Глава 8

Она его не видит и не чувствует, только слышит иногда, да и то лишь шаги. Однако, Павел всё равно находит способ связаться.

«Всё будет хорошо» — выводит он обещание чернилами по сероватому бумажному квадратику и оставляет записку на столе.

Лина несмело улыбается, читая, а когда отстраняется, он дописывает:

«Останься сегодня дома, отдохни».

— Хорошо.

Он мягко сжимает пальцы на её плече в попытке приободрить и Лина на мгновение прикрывает глаза, а улыбка её становится шире. Будто она чувствует это прикосновение. Однако Павел знает — это иллюзиям.

«И выкини эти розы, от их запаха голова болит» — черкает он на новом листке, привлекая внимание к сообщению тихим постукиванием по столу.

— Какой запах, Паш? — удивляется Лина, оборачиваясь точно в его сторону и даже смотря в правильном направлении. — Они почти не пахнут. Чтобы почувствовать нужно нос прямо в бутоны сунуть…

Павел хмурится, переваривая услышанное, а потом снова тянется за ручкой, переворачивая листок и черкая:

«Выкинь. Или заверни в пакет и я сам их вынесу».

После слов Лины о том, что цветы не пахнут, ему ещё больше хочется от них избавиться. Ведь он-то чувствует этот приторно-сладковатый запах и исходит тот именно от цветов.

«И расскажи мне о Льве подробней. Замечала ли ты за ним какие-то странности?»

— Паш, прекрати! — Лина недовольно сминает исписанный листок, превращая его в подобие шарика. — Он не виноват в том, что происходит. Просто… Просто что-то происходит, вот и всё.

Павел вздыхает и тянется за новым бумажным квадратиком, когда Лина продолжает, идя на уступки:

— Но цветы я выкину, хорошо. Заверну в пакет и ты вынесешь, и даже открою окно, чтобы точно ушёл тот запах, что ты чувствуешь. А потом полистаю книжки. Может там есть…

Павел всё-таки берёт новый квадратик и выводит: «Разрыв или ослабление связи хозяина и домового».

Прочитав, Лина испуганно смотрит в его сторону и Павел, качнув головой, дописывает:

«Собери цветы в пакет, а пока меня не будет, напиши сокурсникам, пусть пришлют фото лекций, что сегодня были».

— Да знаю я! — возмущается Лина, комкая и этот листочек, прежде чем сбежать на кухню.

Несмотря на ситуацию, Павел улыбается ей вслед.

* * *

Когда всё ещё бледная и ослабленная Лина выбирается в магазин, Павел боится, что она не вернётся, что она не сдержит обещания и уйдёт, оставив его привязанным к этим стенам. Оставив его одного. Поэтому он сидит на подоконнике всё то время, пока её нет, однако на этот раз выискивает в выделенном снегом дворе одну единственную фигурку и сердце радостно сжимается, когда наконец-то находит.

Лина медленно бредёт по заснеженной тропке, придерживая за лямки рюкзак на спине и задрав голову к окнам. Павел следит за её приближением, вглядываясь в чуть порозовевшее и будто бы ожившее от мороза лицо, и спрыгивает с подоконника, как только хлопает подъездная дверь.

Форму он меняет уже на полпути к прихожей.

Если бы амулет выпускал его, как и раньше, Павел непременно встретил бы Лину у подъезда или сам бы сходил в магазин вместо неё. Однако, то, что было доступно ещё сутки назад сейчас невозможно. Он даже переступить порог квартиры не может.

Павел поводит плечами, глядя на дверь. Он прекрасно помнит, как врезался в невидимую стену, когда собирался выйти. Проход был, глазами Павел его прекрасно видел, однако раз за разом натыкался на преграду, а ладони нащупывали твёрдость вместо пустоты.

— Я вернулась, Паш, — тихо зовёт Лина, прикрывая за собой дверь.

Раскрасневшееся с мороза лицо, запах зимней свежести…

— С возращением, — отзывается Павел и сердце колет тупой иглой, когда он на мгновение встречается с блуждающим взглядом. Павел стоит прямо перед ней, всего в каком-то шаге, а Лина не видит. И не слышит…

Кулаки сжимаются сами собой.

— В квартире стало свежее… Ты открывал окно?

