Николай I Освободитель. Книга 2

Глава 16

— Я за смертную казнь! Такое прощать нельзя. Любой другой приговор будет воспринят исключительно как слабость!

Александр поморщился, отправлять на плаху такое количество «видных» сановников ему совершенно точно не хотелось. Император бросил быстрый взгляд на Константина, тот только пожал плечами, выражая готовность согласиться с любым решением императора.

Мы сидели в кабинете брата вчетвером: в данном случае, как причастного к семейным событиям к обсуждению привлекли и пятнадцатилетнего Михаила. Младший, которого по такому случаю выдернули на несколько дней из лицея, сидел и слушал важные разговоры с открыты ртом.

Мы сидели уже не первый час, в кабинете было накурено — хоть топор вешай. Вообще из всей нашей семьи не курил только я. Ну и Михаил: просто по возрасту еще не позволяли. Меня эта вредная привычка жутко раздражала — я не упускал случая каждый раз высказать братьям о том, что курение страшно вредное дело — но конкретно этот раз явно был не тот случай, чтобы поднимать вопрос здоровья.

— МамА ты тоже собираешься голову рубить, — приподняв бровь осведомился у меня Александр. — Или в петлю отправить? Даже не знаю, что тут подходит лучше.

— Нет, конечно, — я пожал плечами. — Это будет сильнейший удар по репутации фамилии. В монастырь. Причем по собственному, четко выраженному желанию. Молиться о будущем империи.

— Жестоко… — пробормотал Константин, а Михаил только булькнул что-то нечленораздельное.

— Господа, я с вас поражаюсь, — я оглядел присутствующих, — вы серьезно собираетесь простить этим людям попытку заговора? Я, возможно, открою вам неприятную тайну, однако они убили бы каждого из здесь присутствующих, не задумываясь не на секунду.

В комнате на некоторое время повисла звенящая тишина. Каждый думал о своем.

Сразу после срыва попытки переворота, заговорщиков — верхушка прибыла в Зимний лично, дабы непосредственно поучаствовать в процедуре смены власти — схватили, разделили и отправили в Петропавловку. Там их рассадили по отдельным камерам и принялись оперативно и достаточно жестко — не считаясь со званиями и былыми заслугами — колоть на предмет оставшихся неизвестными участников, причастных или просто знавших о готовящейся акции но не донесших о ней «куда следует».

Моих ребят от следствия тактично оттерли, впрочем, я по этому поводу не переживал, грязной работой — а в том, что часть работы там будет грязной, сомнений не было — в казематах Петропавловки есть кому заниматься. Нет смысла отнимать хлеб у профессионалов.

Основной проблемой стал масштаб заговора. Получив поддержку сразу из нескольких разных источников, а также кое-какое прикрытие от властей — логично, учитывая, что власти в моем лице этот заговор и организовали — участники развернулись реально не на шутку, успев так или иначе привлечь к делу под сотню человек. Это если рядовых бойцов не считать. Естественно, рубить всем им головы Александр энтузиазмом не горел. Все же времена Петра уже прошли, хотя и тогда история со стрельцами выглядела весьма и весьма дико.

— Хорошо, давайте разделим всех участников на группы, систематизируем, используем в этом деле научный, так сказать, подход, — Александр хмыкнул, но кивнул. — Непосредственно к смерти приговорим только тех, кто собирался участвовать в цареубийстве лично. И тех, кто сознательно работал на иностранные государства.

— Почему так? — Подал голос Михаил.

— Потому что есть существенная разница между попыткой что-то изменить по внутренним убеждением, — попробовал объяснить я свое видение, — тут человек может действительно быть патриотом, искренне желать добра империи, но заблуждаться. Просто по молодости-глупости. Такого человека можно отправить подальше от столицы, куда-нибудь на Аляску, на земле, так сказать, поработать, да на жизнь простого народа посмотреть, может в мозгах что-то и сдвинется. А вот если человек сознательно работает за деньги другого государства, то это измена. Предательство, причем не лично императора, а страны. Мы же прекрасно понимаем, что если иностранцы сильно-сильно хотят убить правителя, то, вероятно, он все делает правильно, не так ли?

