17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера

Берлин, клиника «Шарите», 1 мая 1943 08:30

Гитлер неожиданно улыбнулся мне — очаровательной белозубой улыбкой. И вот тогда я понял, а скорее почуял нутром, что что-то тут не так. Это не Гитлер. Не настоящий.

Моя рука, засунутая в карман за пистолетом, так в кармане и осталась.

— Айзек, что вы себе позволяете? — назидательно поинтересовался Борман.

Айзек? Ну ясно. Значит это просто двойник. Суррогатный фальш-фюрер. Вот такому меня в школе точно не учили. О том, что у Гитлера имелись двойники, я сейчас узнал впервые.

— Простите, рейхсляйтер, — Айзек склонил голову, — И вы тоже извините меня, рейхсфюрер. Просто шутка. Просто не сдержался. Признаться, я просто хотел вас напугать. И мне удалось!

— Я очень не советую вам меня пугать, Айзек, — процедил я моим Гиммлеровским голосом, — Когда я пугаюсь — обычно кто-то умирает.

— Рейхсфюрер прав, — согласился Борман, — Оставьте это ребячество, Айзек. Не сейчас, не в такой момент. Вам, вероятно, придется сегодня же выступить с обращением к германской нации. Уже поползли слухи о ранении фюрера, и наша задача — эти слухи решительно опровергнуть. Фюрер не может быть ранен. Такое могут предполагать лишь наши еврейские враги! Так что готовьтесь, Айзек — если фюрер не придет в себя к вечеру, то будем записывать радиообращение в вашем исполнении. А до этого, в полдень, у вас выступление на митинге, в честь Дня Национального Труда.

Дня национального труда? Выходит, что нацисты празднуют первомай? Все больше и больше удивительных открытий. Я уже в который раз помянул недобрыми словами школьные учебники истории. С другой стороны: эти учебники для общего образования, глупо требовать от них, чтобы они были инструкцией для попаданцев.

Борман повернулся ко мне:

— Ну и как вам? Считаете, что Айзек справится?

— Я справлюсь, — ответил Айзек вместо меня.

Я смерил фальш-фюрера недовольным взглядом.

— Айзек слишком много болтает, — ответил я, — Но в этом и плюс. Фюрер тоже любит поговорить, так что полагаю, что да — Айзек справится.

— Хорошо, — констатировал Борман, — Идите готовьтесь, Айзек. Бригадефюрер вас проинструктирует, тексты ваших речей получите у него же. И умоляю вас — поменьше импровизации.

— Я постараюсь, — пообещал Айзек.

Сопровождавший Айзека эсэсовец еще раз отсалютовал. А Айзек тем временем отклеил усики, снял парик, изображавший Гитлеровскую челку, а потом достал из кармана костюма и приклеил себе на подбородок густую бороду. А после надел на нос темные круглые очки.

Теперь он за один миг преобразился в другого человека, все сходство с Гитлером исчезло. И смысл этих перевоплощений был мне ясен: Айзек же не может ходить по коридорам больницы в фюрерском виде, когда Гитлера оперируют здесь же. Сам факт существования двойника следует тщательно скрывать, это было понятно.

Бригадефюрер и Айзек ушли, а нам с Борманом принесли наконец две чашки кофе, тарелку бутербродов с сыром и колбасой, а еще бутылку коньяку. Борман решительно налил коньяк себе в кофе, но я предпочел просто хлебнуть кофе и сохранить трезвый разум. Да Гиммлер наверняка и не пил. Гиммлер, жрущий колбасу — это еще куда ни шло. Но Гиммлер, который начал хлебать коньяк, точно вызовет подозрения.

Момент пристрелить Бормана сейчас был идеальным, но интуиция подсказывала, что пока что делать этого не следует. Борман явно хотел сообщить мне нечто важное. Он пригубил кофе, потом куснул бутерброд, потом закурил сигарету.

— Айзек — это же еврейское имя, — эта мысль меня почему-то настолько шокировала, что я высказал её вслух, — Он еврей что ли?

