Рапсодия: Дитя крови

12

РАПСОДИЯ ТАК ПРИВЫКЛА ползать по холодным мокрым камням, что давно забыла ощущение тепла и сухой одежды. Мускусный запах земли и стоячей воды пропитал все вокруг.

Временами девушке казалось, что у нее никогда не было никакой другой жизни, кроме этой; что воспоминания о прошлом — всего лишь сон, а реальность — бесконечное путешествие по Оси Мира.

Они взбирались вверх и спускались вниз, шагали в неизвестность, ползли на четвереньках так долго, что у Рапсодии возникло ощущение, что ничего другого она и не знает. Время тянулось бесконечно. Всякий раз они просыпались после очередной остановки среди того же безрадостного, мрачного подземного пейзажа.

В отличие от болгов, которые, находясь в замкнутом пространстве, казалось, не испытывали страха, Рапсодия по-прежнему большую часть времени сражалась с ощущением, что вот-вот задохнется. Прежде всего, она заставляла себя не думать о том, как глубоко под землей они находятся, как мало здесь воздуха и свободного места — особенно когда они оказывались в узких, тесных пещерах.

Девушка радовалась тому, что им не слишком часто приходится пробираться вперед на четвереньках. Большую часть времени они все-таки шли, выпрямившись в полный рост или чуть согнувшись. Каждая клеточка ее тела — особенно спина и колени — отчаянно ныла, протестуя против бесконечного, безнадежного перехода по усыпанному песком каменистому полу туннеля. Отдохнуть не удавалось даже во сне.

Рапсодия по-прежнему не понимала, как Грунтор умудряется протискивать свое мощное тело сквозь крошечные отверстия и тесные коридоры, где стены сдавливали со всех сторон даже хрупкую фигурку девушки. Когда Акмед наконец объявлял, что пришла пора передохнуть, — а это, как правило, происходило после того, как им удавалось выбраться из особенно сырого, узкого коридора, — Рапсодия проваливалась в тяжелый сон, который тут же наводняли кошмары.

Чем дальше путешественники продвигались, тем напряженнее, страшнее и мучительнее становились ее видения. Один раз Акмед даже пригрозил сбросить ее с Корня вниз. Когда места бывало недостаточно, она спала на Грунторе, находя в его сильных руках утешение и покой. Ей, правда, потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к его ухмыляющемуся зеленоватому лицу, которое первым делом представало перед нею, когда она просыпалась.

Как только они добрались до Оси Мира, Акмед сильно переменился. Он стал еще более сдержанным, даже отстраненным, словно прислушивался к чему-то, находящему далеко за пределами слышимости. Теперь он разговаривал со спутниками только шепотом, хотя не возражал, если они к нему обращались, и даже отвечал. Рапсодия, видя его сосредоточенность, старалась не мешать и потому общалась главным образом с Грунтором.

Когда места хватало для того, чтобы беседовать на ходу, фирболги учили ее своему языку, который назывался болгиш, — скорее ради соблюдения вежливости, чем по какой-то иной причине. Они разговаривали на болгише между собой, и потому Рапсодии казалось, что они пытаются исключить ее из своей компании. В те редкие моменты, когда позволяло освещение, девушка обучала Грунтора грамоте. Впрочем, уроки всегда быстро заканчивались.

Однажды Рапсодия проснулась, услышав, как Акмед бормочет во сне. Он выглядел страшно побледневшим, а его лицо блестело от пота. Туннель, по которому они шли вот уже несколько дней, был довольно узким. Время от времени им попадались обрушившиеся стены и потолки. Грунтор, несколько часов назад расчистивший дорогу от громадных каменных глыб, крепко спал и не знал, что его другу снится кошмар. Рапсодия приподняла голову с могучей груди великана и несколько мгновений наблюдала за Акмедом. Потом осторожно перебралась через болга и приблизилась к тому месту, где устроился дракианин.

И вдруг почувствовала, что внутри у нее все сжалось от сострадания к нему. Веки Акмеда непрерывно вздрагивали, он с трудом дышал и все время стонал. Рапсодия осторожно прикоснулась рукой к его лбу и прошептала тихонько:

— Акмед!..

Несколько секунд дракианин не мог выбраться из своего кошмара, но потом вдруг открыл глаза. Сна как не бывало.

— Что? — еще суше, чем обычно, спросил он.

— Ты в порядке?

— Да.

