ОКОНЧАНИЕ РУКОПИСИ ВАДИМА РОМОДАНОВА

Если ваша молодая и красивая жена погибает вместе с любовником, то приготовьтесь к тому, что вы окажетесь под подозрением.

Следователь, который вел это дело, поначалу смотрел на меня волком. Кажется, мое алиби ничуть его не убеждало, хотя, как и обещал Саныч, целая куча народу (самый активный - официант Вовчик) клятвенно заверяла, что в тот злополучный вечер я неотлучно бражничал за ресторанным столиком.

Впрочем, в этом-то следователь и не сомневался. Он полагал, что я воспользовался услугами наемного убийцы. К счастью, Саныч оказался ловким исполнителем и не оставил никаких следов.

Когда же начались допросы свидетелей - бывших собутыльников и любовников Алины, настроение следователя стало быстро меняться в мою пользу. Выяснилось, что Алина с распростертыми объятьями принимала проституток, наркоманов, подозрительных типов с уголовным прошлым. Тут и я подлил масла в огонь, заявив, что в доме имелись значительные ценности.

Возникла весьма правдоподобная версия: кто-то из ее постоянных гостей дал наводку, а грабитель (или целая шайка) расправился с хозяйкой и ее очередным любовником, случайно оказавшимся в этот момент в доме. В мою пользу говорил и тот факт, что сама Алина отпустила накануне всю прислугу. Свидетели подтвердили, что я знал о многочисленных изменах Алины, но никогда не делал из этого трагедии. Да и ее прошлое сыграло роль.

Словом, поиск ушел далеко в сторону и меня оставили в покое.

На второй день после несчастья я похоронил мою любимую (хотя и хоронить-то было нечего), завалив могилу цветами и устроив пышные поминки.

В тот же день родственники хоронили Федора. Обе процессии всретились у кладбищенских ворот, где разыгралась безобразная сцена. Мать Федора в истерике набросилась на меня, осыпая безумными упреками в том смысле, что следи я строже за своей женой, ничего такого не случилось бы. Я, конечно, мог бы привести контраргументы, но промолчал. Горе совершенно помутило разум бедной женщины.

Лучшему в городе скульптору я отвез целую кипу фотографий Алины, заказав выполнить по ним бронзовый памятник в полный рост.

Деньги, которые мне вернул Саныч, я раздал нищим.

Оформив надлежащие документы, я стал вполне официально именоваться вдовцом. Вдовец... Слово-то какое!

А тем временем город залечивал раны, нанесенные ему в тот сумасшедший вечер. Как выяснилось, ураганный ветер разметал целый поселок самозастройщиков на одной из окраин, повалил великое множество деревьев и столбов и даже опрокинул два подъемных крана.

Что же касается пожара, то он полностью уничтожил полторы дюжины домов вместе с хозпостройками и садами. Было выжжено полквартала. Я побывал на пепелище. От великолепного палаццо Алины с его роскошной обстановкой остались лишь растрескавшиеся почерневшие стены да большая куча золы. Сожженные деревья напоминали пейзаж из фантастического боевика. Конец проклятому дому!

Пожар, похоже, был на руку отцам города. Они давно уже точили зуб на этот тихий квартал в центре. Тотчас было объявлено, что на месте выгоревших участков поднимется крупнейший концертно-развлекательный комплекс. Погорельцы принялись протестовать, я же испытал облегчение. Скоро исчезнет всякая память о доме, который принес мне столько страданий.

Все бы ничего, но с некоторых пор меня стала навещать Алина. Вернее, несколько Алин. Стоило провалиться в сон, как они входили в комнату и располагались вокруг кровати.

Первая Алина смотрела на меня влюбленными глазами и жарко шептала: "Миленький...", вторая, разгоряченная гневом, упершись кулачками в бока, обещала: "Сейчас получишь от меня на бедность!", третья, равнодушно-холодная, усмехалась: "Зайка, мне опять нужны денежки", четвертая, страшная, как старая ведьма, размахивала тесаком: "Как ты омерзителен! Ненавижу! Ненавижу!"... А еще была и пятая, и шестая...

Иногда появлялась целая толпа Алин, и я жадно искал в ней ту, первую, и лишь найдя, успокаивался. Но первая приходила не всегда. Хуже всего, когда возникала одна только четвертая с ее тесаком. Я почти физически ощущал, как острая сталь проникает в мое горло, и просыпался в холодном поту. Но другой раз пробуждение не наступало очень долго, и ночные кошмары бесконечно терзали меня. Я стал бояться засыпать ночью и старался отсыпаться днем. Но даже если я бодрствовал ночью, то в самый глухой ее час сознание все равно отключалось ненадолго и Алины представали передо мной во всем своем многообразии.

Все чаще за ними смутной тенью маячил Федор. Он улыбался, показывая ровные зубы: "Металлический порошок - будущее человечества!" А из-за его спины паскудно ухмылялся Мамалыгин: "Мышьячку с Диара не желаете? Высший сорт!"

Однако нет худа без добра.

Меня опять неудержимо потянуло к бумаге.

Я написал несколько рассказов в духе "Береники" и "Мореллы" Эдгара По.

А затем будто прорвало некую плотину, и сюжеты хлынули потоком (большей частью почему-то мистические). Лишь успевай записывать. С радостным изумлением я открыл для себя, что центром рассказа может стать любой предмет, случайно услышанная фраза, давнее воспоминание и даже газетная строка.

Например, на моем столе стояла пепельница - подарок Алины. Это была дешевая аляповатая поделка в форме головы дьявола - с мефистофелевским носом, рожками, козлиной бородкой и сардонической ухмылкой тонких губ. Однажды Алина выкрасила ее зрачки и губы алым лаком для ногтей, отчего голова нежданно приобрела жутковатую выразительность, будто в ней пробудился дух преисподней. Иногда, особенно в сумерках, мне казалось, что она внимательно наблюдает за мной, фиксируя все мои переживания и потешаясь над ними. И копит злобу, дожидаясь заветного часа... Рассказ я так и озаглавил: "Дьявольская пепельница".

На второй сюжет натолкнула оранжевая настольная лампа. Сам собой сложился рассказ о литераторе, который годами работал по ночам при свете старой лампы. Но вот ему подарили другую, более изящную, и литератор убрал старушку на шкаф, не подозревая, что в той живет ранимая душа. Почувствовав себя оскорбленной, оранжевая лампа готовит утонченную месть... Я настолько вжился в образ обиженной лампы, что порой мне чудилось, будто она беззвучно подкрадывается ко мне в темноте, норовя захлестнуть шнур вокруг моего горла.

В "Вечерке" в рубрике криминальных новостей я вычитал небольшую информацию о банде, которая убила двух водителей рефрижератора, чтобы завладеть ценным грузом. Тотчас возник замысел рассказа "Рефрижератор" - о том, как огромный грузовик мстит бандитам.

И еще десятка два подобных вещиц положил я на бумагу.

Получилась довольно объемистая рукопись, которой я гордился, ибо полагал, что мне удалось взглянуть на привычные явления и предметы под свежим углом.

Но, кажется, я забежал далеко вперед. Вас, вероятно, в большей степени занимают не мои литературные изыски, а развитие отношений с Санычем.

Сейчас перейду к ним, но прежде одна важная деталь, о которой я забыл упомянуть.

На похоронах Алины присутствовал Мамалыгин. Когда гроб с ее прахом опускали в могилу, у него было такое же выражение лица, что и у ребенка, у которого отняли любимую игрушку. Он посочувствовал мне, но ни о чем не расспрашивал. Убежденность, что он знает все, крепла во мне с каждым днем. Но почему он молчит? Ждет чего-то? Чего?

Теперь о Саныче.

* * *

В любом мало-мальски крупном городе есть улица Полевая, расположенная обычно в самом захудалом районе.

Возможно, вам известно, что в нашем городе Полевая огибает взлетно-посадочные полосы аэропорта, затем петляет между глухих стен складов и заборов автобаз и незаметно растворяется среди полей пригородного совхоза. Впрочем, есть на ней небольшие обитаемые анклавы: то тут то там увидишь два-три частных дома, невесть как затесавшихся в промышленную среду. Днем здесь пыльно и шумно: проносятся самосвалы и фургоны, грохочут краны... Но с наступлением темноты всякая жизнь на Полевой замирает, ни одного таксиста не заманишь сюда ни за какие деньги. Полевая держит негласное первенство по убийствам, грабежам и разборкам.

Саныч владел небольшим домиком в три комнаты в самом что ни на есть глухом закутке этой неприглядной улицы. Слева тянулась территория "Вторчермета", над которой днями напролет стоял скрежет и лязг металла, справа - испытательный полигон какого-то института, где проверяли на прочность балки и сваи, с тылу проходила железная дорога.

Однако такое местоположение имело и свои преимущества. Подойти к дому незамеченным было невозможно даже ночью, поскольку прожекторы "Вторчермета" освещали пространство перед ним.

Жил Саныч бобылем и потребности имел самые скромные. Он не курил, практически не пил, в еде соблюдал умеренность. Похоже, не тянуло его и к женщинам. Обстановка в доме была спартанской, чистота повсюду царила идеальная.

Одна из комнат напоминала гостиничный номер - здесь стояли четыре кровати, чтобы при случае было где расположиться всей командой.

А команда Саныча состояла из трех накачанных парней решительного вида, которые имели свое жилье в городе, но могли собраться по первому зову.

* * *

Первой нашей жертвой стал директор швейной фабрики. По сведениям Саныча, он давно уже организовал подпольный цех, выпускающий "импортные" джинсы, и поставил дело на широкую ногу.

Все было разыграно как по нотам.

Явившись к директору в кабинет, я представился литератором, собирающим материал о передовиках производства. Нельзя ли рекомендовать кого-либо из отличившихся швейников?

Едва он втянулся в беседу, как я задействовал биополе, велев моему визави выложить всю подноготную о зарытых сокровищах, коли таковые у него имеются.

Впав в транс, директор поведал, что зарыл две банки с золотишком и алмазами на задах двора своего дальнего родственника, живущего в одной из окрестных деревенек.

Далее я осведомился, кто из его сообщников и клиентов может иметь аналогичные захоронки.

Он назвал четверых.

В кармане у меня был диктофон.

Выведав все, что нужно, я обработал его блокиратором, после чего мы вернулись к разговору о передовиках производства. Записав для виду пару фамилий, я откланялся, пообещав позвонить на днях.

В тот же вечер Саныч с командой совершили увлекательное путешествие в указанную деревню, откуда привезли два трехлитровых баллона: один был набит золотыми николаевскими десятками, второй заполнял так называемый ювелирный лом - золотые колечки, браслеты, серьги, часы... В нем же находился небольшой коробок с несколькими десятками бриллиантов.

Себе я забрал шестьдесят процентов найденного, предложив Санычу удовлетвориться двадцатью пятью, а своим орлам раздать по пять. Возражений не последовало.

Но вскоре после того, как кандидатуры Саныча были выпотрошены, а в дело пошли типы, обнаруженные мною, я поднял свою долю до семидесяти пяти процентов. И снова - никаких возражений, ибо благосостояние нашей команды -каждого ее члена - росло как на дрожжах. Надеюсь, не нужно пояснять, что общался я исключительно с Санычем, оставаясь для других загадочным Мистером Икс.

Действовали мы всегда по одной и той же схеме. Иногда возникали забавные коллизии, и я не мог удержаться от того, чтобы параллельно с изъятием клада не сыграть веселую шутку.

...Отправился я как-то "раскручивать" директора местного масложиркомбината, некоего Балтабаева. Это был невероятный болтун и паталогический хвастун, который ради красного словца не пожалел бы не только родного отца. Ходили упорные слухи, что где-то он прячет свой бюст, отлитый из чистого золота. Невероятно, но Балтабаев туманными намеками поддерживал эту версию, полагая, вероятно, что она придает ему вес в обществе.

Я воздействовал на него биополем. И что же? Вранье! Развесистая клюква! Жареная газетная утка! Не было никакого бюста. Правда, золотишко имелось. (Возможно, его даже хватило бы на пару отливок.) Все оно находилось в виде монет, колец, всяческих ювелирных поделок. Впрочем, был еще мешочек -килограмма на полтора - золотого песка. Не знаю уж, где Балтабаев его раздобыл. Реки и ручьи в наших краях никогда не считались золотоносными. Имелся и второй мешочек - с двумя сотнями алмазов, но довольно мелких. Мне даже показалось, что они искусственные, и я отдал их Санычу.

Балтабаев, несомненно, был убежден, что схоронил свой клад сверхнадежно. Еще бы: тайник он устроил в стене глубокого колодца, а колодец тот находился в пригородном поселке, где круглогодично снимал дачу один его доверенный человечек.

Поскольку колодец находился на виду - в центре двора, пришлось пойти на маленькую хитрость. Выяснив, что человечек Балтабаева (ничего не знавший, между прочим, о кладе) по вечерам любит чаевничать, один из наших парней незаметно проник в дом и подсыпал тому в чайник клофелинчику. Вскоре чаевник отключился. Орлы Саныча спустились в колодец, нашли захоронку и почистили ее, но тару оставили на месте, набив ее захваченными с собой черепками и всяким мусором - такова была моя прихоть.

Наутро я позвонил разудалому директору, придав голосу ехидно-грозную интонацию:

- Балтабаев, ты?

- Да-а... - протянул он. - Кто говорит?

- Дьявол! - рявкнул я. - С тобой говорит дьявол! Из ада! Понял, хапуга?!

- Эй, что за шуточки? Сейчас вызову милицию!

- Милиция тебе не поможет! - продолжал я стращать бедолагу. - За твои прегрешения, за твое мздоимство и бессовестное воровство я превращаю все то золото, что ты спрятал в колодце, в черепки и сор!

С того конца провода донеслось громкое мычание.

- А для тебя, Балтабаев, я приготовил хорошенькое место в преисподней. Раскаленная сковорода уже ждет твою жирную задницу! Милости просим! - и, смеясь, повесил трубку.

На следующий день я не поленился еще раз съездить на масложиркомбинат специально для того, чтобы полюбоваться лунообразной пачкой Балтабаева. Да, это было зрелище! Кожа на его щеках, позеленевших и небритых, висела складками, как будто он потерял за минувшие сутки половину веса. Куда подевался его несносный апломб! В глазах читалось дикое смятение, граничащее с тихим помешательством. Говорят, с той поры он стал заикаться и не может вылечиться по сей день.

За все это время у нас случилась единственная осечка.

Директор городского Дома культуры, попутно промышлявший перепродажей левого товара наших цеховиков, оказался столь косноязычным, что за десять минут так и не сумел внятно объяснить мне, где же хранит свою мошну.

- Увидишь такую хреновину, - вещал он, разводя руками, - а за ней будет штуковина с загогулиной, шагай от нее десять шагов на вторую хреновину... -И так без конца.

И это была отнюдь не хитрость - мое биополе напрочь нейтрализовало это качество, - просто бедняга имел ограниченный запас слов.

Разумеется, мне не составляло особого труда придумать способ, как все-таки "расколоть" его, но я решил, что ситуация настолько анекдотическая, что пусть этот краснобай гуляет. Тем более что объем его сокровищ не стоил серьезных усилий.

Итак, наш бизнес наладился. Колесо завертелось.

Парадокс, но теперь пришлось подумать о собственном тайнике.

Не помню, писал ли я, что на даче в Жердяевке имелся просторный и сухой подвал.

Я нанял рабочих, которые хорошенько забетонировали два крайних чулана в нем, усилив бетон арматурой и тремя рядами металлической сетки. Затем пригласил специалиста по стальным дверям и сейфам. Он установил бронированные двери-щиты с кодовыми замками, как в крупных банках. Разумеется, после окончания работ я воспользовался блокиратором, чтобы избавить память этих людей от ненужных подробностей.

Повышенную активность в этот период проявлял дед Пономарец. Он юлой крутился рядом и как бы невзначай, ненароком, пытался проскользнуть в подвал. Пришлось применить старое надежное средство: только изрядная доля выпивки избавляла старика от излишнего любопытства.

Вход в подвал я тоже переделал. Раньше он находился в прихожей, теперь же я велел устроить его в одной из комнат, причем таким образом, чтобы подвал соединялся с башенкой.

В первом отделении своего тайника я хранил материальные ценности. Приятно было иной раз зайти в эту каморку и постоять четверть часа, любуясь тусклым блеском золота. Через некоторое время мои запасы, которые на протяжении многих лет одни люди выманивали у других, были сопоставимы с легендарными пиратскими кладами. Притом что дело только раскручивалось.

Во второй каморке я устроил фонотеку. Здесь хранились магнитные записи с откровениями городских тузов, где они закладывали друг дружку. Коллекция росла. Она содержала сотни и тысячи имен. Тут обосновались и прожорливые акулы, и ухватистые сомы, и разбойные щуки, и колючие ерши. Хватало также крокодилов, удавов, шакалов, гиен и подколодных гадюк. Имелось несколько редких экземпляров тигров и барсов. В изобилии водились подпольные крысы и мышки всех мастей. Такой вот зоопарк. И все эти особы были в моей власти, я знал их тайны, располагал компроматом, способным повлиять на передел завоеванной территории и расстановку сил.

К примеру, строгий Петр Поликарпович, дружбы с которым так домогался Китель, взяток не брал, но не в силу кристальной честности, а по причине трусоватой натуры. Каждый день его одолевало искушение, но одновременно перед внутренним взором представала сцена позорного разоблачения, и он пасовал. Мало кто знал, что эту важную персону можно купить за ничтожнейшую подачку, лишь бы она не попахивала взяткой.

А вот железнодорожный начальник беззастенчиво хапал направо и налево. Ларчик открывался просто: в белокаменной тот имел могущественного покровителя.

Да, моя фонотека воистину была богатством куда более ценным, чем золото, - настоящая энциклопедия человеческих пороков.

Изучая ее, я все отчетливее видел механизм общественного устройства, по крайней мере в наших весях.

Давно ли он, этот механизм, казался мне хаотичным набором шестеренок? Святая простота! Наше пресловутое разгильдяйство, наша неразбериха - ловко состряпанный миф. Не было никакого хаоса. Вакуума не существовало. Все было схвачено, притерто и застолблено. Все разрабатывалось, каждая нефтяная скважина имела владельца. Каждая золотая жилочка кормила своего старателя. Рука мыла руку, а ниточки тянулись куда-то за пределы области. И дальше. И еще дальше.

Хотя я и оговорился, что моя коллекция включала сотни имен, но много ли это для города с более чем миллионным населением? Жалкая доля процента. Однако эта кучка решала все. Чужих в этот тесный круг допускали с огромным скрипом, а после долго приглядывались - не вышло ли ошибки...

Полагаю, у вас уже готов вопрос: неужто среди городской верхушки не нашлось ни одного порядочного и честного человека?

Драгоценный друг! Да ведь я искал совсем других людей! Были, безусловно, и порядочные, и честные. Как не быть?! Но я-то в них не нуждался...

Кстати, среди городской верхушки я не обнаружил ни единого диза. Впрочем, меня это уже не интересовало. Я их и не искал. Вообще, моя работа как агента Диара практически прекратилась. Новых заданий я давно не получал, а Мамалыгину звонил от случая к случаю. Да и он не обременял меня звонками.

Однажды поздним вечером я сидел у себя дома в ожидании Саныча.

Накануне я "раскрутил" директора городского кладбища, который наваривал хорошую деньгу на погребальных услугах, да еще ссужал ее в рост под грабительские проценты. Тайник он устроил непосредственно в собственном хозяйстве.

Дорога ближняя, работы немного. Саныч давно должен был вернуться. Но он не появлялся.

Я посмотрел на часы.

Ого! Скоро полночь. Куда же запропастились эти черти?

Спустившись вниз, я завел "Волгу" и помчался к центральному кладбищу.

* * *

Когда я подъехал к кладбищенским воротам, было без нескольких минут двенадцать. Вдоль дороги, опоясывавшей ограду, горели редкие фонари. Но внутри царил непроглядный мрак. Воздействовав биополем на сторожа, я беспрепятственно проник на территорию этого пристанища усопших.

Десяток шагов - и тьма окутала меня со всех сторон.

Несмотря на увлечение фантастикой и мистикой, я не верю в чертей и привидения, в оживших мертвецов и барабашек, в переселение душ и зомби.

Но когда из абсолютного мрака до меня донесся чуть слышный женский шепот "Вади-и-им...", сердце мое запрыгало у горла, а ноги приросли к дорожке.

И тут же передо мной появилась Алина в золотистых одеяниях, с медью волос, струящихся на ветру.

Прошла страшная секунда.

Конечно же, это была не Алина, а только ее бронзовое изваяние, на которое сквозь просвет в ветвях деревьев упал лунный луч. А за шепот я принял шелест листвы.

Итак, все объяснилось по законам физики, однако никакая сила в мире не заставила бы меня сделать хотя бы шаг вперед. Каждой клеточкой я ощущал, что едва поравняюсь с памятником, как на моем горле сомкнутся бронзовые пальцы.

А ведь чуть дальше, там, где тьма еще плотнее, наверняка сидит на гранитной плите обгоревший как головешка Федор, зорко вглядываясь пустыми глазницами в темноту. "Вадим, ты не представляешь, сколько в человеческом организме железа! Я только здесь понял! Подойди, я сотру тебя в порошок, и мы будем квиты!"

Они опять сговорились!

Я невольно отступил назад. Нет, не могу! Пропади пропадом эта захоронка!

Я вышел за ограду, сел в машину и помчался на Полевую, которая в этот ночной час почти не отличалась от кладбища.

В домике Саныча светились два окна. Но его старенького "Москвича", который он обычно ставил перед крыльцом, не было.

Прихватив блокиратор, я двинулся через двор.

На полпути у меня возникло ощущение, что в тени сарая кто-то скрывается. Я напряг биополе.

На дорожке, ярко освещенной вторчерметовскими прожекторами, возник крепко сбитый парень по кличке Белый, один из волонтеров Саныча. (Меня он, разумеется, не знал.)

- Что случилось? - спросил я, подавляя его волю.

- Кажись, влипли, - косноязычно выдал Белый. - У нас был уговор, что встречаемся здесь в десять. Приезжаем. В доме темнота. Заходим. Саныч лежит на полу возле дивана в луже крови. Много натекло. Похоже, ударили финкой. Думаем, Санычу хана. Но еще дышал.

Я с трудом воспринимал услышанное.

- Где он сейчас?

- В центральной больнице. Мы и отвезли. Сдали в приемный покой и смылись. Но после стали соображать. Пальчики Саныча, думаем, ментам известны. Так что на эту хату они вот-вот выйдут. А тут разные опасные вещи хранятся... Ну, пистолеты, и все такое прочее. Кому забрать? Кинули на спичках - выпало мне. - Он посмотрел на часы: - Времени много прошло, надо рвать когти. Менты вот-вот налетят.

- Кто напал на Саныча?

- А хрен его знает! Окно со стороны сада раскрыто. Следы - к железке. А там - на гравий. Не видать. Да и электрички бегают часто. Вскочил - и привет!

- Ты все забрал, что надо?

- Да.

- А где машина?

- Стоит за полигоном.

- Ну, иди. И забудь все, что сейчас было. Когда он повернулся, я хорошенько облучил его блокиратором. Теперь он обо мне и не вспомнит.

* * *

Центральная больница находилась в глубине обширного парка.

У дежурного врача - молодого человека в роговых очках - я узнал, что Саныч лежит в двенадцатой палате на третьем этаже.

В коридоре дорогу мне преградила дежурная медсестра, похожая на строгую учительницу начальных классов.

- Как вы сюда попали?! - со священным трепетом воскликнула она.

- По лестнице, - усмехнулся я и "впрыснул" ей оглушительную дозу положительных эмоций. - Мне нужно увидеть Балашова.

- Вообще-то это не положено, - вздохнула она. - Но знаете, он буквально выкарабкался из могилы. Не вижу ничего дурного, если вы издали посмотрите на своего друга. Он ведь ваш друг?

- Да, - кивнул я.

- Только недолго. И постарайтесь не шуметь.

- Как прикажете.

Саныч лежал на спине, укрытый до подбородка простыней, под которую убегала резиновая трубка. "Саныч..." - мысленно позвал я.

- Хозяин... - прошептал он. "Только одно слово: кто тебя?"

- Макс... Но ты не волнуйся... я тебя... уберег... "Спасибо, Саныч. А теперь - спи". Макс!

Дело принимало скверный оборот. Избавив память медсестры, а затем дежурного врача от ненужных воспоминаний, я покинул больницу.

* * *

Всю ночь я не сомкнул глаз, размышляя о случившемся.

Значит, Макс, которого я полностью списал было со счетов, снова замаячил в моей судьбе? Что произошло между ним и Санычем? Многое ли известно Максу о делах команды? И где он сейчас?

Я не смогу ответить на эти вопросы прежде, чем Саныч не окрепнет и не расскажет во всех подробностях о стычке в домике на Полевой.

Теперь же надо подумать о другом.

Возможно, уже завтра к Санычу пожалует следователь.

В сообразительности Саныча я уверен на все сто.

Но если попадется дотошный следователь, то накопать он может много. Например, пальчики Макса. Наверняка этот болван в изобилии оставил их в доме. Очень длинную цепочку можно вытянуть за эту ниточку...

Когда-то Саныч, так, на всякий пожарный, дал мне телефоны своих орлов. Отыскав их, я позвонил Белому:

После серии длинных гудков трубку сняли.

- Кто говорит? - раздался настороженный голос, по которому я узнал своего недавнего собеседника.

- Слушай внимательно, Белый. Это хозяин.

- Чего-чего?

- Не перебивай. Саныч выкарабкался. Будет жить. Но сам понимаешь, если у него начнутся неприятности, то доберутся и до тебя. До всех вас.

- Ну?

- Немедленно, прямо сейчас жми на Полевую и хорошенько поработай там тряпкой. Я имею в виду отпечатки. Да смотри, чтобы никто тебя не засек.

- А вдруг там уже менты?

- Они еще не раскачались.

- Ладно... Лужу тоже вытереть?

- Ее оставь. Действуй!

* * *

Саныч шел на поправку, но так умело имитировал бессознательное состояние, что врачи целую неделю не допускали к нему следователя.

Зато у нас состоялся важный разговор.

Вот о чем поведал Саныч:

- Хозяин, я знал, что как только Макс освободится, то тут же разыщет меня и потребует долю. Я готовился к встрече. Извини, что ничего не сказал тебе. Думал, обойдется тихо-мирно. Дам ему денег, и он умотает куда-нибудь подальше...

Макс пришел со стороны железной дороги за двадцать минут до приезда моих парней. Его губы улыбались, но глаза смотрели недобро.

"Привет, Саныч! - сказал он, возникая из темноты. - Ловко ты нас тогда подставил. На то ты и Саныч! Так огрел по башке, что до сих пор не могу вспомнить, какого же фраера мы тогда раскалывали. Десять лет оттянул от звонка до звонка. А ты тем временем пивком баловался, курочек щупал, а, Саныч? На наши общие денежки, между прочим". - "Не имело смысла садиться всем, - ответил я как можно спокойнее. - А твою долю я сохранил. Можешь получить хоть завтра". - "Сохранил долю, говоришь? - усмехнулся он. - Так ведь и проценты наросли". - "Получишь вместе с процентами". Вдруг он извлек из рукава финку и принялся играть ею передо мной. "Нет, Саныч, этого мне мало". - "Чего же ты хочешь?" - "Войти в дело". - "Нет у меня никакого дела. Так, перебиваюсь по пустякам". Тут Макс развеселился и долго хохотал. Вдруг резко оборвал смех и приставил нож к моему горлу. "Хитришь, паскуда! За фраера держишь?! Я ведь не сразу к тебе пришел. Присматривался к твоей хате, видел, как ты со своими шестерками шастаешь туда-сюда по ночам". - "Ты не так понял". Подобного я от него не ожидал. Мне казалось, он возьмет деньги, скажет на прощание пару ласковых слов и умотает. Но Макс изменился за эти годы. Стал хитрее. И еще злей. - "В общем, так: или ты прямо сейчас ведешь меня к своему хозяину, или..." Он слегка кольнул меня лезвием в плечо. В его глазах появилось безумие, приступов которого я всегда опасался, имея с ним дело. "Нет у меня никакого хозяина". - "Брось, Саныч! Я-то тебя знаю! Без хозяина ты работать не можешь". Вот тут-то он был прав. Некоторое время разговор продолжался в таком же духе. Я пытался образумить его, перенести встречу на завтра, но он не шел ни на какие уступки и с каждым моим ответом сатанел все больше. Я тайком глянул на часы, вот-вот должны были подъехать мои ребята. Макс перехватил мой взгляд. "Гостей поджидаешь?" - "Поздно уже для гостей", - ответил я, и в этот момент с дороги свернула машина и зарулила во двор. Не будь этого совпадения, возможно, мне удалось бы постепенно утихомирить его. Но когда свет фар заметался по комнате, Макса охватило безумие. Не думаю, что он собирался меня убивать. Я был ему нужен. Скорее, все произошло неожиданно и для него самого. Блеснула финка - дальше ничего не помню.

Саныч поднял на меня глаза, полные тревоги:

- Хозяин, это опасный человек! Он затаился и ждет. Как только меня выпишут, он появится снова. Подстеречь его трудно. Он, как голодная пантера, прыгнет из темноты в самый неожиданный момент. Он может уволочь меня в какую-нибудь дыру и пытать. Он сумасшедший! - Тревога в глазах Саныча сменилась страхом. - Помоги мне, хозяин! Спаси! Он и сюда может прийти!

- Спокойно, Саныч. - Я сжал его узкую, слабую ладонь. - Придумаем что-нибудь. Поправляйся пока. Версию для следователя ты уже сочинил?

- А что тут сочинять? Готовился ко сну, услышал шум за стеной, вышел во вторую комнату, вдруг - удар. Потерял сознание...

- У следователя может возникнуть вопрос: кто отвез тебя в больницу? Из уединенного домика?

- А я сумел доползти до дороги. Дальше ничего не помню. Наверное, какой-то хороший человек проезжал мимо.

- Ладно. За неимением лучшего сойдет и это. Выше нос, Саныч! Мы такой соорудим капкан, что наша пантера сломает хребет.

* * *

Поразмыслив, я решил, что нет никаких оснований скрывать от других мое знакомство с Санычем. В результате получил повестку от следователя.

