Темные Пути

Глава 11 Прогулка по болотам

Бо

Отряд давно скрылся за поворотом дороги, но Бо продолжал смотреть вслед, словно бы мог видеть сквозь чащу леса.

— Ушли наконец-то, — проскрипел где-то за спиной голос старого Тухи. — Теперь нескоро вернутся. А по мне так лучше бы и вовсе не возвращались.

Староста, казалось, застывший на обочине дороги каменным изваянием, вмиг обернулся:

— Ты что, дед, совсем сдурел? У меня ж там сын! И так места себе не нахожу, а тут ещё ты каркаешь!

Сморщенный дед, давно растерявший природную красоту смазля, для устойчивости упёрся подбородком в такую же, как и он сам, невзрачную горбатую клюку. И потому не мог повернуть голову к собеседнику — так и отвечал, глядя в сторону.

— А чего ж ты тогда его с этим бродягой отправил? Мало, что ли, в деревне крепких молодых парней?

— Потому и отправил, что соседские старосты настояли. Мы же не только своим добром торговать собрались, со всей округи собирали. Стало быть, и отвечаю я за него перед всеми. Не доверяют соседи Тляку — как пришёл, так и уйдёт, ищи его потом. А уж Кут никуда не денется, вернётся.

— Вот и я говорю: вернётся, — поддакнул Тухи, будто и не помнил, как только что желал обратного. — Что с ним, дуболомом этаким, сделается? А в карлюке пришлом они не зря сомневаются. Он своих парней не уберёг, а уж о чужих и вовсе заботиться не станет. Да и колдун твой — по совести сказать — несчастье ходячее. То на него камни с горы сыплются, то мост под ним обламывается. Помяни моё слово, он и в этот раз беду накличет.

— Тьфу на тебя, пустомеля! — рассердился глыбарь. — Сам не понимаешь, что лопочешь. То, мол, ничего не случится, то — жди беды.

Тухи с кряхтением переставил клюку, поглядел на глыбаря и закашлялся хриплым отрывистым смехом.

— Это ты ничего не понимаешь, Бо. Рановато тебя в старосты выбрали. Молод ещё и глуп. Я сказал, что сын твой вернётся — так и будет. А колдун пусть пропадает, невелика потеря.

Бо растерянно посмотрел на старика, потом на опустевшую дорогу, потом снова повернулся к Тухи.

— Что-то я не пойму тебя, дед! Разве не ты говорил, что за всю жизнь не видел мага сильнее Луффа? Или у меня память отшибло? Как, по-твоему, мы без него веркуверов одолеем?

— Память у тебя в порядке, староста, а вот мозги напрочь отшибло! — старый смазль сплюнул на дорогу и чуть не потерял равновесие от столь резкого движения. — Оно тебе надо, с орденом воевать? Это верно, парнишка — хороший колдун. Мытарей разогнать для него будет, что во двор по нужде сбегать. Может, и веркуверское войско один раз разобьёт. А дальше что? Орден просто так от нас не отстанет. А колдун твой… Понимаешь, не его это война. Поиграет немного, а как горячо станет, сбежит куда-нибудь, и поминай как звали. А мы с тобой здесь останемся. И вот тут-то ты про мои слова вспомнишь.

Тухи неожиданно проворно развернулся и сбросил с плеча меховую телогрейку. Почти всю спину старика занимал уродливый шрам от давнего ожога.

— Я никому не рассказывал, откуда у меня этот ожог, неприятно вспоминать было. Ну да, видать, пришла пора. Здесь неподалёку, за рекой, раньше деревня была, Лопушино. Помнишь такую?

Глыбарь отрицательно покачал головой.

— Никто не помнит, — вздохнул старик. — И я бы рад забыть, да шрам не даёт. Большая была деревня, богатая. Потому и дани с неё орден брал больше, чем с соседей. Вот мужики лопушенские и обозлились, прогнали мытарей, поколотили слегка. А жили в деревне всё больше глыбари. И, уж извини, ты бы среди них не самым сильным оказался. В общем, перестарались мужики. Один из веркуверов от побоев помер. А через месяц пришло в Лопушино орденское войско. Сотни три бойцов, не меньше. Окружили деревню да подожгли со всех сторон. Тех, кто убежать от пожара пытался, обратно загоняли или убивали на месте…

Тухи отвернулся, якобы одеть безрукавку. Но та никак не хотела возвращаться на прежнее место. Да и руки старика больше к глазам, чем к плечам тянулись.

— Я тогда совсем пацаном был. Все ходы и лазейки в деревне знал. И росту невеликого, не то, что соседские глыбарята. Сам-то выбрался из пожара, но никого с собой провести не сумел. А на том месте ещё лет десять трава не росла. Вот так-то!

