Шок и трепет 1978

Глава 5 Не преступление, но наказание

Москва. Саша

В трубке зашуршало, и я не расслышал, какое именно наказание они решили ко мне применить. А когда расслышал, то не поверил.

— Армия? Они меня в армию собрались упечь?

— Не упечь, а сделать так, чтобы ты отдал воинский долг, — поправил меня полковник. — Но, насколько я знаю, про «упечь» там тоже речь шла. Так что выбирай: либо тюрьма, либо армия.

— Ни… чего себе, — не поверил я и вновь стал переспрашивать и уточнять.

Но, к великому сожалению, других ответов у моего внештатного телохранителя для меня не было. Как и альтернатив.

Если честно, в армию идти не хотелось. В той жизни я уже долг Родине отдал. Два года проведённых там, конечно же, закалили и изменили меня. Но как музыкант, я чуть не умер. Там практически полностью была подавлена моя творческая личность. Там не было ни времени, ни возможности, ни желания сочинять и творить. Да что там говорить, когда я демобилизовался, потом фактически вновь стал учиться играть на музыкальных инструментах. Увы, но это правда, более того, я почти прекратил сочинять. Хорошо хоть, вернувшись на гражданку, я смог себя убедить начать вновь заниматься творчеством, хотя это было и тяжело — ничего не хотелось, ничего не моглось. Но я сжал волю в кулаки и стал работать над собой. Как известно, усердие и труд всё перетрут… Именно эти правила и привели к тому, что не только пальцы и руки вспомнили струны и клавиши, но и голова потихонечку стала отходить и начинать творить.

Помня о своём прежнем опыте, в этой жизни в армии я служить не собирался. Однако тюрьма, как альтернатива, не радовала ещё больше. А, значит, и выбор у меня был невелик.

Да, да, я помню, что у меня всегда был и есть вариант послать всех и вся куда подальше и свинтить за границу. Но помнил я и о том, что та самая заграница мне категорически не нравится как внешне, так и внутренне. А уж если вспомнить, каковой будет Европа в 20-х годах следующего столетия, то чур меня, чур. Не надо мне такого счастья.

Все эти мысли я Кравцову озвучивать не стал. А просто спросил:

— Так как это будет происходить?

— Так ты согласен? И сопротивляться не будешь? И никуда не убежишь? — удивился Кравцов.

— Куда от судьбы-то бежать? Так как это будет?

Полковник кашлянул и стал пояснять.

— Тебя у дома машина ждёт. Когда ты появишься, и тебя заметят, вручат повестку. Наверное, на завтра. Ну а далее всё как обычно, собираешь вещи, идёшь в военкомат — вот и всё, считай, что ты в армии.

— Ясно, — хмыкнул я расстроено.

Настроение резко упало, а потому решил на этом заканчивать разговор. Да и о чём говорить? Что может сделать обычный пенсионер, который хоть и был полковником, но всё же уже не в штате? А даже если бы и в штате он находился, всё равно вряд ли бы сумел помочь — не его это уровень.

Вероятно, Кравцов почувствовал моё настроение и решил меня подбодрить.

— Ты не расстраивайся сильно-то. Все служили и никто не жаловался. Ты парень здоровый, себя в обиду не дашь. Да и мы поможем. За тобой приглядывать будем.

Лежащее ниже плинтуса настроение встрепенулось и начало повышаться.

— А подробней? — попросил без пяти минут новобранец.

— Подробностей пока нет. Сейчас мы думать будем, как тебя выручать. Но ты не переживай. Мы всё придумаем и сделаем всё в лучшем виде. Тебя-то уж точно не бросим. Но ты запомни и заруби себе на носу, в открытую действовать мы не можем. Решение идёт с самого верха и открытое противодействие невозможно, поэтому действовать будем скрытно. Как именно — пока непонятно, но ты парень умный, сам увидишь нашу помощь и поймёшь, что это мы. Как увидишь, не показывай вида, а действуй, как тебе говорят. Мы знаем, что делаем, поэтому не переживай, хуже тебе не будет.

Сказав последние слова, визави засмеялся. Но в его смехе не было той легкости, что была присуща дяде Лёше — чувствовалось напряжение.

Возможно, своим ржанием он хотел меня ещё больше подбодрить, но сейчас мне было совсем не до смеха.

В душе бушевали миллионы чувств. И обида на весь мир, что тот так несправедливо со мной поступает. И злость на себя за то, что решил пойти на конфронтацию и снял тот клятый видеоклип. И горечь за то, что мир и страна, как минимум, на два года лишатся моих суперкомедий (вот только вспомнить бы их), которые я собирался начать снимать как можно раньше.