Последняя фраза предназначалась Александру, и он это понял. Он выдержал мой длинный взгляд глаза в глаза и кивнул, как бы подтверждая, что за последние десять лет многому научился, и многое понял, неожиданно для себя оказавшись на месте Павла.

Раскрытый заговор, проведенные под благовидным предлогом чистки — в конце концов на восточных границах империи перманентно не хватало чиновников — плюс относительно благоприятная, благодаря выплаченной французами контрибуции экономическая ситуация изрядно укрепила позиции Александра, позволив одномоментно заткнуть всем недовольным рты. Одно дело бурчать, когда за это тебе ничего не будет, и совсем другое — когда за это можно не иллюзорно уехать столоначальником куда-нибудь в Иркутск или даже Ново-Архангельск. Исключительно для воспитания позитивного образа мысли.

Естественно, не обошлось и без массовых конфискаций имущества заговорщиков. Наличность, банковские вклады, земли, крепостные — бюджет империи изрядно пополнился, — несколько, правда позже, уже после состоявшегося летом большого суда — за счет участников заговора. Вообще, если смотреть глобально, то тринадцатый и четырнадцатый года, с точки зрения поступлений в казну, — там еще масштабные реквизиции в Польше дали некислую такую прибыль — стали для России максимально удачными. Ни до не после таких обширных, незапланированных поступлений, позволяющих реализовывать глобальные проекты, не экономя на текущих нуждах, вероятно, не случалось.

Что же касается контрибуции, то одномоментный впрыск такого громадного количества серебра и золота в русскую экономику дал просто поразительный эффект. Благодаря обратному выкупу ассигнаций — на это пошла значительная, как бы не две трети, часть золота — бумажный рубль стал впервые котироваться один к одному по сравнению со своим металлическим братом.

Огромная стройка, развернувшаяся от Риги до Пинска и от Белостока до Можайска кнутом, подстегнула деловую активность империи. Мгновенно возросла потребность в строительных материалах, в древесине в металле, в рабочих руках, буквально вынудив привыкших к теплому болоту российских купцов и дворян соответствовать историческому моменту. Впрочем, все это коммерческое цунами в конце тринадцатого, начале четырнадцатого года пока только зарождалось, и последствия от него, стали очевидны гораздо позже.

Кроме того, захватив огромные трофеи по итогам прошедшей войны, Россия смогла весьма выгодно распродаться, поставляя вооружение обеим воюющим сторонам. Учитывая, что у нас в это время была принята обширная программа перевооружения на шестилинейные штуцера — под это дело я даже начал строить отдельный оружейный завод в Сестрорецке, — коими в обозримом будущем планировалось вооружить всю армию, невостребованными оставались чуть ли не полмиллиона гладкоствольных ружей, российского, французского и британского производства.

Часть этого зоопарка была продана Пруссии, которая вследствие резкого увеличения армии просто не могла обеспечить ее вооружением собственными силами. Деньги, что особенно приятно, были английские. Получалось, что мы вновь получаем островное золото за войну с Францией, только при этом в ней непосредственно не участвуем. Шикарно!

Кроме Пруссии, своими же ружьями был вооружен ушедший в Турцию французский корпус под командованием оставшегося с войсками Сен-Сира. Не слишком стесняясь, мы вернули французам — за отдельную плату естественно — все их оружие и снаряжение, отправив его подводами вслед уходящим на юг невооруженным колоннам бывших военнопленных.