Тяжело вздохнув, старый смазль посмотрел на дорогу слезливыми глазами.

— Потому-то я и сказал, и ещё раз повторю: лучше б твой колдун не вернулся.

Луфф

Незнакомая и невзрачная на вид смазлица, без каких-либо заметных выпуклостей тела, довольно-таки бесцеремонно рассматривала меня и, судя по всему, тоже была не в восторге от увиденного:

— Так это и есть ваш колдун, Тляк? — обернулась она к карлюку. — А так сразу и не скажешь. Ничем от обычного веркувера не отличается. Ты уверен, что его к нам не орден заслал?

— Ты, Шая, брось на парня наговаривать! Он мне жизнь спас. Я ж вам с отцом уже рассказывал.

Но заступничество Тляка не убедило наглую смазлицу.

— Как же, как же, помню! — усмехнулась она. — Совершенно случайно оказался в нужном месте в нужный час. Именно там, где вас и положили. И ещё случайней ему с тобой по пути оказалось. А уж, зачем ему нужно с орденом воевать, этого вы даже вдвоём с Бо так объяснить и не смогли.

— Да нет, глупости всё это! Какой из него веркувер? Он и леса-то совсем не знает. Додумался ягоды в рот тащить! Сразу видно — городской.

— А то ты много городских видел?

Похоже, моё присутствие совершенно не мешало им спорить. И если уж честно, то доводы Шаи не казались мне совсем уж глупыми. С веркуверами у меня общего действительно больше, чем с любым из членов нашего маленького отряда. В том смысле, что веркуверы — хоть и странные, но всё же люди. А эти — не поймёшь кто. И тем более не поймёшь, что они обо мне думают. Стоят себе и к разговору прислушиваются. Ждут, кто кого переубедит.

— Да ты, девка, сама подумай, зачем ордену своим лучшим колдуном рисковать? — Тляк решил зайти с другой стороны. — А он уже сколько раз у меня на глазах умереть мог.

— Ну и как, умер?

Однако эта девка приставучая, хуже свиной колючки.

— Нет, не умер, — неохотно согласился Тляк. — Но и не веркуверы его спасали. Между прочим, умные фраи говорят, что все мы когда-то пришли из города. Ну пусть не мы, но деды наши. Так что, давай тогда всех в предательстве подозревать?

— Да хоть бы и из города! — огрызнулась смазлица. — Только в Переходе этом не меняют облик только веркуверы. И ещё твой колдун. Почему, как думаешь?

Тляк не нашёл, что ответить, лишь хмуро оглядел попутчиков и проворчал:

— Ладно, хорош балаболить! Пошли, светает уже.

И зашагал вперёд по тропе. Но я успел заметить, что остальные сперва посмотрели на Кута. Сын старосты молча кивнул, и только тогда все поспешили догонять Тляка.

Странно, я-то думал, Тляк здесь главный. А до меня им как будто и вовсе дела нет. Одна Шая оглянулась, словно надеялась, что я в последний момент передумаю и останусь. Но я в деревне ничего не забыл, хотя, если разобраться, и в лесу тоже.

— Ладно, пошли! — сказал я самому себе и пристроился в хвост колонны. Вернее, к хвосту последнего из девяти свинов, которых мы вели с собой.

— Надо же, он и разговаривать умеет! — вполоборота сказала на ходу смазлица. — А я думала, колдуны только девок щупать способны. Да и то одним лишь щупаньем и обходятся.

Четверо фраев дружно засмеялись, и только Тляк грозно посмотрел на шутницу:

— Ты прекратишь парня задевать или нет? Сказано же: не знает он наших обычаев, вот про него и подумали чёрти что.

— Ага, не знает, — вроде бы согласилась Шая, но тут же добавила. — Но куда лезть, быстро догадался. А ты, Тляк, так и дальше ему заместо мамки будешь? Сопли вытирать, комаров отгонять, да за него ходить с блядями договариваться.

Все заржали ещё громче прежнего. Даже Тляк не выдержал и в конце концов присоединился к общему веселью. Знать бы, о чём речь, может, и я бы посмеялся за компанию. Впрочем, я уже успел заметить, что у простодушных поселян любое упоминание о молитве и даже просто о самках неизменно вызывает кривоватые усмешки. И обрастает кучей непонятных слов, вроде «миловаться», «хахаль», «зазноба». Вероятно, и то звучное слово, что произнесла напоследок Шая, с ними как-то связано. И с Тляком, выходит, тоже.

