Уцелевший

23. Внутри пентаграммы

Они лежали головами к центру круга, составляя своеобразный крест из человеческих тел. Никто не разговаривал, но и сомкнуть глаза не удалось никому.

Слой чистых простынь и одеял позволил устроиться с большим или меньшим удобством — но лишь на время. Потом доски паркета показались чрезмерно жесткими, даже сквозь толстую мягкую ткань. Пляшущее пламя зажженных свечей, не говоря уже про ярко горевшие электрические лампы, беспокоило, не давало задремать. А взвинченные, растревоженные нервы тоже мало способствовали отдыху.

Мари-Лу почувствовала себя совершенно измотанной и несчастной. Только тревога за Саймона и клятвенные уверения герцога, что присутствие супружеской четы Итонов усилит защитные возможности, заставили ее ввязаться в затею, начинавшую изрядно отдавать вещами, о которых бывшая княжна Челышева тщательно и долго пыталась позабыть. Мари-Лу не шевелилась, и мысли в хорошенькой головке бродили отнюдь не успокоительные.

Ричард раздумывал о своем. До дня рождения Флер оставалось недели две. О подарке для девочки гадать не приходилось, но что подарить матери? Мари-Лу уже имела все, чего может пожелать избалованная жена богатого мужа. Покупать ей новые драгоценности не просто смешно, а по-настоящему глупо... А если скаковую лошадь-двухлетку? Самого Ричарда конный спорт занимал меньше прошлогоднего снега — черта, весьма необычная в стопроцентном британце, однако жена обожала бега и, вероятно, с удовольствием ставила бы на собственного коня...

Итон раздраженно перевернулся на живот. Ну и олухи! Что Саймон, что герцог — всяк на свой лад. Черной магией занимаются в большинстве европейских столиц, не раз и не два Ричарду рассказывали о кощунственных мессах... Сборища длинноволосых декадентов устраивали детские спектакли, дабы невозбранно вылакать недельную порцию спиртного, а потом предаться разнузданной оргии. Но де Ришло втемяшил себе в голову, будто здесь наличествует опасность и, прошу любить и жаловать: четверо взрослых людей ведут себя как четверо сумасшедших. Тьфу! И Саймон хорош. Правду говорят соотечественники Мари-Лу: в тихом омуте...

Ричард опять перевернулся и решил из уважения к старым друзьям покорно дотерпеть до утра. Но уж поутру, голубчики, не взыщите...

Герцог лежал на спине с закрытыми глазами и не шевелился. Ровное, мерное дыхание могло бы обмануть стороннего наблюдателя, но де Ришло и не помышлял спать. Он прислушивался к малейшему движению остальных, к потрескиванию поленьев, к легкому шипению стекавшего со свечей воска.

Полночь уже миновала. Начался дождь, и бурные струи забарабанили о камень террасы, низвергаясь по водостокам. Итон продолжал вертеться. Бесцельное бдение раздражало его все больше. Еще часа четыре этой бессмысленной, утомительной игры в охотников за привидениями! Дурацкая выходка!

Ричард решительно провел по лицу ладонями и уселся.

— Послушайте, — медленно произнес он, — а не хватит ли нам дурака валять? Шутка есть шутка, понимаем и не обижаемся, но ведь наступает предел терпению. Кой у кого просто буйная фантазия — простите на дерзости, сударь. Если действительно так боитесь за Саймона, давайте, по крайней мере, перенесем сюда четыре кровати и устроимся по-человечески! Неужто мало спать на расстоянии вытянутой руки друг от друга? Не войдут ваши сатанисты, не осмелятся...

Де Ришло приподнялся и пронзительно уставился на Итона, сводя седые кустистые брови к переносице.

— Началось, — молвил он серьезно и резко. — Началось! Берутся за Ричарда. Впрочем, этого следовало ждать...

— Почему? — задиристым тоном осведомился Итон.

— А потому, любезный друг, что вы ни единому слову моему не поверили. Вот и ломятся в самую ненадежную амбразуру... Сознавайтесь, ведь вы убеждены: Саймон и герцог — двое великовозрастных остолопов, задумавшие поиграть в сражение со злым волшебником?

— Не совсем так, — смутился Итон, — однако...

— Однако?..