— Еврей, причем польский, — подтвердил Борман, — Он из Люблина. Отец — еврей, мать — немка. Так что немецкий для него родной. Пришлось только обучить его мюнхенскому диалекту, чтобы его речь не отличалась от речи фюрера. Родителей Айзека мы уже убили, но его сестра все еще у нас в Моабитской тюрьме. Точнее говоря, у вас в Моабитской тюрьме. Так что Айзек слушается. Он бывший актер Люблинского театра, а актеры — народ гнилой и трусливый, сами знаете. Но для своей роли Айзек подходит идеально. И это главное, а остальное не имеет значения. Айзек же не настоящий фюрер. А вы, в свою очередь — не настоящий Гиммлер.

Борман так резко перешел от Айзека ко мне, что я растерялся. С другой стороны: ожидаемо. На что я вообще надеялся? Что смогу притвориться Гиммлером, ничего про Гиммлера не зная? Так такое только в глупых книжках про попаданцев и бывает.

— О чем вы, рейхсляйтер?

— Обо всем, — Борман затянулся сигаретой, — Начнем с того, что именно вы этого Айзека и нашли год назад. Именно вы надрессировали его быть фюрером. А теперь вы Айзека не узнаете. Я для того и привел сюда Айзека: во-первых, чтобы дать ему инструкции, а во-вторых — чтобы проверить вас. И вы проверку не прошли. Вы прямо сейчас жрете бутерброд с колбасой, хотя Гиммлер бы колбасу, тем более такую жирную, никогда бы и в рот не взял. У вас изменилась речь. Изменился взгляд. Вы сами не понимаете, где находитесь. Вы не Гиммлер, дружище. Так кто вы такой? И зачем вы пытались убить фюрера?

Я отложил бутерброд, в который я действительно вгрызся, чисто на нервах. А потом сунул руку в карман, нащупывая пистолет.

— Ну застрелите вы меня, а дальше что? — спокойно поинтересовался Борман, — Бойцы Лейб-Штандарта мною предупреждены, что с вами что-то не так. Я высказал им мои подозрения, что вероятно это вы стукнули фюрера головой о светильник. Так что если выстрелите в меня — сюда ворвутся эсэсовцы, и вас самого пристрелят, моргнуть не успеете, партайгеноссе.

Это были резонные рассуждения, крыть тут было нечем.

Если убью Бормана — то до Гитлера уже не доберусь, а фюрер тем временем может еще и поправиться, врачи же сказали…

Борман ждал ответа.

— Ну хорошо, вы меня раскусили, дружище Борман, — признался я, — Я не Гиммлер. Вам известно о том, что рейхсфюрер увлекался оккультизмом?

— Известно, — Борман презрительно ухмыльнулся, — Но это же только беготня по замку в голом виде. Одна мерзость и непотребство. И глупость.

— А вот и нет, — запротестовал я, — Во-первых, я в голом виде по замку не бегал, я уже оправдывался перед фюрером за эту гнусную ложь. Во-вторых, ритуал призыва сработал. В этом теле больше не Генрих Гиммлер. Я… Я — германский король Генрих Птицелов. Из десятого века!

— Вот как, — Борман допил свой кофе с коньяком, потом затушил сигарету, прямо в чашке, — А когда вы научились пользоваться пистолетом, ваше величество? Будь вы древним королем — логичнее было бы попытаться зарубить меня мечом.

Похоже, что мой план не сработал, Борман мне не поверил. Ну да, я опять допустил ошибку. Глупо было пытаться прикрываться авторитетом древнегерманских королей. В эту дичь тут никто кроме Гиммлера и его сумасшедших дружков не верил. Борман был настроен так же скептически, как и Гитлер.

— Я получил часть памяти Гиммлера, — ответил я.

— Мда? Но не ту часть, в который была информация об Айзеке, так ведь? Ибо Айзека вы не узнали. Более того: вы даже меня не узнали, когда сегодня увидели в рейхсканцлярии. Готов в этом поклясться. Как зовут вашу жену, Генрих?

Я понял, что моя легенда провалилась полностью. Борман мою версию просто разгромил. А значит — остается только один вариант, вариант сказать правду. Вообще, я сторонник правды, правду нужно говорить всегда, даже когда говоришь с Борманом. В правде, по крайней мере, не запутаешься, как во лжи.

