Манускрипт всевластия

ГЛАВА 35

Когда я домыла посуду, мы с Мэтью разложили в столовой все содержимое пакета: письмо матери, таинственную сопроводительную записку и страницу из «Ашмола-782». Большой обшарпанный стол теперь почти не использовался — какой смысл сидеть вдвоем по краям пространства, рассчитанного на дюжину едоков. Тетушки пришли к нам с кружками кофе.

— Почему ж он такой тяжелый? — Сара снова взяла в руки пергамент.

— Тяжести я не чувствую, — признался Мэтью, — а вот пахнет он странно.

— Почему странно? — принюхалась Сара. — Старостью пахнет.

— Не только. Запах старости я уж как-нибудь различаю.

Меня и Эм больше интересовала записка.

— Что это, по-твоему, значит? — Я придвинула себе стул.

— Не знаю. Кровь обычно символизирует род, войну или смерть, а вот отсутствие? Может быть, имеется в виду пропавшая из книги страница? Или кто-то предупреждает твоих родителей, что их уже не будет, когда ты вырастешь.

— Ну, а последняя строчка? Может, они совершили какое-то открытие в Африке?

— А тебе не кажется, что открытие чародеев — это ты?

— Скорее всего это значит, что Диана открыла «Ашмол-782», — предположил Мэтью.

— У тебя на уме только я и эта несчастная рукопись. Здесь, между прочим, упоминается тема твоего эссе для колледжа Всех Святых — страх и желание. Любопытно, не правда ли?

— Не более любопытно, чем мой герб, украшающий нарисованную невесту. — Мэтью пододвинул ко мне страницу.

— Она олицетворяет ртуть, символ летучего начала в алхимии.

— Ртуть? — Это его позабавило. — Вечный двигатель в семействе металлов?

— Вот-вот. — Я тоже улыбнулась, вспомнив, как вручила ему сгусток своей энергии.

— А жених?

— Предполагается, что это солнце, но на других рисунках его, как правило, одевают не в красное с черным, а исключительно в красное.

— В таком случае он — не обязательно я, а она — не обязательно ты. — Мэтью обвел пальцем лицо невесты.

— Возможно. — «Придите ко мне, все живущие в этом мире, — медленно процитировала я, — и внемлите: мой багряный возлюбленный воззвал ко мне. Он искал меня и нашел. Я есмь цвет полевой, лилия, что растет в долине. Я есмь матерь любви истинной, и страха, и разумения, и благословенной надежды».

— Что это? — Мэтью обвел пальцем мое лицо. — Похоже на Библию, только слова не те.

— Описание химической свадьбы из «Авроры». — Наши глаза встретились. Воздух сгустился, и я поменяла разговор. — Почему отец говорил, что мы должны отправиться в путешествие?

— Штемпель на конверте был израильский. Может быть, Стивен хотел, чтобы мы туда съездили.

— В Иерусалиме, в Еврейском университете, хранится много алхимических манускриптов. Многие из них принадлежали Исааку Ньютону. — Это так — но, учитывая прошлое Мэтью и Рыцарей Лазаря в придачу, я отнюдь не стремилась посетить этот город.

— Израиль в глазах Стивена не заслуживал определения «дальние странствия», — заметила Сара.

— А что заслуживало? — спросил Мэтью, перечитывая письмо.

— Ненаселенные районы Австралии. Вайоминг. Мали. Любимые места его путешествий во времени.

Эти «путешествия во времени» поразили меня не меньше, чем известие о наложенных на меня чарах. Я знала, что некоторые чародеи способны на это, но даже вообразить не могла, что нечто подобное практиковалось и в нашей семье. Редкостный дар, почти не уступающий уникальностью колдовскому огню.

— Стивен Проктор перемещался во времени? — произнес Мэтью с нарочитой невозмутимостью — он часто говорил так, когда речь заходила о магии.

— Да, каждый год — обычно после декабрьской антропологической конференции.

— Смотрите, на обороте письма что-то есть, — углядела Эм.

Мэтью перевернул последний листок.

— Точно. Я не заметил сразу, потому что спешил вынести тебя из дому до начала потопа. Но писала это не твоя мать — почерк другой.

Написанный карандашом постскриптум изобиловал завитушками и острыми пиками.

Я уже где-то видела этот почерк, но никак не могла вспомнить где.

