больше добра и правды, чем тысячи других людей вместе взятых... А я, рептилия, низкая амёба — я лишь хотел получать и усмехался, когда мне предлагали что-то отдать взамен того, что я получил.

И в этот момент во мне вспыхнула цель. Цель чрезвычайно мощная, неистовая, определившая мою судьбу на долгие годы и способная провести меня через все преграды на пути!

"Я стану Проводником!" — сказал я себе, вдруг внезапно успокоившись. "Я буду Проводником!" — это новое, мгновенное осознание было настолько уверенным, что не содержало в себе никаких даже теоретически возможных "если " или "а вдруг".

"Ты ушла, но я не позволю тебе умереть. Твоя частичка, твоя миссия в этом мире — теперь она всегда будет во мне! И я продолжу твою жизнь тем, что продолжу твою работу. И я буду продолжать её до тех пор, пока не искуплю все свои грехи перед тобой, даже если для этого потребуется вечность".

В этот момент я изменился. От меня остались только имя и черты лица, да и те, кажется, испугали моих бывших тестя и тёщу.

Я никогда не верил в ту чушь, которой меня иногда пичкали дикие проповедники, что заходили в бары по совсем не христианским делам. "Иисус умер за наши грехи", — говорили они, — "Его смерть позволила нам освободиться от наших грехов".

Я почувствовал исцеление. Твоя смерть исцелила меня. Даже смертью своей ты, величайшая праведница этого мира, смогла исцелить мои язвы... И теперь я сделаю всё, чтобы твоя смерть не стала напрасной.

Волнения, горе, страдания, слёзы, оправдания — всё ушло в небытие.

Я встал с колен и, больше не глядя ни на тебя, ни на гроб, вышел из часовни, сел на автобус и поехал в аэропорт.

Я точно знал, что мне нужно делать. Я полетел в Германию, пришёл в свою старую организацию спиритиоников, рассказал всё, что произошло, и попросился возможности учиться на Проводника.

Не буду рассказывать, как происходило моё становление Проводником. Мне было сложно, но это ничего не значило. Ты помогала мне. Ты вела меня. Два года обучения — и я перешёл к работе. И последовавшие за эти три года службы в должности Проводника стали для меня самым достойным, что я сделал свою жизнь. Я два раза получил статуэтку лучшего Проводника года. Сотни людей оборачивались мне вслед и говорили с уважением — это он, мой Проводник. Я мог гордиться собой. Я был спасён.

И когда после очередного приступа мне сказали, что жить мне осталось не больше месяца, я лишь усмехнулся. Я пережил многое и пострашней какой-то там смерти.

И однажды, когда я отдыхал после работы с очередным своим подопечным в кофейне неподалёку от офиса, ко мне подошёл один из руководителей отдела развития и присел за столик.

Он предложил мне пройти поговорить. По надземному переходу я прошёл с ним в одно из отделений спиритионической организации, где никогда не бывал раньше: здесь работало международное руководство, планировавшее все схемы развития науки на годы вперёд.

Я говорил с двумя руководителями, которых также не встречал ранее, и разговор вышел странный. В те времена Советский Союз, где я успел пожить, считался для западной Германии соперником в бесконечной холодной войне. Своего рода соперником он был и для спиритиоников: согласно закону, никто не мог основать на территории СССР общину, группу или любую другую организацию, занимающуюся спиритионикой. А для спиритиоников, которые знали, насколько противоречат друг другу идеи духовного освобождения и идея "души нет", это было не по нраву.

План был фантастическим: исследователи-спиритионики разработали новую, не проверенную ещё на достаточном количестве случаев методику сознательного выбора места рождения. Руководство хотело, чтобы в ближайшие годы достаточное количество спиритиоников, покинувших свои разрушенные возрастом или болезнью тела, родилось на территории Союза и, в итоге, чаша весов качнулась бы на нашу сторону, и развитие спиритионики не ограничивалось бы железным занавесом.

Я был кандидатом: мне всё равно было умирать. И я, конечно, согласился.

Но согласился я ещё по одной причине: я хотел снова найти мою любимую и, кто знает, опять воссоединиться с ней. Правда, посчитал я, я стал бы немного младше её, года на четыре или пять. Но это разве разница?

Мне, Проводнику, дали другого Проводника. И мы ушли в мою последнюю в этой жизни процедуру... "Финальную процедуру", как мы её называли. Процедуру, где Проводник освободил меня от боли и сожалений, от неуверенности в будущем и страха покинуть тело. Я вздохнул свободно и покинул его в последний раз.

И мне стало всё равно, что будет с этим мешком из мяса и костей: сожгут его в печи крематория, похоронят на глубине двух метров под землёй или надругаются каким-либо совершенно безразличным мне способом.

Я был уже не здесь, но мой Проводник продолжал меня вести, я слышал его речь и знал, что он меня не бросит. И в одно из мгновений я сказал ему — прощай, друг. Мир вокруг закрутился, на меня накатила тошнота, и бодрый голос на чисто русском языке: "Это мальчик! Верещагина, у вас мальчик!" возвестил мне, что цель нашей работы была достигнута.

Я забыл, кто я был, сразу же после первой ночи сна, и из роддома номер пять меня вынесли в уже совершенно младенческом состоянии. Но моё стремление и мои цели не угасли, нет!

Я просто не мог высказать их словами. Меня никогда не интересовали мальчишеские игры в войнушку и солдатики — я, скорее, любил познавать мир. Научившись читать в пять лет, я читал книжки будто выискивая в них что-то ускользающее от меня как лёгкий сон утром.

Мама всегда смеялась и говорила — настоящий мужик растёт, больших девочек любит! Потому что я всегда восхищался и пытался общаться и дружить с девочками, которые были на несколько лет старше меня. Даже на старых фотографиях видно, как я вечно смотрю на каких-то высоких старшеклассниц...

А в семнадцать лет я нечаянно встретил на книжном прилавке книгу по спиритионике, заглотил её за одну ночь — и всё, с этого момента моя жизнь перестала быть прежней. Я уехал учиться, или, правильней сказать, восстанавливаться на Проводника в Москву, прошёл это обучение и вернулся сюда, в родной город, работать. И два года с тех пор я работал Проводником в местной организации...

Этот огромный монолог Гектор произнёс на одном дыхании. И когда он остановился, Маше показалось, что её вырвали из мягкого тёплого кокона воспоминаний и бросили на холодный снег корчиться в агонии холода.

Маша плакала. Кофе её давно остыл, а круассан зачерствел, съеденный наполовину, но она забыла про круассан.

—Вот только в последние два года начала твориться какая-то чушь... — снова сказал Гектор, уже не настолько погружаясь глазами в картины неясного, полустёршегося прошлого, — Что-то происходит с человеческой душой. Неправильное, очень неправильное происходит... Когда два года назад мы, Проводники, работали над освобождением людей от плена их организмов, они перестали поддерживать тела и стали уходить в никуда. Мы оставались с трупами на руках, хотя ничего не делали для этого. Так не было никогда.

В страхе мы стали стараться исправить положение, но даже самые отточенные методики в руках самых опытных Проводников снова давали нам людей, не освободившихся от гнёта тел, а сбежавших оттуда. А сбежать из тела или умереть — это не имеет отношения ни к какой свободе.

И мы остановились. А потом расследования официальных служб, что пытались выяснить причины смерти, привели эти службы к нам, и мы были закрыты. Никто, слава богу, не получил уголовного наказания — ведь не было никаких признаков убийства, человек просто умирал.

А несколько дней назад я увидел тебя, выходящую из автобуса, и понял... Мой поиск закончен. Я тебя нашёл. Но ты ничего не помнишь... Но это неважно. Важно, что я тебя помню. Важно, что ты в порядке, ты работаешь на любимой работе, ты цела и здорова, и ничто тебе не угрожает.

И неважно, если у тебя сейчас есть... друг, а может быть, и дети. Это неважно. И неважно, что ты сейчас сделаешь — улыбнёшься мне или просто встанешь и уйдёшь. Я не буду тебя преследовать. Я нашёл тебя, а дальше я и не планировал. Вот так.