Ну, конечно! Вспомнил, куда карлюк вместо меня ходил. Вернее сказать, передо мной. Я уже давно подозревал, что не могли фраи при всей своей примитивности не додуматься до такой очевидно необходимой вещи, как храмы. Но либо не хотели приводить туда чужака, либо просто решили поиздеваться надо мной. Но накануне похода Тляк наконец-то понял, что мне действительно нужно помолиться, и привёл меня к неприметной хижине на краю деревни. Видимо, это всё-таки было тайное святилище, потому что карлюк строго соблюдал ритуал. Сначала зашёл сам, но пробыв внутри всего несколько мгновений, позвал меня.

В храме была всего одна самка, не слишком молодая и не особо пышнотелая. Но зато она не пыталась делать вид, будто не понимает, что от неё требуется. Не скажу, что молился я с воодушевлением, было немного непривычно и, откровенно говоря, тесновато. Но умиротворение и чувство выполненного долга того стоили. А самое главное — самка не болтала всякие глупости, как делают её молодые соплеменницы. За что я был ей очень благодарен, вот только не знал, как выразить свою благодарность словами. Вдруг опять нарушу какой-нибудь местный обычай. Так молча и ушёл. А Тляк после занёс в хижину объёмистый мешок. Вероятно, в жертву богам. Дикари, что с них взять?

И вот теперь мой поход в храм показался этим недоумкам смешным. Я даже и обижаться на них не стал. Но и разговаривать дальше посчитал ниже своего достоинства. Нет, не скоро ещё цивилизация доберётся до столь глухих мест. И уже за одно это я готов надавать под зад веркуверам, держащим поселян в страхе и невежестве.

Левый сапог на мгновенье задумался, стоит ли продолжать изнурительную и бессмысленную борьбу с трясиной, но, подгоняемый железной волей жестокого хозяина, издал протяжный, тоскливый вздох и начал подниматься вверх. Ничего хорошего его там не ожидало, лишь такой же грязный и измождённый правый собрат.

Я остановился и плюнул в густую коричневую жижу. Подождал, не пойдут ли по ней круги от плевка — как же, дождёшься, тут хоть сам падай, ничего не шелохнётся — и плюнул ещё раз. Надо же, какая чушь лезет в голову, когда целыми днями бредёшь по болоту! Я-то по наивности думал, что болото — это та местность, по которой мы двигались первые три дня похода. Но там хотя бы можно было прыгать с кочки на кочку, выбирая дорогу. Здесь же, куда не ступи, почва под ногами тут же начинает предательски проседать. А грязища…

Я поднял ногу и покачал носком сапога в воздухе. Боже мой, во что превратились любимые сапожки, сшитые на заказ у лучшего в Вюндере мастера! Раньше по всему голенищу красовалась серебряная вышивка, подчёркивающая безукоризненную черноту кожи самого сапога. А сейчас… Настоящий аристократ никогда не одевается ярко и крикливо. Два-три цвета, гармонирующих между собой — вот и вся неизменная гамма, и по ней можно было издали определить, кто движется тебе на встречу. Теперь же моя одежда гармонировала разве что с самим болотом. И различить Луффа де Кантаре в толпе грязных измученных поселян не смог бы даже самый утончённый знаток моды.

Приступ ностальгии не прошёл бесследно. Сапог другой ноги медленно и неотвратимо погружался в трясину. Я с трудом вытянул его обратно и поспешил за уходящим вперёд отрядом, стараясь больше не думать о темах столь далёких. Так недолго и целиком в трясину провалиться, не то, что сапоги оставить. Впрочем, тут хоть босиком шагай — не велика разница. Вода снаружи, вода внутри. Смазлева дочка, даже теперь, когда сама едва не падает от усталости, продолжала меня поддразнивать. Сказала однажды на привале:

— Ты бы, колдун, хотя бы колдовством свои сапоги просушил. Воняют ведь.

Я, как обычно, промолчал. Сама ненамного чище меня. А то, что она полночи себя в порядок приводит — её личные заботы. Было бы зачем — как только мы с утра двинемся дальше, её по одежде снова не отличить от других. Разве что проваливается она не так глубоко, даже худой и низкорослый урд Шадох, и тот тяжелее её.

А я на привалах из-за болей в спине порой не могу и пошевелиться. Первые два дня только по утрам порошок принимал, а вчера у Тляка двойную порцию выпросил. Тот поворчал немного, но дал. Впрочем, и после этого долго не спалось. Холодно, мокро, как не повернёшься, позвоночный червяк всё равно донимает.

Устали все, даже свины. Вернее, свины в первую очередь, потому что они ещё и тащат на спинах тяжеленные тюки. Однажды, когда вытаскивали бедное животное из трясины, из мешка выпало что-то круглое, размером с глыбарью голову, завёрнутое во влажные синеватые листья. Я хотел посмотреть, но Кут быстро и даже зло вырвал предмет у меня из рук:

— Нельзя разворачивать, товар сгниёт.