— Кто мог приписать эйнштейновскую цитату на обороте маминого письма? — Я повернула текст к Саре и Эм.

— Не иначе как твой отец. Он брал уроки каллиграфии, а Ребекка над ним за это подсмеивалась. Потому почерк и кажется таким старомодным.

Вот именно. Так писали бодлианские каталогизаторы викторианских времен. Я присмотрелась и потрясла головой.

— Нет-нет. Не мог отец служить в Бодли в девятнадцатом веке. Подзаголовок «Ашмола-782» написан кем угодно, но только не им.

Однако путешествовал же он во времени… и слова Эйнштейна предназначались непосредственно мне. Я бросила листок на стол, охватила руками голову.

Мэтью жестом остановил выражающую нетерпение Сару. Как только в голове немного прояснилось, я сообщила:

— На первом листе «Ашмола-782» имелись две надписи. Одну, чернильную, сделал Элиас Ашмол: «Антропология, или описание двух начал Человека». Ниже кто-то другой карандашом приписал «анатомического и психического».

— Эта надпись была сделана много позже, — констатировал Мэтью. — Во времена Ашмола термины «психика» и «психический» еще не употреблялись.

— Я думала, что она появилась в девятнадцатом веке… но похоже, что это действительно работа отца.

— Потрогай эти слова, — прервала долгое молчание Сара. — Вдруг еще что-нибудь узнаешь.

Я послушалась и тут же увидела папу в сюртуке с широкими лацканами и в черном шейном платке. На столе, за которым он работал, высились стопки книг. Эту картинку сменила другая: папа в вельветовом пиджаке сидит в своем кабинете у нас дома и что-то пишет карандашом № 2, а мама заглядывает через его плечо и плачет.

— Да, это он. — Я отняла от бумаги дрожащие пальцы, и Мэтью тут же завладел ими.

— На сегодня ты проявила достаточно храбрости, ma lionne.

— Если твой отец не вырывал этот рисунок из рукописи, то что он делал в библиотеке? — спросила Эм.

— Стивен Проктор заколдовал «Ашмол-782» так, чтобы никто, кроме его дочери, не мог взять манускрипт из хранилища, — уверенно предположил Мэтью.

— Вот почему его чары «узнали» меня. Но отчего же тогда я не смогла взять книгу во второй раз?

— Оттого, что необходимости не было. Ты, конечно, хотела ее получить, но это еще не дает результата. Твою магию заколдовали так, чтобы никто не мог вызвать ее насильно — точно так же заколдован и манускрипт.

— Заказывая «Ашмол-782» в первый раз, я хотела всего лишь поставить галочку в моем списке. Не верится, что столь невинное намерение породило такую реакцию.

— Твои родители не могли предвидеть всего — например, того, что темой твоих исследований станет алхимия и ты будешь регулярно работать в Бодли. Ребекка тоже владела тайной путешествий во времени?

— Нет, — сказала Сара. — Такой дар — большая редкость, и большинство путешественников умеют также хорошо колдовать. Без нужных чар ты, несмотря на всю свою силу, рискуешь оказаться совсем не там, где хотел.

— Да, — сухо подтвердил Мэтью, — нежелательных времен, а также и мест я мог бы перечислить немало.

— Ребекка иногда отправлялась со Стивеном, но ему приходилось ее нести. Помнишь, Эм, как ему вздумалось повальсировать с ней в Вене? И он целый год решал, какую шляпку она наденет.

— Чтобы не заблудиться в прошлом, нужны три предмета, относящихся к тому месту и времени, — добавила Эм. — А вот при переносе в будущее чародей полагается только на колдовство.

— При чем тут единорог? — снова вернулась к рисунку Сара.

— Забудь о единороге, — нетерпеливо бросила я. — Неужели папа хотел, чтобы я отправилась в прошлое и стащила рукопись до того, как она была заколдована? А если бы я случайно наткнулась на Мэтью? Это здорово бы порушило пространственно-временной континуум.

— Не все можно объяснить теорией относительности, — пренебрежительно молвила Сара.

— Стивен говорил, что по времени передвигаешься как по железной дороге, — вспомнила Эм. — Сходишь с одного поезда, дожидаешься следующего. Отправляешься из пункта «здесь и сейчас» и ждешь, когда освободится место где-то еще.