На беседе я объяснил, что как литератор, пишущий на научные темы, давно интересуюсь проблемой утилизации отходов. Известно ли вам, товарищ следователь, что металлолом можно перерабатывать в порошок, а из того, в свою очередь, изготавливать нужные народному хозяйству детали? Исключительно перспективное направление! Кстати, вы не читали моих статей? Вот вам книжечка, могу надписать. Разрабатывая тему, я случайно познакомился с Балашовым, живущим возле "Вторчермета". Весьма положительный человек. Спокойный, выдержанный. Безумно жаль, что он стал жертвой разбойного нападения. О круге его общения ничего не знаю. Нет, никаких догадок не имею. Вы спрашиваете, где я находился в ту ночь? На своей даче, в Жердяевке. Супруги Пономарцы могут подтвердить.

Теперь я бывал у Саныча не таясь.

Сделал приличные подарки лечащему врачу, медсестрам и нянечкам в надежде, что они удвоят внимание к больному. Носил передачи, попросил подыскать опытную сиделку, пообещав щедро приплачивать ей.

От идеи нанять охранника я отказался. Нет, не станет Макс нападать на Саныча в больнице. Слишком опасно. Притом Саныч ему необходим как источник информации. Макс затаился и терпеливо ждет выписки своего бывшего подельника. Пусть ждет...

Словом, в эти дни Саныч стал значить для меня гораздо больше, чем просто исполнительный помощник.

- Саныч, расскажи что-нибудь о себе, - попросил однажды я.

- Что именно, хозяин?

- Как ты дошел до жизни такой? По натуре тебе надо бы служить в какой-нибудь солидной конторе, сочинять хитроумные отписки, подсиживать глуповатых начальников, а по вечерам возвращаться в лоно семьи, где тебя будут ждать покой и душевное тепло, вкусный ужин, тапочки и кресло перед телевизором.

- Наверное, ты прав, хозяин, - задумчиво ответил он. - Может, так оно и вышло бы, но... Детство у меня было несладкое. Папаша здорово прикладывался, поколачивал маму, да и мне доставалось на орехи. Но больше, чем пьяного отца, я боялся Витьку Прушникова по прозвищу Пруш, заводилу местных хулиганов. Впрочем, боялся я всех этих грубых и нахрапистых парней, потому как был слабенький и безответный. Они же, чувствуя мой страх, издевались надо мной с особой изощренностью. Каждое возвращение из школы - а жили мы в перенаселенном бараке в самой грязной и бедной части города - было для меня пыткой.

Помню, однажды они вываляли меня в зловонной луже. Как раз был праздник, накануне мама всю ночь штопала и утюжила мой единственный костюм, чтобы я выглядел понаряднее, а эти подонки все испохабили. Да еще дома отец задал мне трепку.

Я забился в какой-то угол, дрожа от обиды и заливаясь горючими слезами. Как же мне жить дальше, думал я. Мне всего тринадцать лет, и конца издевкам не предвидится. Я не смогу больше терпеть. И вдруг я понял, как избавиться от издевок. Надо оказать какую-нибудь услугу Витьке Прушу, такую важную, чтобы он взял меня под свое покровительство. Тогда ни один из его босяков меня и пальцем не тронет. Но что предложить? Больше всего Витьку интересовали деньги. Его компания отбирала мелочь у пацанов, обшаривала карманы пьяных, но на более серьезные дела пока не решалась.

А что, если...

Отец, а он работал строителем в СМУ, не раз матерился дома по поводу того, что деньги в контору привозят двадцать восьмого числа, а зарплату дают только после первого, чтобы, значит, в завершающие, ударные, дни месяца никто не напивался. Держат их в задрипанном сейфе, который под силу открыть даже младенцу. Не дай Бог, сокрушался папаша, какой-нибудь ворюга пронюхает - останешься без копейки.

Свое родное СМУ он обычно называл ЧМУ или ЧМО, мехколонну -механизированную колонну, где работал до этого, - смехколонной, наш барак -естественно, бардаком. Мир, по его понятиям, состоял из множества ЧМУ, смехколонн и бардаков.

Папашино СМУ находилось неподалеку от нашего жилища, в глухой и уединенной местности. После праздников я отправился туда, вроде бы в поисках отца, а сам внимательно осмотрел территорию, расположение комнат в конторе, возможные подходы... Мой визит ни у кого не вызвал подозрений.

Саныч вздохнул.

- Взяли мы эти денежки. Я, хоть и был пацан, придумал такой ловкий план, что обошлось без последствий. Пруш меня зауважал и приблизил. Больше меня не обижали. А колесо покатилось, пока не довезло меня до Кителя. У него на службе я был, считай, двенадцать лет. Ну, а дальнейшее тебе, хозяин, известно...

- Ты был женат?

- Нет.

- Почему?

- Жизнь у меня беспокойная. Не хочу, чтобы мои близкие страдали так же, как в детстве страдал я. - Он доверчиво посмотрел мне в глаза. - Но с тобой, хозяин, я впервые почувствовал себя человеком.

- Знаешь что, Саныч... - Я поправил его одеяло. - Не называй меня хозяином. Слишком уж раболепно.

- А как же?

- Ну, раз ты - Саныч, то я, давай договоримся, буду Федорыч.

- Идет. - Он мягко улыбнулся.

В этот момент в палату вошла та самая сиделка, которую по моей просьбе подыскали для персонального ухода за Санычем.

Это была крупная, приятной полноты женщина с приветливым лицом, чем-то напоминающая кустодиевских красавиц.

- Виктор Александрович, пора обедать, - пропела она. - А вам, Вадим Федорович, надо уходить. И так долго пробыли. Больному нужен покой.

Я присмотрелся к ней внимательнее. Ясные, чистые глаза, плавная линия пухлого подбородка, милая, этакая домашняя улыбка... Халатик так и трещал под напором плоти. А не пригласить ли мне ее в Жердяевку и не посмотреть, какова же она без халата? Но не сейчас. Сначала пусть она поставит на ноги Саныча.

- Как вас величают? - спросил я.

- Вика, - ответила она, вдруг вспыхнув. Румянец делал ее еще краше.

- Виктория - значит, победа, - улыбнулся я ей. - Мне нравится, Вика, как вы работаете. Оставайтесь такой. А засим - выполняю ваше распоряжение. -Я поднялся. - До свидания!

- До свидания, - пропела она.

- До свидания, Федорыч!

Признаться, я полагал, что пробудил в сердце пышнотелой красавицы интерес к своей персоне. Но уже на выходе из палаты, случайно глянув в висевшее на стене зеркало, увидел, что Виктория нежно поглаживает руку Саныча.

Ого! Да никак здесь роман! Ай да Саныч! Ай да скромник! Ладно, уступаю ему без боя. На мой век хватит других красоток.

Проходя по коридору, я представил себе их рядом: сухой, как спичка, Саныч и крупная сочная ягода - Вика-ежевика. Забавно!

* * *

Я еще не знал, что сделаю с Максом.

Но для начала решил осмотреть тылы домика на Полевой, откуда прокрался этот мерзавец.

Впритык к забору тянулась двухпутная железная дорога с весьма интенсивным движением. Здесь ходили не только товарняки, но и скорые, и электрички.

Я сразу же понял, с какой легкостью Макс мог наблюдать за присутствием Саныча. Достаточно было сесть в любую вечернюю электричку и посмотреть из окна, горит ли в домике свет.

Метрах в трехстах находилась платформа "Полевая", чрезвычайно оживленная днем и совершенно пустынная с наступлением сумерек. Ознакомившись с расписанием, я убедился, что в тот злополучный вечер Макс приехал именно на электричке. Видимо, и в дальнейшем он будет пользоваться ею.

За железной дорогой раскинулась территория мясокомбината, периодически наводящего зловоние на всю округу. Трехметровый бетонный забор поверху обтягивала колючая проволока. Под ним буйно разросся бурьян - выше человеческого роста. Идеальное место для засады, откуда отлично просматривается освещенная рядом фонарей платформа. Да и горящие всю ночь прожекторы "Вторчермета" и мясокомбината - мои союзники.

В противоположной от платформы стороне железная дорога круто огибала нефтебазу. Помнится, Саныч рассказывал как-то, что это место облюбовано самоубийцами. Чуть не каждый месяц какой-нибудь несчастный сводил тут последние счеты с жизнью. Были и случайные жертвы, особенно после авансов и получек. Масса пьяного народу перетекала через рельсы именно на этом опасном закруглении, будто не ведая, что тормозной путь у поезда, тем более скорого, - больше километра.

Так что же мне делать с Максом?

Но сначала надо его выманить из норы.

* * *

Я не хотел ни в малейшей степени рисковать Санычем, единственным на сегодняшний день человеком, который хоть что-то затронул в моей душе.

Вскоре сложился план.

В нашем драматическом театре на вторых ролях служил актер по фамилии Струйкин, обликом несколько напоминающий Саныча. Ну а полное сходство мог придать грим.

Актер был сильно пьющий, с вечно пустым карманом, поэтому на мое предложение согласился без раздумий. Естественно, дело я ему представил как невинный розыгрыш.

И вот в домике на Полевой загорелся свет. (Саныча я тайно отвез в Жердяевку.)

Моя задача сильно облегчалась тем, что после наступления темноты проходило всего четыре электрички, и мне не было нужды подолгу торчать в бурьяне. Я прослеживал отъезд очередного поезда, а после возвращался в домик, коротая время за беседой с лже-Санычем, знавшим массу любопытнейших театральных историй. Перед проходом каждой электрички он степенно расхаживал - в качестве приманки - по двору, освещенному вторчерметовским прожектором.

Почему я не дожидался Макса непосредственно в доме? Терпение, скоро узнаете.

Макс появился на третий вечер предпоследней электричкой в 23.15. К этому моменту район Полевой прочно погрузился в дрему. Лишь собачий лай изредка нарушал глубокую тишину.

Макс был единственным, кто сошел на платформу. Сбежав по ступенькам, он быстро и бесшумно, как пантера, двинулся в мою сторону.

Что ж, он сам выбрал свою судьбу! Этот убийца и садист не оставил мне иной возможности. Пора раз и навсегда оборвать цепочку злодеяний, которыми унизан путь этого мерзавца.

Через четыре минуты должен был пройти скорый. Теперь понимаете, почему я не мог поджидать его в доме? Я не успел бы.

Когда Макс приблизился на достаточное расстояние, я послал ему мощный мысленный приказ.

Он с ходу остановился, будто налетел на невидимую преграду.

Оглядевшись на всякий случай, я покинул свою засаду.

- Макс, куда топаешь?

- Надо развязать язык одному сучонку, - ответил он с закрытыми глазами.

- Что ты собираешься с ним сделать? В его правой руке блеснула финка. Очевидно, та самая. Я так и не понял, откуда она появилась.

- За ним должок.

- Он ведь предлагал тебе деньги?

- Собачье дерьмо! Дешевка! Мелочью хочет откупиться. А я за него срок мотал. Или он сведет меня с хозяином, или я вырежу его сердце. Поглядим, зашьют ли его во второй раз.

Где-то далеко-далеко послышался перестук колес.

Продолжать беседу не имело смысла.

- Макс, становись на шпалы, на второй путь, и топай вперед. Да поторапливайся!

Он подчинился.

Я шел за ним сбоку по извилистой гаревой тропинке, строго контролируя дистанцию.

Когда мы приблизились к опасному закруглению, о котором я упоминал, скорый был совсем рядом, хотя его и закрывали цистерны нефтебазы.

Ну, пора!

Я бросился в густые заросли бурьяна, которого и здесь было предостаточно.

Локомотив вырвался из-за поворота. Мощный прожектор, похожий на удивленный глаз циклопа, высветил поджарую фигуру Макса, стоявшего между рельсов. Раздался протяжный гудок.

Должно быть, я непроизвольно ослабил контроль.

Макс вдруг встрепенулся, словно выходя из транса и обретая способность здраво рассуждать.

На миг я заколебался, пораженный чудовищностью своего замысла.

Макс рванулся было в сторону, но я, собрав волю в кулак, послал ему последнюю команду.

В следующую секунду локомотив подмял его под себя. Надрывно завизжали тормоза.

Пригибаясь, я бросился к забору нефтебазы, вдоль которого тянулась тропинка, выводящая на Полевую, и через несколько минут вошел во двор Саныча с другой стороны.

Состав стоял напротив. Он полностью прошел через то самое место. Хлопали двери, тревожно переговаривались проводники. Несколько человек с фонарем пробежали к хвосту.

Помнится, я где-то читал, что на счету каждого машиниста, в среднем, до десяти человеческих жизней. Им не привыкать. Издержки профессии. Тем более что поворот, где все произошло, давно уже пользуется у них дурной славой. Очередной самоубийца. Только и всего.

Струйкин стоял неподалеку.

- Что там случилось? - кивнул он на замерший поезд.

- Кто его знает? - Я пожал плечами. - Вероятно, встречного ждут.

- А-а...

- Знаешь, дорогой, поехали-ка в город.

- А как же розыгрыш?

- Не состоится. Тот человек уехал. Навсегда.

- А мой гонорар?

- Получишь сию минуту.

Я подвез актера до театрального общежития, где он обитал, и, покуда тот шел к подъезду, облучил его блокиратором.

* * *

Я рассказал Санычу, что ночью кто-то опять попал под поезд на злополучном повороте. Судя по найденной финке - это Макс.

Саныч ничего не ответил, но его взгляд, полный трепетной благодарности, был красноречив.

Когда мы уже ехали по Полевой, он, смущаясь, как мальчишка, признался, что они с Викой решили расписаться. Похоже, он рассчитывал на мое благословение. И получил его.

Я предложил ему поменять адрес. Этот домик засвечен, а кроме того, мало подходит в качестве семейного очага. Отчего бы не купить более приличное жилье? Например, в Жердяевке. Там тихо и зелено, ни лязга металла, ни самосвалов со щебенкой. Да и легализоваться стоило бы основательней. Только-только вышел закон об индивидуальном частном предпринимательстве. Надо пораскинуть мозгами и организовать какой-нибудь кооператив для прикрытия. Что же касается наших пиратских рейдов, то готовить их нужно более тщательно. Чтобы комар носа не подточил. Выждем еще два-три месяца, чтобы никому в голову не пришла мысль связать перерыв в "работе" с его пребыванием в больнице, и продолжим наше благородное дело. Тем более кандидатур хватает.

В скором времени Саныч стал моим соседом. Через две улицы он приобрел коттедж - не такой, конечно, просторный, как у меня, и не такой роскошный, какой был у Алины, но вполне, приятный, чтобы свить в нем семейное гнездышко.

Свадьбу сыграли в узком кругу. Кроме меня, четы Пономарцов и трех-четырех соседей, присутствовали, в основном, родственники Вики - такие же милые, симпатичные и простодушные люди.

Зажила новая семейная пара душа в душу. Я поразился, каким галантным и заботливым мужем оказался Саныч. Свою дражайшую половину он готов был носить на руках, несмотря на некоторый избыток ее веса. Каждую свободную минуту он что-то приколачивал, прилаживал или красил, и вскоре их дом засиял как народная игрушка.

Нередко я захаживал к ним на чашку чая и, признаться, не раз испытывал внезапный приступ зависти, замечая, с какой нежностью Вика обхаживает своего благоверного. Господи, почему же в моей жизни не было ничего похожего?

Между тем раны Саныча зарубцевались, и мы решили, что пора вернуться к доходному промыслу. (Естественно, о тайной стороне жизни своего супруга Вика не догадывалась. Для нее он был заместителем директора кооператива "Старт", выпускающего кожаные ремешки и мундштуки из отходов, получаемых с мясокомбината. В общем, современные "Рога и копыта".)

Саныч разыскал своих орлов, выплатил им компенсацию за вынужденный простой, поблагодарил, что не бросили его на Полевой, и колесо опять завертелось.

Первым делом взяли-таки тайник на кладбище. Обошлось без мистики и привидений. Нервы у Саныча оказались покрепче моих.

Теперь мы действовали более осторожно. Сначала вдвоем с Санычем подробно обговаривали план операции, затем несколько дней он вел наблюдение, и, если не возникало ни малейших подозрений, команда отправлялась за очередной захоронкой.

Содержимое моей каморки росло как на дрожжах, пополнялась и фонотека.

Но счастья не было. Не было и удовольствия от прожитого дня. Так, рутина, хотя и с блеском золота.

Алина перестала являться мне в снах. Как и Федор. Зато начал приходить Макс. Он стоял между рельсов, почему-то в жаркой пустыне под белесым солнцем. Рельсы сходились у горизонта, откуда на огромной скорости несся локомотив. Вот он наезжает на Макса и... обтекает его, будто на киноэкране. А Макс стоит, поигрывая финкой и ухмыляясь: "Я все равно доберусь до тебя, гипнотизер! Ох, доберусь! Попомнишь!"

Я просыпался в холодном поту, почти уверенный, что Макс где-то рядом. Но это были только сны.

Все чаще по ночам я поднимался в башенку и принимался за очередной рассказ. Мистика, детектив, фантастика, триллер - идеи переполняли меня. Сюжет легко ложился на бумагу. Но вот какая загвоздка! Стоило мне поставить последнюю точку, как я терял всякий интерес к написанному. Черновики копились в ящиках стола и на полках. Но у меня не возникало желания даже перепечатать готовый текст. Я утратил некие мускулы честолюбия.

Дед Пономарец заметно осунулся, но на вопрос: "Васильич, хлопнешь рюмашку?" неизменно вытягивался в струнку: "Всегда готов!"

Фекла Матвеевна тоже состарилась, но ее пельмени и бифштексы были такими же превосходными.

Мой городской сосед, дядя Миша, открыл у себя в гараже автомастерскую. Руки у него были золотые, и владельцы "Волг", "Москвичей", "Жигулей" и "Запорожцев" съезжались со всего города, так что наш тихий двор стал напоминать своеобразный таксопарк.

Через восемь месяцев после выписки Саныча из больницы у Вики родился славный бутуз на четыре кило. Назвали его Антоном. Что ж, значит, Саныч и на больничной койке не терял времени даром.

Связь с Мамалыгиным оставалась эпизодической. Новых дизов я не обнаружил, про старых забыл, заданий с Диара не получал.

Правда, был один случай, весьма странный.

Как-то раз Мамалыгин пригласил меня к себе и вручил несколько бусинок -синеватых, размером чуть больше горошины.

- Вадим, в окрестностях города, неподалеку от деревеньки Мартынове, археологи раскапывают древний курган. Сегодня утром там обнаружили кости доисторического человека. Тебе надо посетить их лагерь, якобы по поводу подготовки статьи, и незаметно подбросить эти бусинки.

- Хорошо, - пожал я плечами.

- Сделай это завтра.

Я кивнул, но, выйдя от старичка, тут же забыл о них.

Назавтра Мамалыгин позвонил:

- Был у археологов?

- Конечно, все в порядке, - соврал я, досадуя на собственную память.

- Это очень важно, Вадим, - с нажимом произнес Мамалыгин.

Закончив разговор, я принялся искать эти дурацкие бусинки, но их будто корова языком слизала. Наконец я припомнил, что сунул их в пустую пачку сигарет, чтобы не потерялись, а ту скорее всего машинально выбросил. Где их теперь найдешь! Впрочем, бусинки были самые обыкновенные, таких полно в любой галантерейной лавке. Я купил похожие и поехал к археологам.

Через два дня Мамалыгин снова позвонил. Куда подевалось его всегдашнее благодушие! Он был даже не раздосадован - взбешен.

- Ты обманул меня, Вадим! Это подло! Гнусно! Где бусинки, которые я тебе дал?! Пришлось сказать правду.

- Надо бы тебя примерно проучить! - закричал он и бросил трубку.

Признаться, никакого чувства вины я не испытывал. Пропади он пропадом, этот старикашка со своими бусинками!

С того дня мы не встречались очень долго.

Последние три года были, наверное, самыми спокойными в моей жизни, хотя страну сотрясали немыслимые прежде катаклизмы. Но я сторонился политических бурь. Я стоял над схваткой, поскольку мог соблюсти свои интересы при любом режиме. Я жил не ведая ни страстей, ни желаний. Но не отпускало ощущение, что в чем-то мне еще предстоит разобраться. В чем?

Как-то раз, беседуя с Санычем, я нежданно для себя вспомнил:

- А ведь скоро и Китель выйдет на свободу.

Саныч ответил мне мягкой и грустной улыбкой:

- Не волнуйся, Федорыч. Я навел справки. Китель - опущенный. Больше он не опасен.

Я молча кивнул.

Конечно же, Китель не опасен. По крайней мере, для меня. В тот раз Мамалыгин от души облучил его блокиратором. На веки вечные.

Знать бы нам обоим, как мы заблуждались...

* * *

Новый виток моей судьбы, вместивший столько неожиданных событий, берет отсчет от того дня, когда я вернулся с похорон моей матушки.

Она была еще крепкой, совсем не старой женщиной, редко болела, управлялась по хозяйству, но ее бедное сердце не выдержало крушения Государства. Рухнуло то, чему она благоговейно поклонялась сызмальства, что считала справедливым, истинным и незыблемым.

Должен сознаться, что при жизни я мало баловал ее вниманием. Увы, таковы многие из нас. Но в эту скорбную минуту постарался исполнить свой последний сыновний долг надлежащим образом. Принял на себя все хлопоты, справил поминки, заказал памятник и, естественно, все оплатил...

Оставалось устроить судьбу сестры Людмилы и ее сынишки Толика, моего племянника, о котором вы еще услышите, и в весьма необычном контексте.

Людмила по-прежнему была одинока. Что-то не заладилось в ее личной жизни. Вообще, с ней приключилась какая-то странная метаморфоза. Я помнил ее восторженной девчонкой, страстной любительницей сентиментальных фильмов и мороженого пломбир. Затем эта непонятная беременность... Замкнутость...

Теперь передо мной была законченная мужененавистница, этакая современная амазонка, недовольная даже тем, что у нее сын, а не дочь.

Притом, как выяснилось, она внимательно следила за политическими событиями (вот уж чего ожидал от нее меньше всего!) и имела свое безапеляционное суждение по всем вопросам.

В отличие от матушки, которая само слово "Государство" произносила со священным трепетом, Людмила выговаривала "это государство" с таким презрением, словно речь шла о чем-то низком и недостойном. Все было плохо, все требовалось разрушить и перекроить.

Я только диву давался, когда же она успела превратиться в антипод нашей доброй мамы, откуда эта злоба и ненависть во вчерашней благонравной девчонке.

Но перевоспитывать ее я не собирался, а лишь спросил, какие у нее планы на будущее. Она ответила, что хотела бы вместе с подругами открыть кафе, но не имеет средств на вступительный пай, поскольку при прежней власти в "этом государстве" уделом народа была нищета. Последнюю половину фразы она произнесла с клокочущим гневом, а вот упоминание о подругах содержало столько ласки, что я поневоле подумал, а не стала ли моя милая сестричка лесбияночкой. Впрочем, это ее личные проблемы.

Я дал ей денег. Сверх того, что она просила. И обещал дать еще, как только потребуется. Она кивнула с натянутой улыбкой, показавшей мне, как сильно мы отдалились друг от друга.

Зато Толик рос молодцом. Не по годам развитый и смышленый, он твердо заявил, что хочет быть банкиром и намерен поступать после школы в финансовый. Но еще не выбрал в какой.

- Замечательная идея, - поддержал его я. - Приезжай ко мне летом погостить. И вообще, навещай почаще. А поступить можно в нашем городе. Жить будешь у меня. Помогу, чем только сумею.

- Спасибо, дядя Вадик, - серьезно ответил он.

На том и порешили.

Домой я вернулся в тоскливом, даже смятенном настроении. Что ни говори, смерть матушки означала некую черту, которую я незримо переступил. Тяжесть давила на сердце, не хватало воздуха. Оставаться в комнате было невозможно.

Я оделся и вышел на улицу.

Погода стояла отвратительная. Нудный дождь, колючий ветер, рваные облака, несущиеся через лунный диск... Напиться, что ли? А толку? Водкой этот камень не размоешь. Почему же мне так скверно?

Я медленно брел по темному бульвару. Ни одного прохожего. Редкие машины шуршали по мокрому асфальту. Далеко впереди светились огни гостиницы "Мир" и ресторана "Волна".

Рядом остановилось такси.

Из него выпорхнула влюбленная парочка. Молодой человек склонился к окошку водителя, а девушка огляделась и решительно направилась ко мне, держа что-то на вытянутой ладони.

- Простите, вы не могли бы разменять?

Занятый своими мыслями, я не сразу понял ее просьбу.

- У водителя нет сдачи, - пояснила она нежным голоском.

Девушка была тонкая, стройная, с короткой стрижкой.

Я кивнул и полез в карман за кошельком.

В тот момент, когда я опустил голову, какое-то едкое облачко брызнуло мне в лицо. Гостиница "Мир" почему-то стала заваливаться набок. Это последнее, что я запомнил.

* * *

Пробуждение было тягостным. Страшно раскалывалась голова. Я лежал на чем-то жестком, мои руки и ноги были разведены в стороны и привязаны по отдельности. Вот, значит, как! Я снова пленник. Кто же меня вычислил? Где я дал пенку? Надо же быть таким олухом, чтобы попасться на дешевенький приемчик! Ловко меня провела эта смазливая малышка!

Однако нечто подобное со мной уже случалось... Ну да ладно, не впервой выпутываться из критической ситуации.

Сбоку послышался кашляющий смех. Я повернул голову и... не поверил собственным глазам, увидев торжествующего Кителя.

В первую секунду я его даже не узнал - не потому, что он состарился и обрюзг, просто я давно вычеркнул его из своей памяти. Оказалось - рано.

Но самое удивительное заключалось в том, что Китель тоже был пленником: наручники приковывали его к металлическому кольцу в бетонной стене.

Похоже, однако, что собственное положение его не расстраивало. На его землистом лице блуждало выражение злорадной мстительности.

А напрасно Саныч утверждал, что Китель больше не опасен. Судя по безумному блеску его поросячьих глазок, он еще способен натворить немало бед.

Не без содрогания узнал я и место действия: да, это был тот самый подвал на Лесной Даче, ставший кошмаром моей жизни! Сомнений никаких!

Смутное предчувствие кольнуло меня: с этого подвала начались мои злоключения, здесь же они и завершатся. Это - рок.

Однако же не будем забывать о главном правиле: никогда не терять головы.

Китель резко оборвал смех.

- Посмотри на меня, гипнотизер! - прохрипел он. - Хорошо выгляжу? Как на картинке, а? Это по твоей милости я провел лучшие годы за колючей проволокой. Из-за тебя терпел унижения и потерял здоровье. Потерял все, что имел: свободу, имущество, жену... Ты раздавил меня как дождевого червяка, но торжествуешь рано. У меня остается последнее счастье в жизни: увидеть, как ты подыхаешь, и, клянусь памятью жены, я увижу это! - Его глаза все сильнее разгорались нездоровым демоническим огнем. Передо мной был сумасшедший.

Он помнит! - вдруг осенило меня. Он помнит обо мне все! Но ведь это невозможно! Блокиратор начисто стер из его памяти все, что касалось меня. Каким образом к нему вернулись давние воспоминания? Что-то здесь было не так...

А он продолжал, то и дело захлебываясь кашлем и звеня наручниками:

- Да, мне осталась месть. Ух, как я истомился в зоне! Но зато сегодня утешусь досыта. А ловко я все устроил, а, гипнотизер? Последнюю копейку пустил в дело и не прогадал. Ты здесь, на Лесной Даче... Тепленький, смирный... Ха-ха! Ну, пробуй свое хваленое биополе, пробуй! Хрен тебе в глотку! Я специально велел приковать себя к стене, чтобы не поддаться на твои чары, когда ты пустишь их в ход. Я знаю, что надолго тебя не хватит. Знаю! Я увижу, как ты мучаешься, а мне этого очень хочется, приятель! Да, ты хитер и изворотлив, но на этот раз тебе не выкрутиться. Впрочем, рискни, вдруг получится. - Он опять надрывно рассмеялся.

Ответить я не успел.

Раздалось отвратительное визжание, заставившее меня насторожиться.

Я приподнял, насколько мог, затылок, упершись подбородком в грудь, и увидел кошмарное зрелище.

В пространстве между моими щиколотками бешено вращалась циркулярная пила. Я же был накрепко привязан к некоему верстаку, медленно наезжавшему на чудовищный диск с зубьями. Линия разреза должна была пройти от моего паха до темечка.

- Понял?! - в экстазе заорал Китель. - Дошло?! Ха-ха! Я велел отрегулировать ее на самый малый ход! Хочу, чтобы ты помучился подольше, гнусный гипнотизер!

- Постой, Константин Петрович! - взмолился я, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. - Раз уж я в твоей власти, то куда спешить? Давай поговорим по-мужски. Вдруг выяснится, что не я главный виновник твоих бед?

- Ты! Ты! - исступленно заорал он. - Ты заслужил более лютую казнь, да есть опаска, что выскользнешь. Сделаем просто, но надежно. Я сам развезу твои останки по разным местам. Уж тогда сам дьявол тебя не воскресит.

Зубья, сливавшиеся в светлую полоску, приближались, достигнув уже уровня моих колен.

Китель приплясывал как каннибал, готовившийся освежевать жертву.

Но самое страшное заключалось в том, что я отчетливо понимал: на сей раз биополе меня не выручит. Китель и впрямь все предусмотрел, вновь использовав оправдавший себя вариант с "железным" человеком. Станком управлял кто-то находящийся наверху, вне подвала и зоны моего влияния. Кто же это может быть?

В приступе отчаяния я послал наверх мысленную команду. Никакой реакции. Пила приближалась. Мне оставалось одно: переключиться на Кителя, который находился рядом.

Тот тотчас прекратил свой ритуальный танец и плачуще заголосил, порываясь к выходу:

- Инночка! Алексей! Хватит! Довольно! Остановите пилу! Я не могу на это смотреть!

Пила наползала - острозубый хищник.

Крики Кителя остались без ответа. Это и понятно. Он, несомненно, предупредил, чтобы на них не обращали внимания.

- О, я подлец! О, негодяй! - выл Китель. Крупные слезы стекали по его бугристым щекам. - Друг мой! - Он подался ко мне, насколько это позволяли оковы. - Как мне спасти вас?! Как избавить от жестокой смерти?!