Павлу не нужно отвечать, она всё равно не слышит, однако он всё-таки отзывается тихим «Да», пока Лина вешает куртку на крючок, и отступает в сторону кухни, захватив брошенный у стены рюкзак.

Пока Лина переодевается, он разберёт продукты и сделает чай.

* * *

Приняв форму кота, он лежит, прижавшись к бедру, и дремлет убаюканный теплом и её присутствием рядом. На мгновение Лина даже касается его головы: случайно, но так щемяще-приятно, что, забывшись, Павел тянется вслед за рукой, которую она убирает, поднимая, чтобы перевернуть страницу книги. Спустя несколько дней безразличия Лина возвращается к учёбе и в груди Павла звучит ласковое: «Умница», что он, впрочем, так и не произносит вслух.

Мобильник звонит в тот момент, когда Павел, положив морду на колено, снова дремлет, слушая, как шуршат страницы и как дышит, иногда недовольно ворча на что-то Лина.

— Я сейчас, — едва взглянув на экран, бормочет Лина, захлопнув книжку и вскочив. Позабытая закладка так и остаётся лежать на укрытой покрывалом подушке в паре ладоней от учебника.

— Здравствуй, Лев. — Доносится приглушенный голос Лины за закрытой дверью и подвижные уши Павла поворачиваются в сторону кухни.

— Нет, сегодня не могу. У меня экзамен на носу, нужно готовиться… Да и приболела я немного… Розы?

Павел вспоминает, как Лина совсем недавно паковала эти розы в пакет и уносила в сторону мусорного контейнера и усмехается, топорща усы.

— Они отлично стоят, знаешь, даже ничуть не завяли. Спасибо.

Голос Лины странно меняется и шерсть на загривке Павла приподнимается, а кончик хвоста дёргается.

— Нет, действительно не могу сегодня, прости. Давай в следующий раз.

Когти Павла входят в покрывало как раскаленный нож в масло и так же быстро выходят, когда Лина, попрощавшись, наконец-то открывает дверь.

— Знаешь, Паш, — заявляет она, отбрасывая мобильник к подушке, отчего потревоженная закладка съезжает. — Ну её, эту экономику, я устала. Давай лучше ёлку нарядим?

* * *

Небольшая, едва доходящая невысокой Лине до груди, старенькая, но пушистая ёлка занимает своё почётное место в свободном уголке комнаты.

Поставив макушку, Павел опускает взгляд и мягко улыбается. Лина сидит прямо на полу, скрестив ноги и увлечённо копаясь в коробке с игрушками.

— Эту или эту, как думаешь, Паш?

Лина подвешивает на пальцах две игрушки: старенькую, ещё доставшуюся от бабушки, заснеженную избушку и купленного в прошлом году пряничного человечка.

— Вот на эту ветку, — Лина дёргает свободной рукой за одну из нижних веток, и Павел качает головой, прежде чем толкнуть пальцем пряничного человечка. Тот тут же принимается покачиваться на верёвочке.

— Думаешь?

Павел молча дёргает за ветку чуть выше той, что выбрала изначально Лина. Говорить бессмысленно, она его не услышит, но они и так справляются. Без слов.

— Хорошо. Сюда так сюда. А это куда?

Павел осторожно снимает с её пальца избушку и вешает среди центральных веток.

— Знаешь…

Обернувшись на голос, Павел сталкивается с Линой взглядом и хоть он и помнит, что она его не видит, но сердце в груди всё равно ёкает. Сейчас она такая уютно-домашняя, с этими заплетёнными в короткую косичку волосами и в тёплой пушистой пижаме.

— Это так странно, — продолжает Лина, даже не подозревая, что ей сейчас любуются. — Не видеть тебя, но видеть, как ты вешаешь игрушки. Со стороны это выглядит довольно фантастично. Игрушка сама по себе плывёт по воздуху и надевается на ветку. Может видео такое снять? Как думаешь, в интернете зайдёт? Заведём канал, монетизируем и у нас будет хоть немного больше денег. Что скажешь? Назовём его… Будни домового?

— И тебе влетит от ректора, — ворчит Павел, на мгновение забывая, что Лина его сейчас не только не видит, но и не слышит.

— И мне влетит от ректора? — будто всё-таки слыша, повторяет Лина его слова, только интонация, с которой они звучат, скорее вопросительная. — Ты это, наверное, скажешь, да? Жаль, а ведь неплохая идея, скажи же?

