Цена чести

Глава 10

Велигоя разбудил веселый птичий гвалт за стенами избушки. Сквозь щели в ставнях пробивались веселые лучики рассеянного утреннего света. Воин выпутался из шкуры, сел на лавке, зевнул с риском вывихнуть челюсть, смачно потянулся. Во всем теле чувствовалась необыкновенная свежесть, сердце перегоняло по жилам кровь сильными, уверенными толчками. Голова была на удивление ясной — может быть от того, что второй день не пил хмельного, а скорее всего, стараниями волхва.

Барсука в избе не было. Исчез и тяжелый резной посох, которым кудесник ходил, похоже, скорее для солидности, чем для опоры, из чего Велигой заключил, что волхв отправился по каким-то своим колдовским делам. Хотя перед кем он собирался выказывать солидность посреди дремучего леса, так и оставалось для воина загадкой.

Велигой вышел во двор. Утренняя роса неярко блистала в траве — солнце еще никак не могло вскарабкаться по небу выше плотной стены деревьев. Между темных стволов еще клубились, расплываясь и исчезая, редкие клочья тумана. Витязь еще раз от души потянулся и бодрым шагом двинулся к ручью, журчавшему меж деревьев в полусотне шагов от избушки.

Лес был полон жизни, радовавшейся наступлению нового дня. Тропинка петляла среди кустов малины и крыжовника, в которых копошилось какое-то мелкое зверье. Шагах в двадцати перед витязем раздался шелест — вспугнул лешака, то ли решившего полакомиться ранними ягодами, то ли просто задрыхшего под кустом.

Ручей звенел по гладким, округлым, камушкам, играл плывущими листьями и мелкими веточками. Витязь подошел к воде, опустился на колени, приготовившись зачерпнуть полные ладони ледяной влаги, привычно скривился на свое отражение в колеблющейся глади… и замер.

С лицом было что-то не так. Велигой некоторое время тупо смотрел в свое отражение, не понимая, что же его, собственно, в нем так изумило. Рожа на месте, вроде за ночь не сперли, все так же изрезана шрамами… Вот именно здесь и начинался непорядок. Шрамы остались на своих местах, не исчезли, просто как-то неуловимо изменились. В водах ручья отражалось суровое лицо, обрамленное длинными прядями прямых черных волос, и оно, хоть и осталось почти что прежним, теперь вовсе не выглядело изуродованным. Шрамы просто… перестали быть лишними, что ли?

Велигой еще некоторое время ошеломленно пялился на свое отражение, потом решительно зачерпнул воды, и принялся с наслаждением умываться. Подумал маленько, разделся и целиком погрузился в холодный поток, чувствуя, как кожа превращается в надежный панцырь, как поневоле вздуваются, напрягаясь, мышцы, а сердце, замерев на мгновение, с утроенной силой начинает разгонять по жилам горячую кровь.

К избушке вернулся, когда солнце уже выглянуло из-за верхушек деревьев, заливая мир живительным теплом. Сбегал к ручью еще раз — принес воды, покопался в Барсуковых закромах в поисках съестного, не нашел ничего знакомого, кроме мешка гречневой крупы. Хотел было подстрелить на завтрак что-нибудь такое пернатое и вкусное, но, но зрелому размышлению, решил не баловать с луком в таком странном лесу — мало ли, может тут все птахи поголовно девки околдованные, то-то шуму поднимется, и со вздохом принялся варить кашу.

Когда волхв вернулся, солнце уже целиком высунулось из-за леса. В горнице на столе аппетитно парил полный горшок каши, рядом лежали три ложки и стояла бадейка с квасом. На чердаке ворочался, сквозь потолок почуяв съестное просыпающийся Репейка. Барсук улыбнулся, однако подивился отсутствию самого кашевара.

Тот отыскался позади избы. В руках витязя с яростным шипением порхал тяжелый меч, вычерчивая в воздухе размазанные серебристые петли. Волхв невольно пожалел воображаемого противника Велигоя и вообще всякого, кому когда-нибудь приходилось, или придется угодить под такой стальной ураган. Р-р-р-раз, удар, оборот, ушел свилей от воображаемого меча, прыжок назад, вошел в раскачку, р-р-раз — сокрушительный напуск с ударом в пол-руки, р-р-раз, р-р-раз, вж-ж-ж-жик…

Барсук некоторое время наблюдал за упражнениями витязя. Да, что ни говори, а воинское искусство с течением лет меняется, становится совершеннее… Путь удара все короче и короче, защита упрощается, пропадают лишние движения, увеличивается скорость. Да и мечи становятся все легче и легче, и не от того, что порода мельчает и скоро одну соломинку всемером не поднимут, а потому лишь, что понемногу меняются сами основные законы ведения боя, избавляясь от всего лишнего, наносного, ненужного…

