Николай I Освободитель. Книга 2

Глава 25

— Сим открываю новое учебное заведение Российской империи! Да будет оно процветать к вящей славе отчества! — Торжественно объявил Александр и порезал поднесенными на бархатной подушечке ножницами шелковую ленту. Толпа собравшаяся возле Аничкового Моста разразилась бурными — как сказали бы в одной стране, которая, я на это во всяком случае надеялся, никогда в этой истории не появится на политической карте мира, — аплодисментами, переходящими в овацию. Все же местные в этом плане наивны как дети, неизбалованные хорошо поставленным шоу. Немного музыки, немного флагов, цветов, ленточек, присутствие самого императора и, собственно, все — хороший праздник готов. И даже достаточно прохладная как для октября погода — со стороны залива дул отвратительный сырой и холодный ветер, быстро промораживающий буквально до костей — не мог испортить собравшимся настроения.

Новое учебное заведение — Санкт-Петербургский электротехнический институт — открыли 20 октября в простаивающем до того пустым Аничковом дворце. Идея такого научного и образовательного центра — я надеялся впоследствии развернуть его в полноценный политехнический университет — возникла у меня спонтанно после того, как вслед за Фарадеем мне удалось, совершенно случайно, по правде говоря, сманить из Баварии Георга Ома. Собственно, двадцатишестилетний будущий открыватель закона сопротивления своего имени пока еще ничего не изобрел и достался нам буквально за копейки. Как, впрочем, и двадцатичетырехлетний Фарадей. В Баварии в это время не смотря на окончание войны, было достаточно безрадостно: финансы лежали в руинах, давление старшего брата — Франции — на экономику ощущалось в массовом завозе товаров с запада, что било собственному производителю, а огромное количество молодых людей самого цветущего возраста остались на полях сражений по всей Европе. Ом был просто счастлив свалить оттуда пусть даже в далекую холодную Россию.

Так вот моя электротехническая лаборатория за последние годы достаточно основательно переросла масштабы просто небольшого предприятия и обзавелась кучей мелких экспериментальных производств: на одном из них, например, в рамках опытов по хромированию начали покрывать тонким слоем блестящего металла детали выпускаемого нами револьвера. Получилось… Красиво и богато. Блестящий, получивший механизм прокрутки барабана и три варианта длины ствола, подорожавший соответственно на пятнадцать рублей «Бульдог 2», станет хитом продаж в будущем шестнадцатом году, принеся чистой прибыли в сто пятьдесят тысяч рублей. Вроде бы мелочь, но приятно.

Ну и, в общем, я решил, что не гоже такой научный потенциал — а уж какой потенциал с точки зрения пропаганды — прятать от людей. Петрова назначил почетным ректором, найдя ему толкового зама — администратора, чтобы текучка не мешала ученому заниматься действительно важными вещами. Ну а про качество преподавательского состава и говорить нечего: что не имя, то величина.

Понятное дело, что формальное открытие института не означало набор студентов уже в пятнадцатом году. Сначала нужно было все подготовить, набрать преподавательский и технический состав, отпечатать учебную литературу, оборудовать лаборатории, что, с другой стороны, совсем не мешало пафосно объявить об учреждении института несколько заранее.

Вообще электротехническое направление среди всех дел, которые я на себя так или иначе взвалил, развивалось наиболее стремительно. Физическая наука в этой сфере едва-едва только вылезла из своей колыбели и совершала самые первые неуверенные шаги, отчего значительные открытия шли буквально косяком при самых незначительных, по большому счету, денежных вложениях.

Например, как раз в это время у нас в постройке находился первый генератор способный иметь промышленное значение. То есть, иными словами, первая электростанция, мощностью, ориентировочно в сотню киловатт. Вообще, с чем мои ученые только не экспериментировали в это время: электромагниты, электрохимия, опыты с металлургией, сваркой и так далее. Летом изготовили первый в мире электродетонатор.

