17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера

Концентрационный лагерь Равенсбрюк, 3 мая 1943 17:51

Удивительно, но новый комендант Рамдор протестовать не стал, проблемы начались вовсе не с ним. Рамдор вроде даже успел мне кивнуть. Неуверенно, машинально, но все-таки кивнуть. «Хороший немец». Дрессированный.

А вот кто-то другой произнес тихонько:

— Измена…

А еще кто-то, уже громче:

— Это не Гиммлер, это не наш рейхсфюрер!

А потом какая-то женщина-охранница замахнулась на меня хлыстом, который таскала с собой, а другой молодой унтерштурмфюрер выхватил пистолет.

Я выстрелил в него первым, дважды, но ни в кого ни разу не попал. Потом я рванул к выходу из лазарета, по пути потеряв люгер, оружие просто выпало из моей руки. А что вы хотите? Я отлично научился неожиданно казнить нацистов, но ведь это работа палача, а не ковбоя. А вот ковбоем ни я, ни Гиммлер никогда не был, я не был намерен участвовать в перестрелке, я банально не знал, как это делается.

Я схватил за шиворот моего «друга» доктора Гербхардта, прикрылся им, как живым щитом, потом оттолкнул толстяка и наконец вырвался из лазарета. В спину мне летели пули, но ни одна цели не достигла. Гротманн ретировался следом за мной, потом выбежал Брандт. Оба уже достали собственное оружие.

— Охрану сюда! Мою охрану! — орал я, — Покушение на рейхсфюрера!

— Яволь, — Гротманн бегом бросился к воротам лагеря, прямо через плац, где все еще стояли заключенные.

А вот Брандт прицелился из пистолета. В меня.

— Ты арестован, русский шпион.

Грянул очередной выстрел.

Вот черт. Он же сказал, что я арестован, а сам стреляет… Мой верный адъютант Брандт! Он спокойно помог мне разделаться с верхушкой Рейха, его даже убийство Гитлера не смутило, но как только речь пошла о ликвидации концлагерей — Брандт меня предал. Видимо, для некоторых людей концентрационные лагеря просто представляют самоценность.

Я зажмурился на секунду, а когда открыл глаза — понял, что стрелял не Брандт. В Брандта в самого всадили пулю, на мундире у него расплывалось кровавое пятно. Брандт пошатнулся, потом прилетела вторая пуля — на этот раз ему в лицо.

Я завертел головой, ища моего спасителя. Спасителем оказался часовой на вышке. Он не стал разбираться в ситуации, он просто увидел, что рейхсфюрера атакуют и решил вмешаться. Тем более, он же не слышал моих пламенных речей про мир с большевиками и моего приказа вооружить русских военнопленных. Вот с последним я наверняка и правда переборщил. Не стоило этого приказывать.

Из лазарета выскочил резвый унтерштурмфюрер, тот который в меня уже стрелял, но и его свалило выстрелом часового с вышки.

Я бросился в какую-то хозяйственную постройку, оказавшуюся открытой, запер за собой дверь, попытался забаррикадироваться какими-то мешками с сеном, которые там хранились…

А через пару минут все было уже кончено — моя охрана овладела концлагерем, хотя людей у меня было меньше раз в пять. Но моей охране это было легко, работавшие здесь садисты и палачи никакого сопротивления не оказали, это же не военные. Кроме того, большинство охранников так и не успели понять, что вообще происходит.

Сопровождавших меня во время инспекции начальников лагеря теперь самих взяли на мушку и выстроили перед лазаретом. Кроме Брандта и пытавшегося меня убить унтерштурмфюрера никто больше даже не погиб.

Гротманн вернул мне мой потерянный пистолет, а я обратился к новому коменданту Рамдору:

— Ну так что? Желаете еще обсудить мои приказы?

— Нет. Приказы не обсуждаются, рейхсфюрер. Я не отказывался выполнять ваш приказ, я сделаю это!

Доктор Гебхардт тем временем взмолился:

— Генрих, ради нашей с тобой старой дружбы…

Я поглядел на доктора. Доктор явно врал, он не верил, что я Гиммлер, он просто пытался вымолить себе жизнь.

— Вот с казней указанных мною лиц и начните, — приказал я Рамдору, — А Гебхардта повесьте последним. Вижу, что доктор демонстрирует недостаточное покаяние, так что пусть посмотрит, как в петлях качаются его «коллеги». Сейчас я уеду, но завтра буду здесь и проинспектирую исполнение моих указаний. Я оставляю вам сотрудников гестапо, чтобы они проконтролировали вас, Рамдор. Помните, что я сказал вам — за время моего отсутствия ни один бывший заключенный помереть не должен. А две трети охраны концлагеря я забираю с собой в Берлин, потому что это больше не концлагерь, и потому что мне нужны люди в столице Рейха.

