Нечестивые джентльмены

Харпер снял с Белимая остатки одежды. Каждый раз, когда его руки касались кожи, Белимай делал резкий короткий вдох. Жёлтые глаза шарили по дальней стене. Харпер уложил его обратно на спину.

— Тебе нужно поспать, Белимай.

— Нет, не нужно, — прошептал тот. Но смотрел он даже не на Харпера, его широко раскрытые глаза были устремлены в пустоту слева.

Он так долго держал их открытыми, что в уголках наметились, а потом пролились по щекам слёзы.

— Белимай, — мягко сказал Харпер. — Закрой глаза.

— Сам закрой, — прошипел он.

— Зачем?

— Не хочу, чтобы ты меня таким видел. — Белимай оторвал взгляд от потолка и уставился прямо на Харпера. — Закрой глаза.

Харпер зажмурился.

Он услышал, как завозился в одеяле Белимай.

Харпер самую малость приподнял веки, только чтобы разглядеть смутную фигуру напротив. Белимай согнулся на дальнем конце кровати. На секунду он замер, а затем наклонился вперёд и его вырвало в стоящий у изголовья таз для умывания. Харпер вновь зажмурился, чтобы дать Белимаю хоть какое-то уединение. Несколькими минутами спустя показалось, что в комнате стало слишком тихо. Он открыл глаза: Белимай стоял на коленях на полу. Затем согнулся, втиснулся под маленькую кровать и отключился.

Перенося Белимая обратно на одеяло, Харпер с тревогой заметил пятна крови, окрасившие его грудь. Слова Писания, выцарапанные на теле Белимая, кровоточили. Прямо на глазах у Харпера кожа на плече лопнула по тоненькой линии, и на ней начали набухать ярко-красные бусины. Буква за буквой открывались, словно чей-то фантомный клинок заново проводил по каждому из насквозь пропитанных офориумом шрамов, оставленных молитвенными машинами.

Харпер нагнулся, чтобы стереть кровь носовым платком. Глаза Белимая распахнулись, а в следующую секунду он вскричал:

— Нет!

И прежде, чем Харпер успел среагировать, с силой ударил его кулаком в грудь. Он успел перехватить руку и, когда Белимай попытался садануть в челюсть, поймал вторую. Инстинктивно потянулся за наручниками и за несколько секунд приковал Белимая к спинке кровати. Сделать это оказалось несложно, но он ненавидел, что пришлось прибегать к таким мерам. Связывать Белимая именно так, как научила Инквизиция, казалось предательством.

Тот яростно пытался высвободиться, крича и пинаясь. Он дёргался и извивался, пока не растёр запястья до крови, и тогда, окончательно лишившись сил, кульком повалился обратно на постель.

Харпер попятился назад и сел на пол. Он уставился на нарисованное на потолке оранжевое солнце. В детстве оно казалось ему настоящим, словно в сказке. Весь мир был тогда таким же бесхитростным, как этот рисунок. Его жизнь проходила в череде ясных голубых дней и глубоких сонных ночей, а родители окутывали неизменным ощущением умилённой любви. Харперу хотелось и сейчас уметь чувствовать себя таким абсолютно счастливым.

Он не был уверен, когда именно дал той жизни утечь сквозь пальцы. Его невинность размеренно подтачивала одна мелкая разъедающая ложь за другой. Он узнал, что папа — это, оказывается, приёмный отец, а Джоан — только сводная сестра. И часто врал про это, иногда даже себе самому. Откликался на два разных имени: Фостер в церкви и Харпер дома. Надевал перчатки, как и сестра с отчимом, чтобы скрыть Блудную сущность, которой у него не было. Он до сих пор их носил. А иногда, в юности, смотрел на свои облаченные в выделанную кожу ладони и забывал, что не один из них.

Он врал о семье, о том, во что верит, и даже о себе. А спустя годы такой жизни уже не мог вспомнить правды.

Когда отчим спросил, почему он вступил в ряды инквизиторов, Харпер не решился дать ему честный ответ. Он залился краской от стыда, зная, что им двигало одиночество. Харпер горел желанием быть с Блудными. Изнывал от жажды ласкать их тела, целовать их рты. Но только инквизиторы могли долгое время находиться в обществе сынов дьяволов без подозрения в ереси. Ему хотелось найти себе любовника-Блудного и не отправиться за это на виселицу. Он даже не знал, как сказать о таком. Его желания были спрятаны в тени страха и стыда.

Тогда он в итоге выпалил целую гору лжи, заявив, что хочет отомстить за отца. Произнес пламенную речь о семейном наследии — восемь поколений, служивших Кресту. Отвесил отчиму глумливых комментариев и высказал свое недовольство Блудными из Подземелий Преисподней. Слова вырвались из него раскрасневшимся потоком сумбурной страсти. И в какой-то момент он перешёл черту того, за что еще можно простить. Харпер до сих пор помнил боль на лице приёмного отца.

Сейчас он посмотрел на свои голые руки. Чистые белые руки священника. Казалось, они вообще не должны принадлежать ему.

— Мастер Уильям? — нарушил его мысли тихий женский голос. Из-за приоткрытой двери ему улыбалась миссис Кейтли. Она не была по-настоящему привлекательной, но тёплая улыбка наделяла её неприметные черты красотой.

— Джайлз передал, что вы приехали с другом, — сказала она, пройдя внутрь. — Я хотела спросить, какую комнату мне проветрить… — Увидев Белимая, она замолкла.

— Он сильно болен, — сказал Харпер. — И бредит.

Миссис Кейтли закрыла за собой дверь и подошла поближе к прикованному к кровати и лежащему без сознания Белимаю. Она нахмурилась, но в едва заметной и сдержанной манере, присущей многим слугам.

— Мне позвать доктора? — спросила она в итоге.

— Нет, он должен поправиться сам, если дать ему отдохнуть и отъесться.

— Хорошо.

Миссис Кейтли все не отрывала взгляда от Белимая. Её бесстрастное вышколенное выражение лица сгладило любые возможные личные впечатления. Харпер наблюдал за ней, зная, что свобода Белимая зависит от её согласия пойти навстречу и держать язык за зубами.

Он всякий раз удивленно отмечал, что на самом деле она куда моложе, чем помнилось. Когда миссис Кейтли только начала работать в усадьбе, то была вдвое старше Харпера и беременна. Ему, ребёнку, она — взрослая — виделась тогда очень старой женщиной. А разделявшие их годы — бесконечностью. Теперь же десять лет казались ничем.

Миссис Кейтли взглянула на брошенные горкой в стороне испорченные пальто с рубашкой и штанами.

— Ему нужно подыскать что-нибудь из одежды.

— Да, — согласился Харпер.

— Он похож на предыдущего мистера Харпера, правда? — вдруг спросила она.

— Да.

Харпер знал, что кровь Блудного от неё уже не скрыть. Многие люди, всю жизнь прожившие в деревнях, понятия не имели, как выглядит Блудный, но детство миссис Кейтли прошло в столице. Она перебралась за город, только когда обнаружила, что у неё будет ребёнок и не будет мужа.

Отчим нанял её и настоял, чтобы к ней обращались «миссис», как к любой порядочной женщине. В ответ миссис Кейтли никому не рассказывала о нём и Джоан. Харпер надеялся, что она не откажется хранить и секрет Белимая.

Миссис Кейтли медленно кивнула своим мыслям и вновь перевела взгляд на Харпера.

— Пожалуй, вашему гостю стоит остаться в этой комнате, пока не пойдёт на поправку. В других может продуть сквозняком. Я скажу кухарке, чтобы сварила для него суп. Будем надеяться, это его желудок примет. — И вновь уголки её губ чуть дрогнули в сомнениях. — Нам с вами придётся ухаживать за ним самим, пока он не оправится достаточно, чтобы случайно не выдать себя.

— Я о нём позабочусь, — сказал ей Харпер.

— Вам нужно и спать когда-то, — ответила миссис Кейтли, не возражая, а скорее делая для себя пометку. — Я попробую найти для него какую-нибудь одежду, а вам понадобится что-то, на чём сидеть, кроме пола, — отвесила она ему красноречивый взгляд.

Харпер встал, внезапно осознав, как глупо, должно быть, выглядел. Последний раз он сворачивался в несчастный комок на полу ещё в детстве. Теперь же, выпрямившись во весь рост, возвышался над миссис Кейтли. Ей пришлось запрокинуть голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Я принесу еды, как только будет готово, — сказала она и направилась к выходу.

— Спасибо вам за всё.

Миссис Кейтли оглянулась и внезапно наградила его широкой улыбкой.

— Хорошо, что вы вернулись, мастер Уильям.

— Я рад снова быть дома, — ответил он и впервые за много лет понял, что не врёт.

Глава шестая: Наручники

Белимай много спал, и снилось ему страшное. Харпер смотрел, как раз за разом он резко просыпался, захлебываясь криком. На пятый день сквозь крики прорвался демонический рёв. Голос Белимая взрезал воздух и разнёсся, словно раскат грома. Стёкла в двух окнах разбились вдребезги, а сам Харпер ничком рухнул на пол, чтобы уклониться от разрывной волны.

Когда он поднялся, Белимай лежал на боку с до сих пор прикованными к изголовью запястьями. Он открыл глаза и медленно попытался опустить ладони вниз. Нахмурился, а затем бросил взгляд на Харпера.

— Что ты сделал с моими руками? — спросил Белимай, вновь пытаясь вытянуть их вдоль тела.

— Наручники.

— Не знал, что тебя так потянуло на романтику.

Пусть и слабый, голос Белимая был заметно спокойнее, чем в последние дни.

Он оглядел комнату, будто впервые в ней оказался. Наградил хмурым взглядом стайки белых облачков, рассыпанные по голубым стенам, словно сыпь. Пузатому золотистому солнцу на потолке досталась не менее насупленная гримаса.

— Ты в детской, — объяснил Харпер, когда Белимай, сощурившись, рассматривал огромный красный сундук для игрушек на другом конце комнаты.

— Что, хотел поделиться со мной ужасами своих ранних лет? — спросил он.

Харпер был рад услышать ноты цинизма в голосе Белимая. Все последние дни тот лишь шипел сдавленные ругательства и бессвязные потоки слов. Его голос будто принадлежал животному, не способному сообщать ни о чём, кроме собственной боли. А теперь впервые казалось, что разум Белимая вернулся.

— Детская расположена дальше всего от комнат слуг и в самой тёплой части дома. Я подумал, что нам стоит быть как можно тише, — сказал Харпер.

Белимай медленно кивнул и принюхался. Нахмурил брови.

— Здесь чем-то воняет. — Он вновь втянул носом воздух, а потом бросил взгляд вниз на своё покрытое запёкшейся кровью тело, прикрытое испачканными простынями. — Мной, да?

— Дай мне пару минут. Я принесу чистое бельё и таз с тёплой водой. — Харпер отошёл от кровати.

— А руки? — позвенел Белимай наручниками.

— И захвачу ключи.

Ключи лежали у него в кармане, но он не был уверен, как долго у Белимая продлится эта ясность рассудка.

— Мне может понадобиться немного времени, чтобы всё собрать. Ты пока просто расслабься, отдохни.

Белимай кивнул, но Харпер обратил внимание, что он всё ещё проверял запястьями крепость наручников. Пытался просунуть туда-сюда ладони, чтобы вытащить их. Харпер отправился за чистыми простынями и тазом с водой и губкой.

Вернувшись, он обнаружил, что Белимай снова уснул, а одна его высвобожденная рука свешивалась с края кровати. Харпер придвинул стул и взялся обтирать мокрой губкой тело Белимая. Тот открыл глаза и уставился на него мутным взглядом.

— Мне всё снится, что я снова в Доме Инквизиции, и они хотят, чтобы я назвал имя Сариэля. Ненавижу опять попадать в то место.

Харпер вытер пот с его лица, а затем приступил к горлу и плечам.

— Если завтра будешь в силах, я тебе покажу остальную усадьбу. Попробуй увидеть сон про это.

— Спасибо, Харпер, — вырвалось у Белимая, когда он уже практически отключился. — Я тебя обычно не благодарю, а должен бы.

— Пожалуйста.

Белимай вновь заснул. Харпер слегка его перекатил и вытащил из-под тела испачканные простыни.

Много лет назад, ещё когда они учились в колледже, Эдвард показал ему, как менять постельное бельё на кровати у спящего человека, не потревожив его. Следующие несколько недель Харпер воровал простыни из-под своих однокашников в духовной семинарии и довольно неплохо набил в этом руку. Даже умудрился однажды украсть простынь из-под приехавшего с визитом настоятеля.

Сейчас же он выкинул окровавленное бельё в коридор. Миссис Кейтли сама решит, стоит ли его стирать или лучше просто сжечь. Харпер вернулся и вновь упал на стул у кровати. Он вяло задумался, как заменить разбитые стёкла. С ними можно подождать — в тот момент ему даже нравилось легкое дуновение ветерка в комнате. Впервые за эту неделю он не был поглощён чем-то внезапным и срочным.

Харпер мысленно перебирал варианты, чем можно занять Белимая на следующий день. Внутри росло предвкушение. Они были свободны и могли делать все, что захочется. Эти земли принадлежали ему, а Белимай наконец-то достаточно оправился, чтобы вместе с ним оценить их по достоинству.

«Интересно, какая часть усадьбы понравится ему больше всего?»

Харпер улыбнулся самому себе. Возможно, в этот раз он задержится здесь достаточно надолго, чтобы наконец-то заменить факелы на газовые фонари.

— Мечтаешь? — внезапно прервал его мысли женский голос.

Харпер вскочил и развернулся, только чтобы увидеть сестру, сидящую на раме открытого окна. Короткие волосы грязными прядями обрамляли её лицо. Жакет и штаны покрывал слой дорожной пыли. Она неуверенно и медленно улыбнулась, словно опасливо преступала границу земель, когда-то принадлежавших ей.

Харпер тоже ответил улыбкой, но не подбежал и не заключил её в объятия, как сделал бы раньше. В помещении Джоан выглядела инородно, будто какой-то мифический ребёнок, выращенный дикими зверьми в лесу. Чёрные ногти, на подстригание и осветление которых у неё раньше уходили часы, теперь отросли и напоминали когти. Красные глаза неустанно перебегали с лица Харпера на его руки, а от них — к висящей слева кобуре револьвера.

— Давно мы не виделись, — сказал Харпер. — Как ты?

— Не жалуюсь. Ты?

— Весь в делах. — Ему не нравилось появившаяся в разговоре неловкость. Они напоминали дальних родственников на поминках. — Еды хватает? Ты что-то похудела.

— Всё со мной хорошо, Уилл. Мика учит меня гадать и составлять предсказания. Я неплохо зарабатываю на жизнь, а Добрые Сограждане помогают, если нужно.

