История Камня

万 ТРЕТЬЯ ГЛАВА

Долина Скорби находится совсем недалеко от Пекина, и спустя три дня я уже поднимался на нависающий над ней кряж. Было раннее утро. Я смахнул росу с большого плоского камня, мы уселись на него и стали ждать, когда туман рассеется. Именно тогда я сообразил, что Долина Скорби похожа на бокал с носиком, и этот носик — щель, ведущая на юг, в другие долины. Вьющаяся по стенкам бокала тропа заросла деревьями и цветами, для которых тут было настоящее раздолье — по моему их было даже слишком много. Никакой крестьянин в здравом уме не стал бы сажать цветы на пахотной земле, если можно вырастить что-нибудь другое, более полезное. Подозрительное расточительство сил и денег, и это заставляло меня нервничать.

— Крестьянам платят, чтобы они ничего не сеяли здесь, — сказал Мастер Ли, как если бы прочитал мои мысли. — Это называется Дорога Принца, и красивая длинная история рассказывает, откуда взялось такое название. — Он вытянул руку в сторону долины. — Бедная или богатая? — спросил он.

Я мысленно копнул ногой землю. — Ни то, ни другое. Земля, кажется, неплоха, но ее не много. На склонах холмов слишком много мела и камня, болото на западе засолилось. Небольшая деревня может процветать, но несколькими ртами больше — и начнется голод.

— Превосходно, — сказал Мастер Ли. — Первый владелец этой долины быстро понял, насколько тяжело здесь делать деньги, и упился до смерти. Первый, но не последний. Его наследники последовали этому восхитительному примеру, и каждые несколько лет крестьян приглашали на пир, сопровождавший очередные благородные похороны. Как ты думаешь, понравилось ли им, когда оказалось, что у некоего Князя Чоу железная печень, и он прожил тридцать лет?

Крестьяне везде одни и те же. — Они никогда не просили ему это, — уверенно сказал я. — Они рассказывали своим детям грязные истории о Бессердечном Чоу, Скупом Князе, а путники всегда могут точно сказать, где он похоронен, только увидев направление, в котором мочатся фермеры.

— И тут ты прав, хотя сегодня мало кто рассказывает о Скупом Чоу, — сказал Мастер Ли. — Кое-кто другой заменил его, и захватил весь рынок историй. Бык, одна из твоих наиболее подкупающих черт характера — способность держать рот на замке, когда ты умираешь от любопытства, и пришло время ответить на один из вопросов, которые ты хотел задать, но не задал. Кто такой Смеющийся Принц? Почему крестьяне, монахи и даже настоятель дрожат от ужаса при одной мысли о том, что он мог встать из мертвых?

Я устроился на камне поудобнее, и вот краткое изложение того, что я узнал о благородном господине, чей веселящийся дух навещает меня до сегодняшнего дня.

У императора У-ди был младший брат, Принц Лиу Шень, который всегда был головной болью для всех. Он глубоко постиг Путь Дао,[15] но был недисциплинирован, и говорили, что его способности уступают только его лени. При дворе его небезобидные шутки держали в напряжении всю знать, но наконец и для него настало время сделать что-нибудь полезное. Когда вино наконец-то победило Князя Чоу, император послал своего бесполезного родственника управлять Долиной Головы Дракона, которая тогда еще не была Долиной Скорби. Крестьяне обрадовались такому веселому на вид господину, а староста должным образом ввел его в управление имением.

— Мои дорогие друзья, — сказал принц, очаровательно улыбнувшись. — Мои дорогие, дорогие друзья, я заклинаю вас сеять тыквы. Много-много тыкв.

И он пустился в пляс, напевая, — Много, много, много, много… тыкв!

Ну, принцам присущи странности, что поделаешь. Крестьяне посадили множество тыкв, молча спрашивая себя, где Принц Лиу Шень собирается найти свиней, которые бы их съели. Как оказалось, он не собирался использовать тыквы как еду. Высушенные семена тыквы-горлянки имеют замечательное свойство: они очень долго горят, испуская великолепный белый свет, и принц привез с собой экспертов, которые открыли значительные залежи соли под болотом на западе долины. Поместив семена тыквы в фонари, сделанные из рогов носорога, Принц Лиу Шень оказался в состоянии основать первую в мире соляную шахту, которая работала двадцать четыре часа в сутки.