— Ладно, я соврал. Я не Генрих. Не Генрих Птицелов, но и не Генрих Гиммлер. Я из будущего. Из 2023 года.

— Доказательства?

Улыбка Бормана теперь стала сочувствующей, как будто я был тяжело больным человеком. Психически больным. Повторялась ситуация с Гитлером — мне никто не верит, а доказательств у меня ноль.

— Я знаю все тайны Рейха, — заявил я, — В моем времени их все знают. И про ядерный проект, и про Холокост, и про Фау-2. Для меня это исторические факты, дела давно минувших дней.

Борман покачал головой:

— Конечно, ты знаешь про ядерный проект, партайгеноссе, ты же Гиммлер. И про Фау-2 ты тоже в курсе, что же тут удивительного? А что такое «Холокост», это же что-то из Библии?

— «Холокост» — это уничтожение евреев, — пояснил я, — Его так назовут после войны. Которую Германия проиграет в мае 1945, и поражение Германии будет сокрушительным.

— Вот как? — Борман развеселился, — А доказательства у тебя есть, мой друг, доказательства? Или просто красивые слова?

Ясно. Мои доказательства — не доказательства.

И это логично, я бы на месте Бормана тоже не поверил ни единому моему слову. Борман считал меня безумцем. И он явно размышлял. А еще было очевидно, что эти размышления рейхсляйтера ничем хорошим для меня не кончатся. Как только Борман убедится, что Гиммлер сошел с ума и утратил дееспособность — он просто, продолжая мило улыбаться, проводит меня в психиатрическую клинику, откуда я уже живым не выйду.

У меня рука чесалась всадить в жирную рожу Бормана пулю, а то и разрядить в неё же весь магазин. Но этого делать нельзя, тогда я сам умру, как верно заметил Борман. Разменять свою жизнь на жизнь фюрера — это еще куда ни шло. Но погибать ради того, чтобы убить Бормана? Это бессмысленно. Гитлер еще может поправиться, он назначит себе нового Бормана и нового Гиммлера вместо меня — да и всё. Эдак нашим не поможешь, войну и нацистов не остановишь.

— Я свободно говорю по-русски, — сообщил я, причем на чистейшем русском языке.

Борман нахмурился.

— Да-да, — продолжил я, уже по-немецки, — Вы не ослышались, рейхсляйтер. Я говорю на русском, как на родном. Можете это проверить. Зовите любого переводчика, любого русского остарбайтера с улицы — они подтвердят. Откуда Гиммлеру знать русский? Вот это убийственное доказательство. И вы правы: я пытался прикончить фюрера. Потому что я русский, а Гитлер — враг моей родины.

Вот теперь я выхватил пистолет, снял с предохранителя (это я, к счастью умел, пару раз стрелял в тире) и направил ствол на Бормана.

Рейхсляйтер не испугался, нервы у Бормана были стальные. Но он призадумался. Налил себе еще коньяку, выпил.

— Ну предположим, — протянул Борман, игнорируя направленный на него пистолет, — Что-то в ваших словах есть. Я, честно признаюсь, с трудом верю, что у Гиммлера могла так сильно измениться личность. Предположение, что Гиммлер будет тыкать в меня люгером — оно фантастическое. Не более фантастическое, чем ваша история.

— Значит, верите мне?

— Я этого не говорил. Уберите оружие.

— Не уберу. Какого черта я должен его убирать? Я теперь правлю Рейхом, Гитлер меня назначил, все это слышали! Поэтому знаете что? Я могу вас спокойно пристрелить, партайгеноссе Борман.

Борман расхохотался:

— Вы не правите Рейхом. Не впадайте в иллюзии, мой друг. Ни вы, ни я фюрером пока что не стали. Вообще, никто не может стать фюрером — фюрер у нас один. Незаменимый. У Гитлера был только один заместитель: Гесс. Но он сбежал в Англию, если вам это известно, и он разбил сердце нашего фюрера. С тех пор у Гитлера нет замов. Так что ваши претензии на власть — абсурдны. Да и как вы будете управлять Рейхом, не имея никаких знаний? Выстрелите в меня — даже не выйдете живым из этой палаты. Лейб-Штандарте вам не подчиняются, вы уже сами в этом убедились, у охраны Гитлера уже руки чешутся покончить с вами. Я сказал им, что подозреваю вас в попытке убить фюрера. Я же вам сообщил об этом. Опустите оружие, сейчас же! Поговорим конструктивно.