— Похоже на то, как меняют свои жизни вампиры, — сказал Мэтью. — Мы инсценируем смерть, исчезновение, переезд и занимаем место кого-то другого. Вы удивились бы, зная, как легко сменить дом, семью и работу.

— Но должен же кто-то заметить, что его сосед Джон Смит стал выглядеть совсем по-другому, — усомнилась я.

— А вот это самое удивительное. Если выбрать правильно, никто и слова не скажет. Несколько лет в Святой Земле, тяжелая болезнь, угроза потери наследства — и ни у людей, ни у иных вопросов не возникает.

— Так или иначе, я для путешествий во времени не гожусь. В анализе ДНК на этот счет ничего не сказано.

— Еще как годишься. Занимаешься этим с самого детства, — надменно заверила Сара, гордясь, что посрамила науку. — В первый раз это с тобой случилось в три года. Родители перепугались до смерти, полицию вызвали — целое представление. А четыре часа спустя ты как ни в чем не бывало сидела на своем стульчике и ела свой именинный торт. Проголодалась, наверно, вот и вернулась. Так что твои последующие исчезновения нас уже не пугали, а исчезала ты постоянно.

Маленький ребенок, самостоятельно бродящий по времени, вызвал у меня легкий шок — но сообразив, что все загадки истории теперь в моей власти, я значительно просветлела.

Мэтью уже подумал об этом и ждал, когда дойдет до меня.

— Что бы там ни замышлял твой отец, в 1859-й я тебя не пущу, — заявил он, развернув меня на стуле лицом к себе. — С такой категорией, как время, фокусничать нельзя, понятно?

Несмотря на все мои заверения, что у меня ничего такого и в мыслях нет, глаз с меня больше не спускали. Вся троица выделывала фигуры не хуже, чем бродвейский кордебалет. Эм пошла со мной наверх посмотреть, есть ли чистые полотенца, хотя я прекрасно знала, что бельевой шкаф находится вовсе не там. Мэтью, когда я вышла из ванной, лежал на кровати и будто бы куда-то звонил. Отправляясь вниз приготовить себе еще чаю, я уже знала, что Сара и Эм несут вахту в семейной.

Я чувствовала вину перед Мартой за то, что нарушила слово и не заварила ее зелье еще вчера. Поставила чайник, открыла жестянку. Запах руты живо напомнил мне похитительницу Сату, и я сосредоточилась на других ароматах. Я скучала по Семи Башням, по саду, по Марте и Ракасе — даже по Изабо.

— Откуда ты это взяла, Диана? — спросила Сара.

— Мы с Мартой делали этот чай вместе.

— С экономкой его матери? Которая спину тебе лечила?

— Да. Марта — домоправительница Изабо, — произнесла я с легким нажимом. — У вампиров, как и у чародеев, есть имена — постарайся запомнить их.

— Я думала, ты за этим обращаешься к доктору, а не травки пьешь, — фыркнула Сара.

— Доктор Фаулер мог бы тебе помочь, — поддержала Эм. — Даже Сара не слишком верит в народные контрацептивные средства.

Я, умело скрывая свое замешательство, опустила в кружку мешочек с чаем.

— Обойдемся как-нибудь без доктора Фаулера.

— Вот и я говорю: зачем это надо, если ты спишь с вампиром? Главное, чтобы он к шее твоей не присасывался.

— Я знаю, Сара.

Знаю ли? Зачем Марта столько времени учила меня готовить совершенно ненужный чай? Мэтью ясно дал понять, что отцом, как это понимают теплокровные, быть не может. Я вылила недозаваренный чай в раковину, выкинула мешочек, а жестянку упрятала на верхнюю полку.

Под вечер, после всех разговоров о записке, письме и рисунке, мы ничуть не приблизились к разгадке тайны «Ашмола-782» и не поняли, как был связан с ней мой отец. Тетушки готовили обед — это значило, что Эм жарила курицу, а Сара пила бурбон и критиковала гарнир. Мэтью расхаживал по кухне в нехарактерном для себя беспокойстве.

— Пошли, — сказал он наконец, — тебе нужно подышать воздухом.

Воздух требовался скорее ему, но я не сопротивлялась. В чулане отыскались мои старые кроссовки — в них было удобнее, чем в Сариных сапогах.

Как только мы дошли до первых яблонь, Мэтью зажал меня между собой и корявым стволом. Из дома нас благодаря низко нависшим веткам не могли видеть.