Крестьян приковали к огромным горизонтальным колесам. Надсмотрщики с кнутами заставляли людей идти по кругу, и буры вгрызались в мягкую землю, уходя вниз на тысячу чи. Потом приготовили бамбуковые клети и веревки, буры заменили на лебедки, и начали поднимать наверх корзины с рассолом, который лили в большую трубу, бежавшую через всю долину к меловому участку на восточной стороне. Через дыры в земле струился газ, без запаха, но легко вспыхивавший. Рассол лили на железные противни и подогревали, получавшуюся соль отправляли на рынок. Днем и ночью бичи надсмотрщиков гнали крестьян по кругу, а Смеющийся Принц, сидя в шелковом паланкине, отпускал веселые шуточки и дружески махал рукой всем и каждому.

Наконец соль кончилась, но принц успел обнаружить узкую, но богатую жилу железной руды. Всех мужчин деревни разбили на бригады, которые, скованные между собой, начали рыть бесконечные туннели, а женщин оставили прикованных к колесам. Теперь они надували гигантские кузнечные мехи, и не было мгновения, когда Смеющийся Принц не говорил о завоевании империи. Именно тогда его и назвали "Смеющийся Принц". Чувство юмора почти убило его, потому что он едва не помер от хохота, видя смешные прыжки женщин у колеса. Металл их цепей нагревался до красна, и в свое время "Танец Крестьянок Принца Лиу" потряс весь двор.

Смеющийся Принц обладал настоящим талантом ученого и разработал процесс, в ходе которого железную руду обрабатывали кислотой и другими материалами, после чего его железо становилось намного менее ломким, чем любое другое. Завод для производства кислоты располагался на вершинах восточных холмов, и ядовитые отходы текли вниз дымящимся ручьем, кружившем по всей долине. Мудрецы и ученые собирались вместе, чтобы понаблюдать за поразительными эффектами в том месте, где отходы стекали в болото. Вода в этом месте стала ярко желтой. Днем от нее шел пар и на поверхности появлялись пузыри, по ночам она испускала странный фиолетовый свет, а рыбы и лягушки всплывали кверху брюхом и ужасными мертвыми глазами смотрели на поднимающиеся в небо черный дым от кузниц. Потом умерли все деревья, не осталось ни одной птицы, а Смеющийся Принц отпустил замечательную шутку о запахе. Кое-кто протестовал, но все протесты прекращались, когда принц открывал книгу и показывал цифры доходов. Огромные цифры.

Но в один день случилось то, что никто не понял. Принц Лиу Чень внезапно потерял интерес к деньгам. Он вернулся к своей первой любви, и полностью поменял свои научные интересы. Теперь он собирался полностью изменить медицину.

— Я сброшу завесу невежества с искусства исцеления и выведу наружу каждый нерв и каждую ткань! — пообещал он.

Собравшиеся мудрецы и ученые пришли в ужас и даже решили протестовать, когда принц объяснил детали будущих экспериментов, но проглотили языки, когда он добавил, что нуждается в дополнительном материале для опытов. — Больше, больше, больше, больше, — пропел Смеющийся Принц, пускаясь в пляс. — Больше, больше, больше, больше и еще больше… материала! — Мудрецы и ученые переглянулись, и пустились танцевать вместе с ним.

Недалеко от его имения находился большой грот. Он переделал его в Медицинский Исследовательский Центр, и мудрецы, которые собрались, чтобы наблюдать за экспериментами, аплодировали и получали награды — а потом, оказавшись снаружи, валились на землю и их рвало желчью до судорог. Некоторые все-таки протестовали — и становились материалом следующих экспериментов. Принц, без всяких сомнений, лучше всех в мире умел вытягивать, сжимать, отрезать, окунать в кислоту, сжигать, ломать и изгибать — редко когда человеческое тело изучали так тщательно. Люди, которые радуются таким занятиям, не могут пребывать в одиночестве. Поэтому Смеющийся Принц собрал вокруг себя людей с таким же складом ума. Он назвал их Монахами Радости, одел в пеструю, как у шутов одежду, и они танцевали, пели и смеялись под луной, направляясь вместе с солдатами в деревню, чтобы отобрать крестьян для новых экспериментов.