— Знаете, — окрысился потерявший самообладание Ричард, — рассказы насчет черной магии, мессы того же цвета, козлов и баранов... Галиматья собачья, вот что это! Авторы идиотских руководств на сотнях страниц описывают огненные мечи, тетраграммы, дьявольскую aqua tofan’y, которая чуть ли не сильнее всех боевых газов вместе взятых, а в итоге? Да ни черта в итоге! Лишь только заходит речь о практике, шарлатаны с умным видом сообщают: сие не для непосвященных, чересчур ужасные последствия грозят баловникам... Повторяю...

— Извольте не поминать князя тьмы. Хотя бы не вслух, — раздраженно и повелительно сказал де Ришло.

— Повторяю: собачья и свинячья чушь!

Мари-Лу смотрела на мужа с изумлением. Воспитанный, сдержанный Ричард начинал вести себя, словно уличный задира. Правда, он и раньше не особенно стеснялся в выражениях, но никогда не разговаривал столь грубо, напористо, самоуверенно. А уж тем паче с лучшим другом дома.

Герцог не отрываясь глядел на Итона. Затем положил ему на плечо ладонь.

— Иными словами, я старый суеверный болван?

— Да не совсем так... Вам крепко досталось, обоим, — вот и заработали перегруженные мозги невпопад.

— Ричард! — негодующе воскликнула Мари-Лу.

— Н-да, — сказал герцог. — Ладно, mon ami. Поутру хоть на дуэль вызывайте, но сейчас прошу о личном, бесконечно важном одолжении: скрежещите зубами, но ради старого дурака не пытайтесь покинуть пентаграмму. А там будет видно.

— Хорошо.

— Считайте, я выжил из ума, и это — простая прихоть. Неужто раз в жизни тяжело уважить собственных друзей?

— Нет...

— Я хочу пить.

Саймон тоже сел, охватив колени сцепленными руками, угрюмо глядя перед собой, на ряды книжных корешков.

— Еще один, — тихо обратился герцог к Мари-Лу. — Внимание, ma comtesse[48].

Просьбу Аарона было отнюдь не сложно исполнить.

Предусмотрительный де Ришло заранее принес и поставил в пентаграмме графин воды. И забывчивость подопечного наводила на размышления.

— Вот, пожалуйста.

Де Ришло спокойно склонил горлышко графина и налил полный стакан, тоже приготовленный загодя.

— Пейте на здоровье.

Саймон отхлебнул и помотал узкой темноволосой головой:

— А колодезной воды не сыщется, Ричард? У этой болотный привкус. Фу!

— Тогда могу предложить святой воды из Лурда, — хладнокровно парировал герцог.

Аарон жадно глотнул и сказал:

— Да, эта гораздо лучше.

Долгое время никто не говорил ни слова. Безмолвие царило и вокруг. Даже монотонный стук дождя по стеклам прекратился.

Лампы мигнули несколько раз подряд.

И тени возникли там, где никаких теней не должно было наблюдаться.

* * *

Середина потолка потемнела.

Нити накаливания из ослепительно ярких стали тускло-багровыми.

Потом погасли совсем.

Библиотека погрузилась в полумрак, озаряемый лишь пламенем пяти горевших свечей.

Ричард поежился:

— Господи помилуй, ну и холодрыга!

Мари-Лу испуганно прижалась к мужу. Герцог медленно кивнул и весь обратился во внимание. Он ощутил этот страшный, замогильный холод раньше прочих, но промолчал. Полярное дуновение шло откуда-то сзади, наклоняя пламенные конусы в сторону.

Де Ришло быстро обернулся.

И ничего не увидел.

Тихим, но внятным голосом он начал читать молитву. Холод отступил столь же внезапно, сколь и прихлынул, но чуть погодя повеял из другого угла комнаты.

Новая молитва.

Новая передышка.

И ледяной ветер из нового угла.

Негромкий, невыразимо жуткий стон послышался в библиотеке. Ветер завихрился, заметался, закружил, впиваясь в людей незримыми, обжигающими пальцами. Казалось, четверка товарищей оказалась в окне циклона. Свечи отчаянно мигнули и погасли.

Изрядно поколебленный в своем скептицизме Итон отпустил плечи Мари-Лу и проворно потянулся за спичками. Первая мгновенно погасла. Сложив ладони чашкой, как делают на открытом воздухе все курильщики, Ричард зажег вторую. Полярный ветер немедля задул зажженную было свечу, а с нею вместе и спичку.