Сухо попрощался с вестником недобрых вестей и сразу же набрал маме.

Сегодня она работала в ночную смену, поэтому попросил её никуда не выезжать — «если что, попроси замену» и сказал, что буду через десять минут — «надо поговорить».

Пока бежал, думал, как лучше всё ей преподнести, чтобы она не очень расстраивалась. Однако придумать что-то конкретное так и не сумел, решив положиться на импровизацию.

От метро до её работы было рукой подать, поэтому наш разговор начался ровно спустя оговорённое время.

Мама встретила меня у входа в административное здание подстанции скорой помощи. И первые её вопросы, разумеется, были: «Саша, что случилось?» и «Где ты был весь день? Мне сто раз звонили. Я волновалась!»

Как это лучше сформулировать, так и не придумал, а потому, заверив её, что всё у меня нормально, и я весь день гулял по городу, обнял и негромко произнёс:

— Мама, я уезжаю в небольшую командировку. Года два-три меня не будет. Так что ты не волнуйся.

Были ли слёзы? Были. И она плакала и я. Были ли уговоры не ходить и обещания написать Генсеку? Тоже были! Равно как и прямо сейчас идти и подключить к решению этого вопроса МВД, КГБ, и вообще всех, включая Армена Николаевича.

Все предложения я выслушивал, кивал головой, обещал подумать и заверял, что всё будет нормально.

После часа разговоров и слёз, я, наконец, сумел убедить её в том, что другого пути сейчас нет.

— Мам, ну не садится же мне в тюрьму, как предлагают некоторые ответственные безответственные товарищи? Это же глупо.

Она согласилась с моими доводами. Пожурила немного, отвесив подзатыльник и, в который уже раз обняв, сказала:

— Саша, ты же работаешь на такой серьёзной должности. Приносишь нашей стране пользу. Я не верю, что тебя решили просто уволить. Да ещё и за такой мелкий проступок.

— Я тоже, мам. Я тоже, — согласился я и попросил в военкомат меня не провожать, аргументировав это тем, что, вполне вероятно, я там надолго не задержусь: — Ну, а если что, позвоню.

Ну что ж, вот и утро. А, значит, пора кардинально менять судьбу. Могу ли я всё послать и уехать, а уже оттуда начать развивать, помогать и модернизировать всех и вся? Да, могу. Но НЕ МОГУ! Я уже сто раз сказал — не люблю я заграницу! Мне милее тута. А шашлыки в берёзках, да под гитару, да под хорошую закуску и не менее хорошую компанию есть пик моего блаженства. Поэтому побег я готов совершить лишь в другой жизни. В той, которая, возможно, идёт параллельно этой. В той, которую я мог бы прожить где-то «там», за горизонтом этой реальности. Но не сейчас и не здесь! Сейчас я, как и подобает Величайшему из Величайших, приму свою судьбу, хлебнув её полной ложкой. Ибо…

Ибо мне самому интересно, что из этого выйдет. Ведь как ни крути, каким бы плохим я ни был, но мама права, деньги и известность стране я приношу как никто другой. Факт есть факт, с ним спорить бесполезно. А потому становится очевидно, что, ограничив меня и даже исключив из с таким трудом и даже муками (моими) зарождающегося советского шоу-бизнеса, мы (страна) понесём серьёзные убытки и даже, можно сказать, потери, в том числе и лица.

«Так неужели они готовы на это пойти?» — в сотый раз спросил я себя.

И, посмотрев на повестку, что была в руке, ответил: «Уже пошли», — после чего ехидно «пнул» себя: «А потому что не надо было их выбешивать своей музыкой, экспериментатор хренов».

Спорить с этим было невозможно, ибо я был, разумеется, прав. Дороги судьбы даже Великим не подвластны, что уж говорить об обычных призывниках? А, значит, и мне предстоит пройти путь обычного смертного.

«Смогу ли я его пройти достойно? Хватит ли у меня сил? Хватит ли у меня терпения и знаний?»

Вопросы были серьёзные, а потому я, перестав себя накручивать неизвестностью, решил ответить на них со всей прямотой пионерской души:

«Да базара нет. Естественно, смогу и всё преодолею! — а потом подумал и добавил: — Так что держись, армия! Идёт Саша Васин, а он, когда вооружён, очень опасен!»