Ибо Смеющийся Принц был безнадежно и смертельно безумен. Некоторые говорят, что в конце концов он надоел даже брату-императору, и тот послал ему желтый шарф: императорский приказ совершить самоубийство. Другие отрицают. В любом случае принц заболел. Его жег жар, он кричал и исходил потом, а когда на мгновение голова прояснялась, глядел из окна на развалины деревни и клялся, что вернется из гроба, чтобы довести дело до конца.

Потом он умер и его похоронили.

— И вот семьсот пятьдесят лет спустя в Долине Скорби увидели монахов, одетых в разноцветную одежду, — сказал Мастер Ли. — Брат Косоглазый зверски убит и, кажется, часть долины уничтожена, и способом вполне достойным Смеющегося Принца.

— Уфф, — сказал я.

— Действительно уфф, хотя в таких случаях поэтическое обещание почти всегда становится неприлично прозаическим, — с печалью в голосе сказал Мастер Ли. — Пошли посмотрим, что может нам рассказать тело Брата Косоглазого.

Монастырь был стар, даже очень стар, и для такой маленькой долине достаточно велик. Настоятель и монахи выбежали нам навстречу, образовав что-то вроде почетной стражи, и очень расстроились, когда Мастер Ли отказался от экскурсии. Мастер Ли отказался также осмотреть место преступления, утверждая, что неумно подходить к трупу с готовыми умозаключениями, и нас повели вниз, по длиной извилистой лестнице, в самый нижний этаж монастыря, в котором находился погреб.

Под потолком висели светильники. Комната была ярко освещена, предметы отбрасывали резкие тени, и у меня слегка закружилась голова от игры света и теней на теле, лежавшем на льду. Я остановился и почувствовал, что мне не хватает воздуха. Никогда в жизни я не видел такого ужаса на лице человека. Выпученные глаза и разинутый рот молчаливо кричали, что перед смертью он увидел самую ужасную дыру Ада.

Мастер Ли громко заметил, что выражение лица очень интересное, он знает три или четыре наркотика, которые могли бы вызвать его, но ни один из них не используется в Китае. Он засучил рукава и открыл свой ящичек для инструментов, их острия сверкнули как сосульки в холодном затхлом помещении. Настоятель, казалось, собирался упасть в обморок, как и его четверо помощников, которые опасно покачнулись на ступеньках лестницы. Откровенно признаться, я так и не привык к этому зрелищу, но заставил мои глаза смотреть. Минуты шли, медленные как патока, текущая на морозе. Через десять минут Мастер Ли выпрямился, и свирепое выражение на его лице уже не было игрой света и тени.

— Собачье дерьмо, — сказал он.

Он опять наклонился над трупом, и его ножи зло задвигались.

— Никакого навоза яка и вулканического пепла, никаких косичек монахинь и Цао Цао, — пробормотал он. — Самый обыкновенный труп.

Он опять принялся за дело, и различные куски Брата Косоглазого полетели на лед.

— Наш ушедший друг недавно был в большом городе, — сказал Мастер Ли, констатируя факт. — И умер примерно через четыре часа после возвращения.

Настоятель нервно отступил назад, как если бы попал на сеанс магии. — Брат Косоглазый был в Чанъане, — прошептал он. — Он умер через несколько часов после возвращения.

— Он также играл в кости и позабыл о своих клятвах, — заметил Мастер Ли. — Но хотел бы я знать, как он мог позволить себе тысячелетние яйца?

— Никакой монах не может позволить себе даже одно тысячелетнее яйцо, — уныло сказал настоятель.

— Этот мог. И по меньшей мере три.

— Яйца, которые пролежали тысячу лет? — скептически спросил я.