— Рад слышать, — ответил Харпер. — А с Эдвардом ты виделась?

— Я… я немного слежу за его жизнью, но мы не встречались… — Она взглянула на ярко-голубое небо потолка и покачала головой. — Да и как бы прошла такая встреча? Что я вообще могу сказать, чтобы всё между нами наладилось?

— Можно сообщить ему, что ты не умерла.

— Ты правда думаешь, что так для него будет лучше? Сейчас у нашего брака хотя бы есть четкий финал: он может вспоминать обо мне, как об очаровательной и верной жене, погибшей от рук преступников. Да, печально, но уж точно лучше, чем сообщать ему, что я любила другого. Что на самом деле Блудная. Или что сожгла его дом в минуту помутнения рассудка. Что хорошего это ему даст?

— Не знаю, но по-моему, он заслужил правду.

— Ты ведь не скажешь ему, да? — уставилась она на Харпера. Он покачал головой.

— Я никому не скажу, и тебе это прекрасно известно.

Эта мысль заставила его оглянуться на кровать, где спал Белимай. Именно секреты Джоан дали Харперу причину для того самого первого визита к нему.

— А кто твой гость?

Джоан склонила голову на бок и посмотрела на постель за спиной Харпера.

— Белимай Сайкс. Оправляется после горячки, — ответил он ей той же легендой, которую они с миссис Кейтли придумали для остальной прислуги.

— Я его как-то уже видела… в парке Святого Кристофера. Он мне помог.

— Он же был в конторе Скотт-Бека, когда ты её подожгла. Чуть не спалив при этом самого Белимая.

Харпер постарался убрать из голоса упрёк, но сделать это оказалось нелегко. Джоан не просто едва не убила Белимая, но и уничтожила все доказательства, по которым можно было бы выдвинуть настоятелю Грили обвинение в соучастии.

— Я об этом мало что помню. — Она пробежалась пальцами по волосам, и от них поднялось заметное в ярком утреннем солнце облако пыли. — А наручниками ты его специально приковал?

Харпер проигнорировал вопрос. Он не рассказывал Белимаю секретов Джоан, и меньшее, что мог бы сделать — это отнестись с тем же уважением к секретам Белимая.

— Зачем ты здесь? — перевёл он тему.

— Ты же ему ничего плохого не сделаешь, да?

— Последнее, чего бы мне хотелось — это причинить ему боль, — отрезал Харпер. — А теперь рассказывай, что тебя сюда привело.

— Ника Сариэля…

— Да в самом деле, может хоть одно событие произойти без его участия?

Само имя Сариэля уже превращалось в саднящую занозу для Харпера. Джоан отступила назад.

— Я не думала, что ваши с ним отношения настолько испорчены.

— Он винит меня в смерти Питера, а я… — Харпер резко оборвал себя. Даже во времена, когда они с Джоан были особенно близки, он умалчивал о своих желаниях и соблазнах. — Я просто устал, что каждый Блудный считает меня врагом.

— Я знаю, что ты мне не враг, Уилл.

Харпера удивила внезапная мягкость в голосе сестры. Она улыбнулась и продолжила:

— Просто все настолько запуталось… и было так тяжело. Я не всегда могла рассуждать здраво, но тебя никогда не ненавидела. И никогда не винила.

— Знаю. — Харпер сделал четыре шага вперед, подойдя прямо к ней. — Ты ведь тоже знаешь, что и я тебя не виню, да? Не представляешь, как мне жаль, что так получилось с Питером и Эдвардом, но в первую очередь не хватает тебя рядом.

Харпер осторожно взял её руки в свои и ободряюще их сжал, как всегда делал раньше. Этот же жест всякий раз демонстрировал его любовь: после смерти их матери, после исчезновения отца, в течение всей жизни. Он и не подозревал, что Джоан ждала именно его — всего одного знака, что они до сих пор брат и сестра.

— Мне тоже тебя не хватает, Уилл, — прижалась к нему Джоан, крепко обняв. — Я как будто очутилась в ночном кошмаре и никак не могла проснуться. В голове не осталось ничего, кроме ярости и тоски по Питеру. И меня не отпускала мысль, что я должна была быть с ним. Жить с ним в Подземельях Преисподней, а не прятаться за вашими с Эдвардом спинами, притворяясь, что я не та, кто я есть на самом деле.

— Даже будь ты там, тебе бы всё равно не удалось его спасти. — Харпер обнял её в ответ.

— Может, и удалось бы, — прошептала она ему в рубашку. — Если б я находилась поблизости, а не сбегала и не пряталась, кто знает, как бы всё обернулось.

Харпер услышал, как дрогнул её голос, и не пропустил небольшой паузы, когда Джоан сдержала слёзы. Она шумно втянула носом воздух и отстранилась.

— Теперь я хочу сделать всё по-другому, но мне нужна твоя помощь.

— Сариэля арестовали, да?

Где-то в глубине сознания Харпер знал, что так и произойдет. Сариэль был одним из нескольких оставшихся Блудных, умеющих летать. Что, вкупе с членством в Добрых Согражданах, делало его идеальным козлом отпущения за убийство племянницы лорда Седрика.

— Его увели на допрос шесть дней назад, и с тех пор мы не слышали никаких вестей.

— Наверняка сейчас из него выбивают признание под пытками.

— Но он же ничего не сделал.

— Ему и не нужно что-то делать. Уже и так совершено достаточно преступлений. Одно из них просто повесят на него.

— А ты можешь его вытащить? — спросила Джоан.

— Возможно.

Внезапно на Харпера накатила усталость. Часть его даже не хотела вызволять Сариэля. Зерно злобы и ожесточенности где-то глубоко внутри настаивало, что Сариэлю стоит помучиться так, как пришлось Белимаю.

Он подумал, что сделает Белимай, узнай тот, что Сариэль был в застенках Инквизиции. Падёт ли он вновь в лапы своей зависимости? Или же, что более вероятно — и гораздо хуже — сам признается в совершении убийства, лишь бы Сариэля выпустили на свободу.

— И дело не только в Нике, — продолжала тем временем Джоан. — Два дня назад арестовали Эдварда.

В первую секунду Харпер был настолько оглушён известием, что даже не мог никак среагировать.

— Его забрали для допроса. Думаю, они подозревают, что именно я убила Скотт-Бека.

— Сомневаюсь, что дело в этом. — В висках у Харпера зарождалась напряжённая пульсирующая боль. Где-то в самой глубине мозг начинал отсчитывать секунды. Он уже на два дня опоздал, чтобы спасти Эдварда. И каждый прошедший миг приближал того к насильно выбитому признанию.

— А почему ещё им брать Эдварда? — спросила Джоан. — Он в жизни не сделал ничего плохого.

— Здесь вина не твоя, Джоан. Если уж и обвинять кого, то меня. — Харпер прижал к вискам пальцы, словно таким образом он как-то мог задвинуть поглубже острые вспышки боли. — Мне срочно нужно возвращаться в столицу.

— Можем отправиться прямо сейчас, если хочешь. Мне понадобится свежая лошадь, но в конюшне должно быть несколько…

— Нет, нужно, чтобы ты осталась здесь. — Харпер вытащил из кармана ключ от наручников и вручил его сестре. — Позаботься вместо меня о Белимае. Надо, чтобы с ним кто-то был. Только, что бы ни случилось, не говори ему о Сариэле, хорошо?

— Я даже пока не соглашалась остаться, — запротестовала Джоан.

— Джоан, пожалуйста, не заставляй меня тратить время на споры. Эдвард сейчас в Доме Инквизиции. Если поспешу, то, возможно, успею что-то сделать, но я не могу оставить Белимая одного.

— Хорошо, я буду здесь.

— Спасибо.

Харпер еще раз быстро её обнял. Он повернулся к двери, но на секунду замер, глядя, как ворочается во сне Белимай.

— Передай ему, что я прошу прощения, — сказал Харпер сестре и ушёл.

Глава седьмая: Ржавчина

Харпер сделал последнюю затяжку и выкинул окурок в струящийся рядом ручеёк мутной дождевой воды. Янтарный огонёк погас с шипением, которое едва слышалось за воем городской сирены. Тёмное небо озаряли огни прожекторов, выхватывая орнаментальные лица близстоящих домов. Лучи пронеслись по резному фасаду Библиотеки поклонного креста и пронзили стеклянный купол Управления водоснабжения. Вся Гражданская площадь была забита инквизиторами, которые сновали от здания к зданию и эвакуировали рабочих, учёных и служащих. Группы пономарей метались туда-сюда, перекрывая линии подачи газа.

Харпер наблюдал, как из Управления водоснабжения быстро вытолкнули последних инженеров. Он скрылся в переулке рядом со зданием Нотариальной палаты, как раз когда из Библиотеки силком выволокли выкрикивающую протесты престарелую сестру-хранительницу Писаний. Её увели два разозлённых инквизитора.

Прямо перед ним стеклянный плафон уличного фонаря лопнул. Из подающих газ труб вырвались наружу языки пламени. Воздух расчертила дуга ослепительно-синего света, когда высокая температура обратила известковые нити накаливания в пар. Харпер натянул фуражку пониже на глаза и вынырнул из узкого переулка. Широким целенаправленным шагом он миновал двух побелевших пономарей, которые изумленно вытаращились на пламенный гейзер.

— Что встали и рты разинули?! А ну, прочь отсюда, пока не взорвалась магистральная! — выкрикнул Харпер, перекрывая вой сирены. Парочку тут же сдуло за противопожарные баррикады. Харпер зашагал вперёд, прямо в Управление водоснабжения.

— Это последнее предупреждение! — кричал он, переходя отделанное мрамором фойе к насосным камерам. Вокруг него вспыхнули и преломились лучи света, когда очередной прожектор пронзил стеклянный купол. По стенам и полу заплясали тени, а затем луч ушёл дальше, и помещение погрузилось во тьму. Похоже, что внутри никто не задержался, но на всякий случай Харпер продолжал выкрикивать предупреждения по пути к служебным лестницам:

— Всем покинуть здание. Произошёл прорыв на линии уличного газоснабжения. Это последнее предупреждение.

По мере того как Харпер спускался по винтовой железной лестнице, шум с площади становился все тише. Турбины издавали глубокий пульсирующий гул. Он вибрацией отдавался в гигантских трубах и ступенях, спиралями уходивших вниз.

Из-за полностью перекрытого газа единственным источником света оставались тусклые фосфорные лампы, свисающие с перил. Они окутывали все вокруг Харпера неясным зеленоватым свечением. Он снял с крепления одну из цилиндрических ламп и продолжил спуск. Воздух становился более плотным и затхлым.

За самой нижней ступенькой открывался длинный бетонный коридор. Вдоль обеих стен тянулись ряды тяжёлых железных люков, каждый из которых вёл в технологическую шахту. Харпер читал номера и буквы, выгравированные над дверьми. Мт 22–21, Мрк 1-14, Мт 10-8.

«Матфей, Марк и снова Матфей», — прошептал он.

Одно из его первых дел в Инквизиции прошло как раз в этих шахтах. Харпер почти неделю искал здесь потерявшегося Блудного ребёнка. В итоге её он нашел, но за время поисков понял, насколько плотно эти туннели пронизывают весь город. Везде, где пролегала большая водопроводная труба, вдоль неё шла технологическая шахта. А водопроводные трубы сейчас были повсюду. Единственной проблемой оставалось найти нужную.

Харпер поднял фосфорную лампу и прочитал код над люком, к которому только что подошёл: Втор. 15-6. «Второзаконие, глава 15, стих 6: «и ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господствовать будешь над многими народами». Голову даю на отсечение, это трубы от Банкирских рядов».

Он свернул и прошел мимо ещё трёх люков. И наконец нашёл отмеченный кодом Втор. 19–18. Харпер ухмыльнулся выбранной игре слов: «Судьи должны тщательно расспросить их»[1].

Дверь люка заскрипела в отчаянном протесте, когда Харпер заставил проржавевшие шарниры повернуться. Из открывшегося перед ним туннеля потекла тонкой струйкой зловонная жёлтая вода. Воздух одновременно отдавал затхлостью и гнилью. Трубы, ведущие к Дому Инквизиции Брайтона, явно не проверялись уже не первый год. Харпер нырнул в шахту и закрыл за собой люк.

Внутри было узко и высоко. Из трубы под потолком сочилась и капала на фуражку вода. Вокруг щиколоток рябил застойный ручеёк. Харпер быстро шёл через илистые лужи, которым фосфорная лампа придавала жуткое зеленоватое свечение. Когда туннель разделился на два, Харпер оглядел бетонные стены в поисках букв, указывающих на названия улиц, проходящих высоко над ним.

Движение успокаивало. Оно практически заглушило непрекращающийся подсчёт секунд в голове. У него оставалось, пожалуй, полчаса до того, как инквизиторы полностью эвакуируют Гражданскую площадь. После чего ещё четверть часа, и кто-нибудь из них обнаружит, что с газовыми трубами всё в порядке. Харпер просто повредил входные вентили некоторых уличных фонарей, чтобы их взрывы привели в действие городские сирены.

Харпер перешёл на бег. Он был рад наконец-то что-то делать. После того как пришлось всю прошедшую неделю смотреть и ждать, пока Белимай не вынырнет из пыток, подстроенных собственным телом и разумом, Харпер чувствовал себя беспомощным. Ещё бы чуть-чуть, и он начал бы молиться, хотя знал, что в нём больше не осталось веры.

Но движение подпитывало. Мышцы поглощали пустоту, лежащую между ним и его вожделенной целью. Харпер с головой окунулся в чистые телесные ощущения. Он добрался до приставной лестницы и поднялся в примыкающую шахту. Стремительно преодолел и её, нагибаясь и перепрыгивая через малые трубы, попадающиеся на пути.

Наконец Харпер остановился прямо под Домом Инквизиции Брайтона. Он пристегнул фосфорную лампу к узкой трубе и обеими руками взялся за проржавевшую дверь люка. Неровности на металле чувствовались даже сквозь перчатки. Харпер изо всех сил налег на люк, чувствуя, как зазубрины вгрызаются в правую ладонь. Толстая печать ржавчины треснула с тихим скрежетом, и люк распахнулся. Харпер прополз вперёд через череду небольших камер, которые окружали Дом Инквизиции защитной зоной на случай прорыва в трубах. Он поднялся по узким торчащим из стены ступеням-скобам до последнего люка, не без усилий его открыл и рывком втащил себя на выложенный потрескавшейся плиткой пол.

Насосная комната была завалена всевозможными тряпками, мётлами и ключами для регулировки клапанов. Харпер отжал мокрые штанины. Правая ладонь побаливала. Он сомкнул пальцы над порезом, а затем поправил фуражку и вышел из насосной.