Одновременно с войной на франко-испанской границе, воспользовавшись зимним перемирием Наполеон принялся активно реформировать структуру Рейнского союза. Возможно, тут свою роль сыграло общение со мной, и идея «треугольника Германий», как самой устойчивой фигуры. А может, дело было в том, что в сложный исторический момент лета-осени тринадцатого года малые герцогства и княжества, практически устранились от своей обязанности выставлять на поле боя союзные контингенты, и в отличии от той же Саксонии, оперативно сформировавшей десятитысячный корпус, войск Бонапарту не дали. В любом случае количество малых немецких государств, продолжавших до сей поры сохранять некоторую относительную самостоятельность, начало резко сокращаться.

В первую очередь увеличена была территория той же Саксонии, которая показала себя чуть ли не самым верным союзником французского императора. Возможно, дело тут было в том, что на земли этого королевства совершенно отчетливо облизывались и Пруссия, и Австрия, и без сильного покровителя даже те крохи независимости, которые имел в руках Фридрих Август, могли бы очень быстро закончиться.

Кроме этого, часть герцогств было присоединено к Вестфалии, где номинально королем числился беспутный младший брат Наполеона — Жером. Небольшая подачка была брошена Баварии, для стимулирования их верности, кое-какие земли отошли Вюртембергу, в все земли севернее Эльбы собраны в одно образование — королевство Мекленбург. В него же Бонапарт формально включил и не входящую до этого в Рейнский союз но оккупированную французскими войсками Шведскую — вернее уже несколько лет как не шведскую — Померанию.

Пока было не понятно, на скольких королевствах Бонапарт решил остановиться, но очевидно, что вся эта мелкопоместная вольница, от которой толку, как показал поход на восток — чуть, его изрядно достала. Плюс у укрупненных немецких королевств появлялся совершенно понятный и очевидный мотив воевать за Наполеона, поскольку в случае его проигрыша, большую часть новоприсоединённых земель у них очевидно бы отобрали в пользу победителей.

В итоге такие действия позволили буквально из нечего создать новое немецкое союзное войско общей численностью в шестьдесят тысяч человек. Не так много, как в двенадцатом году, да и качеством эта армия не блистала, однако французский император был совершенно не в том положении, чтобы перебирать.

Глобально стратегическое положение Франции было очень тяжелым. Не смотря на победу в битве под Байоной в конце декабря, уничтожить англо-испанское войско у Наполеона не получилось, — Веллингтон в относительном порядке отступил за Пиренеи и вскоре уже был готов совершить вторую попытку — поэтому южные рубежи государства были под постоянной угрозой вторжения. Была потеряна вся Италия и Далмация, а общее австро-прусско-шведское войско насчитывало больше двухсот пятидесяти тысяч штыков. При том, что выставить против них, Бонапарт мог только двести.

Несмотря на то, что Семен Романович уже давно, по сути, перестал выполнять обязанности моего воспитателя, официально от этой должности он отставлен не был. Тем более, что был еще Михаил, которому шестнадцать исполнилось только несколько недель назад, хотя, по правде говоря, несколько последних лет воспитанием его занимались больше преподаватели Лицея, а не Воронцов.

Тем, не менее мы продолжали поддерживать самые тесные взаимоотношения, став за десять с лишним лет тесного общения не только друзьями, но и компаньонами. Воронцов активно вкладывался в мои предприятия, видя в них перспективу и, надо сказать, ни разу не прогадал.

14 марта мы сидели на веранде Воронцовской дачи, что на Петергофской дороге, пили чай — Семен Романович всю жизнь считал, что это именно он пристрастил меня к этому по-настоящему английскому напитку, ну а я его в этом не переубеждал, — играли в шахматы и разговаривали на разные темы. Благо поговорить нам было о чем, начиная от коммерческих дел, заканчивая активизировавшейся с приходом тепла войны в Европе.