— Обман, Бык! Обман и подделка, — с отвращением сказал Мастер Ли. — Гнилая действительность, раскрашенная и позолоченная ложью. Обыкновенные утиные яйца, обработанные известью. Известь просачивается через скорлупу и медленно смешивается с содержимым, и через восемь-десять недель яйцо выглядит так, как если бы ему действительно тысяча лет, и его продают за невероятную цену легковерным новым богатеям. На самом деле действительно очень вкусно. Некоторые варварские племена выращивают фрукты с таким же вкусом. Их называют авокадо. — Он бросил в ведро еще несколько отвратительных кусков. — Запор — послание богов для исследователя, — сказал он. — Настоятель, вы можете считать установленным, что в дополнении к яйцам Брат Косоглазый лакомился в Чанъане — потому что только в большом городе могут быть такие яйца — супом из карпа и моллюсков, омарами в соевом творожным соусе, маринованными гусиными ножками, тушенными вместе с черными древесными грибами, молочными поросятами с чесноком, а также конфетами, засахаренными фруктами и пикантными медовыми кексами. Я оцениваю стоимость его последней трапезы в три катти[16] серебра.

Настоятель пошатнулся и едва не упал. — Проверьте книги! — крикнул он монахам. — Возьмите списки свечей и благовоний, сверьте их с запасами! И поищите, нет ли докладов о разбоях на дорогах!

— И пускай кто-нибудь проверит, не заказывал ли Брат Косоглазый огромное количество чернил для библиотеки, — сказал Мастер Ли. — Их еще называют Ресницами Будды. И пергамента Желтый Император.

Монахи галопом помчались по лестницам, настоятель поднял свою одежду и вытер ею лоб. Мастер Ли продемонстрировал еще один окровавленный кусок мяса.

— Бык, ты должен узнать побольше о физических науках, — сказал он. — Вот это селезенка. Не очень хорошая, хотя и работающая. А это очень опасно, потому что селезенка — то место, где сосредоточена настоящая вера.

Он отделил от тела еще один неприятный предмет и помахал им в воздухе.

— То же самое можно сказать и о сердце, вместилище морали, легких, вместилище добродетели, и почках, вместилище мудрости. Единственный первоклассный орган Брата Косоглазого — печень, вместилище любви, и я подозреваю, что в последнее время библиотекаря что-то мучило, очень сильно. Исключительно опасно идти по жизни, переполненным любовью, когда тебе не хватает мудрости, добродетели и морали.

— Увы, это точный портрет Брата Косоглазого, — вздохнул настоятель. — Он был великий грешник.

Образование — важное дело, но я покрепче закрыл глаза. Мастер Ли что-то пилил, и звук эхом отдавался от каменных стен. Когда я осмелился опять взглянуть, Мастер Ли уже убрал верхушку черепа и рылся в содержимом.

— Знаешь, Бык, — оживленно сказал он. — В дни моей юности я как-то раз был при дворе Мунча Хана, который только что уничтожил еще одну армию и по этому случаю устроил пир прямо на поле боя. Слугам пришлось стелить бесценные ковры прямо на трупы, и мы сидели на этих коврах. Прикатили дерево Мунчи, внутри которого пряталась пара парней с насосами — откровенно говоря я никогда не понимал, символом чего оно является. Само дерево было из серебра, листья из драгоценных камней, у основания четыре серебряных льва, лапы которых стояли на краях четырех серебряных бассейнов, и по сигналу из ртов львов полилось кобылье молоко. На вершине дерева извивались четыре змеи с глазами из драгоценных камней, и две из начали извергать крепкий кумыс, от которого твоя голова начинает приятно кружиться. Оставшиеся две извергали медовуху, напиток сделанный из перебродившего меда, и когда мы уже прилично опьянели, повара прикатили главное блюдо. Мозги убитых вражеских солдат. Очень вкусные, деликатес. Я загнал в угол одного повара, потому что никогда не знаешь, когда может пригодиться хороший рецепт, и он рассказал мне его. Действительно проще простого. Ты просто хватаешь кого-либо, отрубаешь макушку, вытаскиваешь мозги и тщательно промываешь в соленой воде. Потом добавляешь в них натертый чеснок, быстро обжариваешь на сковородке, засовываешь в свернутые капустные листья, добавляешь грибы и имбирь, и пару минут держишь на пару. Подавать с соусом турнепса.

Мастер Ли поднял мозги на свет.

— Не подходят для пира, — сказал он. — Туберкулез, хотя в самой ранней стадии. Сомневаюсь, что Брат Косоглазый ощущал что-нибудь кроме головной боли. И то очень редко. — Он опустил мозги на лед и повернулся к настоятелю. — Никакого следа яда, — сказал он. — И даже признака насилия. Никакой экзотической болезни из места, в котором он никак не мог быть. Короче говоря это не убийство. Брат Косоглазый умер от сердечного приступа.