Замершее было в надежде сердце медленно и тяжело бухает о рёбра. Вместо ответа Павел просто достает один из шариков из коробки: яркий и рыжий, как волосы Лины.

— Ты прав, давай лучше наряжать. А-то я размечталась.

Лина грустно хмыкает и подхватывает из коробки старенькую шишку.

* * *

Останавливаются они лишь тогда, когда в коробке не остаётся ни единой игрушки, а вся мишура пушистой змеёй обвивает ёлку. Лина тянется к розетке, втыкая вилку удлинителя и включая гирлянду. Та вспыхивает, раскрашивая ёлку ещё более яркими красками, и Павел выключает свет, погружая комнату в переливающуюся огоньками темноту.

— Красиво, да? — почему-то шепотом спрашивает Лина, подходя ближе к ёлке.

— Красиво, — так же шепотом соглашается Павел. Громкий голос сейчас кажется ему неуместным.

Он мягко подступает ближе к обнимающей себя за плечи Лине и замирает в каком-то шаге от неё, когда слышит тихий сбивчивый шёпот:

— Знаешь, мне так страшно… Нет, с одиночеством я справлюсь, до того как я переехала сюда я почти всегда была одна, маме нужно было строить карьеру и искать себе нового мужа, друзей у меня близких не было, но… Я не хочу терять тебя, понимаешь? Без тебя не просто одиноко, пусто. Не вокруг… Внутри.

Павел вздрагивает от этого признания и от того, как морщится, растирая грудину Лина.

«Всё будет хорошо» — хочется ему сказать, но язык не поворачивается. Будет ли это самое «хорошо»? Получится ли восстановить связь или тот, кто всё это делает, добьётся своего? Да и стоит ли что-то говорить, если она всё равно не услышит?

— Я только сейчас поняла… — Лина замолкает, прикрывая рот ладонью, и в свете мигающих огоньков капельки влаги в уголках её глаз вспыхивают разными цветами.

— Всё будет хорошо, — всё-таки шепчет Павел и, обняв Лину со спины, прижимает к себе. — Я буду рядом.

— Паш… — дрогнувшим голосом шепчет Лина и ладонь её ложиться поверх его переплетённых рук. Будто она чувствует… — Паш, это действительно ты?..

«Чувствует» — понимает Павел, когда пальцы Лины сжимаются на замке его рук и сердце заходится в груди от недоверчивой радости.

— Я, это я. Я рядом, — шепчет Павел на ухо, прижимая Лину к груди теснее и не боясь той пресловутой жадности, что вновь вспыхивает в нём.

— Паш, кажется… Я тебя слышу. И чувствую…

Лина разворачивается в его руках, обнимая за шею и упираясь макушкой под подбородок. И оставаясь в его объятиях.

— Только не вижу, — ворчит она, продолжая обнимать. — Но я закрою глаза.

— Всё будет хорошо, — повторяет он уже уверенней, ведь их связь начинает восстанавливаться.

Сейчас ему плевать, что они просто хозяин и домовой. Об этом он подумает потом.

* * *

Павел снова спит с Линой в форме кота, прижимается пушистым боком к её животу и слушает тихое, уютное сопение, а наутро дёргается от телефонного звонка.

Серая хмарь заглядывает в окно, будто удивляясь, и чего это люди проснулись, однако мелодия звонка так и не затихает. Лина тянется к мобильнику, отвечая не глядя, и тут же садится, распахивая глаза.

— Привет, Лев.

Павел, решивший в этот момент потянуться, замирает в неудобной позе, прежде чем сесть и прислушаться, только вот собеседника расслышать не удаётся, как он не старается. По ту сторону линии слышится лишь белый шум, будто и нет там никого кроме сплошных шипящих помех.

— Нет, я сегодня тоже…

Лина замолкает и появившаяся меж бровей хмурая морщинка исчезает. Всё её лицо как-то внезапно разглаживается, приобретая пустое выражение. Павел подступает ближе, осторожно трогая лапой локоть, но Лина на это никак не реагирует. Так и продолжает с отсутствующим взглядом слушать собеседника и только обвивающий запястье нитяной браслет пульсирует, вновь набираясь цвета.