«Молодцы!» — отметил я, когда увидел, что внутри здания военкомата вовсю идёт полномасштабный ремонт.

И время хорошее выбрали — лето, призыва быть не должно, а потому здание можно нормально отремонтировать.

Но не тут-то было. Те, кто это затевал, не учли того факта, что для меня начальство, что живёт наверху, спецпризыв организует.

Вот и толпятся призывники в неоштукатуренных коридорах, заходя в неокрашенные кабинеты по не застеленному линолеумом полу.

Ну да ничего. Как говорится, грязь да побелка — не кровь, их смыть можно.

После выяснения кто есть кто, у всех призывников, коих было человек двадцать-тридцать, забрали повестки и завели в помещение, похожее на учебный класс, затем предложили располагаться и ушли, оставив ожидать своей судьбы. В кабинете, кроме парт, стульев, шкафов и висевших на стенах агитационных плакатов, были раковина и кран. А это значило, что от жажды никто из нас, призывников, мучится не будет. Впрочем, даже если бы этого крана с раковиной не было вовсе, жажда бы и тогда не была бы проблемой для нашего юношеского коллектива. И объясняется это тем, что практически каждый призывник в своём бауле, что принёс с собой в военкомат, кроме личных вещей имел не только закуски и компоты, но и как минимум несколько бутылок более горячительных напитков.

А поэтому не было ничего удивительного в том, что как только офицер, что привёл нас в класс, ушёл, приказав не шуметь, народ тут же начал доставать снедь и праздновать прощание с гражданской жизнью.

В связи с тем, что был я человек непьющий, то от заботливо предлагаемых гранёных стаканов я всякий раз отказывался. Для беззаботного гуляния у меня попросту совершенно не было настроения. Как не было его и на разговоры с простодушной и шумной братией.

Я отошёл в сторону и, стараясь не обращать внимания на громкие крики и тосты празднующих то ли встречу, то ли отбытие, то ли прибытие, присел на подоконник и стал смотреть в окно.

Москва. Останкино. Мои мама и бабушка. Моя любимая квартира и моё любимое хобби, ставшее работой и даже жизнью. Со всем этим мне предстояло проститься на долгие два года. И это в том случае, если меня не призовут на флот, где служба идёт не два года, а три.

Два или три, эти цифры казались гигантскими и, без сомнения, являлись для меня большой потерей времени. Мама полностью права — я приносил нашей стране деньги. А теперь… Теперь ничего этого не будет. И очень жаль!

«О, как много бы я смог сделать за столь длинный срок! Сколько фильмов бы снял! Сколько книг и песен написал бы! В конечном итоге, как много бы денег я смог заработать за такой период как стране, так и себе. Точно, конечно, сейчас подсчитать это невозможно, ибо история не терпит словосочетания 'если бы», но всё же, если судить по предыдущей тенденции, где я за полгода заработал десяток миллионов… А, если учесть то, что старые проекты продолжили бы мне приносить прибыль, через два года у меня, скорее всего, было бы на счету, как минимум, пятьдесят лямов — не меньше.

Теперь же все эти грандиозные планы пропали и всё пошло коту под хвост'.

Раздумывая над печальностью происходящего, я закрыл глаза, и, вероятно, заснул, потому что из забытья меня вывела тряска. Кто-то настойчиво теребил меня за плечо и пьяным голосом твердил:

— Кравцов. Проснись! Хорош спать. За тобой пришли. Тебя ждут! Кравцов, вставай! Рота подъём!

— Э-э, шта? — не понял я спросонья.

Спрыгнул с подоконника и поддержал шатающегося призывника, который меня и разбудил. Тот показал рукой на дверь, и, шмыгнув носом, всё тем же крайне нетрезвым голосом произнёс:

— Ты же Кравцов? То-то! Вон иди, тебя купили. Твой вербовщик твою фамилию назвал и тебя ждёт.

«Как же меня бесят неадекватные пьянчуги», — раздражённо подумал я, хотел было сказать этому парнишке, что я вовсе не Кравцов, а имею совсем другую фамилию.

Но вовремя опомнился, открыл от изумления рот, после чего сразу же его закрыл.

В голове всплыли слова полковника о том, что они мне не смогут в открытую помогать, а смогут лишь нелегально. И что я, мол, сам соображу, когда увижу эту помощь. И вот, очевидно, помощь пришла.