Барсук оторвался от невольно нахлынувших образов из далекого прошлого, вспомнил вдруг о горшке с кашей на столе, о Репейке, который вот-вот до него доберется, и заспешил в дом, крикнув витязю, мол, полно воздух рубить, жрать пора…

Велигой Волчий Дух забросил седло на спину Серка, поправил попону и принялся возиться с подпругой. Репейка ходил вокруг своей лошадки, примеряясь с седлом и так, и сяк, но все выходило наперекосяк. Конячка хитро щурилась на дурачка и опасливо поглядывала на Велигоя, понимая, что как только он закончит со своим скакуном, от седла будет уже не отвертеться.

Барсук сидел на лавке у стены избы, задумчиво сложив руки на груди и глядя неподвижным взором куда-то вдаль, сквозь стену леса. Неожиданно поднялся, подошел к Репейке, отобрал у дурачка седло, ловко и умело забросил его на спину лошадке, до невозможности огорченной таким оборотом дела. Вернулся на свое место, глядя, как Репейка мучается с подпругой.

День был жаркий, и Велигой не стал влезать в доспех, лишь меч как всегда надежно устроился за спиной. На поясе висела баклажка, полная приготовленного волхвом настоя — теперь, когда по утверждению последнего, головные боли не будут столь частыми гостями, его должно хватить надолго. Барсук всматривался в лицо витязя, подмечая произошедшие за ночь изменения. Да, многие раны невозможно излечить силами человека, и тогда в действие вступает сама Природа, извечно стремящаяся к равновесию. Умелый волхв способен подтолкнуть ее, пробудить эту силу в самом безнадежном больном, и тогда может случиться чудо… А Велигой был далеко не безнадежен, в истерзанном теле жила здоровая мощь. Иначе не смог бы так долго противиться недугу, который другого уже давно отправил бы на тот свет. А этот молодой воин даже ухитрился все эти годы оставаться в строю…

Велигой закончил увязывать последний узел, помог как всегда заковырявшемуся Репейке, и лихо взлетел в седло, не касаясь стремян. Барсук наблюдал, как воин сделал круг по поляне, вернулся к крыльцу.

— Ну, прощай, — молвил Волчий Дух, соскакивая на землю и направляясь к волхву. — Прощай и… спасибо. Этого просто не может быть, но я чувствую себя как… хм, сравнить-то не с чем… Будто меня, словно старую подушку выпотрошили, заштопали, выстирали, а потом набили заново.

— Сравнение хоть куда. — Барсук улыбнулся. — Ты главное смотри, чтобы тебя и в самом деле где-нибудь не выпотрошили, как подушку. И голову береги. А будет время, заезжай. Я пока покумекаю, что еще можно сделать.

Велигой заглянул в холодные голубые глаза кудесника, на мгновение их взгляды скрестились, чуть ли не зазвенев, как булатные клинки.

— Я в долгу перед тобой, — тихо молвил воин.

— У Ящера сочтемся, — так же тихо ответил волхв.

— Прощевай, Барсук! — уже издалека весело помахал рукой Репейка. — Увидимся еще, чай, почти соседи.

Волхв с улыбкой махнул в ответ — мол, заходи, если что…

Велигой помедлил еще мгновение, низко поклонился, и быстро повернувшись, направился к коню. Барсук смотрел ему вслед, и на лице его вдруг отразилось смятение. Несколько невыносимо долгих мгновений он отчаянно боролся с собой, потом вдруг вскочил, и быстрым шагом двинулся за витязем. Он догнал воина, когда тот уже взялся за седло.

— Велигой… — окликнул волхв, и витязь обернулся.

— Я уже говорил, что не в силах помочь тебе найти Радивоя. — тихо сказал волхв, подходя вплотную. — Однако кое-что все же могу посоветовать, если ты захочешь выслушать… и если захочешь воспользоваться этим советом.

Велигой кивнул. Барсук заговорил почти шепотом, хотя Репейка уже отъехал шагов на двадцать в сторону леса — не столько по своей собственной воле, сколько по прихоти своей лошадки — и потому слышать их уже не мог.

— Радивой не оставляет следов, — медленно и задумчиво молвил волхв. — Однако, если и есть какая-то зацепка, то ее надо искать не здесь… и не сегодня.

Велигой непонимающе смотрел на Барсука.

— Возможно, ответ кроется в далеком прошлом, — продолжал тот. — Ты же знаешь, Радивой не родился таким, какой он есть. Он что-то встретил там, в глубине Муромских лесов. Они огромны, непроходимы… но это единственное место, хоть как-то связанное с его тайной. Быть может, вернуться к корням этой темной истории — единственная возможность взять след. Ничтожная, призрачная — но все-таки возможность. Однако…

— Что?