Я еще скользнул взглядом по лицам руководителей Равенсбрюка. Вон та девка-охранница, которая пыталась меня осадить хлыстом, а вон тот мужик с петлицами гауптштурмфюрера вроде первым сказал «измена».

— Вот этих двух арестовать, передать гестапо, — распорядился я, — А вы, Рамдор, сейчас лично, до моего отъезда, сообщите заключенным, что они теперь свободные люди и сегодня же получат пищу, одежду, документы, квалифицированную медицинскую помощь. От настоящих врачей, а не от «докторов» уровня покойного Гебхардта.

Гебхардт вообще-то пока еще был не покойным, а живым. Однако долго это его состояние не продлилось. Когда я двадцать минут спустя покинул Равенсбрюк — ворота бывшего концлагеря остались открытыми, их теперь украшали одиннадцать висельников, вздернутых на перекладине, и доктор Гебхардт красовался среди них, с левого края ворот.

И даже речь перед бывшими заключенными Рамдор до моего отъезда произнес. Впрочем, на пламенные антифашистские речи немцев из моей родной реальности она походила мало, Рамдор заключенных просто проинформировал, никакого покаяния или тем более извинений не последовало. Но может, оно и к лучшему? В этом концлагере творился настоящий ад, смысл дьяволу извиняться за ад?

Я забрал с собой несколько сотен эсэсовцев из охраны концлагеря, грузовики для них здесь нашлись. Рамдору я оставил всего полсотни человек охранников, да еще сотню женщин-надзирательниц. И приставил к ним в качестве рейхскоммисаров, следящих за исполнением моих приказов, тех гестаповцев, которые привезли мне Тельмана и Аденауэра. Гестаповцы все, разумеется, тут же получили повышения, огромные денежные премии и железные кресты.

Еще я забрал с собой тело мертвого Брандта. И уже, сев в мерседес, распорядился:

— Тело Брандта вернуть родне, посмертно наградить. Железным крестом рыцарской степени, с дубовыми листьями.

— Могу я узнать за что его награждают, рейхсфюрер? — поинтересовался Гротманн.

Мой новый шеф личного штаба неплохо держался. Прямо очень неплохо, даже лучше меня. Гротманн выглядел смертельно уставшим, но говорил твердо, а действовал, как я только что убедился, еще тверже.

— Можете, Вернер. Распространите сообщение, что Брандт погиб, закрыв грудью меня, своего рейхсфюрера, от пули. Погиб, как герой!

Мне показалось это логичным с пропагандистской точки зрения.

— От чьей пули, герр рейхсфюрер?

— От вражеской, черт возьми! Сами придумайте, Гротманн.

— Рейхсфюрер, я могу задать вам один вопрос…

Мой мерседес двинулся с места, мы возвращались в Берлин. Что там меня ждет?

— Конечно, Вернер. Если вы тоже хотите рыцарский крест — я вам его вручу, сегодня же. И я вас повышаю, до оберфюрера ᛋᛋ. Я-то знаю, что меня спасли вы, а не Брандт. И я ценю это.

— Благодарю, рейхсфюрер. Но я не об этом… Я хочу вас спросить. Откровенно.

— Валяйте.

— Рейхсфюрер, мы что, мы… Мы больше не национал-социалисты?

— Мы ᛋᛋ, главная сила в Рейхе, — ответил я, — А еще германские патриоты, которые все делают правильно. В этом даже не сомневайтесь, Гротманн.

— Рейхсфюрер, но ведь по прибытии в Берлин нас убьют, скорее всего сразу же…

— Тут два варианта, мой дорогой Вернер: или убьют, или нет. Ну вот что, хватит рассуждать, хватит переливать из пустого в порожнее. По прибытии в Берлин немедленно доставьте мне мой парадный мундир. А потом созовите совещание, весь высший штаб ᛋᛋ, шефов всех управлений. Совещание я проведу на Нидеркирх-штрассе, в здании главного управления ᛋᛋ. И самое главное: Айзека ко мне, сразу же, как мы прибудем.

Гротманн покачал головой:

— Если позволите… Вы сами прилюдно признались, что Айзек — двойник. Эту информацию теперь не скроешь.

— Знаю. И именно поэтому Айзек должен быть рядом со мной.