Волчица и пряности. Том IV

Действие 6

В деревню въехал обоз из шестнадцати телег, на каждой лежало по три-четыре льняных мешка. Двадцать три копьеносца сопровождали обоз; некоторые были с щитами в руках, носили шлемы, перчатки для стрельбы и походили на воинов рыцарского ордена.

Пеших священнослужителей оказалось четверо. Разглядеть сидящих в телеге под навесом не удалось, но Эльза предположила, что это епископ Бан и его помощник.

Кроме того, в колонне Лоуренс заметил весьма дородного мужчину, с виду торговца, и не удержался от удивлённого возгласа.

Разумно допускать, что именно гильдия Линдотта, которая торговала мукой в Энберге и преуспела на этом поприще как никто другой, скупала всё зерно из Терэо. В таком случае не иначе как в гильдии продали муку тому несчастному, который сделал из неё хлеб и отравился им. Выходит, Линдотт, ключевая фигура замысла в этом заговоре, во время визита Лоуренса намеренно предложил ему невыгодные условия покупки пшеницы. Более того, быть может, именно тогда коварный план и решили претворить в жизнь.

Говорят, нельзя знать, что уготовано человеку в будущем, и невозможно угадать, где доведётся столкнуться с людской подлостью. Лоуренс вздохнул.

Трое беглецов следили за обозом с вершины холма. Тем временем Холо, уже обернувшаяся девушкой, проворно одевалась позади них.

Позже все четверо сделали большой крюк, чтобы вернуться к норе Торуэо. Ирма могла запереть вход в подвал на ключ, но они понадеялись, что она лишь закрыла вход, оставив его незапертым.

— Неужто Господь нас хранит?

Надеялись они не напрасно.

— Людей не слышно?

— Нет. Вроде бы никого.

Впрочем, после бегства путников сельчане потеряли всякий интерес к церкви, так что неудивительно.

Лоуренс с силой толкнул постамент, раздался грохот. На миг у него душа ушла в пятки, но больше никаких звуков не доносилось. Лоуренс толкнул ещё раз, и статуя сдвинулась. В образовавшуюся щель протиснулся Эван и снял постамент полностью.

— Так, а теперь… Да, нам нужны серп и святая чаша.

Эти орудия предназначались для грядущего представления.

Эльза, уже успевшая выбраться из подземелья, кивнула и припустила вперёд. Эван последовал за ней.

Холо не торопилась покидать тайник, и Лоуренс усмехнулся:

— Вот закончится дело успехом, и начитаешься вволю.

Девушка, казалось, смирилась и всё-таки поднялась по каменной лестнице.

— Как там разворачивается драма?

— Хорошо, что деревянное окно не сломали. Отсюда всё увидим.

Вероятно, после бегства Ирма улучила момент и отворила двери церкви: толстая перекладина, служившая запором, теперь подпирала стену, целая и невредимая.

Из щели между ставнями они увидели, что обоз с рожью уже заехал на площадь, и на большом камне стояли староста с сельчанами, а напротив них Линдотт из гильдии и мужчина средних лет в церемониальной одежде священнослужителя высокого ранга — видимо, епископ Бан.

— Господин Лоуренс, — тихо окликнули его со спины.

Это Эльза с Эваном успели прибежать и неслышно встать сзади.

В руках они сжимали святую чашу, явно не серебряную, и заржавевший серп. Впрочем, именно такая рухлядь для чуда сгодится лучше всего.

— Тогда выжидаем здесь, пока не придёт время появиться.

Эльза и Эван кивнули, глядя на Лоуренса во все глаза.

Лоуренс не слышал, о чём говорили на площади, но староста Сэм, отчаянно жестикулируя, пытался что-то втолковать епископу Бану. Иногда он показывал пальцем на церковь, и тогда все дружно поворачивали головы в ту сторону, так что торговец каждый раз вздрагивал.

Впрочем, никто и не подумал устремиться к церкви, а значит, все убеждены, что в ней нет ни души.

