Тихоботка, цокая когтями, проводила Недертона до двери и оставила одного на неровном асфальте дожидаться машины, которую вызвала Тлен.
На соседнем перекрестке стоял кинотеатр тысяча девятьсот тридцатых годов. Высоко на ребристом белом фасаде в стиле ар-деко синели окантованные сталью печатные буквы «РИО». Недертон как-то водил туда Рейни на фестиваль Куросавы и не вспомнил, что здание смотрит на жутковатую гасиенду Тлен.
Прибывшая машина оказалась одноместной с фронтальной загрузкой, самое маленькое из трех колес располагалось сзади. Словно сбежавшая из спа-салона индивидуальная сауна, подумал Недертон. Она открыла единственную дверцу и, когда он залезал внутрь, произнесла: «Добрый вечер, мистер Недертон».
Дверца закрылась, он назвал адрес на Альфред-Мьюз[13] и позвонил Рейни.
Ее эмблема засветилась, когда машина проезжала мимо кинотеатра.
– Еду, – сказал он.
– Как Тлен? – спросила Рейни.
– Рассталась с бифокальными глазами. И татуировками. Сказала, с кем-то встречается.
– Теперь она тебя меньше раздражает?
– Нет.
– Вы виделись по работе, я правильно понимаю? – Ее шутка.
– Лоубир. Новый проект.
– Срез, – сказала Рейни.
– Откуда ты знаешь?
– По твоим рассказам выходит, она ими одержима.
– Как Томас?
– Спит.
Рейни открыла видео-окошко: их сын, свернувшийся клубочком в кроватке.
– Скоро приеду.
– Жду.
Томас исчез. Эмблема Рейни погасла.
Недертон смотрел на магазины, на редких прохожих. Двое разговаривали в дверях паба.
Он закрыл глаза, отчего подголовник сразу принял более удобное положение. Когда он снова их открыл, машина стояла на светофоре, все еще в Хэкни.
Через лобовое стекло он увидел у пешеходного перехода нечто на трех ногах, метра три высотой. Оно тоже ждало на светофоре, окутанное плащом из какого-то материала, по виду – из потемневшей от сырости дранки.
Хэкни[14], раздраженно подумал Недертон. Вечно они выряжены во что-то другое.