Дом Инквизиции не опустел полностью, но выглядел безлюднее обычного. Большинство, по-видимому, до сих пор находилось на Гражданской площади. Харпер поднялся по безупречно-белой лестнице на третий этаж. Сердце билось в груди, как заяц в силке. Мимо прошёл пономарь. Они обменялись краткими улыбками.

Размеренным шагом Харпер миновал еще двоих инквизиторов и вошёл в архивный кабинет, отперев его собственным ключом. Закрыв за собой дверь, он рванулся к документам по текущим делам и стал быстро просматривать кражи со взломом, поножовщину, воровство и обвинения в ереси.

Наконец ему попалось имя Эдварда. Его задержали в качестве свидетеля обвинения против Ника Сариэля и ещё одного подозреваемого, имя которого не разглашалось. Харпер сложил бумаги со списком предъявленных обвинений, опустил их в карман, а затем принялся искать записи показаний Эдварда. Он не был настолько глуп, чтобы почувствовать предательство, увидев в них собственное имя. Харпер и не рассчитывал, что Эдвард сможет продержаться в руках опытных исповедников.

Он отправил показания в тот же карман и быстро просмотрел дела капитана Брэндсона в поисках упоминаний Ника Сариэля. Искомая папка оказалась почти с дюйм толщиной. Харпер пропустил старые преступления Сариэля и достал последние обвинения. Среди них ждало неподписанное признание. Под графой соучастников он обнаружил вписанные несколько раз собственные инициалы. Почерком настоятеля Грили, не Брэндсона.

Секунду Харпер просто бездумно рассматривал лист перед собой. Он не знал, почему его так удивляла попытка настоятеля повесить убийство на него. Хотя Харпера — помеху для своих планов — Грили ненавидел, но такой низкий шаг с его стороны всё же стал неожиданностью.

Харпер забрал признание, а затем засунул всю папку Сариэля в стопку бумаг с делами, предназначенными для отклонения. Ника вряд ли отпустят, но потерянные материалы дел хотя бы значительно отложат его допрос.

На нижних этажах послышался всё нарастающий гул разговоров. Инквизиторы начали возвращаться с места ложно сработавшей сирены. Скоро они потоком понесут сюда отчеты. Харперу показалось, что на лестнице раздались знакомые голоса.

Он выскользнул из архивного кабинета и спустился через запасной выход на первый этаж. Там ему попалось несколько инквизиторов, но на него они обратили не больше внимания, чем друг на друга. Широкая спина Харпера, облачённая в форменную чёрную шинель, слилась с массой таких же.

Пульс бешено стучал. Если поймают сейчас, у него уже не найдётся резонного объяснения. А о том, чтобы пробиться с боем, не стоило и мечтать. Инквизиторы были везде. Шорох их чёрной формы наполнял сверкающие белые залы. Харпера нечаянно задевали и толкали. Впервые в жизни он чувствовал себя среди них в опасности.

Вдалеке он заметил Миллера. Конечно же, бок о бок с Рейнольдсом. Харпер замедлил шаг, подстроившись под темп идущего рядом пономаря. И настойчиво смотрел в другую сторону, пока не миновал парочку.

Прямо впереди ему бросились в глаза рыжие волосы посреди моря чёрных фуражек. Капитан Брэндсон вновь забыл свой головной убор. Харпер про себя поблагодарил за это судьбу. Если Миллер и Рейнольдс ещё могли и не высматривать его целенаправленно, то Брэндсон уж точно будет.

Харпер быстро свернул в коридор и прошёл служебным ходом к камерам, в которых держали свидетелей. Через усиленную охрану секции с Блудными ему не пробраться, но, по крайней мере, можно попытаться попасть к Эдварду.

Молодой охранник не был ему знаком, и он надеялся, что тот его тоже не узнает. Усилием воли Харпер заставил себя не натягивать козырёк фуражки пониже.

— Мне надо провести одного из свидетелей вниз к машинам. — Харпер сделал паузу, словно имя не горело сорваться с губ. — Тальботт. Имя Эдвард, насколько я помню.

Молодой охранник едва взглянул дальше блестящих серебряных нашивок на воротничке. Он пролистал журнал учёта заключённых, а затем подвинул его и ключ от камеры Харперу. Харпер лишь на миг задержался, глянув на предыдущие подписи на странице. Он расписался инициалами Брэндсона, забрал ключ и направился к камере Эдварда.

Двумя камерами дальше по коридору другой инквизитор проверял своего свидетеля. Харпер надеялся, что Эдвард был ещё в том состоянии, чтобы вести себя тихо. Он отпер дверь и прошёл в небольшую камеру.

Сгорбленный Эдвард сидел на узкой койке, прижав колени к груди и уткнувшись в них лицом. Исповедник явно не сдерживался. Правая рука была полностью перебинтована от локтя, из-под первых двух пальцев торчали шины. Эдвард даже не поднял взгляд.

— Не отводите меня туда, — прошептал он. — Я подпишу всё, что хотите. Только не отводите больше.

Харпер закрыл дверь и шагнул к койке. Он прижал ладонь ко рту Эдварда и откинул назад его голову. Тот поднял взгляд на Харпера и с расширившимися глазами глухо выдохнул из-под перчатки.

— Я могу тебя вывести, — прошептал Харпер, — но тогда ты будешь объявлен в розыск.

Тот кивнул. Харпер отнял руку от его лица. И обомлел, когда Эдвард бросился вперёд и сжал его в отчаянном объятии.

— Уилл, слава богу, что ты пришёл! Слава богу, — шептал Эдвард ему в шею.

Было приятно чувствовать его так близко, но по совершенно неправильным причинам. Харпер приобнял Эдварда в ответ и быстро отступил.

— Мы пока не на свободе. Ты должен сохранять спокойствие, понятно?

— Да, конечно. — Эдвард набрал в грудь воздуха и кивнул.

— Кроме руки, у тебя есть какие-то другие раны?

— Только синяки.

— Хорошо.

Харпер снял с пояса серебряные наручники и застегнул один из браслетов на левом, здоровом, запястье Эдварда. Второй он защёлкнул на собственной правой руке, но так слабо, чтобы мгновенно освободить её при необходимости.

— Только скажи сначала: ты не знаешь, куда забрали ту женщину, которую я тебе принёс? — спросил Харпер.

— Её не забирали. — Эдвард на секунду прикрыл глаза. — Её убили.

— Разумеется. Она же единственный свидетель.

По телу Харпера прошёл холодок от осознания, как легко настоятель Грили расправлялся с теми, кто стоял у него на пути.

— Нам пора.

Харпер открыл дверь и вывел Эдварда в коридор. Он боялся, что тот может как-то их выдать, но Эдвард смотрел в пол и шёл медленно, с видом охваченного ужасом заключённого, которого ведут к молитвенным машинам.

Харпер передал ключ от камеры охраннику и взял журнал учёта заключённых. Взглянув на страницу, он заметил, что инициалы капитана Брэндсона значились колонкой ниже тех, которые занёс он сам. Брэндсон не заметил, что его именем уже подписались. Пара одинаковых инициалов не бросалась в глаза, но третьи привлекут внимание даже нерадивого молодого охранника. Харпер скопировал другую подпись повыше и передал книгу обратно.

Не дожидаясь ответа охранника, он потянул Эдварда за собой по направлению к центральному холлу Дома Инквизиции. Ему приходилось сдерживаться, чтобы не ускорить шаг. Брэндсон не заметил подделанных инициалов по чистейшей случайности. Харпер не сомневался, что на выходе из камер он точно обратит на них внимание.

Как только они достигли лестницы запасного выхода, Харпер снял наручники и подтолкнул Эдварда.

— Что бы ни случилось, иди вперёд, пока не дойдёшь до насосной комнаты. Там будет открыт люк в технологическую шахту. Все шахты подписаны закодированными названиями улиц, под которыми они пролегают, так что ты поймёшь, куда надо идти, — говорил он, пока они спускались.

— Но…

— Это на всякий случай, чтоб ты знал, — прошептал Харпер. Далеко позади он расслышал характерный голос Брэндсона, разносящийся в тишине. Ещё пара секунд, и поднимут тревогу. Тогда перекроют выходы и устроят обыск всего Дома Инквизиции.

— Беги, — сказал он Эдварду.

Они понеслись вниз и промчались через подвал до насосной. А когда Харпер закрывал за собой дверь, коридоры огласил рёв сирены. Он помог Эдварду спуститься в шахту.

— Здесь тьма кромешная, — прошептал тот.

— Спускайся ниже ещё через два люка. Там я оставил лампу. Харпер задвинул на место крышку люка над головой и повернул засов так туго, как только мог. Если никто не предположит, что они могли сбежать через технологические шахты, у них с Эдвардом остаётся шанс уйти. Харпер готов был биться об заклад, что Брэндсон сперва обыщет здание и прилегающие улицы, посчитав, что побег можно совершить только по поверхности.

И несмотря на отсутствие веры, он молился, чтобы так и было.

Глава восьмая: Пар

Харпер вёл Эдварда из шахты в шахту. Первый час прошёл в полной тишине. Единственный шум исходил от стаек водных крыс, которые шмыгали туда-сюда по трубам и разбегались при приближении людей.

В конце концов Эдвард шёпотом задал несколько вопросов. Он хотел знать, где они находились и как это определить. Почему Харпер привёл к нему ту женщину и почему её убили. Харпер отвечал быстро и односложно. Их разговоры всегда проходили похожим образом.

Даже в колледже, с головой уйдя в изучение анатомии, Эдвард оставался общительным. Тишина шла вразрез с его характером. В прошлом его непрекращающийся поток слов раздражал Харпера. Сейчас же он с облегчением слушал голос друга. Сам звук успокаивал и убеждал, что в этот раз он не опоздал. Исповедники причинили Эдварду боль, но не уничтожили его.

— Думаю, Рэддли сможет приютить нас на ночь, — прошептал Эдвард, когда они пробирались через низкую шахту.

— Рэддли… Это не его ли стошнило в урну с прахом дьякона?

— Да, но в том наверняка стоит винить портвейн. А сам он славный малый.

Харпер отклонил лампу назад, чтобы прочитать буквы над пересекающим их шахту туннелем.

— Мы прямо под Блюроу-стрит, — прошептал он.

— Ты не помнишь, Лотти Хэмптон ведь жила на Блюроу, да? — спросил Эдвард.

— Не припоминаю.

Харпер спрыгнул в более крупную шахту и помог перебраться Эдварду. Белые бинты на его руке теперь покрывали разводы смазки и налипшая плесень. Наружу просочились пятна крови.

— А что насчёт Уотерстоуна? — спросил Эдвард.

— Кого? — оглянулся Харпер.

— Ричард Уотерстоун. Неужели не помнишь? Он мог целую вечность рассуждать о поэзии.

— Это тот в родинках?

Харпер чётко помнил, как однажды застал в душевой юношу по имени Ричард. У него была красивая спина с тремя родинками, выстроенными в ряд прямо над задом.

— Веснушках, — поправил Эдвард. — Да, это он. Может, нам стоит его разыскать?

— Я слишком мало о нём помню, чтобы назвать хоть одну причину для розысков, так что сомневаюсь, что смогу найти аргументы против, — ответил Харпер.

Они подошли к очередному люку, и Харпер присел на корточки, чтобы его открыть. Его руки уже ныли от боли. Эдвард ссутулился рядом.

— Отец Уотерстоуна владеет «Словом дня». Ричард служит там главным редактором. Мы можем пойти к нему и всё рассказать. Уверен, он напечатает такую историю.

— У нас нет никакой истории, Эдвард. А в данный момент нет даже свидетеля.

Харпер постарался отвечать без злости. Эдвард был ни в чём не виноват. Своё раздражение Харпер выместил на люке, распахнув его со злобным рывком.

— Ну хорошо. — Эдвард последовал за ним. — Я сдаюсь. Куда мы идём?

— Вниз, — улыбнулся Харпер, наконец-то увидев лестницу, которую искал. Он проверил, не треснут ли её проржавевшие ступени под его весом. Они держались.

— Сможешь передвигаться с одной рукой? — спросил Харпер.

— Думаю, да, — ответил Эдвард.

Харпер пошёл первым. Эдвард вслед за ним. Фосфорная лампа качалась из стороны в сторону, пока они спускались. Её бледно-зелёный свет проходил сквозь тени лестницы и отбрасывал вниз узор из полукружий и перекрестий. Харпер услышал далёкое шипение паровых поршней.

— А знаешь, у Уотерстоуна была такая теория, что ты на самом деле наполовину Блудный, — послышалось сверху от Эдварда.

— Правда? — хмыкнул Харпер. — И что же, прости господи, навело его на эту мысль?

— Началось всё, по-моему, с перчаток.

— А-а.

Харпер замедлился, поняв, что спуск давался Эдварду тяжелее, чем тот был готов признать.

— Ты вечно что-то утаивал. Ну, знаешь, остальные мальчишки из кожи вон лезли, лишь бы поразглагольствовать о себе, а ты, казалось, никогда не хотел хоть что-то кому-то рассказывать. И всегда этим выделялся. В последнюю мою встречу с Уотерстоуном он всё ещё так и эдак примерял на тебя эту теорию. Нет, я серьёзно. Для нас с ним она стала своеобразной личной шуткой.

— Лучше бы он оказался прав, — ответил Харпер. — Тогда бы я смог призвать на помощь силу Блудного, вместо того чтоб спускаться по этой бесконечной лестнице.

— Умение летать сейчас было бы очень кстати, — согласился Эдвард.

Порез на ладони Харпера отдавался пульсирующей болью всякий раз, когда он хватался за скобу лестницы. Он задрал голову, чтобы посмотреть, как справляется Эдвард. Тот передвигался медленно, но улыбнулся, когда заметил взгляд Харпера.

— Забавно, — продолжал Эдвард, — что Уотерстоун никогда не говорил ничего такого о Джоан.

— Что? — Харпер едва не сорвался. Свисающая с его локтя лампа резко закачалась из стороны в сторону, озаряя зелёными вспышками лицо.

— Джоан он никогда не подозревал, хоть и встречался с ней много раз. Она так хорошо всё скрывала, что, думаю, никто бы не заподозрил.

— И как давно ты знал? — спросил Харпер.

— У меня ушло какое-то время, чтобы понять. Но после медового месяца я уже был практически уверен. Некоторые вещи просто невозможно скрыть, когда вы… близки.

— Почему же ты ничего не сказал? — спросил Харпер.

— Полагаю, ждал, когда она сама мне доверится, — покачал головой Эдвард. — Если б я знал, как мало времени нам отведено, я бы не медлил. Но так легко было представить, что мы с ней проживём вместе целую вечность. Что у нас в запасе ещё всё время в мире.