Епископ Бан, казалось, хладнокровно отвечал старосте, иногда обращаясь к своему престарелому помощнику, стоявшему рядом. Возможно, словам Сэма и остальных жителей деревни он придавал не больше значения, чем жужжанию летающих вокруг мух.

Епископ показал несколько листов пергамента, и тогда староста замолчал.

— Ты слышишь, о чём они говорят? — спросил Лоуренс у Холо, и та мгновенно ответила:

— Денег требуют.

По толпе вдруг пробежала волна ропота, а затем на человека с копьём кинулся один из местных, но его тут же весьма жёстко осадили. Не выдержав такого, несколько сельчан бросились на подмогу, однако ответили им тем же.

Люди с копьями, одетые кто во что горазд, очень походили на наёмников, но всё же, похоже, были обучены своему делу: с грехом пополам перестроились и выставили перед собой копья.

Теперь жители деревни, даже превосходя числом этих воинов, вряд ли сумели бы оказать им какое-то сопротивление.

— Хм. А Сэм ваш уже и не надеется чего-то добиться. Готов уступить.

Одна уступка — и дальше сельчанам придётся лишь соглашаться на условия Энберга. Епископ Бан, вероятно, попытается придушить деревню ровно настолько, чтобы не довести до полного отчаяния, которое вынуждает мышь броситься на кошку.

— А это кто?

В переговоры вдруг вклинился ещё один сельчанин: обменявшись несколькими словами с Линдоттом, пришёл в ярость и едва не напал на него, но был остановлен Сэмом.

— Хлебопекарь, — ответил Лоуренсу Эван. — Не упускал случая ко мне придраться в своё время.

Линдотт, как и епископ Бан, вытащил из-за пазухи лист пергамента, с довольным видом поднял его вверх, и местные сразу притихли. Похоже, нечасто ему приходилось испытывать такое удовольствие: казалось, к послушному молчанию сельчан торговец совершенно не привык, и воцарившаяся тишина приятно его удивила.

— Видимо, отец Франц не имел себе равных, — заметил Лоуренс.

Эльза лишь кивнула в ответ.

Вдруг Сэм пошатнулся и рухнул на колени, и сельчане, прожигавшие епископа Бана взглядами, бросились вперёд, чтобы поддержать его.

Лоуренс уловил странный звук. Это Эльза сжала кулаки. Лицо её оставалось спокойным, но он знал, что творилось на душе у девушки. В конце концов, никто из сельчан и не подумал броситься ей на помощь в своё время.

— Всё, почти конец. Предлагают последнее условие, — вдруг сказала Холо.

Деревенские жители дружно повернулись к дому старосты Сэма, расположенному напротив церкви, и этот жест с головой выдал их мысли.

Чуть позже на камень поднялись двое солдат, держа в руках то самое чучело бога Торуэо.

— Предайте это огню и внемлите заповедям Истинной веры. Иначе же всю деревню признают прибежищем ереси, — проговорила Холо, видимо повторяя слова епископа Бана, но сельчане повернулись в сторону церкви, как будто услышали её.

— В трудную минуту люди обращаются за помощью к кому-нибудь. Такова их природа. — Холо оторвалась от окна, сложила руки на груди и вздохнула: — Но и я иногда обращаюсь за помощью к людям. Ну, как нам быть?

На лице Эвана читалось явное нежелание прощать местным готовность погубить других ради собственного спасения, но он проглотил гнев и посмотрел на Эльзу.

Девушка быстро встала.

— Как последователь Истинной веры, я не могу бросить деревню в беде, — заявила она.

— Тогда пойдём, — кивнул Лоуренс.

После этих слов все четверо подошли к воротам церкви и открыли их.

«Оказывается, выражение “мёртвая тишина” придумали не просто так», — заключил про себя Лоуренс. Пожалуй, он никогда не забудет лиц сельчан в тот миг, когда несчастные, даже видя перед собой чучело Великого Торуэо, повернулись к зданию церкви в последней надежде.