Гектор произнёс последние слова, горя от смущения и опустив глаза куда-то чуть ли не под стол.

Потом он медленно, исподлобья взглянул на Машу и наткнулся на её мокрый, источающий бессловесную страстную просьбу взгляд.

Не сговариваясь, Гектор и Маша привстали над столиком, наклонились друг к другу и целомудренно, но с большой нежностью поцеловались. И сели обратно на места, не в силах поверить в то, что только что произошло.

—А сейчас уходи, — сказала вдруг Маша твёрдым голосом, — и не тревожь меня. Я сама тебя найду. Теперь я.

Гектор был настолько под впечатлением, что встал и, даже не попрощавшись, вышел в уличную темень.

А Маша осталась, посидела пять минут, собираясь с мыслями, потом прошла в дамскую комнату и привела себя в порядок.

А потом достала телефон и набрала номер.

—Маэстро? Мне нужно с вами поговорить. Да, я знаю, сколько времени. Да, вот сейчас в гости к вам и приду.

Маша вызвала такси и через четыре минуты уже мчалась по пустым дорогам ночного города. Впрочем, мчаться оказалось недолго — работники Агентства старались селиться недалеко от места работы.

Маэстро открыл Маше дверь, будучи закутанным в махровый домашний халат и обутый в домашние тапочки. Кивнув ей головой, он пропустил девушку в прихожую, а затем молча указал рукой на кабинет: в других комнатах дома спали жена и внуки Маэстро.

Наконец, они закрыли дверь кабинета, и маэстро позволил себе расслабиться.

—Ну-с, девушка, мне даже любопытно, что случилось на нашем земном шарике такого, что Вы решили почтить меня вниманием в столь неурочный час. Впрочем, я знаю, что ничего такого не случилось, иначе бы я уже знал. Итак?

—Что-то случилось, но не сегодня, Маэстро. Вы, конечно, помните, где я была в восьмидесятых годах прошлого века?

Маэстро, уже севший на своё шикарное кожаное кресло, на миг заглянул в свою память и тут же нашёл ответ.

—Полагаю, Маша, ты имеешь в виду миссию по внедрению агента в организацию спиритиоников?

—Именно так, Маэстро. Под видом невинной русской девушки, открывшей для себя спиритионическое учение, я должна была внедриться в ряды компетентных специалистов в этой области, получить и доставить всю доступную техническую информацию через агентство в БИМП, а затем уехать обратно. И чтобы без сучка и задоринки.

—Да, и миссия была выполнена. В чём вопрос?

—Вопрос в том, маэстро, что мне показалось, что я довольно чётко дала понять, что движение следует своим гуманитарным целям. А практика выхода индивидуума из носителя носит чисто терапевтический, но никак не иммиграционный характер. По той просто причине, что никто из спиритиоников никуда не убывает, а лишь перемещается в новый носитель.

—Да, и, насколько я помню, комиссия согласилась с вашими выводами, позволив группе продолжать существовать.

—Верно, так и было. И какого черта сейчас тогда происходит, Маэстро?

Маэстро пару секунд помолчал и наконец, с вежливой сталью в голосе сказал:

—Потрудитесь объясниться, агент.

—Маэстро, вы понимаете, о чём я. Кто-то куда-то забирает вышедших из носителя спиритиоников, провоцируя смерть носителя и развал группы.

Теперь Маэстро помолчал несколько дольше, что-то обдумывая. Маша, как гончая в стойке, статуей сидела и смотрела прямо на него.

—Маша, данная информация не может быть предоставлена агенту твоего уровня.

—Маэстро, вы не понимаете? Спиритионики даже понятия не имеют, что существует БИМП или вообще кто-то ниже господа бога, кто ведает делами планеты и её населения! Это всё равно как владелец аквариума будет ждать опасности от аквариумных рыбок и воображать, что они готовят революцию и собираются поставить вместо него нового диктатора. Зачем их ловить? Зачем их прятать?

—Ты понимаешь, Маша, что ты можешь чего-то не знать? — парировал Маэстро, но сегодня после всего пережитого Маша была не Братцем Кроликом, она была соколом, падающим на добычу и ударом клюва вышибающим из неё дух.

—Вы забыли, Маэстро, что я — Проводник. И именно я знаю вдоль и поперёк всё, что может сделать спиритионика. И никто другой — ни Вы, ни сам император Галактики — не знает, что происходит, лучше чем я. И я не позволю, чтобы бюрократические процедуры или какая-то клика выносили несправедливые решения насчёт этой группы. Моей группы, Маэстро!

А теперь я скажу вам, что происходит. Согласно Уставу планеты, среди населения поощряется создание и расширение групп, которые несут прогрессивные решения и методики в общественные формации, поскольку это является необходимой частью экспериментов планеты и целью их проведения. Исключение — угроза самому существованию или целевому назначению экспериментов.

Так вот, спиритионика на уровне планеты была признана легальной, допустимой и способствующей всем видам социальных экспериментов, проводятся они в данный момент или нет. А теперь кто-то берёт и грубо вмешивается в естественный ход дел, создавая опасность для членов спиритионики и нарушая сам Устав планеты.

Таким образом, я могу сделать две вещи: мгновенно через Борисыча подать рапорт о преступлении в БИМП — центральный, даже не планетарный БИМП, после чего полетят головы на местном уровне за то, что ситуацию не была замечена ранее. Например, ваша голова, Маэстро.

А вторая вещь — я могу спросить у вас, что происходит, и уже после этого принять решение о необходимости доклада. И при этом вообще не имеет значения, Маэстро, какой там у меня уровень доступа куда бы то ни было.

Вы мне расскажете, что за преступление совершается здесь на наших глазах?

Маэстро с хмурым видом качался на своём кресле.

—Преступление... Тоже мне, сказала. Ты этак меня ещё преступником назови.

—Я хочу сказать, Маэстро, что здесь что-то неправильное происходит. Может, я и не заметила бы, и сквозь пальцы посмотрела, но это ведь моя спиритионика! Вы можете, сказать, что спиритионика была только моей работой на протяжении нескольких лет, но я полюбила то, что узнала! А теперь... Кто-то угрожает им и... мне.

—Что я тебе скажу... Да, был приказ. Бродяг из спиритионики, что бесконтрольно ползают из носителей и обратно, задерживать и оставлять в изоляторе. Не я это делаю, конечно. С агентства — информация, с БИМПа — процедура задержания.

—Но за что? Они не сделали ничего плохого!

—За бродяжничество.

—Нет такого пункта в уставе!

—А тебе на всё пункт нужен, да?

—Арест производится на основании нарушения, а его не было.

—Мало ли что они там устроят, раз контроля за ними нет!

—И кто отдал такой приказ?

—А то ты не знаешь, кто приказы отдаёт!

—Майрус Квинт?

В кабинете воцарилась тишина.

Маша знала, как отдаются приказы в БИМПе. Под письменными или аудиораспоряжениями никогда не стояло конкретного имени. Там всегда было написано "руководство". У Маши при чтении циркуляров поначалу всегда складывалось впечатление, что огромное количество людей, сплотившись, выработали наилучшее решение и изложили его потомкам.

Позже она стала понимать, что "руководство" — это шикарная ширма, за которой стоял неизвестно кто, издавал приказы и при этом оставался невидимым, как бог на Олимпе.

А после встречи с Лисом она начала читать между строк. И после прочтения нескольких сотен распоряжений заметила, что у руководства временами меняется "почерк". Маша могла отличить одно "руководство" от другого "руководства" так же ясно, как опытный охотник отличал следы зайца от следов волка.

Почерка было два. Они никак не отличались словесными формулировками или стилем речи, однако первый почерк был проникнут страстью к контролю. Второй почерк был сугубо рационален.

