Вот почему мне пришлось пойти ни риск и выбрать молодого парня. Насколько это было оправдано? Не знаю. Покажет операция. Успех последней, кстати говоря, был совершенно не гарантирован. Разумеется, я тренировался и проводил всевозможные опыты, но впервые мне приходилось работать над «живым» субъектом.
Впрочем, здесь главное загонятся. Настоящий профессионал потому и профи, что никогда не волнуется.
Я вздохнул, прошёл к хирургическому столику, надел белые перчатки и стал раскладывать всевозможные инструменты.
Во французской кухне существует замечательная традиция сперва готовить ингредиенты. То бишь ты сначала режешь морковку, луч, чеснок и так далее, и помещаешь их в отдельные чашечки, и только потом приступаешь к изготовлению основного блюда. Это намного приятнее, нежели: нарезать мясо — бросить, нарезать сельдерей — бросить, и так постоянно метаться между досточкой и сковородкой.
Я неторопливо, чувствуя на себе внимательный взгляд Макото, разложил все пилы, ножницы и скальпеля, взял шприц и набрал в него содержимое небольшой зеленоватой колбочки. Рядом с ней стояла другая, с прозрачной жидкостью, которую я тоже собирался использовать, но несколько позднее. Мои прошлые опыты показали, что она меняла только самые «базовые» вещи. Мишура оставалась на месте — мне следовало избавиться от неё в первую очередь.
Когда я поднёс шприц к сонной артерии Макото, последний начал отчаянно брыкаться. И всё мне хватило только саму малость коснуться его кончиком пальца и перерезать его нервы своим Ци, и он немедленно обвис и превратился в безвольную куклу.
Что ж.
Начинаем.
…
…
…
POV Макото
Когда он проснулся и увидел белую лампочку, то понял, что это был не сон, и почувствовал безмерный ужас.
Последние его воспоминания были связаны с этим человеком — монстром, который похитил его и поместил в это ужасное место. Зачем? Почему? Для чего? Может, его наняли родственники одной из его жертв? Макото видел такой фильм, но представить, что подобное могло произойти взаправду, было невозможно.
Он лежал и не смел пошевелиться. Но вот, постепенно, он стал крутить головой и смотреть по сторонам. Справа от него находился столик, накрытый белым покрывалом, на котором стояло серебристое блюдце. Внутри, в красной жидкости, лежали металлические инструменты. Рядом была маленькая ванночка с губкой — тоже красные.
Макото затрепетал. С ним что-то сделали… С ним определённо что-то сделали… Но что? Самое страшное было в том, что он не мог определить, где именно находится проблема — все его мышцы сотрясала болезненная ломка.
Наконец он всё же посмотрел на своё тело, но последнее накрывал широкий медицинский халат. Макото попытался его снять… и вдруг понял, что может шевелить руками — что путы его были развязаны и теперь свисали вниз.
Сперва его ошеломило осознание собственной свободы; когда же он пришёл в себя, то немедленно отбросил все прочие мысли и приподнялся.
Макото был решительным человеком — иначе он бы не сделался убийцей.
Он спрыгнул на холодный бетон и задрожал. Собственные ноги показались ему необычайно слабыми. Но ведь это было нормально, так? Он просто устал и не более того. Макото не стал придавать этому особого значения, и вместо этого ещё раз посмотрел по сторонам.
Вскоре он заметил металлическую дверь и почувствовал сильный холодок у себя на сердце.
Что если она была закрыта?
Что если именно поэтому этот ублюдок развязал его путы?
Макото прикусил губы; он всегда был оптимистом, и тем не менее в этот момент им завладела невероятная тревога.
На онемевших, ватных и как будто искривлённых ногах приблизился он к дверному проёму, вытянул руку и дёрнул за железную ручку.
Дверь скрипнула…
…И приоткрылась.
Макото растерянно посмотрел на тёмный коридор у себя перед глазами; миг спустя у него на лице появилась бешеная улыбка. Открыто! Этот дегенерат, маньяк, ублюдок, монстр забыл закрыть за собой дверь!
Макото хотел немедленно броситься на выход, но удержал себя, вернулся в помещение, от которого разило кровью, и схватил окровавленный скальпель, старательно пытаясь не смотреть на результаты «работы» этого монстра.
При этом он всё равно зацепился краем глаза за собственную кисть. Она показалась ему немного странной, но ещё прежде, чем он понял, в чём заключается данная странность, ноги уже несли его по коридору.
Было темно. Макото щурился и постоянно запинался, но при этом чувствовал, как внутри него происходит подобие химической реакций. Как тревога, страх и безмерное счастье сливается воедино, воспламеняются и зажигают его сердце.
Он сбежал. Причём не только от этого ублюдка (дегенерата, олуха, маньяка) но из тюрьмы. Он выбрался на волю. Теперь ему просто нужно добраться до загородного дома своего отца что на окраине префектуры. Сделать это будет непросто. В таком виде ему нельзя садиться на общественным транспорт. Придётся пробираться через лес… Либо использовать скальпель и забрать одежду у случайного прохожего, но это будет слишком опасно.
Впрочем, Макото верил в свои силы.
Он был оптимистом.
Как-нибудь он всё равно доберётся на место.
Отец спрячет его, а затем переправит заграницу. И он, Макото, будет жить. Жить и заниматься «излюбленным» делом. Только не в Японии, нет — здесь это было слишком опасно. Нужно найти другую страну. Может африканскую. Там его никогда не поймают. Хотя, признаться, его отвращала сама идея заниматься этим с негритянками. В его понимании они представляли собой мусор. Проходной товар, который жил среди песка и питался трущобами. Он предпочитал качественный человеческий материал — маленьких девочек из хороших семей, которые учились на отлично, посещали кружки и секции, катались на велосипеде, пытались вести свой собственный блог, писали от руки письма своей бабушке в деревню и бешено орали, когда он вскрывал их беленькие глотки.
Воспоминания об этом сотни раз согревали нутро Макото, пока он сидел за решёткой; вот и теперь лёгкий ток наполнил его чресла, спустился вниз, в зону паха и… оборвался.
Макото вздрогнул и немедленно остановится.
Что значит «оборвался»? Это неправильно. Совершенно неправильно. Сладкая вибрация всегда наполняла его целиком, всегда натягивала эту звенящую струну внутри него, но теперь — теперь всё было иначе. Теперь струна казалась ему рваной.
Там, где раньше был обрыв, прыжок, вершина, «выступ» теперь лежала разобранная башня — обрезанные провода, которые били током в пустоту.
Зловещая тень протянулась у него над душой; его руки — тонкие, нежные, хрупкие белые ручки потянулись вниз и там…
Было.
Пусто.