— Эльза! — Ирма первая подала голос.

Женщина не стояла на камне, а наблюдала за происходящим с площади вместе с остальными. Забыв обо всём, она тут же бросилась к воротам, — видно, потому что совсем недавно защищала беглецов от крестьян.

— Эльза, зачем ты?..

— Простите меня, Ирма.

Ирма повернулась к Лоуренсу, на лице её читалось искреннее недоумение.

— Надо же, кого я вижу. Уж не Эльза ли, преемница отца Франца, почтила нас собственным присутствием? — Епископ Бан заговорил прежде, чем Лоуренс успел открыть рот для ответа Ирме.

— Приветствую вас, господин епископ.

— Я слышал, вы все сбежали, но, надо полагать, не выдержали тяжести своего греха и вернулись покаяться?

— Нам известно великодушие Господа.

Спокойствие Эльзы неприятно удивило епископа, но, похоже, он посчитал это попыткой сохранить лицо — натянул снисходительную улыбку и тихо обратился к стоявшему рядом священнослужителю. Тот кашлянул, а затем вытянул вперёд лист пергамента и провозгласил:

— Мы, служители церкви святого Рио в Энберге, полагаем, что жители деревни Терэо, поклоняясь языческому богу, подмешали в рожь вино Кепаса с намерением навредить последователям Истинной веры. Наши люди пострадали от проклятия, тогда как в деревне все оказались целы и невредимы, хотя ели тот же хлеб. Что, как не это, свидетельствует о защите деревни омерзительным языческим богом?

— Согласно договору отца Франца, прежде всего мы вернём деревне купленную рожь. Затем вновь построим здесь святую церковь согласно истинным заветам. Суд истинного и единого Бога должным образом накажет приспешников ложного бога, этих змей в овечьей шкуре, — подхватил епископ Бан.

Воины с щитами в руках обнажили мечи и обратили их остриём к беглецам.

Эльза не двинулась с места.

— В этом нет нужды, — ответила она с достоинством. Её голос звонким эхом разнёсся по площади. — В самом деле, я следовала по пути ложной веры. Но великодушие Бога не знает границ. Я встретила посланника Божьего, и он вывел меня на путь истинный!

Бан дрогнул, сморщил нос и бросил быстрый взгляд на священнослужителя, стоявшего рядом. Тот что-то произнёс.

Епископ поднял руку в величественном жесте:

— Это ли не подтверждение ереси — столь небрежно заявлять о встрече с Божьим посланником? Но если слова твои истинны, подтверди же их делом.

Рыба заглотила наживку. Эльза взглянула на Эвана, затем на Холо. Молодой мельник и человеческое воплощение волчицы кивнули и бросились вперёд.

— Что ж, я покажу тем, кто не верит.

Эван с Холо кинулись к обозу с рожью, и наёмники выставили копья, не давая им приблизиться, но епископ Бан лишь фыркнул, услышав слова Эльзы.

— Дайте им пройти, — разрешил он.

Эван сжимал в кулаке зёрна, которые дала ему Холо. Эльза проводила взглядом Эвана и Холо и, не слушая предостережений Ирмы, подошла к камню:

— Поклонение змеиному богу Торуэо в самом деле неправильно.

Сельчане, стоявшие на плите, посмотрели на Эльзу так, будто она заставила их наглотаться камней.

— И всё же ошибочным по своей сути его назвать нельзя.

Девушка взобралась по лестнице, приставленной к плите, прошла мимо епископа и преклонила колени перед земным воплощением Торуэо, брошенным на каменную поверхность.

Даже в церкви, когда Лоуренс и Холо загнали Эльзу в угол, желая посмотреть записи покойного отца Франца, девушка отказалась говорить неправду. Она по-прежнему придерживалась своих принципов и, несомненно, оставалась священнослужителем до мозга костей. В таком случае почему же Эльза и не подумала осудить змеиное чучело как языческий идол, а встала перед ним на колени?