Весна в этом году вообще была достаточно ранняя, что и позволило нам с Воронцовым — он, впрочем, по-стариковски кутался в теплый плед — не слишком боясь закоченеть на открытом воздухе, пить чай и любоваться окрестностями. Хотя я, по правде говоря, больше внимания уделял изумительной красоты ажурным наличникам и карнизам, к которым явно приложил руку настоящий мастер.

— Шах, — вырвал меня их созерцательного состояния голос наставника. Я бросил быстрый взгляд на доску: от шаха, как известно, еще никто не умирал — закрылся конем, одновременно развивая фигуру. — И все же не для игры в шахматы ты сегодня приехал и даже не для того, чтобы попить чаю.

— Чай у вас, Семен Романович, как всегда прекрасный, — тут я нисколько не кривил душой.

— Ну да, ну да, можно подумать у тебя в Михайловском хуже, — пробурчал Воронцов, но было видно, что похвала ему приятна. Он еще немного подумал и взял моего коня, сдваивая мне пешки. — И все же. Я знаю тебя слишком хорошо, и в том, что ты терпеть не можешь просто так ходить в гости, без веской на то причины, уверен на сто процентов. Сколько раз ты был здесь за прошедшие годы?

— Раза четыре, пожалуй, что и был, — пожал плечами я, двигая вперед ферзевую пешку и подрывая вражеский центр.

— А сколько раз ты приезжал просто так, без повода?

— Хм… Наверное, ни разу, — улыбнулся я, будучи вынужден признать правоту Воронцова.

— Ну вот и я о чем… — Семен Романович не смотря на свой весьма солидный — в этом году ему исполнялось семьдесят — был еще очень даже бодрым стариком и даже тяжело перенесенное воспаление легких, отправившее его в постель на добрых два месяца, не слишком на нем сказалось. Во всяком случае умственно он мог дать фору многим молодым, чем я и хотел воспользоваться.

— Хорошо, — я кивнул, Воронцов тем временем не стал бить мою пешку своей, а вместо этого подкрепил ее слоном. Видимо, он не был против поиграть с изолятором. — Вы что-то знаете о Ротшильдах?

— Хмм… — задумался мой собеседник, отвлекшись от шахмат. — Жиды, какие-то? Фамилию, пожалуй, что и слышал, однако, где именно — не скажу.

— Ротшильды — старая европейская семья уже несколько веков занимающая ростовщичеством, — Воронцов хмыкнул, мол ну да, чем они еще могли бы заниматься. — Пару лет назад, глава дома умер, а его сыновья разъехались по Европе, основав несколько связанных между собой банков. Лондон, Париж, Вена, Франкфурт, Неаполь. Весьма ловкие ребята, умеющие делать деньги практически из воздуха и, естественно, не гнушающиеся всякими темными делишками, способными принести хорошую прибыль.

— Естественно.

— Нет таких преступлений, на которые, пусть даже под страхом виселицы, не пойдет капиталист ради трехсот процентов прибыли, — по памяти процитировал я не родившегося — хотя вполне возможно, что уже родившегося, если его Маркс цитировал — Даннинга. — Собственно, поговорить я хотел с вами именно о Лондонском отделении их финансовой организации.

— Логично, — согласился Воронцов, у которого до сих пор на острове оставалось огромное количество связей.

— У меня появилась информация, что Ротшильды готовят грандиозную аферу. Даже не спрашивайте откуда, — Семен Романович, привыкший к тому, что я регулярно огорошиваю окружающих знаниями неизвестной природы и бровью не повел. — Биржевая махинация, с потенциальной прибылью в миллионы фунтов стерлингов.

— Серьезно, — пробормотал Воронцов. Курс рубль/фунт стерлингов соотносился примерно, как 6к1, и даже миллион фунтов — была вполне солидная как для частного капитала сумма. — И в чем ее суть?

— Суть в том, что имея филиалы и во Франции, и в Германии, и в Англии, Ротшильды одновременно увлекаются разведением голубей…

— Быстрая связь, — мгновенно уловил суть наставник.