Она ласково погладила его по щеке — как ребенка, которому не спится ночью.

— Мне кажется, тебе приснился кошмар.

На нее уставились непохожие друг на друга глаза.

— А ты думала, единственная обладаешь такой привилегией?

Рапсодия отшатнулась, словно он ее ударил. Его глаза метали молнии, и Рапсодия почему-то подумала о квеллане, который безжалостно отправляет диски в намеченную жертву.

— Нет, конечно же нет, — пробормотала девушка. — Я только… ладно, неважно.

Она ползком вернулась к Грунтору, который тоже проснулся, и снова устроилась на его мускулистой груди. Она собиралась спросить у Акмеда, что ему приснилось, но, увидев его реакцию, подумала, что, пожалуй, не хочет знать, чего мог так сильно испугаться бесстрашный дракианин. Грунтор закрыл глаза и постарался прогнать из головы все неприятные мысли. В отличие от Рапсодии, он знал.

Наконец Акмед, казалось, нашел то, что искал. Они оказались в такой большой пещере, что ее стены невозможно было разглядеть в темноте. Дракианин замедлил шаг, а вскоре и вовсе остановился.

— Ждите здесь и постарайтесь не шуметь, — тихо приказал он. — Если я не вернусь к тому времени, когда вы проснетесь, идите дальше без меня.

Прежде чем Рапсодия успела задать ему хотя бы один вопрос, он исчез.

Она повернулась и посмотрела на Грунтора, чтобы понять, что происходит, и тут ей стало не по себе. Такого мрачного выражения лица у болга она еще ни разу не видела.

— Что он делает? — испуганно прошептала девушка.

Великан протянул ей руку и молча усадил на пол. Воздух здесь был холоднее, чем обычно, и Грунтор распахнул плащ, приглашая девушку положить голову ему на плечо. Рапсодия устроилась поудобнее, и великан укутал ее, прижимая к себе. Потом медленно выдохнул и уставился в черный мрак у себя над головой.

«Наверное, где-то там есть потолок», — подумала Рапсодия.

— Отдыхай, мисси, — сказал великан. И она послушалась.

Акмед бросил последний взгляд на громадную пещеру, перебрался через Корень и шагнул в проход, который наконец предстал его глазам. В отличие от остальных туннелей, здесь не было ответвлений Корня. Проход лежал пустой, безмолвный, окутанный мраком.

Акмед уже довольно долго следовал за едва слышным, мерцающим биением сердца. В первый раз он уловил этот шепот, когда они покинули стержневой корень и выбрались на Ось Мира. Проникая в громкий голос Дерева, этот звук далеким эхом трепетал под ногами дракианина.

Когда они с Грунтором строили планы побега с Серендаира, Акмед первым заявил, что они должны любой ценой держаться подальше от этого места. Внутри туннеля, свернувшись кольцами в теле Земли, лежала ужасная судьба Острова. Акмед знал о существовании чудовища и о том, что оно должно пробудиться. Это знание отчасти и послужило причиной того, что Акмед решил покинуть Остров. Впрочем, дракианин предполагал, что своего часа ждет еще одно, куда более страшное существо. Он видел его собственными глазами — там, в пустыне, за разрушенным земляным мостом.

То, что ему вообще удалось уловить биение этого сердца, удивляло Акмеда. Дар крови, представляющий собой связь с сердечными ритмами людей, являлся наследством, полученным им от представителей древнейшего народа, рожденного на Острове. Однако это существо предшествовало им; оно вышло из Преждевременья. И не было человеком. Возможно, случайно выкрикнув первое пришедшее на ум имя, там, на улицах Истона, Рапсодия что-то изменила в сущности Акмеда, и он получил возможность услышать голос ТОЙ — змеиной — крови. Раньше он этого не мог.

Сердце, погребенное в глубинах Земли, билось едва слышно, но Акмед его отчетливо различал. Судя по количеству крови, которая наполняла вены существа, оно было именно тем, что искал дракианин.

Акмед остановился. Впервые в жизни он испытывал парализующий страх.

Его совсем не беспокоила собственная смерть. Впрочем, она его никогда не пугала, поскольку давно стала напарницей, достигшей бесспорных высот мастерства в их общей профессии. Постоянная вибрация мира, которую другие люди называли жизнью, раздражала его. Он просто терпел ее — по необходимости. Для него она не представляла никакой ценности.

Время от времени, покончив с очередной жертвой, Акмед видел, как на лице у нее появляется выражение мира и долгожданного покоя. Это его завораживало.