— Я верю, что Торуэо есть чудо, явленное нам Божьей волей, — продолжила девушка.

Сэм вытаращил глаза, по толпе сельчан пробежал ропот: слова Эльзы нельзя было считать ни признанием Торуэо, ни отрицанием его существования.

Бан же лишь рассмеялся:

— Ловко. Но как же поверить на слово, если ложь тоже слово. Попробуй-ка докажи, что чудо твоё внушил тебе не дьявол.

— Посланник Бога дал мне обещание. Он покажет свет, что наставит заблудших овец на истинный путь.

Холо и Эван посмотрели на Эльзу в знак того, что всё готово.

В глубине души Лоуренс понимал, что тревожиться не о чем, но унять собственного волнения не мог. До чего тяжело, должно быть, стоять на этой плите, когда вся деревня и посланники Энберга во главе с епископом словно пытаются прожечь в тебе дыру своими взглядами. И всё-таки Эльза продолжила, голос её с новой силой зазвенел в тишине:

— Как преемница дела Франца, я верю в силу неведомого создания по имени Холо, а кроме того, я верю в справедливость Господа, творца всего сущего.

— Ха, да неужто Господь явит свою силу перед тобою…

Бан не успел договорить: конец его фразы заглушил ропот стоявших рядом с телегами людей — ропот то ли испуганный, то ли изумлённый.

— Ро… рожь!..

— О-о-о!

На мешках с рожью, лежавших в телеге, один за другим вырастали побеги — вверх, к небу, стремились колосья. Сельчане с Сэмом во главе следили за ними, вытаращив глаза, — пожалуй, такие лица бывают у кукол грубой работы. Епископ Бан смотрел на чудо в удивлении.

Послышался возглас, похожий на вопль, а затем люди в толпе дружно встали на колени.

— Бог! Бог явил нам чудо! — Вокруг, как вспышки, раздавались отдельные выкрики, сливаясь в бушующее пламя людского рёва.

Наконец упали на колени и священнослужители, только Бан остался неподвижен, и взгляд его был прикован к обозу.

Когда зелёные колосья налились и пожелтели, вновь поднялся ропот: на одной из шестнадцати телег колос не окрасился золотым, но потускнел, высох и обратился в пыль.

Пожалуй, каждый догадался, что это означает. Но только один человек в толпе собравшихся смотрел вовсе не на телеги с рожью.

Побледневший Линдотт уставился на епископа Бана. Разумеется, тем, кто на самом деле подбросил отравленные зёрна, было не до смеха.

— Господь показал нам истинный путь, — произнесла Эльза.

Все взгляды устремились к ней, воздух искрил от напряжения.

— Что за… чушь… Да это невозможно…

— Господин епископ, — холодно и невозмутимо обратилась Эльза к Бану. — Прошу, убедитесь в том, что это не деяние дьявола.

— Как… как же?..

— Прошу вас. — Она вытащила чашу для святой воды из почерневшего серебра и протянула её Бану. — Прошу, освятите чашу. Затем Эван, мельник нашей деревни, явит вам истинную заповедь Господа.

Бан послушно принял чашу, но тут же спохватился:

— Для чего же вам всё это?

— Даже мирянин способен провести крещение. Прошу вас, освятите чашу вы, господин епископ.

Бан, растерянный и подавленный, был уже не в силах противиться; он с досадой поглядел на стоящего рядом с ним священника, тот тихо велел остальным служителям церкви подать воду.

Воду принесли сразу же, передали Бану.

Если воду наливает священнослужитель, то она становится особой, священной водой. Освящённая святой водой чаша тускло сверкала в руках Бана.

— Теперь же прошу передать священную чашу вместе с водой нашему мельнику.

Эльза даже не притронулась к чаше. Священнослужители сами поднесли её Эвану, передали в руки, так что священная чистота этого орудия для испытания чуда не подвергалась сомнениям.

