Двуявь

Глава 3. Скала

Юра стоял на перроне, наслаждаясь теплом. Солнце игриво лизало щеку, погода окончательно наплевала на календарь. Птицы ошалело вопили в зарослях – видимо, обсуждали на своём птичьем профсоюзном собрании, стоит ли улетать отсюда на юг.

Дожидаясь, когда покажется электричка, он думал о нескольких вещах стразу. О вчерашней прогулке с Тоней и о собеседовании у ректора, а также о том, что припадки (мерзкое слово, но иначе не назовёшь) больше не повторялись, хотя «чёрная метка» сегодня утром снова напомнила о себе. Когда он проснулся, рубцы казались чуть воспалёнными и неприятно зудели – потом, правда, снова поблёкли, а зуд утих.

И не шёл из памяти странный сон, который привиделся на рассвете…

Двери раздвинулись, пропуская пассажиров в вагон. Тоня сидела на том же месте, что и вчера, держа на коленях книжку; улыбнулась, завидев Юру, помахала рукой. Он, опустившись рядом, сказал:

– Привет эскапистам.

– Так и знала, что опять будешь ёрничать.

– Само собой. Как дела? Не звонил тебе этот?

– Нет, – она невольно понизила голос и огляделась. – А тебе?

– Тоже нет. Ну и фиг с ним. А вообще как настроение?

– Ничего. Голова, правда, совсем не варит. Сижу вот, книжку читаю, и сразу же всё выветривается. Наверно, потому что не выспалась.

– Тоже кошмары снились?

– Почему кошмары? Просто заснуть долго не могла. И, кстати, почему «тоже»? У тебя, значит, сегодня ночью…

– Слушай, – сказал он, – давай, может, в тамбур выйдем? А то шепчемся, как второгодники на «камчатке». Только народ смешим.

Солнце простреливало тамбур почти насквозь, оставив заговорщиками лишь один затемнённый угол, а за окном тянулись поля. Змей-гора, которую электричка огибала по широкой дуге, сверкала оголёнными рёбрами.

– Так что тебе снилось? – спросила Тоня.

– Фигня всякая, в двух словах не расскажешь. Помнишь, ты вчера хотела узнать, как я выдумывал мир, в котором нет «антиграва»?

– Помню, конечно. Ты сказал – как будто сон из памяти всплыл.

– Вот. Только в тот раз всё было слишком смутно, общие контуры без подробностей, а сегодня…

Он замолчал, нахмурившись. Она попросила:

– Расскажи, Юра. Мне очень-очень интересно, честное слово!

– Цельной картинки всё равно нет – так, детали всякие вперемешку. Странные, прямо жуть иногда берет. Тот мир, он…

Тоня не торопила его, лишь глаза распахнулись от любопытства.

– Там дождь, – сказал Юра, – и солнца совсем не видно. Оно уже много недель не показывается – я откуда-то это знаю. Земля гниёт и как будто стонет. Не спрашивай, я не смогу объяснить. И Союза там давно нет, а вместо него – что-то непонятное. Медноярск стоит, но дома все старые, дороги разбиты, машины уродливые. И люди тоже какие-то… не знаю даже… обозлённые, что ли? Смотрят друг на друга, как волки…

– А сам ты в этом мире что делал? Чем занимался?

– Не помню толком. Я даже не уверен, был ли я там как действующее лицо или просто со стороны смотрел. Понимаю, странно звучит, но по-другому не могу объяснить. Слышал какие-то разговоры (или, может, сам вёл), только они потом все забылись. Осталось вроде как эхо, бессвязные отголоски…

Он запнулся, пытаясь передать ощущение тусклой холодной жути, с которым он пробудился, но так и не подобрал нужных слов. Мотнул досадливо головой, а Тоня, легонько коснувшись его плеча, успокоила:

– Ну и ладно, не вспоминай. Может, это вообще ничего не значит, просто кошмар дурацкий. Извини, что прицепилась с расспросами. Я ж любопытная, как сорока.

– Прекрати, чего ты оправдываешься? Сны – занятная тема, а такие – тем более. Можно сказать, кино посмотрел.

– Ага, ужастик бесплатный.

– Во-во. Четыре дэ, с эффектом присутствия.

Электричка, забирая всё дальше к северу, проскочила промзону и катила теперь через старые жилые кварталы. Пятиэтажки, окружённые тополями, тонули в жёлтом сиянии крон. Солнце, перескочив через рельсы, опять заглянуло в тамбур, но уже с другой стороны. Тоня смешно зажмурилась; её тонкий кожаный пиджачок, надетый сегодня по случаю хорошей погоды, заблестел нарядно и весело.

– Как думаешь, – спросила она, – когда они всё-таки позвонят? Скорей бы уж. А то не люблю вот так, когда ничего не ясно. Или, может, нас вообще в покое оставят?

– Честно говоря, с трудом верится.

И, словно в ответ на эту сакраментальную реплику, замурлыкал входящий вызов. Юра посмотрел на браслет и вздохнул – накаркал.

– Алло.

– Доброе утро, Юрий, – голос комитетчика звучал бодро. – Вы уже в Медноярске?

– Здравствуйте. Подъезжаю к вокзалу.

– Антонина с вами?

– Да, – буркнул он, несколько раздражённый такой догадливостью.

– Отлично, тогда у меня к вам просьба. Давайте втроём совершим короткую, но познавательную экскурсию. Обещаю, скучно не будет, заодно и поговорим. Не возражаете?

– Нет, – сказал Юра, попытавшись представить, как бы отреагировал собеседник, если бы возражения всё-таки появились. – Когда?

– Да прямо сейчас, лучше не откладывать в долгий ящик. Мне, конечно, немного стыдно, что я второй день подряд отрываю вас от занятий, однако подозреваю, что сами вы не слишком расстроитесь по этому поводу. В общем, жду вас через двадцать минут на стоянке перед нашей конторой. Улица Орджоникидзе, двадцать один. Знаете, где это?