А пила приближалась. Из положения лежа трудно было судить, сколь велик зазор между ней и моей плотью. Но, несомненно, счет уже шел на миллиметры.

Что мне оставалось? Лишь обратить свое биополе на собственные нервные клетки, чтобы, по крайней мере, не страдать от боли.

Едва я сделал это, как Китель вновь злобно завопил:

- Месть! Месть! Ты подохнешь, как вонючий шакал!

Да, он увидит мою смерть...

Но зачем эти неприличные вопли?

Я закрыл глаза.

И тут что-то произошло.

Сверху послышался шум, кто-то ураганом ворвался в затхлый подвал. Короткий звук, похожий на резкий удар, и - тишина.

Я открыл глаза.

В подвале воцарился мрак, пила умолкла.

Затем по моему лицу скользнул луч фонарика, и такой знакомый голос ласково выговорил:

- Федорыч, ну что же ты?

- Саныч?!

- Я... - Он принялся ловко разрезать ремни лезвием топора.

Наконец я смог подняться.

- Почему темно?

- Пришлось перерубить кабель топором. Не то опоздал бы.

- А топор откуда?

- Прихватил на всякий пожарный.

- Запасливый ты человек, Саныч.

- Стараюсь.

- Я этого не забуду.

- Так ведь долг платежом красен.

Вдруг от стены донесся вкрадчивый голос Кителя:

- Саныч? Никак это ты?

- Я, Константин Петрович, - сдержанно ответил он, продолжая освобождать от пут мои ноги.

- Постой, Саныч! - воскликнул Китель. - Не развязывай его, не надо. Это тот самый прохвост, из-за которого мы погорели. Лучше помоги прикончить его, а после закрутим новое дело. Помнишь, как хорошо мы жили? У меня есть отличная идея... - Его одолел приступ надсадного кашля.

- Лечиться тебе надо, Константин Петрович, - хмуро ответил Саныч, разрезая последнюю петлю. - Все в порядке, хозяин? Не поранился?

- Ты называешь его хозяином? - опешил Китель. - Иуда! Забыл, чем обязан мне?

- Я тоже немало поработал на тебя, - спокойно ответил Саныч. - И все свои долги погасил. Какие претензии, Константин Петрович? Уймись! Твой поезд ушел.

- Э, нет... - прохрипел Китель. - Рано ты меня списываешь. Я еще наведу шороху в этом городишке!

- Не бахвалься, Константин Петрович, - вздохнул Саныч и, протянув мне что-то мягкое, шепнул: - Надень маску, Федорыч. Сейчас приведем остальных.

С этими словами он выбежал наверх.

Хоть в подвале царил жуткий мрак, я решил внять совету Саныча и напялил черную маску, закрывавшую все лицо, кроме глаз.

Но вот в дверном проеме появился тусклый свет. Вошел Саныч с факелом в высоко поднятой руке, за ним странная процессия из пятерых фигур, две из которых поигрывали автоматами.

Трое остальных были пленниками: стройная девушка с короткой стрижкой и два молодых парня. Их поставили к стене рядом с Кителем. Колышащееся пламя факела освещало их напряженные лица.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

Затем Саныч приступил к допросу:

- Кто такой? - подошел он к более высокому парню.

- Родственник... Родственник Константина... Петровича... - пролепетал бедняга. - Но я ничего не знаю! Я был за баранкой!

- Ты? - Саныч подошел ко второму.

- Тоже родственник... - ответил тот, стуча зубами от страха. -Дальний... Очень дальний...

- Ты? - Настал черед девушки.

- Пошел вон, болван! - звонко отчеканила она и вполоборота вскинула голову.

Ну да, именно этот голос просил меня накануне разменять несуществующую банкноту. Теперь я узнал и одного из парней, игравшего роль влюбленного. А третий, очевидно, был водителем того самого такси.

- Саныч... - заискивающе пролепетал Китель. - Ведь это Инночка! Доченька моя... Ты ведь не забыл, как нянчился с нею, как она тянулась к тебе своими ручонками?

- Смотри, как выросла! - удивился Саныч. - Ей-Богу, не узнал! Богатой будет.

- Ей уже двадцать, Саныч, - вкрадчиво продолжал Китель. - Совсем взрослой стала. Красавица! И такая умница! А я-то ее помню только восьмилетней девчушкой... Инночка! - ласково обратился он к дочери. - Ты не узнала Саныча? А помнишь, как мы его называли? Наш верный Саныч...

Никто не проронил ни слова. Лишь факел трещал в тишине подземелья да ветер завывал наверху.

Китель снова дернулся в своих оковах, затем повернулся ко мне лицом, искаженным жалкой гримасой:

- Послушайте-ка! Да-да, вы, которого он назвал хозяином! Я обращаюсь именно к вам! Видите ли, уважаемый, это моя дочь. Младшенькая. Она не испытывает к вам ненависти. Я всего лишь попросил ее помочь... Сглупил... -Тон Кителя стал унизительно-жалостливым, и это не было рисовкой. - Она ни в чем не провинилась перед вами. Отпустите ее. Прошу. Она уедет далеко, исчезнет, растворится... Ну будьте же мужчиной, пощадите ее! А я, если хотите, буду служить вам верой и правдой. Мне уже все равно. Руки ваши буду целовать... Ноги... Умоляю... - Превозмогая очередной приступ кашля, он пал на колени и пополз ко мне, насколько позволяла, длина, его оков.

Размагниченные примером главаря, оба других незадачливых похитителя тоже рухнули на колени, моля о пощаде и в один голос проклиная тот день и час, когда согласились на эту авантюру.

- Папа, встань! Не унижайся перед всякой мразью! - прозвучал все тот же звонкий голос.

Я не уловил в нем даже нотки страха.

Хм! Ишь, какая смелая!

Взяв из рук Саныча факел, я подошел к ней ближе. Изящная девичья фигурка, тонкие черты лица, не имеющие ни малейшего сходства с топорной рожей Кителя. В сравнении с раболепными позами мужчин облик девушки излучал одухотворенность.

Недовольная настойчивым вниманием с моей стороны, она опустила голову, но ее дух не был сломлен.

Я не понимал, что случилось. В моей душе вспыхнул праздничный фейерверк. Ленивая кровь, которую, казалось, уже ничто не разгонит, пришла в вихревое движение. Опять, как в студенческие годы, захотелось чудить и куролесить, но лишь затем, чтобы эта гордячка хоть мельком взглянула на меня с благосклонным интересом.

- Хозяин... - Саныч потянул меня за рукав и заговорщицки прошептал: -Выйдем на минуту...

Мы поднялись наверх и прошли на середину двора.

Да, это была она, Лесная Дача.

У заметно обветшавшего барака стояло то самое такси, что обогнало меня на бульваре. Сквозь тучи светила луна, черная масса леса шумела о чем-то своем.

Сколько же лет я здесь не был?

Эх, лучше и не считать...

- Саныч, а ты оказался плохим пророком, - усмехнулся я. - Помнишь, твердил как попугай: Китель не опасен, Китель не опасен... Ну и?

- Да ведь и на старуху бывает проруха, - виновато вздохнул он.

- Как ты оказался здесь?

- Бог надоумил, - серьезно ответил он. - Все же я решил присмотреть за Кителем в первые дни по возвращении. Приставил толкового парнишку. Он передал, что ночью Китель рванул куда-то по Восточному шоссе. Я сразу вспомнил о Лесной Даче. Какого рожна ему там делать? На сердце стало неспокойно. А тут еще тебя нет и нет с похорон... Мало ли чего? Вот и решил проверить.

- На всякий пожарный?

- Именно! Эх, Федорыч! Видать, в рубашке ты родился. Еще бы две секунды...

Когда он произнес "в рубашке родился", я почему-то подумал про девушку, которая стоит сейчас у стены под дулами автоматов, а факел освещает ее гордый профиль.

- Надо что-то делать, - продолжал между тем Саныч.

- Ты о чем?

Он кивнул в сторону подвала.

- Что предлагаешь?

- Поставить крест, - тихо, но внятно заключил он, - а после завалим буреломом и камнями. Никто вовек не сыщет.

- И это ты говоришь о своем бывшем боссе? О его родственниках? -изумился я, думая только о девушке.

- Но как же быть?! - В голосе Саныча прорвались мучительные нотки. - Я не хотел их трогать. Сами напросились. Я вообще не понимаю, как же он осмелился? Но раз так - надо действовать жестко. Отпустить - значит самим жить с оглядкой и каждую минуту ждать пули из-за угла. Надо решаться, хозяин. Сейчас. Другого такого случая не будет. Да ты не переживай! Мы все сделаем сами. Там на дороге стоят две наши тачки. Садись в мой "Москвич" и поезжай домой. А мы тут все зачистим.

Эта жестокость, выраженная в мягкой, почти деликатной форме, ужаснула меня.

- Послушай, Саныч... - заговорил я, вглядываясь в его зрачки, где отражался бледный свет луны. - А если бы, скажем, ты опоздал? Если бы они сделали свое дело? Переметнулся бы к Кителю? Завалил бы буреломом меня?

Саныч резко отпрянул:

- Федорыч! Зачем обижаешь?

- Ты не ответил.

- Хорошо, отвечу! - воскликнул он с таким видом, словно собирался исповедоваться. - Я рассказывал тебе, Федорыч, кое-что о своем детстве. О вечно пьяном папашке, о моей безответной маме, о нашей убогой и бесприютной жизни. Еще тогда у меня появилась мечта... Уютный домик с зеленой лужайкой, где я чувствовал бы себя хозяином, машина, красивые и удобные вещи... Верная и любящая жена... И чтобы не думать о завтрашнем дне, чтобы моим детям и внукам хватило того, что я оставлю, чтобы не пришлось им мучиться так, как довелось мне. Чтобы в моем кругу меня уважали и слово мое ценили. Только и всего. Разве я желал невозможного? - Он проникновенно посмотрел на меня. -Федорыч, благодаря тебе моя мечта сбылась. С тобой я добился всего, о чем мечтал. Спроси меня сейчас Господь: "Балашов, раб мой, проси у меня чего хочешь, все исполню за твои прежние страдания", я отвечу: "Спасибо, Господь, дай мне немного здоровья, чтобы увидеть своих внуков. А там можно и в твои сады". Признаться, я не подозревал в Саныче такой набожности.

- Значит, на Господни сады рассчитываешь? А не боишься, что Он предназначил тебе раскаленную сковородку?

- За что? Разве я мало настрадался душой?

- А грехи?

- Какие?

- Не ты ли собираешься казнить этих несчастных? Саныч вздохнул:

- Кто не грешен, Федорыч? Не для себя стараюсь. Не для себя иду на новую муку. Ради близких своих, ради тебя...

Я не смог сдержать ироничной усмешки:

- Однако же забавная логика... Нет, Саныч, я не хочу, чтобы ты грешил ради меня. Думаю, вполне можно обойтись без жертв.

Тонкая фигурка девушки все время стояла перед моими глазами.

Нежданно Саныч цепко схватил меня за руку:

- Хозяин! Нельзя их отпускать!

- Почему, черт побери?! Они полностью деморализованы.

- Пойдем на это - быть беде, - продолжал он с непривычной напористостью.

- Какие у тебя основания так думать?

- Я предчувствую.

- Знаешь, Саныч... - Я начал сердиться. - У тебя уже были предчувствия по поводу Кителя. Диаметрально противоположные. Все! Довольно ходить по кругу. Сделаешь в точности так, как я скажу. Пошли! - И, повернувшись, я направился к подвалу.

Сзади семенил Саныч. До меня донеслось его тихое бормотание:

- Мне конец... Эта чертовка уничтожит меня...

За время нашего отсутствия ситуация в подвале внешне не изменилась. Трещал факел, пленники кучкой сбились у стены, парни Саныча держали их на мушке. Но что-то подсказывало, что какой-то разговор тут состоялся. Возможно, Китель хотел подкупить "бойцов" или пытался их застращать, но, очевидно, получил резкий, даже насмешливый отпор. Сейчас он выглядел тем, кем и был на самом деле, - старой развалиной. Звериная тоска, полная покорность судьбе читались в его оловянных зрачках.

Когда мы вошли, он даже не посмотрел в нашу сторону, уверенный, видимо, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Девушка тоже не изменила позы. Распрямив плечи и вскинув голову, она смотрела в темноту потолка. Ни дать ни взять, пламенная революционерка перед казнью.

Лишь два молодых придурка, так и не поднявшиеся с колен, вновь принялись слезно молить о пощаде.

- Заткнитесь! - цыкнул на них Саныч, и они враз испуганно умолкли, словно захлебнувшись собственной слюной.

Встав в позу грозного судии, я принялся вершить свой суд:

- Вина ваша велика. Вы заслужили самое суровое наказание. И это справедливо.

Казалось, даже факел перестал трещать.

- Но... Я не мстителен. Я милую вас, хотя и ставлю при этом несколько обязательных условий. Вы оба, - я поочередно указал на молодых людей, -подробно напишете о своем участии в этой подлой вылазке. Ваши показания будут храниться в надежном месте. Затем вы должны навсегда исчезнуть из этого города. Навсегда! И попробуйте только сделать вид, что плохо поняли! Кара будет суровой! Запомните раз и навсегда.

Оба, не осмеливаясь поверить в свое спасение, поползли ко мне, пытаясь целовать мою обувь.

- Уведите их отсюда! - приказал я спутникам Саныча. - Они так отвратительны, что я могу передумать.

Саныч тихо продублировал мою команду.

В подвале мы остались вчетвером: с одной стороны я и Саныч, с другой -Китель и его дочь. Я подошел к Кителю:

- Слушай, старик! Ты - главный виновник. Ты - организатор этой глупой и бессмысленной затеи. Но я освобождаю тебя прямо сейчас. Однако же, поскольку веры тебе нет, я должен убедиться, что моя мягкость пошла тебе на пользу...

С этими словами я перешел к девушке:

- Вам, Инна, некоторое время придется пожить в другом месте. В качестве, скажем так, почетной заложницы. Не волнуйтесь. Никто не посмеет вас обидеть. Вы даже сможете переговариваться с отцом по телефону, а иногда и видеться. И если ваше раскаяние будет искренним, я отпущу вас. Согласны на такой вариант?

- Да! - твердо ответила она. - Если вы не причините вреда папе, я согласна.

- Вот и чудесно. А ты, старик, что скажешь?

Китель смотрел умоляюще. Не было никаких сомнений, что его воля сломлена окончательно. Добита и раздавлена. И этот-то тип какие-то полчаса назад пытался восторжествовать надо мной?!

- Молодой господин! - залепетал он. - Давайте сделаем наоборот. Возьмите заложником меня, а Инночку отпустите. Ну что вам стоит? Неужели вы ее опасаетесь? Ее, совсем еще девчонку, которая и мухи не обидит?

- Нет! - резко оборвал я. - С тобой, старик, мне все ясно, а вот с твоей дочкой я еще должен разобраться.

Мои слова он истолковал по-своему и снова принялся ныть:

- Разве у вас мало женщин, молодой господин? Бог накажет вас за Инночку...

- Хватит! - в сердцах воскликнул я. - Ты меня с кем-то путаешь. Я ведь дал слово, что не будет никакого насилия над ее волей. А я свое слово держу, ты знаешь. Просто я должен убедиться, что впредь вы не пуститесь на новую авантюру. Дошло?

- Пусть так... - прохрипел он.

- Значит, решено! - Я повернулся к Санычу: - Отвяжи старика! Он уже забодал меня звоном своих браслетов.

Китель и вправду едва держался на ногах. Его освобожденная рука плетью повисла вдоль туловища.

Я подозвал Саныча к себе и тихо отдал последние распоряжения:

- Я поеду с девушкой в твоем "Москвиче" впереди, ты с парнями следом, но позднее. Заодно прихватишь этих подонков.

Наконец-то мы снова на свежем воздухе!

Во дворе я еще раз осмотрелся.

Территория, несомненно, по-прежнему числилась на балансе торговой базы, но пришла в полное запустение. Проклятое место! Неужели оно будет преследовать меня до конца моих дней?!

- Саныч! - Я отвел его в сторонку. - Хорошо бы взорвать все это хозяйство к чертовой матери! Чтобы осталась одна огромная груда щебня. И чтобы в этот подвал не осталось лазейки даже для мыши. Ты понял?

- Все сделаем, Федорыч!

- Но чтобы лес не пострадал.

- Не волнуйся. Сработаем ювелирно.

- Проследи, чтобы парни уехали сегодня же. Если надо, купи им билеты куда-нибудь до Магадана и дай на дорогу денег.

- Ладно, - вздохнул он.

- Кителя отвези в его берлогу. Позже скажешь мне адрес.

- Считай, что он уже у тебя в кармане.

- Ну, действуй!

Я подошел к девушке:

- Пойдемте!

Она молча повиновалась.

"Москвич" Саныча стоял у ворот. Я усадил ее на переднее сиденье, сам сел за руль и включил зажигание.

Машина помчалась к городу.

Инна смотрела прямо перед собой, ее губы были упрямо сжаты. Девушка с характером!

Я надеялся, что Инна начнет задавать мне вопросы или оправдываться, но ничуть не бывало. А напрасно она молчит! Она даже не подозревала, какая неслыханная щедрость пробудилась во мне. Я охотно выполнил бы любую ее просьбу. Собственно, Китель и оба его подручных были обязаны жизнью именно ей. Не будь ее, я предоставил бы Санычу полную свободу действий. Жаль, что она этого не понимает. А могла бы оценить мое великодушие. И поблагодарить за него.

Но почему, черт побери, Китель вспомнил обо мне? Загадка! Может, заскочить к Мамалыгину и расспросить его без всяких экивоков? Но знает ли он ответ? А если знает, то скажет ли? Я же чувствую, с каким неудовольствием и даже раздражением он взирает на меня после того случая с бусинками. Как скульптор на неудачное творение. Или автор на бездарный рассказ...

Постой-ка! А зачем мне Мамалыгин? Я ведь могу раскрутить Кителя. Я мог давно это сделать, если бы излишнее волнение не помутило мой разум. Китель признается, когда и при каких обстоятельствах он впервые вспомнил обо мне, а уж выводы я обмозгую сам.

Искушение было столь велико, что я совсем уж собрался развернуть машину, но передумал. Никуда он от меня не уйдет.

* * *

Пока мы добрались до Жердяевки, начало светать.

Я не сомневался, что по двору вышагивает дед Пономарец в своем военном картузе, что при нашем появлении он гаркнет "Здравия желаим", а после подмигнет мне: "У тебя губа не дура, хозяин! Ишь, какую дамочку привез! Одно слово - персик!"

К моему удивлению, во дворе на лавочке сидел неизвестный мне мужчина средних лет. Когда мы с Инной вышли из "Москвича", он поднялся: кряжистый, большерукий, с простецкой физиономией.

Я вопросительно посмотрел на него.

Меня ожидало новое потрясение.

Оказывается, пока я ездил хоронить матушку, скончался Иван Васильевич, а следом за ним - через два Дня - преставилась и Фекла Матвеевна.

Незнакомец, поджидавший меня, был их сыном по имени Степан.

- Мы с моей хозяйкой Анной живем на Севере, - рассказывал он, заметно окая. - Вдруг получаем телеграмму: папаша помер. Прилетели вдвоем, только успели похоронить, тут и мамаша померла. Такие вот пирожки. Значит, родительский дом теперь наш. Погоревали мы с Аннушкой, а после решили перебираться сюда. На вечное жительство. До конца своих дней, значит. Она поехала дом продавать вместе с обстановкой, не везти же сюда всякое барахло самолетом. Ничего, она баба хваткая, управится, а я, значит, остался хозяйство в порядок привести... - В его голосе нет-нет да и проскальзывали нечаянные нотки радости. Вот, дескать, как повезло, можно спокойно перебраться в теплые края на все готовое. - Мамаша успела рассказать, что они с отцом вроде как вели ваше хозяйство. Если вы не против, мы их заменим. Сам я человек мастеровой - и плотником могу, и по столярной части, и подмазать, и подкрасить, а моя Аннушка готовит так, что пальчики оближешь, особенно по рыбным блюдам мастерица, а уж такая чистюля - равных нет. Не прогадаете, хозяин.

Я глянул на него внимательнее, и аж мороз продрал по коже: на меня смотрели глаза Пономарца-старшего. Но наваждение тут же рассеялось. Все правильно: это же его сын!

- Степан, - сказал я. - Прими мои соболезнования. То, что случилось, ужасно. Мне будет их не хватать. После покажешь, где их могилы. Памятники, ограду - это я беру на себя. Что же касается твоего предложения, вернемся к нему позже. Сейчас я занят.

- Понятно, - хмыкнул он, бросив взгляд на Инну, и, черт побери, я готов был поклясться, что сейчас услышу: "Одно слово - персик!" Но более он ничего не сказал и двинулся к калитке.

- Постой-ка! - остановил я его. - Возможно, ты мне и понадобишься сегодня. Будь дома.

- Само собой, - кивнул он. - Дел невпроворот. Веранду хочу перестроить. Вот справим девять дней - и начну.

- Рюмочку выпьешь?

- Непьющий! - с гордостью заявил он. - Правда, на поминках пришлось пригубить, да тут уж грех отказываться. Что люди скажут? Вот еще девять дней будем справлять - опять глотну немного этой отравы. А так - ни-ни.

- Ну хорошо, ступай.

Он ушел, а я повел Инну в дом, размышляя, говорил ли когда-нибудь дед Пономарец о своем сынке с Севера. Нет, не помню. Может, и говорил, да я не обратил внимания. Впрочем, хватит об этом.

Я провел девушку по всем комнатам первого этажа.

- Инна, я полагаю, мы вдоволь наигрались в молчанку? Давайте побеседуем.

- О чем?

- Как вам эта хижина?

- Дом как дом.

- Однако же он несколько уютнее того подвала, куда вы меня затащили, согласны?

- Какая разница, где быть пленником?

- О, разница огромная, и вскоре вы убедитесь в этом. Я провел ее на веранду и открыл дверцу бара.

- Выпьете что-нибудь? А я тем временем приготовлю закуску.

- Можно, я лучше посплю?

- О, извините! Конечно! - Только сейчас до меня дошло, что, несмотря на все свое мужество, она едва держится на ногах. - Пойдемте, я покажу вам комнату.

Она зарделась:

- Нельзя ли сначала принять душ? И переодеться во что-нибудь, если можно...

Я проводил ее к бассейну, который, кажется, произвел на нее впечатление.

- Пожалуйста, плещитесь сколько душе угодно. Из одежды могу предложить только махровый халат. В ее взгляде была настороженность.

- Не волнуйтесь, я не собираюсь за вами подглядывать. Не имею такой склонности. Я вообще уйду из дома. Полчаса вам хватит?

- Вполне.

- Надеюсь, вы помните о нашем уговоре и не станете удирать.

- Я всегда держу слово.

- Рад слышать! Значит, сделаем так. Когда освежитесь, напишите на бумажке свои размеры, я попрошу знакомую даму купить вам все необходимое. Тем временем Степан вас посторожит. На всякий случай.

- Я - пленница... - прошептала она.

- Послушайте, милая пленница! - усмехнулся я. - Перестаньте играть в кукольный театр. Весь дом в вашем распоряжении, кроме подвала и башенки. Можете пользоваться телефоном, но честно предупреждаю, что разговор записывается и в случае каких-либо двусмысленностей пострадает ваш горячо любимый папаша. Расположиться можете наверху. Выбирайте любую комнату. Встретимся после того, как вы отдохнете. Тогда и потолкуем. У меня есть несколько интересных вопросов. Хотелось бы услышать ваш ответ. Ну, счастливо!

Первым делом я отправился к Степану. Он поведал мне некоторые подробности похорон своих родителей, затем принялся пространно рассказывать о том, как они с Аннушкой мечтали перебраться поближе к солнцу. И вот привалило наследство!

Мог ли я осуждать его за эту даже не скрываемую радость? Разве я сам не ликовал, получив наследство дядюшки, которого, кстати сказать, я не вспоминаю уже много лет?

- Степан, я беру вас с женой на службу, - прервал я его излияния. -Условия те же.

- Будем стараться, хозяин. Не пожалеете.

- Вот тебе первое задание. В моем доме спит девушка. Нужно покараулить ее сон, ясно? Но только снаружи.

- А кто она вам? - бесцеремонно спросил он.

- Степан, если хочешь работать у меня, то приучись не задавать лишних вопросов.

- Да разве он лишний? - удивился Пономарец-младший. - Если, к примеру, она вам родня или хорошая знакомая - это одно, а если какая-нибудь профурсетка, то может и спереть чего, а спрос-то с меня.

- Это хорошая знакомая, - терпеливо разъяснил я.

- Ну вот видите, хозяин! Спросил-то я, выходит, правильно, а?

- Правильно, успокойся. Но все же постарайся спрашивать меня пореже и делай так, как я говорю. Аида!

На столе в гостиной я нашел листок с ее записями, не читая, сунул в карман и, дав Степану последние наставления, направился к Балашовым.

Вика готовила завтрак. Саныч, по ее словам, всю ночь работал на отгрузке товара, вернулся недавно и завалился спать. Измотался бедненький. Не бережет себя. А ведь рана по-настоящему еще не зажила.

- Пусть отсыпается, - кивнул я. - У меня дело к тебе, Вика.

- Пожалуйста. - Она мягко улыбнулась. - Хотите оладий со сметаной?

- Спасибо, не хочу. Вот тебе деньги, вот женские размеры. В смысле одежды. Купи, пожалуйста, все необходимое. От платья до... ну, сама понимаешь.

Она вспыхнула.

- Хорошо, Вадим Федорович. Мне нетрудно.

- Это для моей гостьи. Она стройная, брюнетка. Так что сообрази насчет расцветки. Бери только хорошие вещи. А когда купишь, отнеси ко мне. Там во дворе сидит такой большерукий мужичок по имени Степан, скажешь, чтобы передал по назначению. Договорились? Спасибо, Вика.

Попрощавшись с ней, я помчался в город. Утренняя прохлада врывалась в окошко.

Я смотрел на дорогу, но видел Инну - ее серые глаза, упрямо сжатые губы, вьющиеся от природы темные волосы. Инна... Замечательное имя! Оно чем-то созвучно другому дорогому для меня имени - Алина. И в их облике есть нечто сходное, хотя они принадлежат к разным женским типам. Что же? Загадка! Да, та загадка, которая делает женщину волнующей и желанной. Я не знаю, как сложатся мои отношения с Инной. Но, клянусь, я не повторю ошибки. Никаких биополей. Я добьюсь ее расположения иными средствами.

Господи, неужели произошло чудо и я снова влюбился?

* * *

Поначалу у меня было намерение заехать к Кителю и раскрутить его. Правда, я не знал адреса. Но ведь можно позвонить Санычу.

Однако на въезде в город я почувствовал, что клюю носом.

Надо бы вздремнуть пару часиков. Такая ночь позади! Дома я прилег на диван, а когда снова открыл глаза, часы показывали пять вечера. Ничего себе вздремнул! Китель подождет. Я переоделся, спустился вниз и помчался в Жердяевку.

* * *

Вика постаралась.

На Инне был элегантный костюм цвета морской волны, замечательно гармонировавший с ее смуглой кожей и черными вьющимися волосами. Я не испытывал нужды думать о том, красива ли она. Я только чувствовал, что в присутствии этой женщины мне хочется быть значительнее, умнее, интереснее.

Но в ее глазах стоял ледяной холод. Во мне она видела врага.

Ее не возьмешь расхожими комплиментами. Нужно что-то другое. Искренность? Попробуем.

Мы сели за накрытый мною стол. Судя по состоянию холодильника, Инна до сих пор не притронулась к еде.

- Как отдыхалось?

- Благодарю вас.

- Степан сказал, что вы проснулись довольно рано. Но следов обеда почему-то не заметно.

- Я привыкла хозяйничать только в своем доме.

- Пусть так. Но от приглашения поужинать вы, надеюсь, не откажетесь? Она промолчала.

- Что будете пить?

- Немного шампанского.

- Отлично! - Я наполнил бокалы. - Давайте, Инна, выпьем за взаимопонимание.

- Избавьте меня, пожалуйста, от лицемерных тостов. Я отставил свой бокал.

- Обожаю, когда женщина немного задирается, но не кажется ли вам, что вы переигрываете?

- По-моему, это вы ведете какую-то игру.

- Да, черт побери! - не выдержал я. - Игру, которую вы мне навязали! -Тут меня прорвало. - Послушайте! Что вы о себе воображаете?! У вас нет ни малейшей причины для этой киношной суровости. Вы жаждали моей смерти и, если бы не счастливый случай, расправились бы со мной самым жестоким способом. Вы, такая утонченная молодая женщина, готовы были обагрить руки, ваши хорошенькие музыкальные пальчики, кровью человека, которого увидели впервые в жизни. Но, заметьте, я даже не сержусь. И не злоупотребляю своими возможностями. Мне ничего не стоило шепнуть парням пару слов, и вы навсегда остались бы в том долбаном подвале. В конце концов, я мог попросту сдать вас в милицию, и вы провели бы восемь-десять лет - самых лучших лет жизни - в живописных местах, откуда прибыл недавно ваш драгоценный папаша. То есть я хочу сказать, что имею право на более благосклонное отношение с вашей стороны, вы не находите?

Мой монолог был выслушан с возрастающим негодованием. Лед стремительно таял.

- О чем вы говорите?! - разрумянившись, воскликнула она. - Это невероятно! Убийство? Да за кого вы нас принимаете?! - Ее голосок звенел от возмущения.

Тут уж я рассвирепел:

- Милая девушка, не держите меня за дурачка! В свое время ваш папаша пытался укокошить меня более изощренным способом. Только кишка оказалась тонка. Хотите, расскажу?

- Перестаньте оскорблять моего отца, вы, негодяй! - Она была готова запустить в меня тарелкой.

- Ах так! Значит, это была шутка? Этакая невинная детская шалость?

Она первой взяла себя в руки и заговорила спокойнее:

- Вам не надо притворяться. Я знаю все. Папа - святой человек. Он пострадал невинно. Из-за вас. Это вы его оклеветали. Он все потерял. Наш дом конфисковали, описали все имущество. Думаете, я ничего не помню? Если хотите знать... Когда папа вернулся из заключения и рассказал всю правду, мы решили, что вы обязаны возместить нашей семье, вернее, ее остаткам хотя бы часть утраченного. Это справедливо.