— Прошу, смотрите же.

Эльза повернулась к Эвану и кивнула, он решительно кивнул в ответ, затем вытащил нож, вскочил на телегу, разрезал первый попавшийся мешок и, достав горсть муки, принялся щепотью ссыпать её в чашу.

Пояснения тут казались излишними. Собравшиеся на площади пристально следили за его движениями в тишине столь глубокой, что можно было услышать дыхание людей.

Эван вскрыл по мешку из пятнадцати телег, клал муку в воду и под конец высоко поднял над головой чашу с получившейся смесью.

Священнослужители будто заворожённые не отводили взглядов от мутного серебра и что-то беззвучно бормотали — видимо, читали молитвы.

Эван медленно опустил чашу и заглянул в неё.

Совсем недавно он увидел истинное обличье Холо, узнал о том, что эта хрупкая девушка вовсе не человек, а чуть позже стал свидетелем истинного чуда: на его глазах год созревания хлеба уместился в несколько мгновений.

Мельник отвёл взгляд от чаши и посмотрел на Эльзу так, будто вокруг больше никого не было, а затем выпил всё содержимое одним глотком.

— Вот оно, подтверждение чуда, что явил нам посланец Господа.

Эван, не обращая внимания на запачканный белым рот, протянул священнослужителю чашу и что-то сказал, после чего в неё вновь налили освящённой воды из кожаной фляги. Парень вскочил на последнюю телегу, которая осталась нетронутой, и на сей раз уже мука из её мешков оказалась в чаше.

Бан мелко трясся. Эльза обернулась к нему и бросила:

— Если это ложное чудо, то, несомненно, вам под силу явить нам чудо истинное?

Лживое заявление о подброшенной в рожь отраве можно опровергнуть лишь одним способом: съесть эту рожь и остаться в живых. Впрочем, такой выход подсказывает разум, а чудо разумом не постичь.

Чуду можно противопоставить лишь другое чудо. Иными словами, дабы доказать, что явленное чудо было сотворено дьяволом, требовалось показать настоящее — от Бога.

Эльза приняла чашу из рук Эвана и протянула её Бану.

— Господин епископ, — произнесла девушка.

Линдотт тяжело плюхнулся на колени. Бан словно окаменел, не в силах сдвинуться с места и принять чашу.

— Хо… хорошо-хорошо, это чудо. Истинное чудо.

— Следовательно, церковь моей деревни… — не давая епископу перевести дух, безжалостно надавила Эльза.

Бан не мог возразить ей ни словами, ни чудом.

— Кх… Исповедует Истинную веру.

— Тогда прошу вас подтвердить это на бумаге. — Эльза впервые улыбнулась, окликнула сельчан и осторожно подняла брошенную наземь статую Торуэо.

Теперь Бан не имел права упрекнуть её в чём-либо, а жителям деревни оставалось лишь порадоваться тому, что отречения от веры в Великого Торуэо больше никто не требует.

Эльза блестяще справилась с трудной задачей: достойно держалась перед епископом и его свитой и, не дрогнув, сумела настоять на своём. Однако в глубине души, под внешней невозмутимостью, тревога и смятение наверняка раздирали девушку на части.

Она глубоко-глубоко вздохнула, вытерла глаза и, опустив взгляд, сложила руки в молитве. Лоуренс не знал, к кому взывала Эльза — к Богу или отцу Францу, но оба, несомненно, могли лишь похвалить её за сделанное.

Задумчивое любование девушкой прервала прибежавшая Холо:

— Вышло просто великолепно, скажи?

Она просто сияла от гордости и этим разительно отличалась от Эльзы — та одержала верх над самим епископом, но даже не подумала обратить на это внимание.

Впрочем, возможно, это объяснялось разницей между Лоуренсом и Эваном.

Мельник сунул чашу одному из священнослужителей, подбежал к Эльзе и обнял её. И Лоуренс, и остальные деревенские жители во все глаза смотрели на них, а Холо рядом фыркнула:

— Ого. Обзавидуешься, да?