– Гляну по карте.

– От вокзала – два шага, так что успеете. И Меньшову не забудьте. Увидимся.

Товарищ Фархутдинов отключился. Юра достал планшет и, вызвав карту города, сказал спутнице:

– Поздравляю, сегодня опять гуляем.

– Что он тебе сказал?

– Приглашает на конспиративную встречу. Наш связной – мужик в ватнике с незабудкой в петлице. Будет сидеть на лавочке и читать газету «Сельская жизнь». Если газета вверх ногами – явка провалена.

– Врунишка ты. Язык без костей.

Сойдя с электрички, они отделились от общей толпы студентов. Юру порадовался, что искомое здание находится по ту сторону железнодорожных путей. Глупо, конечно, но он не хотел, чтобы кто-нибудь из знакомых увидел его возле «конторы». Вот не хотел – и всё. Взбрык генетической памяти, не иначе.

Они прошли через прохладный гулкий тоннель и, снова выбравшись на поверхность, без труда отыскали нужную улицу. Комитетчики обитали в особняке дореволюционного вида с пилястрами и невинно-розоватыми стенами. Чаши спутниковых антенн смотрелась на этом фоне несколько диковато.

– Вовремя, молодцы, – Фархутдинов сбежал с крыльца. – Готовы к подвигам?

– Смотря к каким, – сказал Юра. – Так куда мы летим?

– Увидите. Не хочу заранее говорить, чтобы не разрушать впечатление.

Служебный аэрокар был серо-стального цвета – размерами он не превосходил обычную пригородную маршрутку, но имел более хищные очертания. Ассоциации с черепахой уже не казались столь очевидными, в облике появилась стремительность, ощутимая даже здесь, на стоянке.

– Прошу.

Дверь поднялась, как птичье крыло, и студенты забрались внутрь. Салон оказался меньше, чем в пассажирских моделях, задняя часть была отгорожена – там, очевидно, хранилось таинственное и зловещее снаряжение. Кабина пилота тоже скрывалась за переборкой, на которой крепился большой экран.

Кресло, где устроился комитетчик, помещалось впереди, вполоборота к остальным. «Командирское место», – подумал Юра. Он очень живо представил себе, как во время миссии командир ставит подчинённым задачу, те напряжённо слушают, на экране мерцает карта с пометками, а в эфире звучат суровые голоса: «Дуб, Дуб, я Папоротник, приём…»

– Поехали, Коля, – сказал Фархутдинов, нажав кнопку связи с пилотом.

– А далеко лететь? – спросила Тоня.

– Почти рядом. Пристегнитесь, кстати. Прыгнем по-быстрому.

Машина взмыла над улицей и, развернувшись к югу, стремительно набрала высоту. Город за окном опрокинулся, съёжился и тут же исчез из виду. Перегрузки не ощущались – работали компенсаторы, реализуя одно из волшебных свойств «антиграва».

Земля подёрнулась лёгкой дымкой, но облаков по-прежнему не было – спасибо антициклону. Ландшафты внизу казались искусно выполненным рельефным макетом. Пределы раздвинулись – справа блеснула черноморская гладь, а впереди Кавказский хребет засверкал ледяными шапками.

Юра смотрел, затаив дыхание. Он и прежде видел эту картину, но она всякий раз становилась для него откровением, наглядным и неоспоримым свидетельством, что он живёт в самом лучшем краю на свете.

Машина, пробыв в стратосфере пару минут, опять пошла на снижение. Горы надвинулись грозно и неприветливо, выросли до исполинских размеров – теперь они были со всех сторон. Аэрокар обогнул заснеженную вершину и, пройдя над косматым склоном, опустился на скальный выступ.

– Прибыли, – констатировал комитетчик и первым вышел наружу.

Дул резкий холодный ветер. Площадка, где они приземлились, была с одной стороны ограничена почти отвесной стеной, покрытой бурым лишайником; кое-где стена искривлялась, и за эти неровности цеплялся кустарник – жёсткий и колючий даже на вид. Другой край площадки обрывался в ущелье, на дне которого среди валунов росли корявые деревца.

– Ну-с, молодые люди, видите что-нибудь необычное?

– Видим, – доложил Юра, – точнее, стоим на нём. Посадочное место заранее оборудовано. Камень стёсан, поверхность гладкая, как плита. У вас тут что – секретная база? Сейчас рычаг повернёте, стена отъедет, а за ней – пещера на полгоры?

– Не угадали, базы тут нет. Скалу обтёсывали не мы.

– Кто же тогда?

– Отличный вопрос.

– То есть вы не знаете? Ну и ну. И как эту площадку нашли?

– Случайно заметили с вертолёта.

– Когда?

– В конце пятидесятых годов.

– Получается, её вообще давно обтесали? Может, ещё до революции? Какое-нибудь святилище местное?

– И снова мимо. Во-первых, сюда невозможно забраться без альпинистского снаряжения. Во-вторых, у этой скалы нехорошая репутация – была когда-то, по крайней мере. Местные жители раньше верили, что здесь обитают духи, старались не приближаться, а пришлым ничего не рассказывали.

– Ух ты! – оценила Тоня.

– Да. И, наконец, в-третьих. Разве похоже, чтобы скалу обрабатывали вручную?

– Нет, слишком гладко всё.

– Совершенно верно. А технику сюда не затащишь без «антиграва» или хотя бы без вертолёта. Такой вот, товарищи комсомольцы, обнаружился парадокс.

Фархутдинов картинно развёл руками, студенты переглянулись.

– Ладно, – сказал Юра, – но версии-то имеются?