И всё, больше не слова.

Не доверяет он мне, это даже без порошка понятно. И боится. Меня все здесь боятся, кроме Тляка и ещё почему-то Олтея. Он, видать, за свою жизнь в таких передрягах побывал, что устал бояться. Поэтому просто не доверяет. Зато дочка его так меня боится, что позволь ей кто-то нести лютобой, тут же в меня бы и выстрелила. Правда, лютобоев у нас всего два, один у Кута, второй у Олтея. И бедная Шая вынуждена стрелять в меня только словами. Честно говоря, у неё получается. Глупо обижаться на самку, но иногда очень хочется оборвать ей язык.

В общем, компания подобралась забавная. Все друг за другом приглядывают, между собой перешёптываются. Тляк смотрит, чтобы меня никто не обижал, хотя у самого забот хватает. Очень быстро выяснилось, что отрядом командует сын старосты Кут, а Тляк — просто проводник. Причём, не вызывающий особого доверия. И за ним наблюдают в восемь глаз — четыре глыбарьих и по два карлючих и урдовских. Зато смазль больше приглядывает за Кутом. Но и на Олтея все тоже периодически косят взгляд. Шая, похоже, не в счёт. Что бы Тляк ни болтал о том, что у фраев самки во всём равны им самим, никто смазлицу за реальную силу не принимает. И было бы неплохо (так, на всякий случай) переманить её на свою сторону, а заодно и папашу. Но куда там! Она скорее в болото провалится, чем у меня помощи попросит. Один раз, между прочим, чуть так и не случилось. Хорошо Олтей вовремя обернулся, успел вытащить из трясины. И на меня так не по-доброму посмотрел. А я-то тут причём? Она ж сама руку отдёргивала, когда я помочь пытался.

Жаль, что Олтей меня невзлюбил. Единственный нормальный мужик в отряде. И из лютобоя он, в отличие от Кута, не палит во что попало. Сын старосты, как только что-нибудь зашевелится, сразу же на спуск нажимает. А смазль сначала приглядится, опасная зверюга или нет, и только потом стреляет. Но уж так, чтобы одного выстрела хватило. Перебраться к нему поближе, что ли? Спокойней будет.

Сказать-то легко, а попробуй догони этого смазля. Грунт хоть и потвёрже стал, но зато опустился глубже под воду. Теперь приходилось идти по колено в жиже. И тростник, невесть откуда появившийся, мешает идти — острый, колючий. Сквозь сапоги не достаёт, а штаны и ноги под ними уже изрезал. Обойти его невозможно — со всех сторон одно и то же. А Олтей знай себе шагает, аки по суху. Нужно окликнуть смазля, спросить какую-нибудь глупость. Да хоть бы и про нахтов, лишь бы остановился и подождал меня.

— Послушай, Олтей, а ты раньше у нахтов бывал?

Тот оглядел меня, как бы прикидывая, достоин ли я разговора с ним. Снизошёл, ответил.

— Приходилось, — произнес ровным спокойным голосом, словно и не устал вовсе. — Наши, дремухинские, одно время тоже с ними торговали. По два раза в год хаживали, пока однажды никто из похода не возвратился. А я как раз тогда дома остался, дочка сильно захворала. Так и не знаю, что там у них стряслось, но с тех пор староста запретил на болотах показываться. Глупость сделал, к слову сказать. У Бо порошок перекупать — вдвое дороже выходит.

— А какие они, нахты?

— А ты, выходит, не видал их никогда? — удивился было смазль, но потом вспомнил, с кем говорит. — Ну да, откуда. Знаешь, Луфф, разные они. Иногда не в жизнь не догадаешься, что эта тварь разумная. Только когда залопочет что-нибудь по-своему, тогда и поймёшь.

— А ты, значит, их язык понимаешь? — удивился я, хотя до этого момента и не знал, что у нахтов есть свой особый язык.

— Так, помаленьку, — не стал набивать себе цену смазль. — Да и какой у них язык? По большей части, наши слова исковерканные. Есть, правда, и свои, но тех я вообще не понимаю, даже когда они пытались объяснить. Нет у нас таких понятий, чтобы по-фрайски то же самое сказать. Они ж другие совсем, нахты эти.

М-да, не сказал бы, что многое понял из объяснений Олтея. Но Тляк о нахтах вовсе не любил вспоминать, а остальных и спрашивать бесполезно — знают не больше моего. Но всё же хорошо бы выяснить, как нахты выглядят.

— Так всё-таки, Олтей…

Договорить мне не дали.

— Сто-о-ой! — крикнул откуда-то из-за тростника Тляк. — Дальше идти некуда, река впереди.