Она вызывающе улыбнулась, и Лоуренс струхнул, не зная, как на такое ответить, потому неловко пожал плечами.

— Да уж, завидно, — нарочито храбро заявил он, и Холо удивлённо захлопала глазами.

— Я ведь на сей раз остался в тени. Главная роль досталась Эльзе с Эваном, а ты всё для них подготовила.

Он нашёлся с ответом. Холо сразу поскучнела и вздохнула:

— Да только о деньгах мы говорить не умеем, это уже по твоей части.

— Так и есть. Но…

Лоуренс, наблюдавший за всем случившимся, задумался. Обстановка круто изменилась — раз уж мышь бросилась на кошку, почему бы не отхватить у последней кусок мяса? В конце концов, образ мыслей меняется в зависимости от картины перед глазами.

Отчего-то Лоуренс испытал почти болезненное желание помучить тех, кто теперь в его власти, обдумывая план, вряд ли осуществимый в другом городе.

— Да, пожалуй. Можно кое-что попробовать, — обронил он, поглаживая бородку, и тут заметил взгляд Холо — чуть удивлённый и будто изучающий.

Такой он видел её чрезвычайно редко, поэтому озадаченно спросил:

— Ты чего?

— Хм… Уверен, что ты не волк?

Однако стоило ему вытаращиться в ответ на столь неожиданное замечание, как Холо с каким-то облегчением рассмеялась, обнажив клыки:

— Хе-хе. Так тебе больше к лицу.

Лоуренс подумал, что не стоит воспринимать всерьёз её слова, дабы опять не угодить в ловушку, и просто промолчал. Сама Холо, видно, всего лишь хотела немного подшутить над ним, поэтому больше не сказала ни слова.

Впрочем, шутки следовало оставить на потом — нужно было завершить дела, а заодно и отомстить.

Он быстрым шагом направился к посланникам Энберга, уже спускавшимся с плиты, — похоже, дальше пойдут в дом Сэма подписывать нужные бумаги.

— О Боге они могут поговорить в доме старосты, а мне с вами, господин Линдотт, требуется обсудить денежные вопросы.

Линдотт сейчас всем своим видом напоминал преступника, пойманного с поличным. Бан не был знаком с Лоуренсом, поэтому недоуменно воззрился на него, но тут Эльза прошептала что-то Сэму, Сэм тихо сказал епископу несколько слов, и тот издал удивлённый возглас.

Сельчане тоже бросали на торговца недоверчивые взгляды: объяснение старосты привело их в изумление чуть другого характера, но в итоге люди разрозненно закивали с недовольным видом.

— Видно, поручают тебе всё, — пробормотала Холо ему на ухо.

Другими словами, Лоуренса повысили: в мгновение ока он превратился из злоумышленника, подбросившего отравленные зёрна, в человека, защищающего интересы деревни.

Сельчане и посланники из Энберга рядом шумно обсуждали чудо, только что случившееся прямо на их глазах. Пожалуй, в такой обстановке переговоры пройдут гладко.

— Так вот, господин Линдотт…

— Ох… да! — тут же хрипло откликнулся торговец.

То ли он пытался вызвать к себе жалость, то ли в самом деле был чрезвычайно растерян. Холо кашлянула и бросила на Линдотта косой взгляд, похоже убеждённая в его притворстве. Мужчина сразу закрыл рот, будто сообразив, что этих так просто не обманешь, и на лбу у него выступили крупные капли пота.

— Эльза попросила меня взять на себя переговоры обо всём, что касается денег. Надеюсь, все в деревне согласны с этим.

— Раз уж староста дал добро, куда нам спорить… — неохотно вымолвил человек из толпы селян.

Даже вспыльчивый хлебопекарь лишь почесал затылок:

— Что поделать, деньгами у нас староста всегда заправляет.