– Обижаете. Контора их, можно сказать, коллекционирует. Вам, Юрий, наверняка понравится аналогия с Баальбекской террасой – там тоже фигурируют огромные каменюки, несовместимые с прежним уровнем техники, но ведь кто-то их вытесал и припёр, чтобы положить в основание храма.

– Это вы на палеоконтакт намекаете? На инопланетные технологии?

– Не я намекаю, а автор версии.

– А почему вдруг именно мне должно такое понравиться?

– Вы же из семьи космолётчиков, фантастику про пришельцев должны любить по определению. Разве нет?

– Фантастику люблю, – буркнул Юра, слегка обидевшись, – но всё-таки уже вышел из подросткового возраста. И мне не мерещатся следы марсиан на каждом углу.

Комитетчик хмыкнул и достал сигарету. Чиркнул зажигалкой, отвернувшись от ветра, выпустил дым и полюбопытствовал:

– А вам, Антонина, импонирует космическая гипотеза?

– Мне? – она растерялась. – Если честно, тоже не очень. Нет, звучит интригующе, в духе времени, но… Вы говорили, есть и другие предположения?

– Буквально на любой вкус. Вот, к примеру, специально для вас. Алатырь-камень. Помните такую легенду?

Тоня, похоже, действительно впечатлилась. Придерживая волосы, которые трепал ветер, она что-то перебирала в памяти, потом наконец спросила:

– Но ведь камень, по преданию, на острове?

– Да, это наиболее популярное толкование. На острове Буяне, с которым обычно отождествляется Рюген в Балтийском море. Но есть и альтернативные точки зрения – согласно одной из них, Алатырь нужно искать на юге, в горах. Так почему бы ему не оказаться здесь, в Кабардино-Балкарской АССР?

Выдав эту исчерпывающую справку, он сделал очередную затяжку. Юра ревниво спросил у Тони:

– А что за камень?

– Волшебный, целительный. Символизирует центр мира.

– Если целительный, чего ж тогда местные его стороной обходят?

– Ваш скепсис, Юрий, весьма похвален, – сказал комитетчик, – но объяснений можно придумать массу. К примеру, такое. Алатырь – славянский миф, а не горский, так что для местных он бесполезен и даже вреден.

– Понятно. Ну а нас-то зачем сюда привезли?

– Для общего развития. Побродите пару минут, осмотритесь. Свежий воздух всегда полезен, особенно для студентов.

– Простите, – сказала Тоня, – а вы правда нас не разыгрываете? Я, может, глупости говорю, но мне трудно себе представить, чтобы кто-нибудь в Комитете всерьёз рассматривал идею об Алатырь-камне…

– А я разве утверждал, что идея рассматривается всерьёз?

Тоня, окончательно сбитая с толку, не нашлась, что ответить, Фархутдинов ухмылялся с довольным видом. Юра, так и не дождавшись продолжения, пожал плечами и отошёл в сторону. Встал недалеко от обрыва, любуясь горными склонами на фоне густой небесной лазури.

Из-за соседней горы выглянуло солнце. Он моргнул и отвернулся к стене; лениво окинул взглядом пятнистый узор лишайника, потом присмотрелся и шагнул ближе.

– Товарищ Фархутдинов, у вас ножа не найдётся?

Тот, казалось, совершенно не удивился вопросу – подошёл и протянул складной нож с облицованной пластиком рукояткой. Юра выдвинул лезвие и аккуратно поскрёб им стену. Под бурым пятном проступил до боли знакомый знак.

***

Впрочем, наскальный рисунок несколько отличался от отметины на ладони. Во-первых, он был цветным (чёрный крест на фоне красного круга), а во-вторых – более детальным. Сразу распознавались клинки – внизу заострённые, а вверху со штришками-гардами. Круг же, если следовать этой логике, вполне мог оказаться щитом.

Юра почувствовал, как застучало в висках. Ладонь опять обожгло, и он сжал кулак, пока никто не заметил рубцы на коже. К счастью, боль продолжалась всего пару секунд, это был не приступ – скорее, короткий сигнал тревоги.

– Любопытно, – произнёс комитетчик, разглядывая рисунок. – Как вы его обнаружили?

– Совершенно случайно. Солнце осветило скалу, а я как раз туда посмотрел, вот прямо на это место. Заметил что-то красное между пятнами, решил поскрести. В пасмурный день, наверно, не увидел бы ничего.

– Что ж, тем лучше. Ещё один взнос в копилку.

– В какую копилку?

– В ту, которая обеспечит успех нашего предприятия, – Фархутдинов заговорщицки подмигнул. – Но это уже тема для отдельной беседы. Пока же давайте вернёмся в город – дела зовут. Да и Антонина, я вижу, совсем замёрзла.

Тоня закивала и, обхватив себя руками, побежала к машине. Комитетчик достал из внутреннего кармана мини-планшет, сфотографировал стену. Юра спросил:

– А можно мне тоже снять?

– Можно, конечно. Или вы по-прежнему верите, что тут секретная база?

У Юры планшет был больше – стандартная студенческая модель, которая не влезала в карман, а потому носилась в наплечной сумке-футляре. Круг со скалы перекочевал на экран, сохранив размеры – приблизительно дециметр в диаметре.

– Готово?

– Да. Но что этот символ значит?

– Вообще-то, Юрий, я надеялся, что именно вы мне поможете окончательно разобраться. Моей информации недостаточно.

Чем тут может помочь студент, комитетчик не пояснил. Они вернулись в машину, и та стартовала без промедления. На обратном пути из горного царства в ставропольскую степь все трое молчали. Юра вспоминал рисунки на скале и на коже, мрачно прикидывая, существует ли хоть какая-то вероятность, что всё это – случайное совпадение. Фархутдинов сосредоточенно водил пальцем по экрану планшета, потом, подняв голову, предложил:

– Могу вас прямо к университету подбросить.