- Да знаете ли вы, - заорал я, - что еще секунда, и я был бы распилен пополам! Зубья уже захватили мою одежду!

- Благодарите за это своего Саныча! - отрезала она. - Он налетел на нас со своими головорезами, сбил с ног и связал, не дав слова вымолвить. Иначе мы давно отключили бы пилу.

- Ага, значит, виноват Саныч?

- Он и вас погубит, - убежденно произнесла она. - Разве можно верить предателю? Ее серые глаза метали молнии.

- Оставим Саныча в покое и вернемся к нашим баранам. Значит, вы утверждаете, что намеревались отключить пилу?

- Клянусь вам!

- Минутку! Если я правильно понял, ваш план был таков: попугать меня этой вертушкой и выманить энную сумму?

- Папа говорил, что вы владеете гипнозом, но не можете влиять на тех, кто находится вне подвала. Сам он остался внизу, чтобы поставить наши условия. Он сказал, что как только начнет вас громко хвалить, значит, вы пустили в ход гипноз.

- Какие ловкачи! Пилу-то откуда притащили?

- На нее мы истратили последние сбережения.

- Поумнее не могли придумать?

- Могли. Но не было денег. - Это было сказано с такой непосредственностью, что я содрогнулся.

- И на что же вы рассчитывали?

- На ваш инстинкт самосохранения. Вы поймете, что проиграли, и согласитесь вернуть нам то, что в свое время отобрали у отца. Просто мы не могли предположить, что Саныч работает на вас.

- Мудрый план, что и говорить! Но вот какая загвоздка: ваш папаша почему-то забыл спросить меня о деньгах. У него было одно желание: увидеть мою смерть.

- Это невозможно! Тем более что ход пилы контролировали мы.

Она говорила с такой категоричностью, что поневоле я засомневался.

Может, и так. Им не было смысла распиливать меня пополам, по крайней мере до получения выкупа. А Китель попросту сумасшедший. Но теперь получается, что именно Саныч едва не погубил меня, пускай и невольно. Любопытный расклад...

- Допустим, все так и обстояло, - сощурился я. - Но откуда эта патологическая ненависть ко мне? Я имею в виду лично вас.

- Вы сломали нашу жизнь... - тихо и вместе с тем грустно ответила она.

- А вот это - абсолютное заблуждение, - возразил я. - У вашего дорогого родителя, извините за резкость, сдвиг по фазе. Смешались в кучу кони, люди... Он меня с кем-то спутал.

- У папы ясная голова, - упрямилась она.

- Инна, вы же умная девушка. Ну, перепроверьте информацию. Расспросите старых знакомых отца, друзей семьи, тех, кто помнит суд. Какое предъявлялось обвинение? Что утверждали свидетели? Нет, совсем другие люди сделали из вашего отца стрелочника.

- Но все началось с вас...

- С меня? Ну нет! Напротив - именно ваш родитель уже пытался однажды шантажировать меня. В том же подвале он держал меня заложником. Стоило огромных усилий и нервов вырваться из западни. Но я сумел и тем самым расстроил его планы. Вот почему он зол на меня. В остальном же... Не я отдавал вашего отца под суд. Не я приложил руку к его злоключениям. Пусть он получше пороется в памяти. А вообще, не в его положении вынашивать планы мести. Пока он тосковал за колючей проволокой, многое изменилось. Другие люди держат сейчас рычаги. Надо это понять. И принять как должное. Прежнего влияния ему уже не обрести. Его деловая песенка спета.

Она задумчиво опустила голову. Кажется, мои стрелы угодили в яблочко.

- Сколько вам лет? - спросил я.

- Двадцать один...

- Вы замужем?

- Нет.

- Любимый человек у вас есть?

- Нет.

- Кто этот тип, который изображал вашего жениха?

- Я его презираю.

- Чем вы занимаетесь?

- Уже ничем...

- Как я понял, средств у вас нет?

- Вы не ошиблись.

- И что же вы собираетесь делать?

- Что-нибудь придумаем. Есть люди, которые могут дать отцу в долг. Начнем свое дело, а там посмотрим.

- Не обманывайте себя. Если вашему отцу и дадут денег, то только в качестве милостыни. Он - отработанный пар, поймите это.

Она склонилась над столом еще ниже.

Возникла долгая пауза.

Наконец я прервал ее:

- Инна, у меня есть предложение. Вы - умная И отважная женщина. Но поставили не на ту лошадку. Переходите в мою команду. Вашему папаше тоже кое-что перепадет. Разумеется, при условии, что он угомонится. Вам же гарантирую хороший дом, автомобиль, средства...

Она вскинула тонко очерченные брови:

- То есть я должна стать вашей наложницей?

- Я не ставил вопрос так.

- Но подразумевали.

- Отнюдь.

- Чего же вы потребуете от меня?

- Довольно деликатной работы, которую можно окрестить, ну, предположим, финансовой разведкой. У вас получится. Дело интересное, живое, в меру рискованное и оплачивается по высшей шкале.

Она пристально посмотрела на меня:

- Папа рассказывал, что вы владеете гипнозом, это правда?

- В некотором смысле да.

- Значит, вы можете подчинить своей воле и меня?

- Могу, но не стану этого делать.

- Почему?

- Потому что мне надоело общаться с зомби. Я хочу, чтобы вы сами, по доброй воле переменили свое отношение ко мне.

- Я должна посоветоваться с папой.

- А по-моему, вы не нуждаетесь ни в чьих советах.

- Может быть... Но сейчас я действительно не готова ответить на ваше предложение.

- Понимаю и не тороплю. Давайте все-таки приступим к обеду. Хотя его правильнее назвать ужином.

Она кивнула и, будто преодолев в себе некую преграду, набросилась на закуски. Да и у меня пробудился зверский аппетит.

Некоторое время в гостиной слышался лишь стук столовых приборов.

Перед горячим я налил ей еще шампанского и продолжил расспросы:

- Вы единственная дочь в семье?

- Есть еще старший брат. Он - ученый-физик. Но... ему всегда было стыдно, что отец работает в торговле. А когда случилось это несчастье, то переехал в другой город и даже ни разу не написал. Вообще, нас предали все. Раньше был хлебосольный, гостеприимный дом. Веселье, музыка, интересные люди... Сейчас это кажется сказкой.

Поведение моей собеседницы заметно изменилось. Она более не походила на взъерошенную кошку. В голосе начали проскальзывать доверительные нотки. Но ее улыбки я не видел по-прежнему. Даже грустной.

- Ваш дом и имущество были конфискованы. Где же вы жили? И как?

- У отца хватило дальновидности в благополучные времена приобрести небольшую квартиру на имя дальнего родственника. В нее мы и переселились с мамой. Мама не выдержала позора и нужды и через пять лет умерла. Мне тогда было четырнадцать... Если бы не папина двоюродная сестра... - Она замолчала.

Вот старый козел, подумал я про Кителя. Наверняка держал квартиру для любовных утех.

- Значит, сейчас ваш отец находится именно там?

- По-видимому.

- Адрес?

- Зачем вам? - снова насторожилась она.

- Хочу потолковать с ним тоже. Инна, какие тайны? Я могу спросить у Саныча.

При упоминании этого имени тень брезгливости пробежала по ее лицу.

- Пожалуйста! - Она назвала адрес. Это был тихий и зеленый квартал неподалеку от ЦУМа. Я снова наполнил бокалы.

- Инна, если ваш отец проявит здравомыслие, то обещаю завтра же предоставить вам полную свободу. Вне зависимости от того, примете вы мое предложение или нет.

- Благодарю вас.

Наш поздний обед подходил к концу.

- Кстати, вот телефон. Можете позвонить отцу и подготовить его к нашей беседе. Слушать я не буду. И, конечно, никаких записей не ведется. Я пошутил.

- Что ж, воспользуюсь этой возможностью.

- А затем можно прогуляться. Погода изумительная.

- Извините, но я хотела бы побыть одна. Я вздохнул:

- Как пожелаете.

* * *

Не спалось.

Я поднялся в башенку, расположился за своим писательским столом и раскрыл папку, на которой печатными буквами было крупно начертано: "ПАУТИНА".

Так назывался большой, даже, пожалуй, огромный роман, который я начал еще в прошлом году.

В отличие от рассказов, которые я последовательно доводил от первого абзаца до последнего, "Паутина" создавалась из отдельных фрагментов. У меня уже было набросано несколько десятков кусков, разработано три-четыре дюжины характеров, но каким образом сплавить все это в единое целое, я пока не видел. Главная ось моей будущей эпопеи терялась в калейдоскопе лиц и событий.

И вдруг я узрел ее, эту ось. Я словно бы воспарил над плоскостью собранного материала и с набранной высоты различал, что и где следует расположить.

Одновременно я понимал, почему именно сейчас удалось это головокружительное парение, это ощущение легкости в овладении сложной темой.

Причиной была женщина, которая спала сейчас через две стенки от меня, женщина, до которой я еще не дотронулся и пальцем.

Я не испытывал ни похоти, ни разнузданного желания немедленно овладеть ее телом.

Мне хорошо работалось, хорошо было знать, что она здесь, рядом.

Господи, подумал я. Если бы эта женщина была со мной с самого начала, я горы бы свернул.

Она может уйти из моей жизни, может отвергнуть меня, но просто знать, что она существует, - хорошо.

Я писал страницу за страницей, чувствуя, что каждое слово ложится на место, что ничего не нужно править, за окошком шумел ветер, раскачивая сосны, с темного неба смотрела звезда, - как хорошо, думал я.

* * *

Утром, когда я выводил машину из гаража, принесли почту.

Я пробежал по диагонали нашу главную городскую газету - "Время" - и на четвертой странице споткнулся о заметку, озаглавленную "Бессмысленная акция". Речь шла о том, что какие-то неизвестные самым варварским образом разгромили небольшое пригородное хозяйство торговой базы, известное как Лесная Дача. Будто направленный смерч прошелся по постройкам, от которых осталась груда щебня и строительного мусора. При этом использовались взрывчатые вещества. Акция тем более бессмысленная, что на Лесной Даче не имелось ничего сколько-нибудь ценного, - и так далее.

Я свернул газету и бросил ее на заднее сиденье.

Молодец Саныч!

Проклятое место уничтожено навсегда!

* * *

Китель был дома.

Открыв дверь и увидав меня, он страшно переполошился. Отступая в глубь квартиры, повторял, как попугай:

- Что с Инночкой? Что с Инночкой?

- Не волнуйся, старик, она в порядке. Передает тебе привет.

Он смотрел недоверчиво.

- Для чего вы приехали?

- Поговорить.

- О чем?

- А разве не о чем?

Квартира была однокомнатной. Вся обстановка - диван, кровать, рассыпающиеся стулья, шкаф с перекошенной дверцей, ну и прочее барахло. К тому же, находясь в последние дни в одиночестве, Китель успел порядком все захламить. Пыль, груда немытой посуды, батарея бутылок из-под самой дешевой водки, которой отравилось немало бедных горожан...

Под стать квартире выглядел и сам Китель. Сейчас, при дневном свете, было особенно заметно, как он сдал. Это уже не тот вальяжный тип, что мог закатить скандал в ресторане из-за занятого столика. Трясущиеся руки, блуждающий взгляд, неуверенность во всем облике... Видимо, он отдал последние силы неудавшейся акции и сейчас полностью смирился с окончательным поражением.

Мне вдруг вспомнилось, как Китель поучал нас с Алиной, как предрекал, что грядут новые времена. Что ж, новые времена наступили, но места в них не нашлось именно Кителю.

Однако сейчас меня интересовало другое. Что случилось с его памятью? Быть может, все дело во времени? За двенадцать лет блокировка ослабла и в конце концов рухнула?

Я выбрал самый крепкий стул и расположился на нем.

Китель принялся кашлять.

Я выкурил полсигареты, а он все кашлял и кашлял.

Казалось, этому не будет конца. Внезапно я догадался:

- Вы больны?

- Да... - с трудом прохрипел он. - Жить мне осталось недолго... Но это между нами. Инночка ничего не должна знать.

- От меня она не узнает.

Он выудил откуда-то початую бутылку, налил себе в грязный стакан и, робея, спросил:

- Будете?

Я лишь усмехнулся.

Он жадно выпил и облизал губы.

- Так о чем будем говорить? Я поднял на него глаза.

Он съежился, предчувствуя насильственный допрос, и простонал:

- Нет... нет... Господи, когда же вы оставите меня в покое!

- Что делать, если мне нужно знать истину? Я сосредоточил волю.

Китель судорожно дернулся и замер в нелепой позе в своем драном кресле.

- Когда вы впервые вспомнили обо мне? Он молчал, глядя на меня выпученными глазами, как на оживший кошмар. Я усилил импульс:

- Отвечайте! Ни слова.

Его полная неподвижность, ошалелый взгляд и вывалившийся посиневший язык подтверждали, что дело неладно. Я снял воздействие.

- Константин Петрович! Вы меня слышите?

Двигались лишь его зрачки, похожие на две мелкие оловянные монетки.

Я поднял его руку, она тяжело упала. Лишь глаза, полные боли и немого укора, следили за мной, но уже будто из другого мира.

Я бросился к телефону и набрал ноль-три.

- "Скорая"! Человеку плохо! Чего? Возраст? - Я продиктовал данные, затем назвал адрес и собирался вернуться к бедняге, чтобы уложить его на постель, когда зазвонил телефон.

Я машинально снял трубку:

- Слушаю.

- Это вы? - раздался взволнованный голос Инны. - Все-таки не утерпели? У меня почему-то тревожно на душе. Пригласите, пожалуйста, папу.

Я оказался в глупейшем положении. Но и хитрить не имело смысла.

- Инна, - я старался говорить как можно ровнее, - вам необходимо одеться. А Степан тем временем пусть найдет машину. Пригласите его к аппарату.

- Что случилось?

- Приезжайте. Буду ждать вас здесь.

- Ради Бога, что случилось?!

- Боюсь, у нас неприятные новости. Ваш отец. Кажется, у него острый сердечный приступ. Я вызвал "скорую". Сейчас попробую сделать массаж. Давайте закончим разговор, чтобы не терять времени.

На миг возникла томительная пауза. Затем она произнесла уже знакомым мне ледяным тоном:

- Вы все-таки убили его! А я вам почти поверила... - Трубку бросили.

Надо же такому случиться, чтобы кондрашка хватил старикана именно сейчас!

Снова затрезвонил телефон.

На этот раз звонил Степан:

- Хозяин, барышню отпускать, что ли? Или брешет, что вы велели?

- Немедленно найди машину! Отправь нашу гостью в город и дай ей еще денег. Из тех, что я оставил на хозяйство.

- Сделаем, коли так...

- Все! Действуй!

"Скорая" приехала через двадцать минут, в течение которых я тщетно пытался вернуть Кителя в нормальное состояние.

- Инсульт! - уверенно констатировал молодой врач и сочувствующе покачал головой.

Несчастного Кителя увезли.

Минуту спустя появилась Инна, отрешенная и недоступная.

- Где папа?!

- Инна... - Я попытался взять ее за руку. Она отшатнулась от меня, как от палача.

- Где он?!

- В Центральной.

- Едем туда!

В машине я сказал:

- Инна, я должен объяснить, как все произошло. Дело в том, что...

- Не надо!

- Нет, черт побери, вам придется выслушать! Ваши обвинения, прозвучавшие по телефону, столь же нелепы, сколь и чудовищны. Поймите простую вещь: если бы я желал устранить вашего отца, то сделал бы это чужими руками, обеспечив себе надежное алиби. Уж перед вами раскрываться бы не стал. Мне не страшен ваш отец. Я не желал ему зла. Неужели не ясно?

- Зачем вы поехали к нему? - с дрожью в голосе спросила она. - Вам мало тех унижений, которые вы заставили его испытать?

- Инна, мы идем по второму кругу.

- Зачем вы поехали к нему? - Я уже заметил за ней эту манеру: упрямо повторять вопрос, на который ей хочется услышать ответ.

- С единственной целью - предложить сотрудничество, - нашелся я. - О чем, кстати, вчера мы с вами подробно беседовали. Беда случилась нежданно: инсульт разбил его прямо на моих глазах. Это еще счастье, что я оказался рядом и вызвал "скорую". А если бы он был один? Представляете? Вдобавок он много пил. Видимо, это и сыграло решающую роль.

- Он запил, потому что вы разлучили нас, - парировала она.

Опять я виноват!

- Однако, судя по количеству пустых бутылок...

- Боже, о каких пустяках мы говорим! - перебила она. - Какие-то оправдания, объяснения, а он в эту минуту, может быть, умирает!

"Может быть", на мой взгляд, следовало опустить, но я не стал вносить поправку. Вот уж не думал, что моя спутница являет собой классический образец любящей дочери!

- Инна, если есть хоть малейший шанс, мы отобьем вашего отца у костлявой. Это я вам обещаю! Выше голову! И перестаньте катить на меня разные бочки. Ей-Богу, не заслужил.

К великому моему облегчению, выяснилось, что Китель жив, хотя и находится в критическом состоянии.

Начиная с этой минуты все мои помыслы, вся энергия были направлены на борьбу за спасение вчерашнего врага. Никогда ранее, даже в самой запредельной фантазии, я и представить не мог, что когда-нибудь буду заниматься этим с полной отдачей, забыв про отдых и сон.

Я и вправду сделал все возможное и невозможное.

Пустив в ход биополе, угрозы, лесть, связи, деньги, я добился, чтобы Кителя поместили в отдельную палату, где поставили также койку для Инны -она непременно желала находиться рядом с умирающим отцом. Через Вику я нашел двух лучших сиделок, вменив им в обязанность ухаживать не только за Кителем, но и за Инной и регулярно передавать мне информацию. Я доставал наидефицитнейшие лекарства, привлек первейших медицинских светил города, выписал профессора из Москвы.

На Инну было страшно смотреть. И без того тоненькая, она стала почти прозрачной. Ела ли она? Спала? Боюсь, что нет. Часами сидела она неподвижно возле отца, держа того за руку, будто вливая в него собственные силы.

Если бы это помогало, клянусь, я сам взял бы Кителя за вторую руку, лишь бы сгладить страдания Инны.

Впервые в жизни я понял, что разделять страдания любимого человека -тоже счастье, пусть и горькое.

Как-то под вечер третьего дня лечащий врач, удивительно похожий на Бармалея из старого мультфильма, заметив меня в коридоре, взял под локоток и отвел в сторонку.

- Мужайтесь, мой усталый друг, - пророкотал он, принимая меня, очевидно, за родственника больного (а кто еще прикладывал бы столько усилий?). - Надежды терять не будем, но надо готовиться к худшему. Суть не в инсульте. Мы значительно сгладили бы его последствия в течение ближайших месяцев, форма, к счастью, не самая тяжелая. Но, увы, он поражен и другим, более коварным, неизлечимым пока недугом - вы понимаете, что я имею в виду, - и жить ему осталось считанные дни. Может, часы... Он пережил некую эмоциональную встряску, которая резко усилила развитие болезни. Медицина в данном случае бессильна. Хотя опять-таки помните: надежда умирает последней. - Он вздохнул. - Но советую, не теряя времени, готовиться, - вы понимаете, что я имею в виду...

Я перевел дыхание. Этот диагноз фактически снимал с меня моральную ответственность за случившееся. Не считая невнятной реплики относительно эмоциональной встряски. Теперь я не сомневался, что Китель хотел именно моей смерти. Он знал, что неизлечимо болен, и возжаждал прихватить меня за компанию в лучший из миров. Но я все равно не держал против него зла. Только за то, что он дал жизнь Инне, я готов был отпустить ему все грехи.

Несмотря на недвусмысленное предупреждение врача, я не ослаблял усилий. (Инне, само собой, я и словечком не обмолвился.)

Китель, безусловно, стал одним из наиболее примечательных пациентов за всю историю существования больницы. Чуть не половина медперсонала вертелась вокруг него.

Но костлявую суетой не обманешь.

Китель умер на следующий день. Как говорится, приобщился к большинству.

И снова мне пришлось крутиться, как той белке.

Подкуп за приличное место на кладбище, гробовщики, могилокопатели, венки, ленточки, нищие, отпевание, ритуал, горсть земли, поминки... По крайней мере, душа Кителя должна была найти успокоение - похороны получились пышные. Дай Бог каждому...

Но меня беспокоило, что Инна, от которой остались одни глаза, никак не выходила из транса.

Когда приглашенные разошлись, я провел ее в спальню и насильно усадил на кровать.

- Вот теперь я по-настоящему одна, - прошептала она. - Одна на всем белом свете...

- Позвольте быть рядом с вами, - смиренно молвил я, сжимая ее узкую и прохладную ладошку. Она не слышала меня.

- Вернуться в пустую квартиру, где все это случилось - сначала с мамой, потом с отцом... За что? Почему именно мне?

- Послушайте, Инна... - сбивчиво продолжал я, страшась, что она сейчас встанет и навсегда исчезнет из моей жизни. - У меня есть свободная квартира. Уютная, в центре города. Поживите пока в ней. А там что-нибудь придумаем. Не надо постоянно ходить по замкнутому кругу. Выпейте это, - я протянул ей заранее приготовленный бокал.

- Что вы мне даете? - капризно поморщилась она.

- То, в чем вы сейчас нуждаетесь больше всего.

В бокале было снотворное.

Она послушно выпила.

Я снял с нее туфли, помог улечься и аккуратно укрыл одеялом.

Через три секунды она крепко уснула.

Некоторое время я сидел в ее ногах, грезя наяву. Я посмотрел на ее осунувшееся, но такое родное лицо, на завитки волос, казавшихся еще темнее на белоснежности постельного белья. На изгиб тонкой руки, которую она успела примостить под щеку, и вдруг почувствовал, как на мои глаза наворачиваются слезы. Как мне жить дальше, если она откажется быть рядом? И какое немыслимое счастье - видеть ее, брать за руку, говорить нежные слова...

Я снова поправил одеяло, хотя в том не было нужды, и отправился на веранду.

За поминальным столом остался лишь Саныч. Не заметив меня, он взял бутылку водки, налил полную рюмку и выпил залпом. Небывалый случай, но я ничему уже не удивлялся.

Саныч здорово помог мне, взяв на себя часть погребальных хлопот. Видимо, и ему было в диковинку расходовать столько энергии ради усопшего, которого совсем недавно он собирался попросту забросать валежником.

Я молча обогнул стол и сел напротив.

- Знаешь, хозяин, выходит, судьба покровительствует нам, - сказал Саныч, наливая мне и себе. - Заботой меньше. Ладно, я его прощаю. Китель -это, понимаешь... - Он был изрядно пьян.

- Саныч, топай помалу домой и отдохни. Собственно, нам всем надо хорошенько отдохнуть. Саныч криво усмехнулся:

- Отдыха у нас теперь не предвидится.

- Ты о чем?

- Бойся женщину, - прошептал он, наклоняясь ко мне. - Чует мое сердце, она погубит нас.

- Нас?

- Сначала меня, а после тебя, - с торжественной обреченностью возвестил он. - Я хорошо знал всю семейку. Мать была добрейшим человеком, а про Кителя тебе объяснять не нужно. А вот доченька внешностью пошла в мать, а характером - в папашу. Только Кителю до нее далеко...

- Вот именно - далеко. Сейчас, должно быть, он держит ответ перед дьяволом.

Саныч посмотрел мне прямо в глаза:

- Дьявол - она!

Меня неприятно резанули его слова.

- Чего ты мелешь? Сколько ей было лет, когда упекли Кителя?

- Девять или чуть больше.

- Ну? Ты не видел ее двенадцать лет. Что ты можешь о ней знать?

- Я видел ее в подвале и понял все!

- Что - все?

- Она погубит нас, Федорыч. Всех. И Вику. И Антошку... - Он вдруг упал грудью на стол и зарыдал.

- Саныч, уймись! Ты пьян!

Он поднял на меня красные глаза:

- Да, пьян! Но голова у меня ясная. Говорю тебе, хозяин: нам всем хана! Ну зачем ты удержал меня тогда?! Ох и пожалеешь! Да поздно будет.

К предсказаниям Саныча я отнесся так, как они того заслуживали: пьяный бред! В сущности говоря, Саныч при всей его решимости - трусоватый малый, а тут еще поддал лишку.

- Саныч, я вас помирю. Ты еще посмеешься над своими страхами.

Он посмотрел на меня как на судью, выносящего заведомо ошибочный приговор. Его воля была парализована.

Мне не оставалось ничего другого, как отправить его восвояси.

После чего я прилег на диван и мгновенно уснул.

И снилось мне, что Инна погубила меня. Но не пулей, не ядом и не кинжалом. А тем, что отвергла все мои предложения. Вот этого я боялся больше всего.

* * *

Проснулся я с ощущением бодрости во всем теле, хотя проспал каких-то четыре часа.

В доме стояла тишина. За окнами - тихая звездная ночь.

Я прошел в бассейн и долго плавал, ныряя и отфыркиваясь. Усталости как ни бывало. Я смыл с себя груз этих тяжких дней.

Инна, вероятно, еще спит.

Пойти взглянуть на нее одним глазком?

На цыпочках, с бьющимся сердцем, я прокрался к ее спальне и слегка приоткрыл дверь.

Инна стояла в халатике перед зеркалом, спиной ко мне, но, несомненно, заметила мое отражение.

Поколебавшись, я вошел в комнату.

- Добрый вечер... Вернее, доброй ночи... Я думал, вы проспите до утра.

- Я вообще мало сплю. - Ее голос обрел привычную звонкость. Она наклонилась к зеркалу: - Боже, какая я страшная!

- Инна... Вы прекрасны... Вы изумительны... Но вот что я подумал... -Мысли мои путались. - Полагаю, вам следует немного развеяться. Перемените обстановку. Я достану любую путевку. Скажите только куда?

- Вадим Федорович... - Она по-прежнему стояла спиной ко мне, не поворачивая даже головы.

- Никогда не называйте меня по отчеству. Просто Вадим, сделайте такую милость.

- Хорошо... Вадим, не считайте меня сентиментальной дурочкой, договорились?

Внутри у меня включилась помпа, разгоняя кровь мощными толчками.

Я выпалил:

- Инна, будьте моей женой!

Никакой реакции. Но хотя бы не рассмеялась - и то хорошо.

- Только не торопитесь отказать! - в отчаянии взмолился я. - Вы ни в чем не будете знать отказа. Я богатый человек, Инна. Очень богатый. Обещаю также ни в чем не ограничивать вашу свободу. Кроме того...

- Молчи! - Она обращалась к моему отражению.

Краткий миг, а может, целую вечность в комнате стояла напряженная тишина.

Замерло движение планет.

Вдруг я понял, что халатика на ней уже нет. Нет ничего, кроме тонкой золотой цепочки на высокой шее. Но я не осмеливался поверить. Богатое воображение нередко рождает галлюцинации.

- Иди ко мне, - сказала она моему отражению.

И я устремился на зов.

...Подробности того, что произошло между нами в ту ночь, предназначены только для глубинных тайников моего сердца...

Когда я опомнился, за окнами занималась бледная заря. Горячие волны нежности и благодарности переполняли меня. Я нашел руку Инны и прижался к ней губами.

- Радость моя, теперь ты согласна стать моей женой? Теперь ты не откажешь?

- Женой... - нараспев повторила она, будто испытывая это слово на прочность. - Боюсь, милый, я не гожусь для этой роли. Готовить, стирать, убирать, бегать по магазинам? Это отвратительно!

- Нет-нет! На днях приедет Аннушка, жена Степана, они возьмут на себя все бытовые проблемы. А для городской квартиры тоже подыщем домработницу.

- Что же остается? Постель?

- Разве нам было плохо?

Она приподнялась на локте - тонкая, но удивительно сильная и гибкая.

- Если я тебе нужна только для постели, то нам лучше расстаться. Сразу.

- Но почему, почему?!

- Очень скоро это войдет в привычку и потеряет всю прелесть.

- Чего же ты хочешь?

- Обещай, что будешь делить со мной не только постель.

- Конечно! - воскликнул я. - Все, что у меня есть, - твое! С этой же секунды!

- Ты не так понял. - Она провела пальчиком по моей щеке. - Не имущество, нет. Я имею в виду твои дела, твои замыслы. Я хочу все знать о них. Не считай меня, пожалуйста, наивной девчонкой. Даже папа говорил, что у меня мертвая деловая хватка. Я хочу проверить себя. Хочу попробовать. Хочу иметь собственное дело. Хочу быть хозяйкой своей судьбы. - Каждое ее "хочу" звучало все жарче и заставляло меня думать о другом.

Я пытался было привлечь ее к себе, но она уклонилась:

- Подожди, Вадик. Ты не ответил.

- Ты все получишь... Все... И все узнаешь... Она тут же прижалась ко мне.

- Ты такой доверчивый!

- Это плохо?

- Конечно! Вдруг на моем месте оказалась бы вымогательница? А ты бросаешься такими словами - бери все...

- На твоем месте не может оказаться никто другой.

- Тебе нужна сильная и умная жена, а не раскрашенная кукла.

- Сильная, умная и всегда желанная. Я ужасно рад, что нашел ее.

- Ты не ошибся, милый. Вот увидишь. И еще: пока мы вместе, я не буду тебе изменять. Но и ты обещай.

- Изменять тебе? Не враг же я собственному счастью! В тот день о делах мы более не говорили.

* * *

Свадьбу мы решили сыграть через год, о чем объявили ближайшему окружению незамедлительно.

Но прежде чем показаться с Инной на людях, я предпринял две акции.

Во-первых, сбагрил из города подручных Саныча, которые в ту судьбоносную ночь держали мою суженую под прицелами автоматов. Мне вовсе не улыбалось, что, увидев однажды нас с Инной на пару, они начнут строить разные домыслы.

Я велел Санычу передать каждому из них по отдельности, что они засветились, а потому должны мгновенно раствориться где-нибудь среди необъятных просторов бывшей империи. Хозяин, мол, жалует их за верную службу порядочной суммой, достаточной, чтобы начать на новом месте самостоятельное дело, но при одном непременном условии - в наш город они более ни ногой. Предложение было охотно принято. Я отстегнул из своих запасников обещанное, и уже назавтра Саныч доложил мне, что об этих парнишках можно забыть.