Колдовской ветер не спешил подниматься, зато других эмоций было хоть отбавляй.

— Ну и народу же в этом доме, — успел сказать Мэтью до поцелуя.

Мы слишком редко оставались наедине с тех пор, как он вернулся из Оксфорда, — казалось, что это было очень давно, хотя на самом деле прошло всего несколько дней. Одна его рука забралась ко мне в джинсы, другая ласкала грудь. Я поеживалась от холодящего наслаждения, наши тела прижимались друг к другу во всю длину — до полной близости оставался всего один шаг.

Мэтью, похоже, намеревался консуммировать наш брак старым добрым способом — на природе, стоя, в полном затмении разума — но в следующий миг опамятовался и прохрипел:

— Нет, так нельзя. — Чернота полностью залила его радужку.

— Мне все равно. — Я снова притянула его к себе.

— А мне нет. — Воздух заколебался от вампирского вздоха. — Я хочу, чтобы мы в это время были совершенно одни. Хочу тебя надолго, не на пару ворованных мгновений.

— Я тоже хочу тебя, и терпение не моя сильная сторона.

Он погладил мое горло большим пальцем, прижал губы к пульсирующей артерии, повел пальцем вдоль вены, к уху.

— Мне ужасно нравится отыскивать твои чувствительные местечки. Вот тут, — он поцеловал меня за ухом, — и тут, — губы коснулись век, — и тут, — палец прошел под нижней губой.

— Мэтью, — с мольбой прошептала я.

— Что, mon coeur? — Кровь, приливающая к моей коже от нежных прикосновений, завораживала его.

Я прижимала его к себе все крепче вопреки холоду, густеющей темноте и грубой коре под больной спиной. Так продолжалось, пока Сара не закричала с крыльца:

— Что, не надышались еще?

Чувствуя себя школьницей, которую застукали с мальчиком, я одернула фуфайку и направилась к дому. Мэтью, посмеиваясь, шел следом.

— Вид у тебя довольный, — заметила Сара, когда мы вошли. Мэтью на свету был вампир дальше некуда, но беспокойство, к счастью, перестало мучить его.

— Оставь его в покое, — неожиданно вступилась Эм, вручая мне миску с салатом. — Мы сами немало времени провели под той яблонькой, пока Диана росла.

— Хм-м. — Сара взяла бокалы. — Вчерашнее винцо еще есть, Казанова?

— Я француз, а не итальянец, и к тому же вампир — вино у меня есть всегда. Маркус скоро еще привезет. Он, к сожалению, не француз и даже не итальянец, но воспитание получил правильное.

Все три ведьмы принялись уминать курицу с картошкой, которую приготовила Эм. Табита сидела около стула Мэтью, кокетливо задевая его хвостом, он подливал вино в наши с Сарой бокалы, Эм все время предлагала ему отведать того-другого.

— Спасибо, Эмили, я не хочу, — повторял он.

— Ты вообще хоть что-нибудь ешь? — Эм не привыкла, чтобы от ее стряпни кто-то отказывался.

— Орехи, — твердо сказала я. — Купи ему орехов.

— А… сырое мясо, к примеру?

Мэтью стиснул мне руку, не дав ответить.

— Если вы непременно хотите меня накормить, сырое мясо подойдет идеально. И бульон — чистый, без овощей.

— Твой сын тоже это ест? И коллега?

Я начинала понимать, почему мои вопросы о вампирском образе жизни так раздражали Мэтью.

— Все вампиры, находясь среди теплокровных, едят примерно одно и то же. — Он налил себе снова.

— На одном вине с орехами долго не проживешь, — вставила Сара. Эм, положив вилку, выразительно на нее посмотрела. — Чего ты?

— Попробуй только оконфузить нас при гостях, Сара Бишоп! Никогда тебе не прощу.

Мое сдавленное хихиканье перешло в откровенный хохот. Сара присоединилась первая, за ней Эм. Мэтью ограничивался вежливой улыбкой — что ж, мол, поделаешь, раз попал в сумасшедший дом. Когда мы отсмеялись, он спросил Сару:

— Можно я оборудую лабораторию в вашей буфетной? Анализ красок, которыми сделан рисунок, может подсказать нам кое-что о месте и времени его появления.

— Рисунок трогать нельзя, — заявил в ужасе сидящий во мне историк.