Волхв помолчал, потом заговорил быстро, глядя воину в глаза.

— Ты же не знаешь, ЧТО встретил Радивой. И я не знаю. И, наверное, никто не знает. Я сомневаюсь, что о том ведает сам Радивой. Но изменился он именно после этой встречи. И… Кто знает, если тебе все же удастся… в общем, как бы это не стало началом новой печальной истории. О Велигое Проклятом, например.

Витязь задумчиво смотрел мимо волхва. Неожиданно показалось, что из-за кустов на той стороне поляны за ним пристально наблюдают внимательные золотистые глаза.

— Что ж, — выговорил он наконец. — История о Велигое Проклятом мне нравиться больше, чем о Велигое Хвастливом.

— Ты выбрал, — тяжело молвил Барсук.

Велигой молчал, чувствуя, как на плечи ложится незримая тяжесть, и понял, что теперь ему, быть может, придется нести ее вечно.

— Далее, — нарушил наступившую тишину волхв. — Говорят, Радивоя притягивает битва. Все слухи указывают именно на это. Но это только слухи. Скажу более, похоже, ни одной более-менее крупной бойни не проходит без того, чтобы потом какой-нибудь стукнутый дружинник не клялся всеми Богами, будто бы собственными глазами видел Радивоя в самой гуще битвы. Но из всего этого трепа похожа на правду хорошо, если сотая часть, да и то только похожа. И, в конце концов, не будешь же ты ввязываться в каждую драку только ради того, что может быть именно сейчас и именно здесь Радивою захотелось вдруг поразмять кости. Но, для чего я тебе все это говорю: окажешься в сражении — зри в оба. Чем Ящер не шутит…

— Да я постоянно в битве, — усмехнулся Велигой. — Да только вот Радивоя что-то видеть до сих пор не приходилось. Хотя ты прав, слухи ходят постоянно. Только вот Радивоем обычно оказывается либо чей-то пьяный бред, либо какой-нибудь богатырь местного настоя, с перепугу накрошивший вокруг себя пару десятков остолопов. Но ты прав. Чем Ящер не шутит… Быть может, докачусь и до того, что придется и в каждую заваруху влезать.

— И вот еще что, чуть не забыл, — встрепенулся Барсук. — Не зря я тебя уже спрашивал: как узнаешь Радивоя? Допустим, встретил ты… нечто похожее. Допустим даже, что удалось добыть голову, хотя, честно говоря, одно только это уже должно вызывать сомнение. Привез ты эту голову своему князю. Чем докажешь, что не пристукнул просто-напросто кого-нибудь на большой дороге?

— Ну… — витязь помрачнел, об этом он как-то и не подумал, но потом лицо его вновь посветлело. — Есть у князя чаша древняя, Белоян ему приволок. В общем, если тот, кто держит ее в руках не врет о содеянном, чаша наполняется вином.

— Слыхал про такую, слыхал. — кивнул Барсук. — Верно речешь, это весомое доказательство. Однако же, вот тебе еще одно, на всякий случай. Мало ли, ведь чашу могут и попортить на пиру-то, или сопрет ее кто у князя… Так вот, у всех ратичей, а следовательно и у Радивоя, есть особый знак. Вот здесь, за правым ухом. При рождении их волхвы накладывали его особыми чарами. Подделать этот знак невозможно — пробовали некоторые умельцы, да только ничего не вышло. Тем более, что знак накладывался таким образом, что оставался и на коже и на костях черепа — оттуда его и знаем. Любой волхв средней руки — а уж такая величина, как Белоян и подавно — безошибочно распознает его и подтвердит достоверность. Жаль, не могу тебе этот знак изобразить — говорю ж, подделать невозможно, но, по большому счету, это разновидность Родова Колеса. Но так его рисовали только у ратичей. Кстати, вот тебе и примета — оно не похоже ни на одно из принятых в других племенах изображений.

Велигой молчал, устремив задумчивый взгляд на лицо волхва. Почему вдруг решил помочь? Почему именно сейчас, а не вчера, когда дело — тьфу, вспомнить стыдно! — аж до драки дошло?

Просто так в этом мире даже воробей не чирикает.

— Спасибо, — только и смог вымолвить он.

— Ступай, — молвил волхв. — Да помогут тебе Боги. А тебе эта самая помощь о-о-ох как понадобится.

Велигой поклонился волхву до земли, прыгнул в седло. В два счета догнал Репейку, все еще пытавшегося совладать с непослушной животиной. Вместе приблизились к кромке леса, и спустя мгновение перед ними открылась Тропа.