— Да о чем мне конструктивно с вами говорить, Борман? Мы с вами враги!

— О будущем Германии, — спокойно ответил рейхсляйтер, — Вы же утверждаете, что вы из будущего? Ну вот и расскажите мне о нём. И тот факт, что мы враги, нам, думаю, не помешает. И у врагов могут быть общие цели, разве нет?

— Общие цели?

До меня не сразу дошло. Но когда дошло, я и правда поставил оружие на предохранитель и убрал пистолет обратно в карман.

Я понял, что Борман почему-то заинтересовался тем фактом, что я именно русский попаданец. На него именно это по какой-то причине произвело впечатление. Почему — пока что было неясно.

— Вы тоже хотите смерти фюрера? — догадался я.

— По крайней мере, я вам такого не говорил, — строго произнес Борман, — Давайте, рассказывайте про ваше будущее.

— Про наше будущее, — поправил я, — Тут всё просто. Наступление СССР уже не будет остановлено. Русские возьмут Берлин в мае 1945. А в июле 1944 во Франции высадятся американцы и англичане. Будет война на два фронта, которую Рейх проиграет. Гитлер покончит с собой в апреле 1945. Вот и всё. Фюрер привел Германию к катастрофе.

Борман призадумался:

— Война на два фронта, мда… А я ведь говорил фюреру. И Гесс говорил ему, хоть и был тем еще сумасшедшим. Но Гитлер не слушал, он никогда не слушает. Ну а со мной что будет?

— Вас повесят, — ответил я, — Будет так называемый Нюрнбергский процесс. И вас на нем после суда вздернут.

Вообще, я сейчас врал. Или не врал. Я и сам не знал, я понятия не имел, какова судьба Бормана. Вроде же он на самом деле сбежал в Аргентину? Или застрелился? Я этого не помнил. Но в воспитательных целях сейчас лучше напомнить Борману про виселицу, это ясно.

Борман несколько секунд молча и явно мучительно размышлял, его жирный лоб наморщился и даже покрылся испариной — то ли от кофе с коньяком, то ли от тяжких дум.

— А можете меня отправить в будущее? — нарушил наконец молчание рейхсляйтер.

— Не-а. У меня нет машины времени. Я даже понятия не имею, как Гиммлер умудрился запихать меня в свою тушку. Рейхсфюрер вроде хотел вселить в себя дух короля Генриха Птицелова, причем таким образом, чтобы в его теле сохранилось и собственное сознание Гиммлера, и сознание короля одновременно. Безумец пытался усилить себя душой короля. А вместо этого — его тело оказалось захвачено мной. Но я понятия не имею, как это работает. И вряд ли смогу повторить.

— Ну хорошо, — Борман кивнул, — Я все еще вам не верю, но что-то в ваших словах есть. Надо бы на самом деле проверить ваше знание русского языка.

— Нет времени, — отрезал я, — Позже проверяйте сколько угодно. Но сейчас нужно добить Гитлера, если хотите спасти Германию и не хотите качаться на виселице через два года. Нужно прикончить фюрера, немедленно.

Борман мрачно хмыкнул:

— Если убьем фюрера, дружище — то закачаемся в петлях уже сейчас. Не забывай, что твои ᛋᛋ выполнят любой твой приказ, кроме приказа уничтожить Гитлера. Кинолог может приказать псу загрызть любого человека, но не может приказать загрызть хозяина. Если пёс услышит такой приказ — то предпочтет откусить хрен самому кинологу, а не любимому хозяину.

— Ну и что вы предлагаете?

