Я шуму внимал в шезлонге, в саду,
И думал - слова навлекают беду.
И как же разумно - порядок вещей
Скрывать от птичек и овощей.
Вдали некрещеный щегол пролетел,
Щеголий псалом, пролетая, пропел.
Цветок, шелестя, искал себе пару.
Если найдется, то спариться впору.
Из них никто не способен на ложь,
Никто не изведал предсмертную дрожь,
И, осознав перед Временем долг,
Ритмом и рифмой сквитаться не смог.
Пусть речь останется тем, кто их выше,
Кто по точному слову томится. Мы же,
Рыдая, смеясь, шумим снова и снова -
Слова лишь для тех, кто держит слово.
Пусть речь останется тем, кто их выше,
Кто по точному слову томится. Мы же,
Рыдая, смеясь, шумим снова и снова -
Слова лишь для тех, кто держит слово.
Еще до первых прыщей
Я почувствовал: лес и вереск
Святы, а люди грешны.
И потому снизу вверх
На Томаса, Гарди и Фроста
Взирал, начав рифмовать.
Любовь опровергла все,
Ведь кто-то стал мне дорог,
Тут помогли Йейтс и Грейвс.
Но экономика вдруг
без объявления рухнула,
и меня наставлял Брехт.
Гитлер и Сталин потом
меня ужаснули, заставив
вспомнить о Боге всерьез.
Как я их зло распознал?
Кьеркегор, Уильямс и Льюис
к вере вернули меня.
Смягчившись теперь, в летах
я дома, щедра здесь природа
и снова меня влечет.
Кто мне наставник сейчас?
Гораций творцов всех искусней,
в Тиволи неживших плоть.
Гёте, ценитель камней,
с догадкой своей, что Науку
сбил с панталыку Ньютон.
Нежно я помню вас всех,
без вас даже плохонькой строчки
я бы сложить не смог.
Все - переводят, художник вводит
В мир, где будет разрыв и любовь,
Роясь в себе, сочинитель находит
Образы, что причиняют боль,
От Жизни к Искусству идя, кропотливо
Надеясь на нас, что скроем разлад.
Ноты твои - вот хитрое диво,
Песни твои - вот истинный клад.
Пролей свою суть, о, восторг, наводненьем,
Колена склони и хребты заодно
В наш мир тишины, покоренный сомненьем.
Ты одна, ты одна, о, надмирная песнь
Не в силах сказать, что мы попросту плесень,
И прощенье свое пролить, как вино.