— Мне жаль, — только и мог ответить Харпер, не нарушая данное Джоан обещание. Он продолжил спуск и передвигался медленно, чтобы Эдвард не начал отставать слишком сильно.

— Меня всегда интересовало, знаешь ли ты, — сказал тот. — Я думал, что знаешь, но ты это совершенно никак не показывал.

— Будь это моё решение, я бы тебе признался.

— Понимаю.

Они спускались дальше. Харпер не знал, что ещё сказать. Их беседы всегда начинал Эдвард, поэтому Харпер продолжал хранить молчание, пока тот не заговорил вновь:

— Мне давно было интересно, как ты можешь работать в Инквизиции, имея при этом Блудную сестру.

Голос Эдварда звучал тихо, почти робко. Он редко говорил с такой осторожностью. Харпер поднял на него глаза, чтобы проверить, всё ли в порядке.

— Если не хочешь, не рассказывай, — добавил Эдвард, поймав его пытливый взгляд.

— Да особенно не о чем здесь рассказывать. Джоан никогда не вляпывалась в какие-то серьёзные переделки. Две половины моей жизни редко пересекались.

— Я не имел в виду напрямую. — Эдвард на секунду замолк, неуклюже перенося руку с одной лестничной скобы на другую. — Мне, наверное, больше интересно твоё мнение о Блудных. С одной стороны, ты священник, а они — дьяволы. С другой — твоя сестра была одной из них, а её ты любил, я знаю.

— И до сих пор люблю.

— И я.

Следующие несколько минут Эдвард спускался молча. Харпер ничего не говорил. Оставить Эдварда наедине с его мыслями казалось милосерднее. И к тому же проще для самого Харпера. Пока тот молчал, Харпер не чувствовал соблазна утешить его правдой.

Но он знал, что тишина долго не продлится. Эдвард был из тех людей, которые делятся мыслями и чувствами с окружающими. Ему никогда не приходилось скрывать собственных желаний под видом воздержания или давить свой гнев, храня молчание. Эдвард вёл жизнь не ведающего стыда честного человека.

— Странно, не правда ли, — сказал Эдвард, — как ты можешь знать, что кого-то уже нет в живых, а всё равно ощущать, будто вы до сих пор вместе. Каждый вечер вторника я всё ещё бездумно захожу в спальню, словно нужно напомнить ей, что Пайперы скоро придут на партию в бридж. Я знаю, что её нет, но никак не могу по-настоящему это прочувствовать. Всё кажется, что увижу или услышу её в соседней комнате. А по ночам, когда засыпаю, не могу перестать вытягивать руку, чтобы её обнять… — Он ненадолго умолк. — Прости. Я не собирался донимать тебя своей бесконечной болтовнёй.

— Ничего, — успокоил его Харпер. — Людей часто тянет на болтовню после исповедальни. Говори сколько хочешь.

— На самом деле, мне хотелось немного послушать тебя, Уилл. Ты так и не сказал, что думаешь о Блудных.

— Можешь выбрать какую-то другую тему для разговора, — предложил Харпер.

— Нет. Мне правда интересно. Раньше никогда не мог тебя об этом спросить, но хочу узнать.

— Ответ не настолько интересный. — Харпер всмотрелся вниз, но до сих пор не видел конца для их спуска. Казалось, что тьма под ними уходит в бесконечность.

— Просто скажи, а я сам решу, интересный он или нет, — возразил Эдвард.

— Ну хорошо. — Харпер на секунду замолчал, собираясь с мыслями. — Что мне кажется абсурдным в осуждении Блудных за их дьявольскую натуру — так это то, что ангелы и дьяволы на самом деле одни и те же существа. Блудные были ангелами задолго до того, как их стали называть дьяволами. Люцифер, Сатанэль, Сариэль, Азэль и все остальные. Каждого из падших ангелов сотворили задолго даже до сотворения самой земли, и не из глины, но из воли и плоти самого Господа. Даже самый опустившийся и деградировавший Блудный всё равно ближе к божеству, чем любой из нас, потомков плоти Адама.

— Это я такой невежественный в этих вопросах, или же твоё мнение и правда отдаёт ересью? — спросил после недолгой паузы Эдвард.

— Да, немного отдаёт. Но это не просто моё мнение. Это — факт, подтверждённый Писанием. Люцифер, которого Господь сделал князем, повелевающим воздухом и звёздами — есть тот же Люцифер, что упал в Преисподнюю. Сариэль и Риммон были архангелами штормов, прежде чем стать лордами ада. Если мы признаём, что Блудные раньше были дьяволами, следовательно мы также должны принять, что они же когда-то представляли собой треть небесного воинства, пошедшую против Бога. Они были ангелами. Одного без другого не получится.

— Я никогда об этом не думал, но полагаю, что ты прав. — И секунду спустя Эдвард добавил: — Поразительно, что тебя до сих пор не отлучили.

— Кажется, ты первый, кому я об этом рассказал.

Харпер вновь бросил взгляд вниз. Далеко под ними виднелось тусклое свечение. Звуки паровых поршней становились всё громче и громче.

— Скажи… — Эдварду пришлось чуть повысить голос. — Ты живёшь по принципу, что чем меньше люди знают, тем крепче они спят?

— Нет, — ответил Харпер. — Чем меньше они знают, тем крепче сплю я.

— Даже лучше, — сказал Эдвард. — И что, есть у тебя и другие тайные теории?

— Несколько, — признал Харпер.

— Так расскажи.

— Они слишком скучные. Ты провалишься в сон и упадёшь с лестницы.

— Ты и про последнюю говорил, что неинтересная, а она меня порядком шокировала.

— Правда?

Харпер поднял голову посмотреть, не шутит ли Эдвард. А затем понял, что слишком много времени проводил в обществе Белимая. Эдвард никогда не говорил с сарказмом.

— Конечно. — Эдвард остановился, чтобы дать отдых руке, и Харпер ждал его. — Не каждый день капитан Инквизиции сообщает мне, что верит, будто Блудные более божественны, нежели сыны Адама. Даже анатомисты-радикалы вроде Рэддли не бросаются такими заявлениями.

— Тот самый Рэддли, которого стошнило в урну дьякона? — спросил Харпер.

— Да. Его отстранили от врачебной практики в прошлом году. И не из-за урны. Насколько мне известно, об этом так никто и не узнал. Рэддли опубликовал статью, в которой обнародовал, что не выявил различий в телах крещёных и некрещёных детей. Он пришёл к весьма непопулярному умозаключению, что духовное состояние может не влиять на физическое тело.

— Правда? А детей Блудных он использовал в своих исследованиях? — спросил Харпер.

— Да. — Эдвард возобновил спуск. — Но эти данные даже не пытался опубликовать. Просто обмолвился как-то мне, когда мы обсуждали убийства Блудных, произошедшие весной. Исходя из описаний останков, Рэддли предположил, что убийца извлекал из Блудных Игнисовы[1] железы.

— Если хочешь знать, он был прав. Преступники добывали железы и кровь, чтобы сделать из них зелья. И очень хорошо на этом зарабатывали.

Харпер порадовался, что Эдварду в темноте не видно его лица. Он до сих пор приходил в ярость при мысли, что в том деле был замешан его собственный настоятель, и до сих пор ненавидел, что самолично привёл на заклание Питера Роффкейла.

— Джоан стала одной из жертв, да? — спросил Эдвард натянутым голосом. — Я решил, что ты не мог мне сказать, потому что предполагалось, что я не знаю о её Блудной природе.

— Прости, Эдвард. — Голос Харпера едва слышался за шипением и пыханьем паровых поршней. — Я бы вернулся назад и всё исправил, если б мог.

— Понимаю. Просто хочется, чтобы это сделало нас ближе, а не заставило тебя отдалиться. Мне, знаешь, не помешала бы компания.

— Прости.

Харпер подумал, сможет ли когда-нибудь перестать извиняться. Наступит ли однажды время, когда он попросит прощения достаточно раз, чтобы что-то изменить.

— Вы поймали тех, кто это сделал? — спросил Эдвард.

— И да, и нет. Похитители и убийцы Блудных уже мертвы. Убиты при сопротивлении аресту. Но те, кто им помогал и скрывал их преступления, до сих пор на свободе.

— Если однажды я узнаю, кто это, то, наверное, убью их собственными руками.

Хотя слова Эдварда прозвучали тихо, его голос насквозь пропитала злость.

Харпер ничего не ответил.

Холод шахты уступил место влажному жару. Свет пронизывал решётчатый мостик под ногами. Харпер спрыгнул вниз. Всего лишь в нескольких футах под ним паровые поршни и водяные насосы ревели и шипели, пока через них проходил галлон за галлоном воды и руды.

Пыль и кислота в воздухе жгли кожу и глаза Харпера. Запахи нечистот и пота Блудных окутали одежду, словно туманом. Эдвард закашлялся и обессиленно сполз по последним ступеням лестницы. У него слезились глаза, а светлая кожа уже приобрела воспалённо-красный цвет.

— Где мы? — спросил он.

— Подземелья Преисподней. Чуть восточнее рудообжигательных печей. Нам надо продвигаться на запад.

— Здесь везде так же жжётся?

Эдвард потирал глаза.

— Да. Ты привыкнешь. Внутри будет чуть полегче.

Харпер изучающе оглядел Эдварда. Его грубое серое арестантское одеяние в любом другом месте сразу бы бросалось в глаза, но в Подземельях Преисподней многие побывали в застенках Инквизиции. И лишь некоторые из них имели достаточно денег, чтобы выбросить одежду, которую им выдали при освобождении. Внешний вид самого Харпера здесь выделялся куда больше.

— Мы обменяемся штанами, — решил Харпер. — Можешь и жилет мой тоже забрать. Тогда будет похоже, будто тебя выпустили на свободу уже какое-то время назад.

Он быстро снял с себя брюки с жилетом и передал их Эдварду. Тот неуклюже пытался расстегнуть пуговицу на своих штанах здоровой рукой. Харпер снял нашивки Инквизиции с ворота шинели. Как и сам воротничок священника с рубашки.

Эдвард с неловким смущением оставил на полу свои мешковатые серые брюки. Харпер с трудом удержался, чтобы не кинуть вороватый взгляд на его оголённые ноги и талию. Когда-то его очень влекло к Эдварду, но это было задолго до того, как тот стал его зятем. Теперь от желания Харпера осталась только глубокая приязнь и лёгкое любопытство. Он не стал подглядывать.

Харпер поднял штаны Эдварда и принялся заправлять в них свою белую сорочку, пока тот одевался.

— Ещё одна часть моей новой жизни вне закона, полагаю, — сказал Эдвард, расправляя жилет над рубашкой. — Как я выгляжу?

«Нервным», — подумал Харпер, но не стал говорить. Вместо этого он улыбнулся.

— Тебе следует чаще надевать моё облачение. Чёрный тебе идет.

— И что теперь? — спросил Эдвард.

— Теперь ты идёшь в безопасное место.

— Безопасное место? — переспросил Эдвард. — От Инквизиции? Такое правда существует?

— Даже несколько.

Харпер развернулся и быстро зашагал по мостику. И прежде чем Эдвард успел задать ещё вопросы, резко свернул и скатился по пожарной лестнице в Подземелья Преисподней.

Он провёл Эдварда по узким улицам. Полусгнившие дома и кособокие тёмные торговые лавки выпирали фасадами на дорогу и заваливались друг на друга, как пьяницы.

— Тебя спросят, за что ты разыскиваешься Инквизицией, — тихо инструктировал Харпер. — Не говори. Просто скажи, что доктор и ищешь работу. Здесь мало лекарей. Ты будешь ценнее любой награды. Они своих детей раньше продадут, чем выдадут тебя инквизи…

— Уилл, но ты же идёшь со мной, да? — перебил его Эдвард.

Маслянистые капельки конденсата срывались с далёкого сводчатого потолка и барабанили по крышам покосившихся домов. Харпер и Эдвард шли под укрытием нависающих козырьков.

— Ты справишься, — начал Харпер.

— Нет, ты не понял. — Эдвард покосился, чтобы убедиться, что их никто не слышит.

В конце переулка трое Блудных мальчишек играли с гнездом крыс, но ни один из них не обратил внимания на Харпера с Эдвардом.

— Уилл, тебе небезопасно оставаться в городе. Меня заставили подписать признание. Я не хотел, но…

— Знаю. Я просмотрел бумаги и забрал его.

— Правда? — Эдварда это, кажется, застало врасплох. — Откуда ты узнал?

— Это просто обычный инквизиторский метод. Они выбивают признания, а затем используют их, чтобы склонить к даче показаний на суде.

— Ты злишься?

— Не на тебя. Ты поступил по-умному. Да чёрт возьми, ты поступил единственным возможным способом. И если бы не подписал это признание, тебя бы так и продолжили пытать. А когда я пришёл за тобой, ты не смог бы сбежать. — Харпер нахмурился. — Мне только жаль, что я не появился раньше. Не следовало тебя так бросать.

— Ты должен был позаботиться о другом человеке, — пожал плечами Эдвард. — Получилось с ним?

— Нам на Восковую улицу, — показал Харпер.

— Знаешь, ты мог бы чуть менее явно оставлять вопросы без ответа, — сказал Эдвард, пока они продолжали идти.

— Видишь вон ту часовенку? — Харпер кивнул в сторону кирпичного здания. — Тебе туда. Там поговоришь с Джеком Ублюдком.

— Надеюсь, это не его настоящее имя, — протянул Эдвард.

— С Блудными никогда не угадаешь. Не важно. Просто попроси провести к нему, а потом скажешь, что пришёл по рекомендации Ника Сариэля.

— А что если там же обнаружится этот самый Ник Сариэль?

— Он за решёткой в Брайтоне. Просто сошлись на его имя, если спросят. Джека заинтересует твоя профессия. Как только он услышит, что ты доктор, то из собственных штанов выпрыгнет, лишь бы сделать из тебя друга. Единственное, что ещё нужно запомнить — это никогда не упоминать меня никому из здешних обитателей. Капитаны Инквизиции не пользуются популярностью, как и их друзья.

Харпер хлопнул Эдварда по плечу и отступил назад.

— Ну что, запомнил?

— Да, но…

— Вот и хорошо. Береги себя, Эдвард.

— Уилл…

— Просто попрощайся, — сказал Харпер так холодно, как только мог.

— До свидания.

— До свидания.

Не дав Эдварду сказать что-нибудь ещё, Харпер развернулся и зашагал прочь. Он не хотел ни затягивать прощание, ни обсуждать. Чем меньше времени Эдвард проведёт в его обществе, тем больше у того шансов. Он чувствовал, как Эдвард смотрит на его удаляющуюся спину.