Одновременно я помирил Инну и Саныча.

Собрав их за одним столом, я поставил между ними бокал красного вина, накрытый куском черного хлеба с солью.

- Переломите хлеб и отпейте из этого бокала, а после пожмите друг другу руки и поклянитесь, что не держите в душе зла. Забудьте старые обиды. Мы нужны друг другу. Пусть же в наших отношениях царят мир и согласие.

- Да разве я ссорился? - смущенно пробормотал Саныч. - Наоборот, я всегда ценил и уважал Инну Константиновну. А если в чем провинился -простите, - он сложил руки на груди.

Который день он пребывал не в своей тарелке. Выражение обреченности не сходило с его физиономии с той самой минуты, когда он узнал о нашем с ней сближении. Несмотря на изворотливый и гибкий ум, он так и не смог справиться со своими надуманными страхами.

Но я не собирался потакать его комплексам, которые казались мне попросту смехотворными.

- Вот и отлично! Что скажешь ты, милая?

- Мне не в чем винить Саныча, - сдержанно проронила она. - Поэтому и прощать его не за что. Он стремился хорошо исполнить свою работу - только и всего. Притом тогда он не узнал меня. Да если бы и узнал - какая разница? Саныч - верный помощник, - произнесла она бесстрастным тоном, в котором мое чуткое ухо не уловило ни малейшей двусмысленности. Инна перевела взгляд на меня: - Если же тебе хочется узнать, сержусь ли я на Саныча сейчас, то могу ответить искренне: нет. Я не против нашего сотрудничества.

- Дорогие мои, вы даже не представляете, как порадовали меня своей уступчивостью, - растрогался я. - Нас ждут великие дела. Недосуг увязать в искусственных проблемах. Выполните мою просьбу, и поставим на этом крест.

Они церемонно исполнили ритуал.

На черном хлебе они поклялись стать если не друзьями, то соратниками.

* * *

Я выполнил все обещания, данные Инне.

Через несколько дней в Жердяевке появилась Аннушка - высокая, худая, с суровым, как у истовой монашки, выражением лица. Тем не менее она охотно согласилась вести наше хозяйство, полностью оправдав превосходные характеристики мужа.

Без особых хлопот удалось найти и экономку для нашей городской квартиры.

Я рассказал Инне, как мы потрошили подпольных толстосумов, а после повел ее в подвал и открыл обе камеры. Вид золотой казны заставил ее побледнеть, зато фонотека вызвала неописуемый восторг. Можно ли ей прослушать записи? Конечно! Мы же договаривались, что между нами не будет никаких тайн.

Я наивно полагал, что, по крайней мере в первые дни, Инна займется активной комплектацией своего гардероба, но ошибся. Главным ее занятием стало прослушивание фонотеки.

Часами сидела она в кресле, вслушиваясь в откровения городских бонз и тузов. Иногда, после какого-нибудь особо разоблачительного диалога, принималась учащенно дышать и покусывать губы, как в момент сладострастия. Она не вела никаких записей, но, похоже, каждая фраза ложилась в нужную ячейку ее молодой памяти. Она забывала про сон и еду, и нередко мне приходилось насильно выключать магнитофон.

Прокрутив наконец последнюю кассету, Инна как бы в шутку заявила, что мы с Санычем - попросту мелкие жулики. Располагая возможностями, которые могут вознести на самый верх пирамиды, мы довольствуемся крохами пирога, радуемся случайному зернышку, вместо того чтобы собирать в закрома обильный урожай.

- Что ты предлагаешь? - спросил я, несколько обескураженный ее выводами.

И тут она развернула передо мной такие перспективы, что я лишь диву дался: в этой очаровательной женской головке давно уже сформировались поистине наполеоновские планы.

Оказывается, ни я, ни тем более Саныч не желали понять одну простую истину: наступили новые времена. Только законченный идиот будет держать сегодня свои богатства в подвалах да колодцах. Общество переходит к рыночным отношениям, когда деньги делают деньги. Торговые операции, вроде той, за которую пострадал ее несчастный отец, скоро станут нормой. (Между прочим, надо добиваться полной реабилитации отца, ушлые адвокаты живо докажут, что он понес наказание за политические расхождения с прежним режимом.) Надо вкладывать, вкладывать и вкладывать, пока существует вакуум, пока городская элита чешет затылки, взвешивая и прикидывая, что к чему...

Захватывать свободные ниши... Особенно в торговле и общественном питании, где деньги крутятся очень быстро... Искать союзников... Выводить из игры возможных конкурентов...

Надо создавать совместные предприятия с иностранцами... Через эти фирмы мы сможем перевести часть средств за границу и вложить их в местный бизнес... Стать владельцами крупных предприятий и недвижимости... У нас будут личные самолеты, яхты, дома во всех знаменитых столицах... И так далее, и так далее.

Но начать придется здесь, утверждала она. С моими талантами дело выгорит. Фонотека откроет нам все двери, позволит собрать все необходимые подписи, а золото, которое надо немедленно обратить в валюту, послужит начальным капиталом. Через год мы его удесятерим. Если работать не покладая рук, поменьше спать и бездельничать, идти к цели напролом, то у нас есть реальный шанс пробиться в круг богатейших людей мира, стать истинными хозяевами жизни.

Надо, разумеется, подумать о сильной службе безопасности. Вот тут и пригодится Саныч. Пусть подберет надежную команду. Да не из уголовного сброда, а из гэбистов и оперативников, которых сейчас увольняют пачками.

А охоту за тайниками пора заканчивать. Во-первых, скоро не останется никаких тайников. Быть богатым становится модно. Другие тоже не дураки и вот-вот поймут, что накопления выгоднее вкладывать в дело, чем держать в кубышке. А во-вторых, все это так мелко и примитивно...

Ошарашила меня моя милая. Но как было не согласиться с ней? Она сжато сформулировала то, что я и сам давно чувствовал, но не вводил в практику лишь по причине своей природной лени.

А вот в моей любимой энергия (и не только деловая) фонтанировала без перебоев. Вообще-то я знал немало людей, которые могли изложить подробный план переустройства мира так эмоционально, что казалось, завтра же и приступят. Но дальше разговоров дело никогда не шло. Я даже придумал термин для этих говорунов: кипучие лентяи.

Инна не из их числа.

Заручившись моей поддержкой, она тут же включилась в работу. Через считанные недели мы были владельцами трех фирм и еще доброй дюжины - через подставных лиц, включая супругов Пономарцов. И это - только начало.

Инна успевала все.

Дом в Жердяевке, которым я совсем недавно пытался поразить ее воображение, она назвала большой деревенской халупой и предложила перестроить его в современную виллу, где можно было бы устраивать приемы, собирая городской бомонд. Разумеется, надо облагородить и весь участок: устроить газоны, розарий, клумбы, привести в порядок сад, поставить гараж на несколько автомобилей, заменить забор... Кстати, справятся ли Пономарцы с возросшими требованиями? Не подыскать ли опытного садовника?

Слушая ее, я невольно вспоминал Алину, то и дело тянувшую с меня деньги на украшательство своего палаццо. Но Алина тяготела к показной, кричащей роскоши, художественный вкус у нее отсутствовал напрочь. Все же то, что предлагала Инна, было разумно и функционально, проникнуто элегантностью и утонченным изыском. Я согласился, оговорив одно условие: башенка должна сохраниться в первозданном виде. Инна не возражала.

Как бы между делом она обновила и свой, и мой гардероб, доказав при этом, что великолепно разбирается в современной моде, а главное, умеет выбрать индивидуальный стиль.

По утрам она обязательно занималась гимнастикой, побудив и меня присоединиться к ней. Через день мы совершали пробежки вокруг Жердяевки, по вечерам плавали в озере. Под ее мягкой опекой через месяц-полтора я приобрел прекрасную спортивную форму, избавившись от излишнего - хотя и не столь заметного - веса. Инну отличала умеренность в еде и полное равнодушие к табаку и спиртному, хотя иногда она с удовольствием могла выпить бокал-другой шампанского или хорошего сухого вина. Великолепный пример, почему бы ему не последовать? При этом Инна не была деспотом и снисходительно относилась к моим маленьким слабостям.

Единственное, что я утаил от Инны, - это Диар. И вовсе не из-за каких-то там принципов. Я резонно полагал, что у Инны могут возникнуть серьезные опасения относительно моего психического здоровья.

Ибо она, моя возлюбленная, была необыкновенно далека от космических теорий, проблем инопланетных контактов и идеи множества населенных миров. Может быть даже, она полагала, что Вселенная вращается вокруг Земли, на которой ей хотелось бы занять лучшее место под солнцем. Только в таком виде она воспринимала модель мироздания. Никакие диарцы, никакие альдебаранцы и прочие марсиане не втискивались в нее.

Впрочем, даже если бы я и решился на откровенность, вряд ли у меня что-нибудь получилось бы. Ведь уже дважды я пытался открыть душу - сначала Федору, затем Санычу. Но едва первая фраза готовилась сорваться с моих уст, как нежданный скачок давления ввергал меня в предобморочное состояние, перед глазами плыли разноцветные круги, мысли путались. Срабатывал заложенный в меня запрет? Да, очевидно. Поэтому вскоре я оставил подобные поползновения.

Впрочем, равнодушие Инны к проблемам Космоса волновало меня мало.

Куда огорчительнее было ее равнодушие к моей литературной деятельности.

Поначалу я с немалой гордостью продемонстрировал ей свои книги. Она спросила, сколько мне заплатили, а услышав ответ, изумленно округлила глаза. Нет, она не против книг. Но раз за это так мало платят, то стоит ли этим заниматься? Любое дело должно кормить. В противном случае это не дело, а хобби, увлечение, забава. Конечно, это неплохо - иметь увлечение. Но сейчас, когда мы наметили грандиозную программу, надо ли распылять силы? Впрочем, решать тебе, милый. Поступай, как сочтешь нужным.

Н-да... А я-то собирался прочитать ей свои рассказы... Послушать ее мнение... Жаль! Хотя какие могут быть претензии? Бог дает каждому человеку только один талант. Инне Он дал талант бизнесмена. Огромный талант. Куда крупнее моего литературного. Надо принимать ее такой, какая она есть. Если равнодушие к печатному слову - недостаток (спорное утверждение!), то я люблю ее и за этот недостаток тоже.

И все же ее отношение несколько подкосило мою творческую продуктивность. После того подъема, когда я на одном дыхании написал несколько глав "Паутины", рассчитывая в таком же темпе довести сюжет до эпилога, наступил спад. Роман я отложил до лучших времен. Ничего. Успеется. Тем более что теперь у меня не было свободных ночей.

Меня переполняло счастье. В сущности, я ведь был однолюбом. Встреть я Инну в молодости, стань она моей первой любовью, не было бы длинной череды женщин, прошедших через мою постель и стершихся из памяти без всякого блокиратора, а на Алину я и не взглянул бы. (Хотя, должен признаться, потаенный уголок моей души навсегда принадлежал этому коварному созданию, и в редкие минуты меланхолии я вспоминал о ней с просветленной нежностью.)

Отношения Инны с Санычем внешне складывались вполне нормально. Правда, говорила она с ним несколько свысока, как с проштрафившейся некогда прислугой, но это угадывалось только по интонациям, да Саныч притом сам дал слабинку. Ни разу она не пыталась опорочить его в моих глазах, выпятить его промашки.

Зато изменилось мое отношение к Санычу. Еще недавно я был самого высокого мнения о его деловой хватке и активности. Но по сравнению с Инной он выглядел жалким недоучкой. Значит, все эти годы я заблуждался относительно его истинных способностей? Саныч отдалился от меня, но по-прежнему пользовался полным моим доверием. Я знал, что этот человек, если надо, умрет за меня.

С его стороны я также не слышал более ни одного выпада против Инны. Но иногда я ловил его встревоженный взгляд, и становилось ясно, что Саныч так и не избавился от своего страха, а лишь понадежнее упрятал его внутри.

Не без досады я понял, что Саныч обеими ногами увяз в прошедшей эпохе. Когда я предложил ему вкладывать свое золото в дело, расписав все преимущества формулы "деньги делают деньги", он виновато вздохнул и ответил, что я, безусловно, прав, однако ему уже поздно (да и боязно как-то) гоняться за журавлиными косяками, он согласен крепко держать свою синицу и, если я не очень настаиваю, хотел бы сохранить свою долю в неприкосновенности. Пусть достанется сынишке. Вот вырастет тот и найдет ей применение.

- Дурак ты, Саныч, - беззлобно констатировал я.

Он покорно кивнул.

Когда я рассказал о нашей беседе Инне, она посмеялась.

* * *

К моему удивлению, Инна как-то сразу сдружилась с Викой.

Вика, конечно, милая и приятная женщина, но совершенно домашняя и заурядная. Она, как и моя бедная матушка, убеждена, что жить надо на Честно Заработанные Деньги. Узнай она, на какие средства существует их семья, произойдет великая трагедия, ибо Саныч по-прежнему играет роль Честного Коммерсанта. Вообще, по мнению Вики, наш российский бизнес это не что иное, как спекуляция и обман Честных Людей. Один только Саныч никого не обманывает, потому что сам Честный.

И вот эта простушка становится подругой Инны, которая с удовольствием ведет с ней какие-то беседы, причем отнюдь не дискуссионные. Вика рассказывает о больных, которых выхаживала, о том, сколько картошки, уродилось на их грядке в прошлом году, как она пыталась похудеть, а Инна слушает со всем вниманием. Удивительно!

Привязалась моя жена и к Антону, в котором родители души не чаяли. Это славный мальчуган - глазастый, смышленый, разговорчивый. Всякий раз, направляясь к Вике, Инна прихватывала для него какой-нибудь подарок. Есть у них и свои маленькие тайны.

Я всячески поддерживал симпатию Инны к Вике и Антону в надежде, что постепенно она перейдет и на Саныча и из их отношений исчезнет едва уловимая ледяная корочка.

Время от времени я устраивал пикники, походы за грибами, рыбалку, шашлыки на природе - все с той же целью - сдружить наши семьи, поскольку из всех знакомых Балашовы были мне наиболее приятны.

Иногда мы забывались и у кого-нибудь вырывалась неосторожная фраза, вызывавшая у Вики гармошку морщинок на лбу. Саныч принимался выкручиваться, а я думал о том, насколько все-таки лучше иметь жену-единомышленницу, от которой ничего не надо скрывать, и от души жалел Саныча.

Глядя на то, как Инна балует Антона, я предложил ей завести своего ребенка.

- Нет, милый, - решительно возразила она. - Мое время еще не подошло.

- Но тебе уже двадцать три, - напомнил я. - Когда же и рожать, если не в этом возрасте?

- Милый, ты гениальный экстрасенс, но недостаточно хорошо знаешь женщин, - улыбнулась она. - Надо, чтобы проснулись материнские чувства.

- Рожай, вот они и проснутся.

- Не будем торопиться. Но обещаю: если со мной это случится, я немедленно дам тебе знать.

- Ловлю тебя на слове. А вот мои отцовские чувства проснулись давным-давно. И напоминают о себе всякий раз, когда ты лежишь рядом.

Инна не давала мне ни малейшего повода для ревности.

Во-первых, мы повсюду бывали вместе, не расставаясь практически круглые сутки и при этом не надоедая друг другу. За себя, по крайней мере, ручаюсь. Но я мог бы поклясться, что Инна не изменяла мне и в помыслах. Окольными путями до меня доходили слухи, что в наших кругах она пользуется репутацией верной жены. Чего еще?

Однако должен сознаться, что порой мною овладевало искушение напрячь биополе и прощупать ее подсознание. Но я гнал, гнал от себя эту коварную мысль. Уступив ей, я рисковал разбить драгоценный сосуд. Однажды подобное уже случилось. Довольно с меня экспериментов.

Между тем планы Инны осуществлялись пункт за пунктом с удивительной точностью. Мой потайной сейф опустел, все было вложено в дело, и уже потекла обратная река доходов.

Мы проникали повсюду.

В городе как грибы после дождя появлялись акционерные общества, совместные предприятия, банки. В правлении каждого из них числились наши люди. Пришлось задействовать всех родственников - дальних и близких - и даже вернуть из Магадана тех самых наймитов Кителя: все же проверенный народ.

Мы уверенно выходили за границы области, расширяли сферу влияния. Поездки в Москву, Прибалтику, на Кавказ... Круизы, фуршеты, презентации... Состоятельные и влиятельные иностранцы, которых безошибочно вычисляла Инна, а я дожимал...

Ответные визиты в Париж, Рим, Лондон... Сказочный отдых на Канарах... Наша первая "забугорная" вилла в окрестностях Малаги...

Много интересного, занимательного, волнующего и опасного происходило с нами, но все же это тема отдельного повествования, лежащего вне рамок моей исповеди - томительного стона измученной души. Еще раз извините за банальность.

Миновало несколько лет. Это был самый счастливый период моей жизни. Если бы еще Инна проявляла хоть чуточку интереса к моему творчеству, ни о чем больше не оставалось бы и мечтать. Впрочем, разве не я сам виноват в этом, не раз спрашивал я себя. Напиши, дружок, сильный роман, о котором заговорят, роман, достойный внимания твоей возлюбленной, вот и добьешься желаемого. Что ж, ради нее я сделаю и это. В лепешку расшибусь, выверну мозги наизнанку, совершу литподвиг, но докажу. В ту пору, несмотря на все потери, я еще твердо верил в свою путеводную звезду.

Ничто не предвещало страшных событий, которые, подобно внезапному смерчу, разметали мои хрупкие надежды.

* * *

С чего же все началось?

Как обычно, с пустяка.

Время от времени меня охватывал книжный зуд. Я любил потолкаться по книжным магазинам и лавочкам, полистать новинки, порыться в залежах букинистических отделов.

Как-то раз, оказавшись в "Современной книге", я настолько увлекся, изучая витрины, что не сразу обратил внимание на характерные сигналы, что давно уже настойчиво подавал мой хронометр-дизоискатель.

Но прежде, чем я сообразил, что к чему, кто-то осторожно потрогал меня за рукав.

Я обернулся.

Рядом стоял приличного вида пожилой мужчина в коричневой вельветовой куртке и шляпе того же цвета.

Несомненно, он-то и был дизом,

- Здравствуйте, Вадим Федорович! - Мужчина почтительно приподнял край шляпы.

- День добрый... Однако...

- Захар Сапожников, - отрекомендовался он и улыбнулся: - Вспомнили?

Да, фамилию я вспомнил. Но разве можно было узнать в этом румяном здоровячке того спившегося старика, что облизывал пивные кружки в задрипанной забегаловке?!

Я уставился на него, как на восьмое чудо света. Неужто и впрямь Захар Сапожников, Сапог?!

Моложавая внешность, чисто выбритые щеки, ясный взгляд... Свежая сорочка... А главное - он покупал книги! Передав продавцу чек, он получил от него две пухленькие брошюры и переложил их в левую руку.

- Рад видеть вас в добром здравии, Захар, - ответил я. - А что не сразу признал - извините. Вы так изменились...

Он заулыбался.

Мы отошли в сторонку - к окну.

- Разрешите взглянуть на ваши приобретения, - попросил я, собираясь с мыслями.

Он протянул мне покупки.

Первая книга называлась "Теплица на дачном участке", вторая - "Имена Рюриковичей".

- Взял участок в садоводстве, - пояснил Захар, в свою очередь изучая меня. - Вот теплицу надумал ставить. Помидоры, болгарский перец и прочая петрушка. А эта - про Рюриковичей - для души. Все хочу докопаться, откуда мы, русские люди, пошли и где наши корни.

- Так-так. Очень интересно.

- Не ожидали? - понимающе усмехнулся он.

- Признаться, удивлен. По-хорошему.

И тут он поведал мне историю, суть которой сводилась к тому, что спустя месяц после нашей поездки в деревню брательники принялись копать новую яму для сортира на задах огорода и обнаружили кувшин, полный золотых монет. (Слово "брательники" было, кажется, единственным, сохранившимся в его речи от прежнего лексикона.) Клад после долгих споров сдали государству, а премию разделили честно, по-братски. Нормально получилось.

Деревенские брательники поставили новый дом, наладили хозяйство, обзавелись автотранспортом, а Захар продал свою каморку и купил приличную однокомнатную квартиру. Само собой, обставил ее, оделся-обулся. Пить бросил. Как и брательники. Поначалу, правда, возникла у них мыслишка погудеть как следует на дармовые доходы. Но вовремя спохватились.

- Жаль было такие деньжищи пропивать, - своеобразно прокомментировал Захар эту метаморфозу. - Может, и не случайно они нам достались. Может, Бог того хотел.

Теперь брательники - уважаемые люди, крепкие хозяева. Хотя, конечно, многие завидуют. Кстати, вся деревня поголовно перерыла свои огороды. Но другого клада не нашлось.

- Может, зайдете? - пригласил Захар. - Я тут недалеко живу. С женой познакомлю. У меня и водочка хорошая найдется. Специально для гостей держу. Но сам пить не буду, вы уж не серчайте.

- Спасибо, Захар, как-нибудь в другой раз. А телефончик твой запишу с удовольствием.

- Эх, Вадим Федорович! А ведь с вас все началось. Мы с брательниками как ни сойдемся вместе, обязательно вас вспоминаем...

Эта нечаянная встреча заставила меня крепко призадуматься.

Сбросив информацию о дизах Мамалыгину, я более не интересовался их судьбой. Выходит, зря. Интереснейшие коллизии возникают! Недаром же "Иван Иванович" намекал, что Диар несет моральную ответственность перед этими людьми. Вряд ли кувшинчик с золотом оказался на нужном месте по чистой случайности. Как там изрек Захар? "Может, Бог того хотел..." Того хотел Диар! Каким же образом столь важное обстоятельство прошло мимо моего внимания? Лишь собственное легкомыслие тому причиной.

Мною овладела смутная тревога. Нужно срочно проверить эту версию!

Вернувшись домой, я принялся лихорадочно шарить по столам и ящикам, разыскивая старые записи. Все было разрознено и перепутано. И все же, приложив немало усилий, я восстановил полный список обнаруженных мною дизов. В нашем городе и окрестностях таких набиралось тридцать семь. Я отпечатал два экземпляра и проставил против каждой фамилии соответствующую дату.

Затем, сгорая от нетерпения, вызвал Саныча и вручил ему один из экземпляров списка.

- Саныч, срочно собери самую подробную информацию об этих людях, особенно за период от указанной здесь даты. Меня интересует все: материальное и семейное положение, продвижение по службе, состояние здоровья, круг общения, личная жизнь, слухи, сплетни и так далее, понял? Действовать оперативно, но скрытно. Информацию передавай мне по мере поступления. Это очень важно.

- Сделаем, Федорыч.

Первые сведения он принес уже на следующий день. Далее они поступали непрерывным потоком.

Однако верный мой помощник не мог скрыть своего изумления.

- Федорыч, ты ничего не напутал? - вопрошал он, почесывая плешивое темечко. - Скучный народ. Мелочь. Сплошные лохи. Полный провал. Только время зря потеряли...

Но я читал поступающие сводки как увлекательнейший детектив.

Все дизы, практически все, познали успех. Что правда, никто из них не имел тех благ, которыми располагал я, и все же... Тенденция была очевидна. Бездомные получили квартиры, рядовые продвинулись по службе, неудачникам улыбнулась фортуна. Это в наше-то время, на фоне общего падения уровня жизни!

Одни, вроде бывшего алкаша Сапога, нашли клад, другие выиграли в лотерею, на третьих свалилось нежданное наследство, четвертые затеяли удачное предприятие...

Ничтожный инженеришка Ошметкин стал начальником крупного отдела и, судя по отзывам, имел виды на скорое повышение.

Но особенно удивительно сложилась судьба некоего Сарафанова из "Вторчермета", которого я обнаружил, навещая Саныча еще на Полевой.

Оказывается, некая организация сдала вместе с прочим металлоломом старый сейф, который долгие годы, кажется еще с предвоенной поры, пылился в подсобке. Сейф был закрыт, ключи утеряны и, по единодушному мнению коллектива, внутри не содержалось ничего, кроме, возможно, пожелтевших канцелярских папок. Так его и сдали под горячую руку.

Сарафанов самолично выудил сейф из общей массы и кликнул автогенщика.

И что же?

В сейфе находились картины известнейших мастеров и древние пергаменты, загадочно исчезнувшие после знаменитого ограбления городского музея еще в 1938 году! Каких только версий не гуляло по поводу их пропажи! Где только их не искали! А они все эти годы находились в жалкой конторе рядом с музеем. Сенсация! Находка века!

Говорят, сам Президент поздравил Сарафанова и его товарищей.

Шуму было предостаточно.

Собственно, краешком уха я тоже слышал об этом событии, вот только никак не связывал его с Сарафановым.

А это он, диз, постарался. Тоже случайность?

Но водопад счастливых перемен для семейства Сара-фановых продолжался.

Для подтверждения подлинности обнаруженных раритетов в город были приглашены известные эксперты, в том числе зарубежные. Некий шведский специалист, пожелавший познакомиться с Сарафановыми, в конце концов оказался у того в гостях и здесь с первого взгляда влюбился в его дочь, скромную russkuju красавицу Татьяну. Сейчас у Танюшки вилла на берегу Ботнического залива и крошечный бэби от эксперта с мировым именем. А папаша Сарафанов, ставший орденоносцем и бригадиром, вместе с дражайшей половиной, ставшей важной дамой своего микрорайона, ежегодно наезжают в Скандинавию, дабы проведать новую шведскую семью.

Вроде бы и придраться не к чему. Ничего сверхъестественного. Никакой мистики.

Но я чувствовал здесь твердую руку Диара. Чужая планета упорно тащила свою когорту сквозь мутную толщу быта к неким вершинам.

Значит ли это, что дизы постоянно находятся под незримой опекой? Что они и их потомки постепенно займут все ключевые посты в городе, стране, на планете? Тихая колонизация...

Я решил немедленно устроить проверку.

В качестве "лакмусовой бумажки" выбрал все того же Ошметкина.

Саныч был проинструктирован самым тщательным образом.

- Послушай, Саныч... Не спрашивай ни о чем, но проникнись важностью задания. Сделай это лично для меня. Речь идет об Ошметкине из известного тебе списка. Я хочу, чтобы он был раздавлен морально. Пусть на него одновременно обрушится тысяча несчастий. Организуй ему неприятности на работе: порочащий слух, исчезновение оперативных документов... В квартире устрой пожар, ты это умеешь. Но так, чтобы не выглядело поджогом. Короткое замыкание или что-нибудь в таком же роде. Только смотри, без жертв, понял? Найди какую-нибудь красотку. И заплати ей как следует. Пусть затащит его в постель. А твоя задача - сфотографировать их голыми и подбросить снимки жене. Ну что тебя учить? Дальше... - Я перечислял и перечислял.

Удар будет несокрушимым. А мы посмотрим, сумеет ли Диар защитить своего выдвиженца. Или это просто мои фантазии...

- Э... - Саныч переминался с ноги на ногу.

- Что не ясно?

- Не пойму, Федорыч, чем тебе насолил этот Ошмет-кин? Я его сам раскручивал. Обыкновенный серый мышонок. Какая-то мелочь на сберкнижке. Чистый зарплатник. В лапу не берет, да никто и не предлагает - должность такая. Ты уверен, что им надо заняться?

- Не рассуждать! - нежданно для самого себя рявкнул я. - Делай, как я говорю! Два дня сроку! Ошалевший Саныч попятился.

- Постой-ка! Вот еще что... Каждую акцию готовь очень тщательно, но если что-то сорвется, попыток не повторяй. Доложишь, что и как. Иди! Жду через два дня.

В эти два дня я не находил себе места. А когда Саныч наконец появился, по одному его виду я почуял неладное.

- Говори...

Он смущенно развел руками:

- Извини, Федорыч, никогда такого не было, прямо чертовщина какая-то... Я подключил лучших ребят, но - жуткая невезуха.

- Давай без предисловий. Факты, факты!

- Пожар не получился по чистой случайности, вздохнул Саныч. - Мы все подготовили по высшему разряду. Должно было коротнуть от холодильника, когда все разойдутся. Но как бы знать, что именно в этот день электричество отключат до самого вечера? А повторы ты сам запретил. Как вышел первый блин комом, так оно и покатилось дальше. По бабьей линии мы залучили Матильду из "Волны". Но едва она собралась на охоту, как ее замели в милицию по какому-то старому делу... - Извиняющимся тоном он перечислял последующие промашки, будто не догадываясь, какая могучая волна раздражения вскипает в моей груди.

Впервые Саныч не угодил мне. Я надеялся, что он рассеет неопределеннрсть, поможет мне обрести покой, а он несет какую-то чепуху.

А может, он врет? Пытался же он увильнуть от этого задания, ясно давая понять, что считает его второстепенным.

Почувствовав, видимо, мое настроение, Саныч виновато промямлил:

- Федорыч, может, попробовать еще разок? Я досадливо махнул рукой:

- Исчезни...

Он ушел понурясь.

Так что же уберегло Ошметкина? Покровительство Диара? Или халатность Саныча? Как теперь разобраться? Самому, что ли, браться за дело, коли нет рядом толковых помощников?

Я по-прежнему пребывал в прескверном настроении, когда в комнату впорхнула вернувшаяся из города Инна.

- Милый, поздравь, я подписала важный договор.

- Поздравляю, - буркнул я.

Бросив на меня мимолетный взгляд, она подошла и села рядом.

- А почему так вяло? Что-нибудь случилось? Не в силах сладить с глухим раздражением, я желчно воскликнул:

- Похоже, Саныч стареет! Я поручил ему простенькое дельце, а он завалил его.

Она многозначительно промолчала.

Внезапно мне захотелось услышать из ее уст колкость в адрес Саныча.

- Или я ошибаюсь? Почему ты молчишь?

- А что я должна ответить? Ты же сам запретил мне критиковать нашего Саныча. - Слово "нашего" она произнесла с неподражаемым сарказмом.

- Не помню такого запрета, но если он был, я его отменяю.

- То есть отныне принцип гласности распространяется и на Саныча?

- Отныне и во веки веков!

- Ладно... Так вот, если тебя интересует мое мнение: я не уверена, что Саныч стареет. Да ты посмотри на него - он полон сил и энергии, такой же живчик, каким был всегда.