Барсук улыбнулся — витязь верно запомнил Слово. Теперь Лес пропустит его всегда, в любое время приведет к одинокой избушке…

Репейка еще раз обернулся, помахал. Велигой смотрел прямо перед собой — мысленно он был уже далеко отсюда.

Они выехали на Тропу. Последний раз мелькнули конские хвосты, и Лес сомкнулся за ними.

Барсук вздохнул, задумчиво глядя на то место, где лес поглотил Тропу. Издалека все еще доносился приглушенный топот копыт. «Вот так вот, — подумал волхв. — Еще один забавный случай на длинном жизненном пути. Всего лишь еще один забавный случай.»

— Исполать. — раздался за спиной тихий, но исполненный невероятной силы голос.

При звуках этого голоса сердце волхва враз захлестнуло холодной волной. Как всегда.

— И тебе по здорову, — не оборачиваясь, ответил Барсук, стараясь не выдать своего испуга.

— Далече молодца направил, — молвил голос. — Да не всю правду изрек. По что?

— Ты знаешь это лучше меня, — ответил волхв.

— Так по что?

— Ты знаешь. Нельзя взваливать на плечи больше, чем сможешь унести. Пусть ищет… а там, как судьба сложится.

— Верно речешь. Да только зрю, молодец-то гожий да упорный. И могута в нем великая. Окол всей земли русской обежит, все места потаенные обрыщет, обшарит… покуда не сыщет.

— А ну как сыщет? Что тогда? Потеряет буйну голову почем зря…

— Ты сам рек. Как судьбина сложится.

Волхв молчал, чувствуя за спиной присутствие силы, природы которой при всем своем жизненном опыте так и не постиг до конца. Да и не желал постигать.

За спиной тихо шелестела зелень леса. Звенящее поле простиралось докуда хватало глаз, с середины неба нещадно палило солнце.

Велигой повернулся к Репейке. Тот был молчалив и задумчив, чувствовал, что вот, уже скоро…

— Ну, — вздохнув, молвил витязь, — пора, друже. Спасибо за помощь. Тыре привет, и семейству его, пущай от моего имени тому обормоту, что тебя на улице зацепил вторую руку сломает. И обе ноги. На какое чудо руку поднял, дубина!

— Уже… пора? — губы дурачка задрожали. — А я думал, погостишь… Дымок с братаном как раз обещались щели в избе проконопатить… И крышу поправить…

— Прости, — грустно улыбнулся витязь. — Не судьба, значит. Не в радость мне будет гостить у тебя, когда такая тяжесть на душе. Вот справлю дело, тогда и приеду, обещаю. А я, как ты знаешь, если уж пообещал, так лоб расшибу, а выполню.

— Не свидимся боле… — всхлипнул дурачок.

— Еще чего! — воскликнул Велигой, а в носу вдруг предательски защипало. — Упыри ж меня не сожрали? Не сожрали, вот он, кажись, я. И Радивой мне ничего не сделает!

«Коли найду его…»

Репейка еще раз хлюпнул носом, утер глаза рукавом.

— Ну, добрый путь, Велигоюшко… — сказал он заплаканным голосом. — Заезжай. Не забывай.

— Не забуду, — пообещал витязь. — Ну, давай, удачи тебе. И вот еще совет: поезжай в Киев. Найдешь старого Бояна, княжьего певца-кощунника. Его там каждая собака знает, отведут. Скажешь ему, что Велигой Волчий Дух челом бьет, просит принять тебя в обучение. Ибо такому голосу как у тебя грех пропадать попусту. Заодно и к делу пристроен будешь. Запомнил?

Репейка кивнул, светлея на глазах.

— Так тебе и в правду понравилось? — спросил он уже почти счастливым голосом.

— Великими Богами клянусь! — сердцем ответил витязь. — Ну, все, смотри не заблудись! А, вот еще, постой! Скажи-ка: если я сейчас на восход двину, на черниговскую дорогу попаду?

— Да, только возьми чуть на полудень, там ближе, — ответил дурачок. — Ну, добрый путь!

— Счастливо! — молвил Велигой, поворачивая коня. Отъехав шагов на полста поднял коня на дыбы, махнул рукой.

— Прощай! — донесся до Репейки его голос, и дурачок вновь ощутил на глазах горючие слезы. А когда проморгался, увидел уже только далекий силуэт, стремительно удаляющийся на восход вдоль кромки леса. Репейка повернул лошадку, и знакомой тропинкой двинулся в родную весь.

Из кустов на опушке неслышно выскользнула серая тень, скрылась в высокой траве, легкой волной понеслась по полю во след удаляющемуся Велигою.