— Да очень простое. Сюда уже едут Геринг, Шпеер и Геббельс. И фюрера никто из них не предаст. Шпеер предан Гитлеру лично, Геббельс — безмозглый фанатик, Геринг просто дурак и трус. Арестуйте их всех, обвините в отравлении фюрера. И всё. Если Гитлер придет в себя — отпустим их всех и скажем фюреру, что мы просто перестраховались. Если Гитлер умрет или останется идиотом в результате повреждения мозга — возьмем власть над Рейхом.

— Ха! Значит, вы мне все-таки поверили, что я из будущего?

— Честно? Нет, дружище. Я считаю, что вы Гиммлер, который сошел с ума. И хочу вас использовать в своих целях. Я просто не хочу войны на два фронта, а именно к ней все и идет. Катастрофу нужно предотвратить. Тут с вами не поспоришь, даже если вы двинулись разумом, в этом моменте вы правы полностью.

— Ну и кто же будет править Рейхом вместо Гитлера, если фюрер отправится в ад?

— Я, — без обиняков пояснил Борман, — Я буду рейхсканцлером. А вы сохраняете свою старую должность рейхсфюрера ᛋᛋ.

— А фюрером кто будет?

— Как кто? — Борман удивился, — Айзек, конечно же. Вы меня не слушали. Фюрером может быть только Гитлер, национал-социализм без Гитлера — это нонсенс.

— Замечательно. Значит, Айзек… Фюрер-еврей?

— А какая разница? Это для немцев он будет Гитлером. А для нас с вами — просто марионеткой, — Борман пожал плечами.

— Мы не сможем долго пудрить голову народу, — засомневался я.

— Долго не сможем, но долго и не надо. Аккуратно подготовим народ к смене власти. Потом отправим Айзека на почетную пенсию. Хватит месяца, в течение которого он будет изображать Гитлера. Максимум — двух месяцев. Потом его сольем. И тихонько убьем.

Я вздохнул:

— Это все хорошо, партайгеноссе, но вы же понимаете, что я не буду вести войну против России? Я не собираюсь в этом дерьме участвовать. Равно как в уничтожении евреев и прочей мерзости. В моем времени национал-социализм считается синонимом абсолютного зла. Я не намерен пачкаться о его преступления. У меня оба дедушки воевали против вас. Так что план просто пристрелить вас сейчас — он мне все еще кажется адекватным.

— Нет, это не адекватный план, это глупость, — отрезал Борман, — Да вы и сами это знаете, иначе я был бы уже мертв. Что до уничтожения евреев — то эту программу, разумеется, нужно будет свернуть, с этим я солидарен. А что до войны против русских — ну я же сказал… Я противник войны на два фронта.

— Что?

Вот тут я уже не поверил своим ушам. Эти слова Бормана меня удивили больше всего остального.

— Вы хотите заключить мир со Сталиным против американцев и англичан?

— А что, есть другой выбор? — Борман в очередной раз хмыкнул, — Я же сказал: война на два фронта — это самоубийство. Тут я с вами согласен. Мы с Гессом пришли к этой же мысли еще в 1941. Так что мир с кем-то нам нужен. Но американцы на переговоры с нами не пойдут, мы в их глазах — настоящие демоны из ада. Любой американский президент, который решится заключить с нами мир, просто проиграет следующие выборы, а то и будет смещен парламентом. У англичан ситуация такая же. Демократии слабы, демократический политик — это всегда заложник толпы. А вот Сталин может свободно вести переговоры с нами, не оглядываясь на мнение толпы. Вот почему я сторонник мира с СССР. А с англичанами и американцами будем мириться уже после. На наших условиях. Когда нанесем им поражение на поле боя, когда вынудим их к выгодному для нас миру.

Я мучительно размышлял. Поверить Борману, что ли? Понятное дело, что потом Борман меня все равно уберет. Но также понятно, что и я потом попытаюсь убрать Бормана. Этот наш союз, если и состоится, то будет сугубо временным. Это союз против Гитлера и его прихвостней. И как только с ними будет покончено — каждый из нас начнет свою игру.

— Вы сейчас сильно рискуете, говоря мне всё это, рейхсляйтер, — заметил я.