Владелец первого почерка был похож в воображении Маши на пастуха, который очень нежно трепал за уши своих баранов, заботился о них, говорил ласковые слова, выглядел добрым и сердобольным дядюшкой. Но при этом каким-то шестым чувством было понятно — это всё лишь для того, чтобы они не разбежались: завтра баранов поведут на бойню, причём добрый дядюшка зарежет их своей собственной рукой, осведомляясь при этом, не больно ли нож отделяет голову от шеи.

Второй почерк в голове Маши виделся ею как строгий и до мозга костей англичанин-судья, который совершенно бесстрастно судит обе стороны, при этом ведом он не любовью к справедливости, а банальным отсутствием способности к проявлению эмоций. Никакого желания к доминированию или контролю у "судьи" не было — он попросту забывал о подсудимых после того, как они выходили из зала суда.

Иначе говоря, за ширмой руководства скрывалось два автора. И Маша руку бы дала на отсечение, что одним из них был нынешний глава БИМПа.

И Маэстро это тоже понимал. И ещё он хорошо понимал, что люди прячутся за ширмой не для того, чтобы скромно скрываться от заслуженных аплодисментов своих горячо любящих поклонников. А раз так — не так уж и обязательно искать того, кто скрывается за ширмой. Разве он не руководство? Руководство. Разве не имеет права издавать приказы? Имеет.

А раз так — не стоит лишний раз называть его имя.

Когда же имя Майруса Квинта всё же прозвучало, Маэстро стало немного неудобно и стыдно за столь бестактную откровенность своего подчинённого агента.

—Иди спать, Машенька, — наконец, сказал Маэстро, — мы созданы, чтобы искать брёвна в чужих глазах, а не соринки в своём. А наше руководство пускай ищет эти соринки в наших глазах за нас. Мы агенты, и наша работа какая, Машенька?

—Поиск и возвращение на место потерянных душ, — хмуро досказала растерявшая весь свой пыл Маша, попрощалась с шефом и вышла за дверь. Что теперь делать, она не знала.

Однако, закинутая в глубину сознания мысль работала, даже когда девушка мылась в душе, готовила себе ужин и ворочалась в постели, пытаясь заснуть. Утром какой-то вариант действий уже вырисовывался у неё в голове.

Маша открыла дверь агентства и, кивнув охраннику и ещё двум присутствовавшим коллегам, прошла сразу к компьютеру. Файл на Гектора лежал у неё на рабочем столе. Маша набрала номер.

—Гектор, привет. Это я, Маша. Которая Виола. То есть Маша.

—Привет! — голос Гектора был сонным, но сразу же потеплел, — Откуда ты узнала мой номер? То есть, звони, пожалуйста, почаще, конечно! Но...

—Гектор, мне нужен список людей, которые... ушли без возврата в результате работы Проводников.

На том конце провода повисло молчание.

—Виола... Маша, я не имею всех этих данных. Во-первых. А во-вторых, зачем тебе это нужно? И как я могу быть уверен, я даже не представляю, что ты собираешься с ними делать!

—Дай мне имена тех, кого ты знал лично. Плюс все возможные детали их личности — отчества, дни рождения, места работы и так далее.

—Ну... Хорошо, я пришлю тебе имена нескольких человек. Но пообещай мне, пожалуйста, что ты не пойдёшь сейчас раскапывать их могилы!

Маша расхохоталась во весь голос.

—Глупый! — наконец, сказала она, когда успокоилась, — Впрочем, ты прав, мне придётся посвятить тебя в некоторые детали нашей с тобой жизни. Пришли мне на телефон.

И она продиктовала Гектору телефон.

—Когда мы встретимся? — робко спросил, наконец, Гектор.

Маша лишь вздохнула.

—Не сейчас.

Присланный список состоял из семи имён — очевидно, это были те, кого Гектор как Проводник вёл сам.

Особых надежд Маша не питала. Вбив имена в поисковой компьютер, она быстро узнала личностные идентификаторы всех семерых — достаточно было провести поиск среди тех, кто, как было известно Агентству, занимался спиритионикой.

Заранее предвидя результат, она инициировала поиск первого претендента, некоего Кира Малышева. К сожалению, Маша оказалась права: Кира Малышева на планете Земля и в прилегающих пространствах не было. Несмотря на то, что останки его носителя лежали сейчас под могильной плитой или уже давно смешались с какой-то новой живой или неживой материей. Как не было и двух следующих претендентов.

Остальных Маша не стала проверять. Она откинулась на спинку стула и стала размышлять.

Значит, их нет. Либо они содержатся где-то в далёкой-далёкой галактике, как говорилось в старом фильме, либо они здесь, но экранированы от поисковых устройств агентства. Вот только Маше не было известно о каких-либо экранах для этих поисковых устройств. А спрашивать было не у кого. Есть у кого спросить, конечно. Этот человек, наверное, компетентен в таком вопросе. Вот только доступа к нему у Братца Кролика не было.

Маша отпустила мысль о проблеме гулять в глубину сознания, а сама погрузилась в ежедневную работу — на её столе уже лежала стопка папок. Перед её глазами снова понеслись стандартные случаи побегов: вот кома после автомобильной аварии, вот снова несанкционированный выход из носителя какого-то кришнаита, вот группа пиратов-падальщиков опять перехватила одного из поселенцев на пути из отказавшего носителя в БИМП...

Коматозника после изучения жизненных показателей носителя пришлось открепить от тела совсем, отправить его через БИМП в новый носитель, а старый носитель выключить. "Режим бога", как это называла сама Маша. С точки зрения родственников, если бы они знали, что происходит, это походило бы на убийство, но Маша не первый день работала в агентстве и знала, что страданий будет куда меньше, если человека просто переместить в исправное устройство. К его жизни или смерти это не имеет никакого отношения.

Затем за пять минут она "пощекотала" кришнаита, а вот с пиратами пришлось повозиться подольше.

Незаконное пленение и похищение жителей планеты — существ, а не их бионосителей, — к сожалению, временами имело место. Индивидуумы ценились в преступных сообществах тем, что их можно было посадить в любой подходящий носитель, даже не биологический, и они начинали выполнять работу по производству любых необходимых материальных ценностей.

Пираты сами пленников таким способом не использовали — они их продавали.

Работа была, прямо скажем, опасная. Жертву нужно было поймать где-то на пути между носителем и распределительным центром БИМПа, после чего унести ноги. БИМПовцы знали все личностные идентификаторы пиратов, при этом засечь их было делом секунды. Если такое происходило — в местоположение пиратского корабля высылалась стая истребителей, которым были неинтересны корабли пиратов. Интересны им были сами пираты, которых, если могли отловить, отправляли затем на планеты-тюрьмы, где уже они, в свою очередь, начинали делать общественно-полезную работу в новом носителе.

Маше ловить пиратов и искать их жертв приходилось уже постфактум, когда жертва была украдена, по причине чего у агентства никогда не бывало мало нераскрытых пиратских дел. Сложность была в том, что у психолокаторов было что-то похожее на предел дальности действия. Маша знала, что это не совсем так, и различать параметры личностной единицы им часто мешают искажения свойств пространства, но не вдавалась в изучение технологических моментов и квантовых теорий. Простыми же словами говоря, были области пространства, которые не прощупывались сами и мешали прощупывать другие сектора вселенной.

Первым действием она просто включила психолокатор и настроила его на частоту жертвы, что была описана в папке. Нет, ничего. Не повезло, а иногда ведь везло! Маша решила рассчитать отражёнку. Отражёнкой называли искажённые сигналы личности. Такие отражёнки строились, к счастью, по ограниченному количеству образцов, и Маша за десяток минут проверила их все. Нет, не судьба.

Пираты знали, где психолокаторы не ловят. Но знали они и то, что из одного места они там не ловят, а из другого ловят прекрасно.

Она ещё раз внимательно прочитала дело жертвы: кто, когда, при каких обстоятельствах.

Что-то показалось ей смутно знакомым.

Почерк.

Ей вспомнился почерк руководства БИМПа. Нет, нет, это не их почерк.