Природа наградила его здравым смыслом и рассудительностью. Он не был слепым разрушителем, как чума или война. Смертный приговор, который он выносил, часто оказывался единственным возможным выходом, единственным осмысленным спасением в мире, где желания, ненависть и любовь переплелись так отчаянно, так безнадежно.

Он не боялся встретить собственную смерть. Она была у него в долгу.

А страшила его бессмысленная, необъяснимая угроза, которая нависла над миром. Сверхъестественный ужас. Мир будет полностью уничтожен. Как только вирм выберется из-под земли, где спит, он поглотит все, что сможет отыскать. Это будет хуже солнечного затмения — солнце исчезнет навсегда, а смерть выйдет из тени и примет мир в свои объятия.

Они с Грунтором спасутся, бежав в другую часть света. Возможно, им удастся прожить остаток жизни и умереть в собственных постелях, прежде чем чудовище доберется и до них. Так они планировали в самом начале.

Но вот теперь, находясь на пороге убежища, где спит вирм, Акмед пытался найти противоядие для страшной отравы, которая была древнее самой Земли.

В его стремлении была своего рода ирония — безжалостный убийца пытался сохранить жизнь тех, кто ничего не знал о грозящей опасности. Он хотел спасти не только Остров, но и саму Землю. Он просто не мог не вмешаться, не мог упустить свой шанс помочь им.

Он стоял у выхода из громадной пещеры, вдыхая холодный воздух. Необходимость освободить вирма или стать для него приманкой заставила его поступить вопреки собственному здравому смыслу. Нужно сделать так, чтобы эта чудовищная сила навсегда осталась спать под землей.

Как ни пытался Акмед избавиться от неистребимого желания действовать, оно вцепилось в него железной хваткой и ни за что не уходило. Он не понимал его происхождения, но знал, что Рапсодия имеет к происходящему определенное отношение.

Каким-то образом ей удалось связать его жизнь с грядущими событиями. Но для того, чтобы свершить задуманное, ему потребуется ее помощь. Он должен будет убедить девушку в том, что она справится с задачей, которая, на первый взгляд, кажется невыполнимой. Она выиграет, и они победят, хотя в глубине души Акмед был уверен в этом не до конца. Если они совершат ошибку, результаты будут чудовищными. Но если они не предпримут ничего, последствия окажутся еще страшнее.

Рапсодии снился мрак.

…Пламя свечей вздрогнуло, когда со скрипом отворилась дверь ее спальни. Зашуршали простыни, отец сел на кровать.

— У тебя все хорошо, детка?

Не просыпаясь, Рапсодия подвинулась, чтобы дать ему место, и Корень оказался у нее под головой. Она кивнула.

— Темно, — прошептала она — как и в тот раз. — Я боюсь, папа.

Он завернул ее в одеяло, поднял с кровати и вынес наружу. Они оказались под усыпанным звездами небом.

— Я точно так же выносил из дома твою маму, когда она боялась темноты.

— Мама тоже боялась темноты?

Рапсодия почувствовала прикосновение его колючей бороды к своей щеке и перестала бояться. Рядом с отцом ей ничто не угрожает.

— Нет, конечно. Она лиринка, дитя неба. Большую часть времени небо остается темным. Она боялась долго находиться вдали от него, боялась замкнутого пространства. И темноты внутри этого пространства.

Рапсодия во сне сложила замерзшие руки и спрятала их между коленями:

— Ты поэтому прорубил в крыше окно?

— Да… Взгляни на небо, детка. Видишь, сколько звезд?

— Да, папа. Они прекрасны.

Даже в темноте, которая их окутала, Рапсодия видела, как отец улыбнулся:

— А могли бы мы их видеть, если бы не темнота?

— Нет, — ответила Рапсодия-девочка.

— Нельзя увидеть свет, не заглянув в лицо мраку. Запомни это.

Ей показалось, она поняла, что он имеет в виду.

— Как вначале — когда ты привез сюда маму, а жители деревни плохо к ней относились?

Улыбка исчезла.

— Да, как тогда.

— А почему они изменились? Почему стали иначе относиться к нашей семье, папа? И почему… если они презирали маму, почему ты здесь остался?

Он снова посмотрел на нее, улыбнулся, и вокруг его глаз заиграли веселые морщинки. Таким он и остался в ее памяти.