– Не стоит, – поспешно сказала Тоня, – мы так дойдём.

– Как знаете.

На стоянке распрощались – боец невидимого фронта пообещал, что в скором времени опять позвонит, и удалился в свою «контору», студенты же побрели в сторону вокзала. Залитая солнцем улица шумела на разные голоса – на прогулку, похоже, выбрались все, кто не был занят срочной работой. Городская суета успокаивала, напряжение слегка отпустило, и Юра, чтобы не зацикливаться на мыслях о «чёрной метке», попросил:

– Расскажи мне про этот твой Алатырь. Подробности какие-нибудь. А то вы там диспутировали, а я стоял дурак дураком.

– Подробно я и сама не знаю, я ж не энциклопедия.

– Ну в двух словах хотя бы.

– Ладно, уговорил. Только мне шпаргалка нужна.

С трудом отыскав свободную лавочку, они сели в тени каштана. Тоня взяла планшет и, подключившись к библиотеке, пару минут листала какие-то документы, после чего доложила:

– Ага, ну вот. Был такой «Стих о Голубиной книге». Считалось, что он иллюстрирует народные христианские представления на Руси. Правда, по другой версии, это – языческий древний текст, который только замаскирован под христианский. А ещё говорили, что это… так, погоди, сейчас процитирую… славянский космогонический миф, имеющий общеиндоевропейские корни.

– Общеиндоевропейские? – повторил он с некоторым трудом. – Крутое слово, надо запомнить. А суть у этого мифа в чём?

– Мудрый царь объясняет устройство мира. Ну и, среди прочего, говорит, что «белый Латырь-камень всем камням мати». А в другом варианте – «белый Латырь-камень всем камням отец».

– Почему отец?

– Потому что «с-под камушка, с-под белаго Латыря протекли реки, реки быстрые по всей земле, по всей вселенной, всему миру на исцеление, всему миру на пропитание».

Юра поскрёб в затылке, но так и не придумал в ответ ничего интеллектуального. Пробурчал:

– Ладно, отличница. Вырубай свою шпаргалку.

– Что, спёкся? – она хихикнула. – А то я могу ещё зачитать. В подробностях, мне нетрудно – «про все мудрости повселенныя».

– Смилуйся, государыня-матушка! Пойдём лучше погуляем.

– Нет, Юра, – вздохнула Тоня, – ты как хочешь, а я сейчас на занятия. Посижу, поскучаю там для разнообразия, переключусь немного. А то мне от этих комитетских интриг немного не по себе. Только не обижайся, ладно?

– На тебя-то за что? Если уж обижаться, то на этого кренделя. Задурил нам голову и слинял с чувством выполненного долга. То есть я не хочу сказать, что Алатырь твой – совсем уж бред…

– Я понимаю. Просто эта история, она… как бы это сказать… слишком высокохудожественная, что ли. Не бывает такого в реальной жизни – это я тебе как заслуженный эскапист говорю.

Они посмеялись и, встав со скамейки, двинулись дальше. Шли не спеша. Экскурсия в горы заняла не так много времени – в университете заканчивалась только первая пара.

Он подумал, что насчёт «художественности» Тоня права. Судя по всему, красивые байки Фархутдинов подготовил заранее – причём индивидуально для каждого из студентов. Он, собственно, этого не скрывал. Вопрос – зачем это было нужно?

Впрочем, сейчас важнее другое – знал ли комитетчик о Юриной «чёрной метке»? Напрашивается мысль – да, знал, поэтому и устроил поездку, и Юра помог ему отыскать наскальную роспись. Или наоборот – Фархутдинов был в курсе, что именно в этом месте под лишайником есть картинка, и хотел проверить, найдёт ли её студент. И тот не подвёл, оправдал доверие…

В любом случае, очень трудно поверить, что припадочный комсомолец Самохин наткнулся на рисунок случайно. Таких совпадений просто-напросто не бывает.

Надо выяснить, что означает знак и кому он принадлежит.

Кстати, если на то пошло, щит и меч – эмблема Комитета. Ха-ха.

Правда, там форма щита другая, и меч один, а не два. Да и вообще, комитетский знак на скале – это был бы уже запредельный трэш. Не хватает только стрелочки, нарисованной мелом, с подписью «штаб».

Так что эту, с позволения сказать, версию мы отбросим – думать надо в другом направлении. Понять бы ещё, в каком…

– Ну что, – сказала Тоня, – вернёмся в серые будни?

Юра сообразил, что они уже подошли ко входу в учебный корпус.

– Вернёмся, куда ж мы денемся.

Он, пропустив её в вестибюль, шагнул следом. Сканер у входа мигнул зелёным, считав информацию с их браслетов. Вахтерша в будке посмотрела недовольно поверх очков и опять уткнулась в журнал «Советский экран»; с обложки скалилась звезда «Трёхсот парсеков» Инесса Вега в инопланетном гриме – серебристая кожа, сапфировые глаза и белоснежные волосы.

– Тебе на какой этаж? – спросил Юра.

– На первый, у нас там введение в языкознание.

– А мне на третий. Потом ещё созвонимся.

– Ага, пока.

Она свернула направо и пошла по широкому коридору. Юра, проводив её взглядом, двинулся к лестнице. В голове опять завертелись обрывки сегодняшних разговоров – было смутное ощущение, что в словах чекиста, помимо клюквы, содержалась и вполне конкретна информация, но её никак не удавалось вычленить.

Шагая вверх по ступенькам, он не сразу заметил, что освещение вокруг изменилось, будто сгустились сумерки; птичьи крики за окном стихли. Левая ладонь ощутила холод металла.