Это был почерк преступления, который она уже видела ранее, много ранее. Более того — она его расследовала. Почерк состоял в том, что жертву ловили на живца. Одной из самых сильных мотиваций человека в этом мире являются дети. Выбранную жертву ставили в положение, когда опасность критического повреждения носителя очень велика, и в нужный момент подсовывали ребёнка, который находился в не меньшей опасности. И давали человеку выбор — он или ребёнок.

В большом количестве случаев люди отдавали свою жизнь, чтобы спасти жизнь малыша.

Поломка носителя происходила по выбору и волеизъявлению человека, поэтому сигналов в БИМП о насильственном лишении жизни не поступало. Однако пирату было известно точное время покидания человеком носителя — он подстраивал его сам.

Так пират дожидался события, схватывал человека сразу на выходе из организма и исчезал.

Не многие пираты были настолько жестокосердны, чтобы использовать в своих махинациях детей.

Маша пошла в архив, который сохранился на одном из подвальных этажей агентства с докомпьютерных времен, и, пока шла, вспомнила, кто это был.

Это был некий Слив, в миру Доминик Сливовски. "Что ж, Слив, поглядим", — бормотала себе в нос Маша, листая пожелтевшую папку, которую так никто и не удосужился до сих пор перевести в цифровой формат.

Интуиция Машу не подвела. Тридцать один год назад Маша, разыскивая жертву, попутно посадила в галактическую тюрьму и похитившего её пирата — тем, что нашла и передала БИМПу.

А выслан наш друг был на тридцать лет. Очень интересно.

Ага, а вот и его личностные характеристики.

Маша вернулась в кабинет и настрочила на клавиатуре послание в центральный БИМП — мол, проверьте местонахождение Сливовски и уже оттуда поищите жертву. Это понятно, что сейчас-то Слив по мнению полиции добропорядочный гражданин. Но если это пиратствовал он, то рядом будет обнаруживаться на психолокаторе и жертва: уж сам-то он должен быть в состоянии её засечь, а то какой тут контроль?

И пока Маша ждала ответа из Центрального БИМПа, ей в голову пришла идея — не столько блестящая, сколько ужасная, навеянная Сливом и его ловлей на живца.

Из Центрального БИМПа ответили, что да, и Слив и жертва найдены и помещены в БИМП для дальнейшего размещения, но эти приятные новости уже донеслись до Маши как бы издалека: её голова была уже забита другим.

Она закрыла папку, отложила другие папки в сторону и позвонила Гектору, условившись о встрече.

Гектор примчался в гости к Маше, отпросившись с работы и приобретя в каком-то попутном магазинчике жалкий букетик цветов и коробку конфет. Однако, увидев свою пассию в настроении отнюдь не игривом, несколько обеспокоенно прошёл в кухню.

Маша, открыла ему коробку его конфет, налила чаю, вздохнула и... будто обрушила на него ушат холодной воды: рассказала ему, что с древних пор является сотрудницей Агентства потерянных душ, что вообще это за агентство и БИМП, что она была внедрена в спиритионику и долгие годы поставляла информацию о работе организации БИМПу, что их супружество обманом не было и она действительно любила Гектора-Марка, и что смерть разлучила их, поэтому их нынешние отношения не могут считаться близкими, поскольку у неё было множество мужей и жён в разные эпохи, и всем сразу женой и девушкой быть не получится.

Она вывалила ему эту кашу без запятых и точек.

Гектор сидел в оцепенении, нечаянно раздавив в руке шоколадную конфету, и единственное, что он смог — это прошипеть:

—Ты...

Его колошматило, как в стиральной машине: он не мог вместить в своё сознание одновременно Великолепную Блистательную Невероятную Виолу и Предательницу Змею Подколодную Виолу. Да ещё и Машу, в которую она превратилась.

Наконец, он взял себя в руки.

—И зачем ты меня сюда позвала, поиздеваться надо мной?

Маша взяла его за руку.

—Гектор, мы должны спасти людей, которые ушли из своих тел, оставив их умирать на руках Проводников. И мы должны спасти саму спиритионику!

—Что теперь до этих людей, они мертвы.

—Гек, если бы они были мертвы! Но им гораздо хуже, чем если бы они умерли: они в тюрьме. И я не знаю, где эта тюрьма и что она вообще такое. А потом я обещаю тебе всё-всё подробно рассказать!

—И убить меня после этого за то, что я знаю тайны вселенной.

—Да какие там тайны вселенной... Агентство никогда не было тайной организацией. Да у тебя жена там работала даже, — она попыталась растопить лёд в глазах Гектора, и это немного удалось.

—Чем же я могу тебе помочь, великой и могучей? — горько вопросил он.

—Ты должен провести мне "Финальную процедуру".

У Гектора аж чай в руке расплескался.

—Да ты в своём уме, Вио... Маша? "Финальную процедуру"? Хочешь оставить свой труп у меня на руках?

—У меня есть преимущество, Гектор, — Маша, наконец, сама успокоилась настолько, что даже сама взяла из коробки конфету и стала её жевать, — Я сотрудница агентства, у меня иммунитет к воздействиям БИМПа на рядового поселенца. Это поможет. Я хочу сама попасть в эту тюрьму, понять её местоположение, понять как освободить всех спиритиоников, что там содержатся. И выйти обратно вместе с ними. Для этого я хочу попытаться стать невидимкой для психолокаторов.

Повисла тишина.

—Да, я оставлю свой труп у тебя на руках, — сдалась Маша, — Но я обещаю вернуться. Кроме того, я совсем не уверена, что это будет труп.

Повинуясь какому-то несколько необычному и не совсем осознаваемому для неё позыву, Маша вдруг встала, лёгким движением обошла стол, присела рядышком с Гектором, обняла его и положила свою голову ему на плечо.

Гектор осторожно, словно стеклянную, обнял Машу и погладил по волосам.

—Ты же сказала, много мужей... Сразу всем женой быть не получится... — с дрожанием в голосе проговорил он, но Маша поцелуем не дала ему договорить.

В эту ночь Гектор домой не ушёл.

А наутро Маша, посвежевшая и весёлая, заявилась в кабинет к Маэстро.

—Шеф, я хочу в отпуск! — заявила она, улыбаясь во весь рот.

Маэстро аж очки протёр от удивления .

—Отпуск? Зачем тебе отпуск, Мария?

—Да вот, хочу на пару недель отдохнуть, в тёплые страны слетать, коктейли попить на морском берегу. Уже лет двести в отпуске не была.

—Какие лет двести. Ты только недавно больше двадцати лет на работе отсутствовала!

—Это не отпуск, Маэстро, — вздохнула Маша притворно, — это наказание. А я хочу в отпуске книгу написать. Книгу сказок.

—Книгу? Маша, ты... — начал Маэстро строго, и вдруг расплылся, — А, я понял! Что же ты сразу не сказала. У тебя появился молодой человек! Ну что ж, что ж — давайте, дело молодое... Успехов вам, успехов, две недели отпуска одобряю... Деньги в тумбочке.

Маэстро засуетился, как заботливый отец, что готов для дочери на всё и с удовольствием это показывает.

—Ну, — начала Маша объяснять, что имела в виду другое, но решила не разочаровывать старика и так и не закончила фразу.

Маша быстро передала дела Кате, получила от неё свою порцию "давайте, дело молодое", не забыла забрать в тумбочке деньги и вышла прочь.

На следующий день на всех интернет-ресурсах страны появились сообщения о том, что молодой автор пишет захватывающее продолжение сказки дядюшки Римуса про Братца Кролика и Братца Лиса. "Братец Лис пропал, — рассказывали анонсы в заголовках, — но где же Братец Кролик? Какова дальнейшая судьба тернового куста? И не попадёт ли Братец Кролик в своё новое смоляное чучелко?"

А на следующий день утром мобильный телефон Маши пропиликал свою обычную мелодию.

—Экстравагантно, очень экстравагантно, — прозвучал в трубке ухмыляющийся голос Лиса, — я уверен, ещё половина БИМПа догадалась, что надо молодому автору. Нельзя было сделать это менее... очевидным?