Лоуренс кивнул:

— На том и сойдёмся. А теперь к делу. Прежде всего, вот вам первое условие: рожь прошу забрать обратно.

— Ка… да что!.. Нет, как можно! — возразил Линдотт.

— Почему же?

— Да потому, что слухи-то… Человек ведь отравился вашей рожью! Тут и наше-то зерно уже покупать никто не хочет, по бросовой цене продаём.

Отравление насмерть, вероятно, чистой воды выдумка.

Лоуренс посмотрел на Холо.

«Ну, как тут быть?» — будто говорил её взгляд.

Всё-таки это выдумка, но даже намекать на такое не стоит: слишком уж серьёзное обвинение.

— К тому же, знаете ли, по договору отца Франца всю рожь следует вернуть деревне, если обнаружат вино Кепаса.

Разумеется, Линдотт привёл самый разумный довод, и тут жители деревни никак не могли возразить. Даже если кто-то заподозрил, что дело тут нечисто и подбросили отравленные зёрна сами обвинители, — разве это докажешь?

— Хорошо же, рожь мы заберём назад. И по какой цене?..

После этой уступки Линдотт судорожно вздохнул, как будто, утопая в пруду, вдруг смог вынырнуть на поверхность и глотнуть воздуха.

— Две… Двести ли…

— Совсем сдурел?! — Хозяин хлебопекарни схватил Линдотта за грудки. — Да вы же по этой цене у нас покупали!

В самом деле, часть зерна Терэо гильдия Линдотта уже успела продать, поэтому её глава просил невозможного. Кроме того, именно с такой ценой по расчётам Сэма деревня осталась бы должна Энбергу семьдесят лим.

Впрочем, хватка Линдотта привела Лоуренса в восхищение: надо же осмелиться назвать предельную цену даже в тот момент, когда торговца почти загнали в угол.

— То… тогда, быть может, сто девяносто…

Хозяин хлебопекарной лавки схватил Линдотта ещё крепче, но Лоуренс знаком остановил его. Впрочем, прийти на помощь он и не подумал.

— Господин Линдотт. Как вам понравится, если чудо случится ещё раз? Нехорошо будет, правда?

Сельчане, кажется, ничего не поняли, но благодаря дару Холо распознавать ложь Лоуренс догадывался, чего Линдотт опасался в первую очередь. Разумеется, правда о том, что история с отравленной рожью подстроена, не должна была выйти наружу.

Лицо Линдотта теперь походило на рыло утонувшей свиньи.

— Сто… Шестьдесят.

При пересчёте на торени выходило восемьсот монет.

Хлебопекарь отпустил торговца, и тот сильно закашлялся.

Лоуренс решил, что это вполне разумная уступка, и торговаться дальше не стоит: не хватало ещё настроить против себя другую сторону. В конце концов, сам договор между деревней и Энбергом был довольно необычным.

— Ну, о цене возврата мы договорились. Беру всех присутствующих в свидетели.

Люди в толпе кивнули, а Линдотт наконец поднял голову.

Теперь предстояло главное. Линдотт пошёл на большие уступки, но вернуть даже такой долг не представлялось возможным. Кроме того, не мешало бы составить добротный договор взамен имеющегося, чтобы не допустить повторения подобных махинаций.

— К слову, господин Линдотт…

— Д-да?

— Возвращённую нам рожь купить у нас заново вы не сможете?

Линдотт сразу же мотнул головой в сторону: такая сделка очень сильно ударила бы по его гильдии.

— Ясно. Однако вот незадача: по словам старосты Сэма, у деревни совсем нет денег для оплаты долга. Даже если вы сбросите цену до ста шестидесяти лим, денег не хватит.

В толпе сельчан послышались удивлённые возгласы: видимо, староста умолчал об этом, чтобы избежать паники в деревне.

— Здесь я могу предложить вот что, — тут же добавил Лоуренс, не давая местным наброситься на Линдотта с кулаками.

— Что… что же?