Юра скосил глаза и с изумлением обнаружил, что с перил исчезли деревянные поручни. Остались лишь железные стойки, да и те выглядели неважно – гнутые, шаткие, с облупившейся краской. Стены вокруг покрылись грязным налетом, царапинами и надписями (он машинально прочёл ближайшую: «Меченый – гнида»). Из-за немытых стёкол донёсся шорох, тихий и монотонный, и стало понятно, что на улице дождь. Этажом выше зазвучали шаги – навстречу кто-то спускался. Чтобы его увидеть, Юра повернул голову…

И наваждение развеялось. Словно неведомый режиссёр, спохватившись, отодвинул из поля зрения декорацию, оставшуюся от другого спектакля. Солнечный свет ворвался в окно, которое вновь обрело прозрачность, а воробьи продолжили свой базар.

Страха на этот раз почему-то не было, вместо него пришло понимание, что увиденное сейчас – фрагмент из предрассветного сна, осколок памяти, вспыхнувший неожиданно ярко и потому показавшийся столь реальным.

Самохин остановился, пытаясь вспомнить ещё какие-нибудь детали, но безуспешно. Сон опять растворялся, отползал куда-то в тёмный уголок разума, как хищник, который понял, что его обнаружили слишком рано.

Уже привычным движением Юра поднёс к глазам ладонь с меткой. Как и ожидалось, рубцы опять покраснели, но ненадолго: кожа быстро возвращала себе нормальный оттенок.

Выйдя с лестницы на третий этаж, он взглянул на часы – три минуты до конца пары. Коридор был всё ещё пуст, лишь напротив лекционного зала сидела на подоконнике девица в джинсах, кроссовках и чёрной майке. Её тёмные, с лёгкой рыжинкой волосы, обрезанные по-спортивному коротко, топорщились, как антенны.

Звалась она Галка Кнышева, училась с Юрой в одной группе, а в общении была простая, как три копейки, что и не замедлила подтвердить:

– Здорово, Самохин. Свадьба когда?

– Не понял?

– Да ладно. Давай колись, чё за тёлочка, с которой сейчас пришёл.

– А ты откуда…

– Из окна, откуда ж ещё. Сижу, развлекаюсь – первую пару всё равно проспала.

– Тьфу, ёлки. Такта у тебя – ни на грош. Нет чтобы проворковать: «Ах, Юрий, что за прекрасная незнакомка?»

– Девка прикольная, только худая больно – смотри, как бы ветром не унесло. С какого факультета?

– С филфака. Я бы, Галка, таким как ты вообще запретил на окнах сидеть. Чтоб народ не смущали зря.

– Всех не перевешаете, сатрапы.

Она спрыгнула с подоконника – крепенькая и вертлявая, как юла. Надсадно и хрипло грянул звонок, прокатился эхом по коридору. Народ повалил из аудиторий, университет загудел, и уже трудно было поверить, что три минуты назад некий двинутый первокурсник стоял на лестнице, ловя отголоски сна.

– А, Юрец, – Сергей протянул лапищу. – Куда ты вчера пропал? От ректора не вернулся. Я уж думал – выгнали, что ли? Хотел позвонить, но забыл, завертелся как-то.

– Весь в трудах, в заботах?

– Не, ну а чё? Нас на тренировке вчера вообще загоняли…

– Ты с ним, Серёга, лучше не спорь, – встряла Кнышева, – он сегодня злой как собака. Меня хотел запретить.

– Чего? – бравый форвард слегка завис.

– Ага, сама прифигела.

Юра, оставив их, прошёл в зал, сел по привычке на задний ряд, хотя и знал, что эти задворки преподаватель видит лучше всего. Столешница была из светлого дерева, без всяких футуристических вывертов. Наверное, если бы дело происходило лет двадцать или тридцать назад, её изрисовали бы ручками, но сейчас поверхность оставалась чистой и гладкой. Причина, правда, состояла не в духовном прогрессе (который, хотелось верить, всё-таки имел место), а исключительно и только в техническом. Шариковые ручки уверенно выходили из обихода – глупо таскать их с собой, если у каждого есть планшет.

Юра порой задумывался над тем, зачем вообще нужны лекции. Не проще ли просто сбросить студентам тексты или хотя бы видео? Или, может, преподаватели полагают, что только живое общение лицом к лицу, осенённое блеском импровизации, способно зажечь в оболтусах священное пламя знаний? С этим вопросом первокурсник Самохин пока что не разобрался.

Закончилась перемена, и доцент Вай приступил к работе. Вообще-то его фамилия была Караваев, но студентам она казалась слишком длинной и малоинформативной. Прозвище ему подходило больше. Во время лекции он не стоял за кафедрой, а расхаживал вдоль рядов, повествуя о каком-нибудь Медном бунте с таким волнением, словно сам только что оттуда и до сих пор не пришёл в себя.

Одно его качество особенно нравилось первокурсникам: услышав интересный вопрос, Вай способен был тут же свернуть на новую тему и рассуждать о ней, пока его не остановит звонок. Надо ли говорить, что юные строители коммунизма этим беззастенчиво пользовались. Вот и сейчас, отвечая кому-то, преподаватель воскликнул:

– Ну что вы! Конечно, нет! Художественные произведения, вымысел ни в коем случае не являются вредными с точки зрения серьёзного, вдумчивого историка. Фантазия и наука – не враги, не антагонисты! Они дополняют и обогащают друг друга. Беллетристика и кино способны оживить прошлое, явить его нам, так сказать, во плоти, с эмоциями и чувствами. Другое дело, что романист или режиссёр, обращаясь к исторической теме, обязан изучить факты, прежде чем браться за их интерпретацию. Факты, коллеги! Это – первооснова!

– А какие есть новые фильмы, – спросила Кнышева, – чтобы там и факты, и всё такое? Что надо посмотреть? На ваш вкус?