— Само собой, — Борман кивнул, потом улыбнулся, — Будь вы настоящим Гиммлером — вы бы меня уже давно арестовали за эти речи. Но вы этого не сделали, и это окончательно убедило меня, что вы не Гиммлер.

— Ну а если Гитлер все же придет в себя?

— Отыграем все назад, — Борман пожал плечами, — Но вы в любом случае уже будете служить мне, а не фюреру.

— Так что именно мы делаем?

— Вы арестуете Шпеера, Геббельса и Геринга. Потом… Потом решим с Гитлером. Всё. Час времени — и мы правители Рейха.

Я так и не успел дать согласие, потому что в дверь палаты настойчиво постучали.

— Войдите, — крикнул Борман.

Вошёл мой адъютант, вид у парня был напуганным.

— Простите, рейхсфюрер. Но у меня срочные новости. И тревожные.

— Фюрер мертв?

— Слава Богу нет. Дело в другом.

Адъютант растерянно глянул на Бормана.

— Говорите, — разрешил я, — От партайгеноссе Бормана у меня секретов нет.

Мне показалось это верной тактикой. Пусть Борман мне доверяет — сейчас это важно. Я на самом деле не справлюсь с Гитлером без него.

Адъютант щелкнул каблуками:

— Как скажете. В общем: шутц-полиция по вашему указанию собрана, здание полностью оцеплено. Во-вторых: мы привезли вашу семью, рейхсфюрер, как вы и приказывали. В-третьих, прибыли министр Шпеер и доктор Геббельс. В-четвертых… В Берлине мятеж, мой господин.

— Что? — Борман вскочил на ноги с койки, на которой сидел.

— Нам сообщают, что мятежники только что взяли рейхсканцлеряю, — обреченно доложил адъютант, — И часть их уже идет сюда. Мы не знаем, сколько их, не знаем, каковы их цели. Но уже имели место перестрелки на Инвалиден-штрассе.

— Перестрелки кого с кем? — уточнил я.

Я в отличие от Бормана напуган не был. Чем больше хаоса — тем лучше для меня. А вообще, все это было удивительно: похоже, что я развалил Рейх, просто толкнув фюрера. Рейх оказался откровенно слабоват, я такого не ожидал.

Похоже, что в фашистских тираниях все на самом деле обстоит именно так, как мне говорил фюрер. Есть Гитлер — есть Германия. Нет Гитлера — Германия трещит по швам.

— Мы не знаем, рейхсфюрер, — ответил адъютант, — Обергруппенфюрер Кноблаух сейчас уточняет этот вопрос. Переговорите с ним, телефонная связь в Берлине пока что есть. Кноблаух предполагает, что восстали предатели в Вермахте — к ним как-то просочилась информация о ранении фюрера, и они решили воспользоваться моментом для трусливой измены.

Мы с Борманом переглянулись.

— Спасибо, я сейчас выйду. Оставьте пока нас с рейхсляйтером, — распорядился я.

Адъютант вышел, а Борман набросился на меня:

— Ваших рук дело?

— Не-а. Я думал, что ваших.

— Значит так: все отменяется, — отрезал Борман, — Забудьте пока всё, что я вам говорил. Нужно покончить с заговорщиками, остальное — потом. И не вздумайте дергаться, дружище. Ни шагу без согласования со мной! Я — ваш единственный союзник. Мятежники из Вермахта наверняка хотят мира с западными демократиями против русских. Их цели — не наши цели. Они идиоты. Тупая военщина! Они так и не восприняли доктрины национал-социализма в полной мере!

Борман, кажется, перепугался ни на шутку. Даже заговорил словами явно Гитлера, что свидетельствовали о крайней степени нервного стресса у рейхсляйтера. В трудных ситуациях люди всегда хватаются за авторитеты, начинают говорить словами своих учителей.

Я кивнул в ответ:

— Яволь. Как скажете.

А про себя подумал — вот он, момент. Борман здесь, Шпеер с Геббельсом тоже, да и Гитлер присутствует. Все в одном здании. К которому сейчас подойдут мятежники. И лучшего момента для уничтожения всей верхушки Рейха у меня уже не будет. Пора действовать!

Пистолет Luger P08(производства компании «Mauser», 1942 г.), современное фото