И только точно зная, что ушёл далеко из поля зрения, Харпер развернулся. Он метнулся к деревянной пожарной лестнице, прибитой к задней стене прогнившего здания. Две ступеньки сломались под его весом, но остальные ещё держались. Харпер поднялся на крышу и посмотрел в сторону Восковой улицы. Сквозь дымку крапающего конденсата он наблюдал, как Эдвард медленно приблизился к кирпичной часовне и исчез внутри.

И хотя в Подземельях Преисподней не бывало дней и ночей, Харперу внезапно показалось, что стало гораздо темнее.

Глава девятая: Шёлковый чулок

Харпер хотел все спокойно взвесить. Хотел почувствовать, как знакомая прохлада отстранённости накрывает кипящую в нём ярость, но этого так и не произошло. Он не знал почему. Возможно, из-за Эдварда, каким тот предстал перед ним в камере для заключённых — съёжившийся в комок, слишком напуганный, чтобы даже поднять взгляд. Или из-за Джоан — грязной и одетой, как оборванка, с опаской всматривавшейся в его лицо, словно он мог её ударить. Или же из-за трясущегося тела Белимая, которое Харпер сжимал в объятиях, зная, что ничто уже не вернёт тому его невинность. Или, возможно, сразу из-за всех этих воспоминаний и вновь увиденной разрухи Подземелий Преисподней. Беззаконие казалось бесконечным. Внутри Харпера поднималась волна гнева.

Он потратил годы, собирая доказательства и следуя протоколам следствия. И всё это время настоятель Грили и его приятели совершали жестокие преступления, когда их душе угодно, и убивали свидетелей направо и налево. Раз за разом Харпер давил в себе злость и всеми силами подпитывал веру в торжество справедливости.

Но справедливость не восторжествовала. Она силилась, барахталась, а в итоге канула в лету.

В детстве Харперу говорили, что Бог следит, чтобы каждому воздавалось по делам его. И он верил. Даже когда тело утратило невинность, даже когда он обнаружил искалеченных женщин и Блудных со вспоротыми животами, Харпер цеплялся за это обещание. А теперь не мог заставить себя верить и дальше. Никакой святой с широко раскрытыми глазами, никакой праведный ангел не даровали бы Харперу Справедливости. Да и хотелось ему уже другого.

Чего он теперь желал, так это мести. И для неё не требовалось ждать небесного правосудия. Месть он мог свершить своими собственными руками. Не самый умный поступок. Харпер и сам понимал, но ему было всё равно. Его жизнь и так превратилась в руины.

Когда он выбрался из Подземелий Преисподней, капли конденсата льнули к коже и волосам, словно крестильная вода. По мере ходьбы злость остыла, но никуда не исчезла. А когда он вышел на воздух у улицы Чемпионов, в голове уже созрел план действий. Тёмными задворками Харпер добрался до Вишнёвого ряда, а там поднялся к одной из обшарпанных квартирок.

Теперь же он наблюдал из немытого окна за одинокой фигурой, вышагивающей по дороге внизу. После потопа на той неделе успели починить всего несколько фонарей, а конкретно в этом переулке горел всего один. Харпер улыбнулся, поймав отблеск света на рыжих волосах.

Он задёрнул шторы и осторожно пробрался через тёмную комнатушку к двери.

— Ещё немного, — прошептал он лежащей на кровати женщине.

Та уставилась на него широко раскрытыми глазами, полными ужаса. И даже не попыталась что-то сказать в ответ сквозь ком ткани и шёлковый чулок, которыми Харпер заткнул ей рот. Судя по её безучастности, Харпер был не первым мужчиной, кто так с ней обошёлся. Она даже не порывалась позвать на помощь, уже зная, что никто не ответит на крики проститутки. Даже не пробовала вырваться из сильной хватки, когда он повалил её на кровать и связал. И лежала, не двигаясь, не давая Харперу повода причинить ей вред, не оказывая сопротивления, которое можно было бы подавить. Просто наблюдала за ним с выражением безнадёжного понимания на лице.

— Скоро всё закончится, — тихо сказал Харпер. — Просто лежи смирно, и с тобой ничего не случится.

Она слабо кивнула. Харпер улыбнулся ей в темноте.

Шаги на лестнице становились всё громче. Ключи зазвенели, словно колокола, пока Брэндсон пытался отыскать нужный. Наконец дверь распахнулась. Брэндсон вошёл и зашарил в поисках настенного светильника. Дверь за ним захлопнулась. Харпер неслышно провернул замок.

— Я тебе плачу не за то, чтоб ты бока в кровати отлёживала, Люси, — сказал Брэндсон, всё ещё возясь со светильником. — У меня был отвратительный день, и ты поработаешь как следует, чтобы его улучшить. Поработаешь, а не сонно подвигаешь рукой.

Грязный стеклянный плафон осветил слабый огонёк. Увидев Люси, Брэндсон выронил пальто.

— Что, чёрт возьми, тут происходит? — гневно начал он.

За его спиной Харпер шагнул вперёд и вдавил ему в шею дуло револьвера.

— Тут твой день становится ещё отвратительней, — сказал он. — Вы знаете порядок, капитан. Руки вверх. Чуть только шевельнёшься, и я забрызгаю нашу Люси большей частью содержимого твоего черепа.

Харпер протянул руку и, вытащив револьвер из чужой наплечной кобуры, убрал его себе в карман.

— Прекрасно.

Съехав ладонями до пояса Брэндсона, Харпер расстегнул его ремень. После стольких лет отчаянных связей с мужчинами в пустынных ночных переулках это получалось само собой. Он снял с ремня наручники и дал ему упасть на пол вместе со штанами. Тело пленника прошибла дрожь страха и протеста.

— Не опускать! — рявкнул Харпер, почувствовав, как шевельнулись плечи Брэндсона. Тот поспешно вытянул руки.

— Я только сейчас оценил твою способность следовать приказам, — отметил Харпер. — Левую руку за спину.

Брэндсон повиновался.

— Теперь правую.

Харпер крепко сковал запястья Брэндсона у него за спиной.

— А теперь на колени, медленно.

Он прижал револьвер к голове Брэндсона, пока тот опускался, и продолжал его вдавливать, нащупывая одной рукой ремень в лежащей на полу одежде. Правая ладонь Харпера ныла от движения. Порез снова открылся. Резкая боль только подогрела его злость.

Он обмотал ремень вокруг Брэндсоновых лодыжек, затянув его грубыми рывками, и застегнул пряжку. Чёрная кожа врезалась в мышцы ног пленника, заставив поморщиться. Харпер отступил на шаг, а затем пнул Брэндсона. Тот упал на живот, глухо ударившись об пол.

Харпер присел на корточки возле его лица.

— Ну, капитан, как вы думаете, что меня сюда привело?

— Твой зять доктор Тальботт, — пробормотал Брэндсон в половицу. — Я могу добиться для него оправдания, если это…

— Даже не пытайся торговаться. — Харпер сжал в кулаке клок рыжих волос и рванул на себя голову их обладателя. — Я буквально горю желанием прикончить тебя, так что не давай мне повода. Просто отвечай на вопросы. Ясно?

— Да, — прошептал тот. Харпер разжал пальцы, и голова Брэндсона стукнулась об пол.

— Кто убил женщину, которую лечил доктор Тальботт?

— Настоятель отдал прямой приказ…

— Кто убил, я спрашиваю, — оборвал его Харпер.

— Нас было трое.

— Но пулю ей в лоб пустил ты, да?

Харпер уперся дулом в затылок Брэндсона. Тот зажмурился и кивнул в безмолвном признании.

— Кто были другие двое?

— Капитан Спенсер и капитан Уоррен.

— А что насчет Рейнольдса и Миллера?

— Нет, настоятель их ненавидит. Считает грязными содомитами.

— Ясно.

Харпер выпрямился и ногой перевернул Брэндсона на спину. Уставился в его бледное лицо.

— Настоятель приказал. Мне пришлось подчиниться, Харпер, — прошептал Брэндсон. — По её показаниям вынесли бы приговор лорду Седрику. Разразился бы огромный скандал.

— А тебе не приходило в голову, что лорд Седрик заслужил этот приговор? Он убил свою племянницу.

— Не намеренно. Она упала с лестницы…

— Да её тело было покрыто синяками от месяцев побоев, Брэндсон. Он бил её, и она умерла при попытке бегства. Это любой бы заметил при желании. — Харпер присел на корточки и прижал самый кончик дула к груди Брэндсона. — Если ты упадёшь с лестницы, пытаясь сбежать от меня, как думаешь, буду ли я виновен в твоей смерти?

Несколько секунд тот молча смотрел на него. Харпер не знал, что отражалось на его лице, но внезапно Брэндсон зажмурился.

— Не убивай меня, Харпер. Я… Я всё, что хочешь, сделаю. Только не убивай.

Он практически пресмыкался. Харпер с отвращением отвернулся, глотнул прохладного воздуха.

— Просто ответь на вопросы, Брэндсон.

— Я отвечу, клянусь.

— Где настоятель держит лорда Седрика?

— Мне запрещено…

Харпер взвел курок.

— Белая капелла! — выкрикнул Брэндсон. С его лба полился пот. — Ради всего святого, Харпер, не убивай меня. Пожалуйста…

Харпер медленно опустил курок. После чего встал и прошёл к Люси. Та уставилась на револьвер, а затем подняла взгляд на него самого. Он коротко ей улыбнулся. Она попыталась ответить тем же, но слишком боялась, чтобы получилось убедительно. Кляп во рту превратил её лицо в гримасу отчаяния.

Харпер вздохнул и быстро прошёл к её старенькому трюмо. Открыл ящик с бельём и порылся, пока не нашел ещё одну пару шёлковых чулок. Швы украшал мелкий узор в виде букв «Л». Вместе с чулками он достал пару белья и хлопковый носок.

Харпер вернулся к Брэндсону. Убрав револьвер в кобуру, он грубо вздёрнул того с пола и пихнул на кровать. Брэндсон издал нелепый удивлённый вскрик. Люси чуть подбросило, когда матрас прогнулся под его внезапным весом.

Харпер не стал ждать, пока пленник восстановит равновесие, а сразу дёрнул его за ноги и примотал их к железным кольцам в изножье кровати. А затем уселся ему на грудь, вжимая скованные за спиной руки в матрас. Один конец чулка он привязал к шее Брэндсона на манер поводка, а другой узлом закрепил на изголовье.

— Открой рот, — скомандовал Харпер, и тот подчинился.

В рот он стал запихивать взятое нижнее бельё, пока Брэндсон не закашлялся, а потом носком примотал кляп к голове. Быстро проверив узлы, Харпер слез с кровати. Обошёл её и с куда большей осторожностью освободил руки и ноги Люси.

Он взял её за руку, другой подхватив пальто и ключи Брэндсона, и вывел из комнаты. В коридоре они остановились.

— Сейчас я сниму кляп, но тебе нужно вести себя тихо, — сказал ей Харпер.

Люси кивнула. Харпер развязал узел, стараясь не дёргать её за волосы. А когда всё же случайно зацепил, она поморщилась, но не проронила ни звука. Наконец чулок снялся, и Люси выплюнула мокрый комок ткани. На её щеках проступили красные полосы от туго затянутого кляпа.

— Я тебя отпускаю, — сказал Харпер, — но если можешь, покинь город. Вот, возьми, пригодится, — протянул он ей кошелёк и мешочек с монетами из пальто Брэндсона. Люси с опаской приняла деньги.

— Возможно, тебе захочется сообщить о случившемся Инквизиции, — сказал Харпер, — но помни, что это настоятель приказал Брэндсону убить другую женщину, потому что она знала то же, что только что услышала ты. Понимаешь меня?

— Да, — быстро прошептала Люси.

— Он не был с тобой добр, так? — вдруг спросил Харпер, вспомнив, как покорно она приняла путы и кляп.

— Хуже, чем некоторые, лучше других. — Люси взглянула на Харпера. — Можно мне взять его пальто? У меня нет своего.

— Пожалуйста, — протянул его Харпер.

— Спасибо.

Надев большое чёрное пальто, она принялась спускаться по лестнице. Харпер наблюдал за её уходом.

— Удачи, — сказал он, когда Люси отвернулась. Она вновь оглянулась.

— И тебе удачи, — сказала она и поспешила исчезнуть в темноте.

Харпер развернулся обратно к двери. Он был рад, что удалось отпустить Люси. Женщины вроде неё и так видели слишком много неприглядного. Ему бы не хотелось, чтобы она стала свидетелем того, что осталось сделать с Брэндсоном.

Глава десятая: Кривые зубы

Солнце встало час назад, но небо оставалось тусклым. Тяжёлые серые облака нависали над крышами домов и окутывали высокие шпили плотной дымкой. Харпер любил туман. Он подходил его мыслям, маскировал пятна на одежде и скрывал черты его лица. Когда городские колокола били наступивший час, Харпер, сощурившись, смотрел, что происходило дальше по улице.

Торговцы уже нахваливали свой товар. Кареты и телеги прокладывали глубокую колею сквозь грязь улиц, их возницы с криками пытались оттеснить соседа и пробиться вперёд. В воздухе смешивались запахи свежего хлеба и мочи, когда пекари открывали двери своих лавок, а женщины выливали содержимое ночных горшков в канавы.

Харпер отступил в сторону, чтобы не попасть под брызги нечистот. Желудок скрутило от запаха. Он уже успел дойти пешком от съёмных комнат Люси в Вишнёвом ряду до дома Брэндсона на Арчерс Грин-роуд, а оттуда — до стен Белой капеллы. А теперь шагал обратно по улице Мясников. Мышцы ног и спины ныли от усталости. В глаза словно песка насыпали из-за напряжения и недосыпа. В животе бурчало от смеси голода и нервов. Харпер был практически уверен, что стоит ему остановиться, и он попросту рухнет без сознания.

— Капитан! — раздался молодой голос.

По другую сторону дороги ему призывно махал рукой темноволосый юноша.

— Капитан. — Он заулыбался, и Харпер его узнал. Ему еще не встречалось другого человека, во рту которого столько зубов теснилось бы как придется. Харпер приветственно поднял руку. Юноша ответил тем же с неуклюжей радостью.

— Идите сюда, капитан, — прокричал он поверх двух пререкающихся кучеров. Харпер дождался, когда поток проезжающих мимо карет и телег замедлится, и перебежал через дорогу.

— Моррис, — сказал Харпер. — Что ты здесь делаешь?

— Работаю, — поднял тот метлу, с которой капала вода. — Представляете, да?

— Уборщиком улиц? — нахмурился Харпер.

— Нет, просто расчищаю вход в лавку.