— С ним ничего не случится, — мягко сказал Мэтью. — Мне нужны только микроскопические частицы.

— Нет. Пока мы не поймем, с чем имеем дело, нельзя его трогать.

— Поздновато суетишься, Диана — ведь это ты вернула рукопись обратно в библиотеку. — Сара поднялась, вдохновившись новой идеей. — Может, в поваренной книге что-то найдется.

— Ну-ну, — пробормотала Эм. — Тебя приняли в семью, Мэтью.

Книга в кожаном переплете, принесенная Сарой, объемом не уступала семейной Библии. В ней содержались все знания, которые Бишопы передавали из поколения в поколение на протяжении почти четырехсот лет. В начале первого листа было затейливо выведено «Ребекка» и дата, 1617. Далее двумя колонками тянулись другие имена, каждое другими чернилами и со своей датой. На обороте продолжались те же Сюзанны, Элизабет, Маргарет, Ребекки и Сары. Тетя не показывала этот том никому, даже другим ведьмам, — видеть «поваренную книгу» могли только члены семьи.

— Что это, Сара? — Мэтью вбирал в себя запахи старой бумаги, трав, дыма.

— Колдовская энциклопедия Бишопов. Начата Ребеккой Дэвис, бабкой Бриджит Бишоп, и Ребеккой Плейфер, ее матерью. Бриджит передала книгу своей старшей, внебрачной дочери, которую родила еще в Англии, в 1650 году. Бриджит тогда еще не было двадцати; она назвала дочь в честь своих бабки и матери, а потом отдала одной английской семье. Ей до конца жизни тыкали в нос этой ее «безнравственностью». Дочь Ребекка, когда выросла, приехала в Америку и стала работать в таверне у матери. Бриджит тогда уже вышла замуж во второй раз и имела другую дочь, Кристиан.

— От этой Кристиан Бишоп вы и ведете свой род? — спросил Мэтью.

— Ее звали Кристиан Оливер: Эдвард Бишоп у Бриджит был третьим мужем. Мы ведем род от старшей, Ребекки. Когда Бриджит казнили, она официально поменяла фамилию на Бишоп. Она тогда уже овдовела, так что возражать было некому. Бросила, так сказать, вызов обществу.

Мэтью посмотрел на меня долгим взглядом, думая, видно, что поступки такого рода — черта наследственная.

— Предыдущие фамилии Бриджит мало кому известны — все помнят только последнюю, под которой ее признали виновной в колдовстве и казнили. Все наши женщины с тех пор оставляют за собой фамилию Бишоп независимо от того, какую фамилию носят их отцы и мужья.

— Я прочел о казни Бриджит вскоре после того, как это случилось, — стал вспоминать Мэтью. — Для иных это были темные времена. Новая наука беспощадно разоблачала все тайны мира, но люди все еще верили, что невидимые силы так и кишат вокруг них — и, разумеется, были правы.

— Расхождения между наукой и здравым смыслом стоили жизни сотням ведьм, — заметила Сара, листая страницы.

— Что ты, собственно, ищешь? — нахмурилась я. — Если кто-то из Бишопов не был специалистом по древним рукописям, книга заклинаний тебе ничем не поможет.

— Откуда тебе знать, что есть в этой книге, мисс. Ты ее в жизни не открывала.

— Манускрипт трогать не дам, — процедила я.

— Ага, вот оно! — торжествующе воскликнула Сара. — Этими заклинаниями пользовалась Маргарет Бишоп в 1780-х. Сильная была ведьма. «Как убрать темные пятна на бумаге и ткани» — с него и начнем.

— Если ты испортишь…

— Можешь не повторять, Диана. Здесь используются пары — твой драгоценный пергамент никто и пальцем не тронет. Хватит шипеть.

— Сейчас принесу его. — В награду за свою услужливость Мэтью получил от меня злобный взгляд. Он принес из столовой рисунок, и они с Сарой ушли в буфетную. Тетка тарахтела что твой пулемет, Мэтью внимал.

— Кто бы мог подумать, — покачала головой Эм.

Когда мы с ней, вымыв посуду после обеда, начали прибирать похожую на место преступления комнату, аллею осветили автомобильные фары.

— Приехали. — Сердце у меня екнуло.

— Все хорошо, детка, ведь это родные Мэтью. — Эм ободряюще сжала мой локоть.