— Мы должны были победить мрак. И мы его победили — вместе. Даже если ты забудешь все остальные мои слова, я хочу, чтобы эти ты запомнила навсегда: когда ты найдешь то, во что будешь верить больше всего на свете, твой долг перед собой — не предать собственной веры, потому что она дается только один раз. И если твоя преданность будет безграничной и неколебимой, окружающим поневоле придется принять твой взгляд, согласиться с тобой. Кто лучше тебя самой может знать, что тебе нужно в этом мире? Не бойся, милая, не пасуй перед трудностями. Найди то единственное, что для тебя важнее всего. А остальное решится само собой…

На сияющий Корень упало несколько слезинок. Она запомнила эти слова, запомнила их на всю жизнь. И, следуя отцовскому наставлению, потеряла все, что у нее было. Потеряла даже его самого.

— Рапсодия!

Голос прозвучал так тихо, что девушке показалось, будто он ей приснился. Она открыла глаза и обнаружила, что перед нею стоит Акмед и буравит ее взглядом. Она кивнула, давая понять, что проснулась.

— Я должен тебе кое-что рассказать. Конец этой истории еще не написан. Хочешь услышать ее начало?

Рапсодия медленно села и взяла протянутую руку Акмеда. Как и в самый первый раз, он держал ее крепко и уверенно, только сейчас снял кожаные перчатки.

На долю секунды Рапсодии показалось, что она все еще спит. Дракианин осторожно поднял ее на ноги и увел подальше от спящего великана.

— Там находится особенный туннель, мы в такие не заходили. По пути мы встретили немало похожих на него, но сомневаюсь, чтобы ты обратила на них внимание. Они прорезаны не корнями Дерева, они появились под землей задолго до того, как был посажен желудь. Глубоко в этом туннеле находится живое сердце. Ты часто меня спрашивала, как я выбираю направление. Ответ состоит в том, что я чувствую биение практически каждого сердца. Я понимаю, мои слова звучат пугающе. Хотя внешне ты никак не выдаешь своего страха, сейчас твое сердце забилось быстрее, и я это слышу. Если бы ты заблудилась под землей, упала с Корня или оказалась погребенной заживо под каким-нибудь обвалом, я мог бы тебя найти, поскольку знаю, как звучит твое сердце.

Рапсодия принялась тереть глаза, отгоняя остатки сна. Слова, произнесенные тихим, таким знакомым сухим голосом, не походили ни на что, слышанное ею от Акмеда до сих пор. Она настроилась на его музыкальный тон и обнаружила в нем сочувствие. И беспокойство. И страх. Рапсодия тряхнула головой. Она начала сомневаться в том, что правильно понимает происходящее.

— Послушай меня внимательно, — продолжал он. — Я следовал за вибрациями. Сначала я слышал только Дерево, но когда мы вышли к Оси Мира, все изменилось. Я шел за голосом этого сердца, и он привел меня сюда. Здесь спит ужасное существо. Оно могущественнее и страшнее всего, что ты только в состоянии себе представить. Я даже не осмеливаюсь произнести вслух его имя. Чудовище, которое прячется в туннеле, глубоко под землей, не должно проснуться. Никогда. Ты меня понимаешь? Как-то раз ты сказала, что можешь продлить сон…

— Иногда.

— Да, я понимаю. Ты должна попробовать.

Акмед вглядывался в лицо Певнцы, пытавшейся выбраться из паутины сна, но дремота продолжала опутывать ее сознание. Он решил, что не сумел объяснить ей происходящее. А она обязательно должна понять, о чем именно он ее просит.

Кроме того, она сомневалась в своих способностях. По-видимому, причина состояла в, том, что она заканчивала обучение самостоятельно; ее наставник исчез, когда учиться оставалось еще целый год.

От этих мыслей дракианин похолодел. Тсолтан однажды мельком упомянул какого-то Дающего Имя… Возможно, связь Акмеда с Рапсодией возникла гораздо раньше, чем он предполагал до сих пор.

Девушка питалась плотью Корня практически с самого начала их путешествия — Акмед сделал это совершенно сознательно. Вне всякого сомнения, Корень оказал влияние на всех троих. Они провели под землей целую жизнь, но не постарели ни на мгновение — по крайней мере, если судить по биению их сердец. Дерево, связанное с самим Временем, защитило их от влияния Времени. Более того, они стали здоровее, сильнее, даже моложе с тех самых пор, как оказались внутри Сагии.