Испарина, выступившая на лбу Итона, остыла тотчас.

Мари-Лу тоненько взвизгнула, но вовремя закрыла рот ладонью.

Спичку за спичкой зажигал Ричард, и все они гасли прежде, нежели шипящее пламя головки перекидывалось на дерево.

Лицо Саймона стало пепельно-серым, перепуганным до полусмерти. Глаза бедняги — выпученные, дикие — метались по сторонам, ожидая чего-то невыразимо жуткого.

— Всем держаться за руки, — с преувеличенным спокойствием произнес герцог. — Быстрее, это усилит нашу способность сопротивляться.

Каждый ощупью отыскал пальцы соседей.

— Поднимаемся на ноги, — сказал де Ришло. — Осторожнее, может закружиться голова.

Они образовали новый маленький круг сплетенных рук в середине пентаграммы. Герцог велел расположиться спинами друг к другу, смотреть перед собой и не бояться.

Холодный вихрь улегся так же внезапно, как и возник. Снова сгустилась неестественная тишина. Мари-Лу задрожала.

— Спокойствие, спокойствие, — выдохнул Ричард, сам весьма далекий от упомянутого состояния.

Впрочем, пуще всего Итон боялся, что хрупкая, изнеженная жена сляжет наутро с температурой.

— Смотрите! — сказала Мари-Лу, расположившаяся лицом к очагу.

Все головы повернулись.

Грудой наваленные в камине поленья, лишь несколько мгновений назад раздуваемый метавшимся по комнате вихрем, угасли. Раскаленные угли быстро темнели, точно чья-то незримая лапа ложилась на них и лишала доступа воздуха. Наконец, последняя огненная искра исчезла.

— Молитесь, — раздался голос герцога. — Бога ради, молитесь!

Они и сами едва ли смогли бы сказать, сколько времени провели, склонив головы и шепча предуказанные слова. Четыре сердца стучали громко и быстро, но губы упорно шевелились.

В оконное стекло постучали.

Внятно.

Размеренно.

— Это еще какая... — начал было Ричард, разом вспомнивший о заткнутом за пояс пистолете.

— Стоять, не шевелиться, — прошипел де Ришло.

Голос донесся из темного сада, отчетливый и хорошо знакомый:

— Откройте, это я, Рекс! Пустите, скорее!

* * *

Ричард облегченно вздохнул, отстранился от Мари-Лу и сделал шаг, но тут же невольно развернулся.

Рывок герцога оказался нежданно силен.

— А ну-ка, угомонись, — велел де Ришло.

— Но...

— Ловушка! Стой на месте, говорю!

— Пустите, черт побери! — вновь прозвучал голос. — Тут насмерть закоченеть можно!

Никто не пошевелился. Даже Итон внезапно почуял неладное.

— Ричард! Это Рекс! Ты слышишь меня? Рекс! Прекратите валять дурака, откройте дверь.

Де Ришло крепко держал Итона и Аарона за руки. Мари-Лу невольно сделала то же самое.

Низкий, раздраженный рык послышался из сада. Потом все смолкло.

— Слыхали? — тихо спросил герцог.

Три головы кивнули в темноте. Зубы Мари-Лу выбивали внятную дробь.

— А это еще что? — почти беззвучно осведомился Ричард.

В дальнем углу библиотеки мрак сгустился в угольно-черную массу. Она зашевелилась и медленно двинулась.

Мутное красное свечение возникло перед четырьмя друзьями, расширилось, разрослось, постепенно приняло очертания.

Не человеческие.

И не животные.

Чудовищный мешок слизи появился на полу. Ни морды, ни глаз у него не было, но злобу тварь источала невыразимую. Багровое свечение усилилось — и внезапно фигура утратила зыбкость, перестала выглядеть привидением.

У гадины оказалась белесая прыщавая, словно прокаженная, кожа. Волны сатанинской ненависти сотрясали бесхребетную, как осьминожье тело, тушу. Гнуснейшая вонь разложения хлестнула по ноздрям оцепеневших людей. Тварь извивалась, истекала смрадной жидкостью, которая лилась по полу тонкими ручейками — и внезапно разразилась лютым, угрожающим гоготом.

Мари-Лу прислонилась к Ричарду.

