90-е: Шоу должно продолжаться 7

Глава 21

«Ах вот что здесь такое строили!» — подумал я, разглядывая вычурную вывеску над входом в нишу под лестницей справа от главного входа в гостиницу «Новокиневск». В прошлый раз я даже как-то не очень обратил внимание, что это помещение было отгорожено фанерными щитами. Ну, точнее, я отметил этот факт, но не придал ему значения. Когда-то давно, еще во времена моего советского детства, здесь под лестницей был магазин кулинарии при ресторане. Стандартный такой, с прилавками-холодильниками, конусами с соками и неприветливой продавщицей в белом колпаке. Откуда я это помнил — хрен уже знает, видимо, заходили с родителями как-то. Съесть по пирожному или, там, по бутеру с колбасой. Кулинария была стандартная, похожая на все другие-прочие. Разве что продавщицы отличались выдающимся даже для советского сервиса апломбом. Ну, как же, они не просто сотрудницы кулинарии, они, можно сказать, ресторанные работники. Понимать надо!

Или, может, дело в другом. Когда среди персонала выбирали тех, кто будет обслуживать «белую кость» в ресторане, в официантки взяли самых симпатичных, а за прилавок кулинарии поставили по остаточному принципу. И теперь хорошенькие вертихвостки получают тайно жирные чаевые в кармашек, а этим теткам достались только бедные приезжие из деревень, для которых и пирожное с кремом — атрибут дольче вита, что уж говорить про какой-нибудь жульен или, там, запеченого судака…

А сейчас таких вот кулинарий становилось все меньше и меньше. Хлынувший на просторы России рынок вытеснял заведения с пирожными и соками в конусах, превращая бывшие демократичные кафешки для широких масс то в пафосные рестораны, как та же «Ассоль», то… вот в это.

Казино «Марина» — гласила вывеска. Громоздкая, гротескная. Возможно, на фасаде такая смотрелась бы еще ничего себе так, но вот внутри помещения… Огромные буквы, внутри которых светились лампочки. Сам этот стиль вызывал ассоциации почему-то с цирком. Здоровенные буквы-ящики были прикручены к перилам лестницы толстой проволокой. Похоже, когда этот проект рисовали на бумаге, то довольно плохо себе представляли, как все это будет смотреться в комплексе. А главное — как этот монстр наружной рекламы вообще поместится в фойе и будет стыковаться с той же лестницей. Нижний край вывески залезал на дверной проем. Так что теперь нужно было пригибать голову, чтобы не треснуться лбом.

И все же… Была в этом дремучем варварстве какая-то своеобразная эстетика. Легко можно себе представить, чем руководствовались основатели этого места, когда его обустраивали. Посмотрели всякое зарубежное кино, где реклама сияет и переливается, освещая улицы. Поплевали на руки и собрали что-то похожее из подручных материалов — фанеры, картона, проволоки, лампочек и изоленты. И покрасили вырвиглазнной нитрокраской розовых и оранжевых цветов. Запашок до сих пор еще не выветрился.

У входа царило оживление. Под вывеску подныривали пары и одиночки. А встречал их толстенький мужичок в белой рубашке с бабочкой и в форменной розово-оранжевой жилетке. Рядом с ним на высоком барном табурете, который явно приволокли со второго этажа, стоял лотерейный барабан. Именно такие стояли в киосках «спортлото». И лежали там культовые для всех детей билеты лотереи «спринт». Платишь десять копеек, продавщица раскручивает барабан из оргстекла, потом открывает заслонку. Туда нужно запустить руку, взять туго свернутый билетик из плотной бумаги. И сразу же оторвать корешок и посмотреть, что внутри. Там могло быть и десять копеек, и другой билетик той же лотереи, и какая-то более внушительная сумма. Я как-то выиграл десять рублей и был этим фактом страшно горд. Ходил в героях двора. До тех пор, пока одна девочка не вытянула билетик с целой тысячей. И потом много и охотно рассказывала всем, как они с родителями ездили в сберкассу, чтобы выигрыш получить. А потом всей семьей уехали на эти деньги в Крым. Ходили слухи, что в «спринт» можно было выиграть «волгу», но живых свидетелей такой победы никто никогда не видел.