– Э-э-э… Сейчас к юбилею, само собой, выходит ряд масштабных картин – «Семнадцатый», «Октябрь. Рассвет»… Вы видели анонсы по телевизору и в сети – там всё очень красочно, ярко… Выразительно, да… Ну и фактура… Она должна быть… В общем, – ловко вывернулся доцент, – судить по анонсам я не считаю правильным. Давайте подождём до премьеры. А из достойных фильмов, которые уже завоевали признание… Конечно, «Багратионовы флеши» – очень сильная реконструкция. «Угличский набат» про смерть царевича Дмитрия – толково показан династический кризис. Или недавний сериал «Ввысь», он ведь почти что документальный, авторов консультировали живые свидетели. Задумайтесь – среди нас ещё живут люди, которые не просто застали конец пятидесятых годов, но и принимали деятельное участие в тогдашних событиях…

Он продолжал рассказывать, оживлённо жестикулируя, но Юра уже не слушал, потому что сообразил наконец, какая деталь из утренней беседы с хитрецом-комитетчиком могла оказаться ценной подсказкой. То есть, конечно, это могло быть и чистой воды случайностью, но всё-таки любопытно. На ту загадочную скалу впервые высадились, по словам Фархутдинова, именно в конце пятидесятых, когда в Москве изобрели «антиграв».

***

Пока Юра размышлял, акценты в разговоре сместились.

– Если взглянуть на ситуацию в целом, – рассуждал Вай, – можно заметить любопытнейшую тенденцию. Хотя исторические картины снимаются регулярно, они составляют явное меньшинство. Да, коллеги, надо признать – сценаристы, режиссёры (да и зрители тоже) предпочитают другие темы. Обратите внимание, какой колоссальной популярностью пользуются сюжеты о космических приключениях! Причём это не фантастика ближнего прицела про колонию на Нептуне или про какие-нибудь марсианские яблоневые рощи, отнюдь! Киношники фантазируют о межзвёздных полётах, о контактах с иными цивилизациями…

У Юры возникло лёгкое дежавю. Он даже, пожалуй, не удивился бы, если бы доцент сейчас намекнул на базу пришельцев в Кабардино-Балкарии, но тот, как выяснилось, подводил к другой мысли:

– Что интересно, контакт происходит, как правило, не у нас на Земле, а где-то там, на галактических трассах. То есть не к нам прилетают высокоразвитые братья по разуму, а мы прилетаем к ним, чтобы наладить коммуникацию, пусть даже коммуникация эта складывается не очень удачно. Взять хотя бы «Триста парсеков»…

По залу прокатились смешки. Лектор тоже улыбнулся и выставил перед собой ладонь – погодите, мол, не спешите перебивать:

– Я, разумеется, не о художественных достоинствах этого… гм… шедевра. Я о той мысли, что имплицирована в сценарии. О том, что человек рвётся к звёздам, чтобы найти там нечто прекрасное и попытаться понять тамошних гипотетических обитателей, преодолевая все трудности. Вот мотив, который тиражируется сегодня наиболее часто. Но это в нашей стране. Если же мы посмотрим на Запад, проанализируем, что происходит там у них на экранах…

– Всех мочат! – подсказал кто-то из угла.

– А вот и нет! – Вай назидательно поднял палец. – Не нужно поспешных выводов. Мочат, как вы изволите выражаться, не всех. Попадаются, конечно, ужастики про кровожадных монстров, но это, по большей части, третьесортные фильмы для маргинальной аудитории. Мы же ведём речь о массовых трендах, которые, как я уже говорил, чрезвычайно любопытны для нас, историков!

У лектора заблестели глаза. Он шагнул к сенсорной доске и принялся увлечённо шарить в меню, вызывая на экран каталоги и кинокадры. При этом поминутно оглядывался, не переставая рассказывать:

– Я имею в виду тот жанр, который в Америке называют alternate history. В последние годы он приобрёл там крайнюю популярность – не только в кино, но и в литературе. Это, так сказать, история в сослагательном наклонении…

Юра невольно вздрогнул.

– …развёрнутый ответ на вопрос: «Что было бы, если…» Простор для фантазии – колоссальный. Ещё бы! Жанр позволяет исправить исторические ошибки задним числом, заменить поражения блистательными победами. Вы, полагаю, догадываетесь, какое событие в новейшей истории переигрывается наиболее часто?

– Внедрение «антиграва», – сказал очкастый Артём, староста второй группы.

– Да, совершенно верно. Вот, скажем, такой вариант.

На экране появилась афиша – кроваво-красные буквы складывались в надпись: Red Gravity. На переднем плане маячил взъерошенный парень со сбитым галстуком, а рядом – сексапильная брюнетка в ретро-прикиде и с пистолетом в руке. За их спинами падал объятый пламенем вертолёт.

– Представим, что «антиграв» изобрёл не наш соотечественник, а молодой учёный из Бостона. Советская шпионка, соблазнив его, крадёт информацию. Шпионку, однако, успевают поймать, и Союз остаётся с носом.

– Брехуны, – буркнули из угла.

– Согласен. Но это, справедливости ради, чисто коммерческий, легковесный продукт без претензий на историчность, да и вообще на серьёзность, кассовый шлягер. И развлекает он, кстати, ничуть не хуже, чем «Триста парсеков». Вы следите за моей мыслью, коллеги? Мы не во ВГИКе, нас интересует, ещё раз подчёркиваю, не мастерство режиссёра, а историческая тенденция. Советский зритель идёт на фильмы про вымышленное будущее, американский – про вымышленное прошлое. Мы смотрим вперёд, а они – назад! Чувствуете разницу? Вот наше преимущество, наш несомненный козырь!