Когда я открыла парадную дверь, Маркус и Мириам как раз выходили из машины. В коричневом свитерке с закатанными рукавами, мини-юбке и коротких сапожках она выглядела как-то нелепо. Темные глаза оглядывали ферму и все вокруг так, будто сами себе не верили. Маркус в майке с рекламой чьих-то гастролей 1982 года и джинсах оценивал архитектурные детали и нюхал ветер, пахнущий, несомненно, кофе и ведьмами.

— Привет, мам! — тут же выдал он, подмигнув мне голубым глазом.

— Значит, он тебе сказал? — Пренебрежение, с которым Мэтью отнесся к моей просьбе, взбесило меня.

— Что сказал? — наморщил лоб Маркус.

— Ничего. Привет, Маркус, привет, Мириам.

— Здравствуй, Диана. — Ее лицо сложилось в привычную неодобрительную гримасу.

— Какой славный дом. — Маркус держал в руке темную бутылку. Его золотые волосы и белая кожа прямо-таки светились под фонарем.

— Проходите, пожалуйста. — Хоть бы никто не проехал мимо и не пустил слух, что у нас гостит вампир.

— Ты как, Диана? — Он беспокойно принюхивался ко мне — Мэтью и про Ла Пьер ему рассказал.

— Отлично. — Наверху громко хлопнула дверь. — Не дури, я серьезно!

— О чем это вы? — Черные локоны вились по плечам Мириам, точно змеи.

— Так, пустяки. — Благополучно впустив в себя обоих вампиров, дом перевел дух.

— Пустяки, говоришь? — вскинула брови Мириам.

— Дом немного волнуется, когда приезжают гости.

Мириам, задрав голову, понюхала воздух.

— Сколько в нем жителей?

На этот простой вопрос ответить было не так-то просто.

— Не знаю точно. — Я потащила к лестнице матерчатую сумку. — Что у вас там?

— Это вещи Мириам — дай-ка мне. — Маркус поднял багаж одним пальцем.

Мы поднялись наверх. Эм сразу спросила Мэтью, будут ли эти двое спать вместе. Преодолев первый шок, он расхохотался и сказал, что результатом их совместного проживания был бы один мертвый вампир к утру. Весь день после этого он хмыкал и бормотал: «Маркус и Мириам… что за мысль».

Маркусу в итоге выделили бывшую спальню Эм, а Мириам — мою комнату на чердаке. На кроватях лежали стопками мохнатые полотенца, ванную я им показала. С гостями-вампирами хлопот не так много — их ведь не надо ни кормить, ни укладывать. Дом, к счастью, не подсылал к ним привидений и не ронял штукатурку.

Мэтью, конечно, знал, что они приехали, но Сара, сидя в достаточно уединенной буфетной, могла и не знать. Когда мы втроем шли мимо гостиной, Элизабет выглянула оттуда и выпучила глаза, как сова.

— Иди поищи бабушку, — сказала я ей. — Извините, у нас тут привидения водятся.

Маркус замаскировал смешок кашлем.

— Все ваши предки с вами живут?

Я покачала головой, думая о родителях.

— Жаль.

Эм с искренней теплой улыбкой встретила нас в семейной.

— Вы, должно быть, Маркус. — Она протянула руку. — Эмили Метер.

— А это коллега Мэтью, Эм. Мириам Шепард.

Мириам даже рядом с хрупкой Эм выглядела как фарфоровая статуэтка.

— Добро пожаловать, Мириам. Хотите что-нибудь выпить? Мэтью открыл бутылку вина. — Эм держалась совершенно естественно, как будто вампиры захаживали сюда каждый день. Гости от угощения отказались.

— А где же он? — Мириам ясно давала понять, кто здесь для нее самый главный. — Я его слышу.

Мы показали вампирам дверь, ведущую в Сарину святая святых. Они продолжали осваиваться со здешними запахами — дерево, старые ткани, ведьмы, кофе, кошка.

Табита, с воплем выскочив из мрака, нацелилась прямо на Мириам.

Та зашипела, Табита, уже подобравшись для прыжка, замерла. В поединке двух хищниц победила Мириам: Табита первая отвела глаза и начала прихорашиваться — что ж еще делать, когда у тебя отняли пальму первенства.

— Знакомьтесь, Табита, — промямлила я. — Она очень любит Мэтью.