Причем пока мне удавалось сдерживать благородные порывы своей команды по поводу опубликования своих достижений в научной периодике для закрепления своего приоритета перед всеми остальными естествоиспытателями, коих в эти времена было не так уж и мало. Однако было очевидно, что потихонечку нужно приоткрывать краник, так сказать, спускать воду дабы не допустить переполнения и обрушения дамбы. В этой связи пришлось запускать в работу еще один журнал — я долго думал делать отдельные периодические издания для каждого научного направления или один общий научно-популярного характера, где могли бы печататься все российский ученые-первооткрыватели и в итоге остановился на втором варианте — под названием «Наука и открытия». Первый номер вышел месяцем раньше, в сентябре и пока отражал изобретения Петрова в ретроспективе, начиная с экспериментов с электрической дугой. И, в общем, я был уверен, что на несколько ближайших лет материала нам хватит с головой.

Тем временем государь собственноручно — что можно считать знаком высочайшего одобрения — приколол новоиспеченному ректору на грудь Владимира 3 степени. 4 степень ученый получил пару лет назад за первые успешные опыты с телеграфом, и было очевидно, что это далеко не предел.

С орденами, кстати, тоже нужно было что-то придумывать. Наград совершенно отчетливо не хватало: тут в связи с тем, что Царство Польское как таковое на случилось в составе Российской империи, ордена Станислава и Белого Орла не были инкорпорированы в русскую систему наград. Поэтому серьезно чувствовалась нехватка «младших» орденов, которые можно было бы жаловать обер-офицерам, ученым, промышленникам и прочим разным, не достигшим первых строчек в табели о рангах.

Потихоньку торжественная часть подошла к концу, император закончил церемонию, тепло попрощался со всеми присутствующими и бодрым шагом направился к ждущей его карете. Неожиданно он повернулся, отыскал глазами меня и кивком головы приказал следовать за ним. Пришлось также со всеми раскланяться и спешно запрыгивать в украшенную императорским вензелем повозку.

— На тебя Голицын жаловался, — без предисловия с легкой усмешкой начал Александр. Видимо он сам прекрасно осознавал масштаб личности обер-прокурора синода. — Говорит, что ты перестал регулярно посещать службы, не уважаешь старших… Лезешь в дела церкви, подрываешь авторитет иерархов, опять же.

— Видимо именно два последних пункта его волнуют больше всего, — улыбнулся я, вспомнив, какой разнос я устроил этим закостеневшим придуркам на последнем заседании Синода, на которые меня так неосторожно пригласил Санкт-Петербургский митрополит. — А то, что я до церкви не всегда успеваю добраться из-за занятости он вспомнил только когда я ему хвост прищемил публично.

Последние годы, после того как я окончательно «легализовался», и на мои выкрутасы перестали смотреть, как на явление Христа народу, я действительно перестал слишком уж часто ходить на службы, ограничиваясь лишь стандартными минимумом. Надо признать, что это сэкономило немало часов жизни.

— Что у вас с ним за конфликт?

— А то тебе не донесли, — хмыкнул я, выглянув в окно кареты. Там пролетали стандартные для Питера виды. Набережная Мойки, она и через двести лет не сильно изменится.

— Донесли, конечно, — пожал плечами император, — но я бы хотел выслушать твою версию событий.

— Меня не устраивает инертность нашей церкви на ниве миссионерской деятельности, о чем я и высказал Голицыну. Я, конечно, понимаю, что идея подгрести под себя все образование в империи с точки зрения чиновника гораздо более «вкусная», однако же и работать кто-то должен, не только воровать. В конце концов, не могу же я все тянуть на себе.

— Ты не справедлив к Александру Николаевичу. Он тащит на себе огромный кусок работы.

— Себе в карман он тащит, — не сдержался я.

— Отстань от него, — чуть жестче надавил голосом Александр. — Это полезный человек, мне с моего места виднее. Впрочем, насчет образования может ты и прав, ни к чему это церкви отдавать.

— А что насчет миссионеров?

— Сделаем тебе миссионеров, — махну рукой император. — Ты же Кавказ имеешь ввиду, я правильно понимаю?