В Рапсодии произошла и другая перемена — возросла ее внутренняя сила, которой Акмед не чувствовал поначалу, когда они только встретились. Оказались ли причиной тому испытания, выпавшие на их долю, или же это дар Дерева? Рапсодия стала могущественной Дающей Имя. Акмед надеялся, что она сумеет справиться со своей задачей.

— Если я должна попытаться продлить сон чудовища, мне необходимо знать, что оно собой представляет, — тихо сказала Певица. — Ты говоришь загадками или не хочешь рассказывать мне всего, а это своего рода обман. Помнишь, как-то давно я сказала тебе, что правда обладает огромной силой. Я не смогу тебе помочь, если ты будешь скрывать ее от меня.

Вздохнув, Акмед долго изучал девушку взглядом, словно пытался проникнуть в самые глубины ее души.

— Ты назвала меня Акмед, Змей, потому что это имя звучало для тебя пугающе, верно?

— Да, я же тебе говорила. И еще: мне ужасно не по себе, что я выбрала столь необычное имя.

— Думаю, тебе не стоит расстраиваться. Вполне может быть, что мое необычное имя помогло мне отыскать туннель, в котором спит чудовище. Будучи Братом, я был кровно связан с людьми — мужчинами, женщинами. Вероятно, змеиное прозвище позволило мне услышать биение его сердца. В Преждевременье, когда земля и моря еще только нарождались, у прародительницы драконов было украдено яйцо. Если нам повезет выбраться отсюда живыми, когда-нибудь я назову тебе ее имя. Сейчас этого делать не стоит.

Рапсодия кивнула.

— Существа демонической расы, рожденные от огня, спрятали яйцо здесь, внутри тела Земли, — продолжал Акмед. — Мой бывший господин был представителем этой расы.

— Тот, что дал тебе ключ?

— Тише. Да. — Акмед понизил голос. — Детеныш-вирм, вылупившийся из яйца, живет здесь, в замерзших глубинах Земли. Он вырос до таких размеров, что его тело опутывает своими кольцами сердце мира. Он проник в саму Землю, а его тело составляет большую часть массы мира. Сейчас он спит, но скоро демон захочет призвать его на поверхность. Рапсодия, я не могу объяснить тебе, какой он громадный. Ствол Сагии показался нам жалкой веткой по сравнению с Главным корнем, так?

— Да.

— А Главный корень представляется тоненькой ниточкой в сравнении с Осью Мира. Ось Мира — все равно что твой волосок рядом с вирмом. Он может сожрать всю Землю — это и было целью тех, кто украл яйцо. Вирм ждет зова демона, и я знаю точно, что он прозвучит очень скоро. — Акмед закрыл глаза, и Рапсодия больше не видела его лица. — Мне это известно, потому что для этого он намеревался использовать меня.

— Вот почему ты решил бежать?

— Отчасти…

Рапсодия опустилась на пол. Теперь она смотрела на Акмеда новыми глазами. Едва ли не с самой встречи она, конечно, понимала, что ее спутники ведут не слишком праведную жизнь; после того, как они прикончили отряд, посланный Майклом, сомнений у нее уже не оставалось. Однако оба обладали благородством.

Грунтор с самого начала взял на себя роль ее защитника, спорил из-за нее с Акмедом, помогал в трудные минуты, оберегал от кошмаров. А вот в его спутнике она разглядела хорошее только сейчас.

«Нельзя увидеть свет, не заглянув в лицо мраку. Запомни это».

— И вместо того, чтобы обойти страшное место, ты привел нас сюда в надежде, что мы сможем остановить чудовище?

— Да, если получится. — Глаза Акмеда — совершенно разные — блестели в темноте. — Но даже и в этом случае, Рапсодия, мы лишь оттянем неизбежное. Ты не сможешь уничтожить его совсем. Таким могуществом не обладает ни одно живое существо.

Она опустила голову на руки:

— Я могу спеть песнь глубокого сна, но не имею ни малейшего понятия, повлияет ли она на него. Кроме того, мне нужно находиться рядом с ним, чтобы он меня услышал.

Акмед тяжело вздохнул:

— Этого я и боялся. Мы с Грунтором обсуждали такую возможность.

— И он возражал! Вот почему ты дождался, когда он уснет, чтобы со мной поговорить.

— Поосторожнее, Рапсодия, я ведь могу изменить свое мнение о тебе. Ты, оказывается, умница.