— Именно, — я кивнул, — более того, все об этом знают. А дальше, как говорят фокусники, следите за руками: приходит новость о том, что через пару дней должно состояться генеральное сражение между войсками Наполеона и коалициантов. На следующий день, Ротшильд показательно лихорадочно бросается продавать английские ценные бумаги, одновременно распространяя слух, что все пропало, союзники разбиты, а корсиканец завтра-послезавтра высадится на острове…

— Но ведь это чушь! — Воронцов скептически изогнул бровь.

— Чушь не чушь, а панику на пару дней создаст легко. Ну а больше, собственно, и не нужно: подставные люди за это время скупят облигации по цене бумаги, на которой они напечатаны, и когда подоспеет опровержение, дело будет уже сделано.

— Может сработать, — после некоторой паузы, вынес вердикт Воронцов. — Не бесспорно, но как один из возможных вариантов — вполне. Что ты хочешь от меня? Мои связи на острове?

— Я… Я хочу, чтобы вы отправились в Лондон лично. На пару лет хотя бы, до конца пятнадцатого года. Я дам вам кое-какую сумму в золоте и хватких ребят, на которых можно положиться. Они и охранниками вам будут ну и кое-какую другую работу на острове заодно сделают. Собственно, от вас требуется только крутиться в нужном обществе и быть в курсе событий. Думается мне, что пропустить всю заварушку будет сложно в любом случае.

— Хочешь и в Лондоне осведомителей заиметь? — То ли одобряюще, то ли осуждающе констатировал Воронцов. Я не стал отпираться и кивнул. — А меня, значит, на место Толстого определяешь? Староват я, однако, для таких номеров, да репутация не та, не станут к наставнику великих князей всякие обиженные стекаться…

— Я бы не стал вам такое предлагать, Семен Романович, — я покачал головой, — потому что безмерно вас уважаю… Ну и по вышеозвученным причинам, конечно, тоже.

— Понятно… — Протянул Воронцов, переваривая полученную информацию, — не против, если я часть своих денег вложу в это дело?

— Когда я был против? Вы же знаете, я готов брать в компаньоны любого разумного человека, способного принести отчизне пользу, — я долил себе кипятка из стоящего на столе меднобокого самовара, встал, подошел к ограждению веранды, сделал добрый глоток ароматного напитка и продолжил мысль. — Знаете Семен Романович, ведь вас называют первейшим англофилом в России. Ваша репутация настолько опережает вас, что в первые годы нашего сотрудничества, я даже боялся, чтобы кое-какие… Конфиденциальные сведения, доступ к которым вы тут получили, не утекли на ту сторону пролива, понимаете меня?

— Понимаю, — поморщился Воронцов. Было видно, что эта тема ему не слишком приятна, — более того не могу отрицать того, что получал некоторые намеки в озвученном направлении. И все отклонил.

— Знаю, — я усмехнулся, повернулся к наставнику и посмотрел ему в глаза. — Англичане, когда их спросили имеет ли смысл пытаться привлечь вас к заговору, как известного англофила и вероятно не слишком восторженно относящегося к сохранению за Бонапартом трона, ответили категорически отрицательно. Более того, они просили устранить вас вместе со мной. Видимо за все хорошее к ним отношение.

— Даже так? — Воронцов удивленно вздернул брови.

— Именно

— Ну что ж, — подумав о чем-то своем несколько минут выдохнул бывший воспитатель. — Я согласен, давайте попробуем ободрать этих Лондонских снобов как липку.

ЗЫ. Это бонусная глава, выложенная по достижению 2,5к лайков. Следующая бонусная глава будет выложена при наборе 3к лайков под этой книгой. Уверен, при желании, сделать это можно остаточно быстро)

ЗЗЫ. Очень много чего нужно написать по 13–14 году. Хотел ускориться, но никак не получается(И да, прошу больше комментариев, а то не очень понятно, нравится вам или нет.