Фамилия Кравцов именно об этом и говорила. Да и то, что парень был отправлен именно ко мне, и разбудил именно меня, явно было сделано по указанию сверху. Это был как тайный знак, с помощью которого мои кураторы, мои ангелы-хранители, уведомляли меня о своём негласном присутствии и направляли в нужное русло.

«Молодец, дядя Лёша Кравцов! Не обманул! Выручил! Спасибо тебе огромное! Теперь я уверен, что со мной всё будет в порядке. Он сумеет всё организовать и служба моя пройдёт недалеко от дома в тихой и спокойной обстановке! Ура!»

Поблагодарил полубодрого призывника за добрую весть, махнул не обращающей на меня внимания отдыхающей молодёжи, повесил спортивную сумку на плечо и пошёл навстречу своему избавлению, продолжая радоваться, что старшие товарищи про меня не забыли и обязательно решат все мои насущные проблемы.

Так что жизнь мне снова показалось радостной, ибо я понял, что теперь всё будет чикибамбони.

Интерлюдия

Москва. Министерство обороны СССР

Кабинет генерал-полковника Порхунова

— Здравствуй, Николай Юрьевич. Проходи. Присаживайся. Докладывай, — произнёс хозяин кабинета, увидев своего старого боевого товарища.

Генерал-лейтенант Петров подошёл к креслу, стоящему возле письменного стола, присел и, вздохнув, произнёс:

— Просто удивительная история, Максим Иванович. Мистика и аномальное стечение обстоятельств. Ничем иным произошедшее назвать было просто невозможно.

— Давай сначала и подробней.

— После известного скандала мы узнали, что нашего подопечного собираются отправить служить в армию. По указанию министра обороны мы сразу же разработали план по организации особых условий прохождения воинской службы для Васина. Предполагалось, что на первых порах служить он будет в подмосковных Мытищах в шестьсот сорок первом «почтовом ящике», а в дальнейшем, за неделю до привидения к присяге, будет переведён в Отдельный Краснознаменный Кремлевский полк. После этого он должен был войти в состав оркестра Александрова, где смог бы продолжить заниматься музыкой. Кроме этого, мы рассчитывали, что по прошествии некоторого количества времени, когда стихнет бушующая в верхах буря, Саша сможет продолжить заниматься не только музыкой, но и, в интересах Минобороны, приступить к съёмкам устраивающих нас фильмов. Одним словом, мы просчитали всё дальнейшее развитие событий, и с нашей стороны всё было готово. Но, к сожалению, кое-что мы всё-таки не учли. А именно — то, что с этим мальчишкой всегда всё идёт не так, как у обычных людей.

Вечером 26 июля, когда Васин возвращался с прогулки, согласно приказу в ходе действий по ранее согласованному плану, ему была вручена повестка. Он расписался в получении и отбыл домой.

На следующее утро в 8:00 Васин, имея в руках спортивную сумку с личными вещами, прибыл в Останкинский военкомат. Там его провели на пункт сбора, где уже находились другие призывники.

Как Вы знаете, для того чтобы легализовать экстренный летний призыв и узаконить его, было принято решение выпустить приказ о внеплановом летнем призыве. Согласно этому приказу, в течение двух дней в трёх военкоматах было собрано более семисот призывников, которые по тем или иным причинам не попали под ранее происходивший весенний призыв.

Всё прошло в штатном режиме, и военкоматы выполнили приказ.

Для того чтобы не привлекать лишнего внимания к нашему подопечному, и для того, чтобы исключить любые слухи о его поддержке с нашей стороны, вербующий офицер из мытищинской части должен был забрать к себе Васина лишь на следующий день. Чтобы исключить любую возможность вербовки Васина другими офицерами, списки новобранцев были изменены. Из всех них исчезла фамилия Васина. Одним словом, на этом этапе всё шло согласно плану.

В назначенное время вербовщик прибыл в военкомат, но Васина там обнаружить не удалось.

Васин, без сомнения, в военкомате был, но оттуда не вышел, а попросту исчез. От него осталось лишь его личное дело.

— Ты говоришь, что на втором этапе операции Васина из Останкинского военкомата должны были перевести в Мытищинский военкомат?

— Так точно.

— То есть, вы сделали так, что Васин должен был отбыть в город Мытищи? Туда, где, по мнению, как минимум, большей половины человечества находится магическая школа и учится мальчик-волшебник Гриша Ротор? Туда, где повсюду это самая магия и волшебство? И после этого ты удивляешься, что Васин исчез?

— Э-э, да… Вы хотите сказать, тут есть связь?

— Гм, уже не знаю…

Конец интерлюдии