—У меня слишком мало времени, Лис, чтобы делать это менее очевидным. Ничего: кто что-то заподозрит, тот как-нибудь себе это объяснит. Мне нужна помощь. Долг платежом красен.

—И без долгов помогу. Сегодня днём на квартире молодого автора.

—Молодой автор приготовит что-нибудь вкусненькое, — мечтательно ответила Маша, отложила телефон, потянулась и с удовольствием прижалась обратно к Гектору, всё ещё лежащему в кровати.

—Мне пора на работу, — прошептал тот, но нашёл ещё минуту и всю минуту тискал в объятиях довольную бывшую жену, после чего, наконец, вскочил и начал натягивать брюки, — Он не причинит тебе вреда, этот Лис?

—Он такой же изгой, как и ты, Гек, — ответила Маша, — он не предаст.

Лис заявился часов через шесть.

—Извини, Братец Кролик, самолёт долго летел, — смущённо оправдался он, не сказав, однако, откуда летел самолёт.

—Ничего, мы не опоздали, — махнула рукой Маша, — проходи.

Она вкратце ввела Лиса в курс дела и своих планов.

—Рисковая девушка, — помотал головой Лис, — смелая и глупая изрядно, да.

—Молодая ещё, — в тон ему ответила Маша, и они рассмеялись.

—Мой секрет... — ответил, наконец, Лис, — Пожалуй, я могу рассказать тебе мой секрет, поскольку это всё равно ничего не изменит. Это просто глупый фокус. Я просто убрал свои личностные характеристики из базы.

—Но как же, — удивилась Маша, — они там. Я сама лично проверяла тебя по ним, и тебя было невозможно найти! Тебя не существует в природе.

—Я же говорю — фокус. Имя-то там стоит моё. А личностные характеристики — не мои. Свои я убрал. Там стоят личностные характеристики несуществующего человека. Довольно трудно найти несуществующего человека.

—Старый Лис! — захохотала Маша, — это вроде как ты в телефоне напротив своего имени поставил придуманный номер, мы тебе звоним и удивляемся, что дозвониться не можем. Лис, ты прохвост!

—Жизнь заставляет, Братец Кролик, — усмехнувшись, ответил тот, — если просто убрать себя из базы, это заметно. А так — поди докажи, что в базе что-то стёрто. А если и докажешь — поди восстанови старые значения. Невозможно.

—Ты можешь помочь мне... поменять мой номер?

—Это службишка, не служба, как говаривал этот — как его?

—Конёк-Горбунок.

—Именно, он самый. Ты удивишься, но уйдя из БИМПа, я оставил себе незаметный канал управления сервером.

—Не удивлюсь. Чтобы Лис — да не оставил? Сделай, пожалуйста.

—Пожалуйста.

—Лис, чуть не забыла. Убедись, что у меня там стоит галочка, что я спиритионик. Я не знаю, поставили мне её или нет — ведь я сотрудник агентства и работала Проводником, будучи в миссии. Если я не считаюсь в файлах спиритиоником, меня не заберут к остальным.

Лис достал из своего заплечного рюкзака ноутбук, вышел в сеть и минут десять поколдовал над клавиатурой.

—Всё. Машинка сгенерировала случайные вибрации, неотличимые от достоверных, и я поставил их на место настоящих. Теперь, извини, если ты потеряешься в лесу, тебя больше не найдут.

—Спасибо, Лис! — Маша обняла его за плечи, — Возможно, если дело выгорит, ты спас много людей. На самом деле людей, а не носителей.

—Ладно, ладно. И в список спиритиоников я тебя тоже внёс. И, кстати, я сделал ещё кое-что, о чём ты не подумала, девушка с суицидальными наклонностями.

Маша непонимающе посмотрела на него.

—Убрал блокировку вот этого вот, — он тыкнул пальцев Маше в бок, — носителя. Теперь он не отключится, когда ты уйдёшь из него, даже если ты помечена как спиритионик.

—Спасибо, Лис... Ты сейчас на самом деле спас меня.

—Долг платежом красен!

—Но послушай... Ведь если можешь делать такое. Ты сможешь сделать столько для планеты! Ты сможешь освободить спиритиоников, можешь удлинить жизни носителей, можешь дать свободу тем, кого Майрус Квинт заставил вечно сидеть здесь, можешь... Ты столько можешь сделать!

Лис покачал головой.

—Нет. Мои мелкие шалости сходят мне с рук, поскольку их не замечают. А вот если я стану делать что-то большее, внешнее влияние заметят и просто снесут систему, как бы им ни хотелось её сохранить. И тут я буду уже бессилен. Поэтому здесь нужен другой путь. А теперь давай корми меня, как обещала, что у тебя тут?

Через час, когда Лис ушёл, а Гектор ещё не пришёл, Маша села в кресло и попыталась думать о предстоящей ей тайной операции. Когда через час Гектор вернулся с работы (поскольку работа Проводника была под запретом, работал он на данный момент слесарем на вагоноремонтном заводе), в голове у Маши не вырисовалось ничего: она даже не представляла, что ждёт её... там.

Процедуру наметили на завтра.

—Давай сделаем так, — рассказывала Маша Гектору, — Когда я уйду, носитель не отключится. Он будет лежать в режиме ожидания, и ему по-прежнему нужна будет еда, вода. И отсутствие пролежней, желательно, поскольку я ещё хочу видеть его симпатичным. Поэтому тебе нужно будет это устроить.

Гектор кивнул.

—И я постараюсь вернуться поскорей. В конце концов, у меня отпуска полторы недели осталось. Ты готов?

Гектор кивнул, хотя сильно сомневался в правдивости своего ответа.

—Ладно, сегодня давай высыпаться — и завтра с утра... Боженька, помоги мне, — последние слова Маша еле слышно прошептала себе под нос. Что её ждёт? К тому, что ждёт, не подготовишься. Девушка с суицидальными наклонностями, черт бы тебя побрал...

Два кресла да пособие по "Финальной процедуре" — вот и всё, что нужно для "Финальной процедуры". Ну и ещё Проводник и, разумеется, ведомый, который готов к процедуре и знает её назначение.

Слушая, что говорит Гектор и выполняя его команды, Маша перестала чувствовать своё тело, а затем всем сознанием вдруг ощутила, как мир сдвинулся, внезапно стал более блёклым, затем зрение подкорректировалось, будто изображение на экране телевизора, и он стал удивительно чётким, цветным, полным запахов и прикосновений.

Маша сначала чуть не захлебнулась от этого танца жизни, внезапно обрушившегося на неё, а затем, раздвинув воображаемыми руками потоки восприятий, влезла внутрь и вошла в ритм.

И увидела свой носитель в стороне и немного под собой — он лежал в общем умиротворённо, но губы его были поджаты.

"Видно, в последний момент нахождения там я боролась со всей этой стихией", — подумала Маша.

Внезапно над головой возник яркий, призывный свет, за которым, казалось, скрывалось райское блаженство. Переливаясь всеми цветами радуги, он казался добрым и мягким, словно родимая бабушка, что баюкала внучка сказочными колыбельными... И так хотелось идти туда, под её мягкие, пахнущие пирожками ладони...

"Не лети, мотылёк, на огонь ночника", — подумала Маша. Она прекрасно знала, что это за свет: это канал БИМПа для привлечения поселенцев, которые вышли из испорченных носителей. Пойди сейчас Маша туда, и она окажется в общей комнате для программирования, где тысячи поселенцев одновременно кодируются на помещение в новый носитель.

Но ей сейчас не туда. А куда?

Но ей не пришлось решать, куда. Направленный точно на неё силовой луч схватил её бесплотное тельце и мощным рывком вогнал в темноту.

Несколько секунд Маша пыталась прийти в себя: хватка силового луча тактичностью не отличалась.

А затем она услышала в темноте стоны, ужасные стоны боли и бессилия сотен существ, которые находились вокруг неё во всех направлениях.