— У меня появилась одна идея, но мне понадобятся мои вещи, — сказала она, улыбнувшись. — Тебе скорее удастся забрать их, не разбудив Грунтора.

— Прежде чем совершить какую-нибудь глупость, может быть, скажешь мне, что ты задумала?

Акмед протянул ей заплечный мешок и вспомнил ту далекую ночь у костра за стенами Истона. «Я снова спрашиваю у тебя, Певица, что можешь сделать ты?» — спросил он. А она ответила: «Могу сказать абсолютную правду, как я ее понимаю. И сделав это, я в силах изменить действительность».

Акмед снова перевел взгляд на Рапсодию. Она распутывала завязки мешка, где хранила свою арфу.

— Я ужасно признательна тебе за доверие. — Она вытащила инструмент, который пострадал от того, что находился под землей, не больше, чем хлеб Пилама. — Ты сказал, что в определенный момент чудовище будет разбужено.

— Да.

— А если оно не услышит зова? Акмед непонимающе уставился на нее.

— Чтобы призвать кого-то, нужно знать его истинное имя. Разумеется, мне оно неизвестно. Но если нам удастся замаскировать призыв, помешать чудовищу уловить его — возможно, оно будет спать и дальше и вообще не отреагирует на голос зовущего. По крайней мере, какое-то время. На лице Акмеда появилось подобие усмешки.

— И как ты собираешься это сделать?

— Еще не знаю. Но я что-нибудь придумаю, когда мы войдем в туннель.

Они очень осторожно ползли по громадному сияющему Корню, стараясь не спешить, чтобы не наделать шума. Наконец они добрались до его конца и ступили на черную базальтовую скалу, сквозь которую проходила Ось Мира. От края Корня начинался громадный туннель, окутанный черными тенями.

Чем ближе они к нему подходили, тем становилось холоднее.

Из глубины огромной круглой пещеры поднимался ледяной ветер. Он щипал уши и пальцы, морозил мокрую одежду, которая тут же пристала к телу.

— Боги! — прошептала Рапсодия. — Почему здесь так холодно?

Акмед медленно повернулся к ней и ответил, делая долгие паузы между словами, словно у него стучали зубы и он никак не мог с собой справиться:

— Когда демоны, спрятавшие яйцо, ушли наверх, в мир людей, они забрали с собой стихию огня, чтобы вирм оставался в спячке. Они хотели, чтобы он вырос до максимально возможных размеров, прежде чем выпустить его на свободу. Я думаю, именно по этой причине тех мерзких червей привлекли тепло и свет.

— С тобой все в порядке? — забеспокоилась Рапсодия. На губах Акмеда, покрывшихся коркой льда, появилась усмешка.

— Я раздумываю, не впасть ли и мне в спячку.

— В каком смысле?

Он наклонился так, чтобы она смогла услышать его шепот:

— Ты же сама назвала меня Акмед, Змей. Рапсодия с сочувствием протянула руку и стерла тонкую ледяную пленку с его лица. Теперь он шел так медленно, что они почти не продвигались вперед.

— О боги! — пробормотала Рапсодия.

Акмед оказался в ловушке змеиного имени, которое она ему дала.

«Что я наделала! — подумала она, глядя, как Акмед замерзает, не в силах сдвинуться с места. — Если у меня ничего не получится и я разбужу змея, ему не спастись. Он станет первой жертвой. Нет, второй».

— Сначала я отведу тебя назад, — сказала она и взяла дракианина за безжизненную руку. — Тебе нельзя здесь оставаться.

Акмед сделал над собой отчаянное усилие и покачал головой. Его глаза, такие же пронзительные, как и прежде, уставились на девушку.

— Рапсодия, — проговорил он с трудом. — Сделай все, что сможешь. Я подожду.

Он произнес это таким тоном, что Рапсодия поняла — спорить бесполезно. Она посмотрела в глубь ледяного, окутанного мраком туннеля:

— Ты слышишь его сердце? Акмед дважды закрыл глаза.

— Хорошо. Тогда приступим прямо здесь, а ты скажешь, реагирует ли он на то, что я делаю. Вдруг он начнет просыпаться!.. Я начну очень осторожно, чтобы в случае необходимости сразу остановиться. Дай мне несколько минут, я хочу понять, куда уходит туннель.