И вот сейчас усатенький пузанчик тоже раскручивал этот барабан, а гости по очереди вытаскивали из него билетики. А, дошло! Сегодня просто день открытия этого казино. Первого в Новокиневске, я его не застал. Оно просуществует всего пару лет, потом его то ли сожгут, то ли оно переедет неудачно… В общем, мутная история, мне ее рассказывали в трех вариантах. И каждый клялся, что именно его версия правдивая.

Да уж, внезапно. Василий мог бы и предупредить, что нужно быть хоть слегка при параде. В своих джинсах, футболке и клетчатой рубашке я смотрелся тут несколько… эээ… неуместно.

— Тебе чего? — усатый пузанчик обвел мой подозрительный прикид недобрым взглядом. Для верности прикрыл заслонку на лотерейном барабане пухлой ладошкой. Как будто опасался, что я сейчас наброшусь на него, влезу несанционированно в его область ответственности и украду пачку ценных билетиков.

— И вам доброго вечера, — усмехнулся я. — А у меня здесь назначена встреча.

— Шагай отсюда, волосатый, — сурово свел брови пузанчик в бабочке. Но тут к входу подошел огромных размеров расплывшийся жирдяй в обществе стройной, как тростинка, девушке в черном блестящем платье. Экстремельно коротком. Даже не прикрывающим кружевные резинки чулок сеточкой. Девушка, пожалуй что, была симпатичная. Стройные ноги, точеная фигура… Но макияж этот, трындец! Намазанные до самых ушей глаза, перламутровая помада и яркие пятна румян. Как у Марфушеньки-душеньки из «Морозко». И начесанная челка. Аккурат до нижнего края вывески. Залитая лаком настолько густо, что если она не пригнется, то от этой самой челки точно кусок отломился. И отдавит ей пальцы на ногах. Обутых в серебристые босоножки на экстремально высоких каблуках.

— Ой, здрасьте, Антон Ефимович! — расплылся в приторной улыбке пузатый привратник. Правой рукой он приветливо помахал новым гостям, а левой незаметно ухватил меня за рукав и оттащил в сторонку. Чтобы туша Антона Ефимовича в дверь пролезла, не иначе. — Инга, ты как всегда, ослепительна!

Инга растянула перламутровые губы в манерной улыбке. Она держала своего кавалера под руку, прижимаясь к его жирному боку бедром. «Опасное дело, — подумал я. — Если кавалер неловко качнется, складки на боках ее зажуют…»

— Тяните лотерейный билетик, Антон Ефимович! — пузан покрутил барабан и отодвинул заслонку.

— Да на что мне эта фигня? — попытался отмахнуться гость, и его туша сделала волнообразное движение к дверному проему. — У меня и так все есть!

— Нет-нет-нет, — запротестовал пузанчик и преградил путь. — Господин Татарский настрого приказал, чтобы обилечены были все входящие. Он подготовил такие призы, мммм!

— Ладно, давай! — согласился жирный Антон и потянул руку к барабану. Но для его руки окошечко на барабане оказалось узковатым, прямо скажем. Он смог сунуть внутрь два пальца. И до билетиков они не дотягивались.

— Я за двоих возьму! — заявила Инга, и ее изящная ручка с ярко-красными ногтями скользнула внутрь барабана.

— Бери три, один в качестве моральной компенсации! — жирдяй затрясся всеми своими складками. Натуральный Джабба Хатт, прямо стопроцентное попадание. Ошейника с цепью для Инги не хватает.

— Слушай, халдей, а Татарский твой сам себе враг что ли, притон свой в честь любовницы называть? — спросил жирдяй, равнодушно кинув билетик в карман пиджака. Где он костюм заказывал, интересно? Это же прямо какой-то чехол на танк, не меньше.

— Антоооон Ефимович, — развел руками пузанчик. — Да будет вам известно, марина — это морской пейзаж. Как картина Айвазовского «Девятый вал». И в честь этого казино и назвали. Когда вы войдете, то увидите на противоположной стене…

— Ты мне лапшу не вешай, понял? — прищурился жирдяй. — Пусть жене своей заливает, может она и поведется. Картина, как же! Тарковский просто проспорил Кадову. А Маринка еще и подогрела это все…

Конец истории я не дослушал, потому что колоритная парочка поднырнула под вывеску и скрылась в полумраке казино.