— Я сейчас упаду, — сказала она ровно и бесцветно.

Потом приложила ко рту ладонь и укусила ее, чтобы не взвыть от первобытного ужаса. Ричард выпучил глаза.

— Герцог де Ришло, — произнес он сдавленно и осекся.

Причиной запинки был отнюдь не собственный страх — тоже, говоря мягко, немалый, — но позыв к рвоте, с которым Итон инстинктивно пытался сладить и преуспел.

— Герцог... де Ришло... примите мои... искренние извинения.

* * *

С проворством кошки тварь метнулась вперед. Издаваемые при перемещении звуки были чем-то средним между бульканьем и чавканьем. Широкая полоса вонючей слизи оставалась позади. Чудовище опять загоготало, раздулось и на мгновение застыло подле окна, подобно пульсирующему сердцу какого-то обитателя преисподней. Затем одним скачком, неожиданным в столь бесформенной туше, вернулось на прежнее место.

Люди молниеносно скосили взоры, опасаясь, что эта мразь прыгнет из темноты. Но чудище застыло, пульсируя и продолжая булькать.

— О Господи, — сказал Ричард Итон.

Потайная дверь, уводящая на второй этаж, медленно растворялась. Полоска белого света обозначилась у самого пола, расширилась, превратилась в угол, составленный двумя ослепительными клиньями. Бесшумно и неотвратимо дверь повернулась на смазанных петлях.

Мари-Лу истерически закричала.

— Это Флер!!

* * *

Мужчины тоже сразу признали маленькую фигурку, облаченную ночной сорочкой, обрисовавшуюся в дверном проеме, точно персонаж теневого театра.

Ребенка и адскую тварь разделяло не свыше двух ярдов.

Гадина победно гоготнула и шлепающим прыжком покрыла половину этого расстояния.

Де Ришло успел ухватить Ричарда и Мари-Лу за шеи сгибами обоих локтей, словно пытался одновременно снять двух стоящих рядом часовых.

— Это не Флер! — отчаянно выкрикнул он. — Присмотритесь получше! Какая-то паскуда приняла ее облик!

— Флер! — выла Мари-Лу. — Флер! Она ходит во сне!

Итон рванулся.

Герцог безжалостно придавил ему сонную артерию и чуть не свалил с ног. Перед глазами Ричарда вспыхнули разноцветные круги, в ушах тонко, непрерывно зазвенело.

— Это не Флер, — повторил де Ришло хриплым шепотом. — Да поверьте же мне, оба! Глядите на лицо! Оно синее! Синее! Господи помилуй!

Ричард охнул. Ибо лицо девочки действительно было полуразложившейся покойницкой маской. Истерический вопль Мари-Лу сотряс библиотеку.

Фигурка Флер задрожала, точно в зыбком полдневном мареве, расплылась, пропала. Тварь опять разразилась гоготом, но уже не торжествующим, а огорченно-злобным. Затем тоже поблекла, утратила плотность, растаяла во мраке.

Тяжкая, непроницаемая тишина воцарилась опять.

С невыразимым вздохом герцог отпустил супругов.

— Теперь-то будете мне верить? — прошипел он, пытаясь подавить раздражение и страх. Ответа не последовало: чересчур сильному испытанию подверглись все стоявшие в пентаграмме.

Саймон съежился посередке. Мари-Лу почувствовала, что беднягу трясет едва ли не хуже, чем ее саму. Положив руку на плечо друга, женщина попыталась по возможности успокоить, ободрить, но — впустую.

Начиналось нечто сродное эпилептическому припадку. Аарон клацал зубами, дергался, бессвязно и нечленораздельно причитал.

— Эгей, Саймон! — позвал Ричард, оправившийся быстрее жены и почуявший неладное. — Приди-ка в себя. Никому не сладко, поверь.

— Не буду... не бу... не бу... Слышите, слышьте, слшт... Не заставля-а...ня-а! Нет, нет, не-а-а-а!

Движением человека, напившегося до потери сознания, Саймон качнулся вперед и повалился на четвереньки. Пополз в сторону окна. Однако Мари-Лу оказалась куда проворнее.

— Постой, Саймон! — крикнула она, падая сверху и хватая Аарона за шею обеими руками. — Стой, милый! Это бесовское наваждение, борись!