- Ого! Никак ты решила взять его под свою защиту? Она подняла на меня выразительные серые глаза, которые умели быть очень жесткими.

- Что ж, пришла пора серьезно поговорить о Саныче. Ты сам этого захотел... Не пожалеешь?

- Я же сам этого захотел. Ты права.

Она ласково провела ладонью по моему затылку:

- Милый, позволь заметить, что твоя доверчивость не знает границ. Ты не замечаешь очевидного.

- Будь добра, говори конкретнее. Ее легкая рука продолжала осторожно массировать мой затылок, снимая боль.

- Хорошо. Твой Саныч выходит из-под контроля. Ему осточертело быть на вторых ролях. Он почувствовал силу и мечтает стать наконец независимым хозяином. Ты, вернее, мы с тобой стоим на его пути. Значит, ему нужно избавиться от нас. Вот мое мнение, если оно тебе интересно.

Я коротко хохотнул.

- Ну-у, дорогая, ты преувеличиваешь. Его душа передо мной как на ладони. Я читаю в ней не хуже, чем в открытой книге. И если бы там мелькнуло хоть что-то подозрительное... Саныч - вечно второй. Это его врожденный комплекс. Вроде аппендикса.

- Ты уверен?

- Да он сам признавался.

- Ах сам! Ну тогда конечно...

Что-то пугающее было в ее нарочитой язвительности.

- Милая, извини, но я плохо тебя понимаю. Инна придвинулась ближе, не отводя от меня глаз, выражение которых сделалось тревожным.

- Вадик, я знаю, что у тебя дар, что ты умеешь оказывать влияние на людей, подчинять своей воле... Но скажи, когда в последний раз ты проверял Саныча?

- В этом не было необходимости, - пробормотал я, понимая, что говорю глупость.

- Разве?

- Он боится меня, - отчего-то упрямился я.

- Страх живет бок о бок с ненавистью.

- Это уж слишком!

- Отчего же? Неужели тебе неизвестно, что благодетеля ненавидят сильнее, чем врага?

- Прекрасный афоризм!

- Но, к сожалению, довольно затертый, да?

- Как и всякий другой.

Инна сбросила туфли, забралась с ногами на диван и прижалась ко мне, склонив голову на плечо.

- Саныч сильно переменился в последнее время, согласен?

А ведь Инна права... Абсолютно права, надо отдать должное ее наблюдательному уму. В Саныче уже не было прежнего подобострастия и раболепия. Того маленького человечка", что становился передо мной на колени и благоговейно целовал руку, более не существовало. Саныч нередко пускался в спор, а то и открыто перечил мне. Наглядный пример - последнее задание.

Однако главные аргументы моей жены-разумницы были впереди.

- Ты не удивлен, что он скрывал от тебя своих людей, когда объезжал тайники? Его команда подчинялась только ему, так ведь?

- Но я сам настаивал на этом! - воскликнул я. - Зачем мне лишние свидетели?!

- А он воспользовался твоей покладистостью. Я согласна - не было нужды рисоваться перед этими мальчиками. Но держать их в кулаке, заставить понимать, кто настоящий хозяин, - это твоя святая обязанность. А ты передоверил ее Санычу. А уж он не промах - держал парней в ежовых рукавицах и только успевал снимать пенку.

- Инна, стоит ли толковать о пройденном этапе? Кстати, что за пенку ты имеешь в виду?

Она вздохнула, будто еще раз поражаясь моей наивности.

- Ты уверен, что он привозил тебе все золото?

На миг я окаменел. Никогда мне и в голову не приходило подозревать Саныча в обмане. Но после слов Инны я готов был допустить все что угодно.

- А я не уверена, - продолжала она. - Держу пари, что лучшую долю он сразу забирал себе, а перед тобой ломал комедию.

- Мне это проверить проще простого, - пробормотал я.

- Вот и проверь, - кивнула Инна. - Лучше поздно, чем никогда. Ручаюсь, тебе откроется много интересного, и тогда ты поймешь наконец, кто такой Саныч.

- Если он и вправду обманывал меня... - Я запнулся.

- Что тогда?

- Ему не поздоровится, - неопределенно заключил я. Она порывисто прижалась ко мне:

- Милый, я знаю, что ты сильный. Но умоляю, поменьше доверяй людям. Они такие скоты! Недаром же Саныч отказался вкладывать золото в наше дело. Заставь его показать свой тайник. Его доля тебе известна. Если там больше... Ну чего объяснять? А в том, что там намного больше, я не сомневаюсь. Ты получишь доказательства и поймешь, что я была права с самого начала, а вовсе не наговаривала на твоего любимчика.

Тяжелая пелена застила мне глаза.

Неужто этот прохиндей, этот прожженный плут с внешностью кристально честного малого держал меня за деревенского дурачка? Ну, Саныч, если моя драгоценная жена права, берегись!

- Пусть он при нас достанет свою захоронку, - доносился из глубин космоса голос Инны. - Только мы втроем. Пересчитаем вместе. И пусть он держит ответ.

- Он ответит, - с угрозой пообещал я. - Ответит за все! Я заставлю его сказать, почему он так поступил.

- Почему - понятно без объяснений. Я недоуменно посмотрел на нее. Инна взяла мое лицо в свои ладони:

- Милый... Как же ты не понимаешь?! Ведь у него растет сын! Горячо любимый сын!

Одной фразой она рассеяла все мои сомнения (которых, впрочем, почти не оставалось). Что тут Доказывать?

Любовь Саныча к сынишке, вообще к семье носила гипертрофированный характер. Я знал, что ради своих близких Саныч не пожалеет жизни, и не видел в том ничего предосудительного. Напротив, меня это умиляло. Да я и сам с симпатией относился к мальчишке. Но сейчас отцовские чувства Саныча представлялись мне миной замедленного действия, направленной против меня. Я понял простую истину: то место, которое раньше я занимал в сердце Саныча, безраздельно занято его семьей. А я? Я даже не вытеснен, я стал досадной помехой, этакой занозой, которую надо вырвать, а еще лучше уничтожить.

Какой же я глупец! И какая умница Инна! Она в два счета раскусила этого скользкого типа. Действительно, разве можно верить предателю?!

- Что предлагаешь? - спросил я ее и как жену, и как сообщницу.

- Ты сам должен решить, Вадик.

- Ладно, не будем пороть горячку. Мне надо успокоиться и как следует все обмозговать.

- Только не тяни. Как бы не припоздниться.

- Не волнуйся, милая. Никуда он теперь от меня не денется.

* * *

Саныч явился наутро.

У него был вид человека, желающего загладить свою вину.

Хитрец!

Рассыпаясь в витиеватых комплиментах, он принялся выведывать, не согласимся ли мы с Инной посетить вечерком его скромную обитель, на задворках которой задымится мангал, распространяя аромат великолепного шашлыка, который он уже замариновал в белом вине с добавлением всех необходимых специй.

Знает, подлец, что мы обожаем шашлык его приготовления.

- Надеюсь, ты еще не собираешься нас отравить? - пошутил я.

Саныч вытаращил глаза:

- Федорыч! Если я когда-нибудь и отравлю тебя, то только своей глубокой преданностью, которая, к сожалению, как я заметил, вызывает у тебя легкую тошноту.

- Ладно, старый плутишка. Не паясничай. Мы придем.

* * *

И вот мы сидим в его саду под душистой яблоней.

Шашлык, как всегда, получился отменный. Не знаю уж, как это ему удается. Я много раз брал у него и рецепты, и консультации, но только переводил продукт. А Саныч нанижет сочные куски на шпажки, выложит на мангал, дунет на угли, помашет картонкой с одной стороны, с другой, перевернет раз и два, сбрызнет из особой бутылочки, где в уксусе плавают огненные дольки жгучего перца, - и готово: хоть ты трижды сыт по горло, а не устоишь.

Женщины ушли в дом, мы с Санычем остались за столом вдвоем.

Нынче мне удалось основательно подпоить его. Саныч крепился из последних сил, язык заплетался. Еще рюмка-другая, и он попросту свалится с копыт.

Интересно иной раз понаблюдать за пьяным человеком, для которого это состояние - редкость.

- Послушай-ка, Саныч... - заговорил я. Он пытался держать голову прямо, но она то и дело клонилась то в одну, то в другую сторону.

- Я никогда не интересовался твоей бывшей командой, а теперь вдруг припекло. Сколько у тебя было парней? Я имею в виду, сколько их всего прошло через твою кухню?

Он воздвиг над столом кулак и принялся по одному разгибать пальцы:

- Раз, два, три, четыре... Но - тсс! Чтобы Вика не услыхала.

- Она не слышит. Где эти парни? Он глуповато заулыбался:

- Ты же знаешь, Федорыч, двоих мы отправили. Ну, тех, которые видели твою благоверную там... там... словом, понимаешь где.

- Кто двое других?

- Мы же от них тоже отказались. У нас теперь легальный бизнес, верно? Хотя бардака в десять раз больше.

- И все-таки, кто те двое?

- Они тебе нужны?

- Иначе не спрашивал бы.

- Хорошо! - Он отодвинул тарелки, расправил перед собой салфетку и принялся быстро писать, морща лоб.

- Вот, - протянул мне короткий список. Я сложил салфетку вчетверо и спрятал в нагрудный карман рубашки.

- Зачем тебе, Федорыч? Хочешь опять... золотишко... а?

- Там видно будет.

В это время из-за угла дома выбежал Антон, которому недавно исполнилось шесть лет.

- Папа! - закричал он. - Мама велела передать, чтобы ты больше не зюзюкал.

- Хорошо, сынок, - подобрался Саныч, даже будто чуть трезвея. - А ты ей передай, чтобы она не беспокоилась, потому что мы не зюзюкаем, а беседуем с дядей Вадимом на разные важные темы.

- А что такое зюзюкать, папа?

Саныч некоторое время сидел с закрытыми глазами, затем нашелся:

- А вот это, сынок, пусть тебе мама и объяснит. А мы с дядей Вадимом не знаем таких слов. Может быть даже, они не совсем хорошие. Лучше бы тебе никогда их не произносить. Ты меня понял?

- Понял, папа! Я скажу, - и он умчался.

- Нет, Федорыч, ты только послушай, каким словам она учит малыша, -принялся возмущаться Саныч, но с какой-то затаенной нежностью.

Сама возможность чуть-чуть, самую малость поерничать с женой под сенью собственного дома относительно методов воспитания своего ребенка доставляла ему огромную радость.

- Славный у тебя сынишка!

- Федорыч, я так рад, что он тебе нравится!

- Надо бы позаботиться о его будущем...

- Конечно! Я думаю об этом со дня рождения Антошки. Еще когда он был в материнском чреве... Еще когда его и в проекте не было...

- Ну и что ты надумал?

Упившийся Саныч не замечал моей иронии.

- Ему уже шесть, не успеешь оглянуться, пора в школу. Хочу репетиторов нанять. Пусть он будет лучшим учеником с первого класса.

- Толково... А дальше?

- Ничего не пожалею, но воспитаю его человеком. Слава Богу, наступили новые времена. Вот выучится, откопаю свое золотишко - для него ведь берегу... Хочу увидеть его настоящим хозяином.

Вот как! Впервые в моем присутствии Саныч употребил термин "хозяин", имея в виду другого человека. А я для него уже не хозяин. Просто Федорыч.

- Довольно, - кивнул я. - Можешь рассчитывать и на мое золото. А что? Пусть парнишка богатеет.

- Спасибо, Федорыч! - Саныч принял мою издевку за чистую монету. -Давай вздрогнем за это! Святое дело!

- Давай!

Саныч наполнил рюмки, заодно полив и скатерть.

- За то, чтобы у Антошки была настоящая жизнь, не такая паскудная, как у нас...

Лучше бы он этого не говорил! Я мог простить ему обман, украденное золото, проваленное задание, но ведь сейчас, сам того не ведая, он выдал свое истинное отношение ко мне - он попросту перечеркнул мою судьбу, как некую несуразность. Этого я ему не прощу!

- Прекрасный тост! - Я приподнял свою рюмку. - Но вот какая заковыка: едва Антон станет богатым деловым человеком, как тут же найдется другой Саныч, который обложит его данью, наступит на горло и не даст продыху.

- А это уж дудки! - вскинулся Саныч. - Да я такую охрану организую, что ни одна сволочь не посмеет сунуться. Пусть зарабатывает денежки себе на здоровье.

- Чудесная перспектива! Значит - все отдаем Антону? А что же останется нам?

- Эх, Федорыч, мало ли других удовольствий? Будем смотреть разные страны, плавать на теплоходах, купаться в теплых морях...

- Идиллия... Ну, довольно слов! Поехали! Только до дна!

Саныч опрокинул в себя стопку, тут же ткнулся лицом в скатерть и захрапел.

Я с нескрываемой ненавистью посмотрел на его блестящую, будто отполированную, лысину.

Так вот, значит, какую судьбу пророчишь ты мне, друг Саныч! Теплоходы, южные моря... Кстати, не худший вариант. А то застрелишь, гад, подло застрелишь с деликатной улыбочкой, чтобы потрафить своему щенку! Фактически ты уже списал меня. Не рановато ли, Саныч? Но как же легко ты раскрылся! Мне даже не пришлось пытать тебя биополем.

* * *

Из гостей мы вернулись довольно рано - по причине полной отключки Саныча.

Во дворе на лавочке сидел Степан. При нашем появлении он резво вскочил и гаркнул на всю округу:

- Здравия желаИм!

Странно, но с течением времени в нем все заметнее прорезаются черты Пономарца-старшего. Степенность уступает место легкой развязанности, меняются голос и походка, опять же эти словечки, характерные для Ивана Васильевича... А главное - глаза. Не могу отделаться от ощущения, что в нем живут глаза умершего старика. Похожие метаморфозы произошли и с Аннушкой. Она уже не напоминает мне суровую монашку. Аннушка несколько округлилась, на щеках появился румянец, а улыбается она точь-в-точь как Фекла Матвеевна. Быть может, это следствие перемены климата и обстановки?

- Какие будут указания, хозяйка?

Даже в моем присутствии Степан первым делом обращался к Инне. Что же, наверное, так и должно быть. Дом ведет она.

- Ступай к себе, Степан. Сегодня ты нам не нужен.

- Ясненько! - В его зрачках вспыхнули блудливые огоньки: дескать, знаю, почему прогоняете. Повернувшись, он засеменил к калитке.

А мы направились в бассейн, разделись, сгорая от нетерпения, и прямо в воде занялись любовью.

Потом мы сидели рядышком на мраморных ступеньках, и я рассказывал Инне о своей беседе с Санычем. Поначалу, умиротворенный ее ласками, я говорил спокойно, но постепенно гнев снова овладел мною.

- Дорогая, ты была абсолютно права, - заключил я. - Для Саныча я более не авторитет.

- Женское сердце не обманешь, милый, - ответила она. - Кстати, ты взял у него список?

- Да. Там, в рубашке.

- Подумать только! Любому из них он может поручить расправиться с нами.

- Думаю, до этого не дойдет.

- Отчего же? Он проспится и обязательно вспомнит, что наболтал лишнего, что ты его раскусил. Милый, не благодушествуй, умоляю! Он не оставил нам выбора. Надо действовать решительно. И немедленно.

Я встал, взял сигареты и зажигалку, закурил, обошел бассейн кругом и снова сел рядом с Инной.

- Я не собираюсь тянуть. Эта неблагодарная свинья получит по заслугам! Завтра же!

- Может, ты поделишься со мной своими планами?

- Конечно, моя радость. Завтра у него деловая встреча в городе. Из дома он должен выехать в семь утра. В это время на выезде из Жердяевки дорога совершенно пустынна. Перехвачу его и заманю в лес. Там заставлю сказать, где он прячет золото. А после сотру его память. Считай, что с Санычем покончено. - Передо мной встали его сливовые влажные глаза: "За то, чтобы у Антошки была хорошая жизнь, не такая паскудная, как у нас!" Ах ты, ничтожный стрекозел! Но как же больно ты меня куснул! Вот только Вику жалко...

Некоторое время Инна молча смотрела в голубую воду. Затем, резко повернувшись, опрокинула меня на спину и уселась сверху.

- Милый, возьми меня сейчас... Я так тебя хочу! Никогда еще она не была такой страстной.

* * *

Без четверти семь мы с Инной сидели в нашем новом темно-синем "мустанге", который я загнал в придорожные кусты. Отсюда отлично проглядывался выезд из Жердяевки на шоссе. В багажнике лежали лопата, кирка и складная лесенка. Прихватили мы и фонарик. Это Инна вовремя вспомнила об инструментах, которые могли понадобиться, чтобы добраться до захоронки Саныча. Она, моя милая, никогда не упускала ни одной мелочи.

День обещал быть великолепным. Прозрачное осеннее небо казалось таким глубоким, что чуть напрягись, и увидишь далекую планету Диар. Первая желтизна лишь краешком тронула листву. В лесу звонко перекликались пичуги.

Через мостик переехал кофейного цвета "Жигуль", который Саныч приобрел в прошлом году. Несмотря на широкий выбор, мой помощник по инерции отдавал предпочтение отечественным маркам.

Когда автомобиль был в сотне метров, я нажал на газ. "Мустанг" перекрыл дорогу.

Саныч затормозил.

- Федорыч? Инна? - Вид у него был помятый, похоже, он все еще боролся с тошнотой и потому не мог сразу оценить ситуацию. Но в глазах уже появился тревожный блеск.

Чует кошка, чье сало съела!

- Что случилось?!

- Не волнуйся, Саныч, все в порядке, - ответил я как можно непринужденнее. - Возникла одна маленькая проблема. Надо поговорить. Поезжай за нами.

- Хорошо.

По едва приметной колее я свернул в лес, не спуская глаз с "Жигулей". Если тому вздумается удрать, я мгновенно воздействую биополем. Но покуда Саныч послушно следовал за нами.

Я остановился в зарослях орешника. Ну вот. Теперь с дороги нас никто не увидит.

Мы сошлись у подножия могучей сосны, чьи переплетенные корни проглядывали из-под слежавшейся хвои то тут, то там. Не так ли переплелись и наши судьбы, подумал я.

На Саныча было жалко смотреть. Предчувствие большой беды ясно читалось на его пергаментной физиономии.

- Что, Саныч, трещит голова с похмелья? Вдруг он бухнулся на колени:

- Хозяин, в чем я провинился?

Вспомнил все-таки, сволочь, кто твой истинный хозяин, подумал я. Жаль, что поздновато.

- Ладно, незачем тянуть. Признавайся по-хорошему, много золотишка прикарманил?

Судорога пробежала по его субтильной фигуре.

- Хозяин! - Он схватил меня за руку. - Это она тебя научила?! Она?! Не верь ей!

Инна брезгливо ударила его по щеке:

- Придержи свой грязный язык, Саныч!

- Ты не ответил, - продолжал я, одновременно мягко отстраняя жену.

- Чист я перед тобой, хозяин! Чист! Хлебом клянусь! Антошкой своим! Всем святым!

- Тихо-тихо, не горячись. Чист так чист. Тем более незачем волноваться. Мы просто проверим твою долю, а после спокойно разойдемся по домам.

Саныч поднял на Инну полные страдания глаза.

- Я знал, что однажды ты сделаешь это.

- Ты сам себя наказал, - сурово ответила она.

- Оставь моим хотя бы половину! - взмолился он, обращаясь только к ней.

- Ты, кажется, вздумал диктовать условия?

- Ну треть!

- Гнусный мерзавец!

- Ну хоть что-нибудь! Им же не на что будет жить! - Его поза выражала полную покорность судьбе. Он состарился на глазах.

- Саныч, хватит нудить, - вмешался я. - Сам скажешь, где тайник, или... Ты ведь знаешь мои возможности.

- Я скажу, - молвил он одними губами, тупо глядя перед собой.

- Так говори.

- Я спрятал... Долгая пауза.

- Ну?

- Я спрятал его... - Он словно набирал воздуха перед решительным прыжком в пустоту.

- Зануда!

- На Лесной Даче, - и он сжался, как проколотый воздушный шар.

Едва прозвучали эти слова, как мои давние, вроде бы напрочь забытые предчувствия вырвались из небытия. С Лесной Дачи начались мои приключения, ею они и закончатся. Это судьба. Рок.

Одновременно я заметил торжествующий блеск в глазах Инны, но не придал этому значения.

- А ведь, помнится, я велел тебе взорвать ее.

- Я и взорвал. Все. Кроме... подвала. Я решил, что там самое надежное место для тайника. Никто не сунется. Бункер уничтожен, но лаз остался. Я прикрыл его металлическим листом и забросал валежником.

- Это лишний раз доказывает, какой ты лживый человек, - поучительным тоном изрек я. - Вини в своих несчастьях только себя.

- Только в этом и виноват! Только в этом! - Он сложил перед собой ладони.

- Милый, пора ехать, - Инна потянула меня за рукав.

Весь ее облик дышал таким возбуждением, что если бы не Саныч, я овладел бы ею прямо сейчас, на этой упругой хвое, между голыми корневищами. Но, похоже, Инну переполняли другие желания.

"Жигули" Саныча мы оставили здесь же, в зарослях. Расположились в "мустанге": мы с Инной впереди, Саныч сзади. В зеркальце я хорошо видел его. Попробуй он бунтовать, утихомирю в тот же миг. Но, кажется, Саныч и не помышлял о сопротивлении.

Я повел машину к месту, одно упоминание о котором вызывало у меня нервную дрожь.

* * *

Лесной Дачи более не существовало.

От барака, пристроек и забора осталась высокая груда мусора, заросшая вездесущим бурьяном. Лес молчаливо наступал на чужеродную территорию. В двух-трех местах укоренились пушистые елочки. Кстати, несколько елочек поднялось и на ведущей сюда колее, доказывая, что по ней не ездили по крайней мере последние два-три года. В густой траве шуршала какая-то живность.

Из всех сооружений уцелел лишь колодец, тот самый, за которым я хоронился когда-то от пуль Саныча.

Бедняга подвел нас к большой куче валежника и принялся разбрасывать ее.

Мы с Инной наблюдали за его действиями.

- Нужна лопата. - Он беспомощно оглянулся на меня.

- Возьми в багажнике.

Вооружившись инструментом, он снял слой земли, под которым проглянул ржавый металлический лист.

Саныч оттащил его в сторону.

Показался узкий лаз, из которого дохнуло сыростью и чем-то затхлым.

Саныч протиснулся в него, прихватив с собой лопату.

- Пошли! - Инна потянула меня к черной дыре. Я невольно отступил, бормоча:

- Зачем? Он сам все достанет и принесет на блюдечке. С голубой каемочкой.

- Да ты что, милый?! - Она смотрела на меня с недоумением. - Если нам не находиться рядом, он и половины не покажет.

- Покажет, я заставлю.

Но Инна не собиралась уступать. Понукаемый ею, я пролез внутрь. За мной последовала моя любимая жена, не обращая внимания на царившую повсюду грязь и пыль. Ее светлый брючный костюм моментально сделался похожим на спецовку трубочиста.

Вспыхнул луч фонарика.

Вот он, этот жуткий подвал, происшествия в котором как бы направляли все основные повороты моей судьбы. Здесь меня пытал Китель, здесь томилась Алина, здесь я впервые увидел Инну...

Саныч копошился в углу. Поддев тяжелую плиту, он сдвинул ее в сторону. Под ней показалось углубление, заставленное какими-то коробочками и мешочками в полиэтиленовой пленке.

- Берите и владейте, - обреченно выдохнул Саныч.

- Милый, - шепнула мне Инна, - спроси у него, но пожестче, есть ли другие тайники.

- Саныч, здесь все?

- Подчистую.

- А если честно?

- Все до последнего колечка. Я направил на него биополе.

- Все... все... все...

- Сомнений никаких, - кивнул я Инне, затем обратился к Санычу: -Вытаскивай свои сокровища! Сейчас устроим ревизию.

Он принялся молча доставать из углубления мешочки, но вдруг странно замер, а затем выпрямился в полный рост. Выражение его глаз заставило меня затрепетать.

- Вадим! Вспомни мои слова! Она погубит нас. Сначала меня, после -тебя.

- Спасибо, Саныч! - послышался звонкий возглас Инны.

- Дьявол! Чудовище! - убежденно проговорил он. - Бог тебя покарает.

- Не за то спасибо, что золото отдаешь, - как ни в чем не бывало продолжала моя горячо любимая жена, - а за то, что сам привел меня в этот подвал. Такого подарка я не ожидала.

- Бог тебя покарает, - тихо, но твердо повторил Саныч, словно оказавшись уже по ту сторону бытия.

- Неужели ты хоть на секунду мог вообразить, что я прощу тебя? Тебя, ублюдка, поднявшего на меня руку?! А перед тем, как подохнуть, знай, что твоя Вика с Антошкой тоже получат свое.

Раздался странный хлопок, и на лбу Саныча расплылось отвратительное красное пятно.

Он отлетел назад и рухнул на свой тайник, будто пытаясь прикрыть его своим телом.

Прошла целая вечность, прежде чем я понял, что в правой руке у моей любимой пистолет, из которого она только что, на моих глазах, пристрелила Саныча.

- Инка! - закричал я. - Что ты натворила?!

Никогда раньше я не называл ее Инкой.

Она всем корпусом повернулась ко мне, держа оружие перед собой. Ее тонкие брови красиво сошлись у переносицы, напоминая крылья изящной хищной птицы, приготовившейся к атаке.

- Он получил свое!

- Отдай мне пистолет!

- Погоди, Вадим...

- Отдай пистолет! - Я шагнул к ней.

- Не подходи! - Она отступила назад. ,

- Отдай! - Я сделал еще шаг.

Она снова отступила, упершись спиной в сырую стену.

- Не подходи!

- Ты убийца! - заорал я. - Разве тебе не ясно, что теперь он всегда будет стоять между нами?! Я не смогу с тобой спать!

Вдруг она чуть улыбнулась, будто приняв важное решение.

- Тебе и не придется. Знаешь, Вадим... Должна признаться: я разлюбила тебя. Имея такой дар, ты растратил его по пустякам. Ты мне неинтересен. У тебя нет будущего. Что ж, так, пожалуй, лучше для всех. Прощай, милый...

- Инна!

Яркая вспышка была мне ответом. Что-то разорвалось внутри, и я провалился в пустоту.

* * *

Я медленно открыл глаза, пытаясь отогнать кошмарные видения.

- Инна! Нет ответа.

Почему потолок белый? Ведь в нашей спальне он зеркальный, как захотела моя суженая.

- Инна...

Я повернул голову направо, затем налево.

Нет, это не наша спальня. Это... больничная палата.

Значит, мрачный подвал на Лесной Даче, Саныч с дыркой во лбу, пистолет в руках Инны, яркая вспышка, разорвавшая мою грудь, - не бред, не игра воображения, не фантазии полуночи?

Это все было?!

Скрипнула дверь, в палату заглянула молоденькая медсестра, может даже практикантка.

- Ой, очнулся! - тихонько удивилась она и отступила в коридор, намереваясь, видимо, сообщить эту новость по инстанции.

Я послал ей вслед мысленную команду вернуться.

Сестричка подошла и села на стул у моего изголовья.

- Поведай мне, цыпленок, что со мной приключилось... К сожалению, знала она немного.

Тем не менее я выяснил, что нахожусь в центральной больнице (кстати, в той самой палате, где некогда лежал Китель), что привезли меня на прошлой неделе в состоянии клинической смерти, что хирурги чудом вытащили меня с того света, что более шести суток я находился без сознания и что она должна немедленно позвать лечащего врача.

Я отпустил ее - пусть выполняет свой служебный долг.

Мои мысли полностью переключились на Инну.

Итак, я потерял женщину, с которой надеялся обрести долгое счастье и покой. Как она сказала в последнюю секунду? "Извини, Вадим, я тебя разлюбила..." Вот так! Открытым текстом, твердо, без всяких сантиментов. А дабы я не вообразил, что это шутка, подкрепила свои слова довольно точным выстрелом.

Инна, Инночка, Иннуля...

Некоторое время назад в какой-то газете мне попалась любопытная статья про имена, из которой я вычитал, к своему безмерному изумлению, что Инна -на самом деле мужское имя, означающее в переводе с готского "Сильная вода". Так звали одного из христианских мучеников. Оказалось, что в старые времена, когда имена давали по святцам, при крещении, Иннами девочек не называли никогда, ибо любой священник знал, что это таки мужское имя.

Да, моя Инна и вправду - сильная вода! В отличие от меня, она добьется своей цели.

У нас были хорошие минуты, но полного слияния душ так и не произошло.

Мне часто вспоминался один пример из школьной физики. Если взять две пластинки - медную и свинцовую, плотно сжать их и оставить под давлением на несколько лет, то часть меди перейдет в свинец, а часть свинца - в медь и пластинки крепко спаяются между собой. Это явление называется диффузией металлов.

Мы прожили вместе достаточно лет, но диффузия наших душ так и не состоялась, хотя иногда я убеждал себя в обратном. Обманывался. Что тому виной? Разница в возрасте, которую, впрочем, я никогда не ощущал? Или несходство наших интересов, что, вероятно, ближе к истине? Несовпадение характеров? Но какой смысл гадать, если я потерял ее навсегда?!

Инна...

Я не держу на тебя зла, милая, и прощаю тебе все. Живи с миром. Жаль только, что твой последний выстрел получился не совсем удачным.

* * *

Первым посетителем, которого допустили ко мне, был Мамалыгин - все такой же розовый, благодушный и невозмутимый. Хотя нет: пару раз я ловил за стеклами его очков то же выражение, которое приметил еще на похоронах Алины, - сломали любимую игрушку.

Он начал с того, что протянул мне голубоватую плоскую таблетку:

- Проглоти, это придаст тебе силы. Я последовал совету и тут же ощутил, как мое тело наливается энергией.

- Особых поводов для беспокойства нет, - негромко проговорил Мамалыгин. - Жизненно важные органы не задеты. Если бы не критическая потеря крови, ты давно поправился бы. Но теперь это вопрос нескольких дней...

Он опять ни о чем не расспрашивал, словно отлично знал все детали случившегося.

- Что с Балашовым? - спросил я.

- Убит наповал.

- Кто меня обнаружил?

- Грибники. Шли мимо, заметили колодец и решили напиться. Кто-то заглянул в подвал.