Нет, это не были резкие вскрики, будто кого-то резко огрели бичом. Это были долгие, мучительно-нечеловеческого напряжения вибрации, похожие на то, как скрипят напряжённые до предела ванты парусника в момент, когда они уже готовы разорваться. Это было за гранью мучения, и в человеческом мире такого бессилия в голосах услышать было нельзя, потому что жизнь человеческая в носителе обрывается куда раньше момента, как интенсивность страдания дойдёт до подобной точки.

Это были не звуки, а вибрации бесконечного страдания. Когда ты падаешь без чувств от гнева к горю, затем к полному безразличию к жизни, а затем пробиваешь дно и летишь через саму смерть в пропасть беспамятства, обычные боль и слёзы кажутся полными играющей жизни и счастья. Но те, кто издавал эти стоны, — из них вытянули все жилы жизни и смерти, и осталось от этих когда-то человеческих существ... что?

—Я тебе отомщу, тварь... — прошептала Маша одной мыслью.

Она попыталась объять окружающую мглу вокруг неё и прощупать её всеми имеющимися чувствами, но вокруг была лишь бесконечная пустота.

Тогда Маша попыталась локализовать источник стонов и обнаружила, что их несколько. Она двинулась к одному из них, самому ближайшему, но так и не смогла понять, приближается или нет: трудно осознать движение, если нет ничего со стороны, за что мог бы зацепиться взгляд.

Однако она всё же двигалась. Движение привело её к сосредоточению магнитных полей, к некой точке в пространстве, где ощущались сильнейшие электромагнитные вибрации. И на пересечении этих магнитных линий было размазано что-то, что можно было отдалённо назвать...

Если взять сознание человека и обозначить его силу за сто процентов, можно двинуться вниз и рассмотреть всё более и более низкие значения. В своём исследовании наблюдатель пройдёт через разум высшего животного, затем спустится куда-то к пресмыкающимся и насекомым, затем он посетит царства бактерий, различной фауны, вирусов...

Там ещё не ноль. А что ещё ближе к нулю? Ещё ближе к нулю было это существо. И его можно было назвать жизнью лишь потому, что где-то валялась коробка, в которой оно раньше лежало, и на этой коробке было написано "тут была жизнь". Или "от бесконечно любящей семьи, покойся с миром" где-то на кладбищенском надгробье.

Тонкая, в атом толщиной плёнка того, что ещё хранила в себе потенциал жизни, которую распластало по векторам магнитного поля, была ещё почти неразличимо жива. Стоны, а точнее, некие вибрации, будто листва на ветру, издавала именно она.

Маша дотронулась до неё своей воображаемой рукой в попытках понять, насколько прочно этот обломок души застрял в своей магнитной паутине. Это было ошибкой. Физика не была Машиным сильным местом.

Поле будто схватило душу девушки за руку и, словно неумолимый токарный станок, в который попал рукав растяпы-токаря, втянуло её внутрь в себя, распластав по своим линиям.

Маша рванулась, но было поздно. Теперь она точно почувствовала, что застряла. Ещё несколько рывков ничего не дали.

И тут же она узнала, что магнитное поле никогда не одиноко: оно создаётся мощным потоком электрического тока, который мгновенно пронизал эфемерное, почти придуманное тельце Маши.

Если бы Маша была здесь в носителе, носитель бы разорвало в клочья или обуглило до черноты - настолько интенсивное было здесь напряжение. Маша же чувствовала, будто сквозь неё проходит очень мощный поток воды и как бы потряхивает её своим напором. Тот же напор помогал магнитному полю не выпускать существо из ловушки просто за счёт своей упругости.

Маша даже представить не могла, каково здесь другим. Чем более очеловечившимся было существо, тем больше материальных зацепок, крючочков оно несло на себе: материя и энергия должны за что-то зацепляться. Чем больше было на нём таких зацепок, тем больше страданий оно испытывало, поскольку искренне считало себя частью этого мира и носителя.

Висевшие здесь были людьми. Да, нашедшими в себе силы выйти из носителя и покуситься на свободу, но настолько людьми!

Маша, будучи агентом БИМПа, была со своим иммунитетом почти нечеловеческим существом. Она хранила сознание и волю. Но и она не могла вырваться наружу.

Вокруг по-прежнему мгла.

"Так. Я вишу на чужом месте. Надо за что-то зацепиться". Маша, пускай сама и не могла выйти за пределы фокуса полей, потянула свои невидимые энергетические ручки, одновременно боясь получить по ним и желая на что-то наткнуться. Нет, пока нет.

Где ближайшие соседи? Маша прислушалась в попытке определить направление, откуда доносились ближайшие стоны, и уловила что-то прямо позади себя. Неловко перевернувшись, как переворачиваются спящие под одеялом, она потянулась и действительно нащупала вдали мягкое покалывание. Это проявляло себя ещё одно поле.

"Так, ну давай, тяни меня", — прошептала она, тужась, и поле схватило кончики её воображаемых пальцев, словно изо всех сил спасая падающего с вершины альпиниста. Маша тянулась дальше, и вот она почувствовала, что два поля начинают делить её на равных. Рваться в душе Маши было нечему, поэтому она позволила силам взять над собой верх, лишь слегка направляя себя в их мощных объятиях.

И вот, раздался почти физический звук "чпок", и Маша рывком вылетела из кокона поля и повисла между двумя равносильно перетягивающими её точками.

"Так, лиха беда начало", — ухмыльнулась одной эмоцией девушка и стала искать третье поле, чтобы зацепиться за него. И четвёртое, а потом пятое.

Этого оказалось достаточно. Маша оказалась распространена между полями подобно материи спортивного батута, что растянут в металлическом кольце. Теперь она была большая, если можно оперировать размерами, говоря о бесплотном существе, не имеющем размеров.

Она рывком сжалась и одновременно рванула свои лапки из магнитных полей. Это оказалось немного больно, но теперь девушка была свободна. Ещё немного просканировав окружающую тьму, она осторожно двинулась в одну сторону, старательно обходя пощипывавшие издали сгустки из электричества, магнетизма и разрушенной жизни.

Через несколько часов Маше показалось, что она бредёт в бесконечном космосе, пытаясь найти что-то на расстоянии вытянутой руки, хотя до ближайшей звезды не менее сотни световых лет. Однако вариантов не было, новых мыслей тоже, поэтому Маша продолжала двигаться.

И через полчаса набрела на стену.

Это было самое реальное во всём этом мире пустоты и магнетизма. Стена была настоящая, немного шершавая, и она была не защищена ни силовыми полями, ни электротоком. Поэтому Маша просто прошла через неё.

И её ослепил яркий свет! Оглянувшись, она увидел громадину дома высотой во множество километров, из стены которого она только что выплыла.

Где-то вдалеке справа она увидела огромнейшие двустворчатые двери для великанов десятикилометрового роста, а высоко вверху — распахнутые створки окна шириной с небольшой городок.

Небеса вокруг дома переливались каким-то бутылочным цветом, земля немного гудела, передавая Маше свою вибрацию, а с неба, подобно строительным плитам многоэтажки, падали огромные блестящие пластины, отражавшие свет, идущий со всех сторон.

Домик что-то Маше напоминал. Пряничный домик — пришла вдруг мысль. Это же пряничный домик, только невероятных размеров! Что это за планета?

Маша взметнулась к небесам и обнаружила, что небесный свод шарообразен и сделан из стекла. Пулей пролетев сквозь небо, Маша остановилась в бесконечном изумлении. Она была в офисе, обычном офисном помещении вполне земного типа, только размером с солнечную систему. Солидный стол, равный расстоянию от Земли до Луны, за ним кресло, в невообразимой дали — плафоны освещения и дверь, шкафы и полки...

И сразу пришло понимание. И пришла злость, ненависть и презрение, и бесконечное удивление, как живое существо может поступать так с другим живым существом. Машина душа несколькими рывками выросла в сотни раз за несколько секунд и стала своего обычного размера.

Она висела и смотрела на рождественскую игрушку, которая стояла на столе: милый стеклянный шарик пяти сантиметров в диаметре, внутри которого стоял игрушечный домик, окружённый метелью из блёсток.