На мгновение Саймон замер, вслушиваясь, а потом неуклюже, как будто движимый чуждой силой, отшвырнул женщину. Оскалил зубы, еле заметно блеснувшие в слабом лунном свете, который уже могли воспринимать обвыкшиеся в темноте глаза друзей. С шумом втянул хлынувшую по подбородку слюну.

— Ричард, быстро! — заорал герцог. — Его схватили! Бей по чем попало! Вали!

Итон уже повидал вполне достаточно, дабы не рассуждать, слыша сколь угодно дикие приказания де Ришло. Он вцепился в горло Аарону, и все трое мужчин грудой рухнули на пол.

— Господи, — всхлипывала Мари-Лу, — Господи, Господи!

Дыхание Саймона вылетало из груди такими порывами, что, казалось, не выдержат и лопнут ребра. Он боролся и дрался подобно маниаку, царапался, грыз — но Ричард, начавший разуметь, с каким кошмаром доводится иметь дело, уже не церемонился. Хрупкий, неприспособленный для рукопашных схваток Аарон обнаружил поистине безумную силу, умудрился стряхнуть обоих противников, подняться. Колено Итона с размаху врезалось ему в солнечное сплетение, ребро ладони сбоку опустилось на шею, а кулак де Ришло поймал уже обмякшее тело снизу.

— А ну-ка...

Предвидевший нечто в подобном роде герцог, как выяснилось, утянул из гардероба все выстиранные шелковые шнуры, служившие поясами для домашних халатов, и теперь вязал Саймону лодыжки и запястья. Сноровку в этом деле де Ришло обнаружил едва ли не подозрительную: по крайности, обличавшую известный, неведомо где, когда и при каких печальных обстоятельствах приобретенный опыт.

— Полежи, голубчик, — сказал герцог, запыхавшись и подымаясь на ноги.

— А я-то высмеивал вас, — медленно произнес Ричард.. — А я-то, как болван, создавал затруднения вместо того, чтобы помогать!

— Век живи, век учись, — потрепал его по локтю де Ришло. — Будешь верить старому сумасшедшему приятелю?

Герцог ухмылялся. Потасовка вернула ему чувство реальности, начавшее было исчезать при виде потустороннего нашествия.

— Быстро беремся за руки. Втроем.

Так и сделали, окружив тело Саймона и стиснув его ступнями. Три взора нервно сновали из угла в угол, ежеминутно ожидая новой мерзости. Долго ждать не пришлось.

Неподалеку от входной двери в темноте началось непонятное шевеление. Сумрак опять сгустился в беспросветно черное пятно, ибо третье чудовище готовилось предстать оборонявшимся.

Переплетенные пальцы рук стиснули друг друга.

— Приготовьтесь, — негромко сказал герцог. — Это будет похлеще... Только чур, не пугаться.

Де Ришло подумал, что не худо бы и впрямь чувствовать уверенность, которую он с таким старанием вложил в голос.

Зрачки Мари-Лу непроизвольно расширились, Волосы начали подыматься дыбом. Ричард чувствовал то же самое, но изо всех сил сдерживался, пытаясь поддержать жену, терявшую остатки самообладания.

Из темноты возникала длинная звериная морда.

* * *

Две багровых точки вспыхнули выше уровня глаз Мари-Лу. Они расширялись, пылали все ярче, освещали страшную голову твари светом, отдаленно напоминавшем о фотолаборатории. Не подогнись у Мари-Лу колени, женщина опрометью метнулась бы прочь, выскочила за хранящие пределы пентаграммы и погубила всех.

За головой обозначалось огромное туловище, а внизу тьма постепенно сгустилась в длинные могучие ноги.

— Лошадь! — охнул Ричард. — Лошадь без всадника!

— Да, это кошмарный ночной скакун[49], — выдавил герцог, пытаясь подавить собственную дрожь.

Огромный черный жеребец воздвигся в библиотеке, и сразу же комната показалась троим людям гораздо меньше прежнего. Де Ришло понял, что явилось перед ними.

Разъяренный первыми тремя неудачами сатанист призвал на помощь настоящего монстра.

Жеребец нес на себе алое, точно раскаленное, седло. Невидимые ноги стискивали его бока, незримые шпоры жалили атласную вороную шкуру. Чьи-то руки дергали за поводья. Ни единый смертный, узревший этого всадника, припомнил де Ришло, не смог поведать, каков истинный облик чудовища. Но стоявшим в пентаграмме наездник не властен был показаться...