Он указал на висящую над их головами вывеску. Харпер глянул на рисунок ковриги хлеба в обрамлении узора из пшеничных колосьев.

— В подмастерья к пекарю нанялся, — сказал Моррис, показывая на свой покрытый пятнами фартук. — Мистер Стоун учит меня, как делать слойки. Первую свою партию сегодня испёк.

— Это отличная новость. Я рад, что у тебя все сложилось, — улыбнулся Харпер. От стояния на одном месте мышцы ног дрожали. Казалось, если он не продолжит двигаться, то просто упадёт.

Моррис ответил ему широкой улыбкой, за его губами вновь мелькнуло буйство зубов.

— Вы-то в жизни бы в такое не поверили, правда? Подумали бы, что я опять примусь шарить по чужим карманам, — Моррис перекатывался с пятки на носок от энтузиазма. У Харпера кости ломило от одного только его вида.

— Ну, — протянул он, — тебе это отлично удавалось.

— Что есть, то есть. Даже сестра Селеста твердила, что для желтоглазого ублюдка вроде меня не найдётся честной работы. — Моррис махнул метлой по ступеням крыльца, сметая в стороны лужи воды. — Но мистер Стоун говорит, что это досужие домыслы. Прямо так и говорит: «Мальчик мой, это досужие домыслы».

— Что ж, поздравляю. — Харпер похлопал Морриса по плечу и начал было разворачиваться.

— Капитан, может, зайдёте познакомиться с мистером Стоуном? Я ему всё про вас рассказал, и про то, как вы меня вечно оттаскивали в благотворительную школу. Он говорил, что если я вас ещё раз встречу, то должен пригласить зайти, чтобы он смог сказать спасибо. — Моррис наклонился чуть ближе. — Мистер Стоун наверняка и харчей дармовых не пожалеет.

— Ну…

Судя по виду, еще чуть-чуть, и Моррис бы взмолился. Для него явно было важно познакомить Харпера с добрым мистером Стоуном. В любом случае, закинуть какой-нибудь еды в желудок точно не помешает.

— Долго сидеть я не смогу, — предупредил он.

— Мистер Стоун будет так рад.

— Тогда веди.

Он проследовал за Моррисом в здание красного кирпича. От тепла пекарни Харпер внезапно почувствовал себя еще более усталым. Внутри пахло дрожжами и ванилью. Большой мужчина с чёрной бородой и копной густых чёрных волос поднял голову, когда они вошли.

— Мистер Стоун, это капитан, про которого я рассказывал, — указал Моррис на Харпера.

Мистер Стоун чуть нахмурился, оглядывая гостя. Харпер знал, что плохо выглядит. Он не побрился, а одежду испачкали масло Подземелий Преисподней и грязь городских улиц. И близко не похоже на образчик офицера Инквизиции.

— Я думал, вы будете старше, — спустя недолгую паузу произнёс мистер Стоун.

Харпер пожал плечами.

— Что ж, рад знакомству. — Мистер Стоун протянул руку, и Харпер её пожал. Ладонь пекаря оказалась горячей и мозолистой. — Вам, похоже, не помешало бы поесть.

— Спасибо. Вы очень добры.

— Хотите слойку? — спросил Моррис.

— Принеси ему две, мальчик мой, — не дал Харперу ответить мистер Стоун. — И сперва убедись, что они хорошенько остыли. А заодно проверь пироги с говядиной.

Мистер Стоун кинул Моррису рукавицу-прихватку. Тот поймал и исчез в соседней комнате прямо позади пекаря. Из-за прикрывающей вход в неё занавески вырвались клубы горячего воздуха. Харпер решил, что там и находились печи. От новой волны жара веки закрывались сами собой.

— Надеюсь, вы простите мою прямоту, — сказал ему мистер Стоун, — но по виду вы спите на ходу.

— Я как раз направлялся к кровати, когда меня увидел Моррис, — ответил Харпер.

Мистер Стоун продолжал с любопытством изучать его облик. Харпер решил направить беседу в другое русло, пока тот не начал задавать опасные вопросы.

— Вы действительно очень великодушны, что взяли к себе Морриса, — сказал Харпер. — Большинство людей не хотели бы видеть Блудного в своих лавках, не говоря уж о том, чтобы позволить ему там работать.

— Ну, большинству Блудных и я бы не позволил, — ответил мистер Стоун. — Но могу сказать то же самое и про большинство известных мне потомков Адама. Думаю, Моррису было суждено стать пекарем.

Харпер не знал, виной ли тому измотанность или серьезный тон мистера Стоуна, но ему захотелось рассмеяться. Последнее, что он бы подумал про Морриса — так это что тот был рожден для пекарского дела. Не с его зубами. На предплечье у Харпера до сих пор красовался рваный шрам от их первой встречи.

— Жар, — продолжал тем временем мистер Стоун. — Большинство людей его просто не выдерживает. У них начинают болеть глаза, трескается кожа. Они сохнут, но только не Моррис. Парнишка может провести целый день у печей, а выйти розовощёким, как херувим. Работа даётся ему проще, чем моему собственному сыну, скажу я вам.

— Похвально. Я рад, что Моррис нашел способ жить честно.

Харпер выпрямился, осознав, что заваливается на прилавок.

— Но понимаете, капитан, — понизил голос пекарь, — в этом есть и проблема.

Что-то в его приглушённом шёпоте заставило Харпера прислушаться.

— Что вы имеете в виду?

— Мой сын ни на что не годится. Не работает и палец о палец не ударит ради лавки. Хочет её продать, когда я умру.

Харпер чуть нахмурил брови — не из-за мистера Стоуна или его непутёвого сына, но просто потому, что он сам того и гляди будет втянут в их дела. Сейчас, когда собственных проблем хватало с головой.

— Моя семья владеет этой пекарней со времён прапрадеда, — продолжал мистер Стоун. — Это не просто имущество, это то, на чём вырос род. Я не могу допустить, чтобы он её продал. Мне хочется, чтобы, когда меня не станет, пекарней заправлял Моррис, но по закону…

— Она перейдёт к вашему сыну? — закончил за него Харпер.

— Да, если в двух словах.

— Что ж, если вам так хочется, чтобы лавка ему не доставалась, можете лишить сына наследства.

— Нет, на такое я пойти не готов. Он хоть и никчёма, но все же сын.

— Тогда вам остаётся только усыновить Морриса и завещать пекарню ему. Ваш кровный ребёнок не сумеет оспорить подобное, если с точки зрения закона Моррис тоже будет считаться вашим сыном.

— А это можно сделать? — спросил мистер Стоун. — Никогда о таком не слышал.

— Запрещающих законов нет, — ответил Харпер. — Так что если вы не против взять Морриса в сыновья…

— С ним мы ладим лучше, чем с родным, скажу я вам. Знай я раньше, год назад уже б так сделал.

Мистер Стоун впервые улыбнулся, и Харпер отметил, что его зубы были едва ли ровнее, чем у Морриса.

— Так и думал, что законник сможет мне что-то подсказать, — сообщил он Харперу. — Я потому и велел Моррису пригласить вас зайти при встрече. Простите только, что из-за меня вы до сих пор на ногах.

— Я просто немного устал.

Харпер силком заставил себя распахнуть пошире покрасневшие глаза.

— Эй, Моррис! — вдруг заорал мистер Стоун.

— Да, сэр? — крикнул тот из кухни.

— Капитан сейчас стоя заснёт, если ты там так и будешь копаться.

— Да я просто хлеб режу. Принесу в момент, вы даже застольную молитву прочитать не успеете.

— Аминь, — буркнул пекарь себе под нос.

— Очень смешно, мистер Стоун. — Отодвинув занавеску плечом, Моррис появился с кульком из восковой бумаги в одной руке и подносом ещё дымящихся пирогов с мясом в другой.

— Это вам, капитан, — передал он свёрток Харперу.

— Спасибо. — Харпер почувствовал запах слоёного теста даже сквозь обёрнутый вокруг выпечки пергамент.

Моррис широко улыбнулся и крутанул поднос в руке.

— У нас еще и покупатели на подходе, Моррис.

Мистер Стоун забрал у него поднос и убрал его на полку с несладкими пирогами. Внутрь ворвался поток холодного и влажного воздуха, когда в пекарню вбежали две монахини. А вслед за ними — небольшой выводок школьников в красной форме.

Все они разговаривали с Моррисом, как со старым знакомым. Старая монахиня беззлобно над ним подтрунивала и отвечала на зубатую улыбку беззубой. Харпер внезапно подумал, что мистер Стоун прав: Моррис и правда был здесь своим.

На какой-то момент он задумался: такую ли жизнь мог бы вести Белимай, не пройди он через пытки инквизиторов? Харпер попробовал представить, как тот мило улыбается монахине, и покачал головой. Похоже, он уже бредить начал от усталости, если способен вообразить Белимая в подобном виде.

Харпер открыл дверь и встретил мрачной гримасой задувший внутрь ледяной ветер.

— Храни вас Бог, капитан, — прокричал ему вслед Моррис.

— Берегите себя, — ответил Харпер.

Он ковылял по улице Мясников, мысленно давая обещания своему усталому дрожащему телу. Ещё шесть кварталов, и кровать. Всего лишь шесть кварталов до тёплой мягкой постели.

Наконец он, спотыкаясь, поднялся по узкой лестнице, словно пьяный. В комнатах Белимая было холодно. Ветер и дождь залетали сквозь разбитые окна. За прошедшие две недели с того момента, как он последний раз ступал на этот порог, здесь мало что изменилось. Стол по-прежнему лежал на боку в окружении упавших книг и смятых рисунков. Треснутые шприцы валялись там же, куда закинул их хозяин.

Вместе с арестом Сариэля по подозрению в убийстве племянницы лорда Седрика у Инквизиции пропала причина искать Белимая. Что один Блудный, что другой — для них не играло роли.

Чего нельзя было сказать — Харпер знал — про него самого. Из признаний Сариэля и Эдварда стало ясно, что настоятель хотел взять под стражу именно его. Харпер понял, что оставался единственным человеком, представляющим угрозу для настоятеля и лорда Седрика. Зная, как они расправились со служанкой, он не питал иллюзий по поводу участи, уготованной ему Грили. В собственном доме его встретят инквизиторы.

А рано или поздно опасность станет поджидать за каждым углом, до тех пор пока настоятель оставался у власти.

Харпер достал из кармана бумаги и ещё раз их перечитал. Он доковылял до развалин стола Белимая, нашёл там стирательную резинку и быстро убрал пометки, которые настоятель сделал на признании Сариэля. Оставшееся могло пригодиться. Единичные упомянутые детали совпадали с тем признанием, которое он заставил написать Брэндсона.

При мысли о Брэндсоне его слегка затошнило. А может, всему виной была измождённость. Он убрал бумаги обратно в карман.

На подгибающихся ногах Харпер прошёл в спальню и уронил на прикроватный столик свёрток, что дал ему Моррис. А затем и сам упал на тонкий матрас. Он даже не нашёл сил снять сапоги. Просто моментально уснул.

Во снах его преследовали разрозненные лихорадочные картинки. Харпер ворочался и метался, перекручивал одеяла и собственную одежду. Казалось, что плотная ткань сама натягивается и сжимается вокруг его тела. Внезапно что-то ледяное схватило и дёрнуло за ногу. Харпер с силой лягнулся и резко подскочил. Ладонь сомкнулась на рукояти верного револьвера ещё до того, как он успел оглядеться.

С пола, куда его отбросил пинок, на него взирал Белимай. В руках он держал один из сапогов Харпера.

— Это последний раз, когда я пытаюсь как-то тебя порадовать.

Белимай встал и отбросил сапог в сторону.

— Ради всего святого, что ты здесь делаешь?

Голос едва проснувшегося Харпера ещё хрипел, мысли до сих пор обескураженно барахтались в отголосках снов.

— Я здесь живу, — отшутился Белимай. Он разулся и уселся на кровать напротив Харпера.

— Я не был уверен, что сюда можно возвращаться, и высматривал возможных инквизиторов с крыши здания через дорогу. А потом увидел, как ты пробрёл мимо открытых окон и упал лицом в подушку.

— Ты же должен быть в усадьбе, — сказал Харпер.

— Как и ты, насколько я помню. — Белимай сунул ноги под одеяло, задев коленом бедро Харпера. И уставился на него, откинувшись на спинку в изножье кровати. — И что оказалось настолько срочным, что тебе понадобилось срываться, даже ничего не сказав?

— Эдварду нужна была моя помощь.

Харпер пододвинулся чуть ближе. От Белимая веяло холодом, но от прикосновения к нему становилось хорошо. Спокойно, без какой-либо веской на то причины, кроме того, что с последних таких касаний прошло уже много дней.

— Белокурый зять попал в беду? — Белимай чуть сощурился. — И ты помчал ему на помощь. Как галантно с вашей стороны, капитан Харпер. Ты всё ещё ему нужен?

— Сейчас он в безопасности, но, скорее всего, не слишком счастлив. — Харпер стащил с ноги второй сапог и пинком отправил его на пол. — А где Джоан?

— Она ринулась на твои поиски, после того как в поместье за тобой приехали два капитана Инквизиции. Капитан Спенсер и какой-то еще — Уорнер или Уор…

— Уоррен, — договорил Харпер.

— Да, так его и звали. Значит, ты и сам знаешь, — пожал плечами Белимай. — Как бы то ни было, твоя сестра сказала, что тебя нужно предупредить. Думаю, сейчас она прочёсывает Подземелья Преисподней.

— И Джоан вот так взяла и бросила тебя? — возмутился Харпер.

— Да. Кажется, она поверила, когда я заметил, что уже взрослый и могу обойтись без няньки, — ответил Белимай. — И в любом случае, это у вас, по-моему, семейное: ты проделал тот же самый финт. — Белимай ткнул длинным пальцем ноги в живот Харперу. — Я удивляюсь, как это ты до сих пор здесь, а не умчался спасать какую-нибудь сиротку или искать пропавшего щенка.

— Прости, что пришлось тебя оставить, Белимай, но инквизиторы арестовали Эдварда из-за меня. Я должен был его вытащить. Кому, как не тебе, понимать.

— О, я понимаю. Мне это просто не нравится.

Тычок в живот повторился ещё два раза, а затем Харпер перехватил стопу Белимая и дёрнул его на себя, заставив упасть на спину.

— Ты что, ревнуешь? Мне можно спасать только тебя? — Харпер навалился сверху, прижав Белимая к постели.

— Какая же ты иногда деспотичная задница, — возмущённо уставился на него тот.

— Знаю. — Харпер вытянулся, чтобы коснуться губами рта Белимая. — Но для тебя я всё равно донельзя обаятельный, правда?