— Хорошо, — отмирая, соглашается Лина и на губах её внезапно появляется едва заметная улыбка. — Встретимся сегодня, посидим. Ладно, я там буду. Увидимся.

«Что?..»

— Паш, прости, сегодня я учиться не буду. Да и компанию тебе не составлю. У меня свидание. Поможешь выбрать платье?

«Платье?..» — хочется переспросить Павлу, но он только молча наблюдает за тем, как Лина, соскользнув с дивана, спешно направляясь к шкафу. — Ты обычно не носишь платья…»

Обращаясь внутрь себя, Павел чувствует, как вновь истончается связывающая их нить, и сердце в его груди болезненно сжимается.

* * *

«Всё, я ушла. Ужин можешь не готовить, буду поздно» — единственное, что сказала Лина прежде чем хлопнуть дверью.

Будто и не было вчерашнего вечера, будто и не было объятий и вновь крепнущей связи. И тихого признания: «Без тебя не просто одиноко, пусто».

Павел меряет комнату шагами: от одной стены до другой, от ёлки в уголке, до балконной двери и стола и так вновь и вновь.

День прошёл в приготовлении к пресловутому свиданию. У Павла Лина спросила только про платье и больше к нему не обращалась. Будто забыла о его существовании.

Перед глазами Павла до сих пор стоит её лицо: отстранённое, равнодушное, будто налепленная кем-то маска. И этот пульсирующий нитяной браслет, что обвивает запястье… Будто поводок.

«Поводок!» — вспыхнувшая в голове мысль заставляет Павла замереть на месте.

Он так и не посмотрел их проблему в книгах, но сейчас даже и не думает об этом, всё равно даже не понятно в какой из них искать нужное. Да и есть ли там… это самое нужное. А Лина ушла ко Льву и…

«Ты просто ревнуешь».

Павел мотает головой, отгоняя от себя мысли и пытаясь сосредоточиться. Только холодок внутри становится всё сильнее.

— Ты не должен, — бормочет вслух Павел, не боясь быть услышанным, и косится сначала на ведущий в коридор проём, а затем на ящик, где скрывается амулет.

— Ты не сможешь, — поправляет он себя, но всё-таки открывает верхний ящик, где среди ручек и нескольких блокнотов лежит то, что ему нужно.

Костяной кругляшок на шнурке больно жалит пальцы, когда Павел пытается коснуться его. Ведь только с помощью амулета есть надежда выйти за порог.

Новое прикосновение к амулету оканчивается ещё одной вспышкой боли и Павел снова отдёргивает руку. На коже, словно крапивница, растекаются красные точки.

Прикрыв глаза и сжав пострадавшую руку в кулак, Павел обращается внутрь себя и, глядя на то, как прямо на глазах бледнеет их с Линой связь, решается.

Шнурок причиняет не такую боль, как сам амулет, будто по нему приходят лишь отголоски не желающей подчиняться ему силы.

— Прости, но мне нужно выйти, хоть ты и считаешь, что мой удел это эти стены. Я хочу убедиться, что с Линой всё в порядке, что ей ничего не угрожает. Но для этого мне нужно выйти за порог. Ты понимаешь, кусок ты кости этакий?

Шумно выдохнув, Павел надевает амулет, опуская его за ворот тонкого джемпера цвета кофе. Стоит костяному кругляшу коснуться кожи и тело сводит болью, так что дыхание перехватывает и Павел сгибается, хватаясь за грудь и опираясь на стол.

«Мне нужно убедиться, — повторяет он мысленно, хватая ртом воздух, будто амулет разумный и может его понять. — Я не буду докучать, если у неё всё хорошо и отступлю. Обещаю».

Боль отступает. Она не уходит полностью, но становится вполне терпимой, будто амулет действительно понял и убавил мощности. Дыхание восстанавливается и вот уже Павел может стоять без поддержки стола.

— Спасибо, — шепчет он в пустоту.

В следующий раз он замирает на пороге. Всего-то и нужно, распахнуть дверь и сделать шаг. Однако… Мысли о том, что может не получиться, что стена может снова встать на пороге, не давая ему его переступить, заставляют медлить.

Будто подстёгивая, грудь снова опаляет яркой вспышкой боли, и Павел решается, открывая дверь и делая шаг через порог.

На этот раз никакой стены на его пути не появляется.

Загрузка...