Мудрец внимательно посмотрел на то, что осталось от тела. — Это может быть убийством только в том случае, если его испугали до смерти, но это чертовски трудно доказать. Настоятель, когда мы схватим парня, который украл манускрипт, вам придется обвинить его в воровстве, а не в убийстве. Мы должны быть способны предъявить точные доказательства кражи, и тогда будет имеет смысл договориться полюбовно. Как насчет починки прохудившейся крыши? Еще не бывало монастыря, в котором не собирались бы деньги на новую крышу, но починить ее не удавалось никому.

Настоятель, похоже, слегка взбодрился от этой мысли. Мастер Ли вымыл окровавленные руки, мы начали взбираться по лестнице, и настоятель объяснил, что в прошлом монастырь использовался как крепость против армии бандитов, и поэтому нижние этажи сделаны из гигантских каменных блоков, а на окнах решетки из толстых железных прутьев.

— Это произошло после третьей стражи, — сказал он. — Я проснулся, решив послушать, сможет ли Брат Пэнг хотя бы один раз правильно зазвонить в колокол, и тут я услышал ужасающий крик. Пока я бежал в библиотеку, ко мне присоединись другие монахи. Дверь обычно бывает открыта, но на этот раз она была закрыта изнутри. Я послал монахов за большим бревном.

Дверь была выбита, бревно лежало в коридоре. Мы вошли в большое квадратное помещение. Вдоль трех стен стояли столы, вдоль четвертой шли полки со свитками. Книги хранились в соседних помещениях. В центре стоял большой круглый рабочий стол библиотекаря, и настоятель показал отметки мелом, сделанные в тех местах, где нашли тело. Свитки, сказал он, очень древние, но абсолютно ничего не стоят: это просто записи платежей различным владельцам долины. Несколько раз на памяти живущих приезжали императорские чиновники и пытались найти какое-нибудь сокровище среди всего этого хлама, но так ничего и не нашли.

— Пока Брат Косоглазый не нашел что-то интересное, — пробормотал Мастер Ли.

— Его тело лежало вон там, больше в комнате не было никого, — продолжал настоятель. — С первого взгляды мы поняли, как сюда вошли, но войти именно так было совершенно невозможно.

Окно в боковой стене доходило почти до пола и открывалось в маленький сад. На окне была железная решетка с прутьями толщиной в руку, но четыре из них — по два с каждой стороны — были сжаты вместе, как мягкие свечки, и образовывался вход. Мастер Ли поднял брови, я подошел и поплевал на руки. Я попытался распрямить прутья и напряг все свои мышцы, но с тем же успехом мог пытаться распрямить согнутую сосну. Тяжело дыша, я отступил назад.

— Итак, — сказал Мастер Ли, сложив руки на груди и сузив глаза. — Вы все услышали крик. Побежали в библиотеку. Дверь оказалась заперта изнутри. Вы принесли бревно и вышибли дверь. Вошли и не увидели никого. За рабочим столом лежал библиотекарь с выражением ужаса на лице. Прутья решетки окна было согнуты вместе какой-то невероятной силой, и это дало возможность войти в комнату. И что потом?

Настоятель опять задрожал. — Достопочтенный господин, потом мы услышали звук. Или некоторые из нас, потому что другие вообще не услышали ничего. Это был самый замечательный звук в мире, и, одновременно, рвущий сердце. Нам стало плохо, мы заплакали, а потом побежали за ним. Мы ничего не могли поделать. Он звал нас.

Настоятель провел нас через окно в сад. Мастер Ли недовольно заворчал, увидев на земле отпечатки множества сандалий, которые затоптали любой возможный первоначальный след. Потом мы вышли через ворота, и я сообразил что мы находимся на Дороге Принца. Прелестное место, в котором деревья и цветы, которые я знал всю жизнь, росли вместе с такими, которых я никогда не встречал. Мастер Ли указал на один из цветков и объяснил, что это золотая бегония — во всем Китае их осталось не более трех-четырех экземпляров. Дорога Принца оказалась обширным садом, и особенно остро это почувствовалось в тот момент, когда мы остановились на верхушке кряжа — я посмотрел на долину и увидел зеленую линию, которая вилась среди противоположных холмов. Мастер Ли подтвердил мои мысли.