Харпер улыбнулся и замер в ожидании язвительного ответа. А вместо него получил резкий тычок в бок и поморщился.

— Я слишком устал для острот, так что придётся тебе довольствоваться этим, — сказал Белимай.

— И как же расшифровать попытку сломать ребро?

— Сломать ребро? — Белимай приподнял чёрную бровь. — Да я тебя едва коснулся.

— К моему великому сожалению.

Харпер вновь наклонился и легонько поцеловал Белимая в губы. Он почувствовал, как у того перехватило дыхание при касании, и чуть отодвинулся — только чтобы увидеть, как глаза Белимая закрылись, а потом распахнулись вновь.

Он глядел пристально, как никогда раньше. Исчезла ватная наркотическая томность, к которой Харпер уже так успел привыкнуть. Теперь же Белимай рассматривал его с голодной сосредоточенностью. Его руки сомкнулись за спиной у Харпера и потянули вниз. Язык скользнул между губ, одновременно вторгаясь и приглашая. Весь поцелуй был пронизан свирепостью, которая пронеслась внутри Харпера обжигающей волной. Он забыл, что собирался быть нежным, забыл, о чём хотел поговорить.

Харпер грубо и отчаянно сорвал с Белимая великоватую одежду. Провёл руками по открывшемуся перед ним полотну оголённой бледной кожи, упиваясь каждой ямкой и каждым изгибом. Ладони Белимая, в свою очередь, проехались по его соскам под рубашкой. А потом с мучительной осторожностью погладили полоску кожи над ремнём.

Белимай поцеловал его ещё раз. Их языки толкались и переплетались. Всё тело Харпера напряглось. Он осыпал поцелуями горло, грудь и бёдра Белимая. Провёл зубами по его восставшей плоти. Поднял голову и вновь поцеловал в губы, передав Белимаю вкус его собственной кожи.

Белимай расстегнул на нём брюки, его пальцы сомкнулись вокруг Харпера. И словно преклонив колени для молитвы, он согнулся и накрыл Харпера мягким жаром своего рта. Харпер часто задышал, его бёдра ходили в такт волнам наслаждения. Он заставил себя вернуться от резких выпадов обратно к мягким покачиваниям. Мышцы ныли от необходимости сдерживаться и желания отпустить себя.

Харпер осторожно повернулся и сменил позу, чтобы доставить такое же удовольствие в ответ. Белимай передвинулся вместе с ним, ни на миг не подняв головы. Они скрутились друг вокруг друга, попеременно толкаясь и вбирая, засасывая и выгибаясь навстречу в подгонявшем ритме. Тело Харпера прошили разряды удовольствия, когда Белимай впустил его глубоко в горло.

Харпер подтянул поближе к себе его бёдра. Он сосал, словно никак не мог насытиться, и ликовал от стремительно ускоряющихся откликов Белимая. Его собственное тело уже взбесилось и вышло из-под контроля. Белимай толкался в него всё быстрее, и Харпер не отставал. Их замкнуло в круговороте отчаянного движения и ни с чем не сравнимого наслаждения.

Внутри Харпера всё взорвалось в экстазе. Горячая волна прокатилась по костям, крови и мышцам. Она погрузила его в незамутнённое, лишённое мыслей состояние, куда более глубокое, чем даже сон. Весь Харпер — с каждым его страхом, протестом, надеждой и желанием — затерялся в потоке плотского восторга.

А затем всё схлынуло, оставив Харпера в полном изнеможении. Он едва сумел повернуться и закинуть одну руку на обессиленного Белимая. И со слипающимися глазами прижался к его губам с поцелуем. Белимай вытянулся вдоль него и накрыл их обоих одеялом.

— Ну хорошо, — прошептал он так тихо, что Харпер едва расслышал, — да, для меня ты донельзя обаятельный.

Глава одиннадцатая: Лжец

Когда Харпер проснулся, в кровати рядом с ним никого не было. Сквозь разбитые окна в комнату лился тусклый свет редких уличных фонарей. Рваные занавески трепетали от порывов сумеречного ветра, который заносил внутрь крупные капли дождя. Харпер осмотрелся и заметил очертания худого тела Белимая. Тот одной рукой осторожно натягивал пальто, а другой держал ботинки. И как раз начал прокрадываться к выходу, умело огибая половицы, которые могли скрипнуть или затрещать.

— Ты куда? — спросил Харпер.

Белимай резко развернулся.

— Пойду пройдусь, — ответил он.

— На улице дождь. — Харпер сел в кровати. По комнате гулял холод.

— Мне надо размять ноги.

Белимай сделал еще один шаг к двери.

— Тогда я с тобой.

Его уклончивость настораживала. Она совершенно не вязалась с тем, как Белимай вёл себя всего несколько часов назад. Харпер похватал с пола свою разбросанную одежду. Натянул брюки. Их ткань неприятно холодила и всё ещё влажно липла к телу после утреннего дождя.

— Харпер, не надо, — сказал Белимай. — Не ходи со мной.

— Почему же? — У него уже имелись на этот счёт свои подозрения.

— Тебе нужно выспаться.

— Я всё равно встал, — выдавил из себя улыбку Харпер. — Найди другой аргумент.

— Некоторые вещи мне хотелось бы сделать в одиночку. — Голос Белимая нехарактерно смягчился.

— Ты за офориумом собрался? — Харпер быстро преодолел разделявшее их расстояние. Как же он раньше не догадался, что в столице Белимая снова поманит зависимость…

Белимай повернулся и посмотрел прямо на Харпера. Вблизи стало видно странное выражение его лица. Расширенные и необычно блестящие глаза. Сжатые губы и раздувающиеся от быстрых вдохов ноздри. Такое же лицо было у Белимая, когда ему едва не вспорол живот Скотт-Бек. И увидев то же самое вновь сейчас, Харпер не на шутку встревожился.

— Большинство людей испытывают соблазн вернуться. — Он постарался сгладить прозвучавшие ранее обвинительные намёки. — Это не та привычка, которую легко бросить. Обычно у всех случается несколько срывов, прежде чем они завязывают окончательно.

Белимай просто молча смотрел. Для него было совсем не характерно затихать или выглядеть ранимым в ответ на чьи-то слова. Харпер знал, что такому поведению есть серьёзная причина, но не понимал какая.

— Послушай, Белимай. Я знаю, как это тяжело…

— Уймись, — поднял тот руку. — Я не за дозой. — И он медленно отстранился. — Я иду в Инквизицию.

— Что? — едва смог выдохнуть Харпер.

— Мне придётся им сдаться. Мы оба это понимаем.

Харперу показалось, что в живот ему воткнули стальной клинок. Тяжёлая, ошеломительная боль скрутила внутренности. Секунду он просто взирал на Белимая, оглушённый ужасом. Джоан рассказала про Сариэля. Иначе зачем ещё ему сдаваться властям?

— Не ходи, нельзя. — Харпер схватил Белимая, выбив ботинки из его рук. — Почему ты не можешь просто взять и забыть о нём? Он только и делает, что рушит твою жизнь!

— О ком ты? — удивленно воззрился на него Белимай.

— О Сариэле. — Харпер знал, что повышает голос от гнева, но заставить себя говорить спокойно не получалось. — Думаешь я стану сидеть сложа руки и позволю всей истории повториться вновь?

— Харпер, ты с ума сошёл?

— Ты не будешь ради Сариэля брать на себя вину за убийство.

— Я и не собирался, идиот, — не выдержал Белимай. — Я это делаю для тебя.

— Что?

Вся боль и злость Харпера канула в бездну замешательства.

— Мне в глаз тебя надо ткнуть за то, что приходится всё разжёвывать, — прорычал Белимай.

— Тыкай, куда хочешь, просто объясни, что ты имеешь в виду.

Белимай возмущённо на него уставился, но Харпера этот взгляд практически приободрил после того странного выражения лица с распахнутыми глазами, которое он видел в начале разговора.

— Ты же сказал, что добровольно сдаёшься Инквизиции… — Харпер говорил медленно и с осторожностью, следя за реакцией Белимая на каждое слово.

— Про Сариэля речи не шло. С чего ты про него вспомнил?

— С чего бы ещё тебе брать на себя ответственность? — спросил в свою очередь Харпер.

— Сариэль даже не… — Белимай резко прервался, догадавшись: — Его арестовали, да?

— Джоан не рассказывала?

— Нет.

— Тогда зачем тебе идти в Инквизицию?

— Да ты на самом деле идиот, что ли? — не выдержал Белимай.

— Да, я идиот. Так что объясни, почему ты решил пойти к инквизиторам.

— Да из-за тебя, тупица. Посмотри, сколько всего с тобой и так уже случилось по моей вине. Усталый, грязный. Не можешь вернуться в собственный дом. Тебя преследует Инквизиция. Вся твоя жизнь катится под откос из-за попыток меня защитить.

— Значит, ты решил сдаться ради меня? — Эта мысль одновременно и грела, и пугала. Харпер знал, что не простил бы себе, если бы послужил причиной для возвращения Белимая в лапы инквизиторов.

— Ну не ради себя же. Разумеется, ради тебя, — проскрипел зубами тот.

— Даже заикаться об этом не смей, Белимай, — замотал головой Харпер. — По-твоему, я бы вынес, если б…

— Если б что? Если б ты наконец-то избавился от несчастного наркомана? Ах, какая ужасная потеря.

— Ты же знаешь, что я так о тебе не думаю.

— Разве не вы только что обвиняли меня в намерении пойти и разжиться дозой? Не вы, капитан Харпер? — Белимай с явным усилием заставил уголки рта расплыться в улыбке, не слишком успешно изобразив, будто ему нравилось доказывать в этом вопросе свою правоту. — Хоть себя-то не обманывай, раз других не получается. Ты прекрасно знаешь, что я один из отбросов общества. Иначе зачем бы ещё со мной возился, скажешь нет? Тебе же нужен какой-нибудь кусок Блудного дерьма, чтобы прийти ему на помощь и почувствовать себя спасителем. Чтобы принести себя в жертву. А если умудришься ещё и помереть от чьей-либо руки в процессе, тебя, может, вообще решат причислить к лику святых.

Харпер открыл рот, чтобы разубедить Белимая, но того было не остановить.

— Так вот иди ты знаешь куда! — В уголках глаз Блудного появилась кровь и тонкими струйками пролилась по щекам. — Я не хочу, чтобы меня спасали. Не хочу, чтобы ты становился моим личным мучеником. Я сдамся Инквизиции и сам тебя спасу.

— Ты не сможешь, — шёпотом выдавил Харпер. Он сглотнул и почувствовал, будто пьёт битое стекло.

— Чёрта с два я не смогу. — Белимай схватил один ботинок и зашарил глазами по полу в поисках второго. — Вот и посмотрим, как тебе понравится стать причиной, по которой кто-то лишился всего, ублюдок ты идеальный. Да где же мой треклятый ботинок?!

— Если ты сдашься, мне это никак не поможет, — тихо сказал Харпер. — Инквизиция выслеживает уже не тебя. Да никогда и не выслеживала. Ты просто подходил под описание нужного им Блудного. И они нашли другого взамен.

Белимай замер, парализованный водоворотом ярости и сомнений. И в конце концов швырнул ботинком в Харпера. Каблук саданул по плечу. Сам Харпер это едва заметил.

— Прости, Белимай. — Харпер присел на край кровати. — Они арестовали Сариэля, когда не смогли разыскать тебя.

— Сариэля взяли? — тихо переспросил Белимай.

— Блудных, способных летать, во всём городе считанные единицы, а у Инквизиции хранятся записи только о тебе и о нём. Одному из вас двоих суждено было оказаться за решёткой.

— Так значит, как только инквизиторы заполучили Сариэля, я уже не имел значения? И тебе ничего не грозит за моё укрывательство?

— Опасность представляла только первая ночь, а после — нет.

Харперу хотелось сказать больше, но получилось только выложить голые факты. Он словно давал показания на суде.

— Почему тогда тебя искали те два капитана? — скрестил руки на груди Белимай. — Что, уже нашёл себе нового пропащего кандидата на спасение? Сестру, зятя, злую собачку?

Харпер нагнулся к лежащему на полу мокрой кучей пальто. Порылся по карманам, достал выкраденные из архивов бумаги и передал их Белимаю.

— Я не тот образцовый инквизитор, которым ты любишь меня выставлять, Белимай.

— Нет? — Белимай переводил взгляд с бумаг на Харпера и обратно. — Разве не ты мечтаешь даровать искупление каждому из ныне живущих Блудных?

— Нет. — Режущая боль в горле стесала голос Харпера до слабого выдоха. — Мне никогда не хотелось добиться для вас искупления. Я хотел к вам присоединиться.

Белимай сдвинул брови. Харпер знал, что у него не получится понять такого желания. Для Белимая кровь Блудного означала лишь проклятие. Он опустил взгляд на бумаги, словно там находилось объяснение. Вчитался. Харпер наблюдал, как его лицо из хмурого превратилось в мрачное. Наконец Белимай сложил лист с признанием и вернул его Харперу.

— Ты действительно совершил что-то из перечисленного?

— Нет. Я нарушал клятвы и лгал, но не убивал ни племянницу лорда Седрика, ни её служанку. Брайтонский настоятель сочинил эти обвинения, чтобы защитить своего приятеля от следствия. Он приказал убрать единственного свидетеля. А теперь только я стою между ними и гладким судебным процессом.

— Судебным процессом против Сариэля? — уточнил Белимай.

— Да.

— Полагаю, уходить с дороги ты отказался. Да какое там «полагаю». Разумеется, отказался, — покачал головой Белимай. — Ты и правда проклятый святой.

— Никакой я не святой. И даже близко нет. Я совершал бездумные глупые поступки. — Харпер на секунду прикрыл глаза. — Прости, что подумал, будто ты хочешь вновь сесть на офориум. Я должен был знать, что этого никогда не случится.

— О да, я же веду такой праведный образ жизни, — усмехнулся Белимай. — И в любом случае наверняка струсил бы на полпути к Брайтону.

— Нет, — тихо, почти себе под нос, сказал Харпер. Он знал, что Белимай бы не струсил. Тот не дрогнул даже под вспоровшим его ножом Скотт-Бека. У обученных исповедников ушли месяцы на то, чтобы выбить из него одно единственное имя.

— И тебе ещё хватает дерзости называть меня мучеником.

— Мне не следовало так говорить, — потупился Белимай.

— Всё равно бы вырвалось рано или поздно, — пожал плечами Харпер.

— Нет. — Белимай протянул руку и коснулся его плеча. — Я это сделал, просто чтоб ударить побольнее. Мне хотелось, чтобы тебе стало так же плохо, как и мне. — Он улыбнулся. — Такой уж у меня способ делиться тем, что имею. Ну не везунчик ли ты?..