Грозная тюрьма для существ, настолько забитых силовыми лучами, превращённых в точки и спрятанных в несколько граммов пластмассы, что одной пальчиковой батарейки хватало на то, чтобы удерживать их на месте.

"Ну что, и много ли ангелов может уместиться на острие иглы?" — единственная внятная мысль, которую она смогла подумать в этот момент.

Если бы у Маши были руки, она бы взяла игрушку и со всей мочи запустила бы ей в стену. Но, к сожалению или счастью, способности Маши к управлению материальными объектами были не настолько велики.

Тогда она рванула снова внутрь, уже не уменьшая своего размера, и точным ударом маленькой юркой молнии выжгла контакты батарейки.

Домик погас.

Однако тюрьма продолжала работать, Маша безошибочно чувствовала её вибрации. И да, эти вибрации не могла издавать пальчиковая батарейка.

Маша огляделась, прощупала пространство вокруг, и нашла то, что не видела ранее: на потолке офиса одиноко висел небольшой излучатель, который генерировал тонкий, как игла, но очень мощный силовой луч.

Луч шёл сверху и заканчивался в печной трубе домика. Маша взмыла к потолку, проникла сквозь колпачок излучателя и небольшим, но горячим ударом закоротила часть микросхемы.

И в этот момент почувствовала: двери ловушки открыты.

И в этот момент взвыла сирена.

Маша метнулась обратно к домику и проникла в него своим существом.

Заключённые, что стонали и вибрировали под воздействием электротока и разрывающего их поля, не суетились и не пытались толкаться в дверях на выход. Они мягко и совершенно бессильно, словно выброшенные волной медузы на морском берегу, продолжали висеть на своих местах, похожие на разорванные кусочки тончайшего целлофанового пакета.

Полминуты Маша думала, что с ними делать. Сами они не уйдут, их надо забирать. Но как вести за собой толпу коматозных больных?

В итоге она поняла. Это её люди, она сроднилась с ними тогда, в спиритионике, и чувствовала духовную связь и сейчас. Маша проникла в них, прочувствовала их изнутри, пропустила через себя их страдания — и сделала частью себя. Теперь она уйдёт только с ними.

И в этот момент вошёл он.

Его портрет висел на стене её кабинета: в агентстве была традиция выставлять портреты руководителя БИМПа как символ общего дела и лояльности руководству.

Он зашёл, осмотрелся, подошёл к столу и взял в руки игрушечный домик. Сам себе спокойно кивнул головой. Затем подошёл к столу, нажал кнопку какого-то приборчика и внимательно посмотрел на него. А потом откинул крышечку невзрачной панели, которая ютилась в углу его стола, и нажал на кнопку.

—Что ж, ты здесь, Лис, поздравляю, — сказал Майрус Квинт спокойным, доброжелательным голосом, — я ожидал чего-то подобного. Я, конечно, не вижу тебя, но я вижу этих олухов. А раз они здесь, то и ты здесь.

Он подождал ответа, но Маша застыла на месте и молчала. Её очень настораживало спокойствие того, кого только что обокрали.

—Думаю, окажу тебе добрую услугу, — наконец, сказал Майрус Квинт, — если скажу, что комната окружена антиментальным полем. Уж лучше тебе не высовываться. Ты попался в капкан, Лис.

Ах вот оно что! Маша мысленно перекрестилась, что не ушмыгнула при первых словах директора БИМПа. Антиментальное поле — страшное изобретение БИМПа — не позволяло живому существу пройти сквозь него. Точнее, позволяло, но с другой стороны живое существо вываливалось неживым и растворялось в вечном небытии, и речь шла не о бионосителе, а о самом человеке.

—Что ж, ты, возможно, думаешь, что мне тоже отсюда не выйти, — продолжил Квинт, — Но это-то как раз и не проблема. Все необходимые условия для жизни существуют здесь, внутри. Я могу сидеть здесь хоть целый год. А вот я сейчас отдам распоряжение искать твой носитель, пока он лежит где-нибудь. И лучше бы, Лис, он лежал под присмотром, поскольку носители больше трёх дней без воды не выживают.

"Я попала", — подумала Маша, — "Если я через десять дней не выйду из отпуска, меня хватятся, зацепятся за Гектора и мгновенно найдут".

Она начала усиленно думать.

Майрус Квинт же сел в своё кресло и начал просматривать какие-то сводки.

Маша решилась. Она объединила своё пространство с пространством Квинта и сказала где-то в глубине его головы:

—Я не Лис. Но я хочу забрать этих людей и уйти, после чего оставить тебя в покое. Что ты за это хочешь?

—А вот это я удивлён, — улыбнулся Квинт, — я не думал, что на этой планете существуют ещё такие же как он. Но я не чувствую в тебе раскаяния и страха, преступник.

Находясь в одном пространстве, живые существа понимают и чувствуют друг друга на порядок лучше, чем в разъединённом состоянии. Это нельзя назвать чтением мыслей — скорее это можно назвать чтением намерений и чувств. Маша тоже была удивлена.

Она была уверена, что в глубине своей души Квинт кишит грязными, отвратительными червями ненависти и страха. Но Квинт был куда чище. Он лучился острой, закалённой годами уверенностью, которая не требовала низких чувств, потому что не встречала сопротивления. Он был уверен, что прав.

Майрус Квинт точно понимал, как видела Маша, что он спасает мир от преступников. Все поселенцы, что приходят на Землю, являются потенциальными преступниками — любой человек, что не находится под жёстким контролем, может сотворить всё, что угодно: взрывать города, лишать женщин чести, травить животных, уничтожать лесные массивы целых стран... Смещать с поста и истязать Директора БИМПа. Поселенцы должны быть под контролем.

Квинт не зачислял в исключения даже себя — он точно знал, что он с огромным удовольствием будет перерезать глотки всем, кто захочет выйти на так называемую свободу. И будет при этом чувствовать огромное удовлетворение... Удовлетворение — это когда все вокруг в ужасе перед страхом наказания находятся под твоим контролем и не могут и пальцем шевельнуть без разрешения.

Вот тогда в мире будет мир и настоящая свобода, тогда Майрус Квинт будет считать, что его работа выполнена.

Маша ужаснулась логике того, что прочитала в голове Директора. Это было логично, но во всей его уверенности был какой-то подвох, который Маша могла прочувствовать, но никак не могла объяснить. У неё было совсем иное мироощущение.

—Я не отсюда, — наконец, ответила она ему, — но я вижу, мне Вас не переубедить.

—Переубедить меня? — засмеялся Квинт добрым, отеческим смехом, — Ты же преступник, существо. Моя работа и призвание заключаются в том, чтобы ловить преступников. Кроме того, ты в невыигрышном положении, тебе нечего мне предложить. Я не отпущу тебя, даже если ты решишь оставить мне эти жалкие ошмётки спиритиоников и других подобных им.

—Земля — это не планета-тюрьма, поселенцы имеют право прибывать и убывать как из носителей, так и с планеты. Вы совершаете преступление, Директор, даже просто задерживая их здесь. Не говоря уж о том, что вы подвергаете существа насилию с помощью электрического тока!

—Ой, девочка, мальчик, или кто бы ты там ни был! — презрительно отбил подачу Директор, — не нужно здесь этого слюнявого гуманизма. Во-первых, законы, что забирают у планеты статус лаборатории, давно уже лоббируются в сенате Конфедерации и не в этом году, так в следующем будут приняты. И как ты думаешь, существо, какой новый статус получит эта планета?

Маша молчала.

—Боюсь, что статус мусорной свалки или что-то около того. Потому как, после множества экспериментов, после которых на ней остались одни отбросы общества, на большее она не способна.

И это во-первых. А во-вторых, для становления общества, где царит мир, покой и порядок, нет ничего лучше хорошей электрической порки. Потому как целые эры опыта говорят нам о том, что без жёсткого ошейника неподконтрольные массы черни срываются, разносят в клочья бывших хозяев, своих же собратьев, всю накопленную культуру, а затем всей сворой ухают в пропасть забвения.

И я из тех хозяев, которые не допустят этого. Так что оставьте свой неуместный пацифизм для детишек во дворе.