Он торжествующе ткнул пальцем в экран, прямо в лоб прекрасной шпионке. После чего немного перевёл дух и заметил:

– У меня, разумеется, и в мыслях не было утверждать, что сравнение двух этих киноподелок – достаточная база для обобщений. Кино – не довод в научном споре, но занятная иллюстрация. Штаты никак не свыкнутся с мыслью, что мы умудрились их обскакать. Страна, которую мучают фантомные боли прошлого, замедляет своё развитие. Хромает, если угодно. Массовое, повальное увлечение «альтернативной» историей – признак такого недомогания. Вот, собственно, о чём я хотел сказать.

– А чё они вообще парятся? – спросила Кнышева в своём стиле. – Насчёт «антиграва»? Мы же с ними поделились по-честному.

– Да, поделились, только не сразу. В первые годы секретность была полнейшей. Меры предосторожности, насколько можно судить, принимались прямо-таки параноидальные, даже писка наружу не доносилось. КБ работало на износ. Построили первые образцы, опробовали на стендах, потом начались полёты – это уже во второй половине шестидесятых. Полигон в Астраханской области. Американский спутник сфотографировал одну из машин, в Пентагоне ей дали прозвище – Каспийская черепаха. Ломали головы, что это за штуковина, с ходу ничего не придумали, но заинтересовались всерьёз. А у нас тем временем пошла подготовка к серийному производству.

Преподаватель умолк, задумчиво потёр переносицу. Сейчас он казался слегка растерянным, будто не знал, какую выбрать формулировку. Аудитория терпеливо ждала, даже хихиканье на задних рядах почти прекратилось.

– Знаете, коллеги, – заговорил он наконец снова, – я до сих пор не могу понять, как мы тогда на это решились. Это ведь был, по сути, исторический катаклизм. Добровольный, но безжалостный слом прежнего технологического уклада. «Антиграв» внедрялся не только в военной, но и в гражданской области, повсеместно. Экономика трещала по швам, в любой момент мы могли сорваться в пропасть, но каким-то образом удержались. Чудо свершилось, потому что люди в него поверили…

Лектор развёл руками, признавая, что термин «чудо» – не самый очевидный в рамках истмата. Опять повернувшись к доске, смахнул с неё «Красную гравитацию» и продолжил обычным тоном:

– Так вот. Стало понятно, что очень скоро американцы выведают секрет или сами его раскроют – подсказок уже накопилось много. Поэтому наше Политбюро поступило, не побоюсь этого слова, хитро. В семьдесят пятом технологию выставили на продажу за рубежом – открыто, для всех желающих. Товарищ Шелепин объявил на Генеральной ассамблее ООН, что «антиграв» – достояние всего прогрессивного человечества. У присутствующих глаза полезли на лоб. Пока американцы соображали, в чём здесь подвох, сориентировались французы, сказали – берём. Тогда и в Штатах тоже опомнились, первым подал заявку «Локхид». В Конгрессе едва не дошло до рукоприкладства – спорили, как на всё это реагировать…

На экране сменилось ещё несколько кадров. Какой-то благообразный старец потрясал кулаком с сенатской трибуны, а насупленный Роберт Кеннеди зачитывал из Овального кабинета телеобращение к нации.

– В общем, – сказал доцент, – это был ход конём. Мы подняли свой авторитет в мире на небывалую высоту, поделившись настоящим сокровищем, но перед этим обеспечили себе полтора десятка лет форы. Промышленность перезапустилась. Тут, конечно, помогло то, что «антиграв» не требовал никаких фантастических компонентов. Часть существующих предприятий удалось перепрофилировать, вместо того чтобы начинать всё с нуля. А когда производство поставили на поток, оно оказалось не намного дороже, чем массовый выпуск автомобилей. Мы ринулись в космос…

Очередная картинка – главы Минобщемаша и НАСА лыбятся в объектив на фоне окна, за которым темнеют базальтовые покровы Большого Сырта.

– По поводу вашего вопроса, Галина, – Вай усмехнулся. – Американцы до сих пор «парятся», это правда. Закадычной дружбы у нас так и не получилось, мы слишком разные. Выставляем друг друга олухами в кино и обмениваемся едкими замечаниями. Но это, в общем-то, ерунда по сравнению с тем, что было. Вражда ушла, мы можем работать вместе, жить по-соседски, ездить друг к другу в гости. Для вашего поколения такой расклад – уже норма, а вот меня иногда посещает чувство, что всё это – слишком хорошо, чтобы быть правдой. Старею, видимо.

Аудитория вежливо засмеялась. Лектор встал за кафедру и сказал:

– Впрочем, мы отвлеклись. Данную тему подробно рассмотрим позже, когда дойдёт очередь. А пока вернёмся на пару веков назад…

Возвращаться на пару веков назад Юре совершенно не улыбалось. Он снова перестал слушать и погрузился в раздумья. Итак, доцент почти дословно повторил слова комитетчика о «чуде», которое оставило след в истории. Вряд ли лектор делал намёк специально для студента Самохина – больше похоже на то, что так рассуждают все, заставшие времена холодной войны.

Ладно, что мы имеем?

Первое. В конце пятидесятых годов начался процесс, изменивший мир.

Второе. Тогда же нашли площадку в горах, помеченную загадочным знаком.

Третье. Тот же знак появился теперь на ладони у первокурсника.

Четвёртое. Оному первокурснику сказано, что стране нужны новые чудеса.

Вот так.

Звучит крайне многозначительно, но по сути – ни к чему не ведёт.

Что можно сделать прямо сейчас, чтобы найти подсказки? То, что и собирался, – выяснить значение символа.

Он положил перед собой планшет и принялся копаться в сети, однако и тут его ждала неудача. Круглый щит со скрещёнными клинками рисовали довольно часто, но не вкладывали никакого тайного смысла. Во всяком случае, при беглом просмотре ничего интересного не нашлось.