Только пузанчик в жилетке снова набычился, чтобы погнать меня от казино ссаными тряпками, как из-под вывески вынырнул Василий. Веселый, явно уже чуть датый, в клетчатом желто-черном пиджаке, на щеке — четкий отпечаток помады.

— О, Вовчик! — радостно воскликнул он. — Я как знал, что тебя надо встретить! Ты на нашего Никитоса не сердись, он тут на боевом посту, казино от халявщиков охраняет.

Василий похлопал пузана по плечу и покровительственно улыбнулся.

— Ты не смотри, что он такой весь пришибленный, — доверительно приобняв меня за плечи, сказал Василий. — Егор его прямо со сцены театра драмы увел. Увидел в одном спектакле и понял, что без такого швейцара свое казино не представляет. За кулисы пытался прорваться, такой кипиш устроил прямо в антракте… Так, ты знаешь что? Никитос сначала артачился. Мол, он слуга искусства. Этой, как ее Менепопы!

— Мельпомены! — обиженно поправил пузанчик.

— О, точняк, Мельпомены! — захохотал Василий. — А потом Егор бабосиками зашелестел, и Никитос решил, что этой своей Меллипопе он и у дверей послужит. Да, Никитос?

— Ну зачем вы так, Василий Львович, — вздохнул пузанчик.

— Да ты не ссы, Никитос, все все понимают, — Василий снова похлопал привратника по плечу. — Много ты там в своем театре наслужил своей Манипупе? Кушать подано, а? Зато тут ты царь и бог! И жене своей наконец-то можешь туфельки красивые и платье из «Шарма» прикупить.

На лице привратника мелькнули смешанные чувства тоски и стыда. Но он быстро с собой справился и снова разулыбался изо всех сил.

— Ладно, Вовчик, не будем отвлекать Никитоса от работы, — Василий повлек меня внтрь, в полумрак, подсвеченный неоновыми светильниками и заполненный клубами табачного дыма.

Бывшая кулинария преобразилась. В той части, которая была под лестницей, стояли игровые столы. Громоздкие такие, как будто шифоньеры на слоновьих ножках. Затянуты сверху синей тканью.

— А разве столы не должны быть зелеными? — спросил я.

— Ха, конечно, должны! — заржал Василий. — Но тут такая петрушка получилась, умора. Короче, Егор заказал столы на закорской мебельной фабрике. На пальцах объяснил, что ему нужно, кино показал, чтобы тамошний начальник производства понял, что ему требуется. А там же, ты знаешь, бильярдные столы делали, вроде как, понимать должны. Ну и, короче, начали они Егора футболить и завтраками кормить. Мол, все уже на мази, вот-вот будет готово. Он, значит, расслабился, всех на открытие своего казино зазвал, меня подрядил ему шоу-программу тут устроить. Чтобы, мол, чин-чинарем, высший свет, с роялем и ночными бабочками…

Рояль и в самом деле тут стоял. Только благородный музыкальный инструменты был втиснут между маленькой сценой и выпирающим углом, места для тапера перед ним не было. А на крышке лежали две полуголые девицы.

— Три дня назад Егор звонит в Закорск, — продолжил Василий, увлекая меня сквозь толпу разодетых в пух и прах гостей. — И говорит: «Ну и где?!» А там, понимаешь, начинают мазаться. Мол, поставщики прокосячили, то-се. В общем, Егор не выдержал, взял братву и сообщил, что завтра приедет забирать свои столы. И у директора фабрики есть два варианта — либо он погрузит столы, либо с его фабрикой случится самый большой пожар со времен новокиневского, образца семнадцатого года.

«А что за пожар был в две тысячи семнадцатом?» — машинально подумал я, а потом кааак понял. Не две тысячи семнадцатом, дурилка. В обычном семнадцатом. Когда Новокиневск задорно так выгорел почти дотла. Настолько, что даже революцию в стране местные жители заметили только к двадцатому году.

— Короче, видит он это угробие, — Василий подвел меня к ширме в задней стене. На ширме, кстати, в самом деле висела картина, изображающая море. Не Айвазовский ни разу. Эту марину явно писал какой-то ученик художественной школы для безруких. Или сам Егор Татарский, впопыхах накалякал. Когда понял, что супруге Валерии придется как-то объяснять, почему казино называется «Марина». — И говорит: «Слышь, ты что, дальтоник? Я тебе русским по белому написал, что сукно должно быть зеленое! А это что, мля?» Тот давай блеять что-то насчет морской волны, в которой поставщики захлебнулись, пришлось по всему Закорску спешно искать ткань, хоть сколько-то похожую во-первых, на сукно, во-вторых — на зеленое.