Он и Сара склонились над горшком, стоящим на старой электроплитке. С потолка свисали травы, заброшенные печки ждали, держа наготове крючья.

— Очанка прежде всего, — вещала Сара. — Она проясняет зрение.

— Фу, как скверно пахнет, — сморщила носик Мириам.

«Мэтью», «Маркус», — обменялись приветствием сын и помрачневший отец.

Сара разглядывала новоприбывших. В полутемной буфетной их ненатуральная бледность и расширенные зрачки были еще заметнее.

— Помилуй нас богиня, как это вы умудряетесь сходить за людей?

— Для меня это тайна. — Мириам с не меньшим интересом разглядывала хозяйку. — Вы, знаете ли, тоже очень заметны с вашими рыжими волосами, и беленой от вас просто разит. Меня зовут Мириам Шепард.

Мы с Мэтью переглянулись, спрашивая себя, как Мириам и Сара уживутся под одной крышей.

— Добро пожаловать в дом Бишопов, Мириам. — Сара прищурилась, Мириам изобразила в ответ нечто похожее. — А ты, значит, его малец. — Сару, как обычно, светские условности не стесняли.

— Я сын Мэтью, да. — Маркус, точно видя перед собой призрак, протянул Саре свою коричневую бутылку. — Ваша тезка тоже была целительницей. Сара Бишоп после битвы на Банкер-Хилле учила меня сращивать переломы — я до сих пор пользуюсь ее методом.

С полки свесились две ноги в грубых башмаках, и женщина, вылитая Сара, сказала:

Будем надеяться, что силенок у него теперь больше, чем было в ту пору.

— Виски! — Сара теперь гораздо благосклоннее смотрела на моего сына.

— Она любила выпить — я подумал, что вы, может быть, тоже любите.

Обе Сары Бишоп кивнули.

— Правильно подумал, — сказала живая.

— Как твое зелье? — Я сдерживалась, чтобы не чихнуть.

— Ему надо настаиваться девять часов. Потом мы снова его вскипятим, подержим рисунок над паром и посмотрим, что выйдет.

— Вот и хорошо, сделаем перерыв. Если хотите, я открою вам виски, — предложил Мэтью.

— Я и сама могу. — Сара завладела бутылкой. — Спасибо, Маркус.

Она выключила плитку, прикрыла горшок крышкой. На кухне Мэтью налил себе вина — Маркус и Мириам опять отказались, — а Саре виски. Я заварила себе чай, обыкновенный «Липтон» из бакалейной лавки. Мэтью спрашивал своих, как они долетели и что слышно в лаборатории, — приезд сына, судя по всему, его нисколько не радовал.

Маркус, зная об этом, переминался с ноги на ногу. В целях смягчения атмосферы я предложила посидеть в комнате, но Сара, отсалютовав стаканом догадливому внучатому племяннику, сказала:

— Пойдемте лучше в столовую, письмо им покажем. И Дианину картинку тоже захвати, Мэтью.

— Маркус и Мириам долго здесь не задержатся, — с легким упреком ответил он. — Скажут Диане то, что хотели сказать, и улетят назад в Англию.

— Они родственники и все должны знать. — Висящее в воздухе напряжение Сару не трогало: она взяла рисунок сама, и мы все потянулись за ней в столовую. Мы с Мэтью и Эм расположились на одной стороне стола, Маркус, Мириам и Сара — напротив. Тетя тут же начала рассказывать о том, что случилось утром. Мэтью, к которому она порой обращалась за справками, отвечал кратко и строго по существу — все, кроме Сары, понимали, что он не хочет посвящать приезжих в подробности. Пока она читала вслух мамино письмо вместе с постскриптумом, Мэтью крепко держал меня за руку.

Мириам, внимательно изучив рисунок, сказала:

— Твоя мать не ошиблась: здесь изображены вы — ты и Мэтью.

— Я знаю. — Мы с ней смотрели друг дружке прямо в глаза. — Тебе известно, что это значит?

— Мириам? — резко вмешался Мэтью.

— Подождем с этим до завтра, — всполошился Маркус. — Поздно уже.

— Она и так уже знает, — тихо сказала Мириам. — Что происходит, когда заключается брак, Диана? Что в алхимической трансмутации следует за conjunctio?[67]

Комната пошатнулась. Запахло Мартиным чаем.

— Conceptio.[68] — Я сползла на сиденье по спинке стула и потеряла сознание.