— Кавказ, — я принялся загибать пальцы, — степи ногайские и калмыцкие, Русская Америка. Крымские и Казанские татары опять же. Почему никто не работает в сторону крещения Казанских и Астраханских татар? Они уже двести пятьдесят лет, со времен царя Ивана в составе русского государства, а до сих пор Аллаху молятся. Уж за такой срок можно было что-то сделать. А ведь можно и дальше посмотреть: Китай, например. Огромная страна с населением в пять раз больше, чем в России, и что? Никто даже не чешется. Вон паписты пол мира под свою руку забрали, сразу видно, работают люди. А наши — морды отъели и сидят на государственном финансировании, не чешутся даже. Дождутся, блин, отделю их от госаппарата, верну патриарха и пущу в свободное плавание, посмотрим, как они будут бороться за прихожан.

— Я надеюсь, ты никому эти мысли не высказывал? — Очень серьезно посмотрел на меня Александр.

— Нет пока…

— Ну вот и не высказывай, не нужно.

— А что ты так напрягся?

— Если смотреть с точки зрения финансов, то это империя скорее сидит на шее у церкви, во всяком случае, зарабатывают церковники больше, чем тратят точно.

— Да? Не знал, — удивился я. Где-то читал что отделение церкви от государства в начале двадцатого века больно ударило по ее доходам, но видимо дело было в другом. Надо быть осторожнее, все же полностью полагаться на вои знания из будущего — опасно, не настолько хорошо я историю знаю. — Впрочем, логично, иначе бы зачем они вообще были бы нужны.

— Не стоит ссориться с долгополыми, — покачал головой император. — Ты и так себе врагов успеваешь наживать гораздо быстрее чем друзей. Атаку на церковь тебе не простят, поверь мне. Это только, кажется, что империя полностью контролирует церковников через Синод… На самом деле все сложнее.

— И что они сделают?

— Отравят к чертям, да и все. Быстрее чем англичане, которым та так усердно оттаптываешь пятки, — видимо новости про нашу с Воронцовым удачную игру на бирже уже дошли до Александра.

— Даже так?

— Не сомневайся, — кивнул император. Его лицо было непроницаемо, и я не до конца мог понять шутит он или всерьез советует не ворошить это осиное гнездо.

— Понятно… — протянул я задумчиво, — и что теперь переселенцы в Русскую Америку останутся без священников, а местные индейцы не познаю свет православной веры?

— Будут тебе миссионеры, я поговорю с Голициным. И на Кавказ будут, только Христом-Богом прошу, не нужно настраивать против себя всех подряд. И чего это ты вообще делами РАК заинтересовался? Ты же вроде бы даже не акционер.

— Да вот думаю прикупить себе долю, раз уж появились свободные финансы. Сейчас самое время, пока все остальные «большие» страны заняты друг другом, встать на тех берегах двумя ногами. Но для этого нужны переселенцы, нужны корабли. Кстати, хотел тебя спросить, можно для этого дела привлечь наш Балтийский, — «Краснознаменный» добавил внутренний ехидный голос, — флот. Он все равно без дела простаивает, да и в случае войны с англичанами, толку от него будет — чуть. А так и команды потренируем, и без дела гнить корабли у причалов не будут.

— Только если ты оплатишь накладные расходы, — буркнул император. Карета плавно качнулась и затормозила. Я глянул в окно — Зимний. — Ты же теперь у нас состоятельный человек.

— А и оплачу. И Сандвичевы острова нужно под руку забирать обязательно. Они посреди Тихого океана находятся. Это сейчас там глухомань, а вот лет через двести…

— Станешь императором — займешься, — с заметным раздражением в голосе ответил Александр, выходя из кареты. — Зайдешь?

— Нет, — я мотнул головой. — Дел по самую макушку.

Я тоже спрыгнул на брусчатку перед дворцом и оглянувшись с удовлетворением заметил подъезжающую уже собственную карету. Муравьев бдит.