— Пришлось распороть пальто любимой бабушки? — усмехнулся я.

— И ты почти в яблочко, Вовчик! — захохотал Василий. — Вот за что тебя люблю, так это за умение бить не в бровь, а в глаз! В доме престарелых нашли рулон вот этой самой тряпки, которая на сукно похожа, как супружница Егора на трепетную лань! И натянули как-то. Вот и прикинь, картина: директор фабрики трясется, как дурная собачка с выпученными глазами, Егорка над ним нависает с паяльником. Готов уже директору во все технические отверстия его засунуть. А тут Коврига… Знаешь Ковригу?

— Неа? — помотал головой я.

— Ну да, откуда тебе? — понимающе покивал Василий. — В общем, помозник его. Правая рука и позвоночник в одном лице. Вот он и говорит: «Слышь, братан, у нас открытие послезавтра уже…» Егор охолонул малость, осмотрел еще раз эти столы и махнул рукой. Мол, хрен с ним, Новокиневск — не Монте-Карло какое-нибудь, и так сойдет.

За ширмой обнаружился сохранившийся уголок прошлой кулинарии. Та же краска на стенах, тот же пол, те же стулья. В одном углу сидели кружочком одетые в такую же униформу, что и Никитос молодые парни и девчонки, видимо, крупье. У другой стены, рядом с зеркалом, кучковались девушки в блестящих платьях и с перьями на головах. И старательно подмазывали свой убойно-яркий макияж.

— Тут потише немного и можно нормально поговорить, — сказал Василий, кивая мне на один из свободных стульев. — Давай уже, выкладывай, что там у тебя…

Ага, — я приземлился на стул и упер кулаки в колени. — В общем, у меня два вопроса. Точнее, один вопрос, а другое — не совсем.

Я по-быстрому изложил результаты своей поездки в Питер, не особо вдаваясь в подробности. И перешел, собственно, к просьбе Натальи Ильиничны. Мол, такое дело, хорошая женщина желает подзаработать на дачку, и нет ли у Василия каких идей, как ей можно в этом деле помочь.

— Ох уж эта мне Наталья Ильинична… — покачал головой Василий. — Головная боль одна с ней работать…

— А что такое? — спросил я.

— Да, понимаешь, я же пытался уже к ней подкатить с этим делом, — поморщился он. — «Буревестник» — он же даром никому не сдался, стоит там, как прыщ среди частного сектора. Устроил там у нее разок что-то, денежек отвалил нормально. Так она давай права качать. Мол, что это еще за девки на сцене, жопы из-под платьев сверкают. У меня тут приличное заведение, а не притон какой. В общем, весь мозг мне съела чайной ложкой. В прошлом году дело было. Я как-то вывернулся полюбовно тогда. Но решил, что не сунусь больше. А в тот раз ты грудью эту амбразуру прикрыл, так вроде нормально все получилось. Ну, с «Папоротником”-то.

— Так я и сейчас прикрою, — пообещал я.

— Эх… — Василий почесал подбородок и снова поморщился. — С одной-то стороны, можно и помочь дамочке, с другой… Ну не устраиваю я комсомольских собраний и пионерских сборов! Не пойдут на такое новокиневцы, наелись уже по самые гланды. А она, видишь ли, идейная…

— Да уж, — хмыкнул я. — У меня была идея устроить там концерт музыкантов-инвалидов, но это вряд ли ей поможет дачку купить.

— Инвалидов, говоришь? — цепко прищурился Василий. — А что это ты вдруг про инвалидов-то вспомнил?

— Да есть у меня один знакомый, — сказал я. — Попал в неприятную историю, осадочек остался. На гитаре играет, как бог… Ну ладно, как зам бога по игре на гитаре. Вот я и подумал, что неплохо было бы что-то такое устроить, знаешь, ламповое, камерное. Только народ на такое валом точно не пойдет.

— Мероприятие для инвалидов? — раздался вдруг незнакомый басок над самым ухом. — А давай-ка с этого места поподробнее, волосатик!