Звонок прервал его изыскания. Юра прикинул, не обратиться ли с вопросом к преподавателю, но отказался от этой идеи. Проще сразу расспросить комитетчика. Тот, правда, заявлял, что у него «информации недостаточно», но что-то ведь должен знать?

В идеале, конечно, Юра предпочёл бы плюнуть на это дело и вычеркнуть его из памяти навсегда, но идеал, как известно, недостижим. Комитет уже не отцепится. Такие уж там ребята – с горячим сердцем, чистыми лапами и всем остальным по списку. Так что лучше самому позвонить, чем сидеть и маяться неизвестностью.

– Самохин, чё опять тормозишь? Ночевать тут собрался, что ли?

– Да, Галка. Ночевать, вот прям тут. Присоединяйся.

– Морда треснет. На обед идёшь или как?

– Не, без меня сегодня.

Дождавшись, пока все разойдутся, он хотел набрать номер, оставленный ему Фархутдиновым, но аудитория начала заполняться народом с другого курса. Юра, чертыхнувшись, выбрался в коридор, спустился по лестнице и вышел во двор. Присел на тёплый каменный парапет недалеко от входа. Мимо, смеясь и переговариваясь, ходили беззаботные люди, которым не было дела до хмурого первокурсника. Он вздохнул и отправил вызов.

– Слушаю, – кажется, комитетчик что-то жевал, и Юра тихонько, но искренне позлорадствовал – теперь обеденный перерыв испорчен у них обоих.

– Это Самохин. Извините, что отрываю. Вы ведь нам сами вчера сказали, что можно звонить в случае чего. Ну, я имею в виду, если будет повод…

– Всё верно, Юрий. Что-то случилось?

– Ничего срочного. Я просто подумал… В общем, у нас сейчас была лекция по истории, и преподаватель заговорил о пришельцах…

– Простите? – собеседник закашлялся.

– То есть не о самих пришельцах, а о фильмах на эту тему. Не суть. Я, естественно, сразу вспомнил наш утренний разговор, ну и… Товарищ Фархутдинов, я спрошу прямым текстом, ладно? Зачем вы нам рассказали сказку про палеоконтакт и всё остальное? Это тест какой-нибудь хитрый? И откуда знак на скале?

Повисла пауза. Неприятно засосало под ложечкой – Юра пытался сообразить, не переборщил ли он с комсомольской прямотой и напором. Наконец комитетчик заговорил:

– Что ж, Юрий. Раз вы всерьёз намерены вникнуть… Собственно, на это я и рассчитывал, но хотел посмотреть на вашу реакцию. Да, кстати, Антонина там рядом?

– Нет, решил не трепать ей нервы.

– В самом деле, пусть отдохнёт – девушка впечатлительная. Что же до ваших вопросов… Лучше бы, конечно, побеседовать лично, но я сейчас лечу по делам и вернусь только поздно вечером. Пока же подкину вам кое-какую информацию к размышлению. Видите ли, слова о контакте – не пустое сотрясение воздуха. Да, это сказка, но с реальным подтекстом.

– Я не понимаю, простите.

– Неудивительно. Проблема многоуровневая, двумя словами не объяснить. Я прикидываю, с чего лучше начать, с какого бока зайти для пущей наглядности. Вот, к примеру, что вам сказал на эту тему преподаватель?

– Что в Союзе любят фильмы про звездолётчиков.

– Ага! Действительно любят. Судите сами – всего за два поколения массовая психология изменилась неузнаваемо. Космос теперь привычен, и мало кто сомневается, что ещё пара десятков лет – и мы прыгнем к звёздам. Может, не сразу встретим иные цивилизации, но будем искать. Такие царят настроения, вы согласны?

– Ну, в общем, да, что-то в этом роде.

– Проблема в том, что теория относительности не врёт – нельзя лететь быстрее скорости света. Наши учёные находят этому всё новые подтверждения. И никаких лазеек, на которые все рассчитывали. Ни «кротовых нор», ни «гиперпрыжков», ни «проколов складок пространства». На этом стараются не заострять внимание, но именно так всё и обстоит. Вы понимаете, что это означает?

Опять накатило чувство, что происходящее – ирреально. Он сидит в университетском дворе и обсуждает с человеком из Комитета теорию относительности. Если бы кто-нибудь предсказал такое два дня назад, Юра ржал бы, как конь, но сейчас надо было что-то ответить.

– Ну, если лазеек нет, то это, конечно, кисло.

– Вот как? Именно это слово кажется вам наиболее подходящим? Вдумайтесь, прочувствуйте ситуацию. Человечество (по крайней мере, его советская часть) уже окидывает хозяйским взглядом Галактику, мысленно живёт среди звёзд, на деле же – заперто в границах нашей системы. Теперь представьте, что всем это станет ясно. Нет, Юрий, это не просто «кисло». Это будет ледяной душ, нырок в январскую прорубь.

– И как же быть? Надеяться на чудо, как в прошлый раз?

– Надеяться, да, но лучше – попытаться его приблизить. Сделать его, так сказать, чуть более вероятным.

Юра понял, что очень сильно устал. Хотелось прилечь прямо тут, на парапете, закрыть глаза и заснуть на пару часов. И чтобы вообще ничего не снилось.

– Хорошо, – сказал он, – чем я тут могу помочь?

– Позвольте, я повторю вчерашний вопрос. С вами в последние дни случалось что-нибудь необычное? Я имею в виду, ещё до встречи со мной? Пожалуйста, ответьте честно.

– Знаете, – сказал Юра, – этого тоже в двух словах не расскажешь, да ещё и по телефону.

– Тогда соберитесь с мыслями, а завтра встретимся лично. И не сомневайтесь – ваша помощь будет нам весьма кстати. У вас, товарищ Самохин, особые отношения с чудесами.