— Ну как знаешь, — пожал плечами император. — Насчет церковников только не забывай, что я тебе говорил. Не лезь в это болото.

— Все- все, убедил, — я поднял руки в защитном жесте. — Не буду лезть. Хорошего дня.

Еще одним значительным событием, пришедшимся на самый конец пятнадцатого года, стал пуск в производство стальных пишущих перьев. Сколько мы с ними намучались, словами не передать! Казалось бы маленький, с ноготь размером кусочек металла, какие там могут быть проблемы? Ан, нет. То чернила льются слишком сильно, и постоянно «украшают» лист бумаги неаккуратными кляксами, то наоборот чернила не льются совсем и стальной кончик пера впустую царапает белое бумажное полотно.

Началось все еще в девятом году, когда после достаточно простых в изготовлении кнопок, папок и скрепок — с последними правда тоже пришлось повозиться, создав в итоге отдельный навивочно-протяжный станок для этих целей — я захотел расширить производство своей канцелярской кампании за счет пишущих перьев.

Пять долгих лет у нас ушло на разработку, был проделан громадный путь где мы впервые применили электричество для плавки стали — опять же спасибо Петрову и его ребятам — и также впервые поэкспериментировали с добавлением к стали хромовых добавок. Плюс штамповочный станок, сверлильный станок, плюс последующее опять же хромирование для защиты от коррозии… В общем такое незначительное изделие, цена которому в итоге получилась рубль с хвостиком, заставила нас изрядно попотеть. Возможно, если бы я не знал, что итоговый результат принципиально возможен, я бы просто плюнул на это дело и продолжил писать гусиными перьями и карандашами.

Сказать, что стальное хромированное писчее перо произвело настоящий фурор — не сказать ничего. Мы буквально за два месяца распродали весь сделанный заранее запас в сто тысяч штук и получили заказ — в том числе и из-за границы — на несколько миллионов единиц. Впрочем, чего тут удивительного, если та же Великобритания ежегодно закупала в России миллион гусиных перьев, если же рассматривать общемировой рынок, то до его емкость я навскидку оценивал в миллионов двадцать стальных перьев в ближайшие десять лет.

Был правда во всем этом и неприятный аспект. Иван Петрович Кулибин, которому в прошедшем году стукнуло восемьдесят — более чем почтенный возраст даже в двадцать первом веке в уж в девятнадцатом и подавно — все более явственно сдавал, и больше не мог тянуть весь спектр моих производственных задумок. Понятно, что никто его на пенсию отправлять не собирался, не тот это был человек, чтобы спокойно доживать отмерянные ему года без работы, однако все больше отдельных направлений подхватывали молодые ученики изобретателя и выпестованные им за последние несколько лет молодые конструкторы.

Так Марков окончательно забрал под свое крыло все ружейное производство, переехавшее недавно на свежепостроенный завод в Сестрорецк. Пантелеев руководил железнодорожной тематикой. Выделенное производство паровых машин — мы строили их самыми крупными сериями в России и возможно в мире, хотя тут не точно — курировал пока сам Кулибин, но там вроде тоже было кому подхватить при необходимости. Берд, получивший живительного пинка в виде доступа к относительно мощным и хорошо отработанным паровым машинам, а также дополнительному, капиталу развернулся во всю со своим — и моим на восемьдесят процентов — пароходством. Первое суденышко уже плавало по Неве, а в течении осени было заложено еще четыре, и останавливаться на этом никто не собирался. На производстве же стальных перьев засветилась новая звездочка на небосклоне русского изобретательства — Михаил Замыслов. Семнадцатилетний парень имел на удивление светлый ум и неиссякаемую энергию, во многом благодаря ему проект вообще добрался до стадии полноценного производства.

В целом, можно сказать, что на смену Кулибину, который по возрасту уже был просто неспособен тянуть работу полноценно, пришла целая поросль молодых и талантливых ученых, конструкторов и изобретателей, которая будет двигать науку в государстве ближайшие лет двадцать-тридцать. Если ничего не случится, конечно.