Рапсодия аккуратно положила арфу и на цыпочках подошла к тому месту, где начинался туннель. Его стены и потолок терялись в темноте, таким он оказался громадным. Значит, попав внутрь, она сразу ослепнет и, вполне возможно, перестанет ориентироваться. Девушка приложила руку к ближайшей стене, чтобы определить угол наклона, под которым туннель уходил вниз, и ощутила под ладонью что-то холодное и сухое. Рапсодия вернулась к Акмеду.

— Вирм, наверное, очень далеко отсюда, — прошептала она. — Я не вижу конца туннеля.

Акмед напрягся, пытаясь что-то сказать:

— Стена… туннеля…

Рапсодия подошла поближе, чтобы разобрать его слова.

— …это… одна… чешуйка… на… коже… вирма…

От его слов Рапсодия похолодела. Акмед говорил, что тело змея проникло в большую часть Земли, но она никак не предполагала, что оно составляет также и пещеру, в которой они находились. Если громадный туннель — это всего лишь одно из колец, а сердце прячется далеко в глубинах Земли, то вряд ли найдется сила, которая сможет с ним справиться, если он проснется. А она, Рапсодия, только что касалась его рукой!

Отчаянно сражаясь с подкатившей к горлу тошнотой, девушка опустилась на пол и взяла в руки арфу. Она постаралась очистить свое сознание от посторонних мыслей и уловить музыку, пронизывающую воздух в пещере. Вскоре она услышала тихую, ровную мелодию.

Почти однообразный, монотонный звук, постоянный и почти не меняющийся… Глубокий сон…

Рапсодия тихонько начала напевать самую простую колыбельную из всех, какие знала, стараясь настроиться на музыку вирма. Она посмотрела на Акмеда, безмолвно спрашивая его, не забилось ли сердце вирма быстрее. Глаза дракианина напряженно, но спокойно наблюдали за ней. Казалось, его совершенно не волнует, что он попал в плен своего замерзшего тела.

Песнь Певицы сплелась с мелодией, парящей в воздухе, соединилась с ней, они стали неразделимым целым. Рапсодия очень осторожно добавила гармонический элемент и почувствовала, что в воздухе стало немного теплее. Она тут же вопросительно взглянула на Акмеда. Он один раз моргнул. Никаких изменений…

Какая-то посторонняя мысль постучала в дверь сознания, и Рапсодия тряхнула головой, прогоняя ее прочь. О значении того, что она делает, и возможных последствиях придется подумать потом, когда все будет закончено. Иначе ужас погребет ее под своей тяжестью.

Когда демон призовет вирма, он произнесет истинное имя змея, соответствующее тому музыкальному тону, на который он настроен. Значит, нужно немного изменить тон, добавить в него едва заметную нотку диссонанса.

«Когда ты используешь музыку, чтобы причинить боль, для достижения оптимального результата действуй очень осторожно, искажая мелодию понемногу, а не сразу и резко» — так говорил наставник.

Если Рапсодия постарается не спешить, едва заметно поднимая тон, возможно, змей ничего не почувствует, но этого будет достаточно, чтобы призыв демона не был услышан.

Певица дышала в такт песне, подчинив ей жизнь своего тела. Время перестало для нее существовать — совсем как тогда, в Широких Лугах. Она не имела ни малейшего представления о том, как долго играла, бесконечно повторяя один и тот же припев, в который то и дело вносила едва заметные изменения. Песнь словно шла по кругу, мелодия возникала снова и снова, словно наматывая невидимую нить на громадный клубок.

Спустя некоторое время Рапсодия прибавила к монотонному напеву немного новую интонацию. Неожиданно Акмед широко раскрыл глаза — сердце змея забилось сильнее, океан крови ускорил свой бег по его чудовищному телу. Акмед принялся отчаянно моргать.

Рапсодия ничего не замечала, погруженная в музыку, которая стала частью ее существа. Она продолжала играть, постепенно меняя мотив.

Стены туннеля завибрировали — громадный змей чуть-чуть потянулся, а потом снова погрузился в сон. Воздух стал немного холоднее, биение сердца у вирма замедлилось. Акмед закрыл глаза и вздохнул, отчаянно желая только одного — чтобы опасная игра поскорее закончилась…

Много часов спустя измученная Рапсодия наконец поднялась на ноги, не прекращая играть, и вернулась к выходу.

— Самохт, — приказала она инструменту. — Продолжай играть.