- Не многовато ли случайностей?

- Да, тебе крупно повезло в этом смысле, - согласился Мамалыгин.

Какая-то важная мысль завертелась у меня в голове, но ухватить ее сразу я не сумел.

А Мамалыгин между тем продолжал:

- Очевидно, к тебе вскоре нагрянут следователи. Дело-то громкое. Весь город гудит как улей. Убийство плюс покушение. Взвесь, что ты скажешь. Отработай версию.

- А каковы факты?

- Хм! Убитый Балашов был связан с тобой по бизнесу. Это отрицать глупо. Машина Балашова обнаружена в лесу неподалеку от Жердяевки, где, кстати, он проживал с семьей. Известно, что вы часто встречались. Следователь считает, что вы оба были похищены с целью последующего выкупа некой преступной группой. Твоя личность была установлена с запозданием, поскольку никаких документов при тебе не обнаружили, а сам ты находился в бессознательном состоянии. И, наконец, последнее. Через два дня после происшествия исчезла твоя жена. Накануне она сняла со счетов фирм, владелицей которых являлась, крупные суммы. Следствие считает, что она собирала деньги для твоего выкупа. Но, вероятно, похитители обманули ее: деньги взяли, а саму убили... Вот так! Мне кажется, это вполне правдоподобная версия, снимающая с тебя всякие подозрения.

Я снова подумал об Инне.

Значит, пустив в меня пулю, она не побоялась вернуться домой и тут же заняться финансовыми операциями, стремясь снять со счетов как можно больше денег. Заодно прихватила сокровища Саныча да и все ценное, что было у меня. А после исчезла. Якобы бандиты похитили. Я не сомневаюсь, что "коридор" она подготовила заранее.

Я даже испытывал нечто сродни болезненной гордости: вот какая у меня жена, хоть и разлюбившая! Инна - "сильная вода"! Сильная личность!

- Вы знаете, где она сейчас? - спросил я.

- Полагаю, далеко, - усмехнулся он. - И в полной безопасности. Кажется, у вас есть домик за границей? И даже не один?

- Да, на ее имя.

- Ну, вот видишь, - развел он руками. - Подумай, стоит ли раздувать эту историю.

- Я не собираюсь ничего раздувать.

- Вот и прекрасно. - Мамалыгин поднялся. - Поправляйся. Через несколько дней тебя выпишут. Я договорился, чтобы тебя кормили получше, а то при их рационе ноги недолго протянуть. Удачи! - Он направился к двери.

И тут наконец-то я ухватил ускользавшую от меня мысль.

Ошметкин! Саныч не смог навредить ему по той простой причине, что тот находился под защитой Диара.

По той же причине я остался в живых, хотя Инна стреляла в упор. Диар не вмешивается в события, но слегка корректирует их. Вот почему пуда прошла навылет, по "безопасной" траектории, не задев жизненно важных центров. Обойтись совсем без раны было нельзя, иначе на меня неминуемо падало подозрение в убийстве Саныча. Вот почему в нужный момент к Лесной Даче вышли какие-то грибники и заглянули в подвал.

Я под такой же защитой, вернее, наблюдением, что и Ошметкин, и Сапожников, и Сарафанов. Но это означает...

Мамалыгин еще не успел дойти до двери.

- Аркадий Андреевич! - бросил я ему в спину. - Я тоже диз?

Он остановился, затем долго-долго поворачивался:

- Поправляйся, Вадим. А этот вопрос мы всегда успеем обсудить.

Более полно ответить было нельзя.

* * *

Советы Мамалыгина помогли мне основательней подготовиться к неизбежному разговору со следователем.

Он пришел в тот же день - крупный мужчина с кустистыми бровями и царапающим взглядом.

Прокачав его подсознание, я убедился, что никаких козней против меня он не строит, считая жертвой, но в принципе бизнесменов на дух не переносит, ибо, по его мнению, все беды от них.

А какой из меня бизнесмен? В сущности, я всего лишь скромный литератор. А все дела вела моя жена. Моя бедная, несчастная, пропавшая жена. Нет ли о ней известий? Нет? Очень жаль!

Могу ли я что-либо сообщить следствию? Разумеется!

Нас с женой пытались терроризировать. Было несколько звонков с угрозами. Мужской голос. Мол, пришьем обоих, если не отстегнете. Но у нас таких денег отродясь не водилось. Да хоть бы и были - с какой стати платить? Это - наше, кровное, заработанное.

Мы с женой решили нанять телохранителей, но опоздали. Меня, например, похитили средь бела дня в центре города. Брызнули чем-то в лицо, и я потерял сознание... Очнулся в каком-то подвале. В полной темноте от меня требовали, чтобы я написал записку жене. Один из голосов принадлежал тому, кто звонил по телефону. Но ни лиц, ни фигур своих похитителей я не видел. Особенности голоса? Разве что нарочитая грубость. Какое-то время я держался, но, когда они стали грозить пыткой, решил уступить. Бог с ними, с деньгами. Здоровье дороже. Однако едва я написал при свете фонарика записку, как получил пулю в грудь. Пришел в сознание только в больнице. На шестые сутки, как мне сказали.

Знаю ли я Балашова? Конечно! Странный вопрос. Это ответственный работник одной из наших фирм. Кроме того, мы живем по соседству. У него милая жена, умница сын. Иногда собираемся вместе за столом, ходим за грибами.

Находился ли он тоже в подвале? Вот этого не знаю. А почему вы спрашиваете? Убит?! Вы серьезно?! Боже, какое несчастье! Его-то за что? К финансам фирмы он не имеет ни малейшего касательства. Месть? Не знаю, не знаю... Балашов был исключительно скромным человеком. Трезвенником, хорошим семьянином. Бедная его жена! Как ей теперь поднять сына...

Но сейчас меня более всего беспокоит исчезновение жены. Да, мне передали. Вы полагаете, еще есть надежда? Всякое, говорите, случается? Послушайте, я состоятельный человек и готов выплатить крупную премию любому, кто наведет на след. Если бы вы знали, как мне дорога эта женщина! Страшно представить, что эти мерзавцы надругались над ней. Найдите их и покарайте по всей строгости закона!

Ну и так далее.

Думаю, я неплохо справился с ролью. Инна осталась бы довольна. Но боюсь, у нее не будет случая оценить мое самопожертвование.

Вспоминает ли она обо мне? Знает ли, что я жив?

* * *

После выписки я поехал в свою городскую квартиру. Здесь царил полный разгром, содержимое ящиков было разбросано по коврам. Исчезли все деньги и драгоценности. К счастью, осталась та самая сберкнижка. Значит, с голоду не помрем.

Хуже, что я лишился блокиратора. В тех вещах, что мне выдали в больнице, я его не обнаружил. У следователя его тоже нет. Инне он без надобности. Не знаю, куда он мог запропаститься, но теперь мои возможности несколько сузились.

К этому времени я уже знал, что как бизнесмен потерпел полный крах. Инна успела снять деньги со всех основных счетов, причем, как выяснилось, сделала это задолго до происшествия на Лесной Даче. Она, моя милая, готовилась к переменам в своей судьбе заранее и с легкостью обвела меня вокруг пальца. Деньги уплыли, зато мне остались все долги. Придется платить. А куда деваться? Не то, глядишь, меня опять похитят и будут пытать. На сей раз по-настоящему. Такова деловая жизнь...

Приведя квартиру в порядок, я поехал в Жердяевку.

Во дворе меня поджидал Степан.

- Да-а, хозяин... Дела-а... - вздохнул он. - Пропала наша хозяюшка, наша радость, наша пава ненаглядная...

Он шумно горевал, утирая скупую мужскую слезу, но я заметил, что глаза у него хитрые. Глаза Пономарца-старшего.

И вдруг я понял, что он все знает. Как и Мамалыгин. И что никакой он не Степан, а все тот же разлюбезный Иван Васильевич Пономарец, который омолодился на Диаре и снова вернулся к своим обязанностям в несколько ином качестве. А его Аннушка - это Фекла Матвеевна, прошедшая ту же процедуру. Быть может, именно они обеспечивали круглосуточное наблюдение за мной. Они. знали про меня все-все-все. Каждый мой поступок, каждое слово, каждое движение души занесено в их тайный реестр. Но отчего мне такая честь? Почему доверенные лица высшего разума с такой тщательностью разглядывают меня в микроскоп, словно я какая-то важная экспериментальная лягушка? А может, так оно и есть? На мне ставится некий опыт, который вот-вот подойдет к концу. Что тогда? Мою память сотрут так же, как я стирал ее у Кителя, Макса, Белого, десятков других людей? (Пардон, не стирал, а запирал.) Или учудят чего похлеще? Судя по гримасам Мамалыгина, результат опыта - отрицательный.

- Хозяин, раз пошли такие дела, надо бы завести пару собачек, - донесся до меня голос "Степана". - А то в прошлый раз посудачили об этом да забыли. А оно вон как повернулось!

"Спой! - мысленно приказал я ему. - Любую песню! Шумел камыш..."

- Тут один мужик щенков афганской овчарки продает, - как ни в чем не бывало продолжал "Степан". - Что твои медвежата. Вот страху нагонят, когда подрастут! Столько шантрапы сейчас развелось, так и шныряют, так и шныряют, - ну публика!

"Пой же!" Я довел напряжение до предела.

- Брать или как? А то могу насчет бульдогов договориться...

Биополе на него не действовало! А это означает, что он наделен дарами Диара в значительно большей степени, чем я. Кто же он, этот простоватый мужичок? А Аннушка?

Пока ясно только одно: меня держат за подопытного кролика!

Эх, задать бы жару этим экспериментаторам!

Но я докопаюсь до истины! Сегодня же пойду к Мамалыгину и потребую объяснений. Скажу в глаза, что разгадал их тайные помыслы. Пусть ответит откровенностью на откровенность. Да, так я и сделаю. И буду настаивать, чтобы Пономарцов убрали с глаз долой. Надоели мне масленые рожи этих соглядатаев. Послать бы их всех к черту! Тоже мне, счастье привалило - агент планеты Диар!

- Возьми овчарок, - сказал я Степану. - Если, конечно, твои хозяева не против.

- Не понял... - осекся он. - Ничего не понял. Какие хозяева? У меня один хозяин - ты.

- Ладно, Степан, хватит дурака валять. - И, оставив его с раскрытым ртом, я направился к дому.

Внешне внутри все выглядело по-старому, но, пошарив по углам, я понял, что Инна успела поработать и здесь. Вот отчаянная девка! Исчезли не только деньги и драгоценности, но и фонотека. Как я теперь допишу "Паутину"? Хорошо, хоть дачу не успела продать. Впрочем, Пономарцы не позволили бы. Я им еще нужен для чего-то. Вернее, нужен Диару. Эксперимент продолжается. Ну поглядим...

Выпив чашку кофе, я отправился к Вике.

Она была дома. Черное платье, такая же косынка, черные глаза на бледном, похудевшем лице... Где твой румянец, Вика? Твоя жизнерадостность?

- Вадим, такое горе! - Она припала к моей груди и зарыдала. - Кому... он... помешал... такой слабый... беззащитный... - доносилось до меня сквозь всхлипывания. - А Инна? Как подумаешь...

Я утешил ее, как мог, затем сообщил, что был должен Санычу энную сумму и потому, мол, прошу принять ее от меня.

К деньгам она отнеслась равнодушно. Сказала, что возвращается на прежнюю работу. Уже договорилась, вот только Антошку страшно оставлять дома одного, ведь иногда придется дежурить круглые сутки.

Я посоветовал ей не торопиться: что-нибудь придумаем.

Она опять тихо заплакала.

* * *

Взвесив факты еще раз, я пришел к выводу, что нет нужды торопиться выяснять отношения с Мамалыгиным. А вдруг старикашка сотрет мою память? Моя неповторимая личность растворится в необъятности космоса, мой уникальный, единственный в своем роде житейский опыт, за который я заплатил дорогую цену, канет в никуда.

Нет, прежде чем взять за жабры этого хитромудрого пройдоху, я должен кое-что предпринять.

Почему бы, пока время терпит, не записать все случившееся со мной? Но этого мало. Надо еще найти надежного человека, который согласился бы принять на себя ответственность за судьбу моей исповеди. Человека порядочного и в то же время достаточно искушенного, способного услышать крик моей души. И еще: он должен находиться вне поля зрения Мамалыгина.

В ту же ночь я принялся за книгу воспоминаний. Никогда еще не работалось с таким вдохновением...

Одновременно я прикидывал, кому же передать ее на хранение, но никто из круга моего общения не подходил для намеченной роли.

И вот тут-то судьба свела меня с вами, мой драгоценный друг!

Помните нашу первую встречу? Просмотр иллюстраций к моей книге в кабинете художественного редактора?

Признаться, взглянув на ваши работы, я страшно переполошился: на некоторых рисунках были изображены пейзажи Диара.

Кошмарная мысль обожгла меня: вы - тоже агент Диара и имеете особое задание относительно моей персоны. С большим трудом мне удалось скрыть смятение. Но пребывать в неизвестности я не мог и потому решил немедленно раскрутить вас, если это получится.

Не знаю, сохранила ли ваша память хоть что-нибудь о том единственном вашем посещении моего дома?

Я многое узнал о вас. Никакой вы не агент, а рисунки - простое совпадение. Но главное: я понял, что вы именно тот человек, которого я давно ищу.

Вы вправе спросить: коли так, то почему же впоследствии я вел себя по отношению к вам заносчиво до неприличия?

Да все по той же причине: чтобы в случае катастрофы старикашка Мамалыгин не связывал мое имя с вами. А она, катастрофа, не заставила себя ждать.

* * *

Началась новая глава моей жизни.

Первым делом я дал расчет чете Пономарцов, а на их место пригласил Вику. Она с благодарностью согласилась.

Рана зарубцевалась удивительно быстро и совершенно меня не беспокоила, что я приписывал действию таблетки, переданной мне Мамалыгиным.

В Союзе писателей ко мне отнеслись сочувственно, наш секретарь даже затеял сбор средств в мою пользу. Я поблагодарил, но просил не делать этого. Я не нуждаюсь, в отличие от основной массы пишущей братии.

Нежданный сюрприз преподнесло мне издательство, предложив выпустить очередную книжку.

Я с энтузиазмом взялся за подготовку рукописи. Хотел было собрать сборник рассказов, но все написанное прежде показалось мне легковесным. Я пережил серьезную драму, У меня появилось более глубокое видение человеческих характеров и судеб, и это должно было найти отражение в моем творчестве. Самой перспективной вещью выглядел роман "Паутина", но, перечитав готовые куски, я убедился, что работы здесь - непочатый край и как долго она продлится, неизвестно.

А рукопись издательство требовало в течение ближайших трех месяцев. Я так давно не печатался, что упускать предоставившуюся возможность было грешно.

Здраво все взвесив, я решил подготовить опять-таки новую книгу очерков о науке, благо материала хватало. Не одними только взятками, да рэкетом, да проституцией жил наш славный городок.

Пресловутая лаборатория порошковой металлургии на паях с "Вторчерметом" создала весьма перспективное безотходное производство, в политехе разработали уникальные гелиоаккумуляторы, в Институте энергетики велись интересные исследования по явлению сверхпроводимости, да и по космической тематике мне было что сказать...

Едва в небе проглядывали звезды, как я поднимался в башенку и садился за письменный стол. Работалось споро. Я писал, не отрываясь, до тех пор, пока перед глазами не начинали расплываться разноцветные круги. Тогда я ложился здесь же на диван и погружался в короткий сон - минут на сорок -пятьдесят. Затем поднимался и упоенно продолжал рукопись. К утру обычно было готово десять - пятнадцать страниц текста.

Вот что любопытно: за все это время Инна ни разу не явилась мне в снах, хотя я даже желал этого. Почему она не приходила? Алина когда-то не забывала напомнить о себе.

Я смог всецело посвятить себя рукописи во многом благодаря заботам Вики, которая взяла на себя ведение хозяйства. В комнатах царила чистота, нигде ни пылинки, костюмы и рубашки всегда были отглажены, а еда подавалась в точно назначенный час.

Потрясение, вызванное гибелью мужа, как это ни кощунственно звучит, благотворно отразилось на внешности Вики. В ее организме сгорел некий избыточный вес, и, оставаясь пухленькой, она приобрела весьма притягательную грацию. Ее румяные щечки побледнели и втянулись, лицо сделалось чуть скуластым, придав ее выразительным карим глазам пикантную удлиненность, -словом, славная толстушечка превратилась в броскую элегантную даму, не утратив при этом мягкости характера.

Через несколько месяцев, когда она несколько пришла в себя, я мог бы спокойно сблизиться с ней. Кстати, как мне кажется, и она была не против. Но я не сделал ни малейшего движения навстречу. Не по каким-то там моральным соображениям. Суть в том, что я утратил всякий интерес к женщинам. Меня более не возбуждал их звонкий смех, кокетство и игривость вызывали глухое раздражение, а когда нежданный порыв ветра вздувал подол платья какой-нибудь красотки, обнажая стройные ножки, я спешил отвернуться, как если бы мне продемонстрировали нечто отталкивающее. Женская красота утратила для меня всякую привлекательность. Боюсь даже, что я стал женоненавистником, хотя всячески скрывал это даже от самого себя.

К Вике я обращался исключительно на "вы", говорил вежливым, ровным тоном, а дабы она не строила на мой счет иллюзий, предложил однажды познакомить ее с серьезным коллегой-литератором, потерявшим несколько лет назад жену. Вика отказалась, но, кажется, поняла меня правильно, чему я был несказанно рад.

В этот период я переменил многие свои привычки. Бросил курить, резко ограничил потребление спиртного. Все, что я себе иногда позволял, - это бокал хорошего сухого вина либо бутылка темного пива. Раньше я мнил себя гурманом и любил вкусно поесть. Сейчас я довольствовался по утрам овсяной кашей, в обед - бульоном с яйцом, по вечерам - овощным салатом. Возможно, я потерял вкусовые ощущения и питался лишь потому, что организм требовал калорийю. Правда, деликатесы в доме не переводились, и редких своих гостей я по-прежнему умел принять с должным размахом.

Единственное, в чем я не знал удержу, - это кофе. Я поглощал его в неимоверных количествах и заваривал так крепко, что сердце стучало не хуже парового молота.

* * *

Это случилось Три дня назад.

Был довольно зябкий июньский день. Вероятно, огромные массы холодного арктического воздуха, как сказали бы синоптики, прорвались к нашему благословенному климатическому поясу. Впрочем, кроме ненастной погоды, день не предвещал никаких других несчастий.

Я сидел в гостиной и читал только что полученное письмо. От племянника. Анатолий писал, что на днях сдает последний экзамен, затем состоится выпускной бал, сразу же после которого он намеревается приехать ко мне для поступления в институт.

Летит время, подумал я. Давно ли Толик ходил пешком под стол? А нынче -без пяти минут студент.

Внезапно в коридоре раздался страшенный шум.

В комнату ворвалась Вика - растрепанная, с безумными глазами, рыдающая, на грани истерики. Я никогда не видел ее такой, даже в те первые дни после гибели Саныча.

Недоброе предчувствие похолодило мое сердце, но прежде, чем задавать вопросы, я усадил Вику в кресло, принес ей воды и предложил успокоиться.

Ее била крупная нервная дрожь, грозящая перейти в судороги.

Оставался единственный - испытанный - метод: отвесить ей чувствительную оплеуху. Что я и сделал.

Вика охнула и закатила глаза. Зато теперь с ней можно было говорить.

Через минуту она сбивчиво рассказала, что позвонил какой-то тип. Он сообщил, что Антон похищен и будет возвращен целым и невредимым лишь в том случае, если Вика привезет в условленное место золото, оставленное ей Санычем. Сроку ей дается два дня. Отказ не принимается. Затяжка тоже. Иначе получит аккуратную посылку с головой своего пацана. И пусть не вздумает обращаться в милицию. Не то одной отрезанной головой будет больше.

- Вадим Федорович! Вадик! - Она с силой вцепилась в мою руку. - Вы единственный, к кому я могу обратиться за помощью! Что делать?! Подскажите! Откуда у меня золото?! Кроме двух колечек да цепочки с кулоном, ничего нет. Даже если продать дом, столько мне не собрать! - Она вновь зарыдала.

- Не смей выть! - прикрикнул я, переходя на "ты". - Слезами горю не поможешь. Куда надо привезти золото?

- Он не сказал. Обещал позвонить через час.

- Значит, айда к тебе. Этот звонок нельзя пропустить.

- Они сумасшедшие! - Ее глаза наполнились ужасом. - Они убьют его!

- Вика, не накручивай себя! Постарайся понять: чтобы помочь Антошке, ты должна сохранять самообладание. И помни, что я с тобой. Мы вызволим мальчишку. Но возьми себя в руки. Очень прощу.

Моя уверенность передалась ей. Она затихла.

- Я сделаю все, как вы скажете, Вадим Федорович.

- Вот и хорошо. Вытри глаза. Пошли!

Она решительно кивнула.

По дороге я размышлял, кто же мог пуститься на эту авантюру. Вывод напрашивался сам собой: кто-то из бывших мальчиков Саныча. Только они знали о золоте. Но почему взялись за дело именно сейчас - полтора года спустя после гибели своего "кормчего"? Чего выжидали? Загадка...

Я припомнил список, переданный мне Санычем во время нашего последнего застолья. Четыре адреса. Два - далеко в глубинке, два - здесь, в городе. Причем все они знали, что Саныч работает не на себя, а на некоего таинственного хозяина, с которым весьма рискованно связываться. Но -решились. Почему? Не означает ли это, что шантаж Вики - лишь уловка, с помощью которой они (или кто-то из них) собираются выйти на меня? В этом случае дело принимает совершенно иной оборот. Тут уж надо подумать о собственной безопасности. Но преимущество пока на моей стороне: к счастью, я запомнил адреса.

Пока мы дошли до Викиного дома, у меня уже сложился план действий.

- Слушай внимательно, Вика, - сказал я ей, когда мы расположились в гостиной возле тумбочки с телефоном. - Мы выручим Антона. Не сомневайся в этом. Тебя просто берут на испуг. Они не посмеют причинить ему вреда. Это блеф.

- Но почему они говорят о каком-то золоте?! Почему?! У нас никогда его не было! Мы жили на его зарплату, вы же знаете.

- Да, знаю, и хватит об этом. Доверься мне. У вас есть второй аппарат? В спальне? Прекрасно! Как только позвонят, трубку снимаем одновременно. Ты будешь говорить, я - слушать. Не нервничай. Говори спокойно. И не перебивай того, кто позвонит. Пусть выговорится. Сделай вид, что принимаешь их условия. Спроси, куда привезти выкуп. Потребуй, чтобы с Антоном обращались хорошо.

Обретя надежду спасти сына, Вика превратилась в решительную и самоотверженную женщину.

- Не сомневайтесь, Вадим Федорович, я не подведу. Заварить вам кофе?

- Будь добра.

Наконец раздался долгожданный звонок. К этому времени я находился в Викиной спальне, куда еще при жизни Саныча был проведен второй аппарат.

- Вика? Это ваш недавний собеседник. - Незнакомый голос безусловно принадлежал мужчине зрелых лет. (Так что же? "Мальчики" вполне могли обзавестись старшими товарищами.) - Что вы решили?

- Вы не оставили мне выбора. Я вынуждена согласиться. Жизнь сына для меня дороже всех богатств. - Вика держалась молодцом.

- Мы знали, что вы умная женщина и любящая мать.

- Но если с его головы упадет хоть один волосок - берегитесь!

- Ого! Мы тут все уже трясемся от страха.

- Я не шучу!

- Ладно, Вика, не комплексуйте. Получите своего отпрыска целым и невредимым.

- Когда и где?

- Вы собрали то, о чем мы просили?

- Но вы же сами дали мне два дня сроку.

- Значит, до послезавтра. Ждите звонка в десять вечера. И помните, что молчание - то же самое золото...

Трубку повесили.

Я вернулся в гостиную.

Вика подняла на меня огромные глаза:

- Вадим Федорович, я все сделала правильно?

- Абсолютно. Ты просто умница. - Я по-отечески поцеловал ее в лоб.

Но на душе у меня кошки скребли.

Чутье подсказывало, что "мальчики" если и участвуют в этом деле, то косвенно, как носители информации. Другие, более могущественные силы пытаются добраться до меня через Вику. Меня они еще не вычислили. Но теперь это вопрос времени...

- Вика, вечером нам придется нанести один визит. Возможно, два. Будь готова.

- Хоть на край света!

* * *

Так далеко, однако, нам не требовалось.

Оба "мальчика" жили в микрорайоне, именуемом "Мелкое Озеро", который вырос на живописной городской окраине в последние пять лет. Квартиры здесь в основном предназначались для продажи, и я подумал, что подручных Саныч выбирал из числа серьезных людей - они не пропили свою долю, не промотали, не истратили на девиц, а разумно вложили в недвижимость.

Когда мы с Викой - на ее "Жигулях" - подъехали к "Мелкому Озеру", сумерки сгустились.

Микрорайон представлял собой несколько длиннющих девятиэтажек, елочкой выстроившихся по обоим берегам озера.

Окна первой из интересующих меня квартир были темны, зато во второй горел свет. Здесь, если верить сведениям Саныча, жил Сергей Волоткин -парень, помогавший ему потрошить чужие тайники. Жаль, что раньше я не удосужился хоть издали посмотреть на него. Ну да ладно.

Я остановил автомобиль в укромной аллее.

- Вика, сейчас мы с тобой зайдем в гости к одному парнишке. Ничему не удивляйся. Ты позвонишь, я буду стоять в сторонке. Если он не один, вызови его на площадку. Если один, войдешь в комнату вместе с ним. Как только он сядет - на стул или на диван, - ты выйдешь, вернешься в машину и будешь ждать меня. Поняла? Ничего не перепутаешь?

- А если он меня не пустит?

- Пустит.

- Значит, сделаю.

* * *

Серега был дома один.

Едва за дверью послышались его шаги, я включил биополе.

Теперь Серега делал только то, что я мысленно ему приказывал.

Они с Викой направились в комнату, а я тихонько проскользнул на кухню.

Через несколько секунд Вика покинула квартиру, и я - через стенку -начал допрос. (Блокиратор-то так и не нашелся.)

- Парень, что интересного приключилось с тобой за последнее время?

- Со мной-то ничего особенного, а вот Юрка, похоже, влип по-черному.

(Юрка был тем вторым "мальчиком", которого нынче не оказалось дома.)

- Говори как на духу!

- Ладно... Только вы уж ни-ни. Он рассказал мне под большим секретом. Вот сижу и думаю: не дать ли деру, пока не поздно.

- Не тяни!

- Я и не тяну. Пару дней назад его втолкнули в машину и привезли к какому-то крутому мужику. Сильно крутому. Тот начал спрашивать про Саныча и про все наши бывшие дела. Юрка поначалу прикинулся лохом, мол, я не я и лошадь не моя. Да только оказалось, что тому мужику уже кто-то настучал. Приперли они Юрку пожестче, он и раскололся. Все, гад, выложил. Правда, божится, что меня не назвал. Но я не очень-то верю.

- И правильно делаешь. Что конкретно рассказал мужику Юрка?

- В основном, валил на Саныча. Тот, мол, забирал почти все. Но главный куш шел хозяину, которого никто, кроме Саныча, в глаза не видел. Хозяин тот и давал наводку.

- А что за крутой мужик? Как выглядит?

- Знать бы! Юрка говорит, он сидел в темном углу и шляпу до самого носа надвинул. Но по разговору выходит так, что один из тех, кого мы почистили. Юрке поставили условие: вернуть должок. Сейчас занимает, где может, а квартиру уже отдал. Он и меня-то не выдал потому, что рассчитывал на мою помощь. А чем я помогу: квартиру купил, тачку, гараж, видик, шмотки... Считай, все разошлось...

- Плюнь на барахло, Серега. Жизнь дороже. Посиди еще смирно пару минут, пока я выйду, а после собери маленький чемоданчик и дуй без оглядки из этого города.

- Придется... - горестно вздохнул он. - Только зажил по-человечески и -снова в бега. Вот паскудство!

- Бывай!

Я вышел из квартиры, так и не посмотрев, каков же из себя мой собеседник. Утеря блокиратора научила осторожности.

* * *

На улице я остановил прохожего с сигаретой и попросил закурить -впервые за последние полтора года. И еще - мне захотелось напиться. Немедленно. Вдрызг.

Скверные дела!

Когда мы с Санычем "добывали" золотишко, это казалось волнующей игрой, мне и в голову не приходило, что наши похождения в будущем как-то аукнутся. В ту пору подпольные мышки и заикнуться бы не посмели о пропаже.

Но времена круто переменились.

Те мышки давно выросли в жирных и агрессивных пацюков, которые беззастенчиво резвятся у всех на виду. Они заняли ключевые посты в городе, держат лапы на штурвале и без утайки гребут к себе уже не лопатой, а экскаватором. Но, несмотря на новые приобретения, им страшно интересно узнать, кто же осмелился когда-то поднять руку на их накопления, сделанные с громадным риском для карьеры и общественного положения. Тут дело принципа.

И вот кому-то из них удалось ухватиться за кончик ниточки. Началась раскрутка. Ее уже так просто не остановишь.

Но кто же подсунул этот кончик?

Инна, вдруг с ослепительной ясностью понял я.

Видимо, у нее вновь появились какие-то деловые интересы в нашем городе и она решила расчистить площадку. Однако закладывать меня напрямую было опасно - все-таки бывший муж, и она придумала изящную комбинацию: вывести разгневанные массы "новых русских" на след Саныча, подтолкнув тем самым меня к бегству из города. Не стану же я один воевать против всех!

Так-так...

Посмотрим, чем грозит мне этот коварный бумеранг.

Надо полагать, у моих потенциальных врагов есть свои люди и в милиции. Им ничего не стоит поднять старые дела, связанные с Санычем. При более внимательном изучении неизбежно выплывут любопытные детали: выяснится, что я давно знал убитого и поддерживал с ним тесные отношения. Не нужно быть крупным аналитиком, чтобы, имея подозрение, прийти к однозначным выводам. А при пересмотре дела меня вполне могут обвинить в убийстве Саныча: дескать, не поделили награбленное. Если еще дело дойдет до официального расследования. А то ведь могут опять упечь в какой-нибудь подвал. Собственно, вывести меня на чистую воду проще пареной репы.