— В общем-то, всё довольно просто. Не могли бы вы попросить у епископа Бана бумагу с его печатью на рожь Терэо?

Лоуренс видел, что Линдотт отчаянно пытается разгадать его замысел, но знал, что вряд ли торговцу мукой это удастся.

— Если вы желаете продать рожь кому-то ещё, то… советую не возлагать надежд…

— С чего бы?!

Линдотт опасливо втянул голову в плечи, услышав восклицание хлебопекаря, но вынужденно признался:

— С… с того, что нынче урожай везде выдался богатый, ржи вокруг больше, чем нужно. Деревни страдают от излишков зерна, которые не могут сбыть. Мы и сами закупались в ущерб себе, чтобы сохранить доверие наших поставщиков.

Кроме того, эту рожь уже вернули продавцу, хоть и по навету. Торговцы не горят желанием такое покупать.

— Пусть так, нас устраивает. Ну что, прислушаетесь к нашей просьбе?

Линдотт с мольбой посмотрел на Лоуренса, а затем медленно кивнул.

Взгляд у торговца мукой был такой, будто тот взывал к Богу о помощи, но тогда удивительная вышла бы картина: прихожанин молил Бога о том, чтобы не случилось чуда.

— Если вы просите лишь этого… то, пожалуй, ему не составит труда… — сказал Линдотт.

— Тогда ещё кое-что.

— А?

— Видите ли, я опасаюсь, что жители Энберга недобро примут мою торговлю. Мне нужен союзник в вашем лице.

Казалось, Линдотта осенило:

— А, неужели вы собираетесь испечь хлеб?

— Жаль, конечно, но нет. Боюсь, что хлебопекари нам не позволят. Я прав?

Мясистый двойной подбородок заколыхался, мешая его хозяину кивнуть со всем воодушевлением. Впрочем, Линдотт отчасти угадал замысел Лоуренса.

— Также я прошу предоставить деревне отсрочку. Долг будет оплачен после того, как торговля пойдёт бойко.

— Но чем же вы…

— Разумеется, я прошу не безвозмездно. Взамен предлагаю весьма привлекательное для вас соглашение. — Лоуренс обвёл взглядом лица сельчан, а затем посмотрел на Линдотта: — Почему бы не отменить договор отца Франца, по которому вы должны покупать зерно у деревни безо всяких условий?

В толпе сельчан поднялся ропот:

— Эй, торговец! Хоть староста и доверил тебе переговоры, но это уж слишком!

— Но до тех пор, пока вы торгуете по такому договору, Энберг в любой момент может обратиться в вашего врага. Не правда ли?

Глава крупнейшей в Энберге гильдии, торгующей мукой, опасливо кивнул в ответ на столь неудобный для него вопрос.

— К тому же где это видано, чтобы заключали такой договор? Обычно ведь в самой деревне есть человек, сведущий в денежном деле, он и ведёт переговоры в её интересах. Вот что такое торговля.

Линдотт горячо закивал, поймал хмурые взгляды сельчан и втянул голову в плечи.

— Что скажете, господин Линдотт? Согласны на мою просьбу?

— А ну, стой! — Кто-то из сельчан надвинулся на Лоуренса, но тот даже не дрогнул: он твёрдо знал, что замысел принесёт ему огромную прибыль.

— Если господин Линдотт или епископ Бан посодействуют в моём деле, то вашей деревне я поведаю о том, что можно продавать с огромной выгодой, — улыбнулся Лоуренс.

Обозлённый сельчанин растерянно замолчал, но тут же подобрался.

— И что же это?.. — спросил он запальчиво.

— Тайну я открою, но мне понадобится помощь хлебопекарей.

Хозяин хлебопекарной лавки слегка удивился, но кивнул.

— А ещё прошу приготовить яйца и масло. Найдётся мёд — так совсем хорошо.

Люди на площади смотрели озадаченно, и только Холо заявила в тишине:

— Видимо, это будет что-то вкусное.