Маше нечего было отвечать. Она и Директор были разными людьми, и спорить с ним означало просто всё дальше и дальше влипать в идеи человеконенавистничества. Влипать до тех пор, пока не примешь точку зрения, которую раньше на дух не переносил.

Стоило подумать скорее о том, как отсюда выбраться. И думала Маша минут пять.

Несмотря на то, что идея буддистской нирваны, когда разумы при восхождении по эволюционной лестнице сливаются в одно нечто, на Земле очень популярна, живые существа упорно хотят оставаться индивидуумами. И чем они живее, тем больше хотят.

Поэтому, если человек находится в прекрасном состоянии и телом и душой, он становится личностью, он как огня страшится мысли, что в один прекрасный день станет частью общей массы. Однако люди, которым очень, очень плохо, страшатся этого всё меньше.

То, что пришло в голову Маше, было плохим вариантом. Но, к сожалению, чтобы вылезти из капкана, волку иногда приходится отгрызать себе лапу. Маша приголубила своих подопечных, собрала их в одну кучку (всё это очень умозрительно, поскольку трудно описывать действия над живым существом, которое не состоит из частиц энергии и от природы не имеет ни формы, ни даже местоположения) и попыталась сложить их в одну стопочку.

Они уже почти не сопротивлялись. Маша вдавила жалкие остатки людей друг в друга, замесила их будто тесто, выжала из них последние доли процента разумности... Она не боялась убить их совсем: жизнь и личность бессмертны, они умирают лишь подобно параболе, которая вечно стремится к нулю по своей оси, но при этом никогда не сможет к нему приблизиться.

—Я нашла выход, — сказала Маша Квинту, — и ухожу. Счастливо оставаться.

—Очень смешно, — отозвался тот, развалившись в кресле, — жажду демонстрации.

Маша скатала тесто из личностей в комок, снова его расплющила, порвала на неравные части и снова слепилв вместе. Она чувствовала: ещё немного, ещё вот-вот...

И вдруг этот момент наступил. Вибрации бывших спиритиоников становились всё более слабыми, неразличимыми, и вдруг произошла какая-то словно химическая реакция, и вибрации пропали. Осталась одна вибрация, новая, доселе не чувствовавшаяся Машей. Это была вибрация одного общего куска жизни.

Маша притаилась и стала ждать.

Через пять минут Майрус Квинт краем глаза глянул на монитор своего психолокатора, и его рука дёрнулась, желая постучать по экранчику пальцем. Его пленников на экране не было.

Если бы Квинт настроил свой локатор иначе, он бы увидел неопознанную вибрацию, вдруг ниоткуда взявшуюся в его кабинете. Но в БИМПе не интересовались неопознанными вибрациями жизни: ими фонила вся вселенная, и проку от них было никакого. Никакой поселенец не мог фонить так: жизнь столь низкого порядка не способна управлять бионосителями.

—Не думай, что обмануло меня, существо, — в мысленном послании директора БИМПа прорезались стальные нотки, — здесь такие фокусы не пройдут. Ты ещё здесь, и я не отключу поле.

Маша настроилась ждать.

Через два дня директор сказал ей снова:

—Я знаю, что ты здесь. Предлагаю тебе уступку. Ты оставляешь мне это подобие жизни и сматываешь удочки. Куда-нибудь на другой конец Вселенной, чтобы я больше тебя не видел.

Маша не ответила, она хранила тщательное радиомолчание.

Прошли ещё четыре дня, в течение которых она наблюдала за бытовой и рабочей деятельностью Майруса Квинта (а в основном — за его ожиданием). И в один момент Майрус Квинт вдруг остановился посреди комнаты, постоял так несколько секунд, затем резко подскочил к столу, взревел что-то нечленораздельное, схватил несчастный домик в стеклянном шаре, кажущийся теперь таким осиротевшим, и хватил им о стену.

Осколки полетели во все стороны.

Директор подошёл к столу и нажал кнопку интеркома.

—Снимайте это чёртово поле! Их здесь давно нет.

И быстрым нервным шагом вышел из кабинета.

В этот момент Маша молнией вылетела из своей раскрывшейся тюрьмы куда быстрее директора и через мгновение открыла глаза на собственной постели.

И почти сразу их со стоном закрыла.

—Эй, Гектор, чем ты меня кормил...

Гектор метнулся к ожившей Маше из кухни, схватил её ладони, оглядел её со всех сторон и облегчённо вздохнул.

—Маш, ты меня напугала, как можно отсутствовать так долго? — посетовал он, гладя её по волосам и помогая привстать, — Кормил я тебя только сладкой водичкой. Как прикажешь впихивать тебе жареное мясо, если ты не глотаешь?

Маша медленно растирала себе руки и ноги.

—Дай мне поесть... — просипела она наконец, а затем, когда Гектор ушёл на кухню, взяла телефон. Лис не пожелал снова получать сообщения с помощью газет и дал Маше свой мобильный номер.

—Привет, Братец Лис.

—Привет, Братец Кролик. Судя по тому, что твой носитель разговаривает, в отпуск слетала ты успешно.

—Да... Можно так сказать. Спасибо. Включай меня обратно. Мне ещё потребуется, чтобы меня нашли в лесу, если я потеряюсь.

После чего пошла в ванну: хорошо вымыться было для неё сейчас даже важнее, чем поесть.

После этого за обедом Маша рассказала Гектору, что происходило.

—Что нам следует теперь делать? — спросил тот по окончании её рассказа, — Ведь если ты отделишь их от своего разума сейчас, они снова?

Маша кивнула:

—Да, снова будут личностными единицами. И за ними может начаться охота. Но у меня есть мысль, что можно сделать. Сначала они, сами того не зная, слетают с нами на несколько дней в отпуск.

Гектор непонимающе уставился на неё.

—Во-первых, у нас легенда, — развела руками Маша, — а во-вторых... Мне хочется в отпуск...

Она как кошка сладостно потянулась и легла головой на колени Гектора.

—У нас есть ещё несколько одобренных Маэстро дней, а несколько дней — это целая уйма времени!

—Ах, да, — улыбнулся ей Гектор, — и тебе ещё придётся написать новую сказку про Братца Лиса и Братца Кролика! Легенда, ничего не поделаешь.

Следующие несколько дней Маша впервые в своей Машиной жизни провела за границами родной страны — там, где солнце светило теплее, а море было более голубым.

Когда она вновь переступила порог агентства, Катя только развела руками:

—Ну вот, видно, что человек отдохнул, человеком стал, можно сказать.

Они обнялись, Маша прошла в свой кабинет, разобрала несколько дел, а затем, найдя подходящий повод для командировки, поспешила к Борисычу.

Через два часа она была на Крайоне. Это была одна из планет земного типа и лабораторной направленности, которая отработала свой ресурс и теперь была населена несколькими миллионами поселенцев-отшельников, за которыми уже никому не приходило в голову следить.

И, что самое важное, была эта планета на самом-самом краю Вселенной.

Маша сконцентрировалась, закрыла глаза и аккуратно отделила часть своего сознания, нежно отлепив полупрозрачные плёночки зачатков личности от своего пышущего энергией разума-реактора.

Она, стараясь ничто не повредить — бедолагам и так досталось в электрической тюрьме, так она и сама им потом добавила, — разделила мутный ком безличной жизни на личностные единицы. Бессильные, бессознательные пока — но отдельные.

Они просто остались висеть в пространстве, уже излучая свои собственные вибрации, но не видимые и не слышимые в этом захолустье никем и ничем.

Больше Маша ничего не могла сделать. Спустя минуты или десятилетия эти плёночки отлежатся, отойдут от воздействия суровых сил, что раздавили их, и снова наберут силу, став людьми. И, кто знает, может быть когда-то спиритионика появится и в этом уголке мира, дав старт освобождению существ от носителей и в этом секторе Вселенной.

А пока — Маша развернулась и бесследно исчезла с планеты. Её ждала работа, и её ждал враг. И, она надеялась, её ждала победа.