Если только не прорвется силой...

По лицу герцога ручьями струился холодный пот. Ричард изо всех сил старался устоять на ногах, однако чувствовал неодолимый, цепенящий ужас, от которого мышцы делались немощными и отказывались повиноваться.

Мясистые ноздри жеребца раздулись. Он яростно фыркнул, изрыгнув две пламенных струи, перемешанных с густым черным дымом, и ударил копытом. Герцог непрерывно, без устали читал молитвы, прося у сил Добра и Света помощи и обороны от угрожавшего чудовищного нападения.

Жеребец заржал, мотнул головой, поднялся на дыбы и отступил к стеллажам, направляемый незримыми руками. Громадные копыта лязгали о паркет, оставляя на нем глубокие выбоины и царапины. Доски пола стонали и хрустели под тяжестью преисподних пришельцев.

Шпоры вонзились в брюхо страшного скакуна.

Жеребец рванулся в атаку.

* * *

Первым непроизвольным побуждением Ричарда было заслонить жену. Вместо того, чтобы шарахнуться назад, Итон метнулся навстречу нападавшей твари, непроизвольно выхватывая и спуская с предохранителя пистолет.

Выстрел прозвучал в полупустой комнате подобно взрыву гранаты. Второй, третий, четвертый... Огонь вспыхивал короткими желтоватыми языками, в провонявшемся воздухе запахло пироксилином. Пятый, шестой, седьмой...

И герцог, невзирая на возраст, сохранивший отличное зрение, умудрился разглядеть пару тисненых золотом названий на книжных корешках, лишь за мгновение до того скрытых исполинской тушей коня.

Восьмой...

Когда выстрелы смолкли, тишина показалась невыносимой.

Ричард немедленно вспомнил о слугах.

— Вот теперь готовьтесь, — произнес он оспишим голосом. — И Малэн, и все прочие примчатся как ошпаренные.

Втайне он надеялся, что так и будет. Прибегут всполошившиеся лакеи, высадят запертую дверь и положат конец этому средневековому безумию, в достоверность которого приходилось верить. Однако не хотелось. Мозг наотрез не желал мириться с невообразимым.

Бежали минуты, но Итон тщетно дожидался голосов, шарканья шлепанцев, стука. Влажными руками он вынул обойму и убедился в очевидном.

Патроны кончились.

А запасных Ричард, разумеется, не захватил.

Сколько простояли они втроем, объятые смятением, окаменевшие от пережитого ужаса, не мог припомнить ни единый.

Наконец, Мари-Лу расплакалась навзрыд. Ричард обнял ее за плечи, попытался успокоить. Напрасный труд — с женщиной начиналась настоящая истерика. Мари-Лу икала, вздрагивала, захлебывалась.

Герцог отрешенно смотрел в темноту, где опять разгорались две багровые точки и снова совершалась чудовищная материализация.

Де Ришло едва не опрокинулся, ибо женщина внезапно лишилась чувств и повалилась прямо на него. Удерживать Мари-Лу было поздно.

Жеребец уже возносил близ пентаграммы громадные копыта. Он дико ржал, бил подковами по полу, рвался вперед — и не мог прорваться, отбрасываемый неосязаемой преградой.

Ричард, не обращая дальнейшего внимания на страшилище, склонился помочь жене и впопыхах опрокинул одну чашу со святой водой, стоявшую рядом.

Герцог вскрикнул в полном отчаянии.

Дикий победоносный рев затопил библиотеку; слизнеобразная тварь из Внешнего Круга возникла вновь, трепеща от предвкушения поживы. Гнусный мешок буквально вибрировал. Вороной жеребец проворно и безудержно метнулся к людям, опрокидывая и разметывая свечи, топча корни мандрагоры, готовясь размозжить все четыре головы четырьмя ударами копыт.

Поняв, что это конец, де Ришло выкрикнул единственное слово.

Слово, могущее быть произнесенным лишь при последней мыслимой опасности, когда не только телу, но и самой душе грозит неминуемая погибель.

Световая лента свилась вокруг конской туши, словно откуда-то метнулся и хлестнул неотразимый пылающий бич. Преисподний слизень коротко и пронзительно квакнул, чавкнул, исчез. Жеребец пронзительно заржал, попятился, растаял в воздухе.