Арфа теперь напевала колыбельную песню сама, несмотря на то что пальцы девушки больше не касались ее струн. Сложная мелодия повторялась снова и снова, без остановки и перерыва. Рапсодия осторожно положила инструмент на пол туннеля и сделала шаг назад. Песня продолжала звучать. Она будет звучать бесконечно.

Рапсодия повернулась и быстро подошла к Акмеду, который стоял с закрытыми глазами. Изо всех сил сражаясь с усталостью, она поднялась на цыпочки и тихонько пропела его имя.

— АКМЕД, ЗМЕЙ, СОГРЕЙСЯ, ВЕРНИСЬ.

Акмед заморгал, но не пошевелился. Приказ, прозвучавший в песне, не подействовал.

Рапсодия едва держалась на ногах от усталости, быстро пожиравшей остатки ее сил. Она сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза, схватила Акмеда за руку и потянула на себя:

— Идем, пожалуйста.

Никакой реакции… Рапсодия потянула сильнее, пытаясь оттащить дракианина от зияющей пасти туннеля, но ей удалось лишь уронить замерзшее тело Акмеда на пол, где он и остался лежать совершенно неподвижно.

По щекам Рапсодии потекли слезы. «Нужно привести Грунтора…» — мелькнуло в уме.

Не разбирая пути, она побрела в сторону Корня, где остался великан… И без сил повалилась на сверкающую поверхность Оси Мира.

Несколько мгновений она лежала, не в силах двинуться с места, прислушиваясь к тихому гудению пола. Песнь Корня окутала ее сознание, подарив покой и утешение.

Девушка сделала глубокий вдох. Прежде голос Корня давал ей силы. Может быть, он поможет и сейчас… Рапсодия пропела свою Именную ноту — ЭЛА, — пытаясь настроиться на тональные модуляции Дерева.

Через некоторое время она почувствовала едва заметный прилив сил и поднялась на ноги. Она знала: Грунтор где-то рядом; его следует найти, и у нее хватит сил это сделать.

Сосредоточившись на голосе Дерева, преодолевая мучительную усталость, она шла вперед, шаг за шагом, опустив голову и стараясь дышать как можно ровнее — пока ее не подхватили могучие руки.

— Мисси! Ты в порядке?

— Акмед, — прошептала Рапсодия, заглядывая в лицо болга, который отчаянно дрожал. — Помоги мне его вытащить.

Не говоря ни слова, Грунтор подхватил ее на руки и помчался в ту сторону, откуда она пришла.

Когда они добрались до места, где упал Акмед, тот по-прежнему неподвижно лежал на полу. Пока Грунтор снимал свою куртку, Рапсодия принялась хлопать Акмеда по щекам, пытаясь понять, в сознании он или нет. С радостью она увидела, как на замерзшем лице появляется знакомое хмурое выражение.

Болг, не теряя времени, ловко закутал Акмеда в свою куртку и поставил на ноги, а затем взвалил себе на плечо, как бревно, и повернулся к Рапсодии:

— Сама идти сможешь, мисси?

Рапсодия кивнула, не сводя глаз с Акмеда. Бледность медленно исчезала с его лица, он уже мог шевелить руками и ногами — правда, совсем немного. Рапсодия улыбнулась. Он чуть-чуть наклонился вперед и прошептал:

— Смотри.

Рапсодия обернулась и взглянула на туннель. Отверстие очень медленно затягивали тонкие нити света, похожие на призрачную паутину. Каждое новое повторение мелодии создавало еще одну нить — на стенах пещеры возник изумительный по красоте рисунок, состоящий из переплетающихся кругов.

— Мелодия замерзла, — прошептала Рапсодия, не в силах оторвать восхищенного взгляда от поразительного зрелища.

С каждым оборотом нити становились толще, звук громче. Теперь песня звенела на три тона выше и стала совершенно не похожа на исходную. Если им повезет, чудовище не услышит свое имя, когда демон решит его призвать. Песенки с повторяющейся интонацией — первое, чему учат Певцов, чтобы они умели настраиваться на гармонический лад с собой и продолжать столько, сколько потребуется. Каждая нить пела, повторяя простую мелодию, вибрируя, точно струна арфы; каждая начинала свою партию на несколько секунд позже предыдущей.

— Скоро песня превратится в какофонию, — заметила Рапсодия.

Уже и сейчас она звучала немного невпопад, словно заиграл оркестр без дирижера, в котором каждый музыкант выбрал свою собственную скорость исполнения.

— Идем, мисси, пора отсюда убираться, — сказал Грунтор.