— Наследники Смеющегося Принца пришли в ужас, увидев разрушенную долину, — сказал он. — Они поклялись, что восстановят все, даже если для этого потребуется тысячи лет, и на Дороге Принца посадили деревья и цветы, чтобы скрыть шрамы, оставленные кислотой. На самом деле крестьяне Долины Скорби не пьянствуют с утра до вечера только потому, что у семьи Лиу много земли, но мало денег, хотя их большая часть и идет на Дорогу Принца и благотворительность.

Настоятель остановился на гребне невысокого холма.

— Мы прибежали сюда, — сказал он. — Я говорил, что луна светила невозможно ярко? И вот что мы увидели, совершенно отчетливо. Внизу, в том месте, откуда исходили звуки, плясали монахи, одетые в разноцветные, как у клоунов, одежды. Они смеялись и пели, освещенные светом звезд. В обычное время мы бы убежали, спасая свои жизни, но звук звал нас, и мы не могли не подчиниться. Мы подбежали ближе, и ясно увидели одежды клоунов, хотя лица были скрыты под капюшонами. Монахи, не прекращая танцевать, подходили к густому кустарнику и исчезали, один за другим. Вскоре чудесная мелодия прекратилась, и когда мы сами бросились к кустам, там не осталось ни одного монаха. Зато на их месте было кое-что другое.

Мы сошли вниз, прошли через кусты туда, куда вели следы, и, потрясенные, остановились. — Что б я превратился в Каменную Обезьяну,[17] — тихо выругался Мастер Ли.

Смерть протянула ледяные пальцы на Дорогу Принца. В области примерно тридцать чи в ширину и в пять раз более длинную не осталось ничего живого. На мертвых деревьях не осталось ни одного листа, и, когда я сломал сук, из него не вытекло ни капельки сока. Цветы высохли. Кусты выглядели так, как если бы их обрызгали кислотой. Не осталось ни одной зеленой травинки, мы стояли на коричневых слипшихся комьях. Все это походило на кладбище, которое видишь в кошмарном сне, а линия между жизнью и смертью была настолько четкой, что по ней можно было провести ножом. В цуне от мертвого цветка благоухал живой, густая зеленая трава начиналась там, где обрывалась коричневая голая землю, и птицы пели в чи от того места, где не бегало ни одно насекомое.

Мастер Ли откинул назад голову и невесело засмеялся. — Невероятно, — сказал он. — Настоятель, мы с Быком возьмем образцы растений и почвы, и отвезем их в Чанъань для исследования. И пока мы не получим отчет о том, что вызвало все это, не стоит даже пытаться найти объяснение. Не волнуйтесь. Большинство из таких дел оказываются совершенно ясными и даже достаточно простыми, и я ожидаю, что закончу его через неделю-две.

Его уверенность подбодрила настоятеля, который указал на крышу на противоположном холме.

— Принц Лиу Пао вернулся, и жаждет увидеть вас, — сказал он. — Не могли бы вы вначале навестить его? Крестьяне…

Его голос прервался.

— …ждут, что принц и гость из большого города найдут могилу Смеющегося Принца и убедятся, что негодяй не выходил из своего гроба? — закончил за него Мастер Ли.

Настоятель кивнул.

— Мы будем иметь честь навестить и живого принца и мертвого, — сказал Мастер Ли. — Я думаю, что у нас очень много работы, и, если вы нам укажите дорогу, сейчас нам лучше всего прогуляться туда, а потом в Чанъань.

Настоятель облегченно вздохнул, поняв, что ему не надо входить в могилу Смеющегося Принца, подробно рассказал, как ее найти, поклонился и затрусил обратно, бормоча что-то вроде "сорок-два котелка рыбы". Я собрал образцы растений и земли, и мы отправились в гости к аристократу, чьи нервы, как я надеялся, были сделаны из хорошего материала. Суеверия легко исчезают при свете дня, но когда ухают совы — это совсем другая история. Стоны ветра начинают походить на шепот призраков, лунный свет и листья порождают сумасшедших монахов, пляшущих по траве, а треск ступенек дома становится шагами давно умершего лунатика. Спальня Принца Лиу Пао находилась прямо над верхушкой могилы правителя-маньяка.