Итак, кольцо сжимается, и на сей раз выход проблематичен.

Что же делать?

Упасть в ноги Мамалыгину?

Да пошел он к черту!

А остается мне вот что: вызволить из беды Антона и отправить его с матерью в какое-нибудь тихое место, например к моей сестре.

Приняв такое решение, я вернулся к "Жигулям", где меня ждала Вика.

* * *

Звонок раздался ровно в десять вечера.

- Вы готовы? - спросил у Вики тот же голос.

- Да! - бесстрашно ответила она.

- Выезжайте из города по Восточному шоссе. На тринадцатом километре свернете в лес. На первой поляне вас будут ждать. Не задерживайтесь!

Едва прозвучало упоминание о тринадцатом километре, как по моим жилам будто пробежал электрический разряд. Господи, неужели снова придется ехать на Лесную Дачу?! Я-то полагал, что никогда более не услышу о ней, но судьба, как бы в насмешку, именно там выбрала сценическую площадку для финального акта драмы, которая, впрочем, оборачивалась дурным фарсом.

Что ж, я сыграю ее до конца...

* * *

Из Жердяевки мы с Викой выехали на двух автомобилях. Восточное шоссе, как вы знаете, начинается от городской автостанции, расположенной у кольцевой дороги. Здесь, на платной стоянке, я оставил свой "мустанг" и перебрался за руль Викиных "Жигулей".

Автомобиль нырнул под путепровод. На заднем сиденье находилась "кукла" - баул, набитый кирпичами.

Вика сидела рядом со мной. Последние двое суток она, как мне кажется, совершенно не спала и не съела ни крошки. Она похудела еще заметнее, щеки ввалились, руки, особенно у запястий, стали прозрачными, движения -замедленными, словно жизненная энергия покидала организм, и только темные глаза наливались грозной, пугающей меня решимостью.

- Знаешь, куда мы едем? - спросил я.

- Спасать Антона, - механически ответила она.

- Это понятно. Я имею в виду место его заточения. Кажется, мерзавцы содержат мальчишку в том же подвале, где был убит Саныч...

Вика вдруг улыбнулась. Страшенная это была улыбочка.

Она наклонилась ко мне и прошептала:

- Сатана пришел на землю... Принес горе и смерть...

- Эй, Вика, что с тобой?!

- Чтобы победить сатану, надо вбить в его сердце осиновый кол, - тихо ответила она и, подняв из-под ног остро заточенную деревяшку, наставила ее на меня.

Я притормозил, отобрал у нее колышек и вышвырнул его наружу.

- Вика, черт побери! Приближается ответственный момент. Очнись!

Она уронила голову на грудь, но тут же встрепенулась:

- Ой, где это мы?

- Моя вина... Надо было заставить тебя выспаться. Как ты себя чувствуешь?

Она провела ладонями от висков к подбородку.

- Нормально, Вадим Федорович. Я сделаю так, как вы учили.

- Смотри же...

Когда мы достигли тринадцатого километра, было еще светло. Но стоило свернуть в лес, как мгновенно потемнело. Колея, ведущая к Лесной Даче, почти заросла. Горизонтально вытянувшиеся ветви сосен сомкнулись над ней, разросшиеся кусты ужали ее до тропинки.

Я остановил машину и перебрался на заднее сиденье.

- Вика, садись за руль. Ничего не забыла? Едем до первой поляны. Далее действуй по обстановке. Обязательно шепни мне, сколько человек нас встречают. Постарайся, чтобы они сами подошли к машине. Если же тебя заставят выйти наружу, не удаляйся более чем на двадцать метров. Это очень важно! Иначе у нас возникнут проблемы.

- Я все помню, - твердо отчеканила она. Я улегся на пол, накрывшись прихваченным брезентом, а на лицо натянул маску с прорезью для глаз. Автомобиль тронулся с места. Ехали недолго.

- Поляна... - услышал я голос Вики. - Кто-то сигналит фонариком. Сворачиваем...

Еще десяток метров, и "Жигули" остановились.

- Какой-то человек вышел из-за кустов, - продолжала комментировать Вика. - Направляется к нам. Один... У него автомат...

- Когда он подойдет достаточно близко, дай мне знать. Через несколько томительных секунд она сообщила:

- Он рядом...

Я приказал незнакомцу сесть рядом с Викой, расслабиться и проявить предельную откровенность.

- Привет! - сказал он, захлопнув за собой дверцу. - Золото с вами?

- Да.

- Вы один? - Голос был тот самый, телефонный.

- А вы? - спросил я.

- Совершенно! На кой хрен мне помощник? Я не шестерка. Неужто с глупой дамочкой не управлюсь?

- Где мальчик?

- В подвале на Лесной Даче.

- Сколько человек его охраняет? Он рассмеялся:

- Это же не президент... Сейчас там только Эдик. Но к полуночи ждем Инженера с командой. Он сам хочет расспросить дамочку.

- О чем?

- Надо же наконец достать этого кладоискателя. Грешим мы на одного типа, Вадима Ромоданова. Бо-ольшой хитрован! Многое сходится, но доказательств пока нет. Если дамочка кое-что подтвердит, мы его мигом окрутим.

- Кто дал наводку?

- Точно не знаю. Вроде бы пришла из-за бугра.

Да, это Инна, с грустью подумал я. Это она, моя любимая, единственная, желанная...

О многом мне хотелось расспросить собеседника, но я чувствовал, как биополе начинает ослабевать. А еще предстояло нейтрализовать этого громилу. Ладно, побеседуем с ним на обратном пути. А сейчас надо вызволить мальчишку.

Я велел бандиту вылезти из машины и не спеша двигаться в глубь леса. Затем сбросил с себя брезент, взял приготовленные ремни и кляп и пошел-следом.

На некотором отдалении от поляны я послал ему команду остановиться у смолистой сосны и обхватить ее ствол руками и ногами. Он подчинился. Я крепко стянул его запястья и щиколотки ремнями, а в рот всунул кляп. Ну вот, теперь он не опасен.

Уже уходя, я посветил на него фонариком. Нет, никогда прежде мне не приходилось встречать этого человека. Но несомненно одно: напрасно я назвал его бандитом. Довольно интеллигентное лицо, умный взгляд... Скорее, это какой-нибудь майор в отставке, профессионал... Лет десять назад он сам отлавливал владельцев "черных" тайников, получая за это премии, грамоты, но чаще - нагоняи. А теперь он служит им.

На миг мне стало безумно жаль беднягу, которого я оставлял в ночном лесу связанным по рукам и ногам, да еще в такой нелепейшей позе. Но затем я вспомнил, как он разговаривал с Викой, и все мое сочувствие растаяло.

За кустами стояла его "Волга".

Я заглянул внутрь: ключ был в замке.

- Вика! Иди сюда! Меняем тачку.

* * *

Все получилось на удивление просто, хотя мне пришлось пережить несколько неприятных минут.

При свете луны руины Лесной Дачи поизводили жуткое впечатление. Воистину заколдованное место, вокруг которого снует всякая нечисть. В густой тени деревьев и кустов чудилось легкое движение. Что там такое? Колышется ветка или материализуется призрак Макса? Вот сейчас на освещенный пятачок выйдут все они - Макс, Алина, Федор, Саныч и, взявшись за руки, затеют вокруг "Волги" кошмарный хоровод.

- Присоединяйся к большинству, хозяин! - крикнет Саныч. - Давно тебя ждем!

- Ты переступил черту, котик, - заворкует Алина. - Мамалыгин все знает!

- Сейчас он отведает нашего порошка! - захохочет Федор.

Мне стоило громадных усилий справиться с наваждением.

Но когда рядом с машиной возникла смутная фигура, будто струящаяся в ночном мареве, я едва не лишился чувств.

- Это ты, Глеб? - донесся негромкий голос. Не знаю, каким чудом я сообразил, что передо мной не призрак, а тот самый Эдик, что охраняет мальчишку.

- Я...

- Баба с тобой?

- Порядок, Эдик, - я обрушил на него мощный импульс биополя.

Он расслабился и вытянул руки по швам.

- Приведи мальчишку, - скомандовал я.

- Сию минуту! Честно говоря, мне эта затея с самого начала была не по нраву...

Он быстро прошагал к тому месту, где, по моим расчетам, находился лаз в подвал, и откинул какую-то створку.

- Эй, парень, выходи!

И вот из черноты провала показался Викин карапуз.

- Сынок! - Вика в долю секунды выскочила из машины, подлетела к Антону, схватила его на руки и принялась осыпать поцелуями: - Жив! Жив! Сынок...

- Мамочка, забери меня отсюда! - захныкал Антон. - Не хочу сидеть в этом противном подвале... Там крысы...

- Сыночек... Антошка...

Трогательная картина... Я сам готов был прослезиться, однако долг повелевал не поддаваться эмоциям.

- Вика, Антон, садитесь в машину! - скомандовал я. - А ты, Эдик, лезь в подвал, в самый дальний угол и сиди там смирно, как мышонок...

Похититель протиснулся в дыру. Послышался грохот, очевидно, он споткнулся на верхней ступеньке и покатился вниз.

Я подскочил к лазу, оснащенному двустворчатой крышкой, какую устраивают иногда на погребах. С внешней стороны на створках имелись скобы. Я заложил их валявшимся тут же деревянным бруском. Ну вот! Теперь без посторонней помощи Эдику не выбраться на свет Божий. Пусть поразмыслит в кромешном мраке о превратностях судьбы.

А у меня сегодня еще масса дел.

Вика продолжала целовать сына, не двигаясь с места.

Пришлось силой вталкивать их в салон.

Я развернул машину и помчался к Восточному шоссе, насколько позволяли условия, - прочь отсюда! Прощай, Лесная Дача! Теперь уже навсегда!

- Вика, выслушай меня внимательно, - сказал я, слегка повернувшись назад. - У нас в запасе каких-то полчаса. Возвращаться в Жердяевку нельзя, оттуда нас уже не выпустят. Вокзал и аэропорт они тоже возьмут под контроль. Сейчас доедем до автостанции и пересядем в мой "мустанг". Я отвезу вас к своей сестре. Там и обсудим, что делать дальше. Ты поняла?

- Да! Да! Да! - воскликнула она, совершенно не слушая меня.

Вика не отдавала себе отчет, в каком отчаянном положении мы оказались.

А тем временем мы приближались к поляне, на которой оставили ее "Жигули".

Как я ни торопился, но все же решил, что есть резон снова поменять машину, а заодно задать Глебу пару вопросов, главным образом о том, кто из городских акул устроил эту охоту.

Я опять повернулся к Вике, чтобы посвятить ее в свои планы, и тут что-то случилось. Брызнули осколки ветрового стекла, что-то назойливо прожужжало у самого виска. Испуганно вскрикнула Вика.

Перевести взгляд на колею было секундным делом.

Впереди стоял Глеб и поливал автоматными очередями наш (вернее, свой) автомобиль.

Не обернись я к Вике, то заметил бы его чуть раньше и тогда либо свернул бы в кусты, либо сконцентрировал биополе. Но нежданная заминка ввергла меня в некий шок. Человек, накрепко привязанный к сосне, вдруг возникает из темноты с автоматом в руках. Мистика! Я тупо гнал прямо на Глеба.

Видимо, моя реакция явилась для него сюрпризом. Наверняка он не собирался вести прицельный огонь. Просто пальнул поверху, чтобы вынудить меня остановиться. Очевидно, он на все сто был уверен в успехе.

А моя ступня будто приросла к педали.

Глеб успел выпустить еще одну - короткую - очередь, спружинился, чтобы отскочить в сторону, но тут собственная "Волга" швырнула его на могучее дерево, он странно перевернулся в воздухе и налетел на ствол, растопырив конечности, будто желая обнять его. Из его спины вдруг вырос заостренный кол. Он напоролся грудью на ровный голый сук, отходящий от ствола.

Все произошло в долю секунды.

Только сейчас, когда все закончилось, я начал понимать, как развивались события.

Глеб - я уже говорил об этом - не примитивный бандит типа Макса. Это профессионал, и избавиться от моих ремней не представляло для него труда. Свой автомат он нашел в наших "Жигулях". Оставалось устроить засаду.

Я вылез из машины и подошел к пригвожденному. Глеб был мертв. Сук пробил его сердце.

Вот сейчас Вика ликующе закричит:

- Сатана получил свое!

Но в салоне было тихо.

Я открыл заднюю дверцу.

Вика обнимала сына, заслоняя его своим телом. Но какая-то пугающая неподвижность была в их позах.

Я осторожно провел рукой по Викиной спине и сразу же ощутил липкую влагу. Попытался развернуть ее, но так и не смог оторвать от сына. Ее окаменевшие пальцы крепко удерживали мальчишку. Одна-единственная пуля убила обоих, пройдя навылет через их сердца.

По какому-то дьявольскому сценарию все трое были поражены в самое уязвимое место.

Эх, Вика-ежевика...

"Ты переступил черту, Вадим, и теперь обречен", - раздалось из глубин моего внутреннего космоса хихиканье Мамалыгина,

- Сволочь! - заорал я. - Ты разбил мою жизнь, растоптал душу, загубил талант, а теперь еще издеваешься?! Ну берегись! Я расправлюсь с тобой!

Безумие овладело мною.

Подняв автомат Глеба, я бросился в "Жигули" и помчался, не разбирая дороги, на проспект Космонавтов.

Едва за дверью послышались шаркающие шаги, как я открыл ураганный огонь. Щепки полетели во все стороны. А я стрелял и стрелял до тех пор, пока не кончилась обойма. Автомат умолк.

Раскуроченная дверь медленно отворилась.

За порогом стоял живой и невредимый Мамалыгин. Как всегда, на его розовом личике блуждала добродушная улыбка.

Новый приступ бешенства ослепил меня. Я прыгнул вперед и сомкнул пальцы на ненавистном горле. Хрустнула цыплячья шея, а я давил и давил.

Сбоку послышалось тихое хихиканье.

Я рывком обернулся.

Мамалыгин стоял у вешалки, с любопытством наблюдая за мной. Я же тискал в руках какую-то тряпку.

Я снова кинулся на него с намерением размозжить его голову о стенку или насадить ее на массивный металлический крюк.

- Довольно! - строго сказал Мамалыгин, неведомо как оказавшись за моей спиной. - Проходи в кабинет и садись в кресло.

Мой разум бунтовал, но мышцы уже не подчинялись ему.

Я окаменел в кресле, не в силах пошевелить даже пальцем.

Мамалыгин уселся напротив, держа перед собой блокиратор. Так вот у кого мой пропавший "волшебный фонарик"! Что-то перегорело у меня внутри, и я разом утратил всякую волю к сопротивлению. Полнейшее безразличие владело мной. Будь что будет.

- Все, Вадим, - устало проговорил Мамалыгин. - Надежного помощника из тебя не получилось. Мои надежды не оправдались. Теперь это совершенно ясно. Поставим точку. - Он навел на меня блокиратор, но тут же опустил его. -Впрочем, приговоренный имеет право на последнее желание. Изволь, я готов ответить на все твои вопросы. Если тебе, конечно, интересно.

- Какие такие надежды я не оправдал? Он горько вздохнул:

- Видишь ли, Вадим... Когда ты впервые пришел на мой семинар, то показался мне небесталанным и трудолюбивым, в меру скромным парнем. Я редко ошибаюсь в людях, но в твоем отношении допустил крупный прокол. Я-то полагал, что ты используешь полученные возможности для самосовершенствования, но ты принялся ублажать свою плоть, удовлетворять самые разнузданные желания в ущерб делу. Ладно, подумал я. Пусть перебесится. Пусть натешится суетой. Но нет. Ты так и не сумел подняться над плоскостью бытия. Твой внутренний разлад необратим. Глупое нападение на меня лишь подтверждает это. Ты ищешь виновных где угодно, но только не в себе.

- Вы наблюдали за мной? - спросил я, холодея от стыда и в то же время испытывая острое отвращение к этому ханже.

- Конечно, - кивнул он. - Более того. Я организовал ряд ситуаций, каждая из которых могла стать благотворным поворотом в твоей судьбе. Но всякий раз выбор был за тобой. И всякий раз ты выбирал наихудший вариант.

- Что вы имеете в виду?!

- Именно я - косвенно, конечно, - свел тебя с Алиной, а затем и с Федором. Мне было важно, чтобы ты сам открыл мне их как дизов. Но ты утаил информацию, а затем стал виновником их гибели.

- Да ведь они сами хотели меня отравить! Я только защищался!

- Этого не случилось бы, сообщи ты о них вовремя. Ты наказал сам себя, Вадим. Ты стал раздражать меня все больше и больше.

- Вы могли легко избавиться от такой обузы, - усмехнулся я.

- К сожалению, не мог, - серьезно ответил он. - Диар установил жесткую квоту на количество посвященных агентов. Только смерть в результате несчастного случая позволяла произвести замену. Причем насилие над личной волей агента исключалось. И все же был момент, когда я решился расправиться с тобой чужими руками. Помнишь, я послал тебя к археологам, чтобы подложить бусы? Из-за чудовищного разгильдяйства ты провалил это важнейшее задание. Ух, как я рассвирепел! Тогда-то я разблокировал память Кителя в надежде, что, вернувшись, он пристрелит тебя. Но удача была на твоей стороне.

Мысли мои разбегались. Я не понимал, при чем тут какие-то бусы, о которых я давным-давно забыл. Но спросил о другом:

- Пономарцы - тоже ваши агенты?

- Да, но непосвященные. Они работают на меня, ничего не зная о Диаре.

- Пусть так. Пусть я выполнял ваши задания спустя рукава. Но ведь и сами задания были пустяковыми.

- Пустяковыми?! - воскликнул Мамалыгин. - Что ты понимаешь, недотепа! -Он вскочил и нервно забегал по комнате. Наконец снова уселся на диван и продолжал, презрительно глядя на меня: - Диар - великая цивилизация, слишком развитая, чтобы всерьез интересоваться проблемами такого затерянного уголка Вселенной, как Земля. А мне, признаться, надоела роль провинциального резидента. Я способен на большее. И вот, еще в начале века, я задумался: как же изменить их отношение к нашей планете, а значит, и ко мне? Скажу без ложной скромности: меня осенила гениальная идея. - В его ровном голосе зазвучали нотки гордости. - Я нашел, чем пронять этих высоколобых! Если представить дело так, что древние предки диарцев немного порезвились на нашей планете и оставили здесь кое-какое потомство, то ситуация кардинально меняется. Они придут к мысли, что обязаны облагодетельствовать человечество, в котором растворена и капля их крови. Уж я-то их знаю!

- Значит, никаких дизов нет?! - изумился я. Мамалыгин самодовольно рассмеялся:

- Идея была гениальной, но еще предстояло не менее гениально реализовать ее. Несколько десятилетий ушло у меня на тщательную подготовку. Задача облегчалась тем, что диарцы полностью доверяли мне. Не буду рассказывать, как во время одного из посещений Диара я выкрал старинный пергамент, как с помощью лазера перенес на него такие же старинные чернила -по буковке в месяц, на молекулярном уровне... Наконец поддельный донос был готов. Я сумел спрятать его в малоизученном архиве, а затем навести на его след известного диарского историка. Но еще раньше я похитил генные материалы с Диара и нашел способ внедрять их в генный код землян. Это была опасная игра, но она стоила свеч. Правда, поначалу я дал маху, сделав дизами случайных людей, вроде пьяницы Сапожникова, способных вызвать отвращение. Нужны были более симпатичные кандидатуры. Притом, как сам понимаешь, дизов не могло быть слишком много. Волею случая дизами стали ты, Алина и Федор. Ты - агент, а Алина и Федор - начало длинной цепочки других дизов. Я задумал изящную комбинацию, но ты ее разрушил.

- Да ведь я обнаружил целую толпу дизов! - вырвалось у меня.

- Да, после того как я внес коррективы.

- Разве на мне свет сошелся клином? А другие агенты?

- Каждый должен отвечать за себя, Вадим, - сурово отчеканил Мамалыгин. - Ты не представляешь, что сейчас творится на Диаре! Все, связанное с дизами, вызывает бешеный интерес! Они почти созрели для прямого контакта. Хотя есть, конечно, и скептики. Нужен последний толчок, последняя гирька на чашу весов. Я придумал было ловкий ход. На Диаре существует древний обычай: дарить любимой девушке бусы из лелиора - местного драгоценного камня синеватого цвета, символизирующего глубину чувств. Мне удалось раздобыть несколько бусинок пятитысячелетней давности. В курган, который раскапывали наши археологи, я подбросил кости женщины, жившей пятьдесят веков назад. Оставалось добавить к ним диарские бусы - и сенсация готова! Сенсация, понятная только диарцам. Получается, что члены экипажа не просто соединялись с земными женщинами, они объяснялись им в любви, понимаешь?! Но ты снова преступно разрушил мой замысел.

- Но я же не знал... - пробормотал я. - Надо было все объяснить...

- Да что там объяснять, если ты занимался только собой! - энергично взмахнул рукой Мамалыгин. - Нет, Вадим, твоя песенка спета. А ведь я рассчитывал, что ты станешь моим ближайшим помощником. Ты даже не представляешь, какую перспективу упустил! Если Диар решится-таки передать Земле некоторые технологии и средства, то сделает это не через ООН и всякие-разные правительства, которые и в грош не ставит, а через нас, доверенных агентов. Может, через год-другой президенты и короли будут записываться ко мне в очередь. А ты был бы моей правой рукой... Однако довольно. Сейчас, Вадим, я сотру твою память, а после запишу новую. Вадим Ромоданов исчезает из этого мира. Появляется некий Энрике Альварес Бланко, гражданин Аргентины, которому предстоит долгое путешествие на родину. Там его ждет чрезвычайно важное задание. Будем надеяться, что господин Бланко окажется более дисциплинированным агентом, чем исчезнувший Ромоданов. Впрочем, об этом мы с ним потолкуем через четверть часа. Разумеется, помимо имени он получит и соответствующую внешность. А теперь, Вадим, прощай! -Мамалыгин поднял блокиратор.

- Но это же насилие над моей волей! - воскликнул я. - Вы не имеете права!

- Теперь имею, - усмехнулся Мамалыгин. - С сегодняшнего дня Диар предоставил мне особые полномочия. Вы поняли, господин Энрике Альварес Бланко?

Его палец коснулся кнопки.

Внезапно Мамалыгин резко опустил блокиратор.

- Черт побери! Совсем забыл... Нет, хоронить Вадима Ромоданова еще рано. Он же должен оформить завещание на племянника! - Не мигая, мой мучитель посмотрел в мои глаза: - Даю установку...

Я вышел от него как сомнамбула. Входная дверь, которую полчаса назад я изрешетил из автомата, была целехонька. Но я уже ничему не удивлялся.

Воли Мамалыгина я нарушить не мог. Я обязан завершить свае земные дела до 18.00, после чего явиться к нему для перевоплощения в Энрике-Черти Бы Его Побрали-Бланко. Мамалыгин многое мне запретил, но всего предусмотреть не мог.

Оказавшись дома, я дополнил рукопись этой, последней, главой.

Написал также письмо вам, мой драгоценный друг.

Оставалось дождаться утра.

Глубокая грусть охватила меня.

За что Всевышний предначертал мне такую судьбу? Сначала дал все -талант, пусть и не очень крупный, здоровье, упрямство, силу, достаток, свел с инопланетным разумом, открыл небывалые перспективы, а после так жестоко посмеялся...

А может, зря я ропщу? Может, впереди у меня еще долгий путь, новые радости и потери? Правда, в облике Энрике Альвареса Бланко? Неужели, однако, подсознание не сохранит ничегошеньки о Вадиме Ромоданове?

Через полчаса проснется дядя Миша. Зайду к нему попрощаться. Скажу, что уезжаю. Навсегда. Оставлю ключи от квартиры, предупрежу, что здесь будет жить мой племянник Анатолий. Изменить что-либо не в моей власти.

Затем направлюсь к вам, мой драгоценный друг.

Надеюсь, вы уже догадались, каким образом письмо и эти записки окажутся на вашем столе? Да-да, пресловутое биополе. Вы сами откроете мне дверь и деликатно удалитесь на кухню, поспешив забыть о странном утреннем визите...

А теперь - моя последняя просьба.

У дяди Миши хранится чемоданчик с моими рукописями. Не дайте им сгинуть. К моему стыду, рукописи находятся в полном беспорядке. Я так и не успел привести их в божеский вид. Тешу себя надеждой, что постепенно вы сумеете разобрать мои каракули. Все, что осталось от Вадима Ромоданова...

Однако мне пора.

Прощайте, мой драгоценный друг!

ПОСЛЕ ЧТЕНИЯ

Перевернув последнюю страницу, я задумался.

Биополе, мысленные команды... Для фантастического сюжета это годится, но в реальной жизни подобного не бывает - об этом знает любой школьник. Есть, конечно, опытные гипнотизеры, но я никогда не слышал, чтобы они диктовали свою волю, находясь через три стенки. Они работают глаза в глаза. Притом я не считаю себя настолько внушаемым человеком, чтобы моим сознанием свободно вертели, как марионеткой.

Но, как говорится, факты - упрямая вещь. Вот она, рукопись. А вот письмо. И двери на запоре. И окна. И никуда я с утра не выходил.

Поразмыслив, я решил копнуть эту историю глубже и направился к дому, где жил Вадим Ромоданов.

Зайдя во двор, я увидел в глубине ряд гаражей. Ворота одного из них были распахнуты, внутри хозяйничал богатырского вида старик. Дядя Миша, догадался я и подошел ближе.

- Доброе утро!

- Здравствуйте, молодой человек! - приветливо кивнул он. - Что, ремонт требуется?

- Я относительно чемоданчика вашего соседа, Вадима Федоровича, -ответил я и внутренне сжался. Вот сейчас он уставится на меня как на сумасшедшего.

Но он окинул меня изучающим взором и сощурился:

- Точно! Именно таким он вас и представлял. Погодите-ка! - Затем прошел и дальний угол, разбросал ветошь и извлек старый, потертый чемодан средних размеров. - Держите, молодой человек!

- А где же сам Вадим Федорович?

- Уехал, - отозвался старик. - Думаю так, что с концами. Потому как переписал свою квартиру на племянника.

- Куда же он уехал?

- Думаю так, что к жене, куда же еще?

- А разве она не исчезла? Дядя Миша хитро сощурился.

- Знаем мы эти исчезновения! Они давно уже собирались за бугор. Думаю, Инна поехала вперед, чтобы осмотреться, она баба пробивная. А теперь и его черед, видать, настал. - Тут он наморщил лоб. - А-а, понимаю... Вы, наверное, имеете в виду его первую жену, Алину. Но она не исчезала. Угорела, бедняжка, от утюга. Вадим сильно горевал.

- Это случилось здесь?

- Бог миловал! - Дядя Миша перешел на шепот: - Алина, царствие ей небесное, напропалую гуляла от Вадима. Никого и ничего не стыдилась, паскуда. На квартире полюбовника все и произошло. Включили зачем-то утюг, а сами давай кувыркаться. Да еще здорово поддали перед тем. Вот и угорели оба. Я много раз говорил Вадиму: гони свою стерву взашей или задай ей как следует по мягкому месту, чтобы три дня присесть, не могла! Отмалчивался. Не хочу брать греха на душу, но, думаю, Бог наказал ее за распутство.

- А что Инна?

- О! Эта дамочка из крутого теста. Одно слово - хозяйка! С такой женой - как за каменной стеной! Она, я так думаю, его и обеспечивала. Какие у него заработки? Сколько платят за эту писанину? А вот Инна гребла лопатой.

- Это правда, что в него стреляли?

- А в кого нынче не стреляют? - усмехнулся дядя Миша. - Вот свернете сейчас за угол с этим чемоданчиком, могут и в вас пальнуть. Да что чемодан! За бутылку водки зарежут. Дожили! - И, взяв с полки гаечные ключи, он поднял капот автомобиля...

...Тем же вечером я встретил знакомого литератора. Он сам заговорил о Вадиме Ромоданове.

- Смотался, подонок, за бугор! Здесь его, видите ли, не ценили! А ты пиши, чтобы тебя читали, вот и будут ценить. Впрочем, скатертью дорожка! Одной бездарью меньше. Он думает, там его будут издавать. Да кому он там нужен?!

Незаметно я перевел разговор на Мамалыгина. Известна ли моему собеседнику эта фамилия?

- Мамалыгин? Аркадий Андреевич? Еще бы! Возится с молодыми фантастами, ведет какой-то кружок в Доме железнодорожников, но, по-моему, ни одного крупного имени так и не выпестовал. А ведь этому кружку, дай Бог памяти, лет тридцать, если не сорок. Я и сам на заре туманной юности туда похаживал. И вот что удивительно - Мамалыгин будто не стареет. Все такой же бодренький, добродушный, розовый... Что он пишет? Какие-то заумные статьи непонятно о чем. Впрочем, я не читал, врать не буду...

Что еще?

На следующий день в разделе криминальной хроники "Вечерки" появилась небольшая информация:

"В лесу, неподалеку от развалин так называемой Лесной Дачи, обнаружен автомобиль с двумя трупами. Погибли молодая женщина Виктория Б. и ее семилетний сын Антон. Причина смерти - отравление выхлопными газами..."

О Глебе - ни слова.

На этом, собственно, и завершилось мое дилетантское расследование.

В течение нескольких вечеров я ворошил содержимое доставшегося мне чемоданчика. Он под завязку был набит рукописями. Но в каком виде! Десятки, сотни страниц убористого текста, представляющего собой нескончаемый частокол закорючек. Существует немало анекдотов о медицинском почерке. Думаю, по сравнению с Ромодановым медики пишут каллиграфически. Вдобавок Ромоданов имел скверную привычку сокращать слова. Расшифровать это труднее, чем ассирийскую клинопись.

Впрочем, в чемодане находилось немало рассказов, отпечатанных на машинке.

Да, Ромоданов знал, к кому обращаться. И хотя я ничего ему не обещал, но, став невольным владельцем его творческого наследия, решил кое-что предпринять. Может, это порядочность, а может - житейская глупость.

Как бы там ни было, я счел своим долгом предложить исповедь Вадима Ромоданова издательству, добавив к ней для полноты несколько его рассказов.

На этом моя миссия закончена.

Загрузка...