— А по мне так везунчик. — Харпер сам едва не поморщился от этих слов. Он говорил словно какой-то косноязычный чурбан. — Белимай, если б ты ушёл в Инквизицию… Я не знаю, что бы сделал.

Харпера внезапно охватил ужас от осознания, что он едва не потерял Белимая. Не проснись он вовремя, и тот просто бы исчез за дверью, чтобы больше никогда не вернуться. От этой мысли в груди что-то резануло, причиняя почти физическую боль. Ему хотелось рассказать Белимаю, насколько сильно тот его ранил. Хотелось найти слова, которые выразят, как отчаянно он желал быть с ним. А в голову приходили только неуклюжие первые попытки из молодости — просто беспорядочный набор звуков, шёпотом сказанных в подушку. И в прошедшие с тех пор два десятилетия Харпер приучил себя говорить ещё меньше. Молчание и уклончивость больше не требовали никаких усилий — они стали частью его самого. Он слишком много лет провёл, отдалившись от неприкрытой честности, а теперь хотел найти слова, чтобы признаться, и не мог.

Харпер мягко поймал Белимая за руку и привлёк к себе.

— Помнишь нашу первую ночь вместе? — спросил он.

— Да, — нахмурился Белимай от резкой смены темы. — А вот ты тогда так напился, что насчёт тебя я удивлюсь.

— Я помню, что было наутро, — продолжил Харпер. — Ты хотел убедиться, что я не питаю к тебе никаких нежных чувств. Я тебя в этом уверил.

— И что?

Белимай пристально смотрел ему в лицо, словно от следующих слов пол мог провалиться под их ногами.

— Возможно, я солгал, — после небольшой паузы признал Харпер.

Выражение лица Белимая изменилось постепенно и еле уловимо. Уголки его губ изогнулись вверх буквально на десятую долю дюйма. Тонкие чёрные брови самую малость приподнялись. Улыбка получилась предельно незаметная, но была в ней открытая и счастливая искренность, которую Харпер никогда раньше у Белимая не видел.

— Рад это слышать, — ответил тот. Он упал на кровать и пристроился рядом. Жар тела Блудного просочился сквозь холод невысохшей одежды. Харпер, в свою очередь, обхватил Белимая руками, купаясь в простых ощущениях от долгих объятий.

— Харпер?

— Да?

— А что это там в кровати? — показал он на прижатые складками одеяла остатки золотистой слойки. Харпер рассмеялся. Он совсем забыл о подарке Морриса. Казалось, что с тех пор прошло уже несколько дней.

— Мой завтрак. Здесь где-то должна лежать ещё одна такая же.

— Вот оно что.

Белимай поднял слойку, секунду изучал её сплющенные затвердевшие бока, а потом надкусил.

— Заветрилась немного, но съедобно. — Он протянул Харперу руку, в которой держал выпечку. — Будешь?

— Полагаю, ничего другого из еды здесь всё равно не найдется.

— Возможно, где-то завалялась парочка плесневелых печений с тех пор, когда я ещё пытался травить крыс.

— Всё-таки домашний очаг — это не твоя стезя.

Харпер откусил кусочек слойки. Та оказалась лучше, чем он ожидал. Чуть солоноватое тесто по вкусу немного напоминало кожу Белимая. Он съел ещё кусок.

— Тебе ли говорить? Я видел твой дом в столице. У меня хотя бы что-то висит на стенах… Точнее, в данный момент валяется на полу, но в этом вина не моя. Ты что, всю слойку доел?

— Где-то тут должна быть еще одна, — сказал Харпер, проглотив последние крошки.

— Прекрасно. Давай, заставь меня рыскать по постели в поисках куска хлеба. — Белимай поворошил одеяла, а затем, сощурившись, перегнулся через край кровати. — Похоже, она пропала. Эй, зато нашёлся мой ботинок.

— Я уже наелся, так что ботинок весь твой, — ответил Харпер.

— Очень смешно. — Белимай выудил несчастную обувь из-под кровати и откинулся обратно на спинку рядом с Харпером. — Так что нам теперь делать?

— Не знаю.

— Разве? — бросил на него взгляд Белимай.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе прекрасно известно, что я имею в виду. Ты у нас тот, кто продумывает ходы заранее. И вряд ли бы вообще пришёл сюда без плана действий.

Харпер молчал.

— Харпер, я едва не отправился в лапы инквизиторов, потому что не знал истинного положения дел. Просто расскажи, ладно?

— Тебе не стоит в это вмешиваться, — ответил Харпер.

— Не стоит, но всё равно вмешаюсь. Я слишком хорошо себя знаю, чтобы обещать, будто буду сидеть тут и коротать время за каким-нибудь дешёвым романчиком, пока за тобой охотится Инквизиция. Ты не дал мне пойти на подобное в одиночку, так почему же я должен позволить тебе?

Какое-то время Харпер молча смотрел на Белимая. Его аргументы звучали абсурдно и вызывали раздражение, но от этого не переставали быть правдой. Если б их обстоятельства поменялись местами, Харпер бы никогда не бросил Белимая, даже вели ему тот. Он бы перестал уважать себя, если бы послушался. В конце концов Харпер вздохнул и поднялся с кровати.

— Тогда пойдём, — сказал он. — Я всё объясню по дороге.

Белимай вскочил с победной улыбкой.

— Если тебе это важно, — сообщил он, натягивая ботинки, — я в то первое утро тоже соврал.

— Правда?

— А на самом деле знал, где твоя фуражка.

Харпер улыбнулся:

— Я так и думал.

Глава двенадцатая: Кухонный лифт

Полная луна мерцала за облаками, словно бумажный фонарь, который кто-то повесил на ночное небо. Рассеянный свет отражался от мокрых камней стен Белой капеллы. Всё ещё шёл дождь, но уже не сильный. Харпер эту морось едва замечал. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он в последний раз чувствовал себя полностью сухим.

Мерзкая погода хотя бы держала караульных у очага подсобной кухни. Дождь отбивал у них всякую охоту идти проверять источники будничных звуков и скрывал осторожное движение в промозглой серой дымке. Ссутулившись у хлебных печей, они прихлёбывали подогретый сидр, когда Харпер и Белимай крались мимо.

Караульные могли себе позволить немного беззаботности. Пробраться в Белую капеллу можно было одним единственным способом — через широкие окна на самом верху массивного здания. Дождь куда больше играл на руку охране, чем любому злоумышленнику. Даже в погожий день шипастый забор и ровный отвесный камень мало годились для подъёма. Сегодня же мокрые стены блестели, словно стекло.

Харпер мысленно ругнулся, когда рука соскользнула с гладкого угла, и тело поползло вниз. Он судорожно рванулся и схватился за прут оконной решётки. Изогнутые железные шипы впились в кожу перчаток. Харпер подтянулся выше, прежде чем они успели дойти до ладони.

Он бы предпочёл отложить вылазку до более подходящей ночи, но время поджимало. Ему не хотелось давать настоятелю Грили шанс найти Брэндсона или перевезти на другое место лорда Седрика.

Харпер подтащил себя к следующему зарешёченному окну и перенёс вес на узкий каменный выступ над прутьями. Затем медленно вытянулся и зашарил ладонью в поисках зацепа. Капли дождя падали на лицо, когда он, прищурившись, оглядывал светлые камни. Харпер пробежался рукой в перчатке по их мокрой поверхности. Покрывшийся корочкой порез пульсировал от каждого движения.

Наконец он смог просунуть пальцы в трещины в кладке и упереться.

Натруженные руки и спина напряглись, когда он подтянулся выше. Ладонь прошила резкая боль, тёплая кровь, брызнувшая из лопнувшей раны, просочилась сквозь перчатку, и правая рука соскользнула. По телу пронеслась волна животной паники, когда Харпер качнулся и повис над пустотой на уровне четвёртого этажа. Он отчаянно вцепился левой ладонью в края камня и попытался снова найти зацеп.

Внезапно правое запястье схватили горячие пальцы. Белимай рванулся вниз и подтащил Харпера обратно к стене. Его руки дрожали от напряжения. Харпер втиснул правую стопу в трещину в камне и подтянулся до небольшого выступа.

Выступом служила узкая водопроводная труба, ширины которой едва хватало, чтобы стоять, но зато она держала вес Харпера. Белимай просто парил перед ним в воздухе.

— Надо было дать мне всё сделать. Я бы запросто подобрался к тем окнам, — прошептал он.

— Ты не знаешь расположения комнат и потеряешься, как только попадёшь внутрь. Получилось открыть какие-то окна?

— Одно, но оно узкое.

— Я справлюсь. Покажи, как к нему подобраться.

Белимай развернулся и всмотрелся сквозь непроглядные для Харпера темноту и дождь. От шевеления воздух вокруг него закрутился и изогнулся, словно продолжение тела, не давая упасть при движении. Смотрящий на всё это Харпер почувствовал лёгкое волнение и тошноту. Его собственное тело бунтовало от одной мысли о том, чтобы просто шагнуть в пустоту.

Белимай вновь развернулся.

— Если сможешь пройти по этой трубе примерно четыре фута, там будет трещина, где кусок камня вывалился из цемента. Можно попробовать за неё зацепиться. Нужный подоконник прямо над ней.

Харпер мелкими шажками пробирался вперёд по трубе, прижимаясь к стене. За глухим перестуком капель дождя были слышны слабые поскрипывания и постанывания, когда металл начал прогибаться под его весом. Он не останавливался, пока его вдруг не перестало поливать водой. Харпер взглянул вверх на тёмную тень нависающего подоконника.

— Достанешь до края? — спросил сзади Белимай.

— Не отсюда. Он слишком далеко выдаётся.

Труба под его левой ногой внезапно смялась. Харпер быстро перенёс вес на правую, но и остальной конструкции оставалось жить считанные секунды.

— Тебе придётся поднять меня до подоконника.

— Не думаю, что смогу…

— Я оттолкнусь от стены, чтобы вылететь за край выступа, а ты просто подбросишь повыше.

Металл под ногами Харпера снова прогнулся.

— Эта труба сейчас отвалится, — прямо сказал он.

— Я закину. — Белимай подобрался ближе.

— На счёт три. — Харпер сделал глубокий вдох. — Раз. Два. Три.

Ему потребовалась вся сила воли, чтобы заставить себя оттолкнуться и упасть в пустое небо. Глаза инстинктивно зажмурились, словно пытались уберечь от созерцания собственной глупости. Его вынесло из-под выступающего подоконника. К пояснице прижались ладони Белимая. Сильный толчок подкинул выше. Грудь и живот вдруг ударились о каменную поверхность. Харпер судорожно в неё вцепился.

Секунду он просто висел, переводя дух и успокаивая колотящееся сердце. А затем протиснулся в оконный проём. Белимай проследовал за ним.

Комната, в которой они очутились, была тёмной и крошечной. Харпер вытянул руку и ощутил под пальцами холодный фарфор, а за ним — узкие водопроводные трубы. Когда он в последний раз посещал Белую капеллу, новый туалет со смывом ещё не успели полностью оборудовать. А теперь, похоже, всё исправно работало, хотя Харпер не мог поручиться, что не вывел только что из строя трубы снаружи.

— Ты знаешь, где мы? — Голос Белимая чуть сбился от нагрузки.

— В новом ватерклозете.

Харпер чуть приоткрыл дверь и изучил коридор за ней. На стенах мерцали три газовые лампы, но охрана, видимо, уже прошла с обходом. В данный момент там не было ни души.

— Седрик должен находиться в восточном крыле. Это недалеко отсюда.

Большую часть прошлой ночи и раннего утра Харпер провёл, наблюдая за бледными силуэтами охраны и слуг на верхних этажах капеллы. Он увидел, какие комнаты закрывают на ночь, а в какие приносят поздним вечером вино. На секунду в окне даже мелькнул сам лорд Седрик.

— Мне ждать здесь или идти с тобой? — спросил Белимай.

— Ни то, ни другое. В конце этого коридора есть скобяная лестница, ведущая к башне с колокольней. Раньше там хранили верёвки и колокола для праздников. Нужно, чтобы ты нашёл верёвки. Та труба спуска вниз не выдержит.

— Встречаемся тут?

Харпер бросил взгляд через плечо на Белимая. Узкий луч света, проникающий через щель от приоткрытой двери, падал на жёлтые глаза и заставлял их светиться. Капельки дождя переливались в тёмных волосах.

— Нет. Жди меня в башне. Ты слишком заметный, даже если просто мельком попадёшься на глаза в коридоре. Если услышишь сирены, оставь мне верёвки и уходи.

Белимай встретил такой план действий чуть хмурым взглядом, но спорить не стал.

Харпер присел и снял с себя мокрые сапоги. Ему не хотелось оставлять дорожку грязных следов.

— Возьми с собой, — протянул он их Белимаю.

— Спасибо. Я буду беречь их как зеницу ока до конца дней своих.

— Если я не вернусь, обещай, что окружишь их заботой. — Харпер не удивился, что шутка не вызвала даже тени улыбки у Белимая.

— Будь осторожен, — сказал тот.

— И ты.

Другие на их месте, полагал Харпер, попрощались бы или пожелали друг другу удачи, но такие слова отдавали неприятным привкусом фатализма. Вместо этого он выскользнул из комнаты. За спиной Белимай начал прокрадываться по коридору к лестнице. Когда Харпер оглянулся, Блудный уже лез вверх в темноту башни.

Харпер вернулся к своей задаче. Ему предстояло пройти расстояние не больше двух кварталов по размеру, но сплошь представляющее собой лабиринты патрулируемых проходов, запертых дверей и одной лестницы вверх. Он достал украденные у Брэндсона ключи.

Крадясь мимо дверей, он внимательно прислушивался. Как только до него донёсся звук приближающихся шагов, Харпер отпёр одну из пустых комнат и скользнул внутрь. Дождался, чтобы шум окончательно стих. Спрятаться от охраны было легко: тяжёлая поступь их массивных сапог по натёртому камню полов разносилась далеко. А вот ночные горничные вели себя тихо, как мыши. Лишь шорох подолов или случайный шёпот хоть как-то предупреждали об их приближении.

Наконец Харпер добрался до восточного крыла и комнаты, где видел лорда Седрика. Прижавшись ухом к двери, он постарался расслышать, что происходило внутри. Там было тихо, но не абсолютно бесшумно. До него донеслось поскрипывание перьевой ручки по бумаге и еще какой-то звук, который Харпер не смог опознать. Тихие полые щелчки. А может, хлопки. Из замочной скважины получалось разглядеть только сапфирово-синий ковёр. Харпер выжидал, пытаясь разобрать, сколько людей находилось в комнате и чем они могли заниматься.