Загадочные, непостижимые, существующие вне времени силы Света вняли призыву де Ришло.

Снова ниспала бесконечная тишь.

Герцог слышал, как часто и болезненно колотится сердце Ричарда.

— Приготовься! — только и успел выкрикнуть он, зная, что должно произойти.

Произнесенное слово неминуемо выносило души прочь из земных оболочек, в пятый астральный слой.

Воззвать к самой сущности света возможно лишь будучи в совершенно безвыходной беде. И, рассеивая тьму, высшее начало притягивает маленькие световые источники, увлекая воззвавших в такие сферы, о которых человек не может и помыслить.

На мгновение показалось, будто всех четверых вырвало из библиотеки, швырнуло ввысь, и они глядят из поднебесья на крошечную комнату, на пентаграмму, на собственные простертые в ней тела. Кардиналз-Фолли превратился в пылинку, затерянную среди бескрайних пространств, потом исчез. Время перестало существовать.

* * *

Тысячу тысяч лет парили они среди бескрайнего, неизмеримого пространства, не чувствуя и не слыша ничего — словно плыли на бесконечных глубинах в неведомом, непознанном океане.

Целые эпохи миновали, казалось, пока внизу опять замаячила крыша знакомого дома, возникла библиотека, пентаграмма, четыре недвижно лежащих человеческих фигуры.

В полной, совершенной тишине ложился прах столетий — медленно, как опускаются падающие сквозь яркий солнечный луч несчетные пылинки. Тихо, неощутимо покрывал он комнату, пентаграмму, их самих...

. . . . . . . . . . . . . . . .

* * *

Де Ришло поднял голову. Казалось, он проспал несколько суток подряд. Герцог устало провел ладонью по глазам, увидел знакомые стеллажи, уставленные книгами, полутемную восьмиугольную комнату.

Лампы над головою вспыхнули прежним ярким светом.

Мари-Лу тоже пришла в себя, не без труда встала на колени, дрожащими руками погладила бледное лицо Ричарда:

— Мы спасены, милый! Спасены!

Саймон тоже поднялся. Он выглядел совершенно привычно: маниакальный блеск зрачков исчез, движения стали спокойными и уверенными.

Де Ришло непроизвольно поразился тому, что тщательно связанные запястья и лодыжки приятеля внезапно освободились, и никаких шнуров поблизости заметно не было.

— Кажется, да, — сказал герцог. — Похоже, мы действительно спасены. А вот Мокате — каюк. Чудовище, высланное против нас этой ночью, никогда не возвращается в ад с пустыми лапами. Коль скоро Моката призвал его, Мокате и платить за проигрыш битвы.

— В-вы ув-верены? — слегка заикаясь, осведомился Аарон.

— Вполне. Сверхъестественные законы возмездия действуют безошибочно. Просящий помощи у бесовских сил обязан играть по бесовским правилам. А они ох как жестоки! Не сомневайся: до утра Моката не доживет.

— Но... но... — Саймон округлил глаза от волнения: — Вы не знаете! В подобных затеях Моката никогда не действует сам! Он погружает в гипнотический транс других, пользуется ими, словно щитами... За нынешнюю ночь заплатит один... одна из бедняг, находящихся под его влиянием!

Герцог нахмурился, открыл было рот, но каменные плиты веранды внезапно загудели. Кто-то бежал по ним во весь дух. Задребезжали, зазвенели, рассыпались мелкими и крупными осколками стекла венецианского окна, ибо тяжелый ботинок, надетый на мощную ногу, раздробил деревянные переплеты.

На подоконнике возник растерзанный и ошарашенный Рекс ван Рин. Осунувшееся, пепельное лицо американца было застывшей маской отчаяния, боли, невыразимого ужаса.

Несколько секунд он стоял, обрамленный оконным проемом, в неверном сером свете занимавшейся зари. На руках у Рекса покоилось безвольно обмякшее тело. Длинные светлые волосы свисали, стройные ноги в шелковых чулках не шевелились.

Две крупные слезы скатились по щекам Рекса, и де Ришло непроизвольно отметил, что впервые видит ван Рина плачущим.

— Это... это Танит, — прохрипел американец, едва разлепляя пересохшие губы. — Она... мертва.